Маленький рай

МАЛЕНЬКИЙ РАЙ
(посвящается А. Г. Ц.)

 С августа и до глубокой осени город наполняется  острыми и сладкими запахами. Это запах яблок. Вызревающие плоды падают в траву, и никто их не собирает. Есть что-то грустное и отчаянное в таком яблокопаде. И до самых ноябрьских морозов плывет по городу подбродивший пьянящий винный дух.
 Вот и Николаю Ефимовичу уже семьдесят. Сколько помнил себя, третьего января на свой день рождение с удовольствием подъедал новогодние языки и подгребал салаты. И ему казалось, так отмечать нормально и выходила экономия продуктов. Тикал себе счетчик жизни, а он пялился в телик, жевал оливье и все это дело закусывал мочеными яблочками и запивал шампанским. А в последний январь морозы   погубили много в саду деревьев и людей напугали.
После юбилея Николай Ефимович сперва был ничего. А к лету грудь заныло и в мозгах тревога какая-то поселилась. И вроде мотор ровно стучит, давление в трубах стабильное, и самочувствие никак особо не изменилось, а в голове и по телу зуд. По ночам стал часто просыпаться. Лежит и понять ничего не может. Озноб по коже холодной мурашкой, будто рябь по воде  пробежит…, а так - ничего конкретного. В самом деле, нельзя же перегоревшую лампочку финишем жизни называть. Холодильник у Николая Ефимовича хоть и старенький, а работает как зверь и надежно морозит.  Поэтому хрен что в нем лампочка перегорела! Новую лампочку Николай Ефимович поедет и на рынке купит. Да и без лампочки тоже можно прожить. Он и с закрытыми глазами все что нужно в холодильнике отыщет. А там особо и искать нечего. Кушает Николай Ефимович мало: в хлебнице всегда лежит свежий  батон упаковочка карамелек и пакетик маковой сушки.  Отварит он  на несколько дней в кастрюльке куриную грудку, да закинет в холодильник кусок сыра и творожок. И молочко с кефиром пьет он регулярно.
 «Утром кашка, вечером  простоквашка»! –  стал даже подсмеиваться над своей стареющей жизнью Николай Ефимович. Вот он утром открывает холодильник, достает вчера только купленное молоко, ставит на огонь алюминиевый ковшик, наливает молочко. А оно, возьми, да свернись!
- Что такое? – удивляется Николай Ефимович. Он одевает очки и внимательно осматривает бутылку. Все в порядке. Дата изготовления вчерашнее число, срок хранения пять суток.., значит до вторника. Почему же оно прокисло? Кисляк Николай Ефимович  и раньше никогда не пил. Он решил вылить молоко в унитаз. Но подумав, сунул бутылку назад в холодильник. Вечером Николай Ефимович собрался на прогулку.
- Отнесу в магазин. – решил он. В магазине кассирша Валентина выслушала Николая Ефимовича и, скрутив крышку, понюхала молоко.
- Да, кислое. – кивнула Валентина и вернула деньги. На следующее утро, проснувшись, он как обычно сделал на балконе гимнастику, достал из шкафчика алюминиевый ковшик, влил в него вновь купленное молоко и поджег горелку. Через две минуты молоко свернулось.
 – Что за черт! Мужчина нацепил на нос очки и снова внимательно изучил все надписи на молочной бутылке.
- Ничего не понимаю! Вчера только произвели, сегодня уже кислое! Безобразие в стране полное! Работать люди разучились. 
Вечером Николай Ефимович молоко снова понес в магазин. В этот раз на кассе сидела новая женщина. Как ее зовут, Николай Ефимович не знал. Он смущенно объяснил ситуацию и отдал бутылку.
- Лариса Ивановна! – позвала кассирша. Через минуту подошла заведующая.
- Вот мужчина принес на возврат молоко.  Лариса Ивановна осмотрела бутылку, открутила пробку и как Валентина, понюхала молоко.
- Это вы вчера тоже приносили..? – спросила заведующая.
- Да, я… представляете.., - и Николай Ефимович подробно рассказал вчерашнюю историю, -… и вот сегодня утром тоже… Наверное я не один такой..? Они там на заводе… что-то халтурить стали…
- Нет, жалоб от покупателей на молоко не поступало… - продолжала вертеть и осматривать бутылку Лариса Ивановна, - Катя, - обернулась она к кассирше, -сделай возврат и верни деньги.
- Мало ли что не было жалоб! – шел домой и перебирал слова  он, - люди у нас вообще не привыкли жаловаться. На следующее утро купленное вечером молоко тоже свернулось.
- Что же такое происходит? – вышел озадаченным на балкон Николай Ефимович. Третий раз тащить назад молоко ему не хотелось.
«Подумают, что дед тайный вредитель или из ума выжил». А вечером ситуация прояснилась. Он полез в морозилку за куриной грудкой, а там вместо суровой зимы Африка и протухшая грудка. Холодильник не фурычил. Николай Ефимович подергал в розетке штепсель. Такое и раньше бывало – расконтачивало. Но в этот раз мотор у ящика не вздрогнул.
- Значит, не лампочка. Накрылся мой верный «Зилок» медным тазом. – вздохнул Николай Ефимович, - неужели деньги с книжки идти снимать? Вроде уже ни к чему  все эти затраты. Молодежь пусть новые вещи покупает. А он бы и со старым барахлом жизнь как-то дотянул.

