Глава 4

По прибытии в Иерусалим Понтий Пилат первым делом вызвал к себе начальника гарнизона Гая Кассия, чтобы узнать о положении дел и последних новостях.
- Всё под контролем, префект, – доложил центурион, - никаких особых происшествий нет.
- Никаких особых? – Пилат сделал упор на последнее слово, – а какие есть?
- Среди евреев стало проявляться недовольство строительством акведука, но пока без внешних проявлений. Буквально вчера мой шпион доложил, что в городе появились люди, которые подбивают толпу на бунт против строительства.
- Что? – воскликнул поражённый Пилат, – бунт против строительства акведука, который будет поставлять воду им же в город? Что за глупость?
Гай Кассий покачал головой и развёл руками.
- Эти евреи совсем обезумели? – префект в ярости вскочил со своего места, подошёл к центуриону вплотную,  – твой шпион ничего не перепутал? Как можно бунтовать против того, что облегчит их собственную жизнь?
- У меня нет оснований не доверять осведомителю, префект! К тому же, он пояснил, что именно так завело толпу.
- И что же это?
- Еврейский народ против того, чтобы на строительство тратились храмовые деньги.
Понтий Пилат удивлённо вскинул брови, задумался, вернулся и сел в своё кресло, размышляя над этой странной новостью.
- А какое им дело до храмовых денег? – спросил он, то ли центуриона, то ли себя самого.
- Они считают, что римская власть отбирает у храма деньги, пожертвованные ими богу, и расходует их не по назначению.
- Вот как!
Пилат уже не знал, как реагировать и как относиться ко всему, что происходит в этой проклятой Иудее. Рим всегда поступал именно так на завоёванных им землях. После опустошения, принесённого войной, он начинал нести диким племенам свои просвещение и культуру. Повсюду, куда приходила империя, начинали строиться амфитеатры, бани, акведуки и дороги, одним словом всё лучшее, чего достиг сам великий Рим. Это требовало огромных затрат и усилий, но в конечном итоге оно того стоило. Человек, как известно, быстро привыкает к хорошему. Проходило время, и покорённые племена стекались в города, мало-помалу проникались римской культурой и традициями и уже не хотели отказываться от них. Это было основой стратегии расширения империи, и только благодаря этому она смогла достичь своего несравненного величия.
Строительство акведука в Иерусалиме стало первой масштабной целью, которую поставил перед собой префект. Он был искренне убеждён, что для города, столетиями изнывающего от жажды посреди пыльных пустынь, он станет не менее важным сооружением, чем сам Иерусалимский храм! И когда приходящие в Иерусалим со всего Израиля евреи будут спрашивать, кто построил его, им будут отвечать: это сделал Понтий Пилат, пятый римский префект…
И вот все эти планы и мечты готовы порушиться из-за беспросветной глупости этих иудеев, для которых деньги храма, оказывается, важнее своего собственного благополучия!
Ситуация казалась безвыходной. Конечно, он мог бы при помощи легионерских мечей заставить замолчать всех тех, кто высказывает недовольство относительно строительства, но для этого Понтий Пилат слишком  хорошо помнил тот случай с пятидневной осадой его резиденции. Один неверный шаг с его стороны, и евреи могут поднять мятеж. Даже если он не погибнет в нём, император не простит такого результата правления провинцией. И еще неизвестно, что было бы лучше, - погибнуть от мечей этих дикарей, или оказаться в немилости у цезаря Тиберия. С другой стороны, отказаться от строительства он тоже не мог. Он уже отступил однажды перед натиском иудеев, и случись это ещё раз, Пилат больше никогда не смоет с себя клеймо безвольного и слабого правителя. А недостроенный акведук на долгие годы будет стоять памятником в честь его бесславного правления здесь. Что же теперь делать?
- Почему они так глупо ведут себя? – спросил он себя вслух.
- Если ты позволишь, префект, то я осмелюсь сделать предположение, - отозвался Гай Кассий, про присутствие которого, погрузившись в размышления, Пилат, казалось, и вовсе забыл.
