Герой её романа

Он худой, нескладный, типичный айтишник с микросхемой в груди: умное лицо, длинные руки, завёрнутая в сутулые плечи грудь, очки на носу и взъерошенная обросшая стрижка. К тому же редкий зануда и совсем не умеет рассказывать, не дано: слова путаются, громоздятся буреломом.

Ему бы переходник для выкачки видеофайлов из мозгов на компьютер, он бы просто показал, как всё было: вот сухо перебирают листьями тополя, пережжённые июлем, вот, спотыкаясь о кочки и корни, мимо ограды стадиона вниз и дальше, через бетонную гроб-канаву водостока сворачивает с Юбилейной в парк запущенная аллея. Вот он сам, измученный духотой офиса, отклеивает рубашку от спины, и, по-пятничному расслабленный, сворачивает туда, в душную тень. Отщёлкивает клапан алюминиевой банки, делает глоток: начались выходные.

В негустых кустах слева затрещало, он инстинктивно вскинул глаза в сторону шума: нет, не бомж, не собака, не опасно настроенная компания молодёжи. Девчонка. Невысокая, чернявая, кудрявая, лохматая, волосы завесили лицо, глаз не видно. Красная майка с забавной и не очень приличной надписью, цыганской ширины и окраса юбка путается в траве, цепляется за ветки. Споткнулась, упала на колени, чертыхнулась, показала макушку, ища травяные пятна на подоле. Увидела его. И, баба есть баба, воткнула пятерню в шевелюру – поправить. Потом заплетающимся языком спросила, чего, мол, уставился? Осовело мотнула головой, сделала шаг и снова упала – косо и на бок, высоко и некрасиво, до самых трусов оголив ноги. Он хмыкнул: вечер, считай, ещё не начался, а иные уже в кондиции. Нормально так отдохнула, подруга.
 
Девчонка шевельнулась, вяло потянула юбку на колени и, кажется, полностью отключилась, того и гляди – захрапит. Он поставил сумку с рабочим барахлом на траву, подошёл, присел на корточки. Плюнуть и уйти-то хотелось очень, но было стрёмно и как-то не по-мужски: ясен пень – оставь её так и найдётся мимопроходил, точно знающий, чему не хозяйка пьяная дура.

Потом ей было плохо, он, бормоча чёрт знает что себе под нос, держал плечи и волосы, проклиная минуты, потерянные перед входом в парк на разговор с коллегой – прошёл бы тут раньше и не встретились бы. Потом понял, что от неё не пахнет алкоголем. Совсем. А руки исцарапаны, и в волосах, то ли от падений, то ли от чего похуже – не только мусор, но и кровь. Запаниковал, осознавая. В голове заметалось мелковатое «ещё и крайним буду».

Она вцепилась худой чумазой клешнёй, пачкая новую рубашку. Повисла неожиданно тяжёлым телом, затрещал шов на плече. Тяжело задышала, заскулила больной дворнягой. Попытался поднять – закатывала глаза, подламывались ноги. Донести бы всё равно не смог, не спортсмен. Воды с собой нет. Пока набирал «скорую» и ждал ответа – предательски сел мобильник. Редкие прохожие, не слушая, огрызались, шарахаясь. Подтянул вялое, пахнущее духами и рвотой тело, прижал грудью к груди, поймав себя на мысли о том, что упал глазами ей в декольте, голова в кудрях мотнулась на плечо. Медленно, шаг за шагом, чертя её туфлями по земле, потащил туда, откуда пришёл. На выходе из парка остановил семейную пару средних лет, объяснил, попросил помочь. Женщина побежала через дорогу, к магазинчику – за водой. С мужчиной вместе, за руки и за ноги оттащили девчонку на остановку, уложили, дозвонились в «скорую». Пока ждали врачей, умыли принесённым, у той осмыслились глаза, забормотала, поймала руками за руки, запрокинула голову, тяжело дыша.

В больницу поехал с ней, назвался знакомым. Оказался «солнечный удар бутылкой по голове»: студентка, приехала к родителям, гуляла, познакомилась, что-то не поделили. Ударил, убежала, стало плохо, может, ещё и из-за жары. А дальше не помнит. Сумку где-то потеряла, руки ободрала, видимо, о кусты. К ночи её отец забирал обоих из больницы, по домам. Он вышел из машины первым. Прощаясь, она мазнула губами по губам, надиктовала телефон под ехидным родительским взглядом. Награда, блин, спасителю.

Дома, улыбаясь чему-то своему, он стянул грязную, надорванную на плече рубашку, пропахшую совсем не розами. Постоял под душем, гоня мысли о кудрях и маленькой груди под красной майкой. Прижал магнитом к холодильнику вырванную из ежедневника страницу с её номером.

Ночью белый прямоугольник с неровным краем виднелся с дивана расплывчатым пятном, навевавшим смутные желания и явные сомнения. Через неделю решился, набрал. Она пришла.

На пороге вскинула глаза с пляшущими в карей глубине чертенятами и потянула через голову пёстрый летний сарафан. Это был его первый раз в почти полные двадцать шесть. Она не знает до сих пор. Сыну четыре года, нормально живём. Зачем? Ещё внукам предложите рассказать, как за волосы держал, как на сиськи пялился, как вообще хотел сбежать. Мы, герои, не такие. Мама в беду попала, её обидеть хотели, все мимо прошли, а я помог. А ещё она была самая красивая, ты бы видел.