Так уж вышло - своих детей Николаю Ефимовичу Бог не дал. После техникума в армию на флот забрали, потом лет двадцать по стране по всяким стройкам мотался.., женился, только когда сороковник засветил. Да и как женился! Одно слово - пшик! А Тамарку он все же любил! Тогда они свиноферму на Кубане строили. Вот там в степях и зацепила Николая Ефимовича эта самая любовь! Девке двадцати лет не было. Мелкая, мелкая - а   как лихо на коне скакала и речку запросто могла переплыть! Бригада их стояла в станице Семеновской  и по субботам они наладились ходить в баню к местному казаку Филиппу Григорьевичу. Статный на кривых ногах с грузным от возраста телом, с громадной головой и крутыми, будто топором, вытесанными плечами, - этот еще не старый казак самогон пил будто воду, горланил  из своего двора на всю станицу хулиганские песни и никого не подпускал к своей младшей дочке. Самой выразительной  частью Филиппа Григорьевича были усы! На голом без единого волоска  арбузообразном черепе из под красного носа вкруг тонких губ  свисало два густых конских хвоста. Каждый такой ус был не менее полуметра в длину.
- Я их стричь перестал, когда  в Москве Сталин умер! – сидя под абрикосом, дымил своей цигаркой и травил байки Филипп Григорьевич.  Хорошо было после парной посидеть с этим колоритным дядькой. Банька у Филиппа Григорьевича за огородом на крутом взгорке. Внизу вся остальная станица распласталась, банька под абрикосом, а дальше  обрыв и там течет широкая вольная река. Пока Филипп Григорьевич парил гостей, его шустрая дочка чистой скатертью выстилала стол, в чугунке приносила из печи дымящуюся с мясом отварную картоху и  на громадное металлическое блюдо наваливала гору огурцов, перца, всякую зелень и  знаменитые набыченные пузатыми боками медовые кубанские помидоры.
- Ну вот и трапезу нам  доча сготовила! – первым выбирался из парной и подходил к столу хозяин. После тщательного осмотра выставленных чугунков и чашек Филипп Григорьевич подвязывал на затылке усы и начинал молиться. К стволу  дерева у него была пришпилена бумажная иконка Иисуса Христа и Богородицы с младенцем. Под иконами на гвоздике качалась лампадка. Филипп Григорьевич поправлял и осторожно зажигал фитилек, высмаркивался в громадный платок, вздыхал и размашисто начинал осенять себя крестами.  Громко и выразительно, чтобы услышали все святые в земле кубанской просиявшие, Филипп Григорьевич минут пять неистово молился. За его широкой чуть сутулой спиной благоговейно  выстраивались напаренные гости. После молитвы и благословения ниспосланной трапезы, на столе появлялась четвертная бутыль самогонки. Гости степенно рассаживались вкруг стола и Филипп Григорьевич, держа нежно бутыль, и обходя с нею стол, каждому наливал по полной кружке своей душистой бурячихи. После третьей чарки хозяин развязывал на затылке усы, поворачивался к реке и затягивал песню.   Пел Филипп Григорьевич всегда одну песню. Песня была про коня вороного, который был лучшим другом казаку молодому.., лучше сестры доброй, лучше матери родной, лучше крали черноокой и жены крутобокой! Николай Ефимович  всегда честно старался дослушать эту песню. И каждый раз ему казалось, что Филипп Григорьевич в этот раз поет уже по-другому. К примеру, жена крутобокая и краля ясноокая часто менялись своими достоинствами. Но всегда неизменными оставались конь вороной и вязкая печаль Филиппа Григорьевича. От слова к слову песня, будто разворачивающийся свиток, заполняла двор, глуховатый голос казака крепчал, голова, кинутая на грудь, вздымалась и сутулые плечи, словно могучие крылья степного орла расправлялись! Тогда во всей степи затыкали луженые глотки неугомонные цикады; скользящая по мягкому бархату любопытная Луна, желая заглянуть под разлапистый абрикос, соскальзывала с черного неба; и из прибрежных камышей в ее хитрое лицо яростно дышала река. Заунывная песня казака тянулась невыносимо долго. Гости кто куда разбредались, и Николай Ефимович, уже поклевывая носом, переставал следить за причудливым сюжетом.
- Слышишь, хлопец? – чувствует он, как щекочет шею мокрый ус казака, - слышишь, там… ворочается!
- Кто там? – вскидывает голову и вслушивается Николай Ефимович.
- Тише…, это сазан! Большая рыба сазан! Душно ей в теплой воде,  вот она и ворочается.
- Я больше не хочу… – отодвигает кружку и встает Николай Ефимович, - можно, я пойду прогуляюсь.
Он выходит со двора, вдоль плетня пробирается до обрыва и по тропке осторожно спускается вниз. Тут  свежо и пахнет  стоячей водой. Плотная стена камышей расступается и  Николаю Ефимовичу открывается простор ночной реки. Луна уже окончательно соскользнула с неба и теперь плещется в недвижной воде. Перед ним мостик. Под мокрыми досками хлюпает, к шесту привязана плоскодоночка, а на дальнем краю контур чьей-то фигуры. Николай Ефимович секунду колеблется. Подойти или нет?  Он двумя пальцами трогает свой подмерзший нос и ставит ногу на скользкую доску. Дочка Филиппа Григорьевича сидит на самом краю мостика. Косу она распустила и промытые волосы тщательно вычесывает крупной гребенкой. Белые ноги, будто две полудохлые рыбы  болтаются в черной воде и, подошедший  Николай Ефимович, вспоминает про сазанов.
- Хорошо здесь у вас! – присаживается он рядом на корточки, - живете тут, будто в раю купаетесь..!
- Тоска зеленая и комары,  а не рай! 
- Понимаю.., скучно дивчине  без хлопчины… - отгоняя комаров, пытается пошутить Николай Ефимович.