- Говори!
- Мой осведомитель сказал, что среди зачинщиков этих настроений был человек, которого он знает. Его имя Иуда. Он из знатной семьи, что живёт в пригороде Иерусалима, в Кариоте. Его отец был первосвященником. Мне думается, что без еврейских духовных наставников тут дело не обошлось.
Понтий Пилат сжал кулаки, и его лицо в один момент почернело от злости. Центурион даже прекратил говорить, испугавшись, что префект бросится на него.
- Ну, конечно, – с трудом сдерживая свой гнев, медленно проговорил тот, - как же такое дело может обойтись без этих крыс?
- Это только предположение, - поспешил добавить к своим словам центурион, видя какое воздействие они оказали на Понтия Пилата.
- Всё, правильно, Гай Кассий! Всё так и есть! А я еще удивлялся, почему это Каиафа и Анна так безропотно отнеслись к моему распоряжению о выделении средств храмом, - деньги-то весьма немалые!? А вот оно что! Они не стали со мной спорить, дабы выглядеть послушными, а сами у меня за спиной затеяли провалить мой проект! Ну, змеиное гнездо…
 Пилат осёкся, вспомнив вдруг про сон, что видел он в Кесарии. Лев и змея, он и Каиафа. Так вот в чём дело! Теперь ему, кажется, стал понятен смысл этого предостережения!
Каиафа был назначен ещё Гратом, и когда Понтий Пилат прибыл в Иудею, он, встретившись с первосвященником, решил, что тот вполне подходит ему в этой роли. Каиафа и его правая рука Анна оба выглядели вполне довольными, даже заинтересованными в римской власти людьми. С другой стороны, какая им разница, кто стоит у власти? Пусть их влияние в Иудее немного и потеснилось римлянами, однако, если бы не префект Грат, то стали бы они первосвященниками или нет, это был бы ещё большой вопрос! Теперь же сместить их с этого тёплого места мог только Понтий Пилат, и больше никто. Главное, не давать повода для этого. А они и не давали, по крайней мере внешне. И вот, наконец, их суть всё же вылезла наружу. Откровенно говоря, Пилат и раньше недолюбливал ни одного, ни другого, впрочем, как и всех евреев, но и менять их он не видел никакого смысла. На кого? Все они одинаковые! Эти двое хотя бы выглядели довольными и покорными. До сегодняшнего дня. Так может быть, и тот столь самоотверженный протест против портретов Тиберия был спровоцирован ими же? Даже если это и было не так, то теперь ничто не убедит префекта в обратном.
- Значит, - обратился он к центуриону, - ты говоришь, Иуда! Его следует арестовать и доставить ко мне на допрос.
Гай Кассий переминался с ноги на ногу, Пилат понял, что тот имеет что-то против этой идеи.
- В чём дело? – спросил он.
- У нас нет никаких доказательств, кроме слов моего осведомителя, а на них мы не можем опираться, иначе я его потеряю. Да и лишние недовольства в народе перед Песахом ни к чему, на мой взгляд.
Центурион был прав, и префект это понимал.
 - Это верно, - согласился он, - но надо как-то заставить этих евреев отказаться от мысли препятствовать строительству. Это вопрос государственной важности! Ладно, я подумаю над этим… Ты свободен, центурион!

И Понтий Пилат придумал. Он больше не хотел угрожать евреям смертью за неповиновение, но в то же время он не мог и не проявить свою власть. Тогда он нашёл простое и действенное решение. Когда на следующий день, узнав о приезде префекта в Иерусалим, евреи собралась на площади и начали бурно протестовать против продолжения строительства акведука, Пилат приказал переодеть несколько десятков легионеров в простую одежду, чтобы они слились с толпой, и вооружить их деревянными дубинками. И в тот момент, когда протестующие вошли в раж и стали выкрикивать откровенные оскорбления в адрес префекта, солдаты окружили площадь, чтобы люди не могли беспрепятственно разбежаться с неё, достали дубинки, и начали молча и методично избивать евреев, пока те не просочились через живое заграждение и не разбежались в страшной панике, даже и не поняв, что произошло. Тогда не обошлось без убитых, причём, и среди ни в чём неповинных людей, не говоря уже о переломанных костях и бесчисленном множестве синяков, однако этого хватило для того, чтобы протесты по поводу акведука прекратились раз и навсегда.
Это разрушило хитроумные планы первосвященников, что с одной стороны принесло Понтию Пилату глубочайшее удовольствие, но с другой, теперь он понимал, что Каиафа никогда ему этого не забудет. Нельзя сказать, что это хоть сколько-то пугало префекта, вовсе наоборот, - теперь он ждал, когда, повинуясь затаённой злобе, Каиафа сделает какую-нибудь роковую ошибку, чтобы Пилат смог растоптать его, как таракана, - но теперь и он сам должен был быть намного осторожнее в своих поступках и решениях, ибо первосвященники наверняка заняли точно такую же позицию.
 
Гай Кассий поклонился и направился к выходу. Уже почти дойдя до двери, он снова услышал голос префекта.
- Хотя, стой! – Пилат вспомнил про Иешуа, - тебе что-нибудь известно о новом еврейском мессии?
Центурион остановился, но не сразу развернулся лицом к префекту. Он замешкался на пару секунд, будто вопрос оказался для него неприятной неожиданностью. Пилат заметил эту странную реакцию, терпеливо дождался, когда начальник гарнизона повернётся к нему и внимательно всмотрелся в его лицо.
- Так ты слышал про него? – повторил он свой вопрос.
- Да, префект, – было видно, что легионер колебался, размышляя над тем, что именно стоило сказать про этого человека, - в Галилее появился некий Иешуа, которого евреи уже и тут всё чаще называют мессией.
- Что же они говорят про него здесь, в Иерусалиме?
-  Разное говорят. Кто-то говорит, что он пророк, кто-то считает его колдуном и мошенником, но есть и те, что называют его мессий, – спасителем еврейского народа.
- И ты говоришь мне, что ничего особенного не произошло? – крикнул Пилат.
Центурион потупил взгляд, будто его, как ребёнка, поймали на какой-то шалости. Впрочем, его замешательство длилось недолго, и он, снова взглянув на префекта, нашёлся, что ответить:
- Мне известно немного. И ничего из этого не вызывает особых опасений. Он мало похож на опасного бунтаря.
Пилат поднялся с кресла и подошёл к центуриону.
- Что есть мало, а что – много, позволь решать мне, Гай Кассий! Что тебе известно о нём? Говори всё до последней сплетни!
- Даже не знаю, как говорить об этом, - центурион мялся, подыскивая подходящие слова, - всё это настолько необъяснимо…
- Будешь ты говорить наконец? – разозлился Пилат, – говори так, как есть, а я сам разберусь, чему верить, а чему – нет!
- Иешуа сейчас в Иерусалиме…
- Даже так! – префект перебил центуриона, и схватил его за плащ, притянув к себе почти вплотную, – что же ты мне тут голову морочишь? Где он?
- Я не знаю, где именно он сейчас, но он пришёл на Песах несколько дней назад. Вместе с ним пришли люди, несколько десятков человек. Говорят, что это его ученики.
- И? Что он проповедует? Тебе известно, на что он подбивает толпу?
- Он не подбивает её ни на что, - ответил Гай Кассий, - по крайней мере, в том, что доложили мне, я не услышал ничего, что можно было бы расценивать как призыв к мятежу.
Пилат отпустил плащ, оттолкнув от себя начальника гарнизона.
- Мне трудно с тобой разговаривать, центурион! Ты испытываешь моё терпение! Клянусь Юпитером, оно уже недалеко от того, чтобы лопнуть! Что же невероятного тогда ты узнал о его словах?
- Не о словах, префект! О его делах. В моём гарнизоне есть офицер по имени Лукас Филандер. Иешуа позавчера вылечил его умирающего сына, когда шёл в Иерусалим.
- Что же здесь невероятного? Как он его вылечил?
- Мальчик был тяжело болен, врач не смог сделать ничего для него. Он сказал, что болезнь неизлечима, и что мальчик умрёт в ближайшие дни. Я лично принимал участие во всем этом, дал офицеру отпуск, чтобы тот мог быть рядом с сыном в последние дни. И вот, позавчера он прибежал ко мне весь в слезах от счастья. Он рассказал, что уже совсем потеряв надежду, он узнал о том, что еврейский мессия, творящий чудеса по всей Галилее, идёт со своими учениками в Иерусалим. Он вышел к нему навстречу и когда встретил толпу, попросил Иешуа вылечить его сына.
- Он был в его доме? Ты видел его своими глазами?
- Нет, я не видел, и он не был в его доме.
- Тогда скажи, как же он вылечил мальчика?
- В этом и есть вся загадка. Иешуа сказал, чтобы Лукас отвёл его к больному, но тот, видимо уже совсем рехнувшийся от горя, сказал, что его дом, осквернённый богатством, отобранным у других людей, недостоин того, чтобы мессия переступал его порог.
- Так и сказал? – Пилат удивлённо поднял брови.
- Именно так, префект! Я же говорю, он совсем отчаялся от несчастья, ибо это его единственный сын. Так вот, Иешуа повернулся к людям и сказал, что такой веры он не встречал даже среди евреев, после чего сказал Лукасу идти домой, и что теперь мальчик здоров и будет ждать его на пороге дома. Мол, вера его спасла сына. И ещё он добавил, что имена даёт нам небо, и чтобы офицер не предавал своего имени, данного ему самим богом.
- Имя? Как его зовут, ты сказал, Лукас Филандер? Этот Иешуа знает латынь? – второе имя обозначало «с любовью к людям», Пилат уже понял, чем закончится рассказ, но хотел услышать это от центуриона, – ладно… что дальше?
- Всё так и случилось, префект! Когда офицер вернулся, всё было так, как сказал Иешуа.
- Ты видел мальчика после этого?
- Да, и вчера, и сегодня я заходил к Лукасу, чтобы посмотреть, не стало ли мальчику хуже, ибо я до сих пор не могу поверить в то, что он мог выздороветь. Но он здоров, и более того, от признаков болезни не осталось и следа, будто её и не было на самом деле.
- Что за ерунда? – Пилат с недоверием посмотрел прямо в глаза начальнику гарнизона, – может быть ты сам нездоров, Гай Кассий? Ты показывался врачу?
- В этом нет необходимости, префект! Я здоров, в этом нет никаких сомнений. Может быть, я бы и не был так в этом уверен, но помимо меня это чудо видели много людей, так что это – факт.
Понтий Пилат отвернулся от центуриона и стал медленно ходить по залу туда и обратно, пытаясь понять, что происходит. Его обманывают? Кто? Гай Кассий? Это один из самых преданных его воинов, иначе он не был бы назначен на свою должность начальника иерусалимского гарнизона. Офицер? Конечно, это возможно, особенно если представить, что тот сошёл с ума от своего горя, но зная центуриона, Пилат был уверен, что тот не стал бы говорить о таких вещах, если бы сам всё не перепроверил. К тому же, какой смысл в этом обмане, если префект однозначно захочет разобраться в этом деле и непременно докопается до истины? Нет, обман тут вряд ли имеет место. Но поверить во всё то, что только что услышал Понтий Пилат, он тоже никак не мог. Единственным объяснением, которое он нашёл сейчас, это ошибка, которую сделали врачи, осматривая мальчика. Вероятно, они просто не смогли правильно распознать болезнь, и в конечном итоге она оказалась не столь тяжёлой, как они объявили отцу. А слова Иешуа и выздоровление, это просто совпадение, которых бывает полно в жизни, и почему бы всё это тоже не могло быть таковым?
- Так значит, ты и сам веришь во всё это? – наконец обратился префект к легионеру.
Гай Кассий опустил взгляд и не торопился отвечать. Пилат понял, что ответ должен был бы быть положительным, но солдат просто не мог себе позволить это произнести.
- Я бы подумал, - собравшись с мыслями, всё же объяснил начальник гарнизона, - что врачи просто ошиблись, и что болезнь не была настолько тяжёлой…
Префект даже похолодел от того, что Гай Кассий озвучил вдруг его собственные мысли, но всеми силами удержался от того, чтобы как-то проявить это внешне, и продолжил внимательно слушать объяснение.
- … но так случилось, что все мои сомнения развеялись. Когда офицер покинул дом, чтобы отправиться на встречу с Иешуа, он не сказал жене, куда он идёт. По всей видимости, она решила, что он отправился в казармы, потому что оделся в доспехи. Почти сразу после его ухода мальчику стало плохо, и он…
В зале повисла тревожная пауза.
- Ты хочешь сказать, что он умер? – настороженно подтолкнул к продолжению рассказа префект.
- Я понимаю, что это звучит странно, но Понтий Пилат… Женщина, убитая горем, бросилась искать мужа и вся в слезах прибежала сюда, в казармы. Я встретил её  и сказал, что Лукаса нет, и что я не вызывал его. Тогда она упала на пол и потеряла сознание. Я взял двух солдат и, опасаясь, что она и сама сейчас умрёт, приказал отнести её домой и сам пошёл с ними. Когда мы пришли в дом, солдаты, уложив женщину на кровать, стали отпаивать её водой, а я подошёл к кровати мальчика, и проверил его пульс. Он был мёртв, префект!
- Ты уверен в этом?
- Я солдат, Понтий Пилат! Я знаю, что такое мёртвый человек и никогда не перепутаю живого и мертвеца. Он был мёртв, а если я лгу, пусть боги поразят меня прямо здесь и сейчас!
- И ожил он тоже на твоих глазах?
- Нет, к сожалению. Я оставил солдат у входа в дом, чтобы они могли помочь жене офицера, если это потребуется, а сам вернулся в казармы. Они рассказали мне, что через какое-то время услышали в доме невероятный крик, ворвались туда и увидели, что мальчик сидит на кровати, а женщина, чуть ли не сошедшая с ума от увиденного, стояла на коленях перед ним не в силах вымолвить ни слова. Мальчик, будто ни в чём не бывало, встал с кровати, вышел из дома и сел на ступенях, где и встретил вскоре вернувшегося отца. Ровно так, как сказал Иешуа: он будет ждать тебя на пороге дома. Стражники оставили свой пост, пришли ко мне, и всё рассказали точно так же, как я только что рассказал тебе.
Понтий Пилат думал, что ещё спросить у Гая Кассия. Вспомните себя, когда вам приходилось слушать рассказ очевидца какого-то поразившего вас события. Человеку в такие мгновения хочется как можно подробнее представить картину происшествия, он жалеет о том, что сам не был его свидетелем. Чувство восторга перемешивается с недоверием, появляется желание узнать как можно больше подробностей, то ли для того, чтобы поймать рассказчика на вранье, то ли, чтобы глубже проникнуться ощущением сопричастности к событиям, которые несправедливо прошли на глазах у кого-то другого. Но префект так ничего и не придумал. Рассказ казался ему сколь невероятным, столь и исчерпывающим и неподлежащим сомнению.
Теперь также не было никакого повода сомневаться в том, что уже весь гарнизон знает о происшествии. Для избежания этого следовало бы сразу изолировать тех двух солдат, чтобы слухи не расползлись среди легионеров, да и самого Гая Кассия не помешало бы отстранить от обязанностей, отправить их всех в Кесарию и заставить молчать. Но теперь уже поздно. Не трудно представить себе, какой переполох произвели в гарнизоне все эти разговоры! Надо было что-то делать, иначе Пилат рисковал тем, что легионеры начнут верить непонятно во что. Префект и без того не может справиться с этим проклятым бессмертным Яхве в головах евреев, а теперь как бы и его собственные легионеры не вздумали в него поверить! Всё это плохо, очень плохо… Надо было срочно искать объяснение чудесам и выход из ситуации.