- Всех моих хлопчиков  споил батька!
 - Как это он посмел!
- А что ему! Я же его самая дорогая драгоценность! – встряхивает шевелюрой и начинает заплетать косу  Тамарка, - кстати, где он?
- Там.., наверху.., под абрикосом., курит…
- Понятно.., и поет, наверное?
-  Ага, поет… Длинная такая у него песня! Я хотел понять о чем … Но Филипп Григорьевич, кажется, и сам не знает, о чем она.  Мне показалось, он ее сочиняет прямо на ходу.
- Была у волка одна песня.., - усмехнулась Тамарка, - да и ту мой папочка у него украл! Помолчали.
- Двое парней ко мне ходили свататься.., и  обоих батька самогоном перешиб.
- Ну тогда остается одно…
- Что?
- Бежать из такого рая тебе надо.

- Да я рада бы сбежать..! - хлопает себя по плечам девушка, -  позвал бы только кто..!
- Чья это лодка..? – смотрит на плоскодонку и затем на волосы девушки Николай Ефимович.
 
- Наша.
- А весла где же?
- Весел нет… Батька их на ночь в дом уносит…
- Давай покатаемся?
 - Без весел?
- Да, Без весел!
 - Как это..?
- А вот гляди! С помощью этой палки! – поднявшись, выдернул из воды длинный деревянный шест Николай Ефимович.
- Ага, далеко же мы с этой дубиной уплывем! – поглядела в лицо Николаю Ефимовичу и улыбнулась она.
Куда захотим, туда и уплывем! – Или ты боишься?
- Я уже ничего не боюсь. Что ж, если согласны рулить, то поплыли. – шагнула в лодку и уселась на нос Тамарка
Николай Ефимович быстро отвязал лодку, и, прыгнув на корму, сильно оттолкнулся от мостков. Лодка качнулась и послушно скользнула по стеклу черной глади. Николай Ефимович ловко развернул лодку, и они некоторое время молча плыли вдоль берега. Шест утопал в илистом дне, и Николаю Ефимовичу стоило больших трудов продвигать челн и удерживать курс. Тамарка то и дело, ухватываясь руками за камыши, подтягивала лодку, чтобы ее течением не вынесло   на стремнину. Вот так на десять лет растянулось у них совместное путешествие.
А тогда, после той удивительной ночи, - бригада еще месяц достраивала свинарник. Но и свинарники когда-то достраиваются. И в начале сентября со слезами рассталась с бригадой шабашников станица Семеновская. Уехал в свои подмосковные края Николай Ефимович и увез с собой молодую казачку. Прощаясь со строптивой  дочкой, Филипп Григорьевич особенно много пил, грыз ус  и неутешно плакал.
- Если хоть пальцем  ее тронешь..! – прихватил напоследок крепко за грудки он Николая Ефимовича, - знай, куплю билет, приеду и убью! Веришь, что сделаю это?
- Верю.., папа. – кивнул, сдавленный пудовыми кулачищами, Николай Ефимович.
 Как раз к тому времени трест ему эту квартиру выделил. На втором этаже и громадный в шесть метров балкон! Да, десять лет продолжалась странная их семейная жизнь. Как и что думала все эти годы про него Тамарка - этого она Николаю Ефимовичу никогда не говорила. Вообще, говорила Тамарка мало.  Когда кубанская смуглянка остригла свои роскошные и так нравившиеся Николаю Ефимовичу патлы, он спросил:
- Зачем ты это сделала?
- Надоело.
 А еще через год она совсем замолчала. Норовистая девка - она и при Филиппе Григорьевиче была не шибко говорливой. Такое редкое женское качество тогда очень нравилось Николаю Ефимовичу.  Но как же им вместе жить, когда жена решила вообще замолчать? Бывало за целый день едва пару слов скажет.  Николай Ефимович, чтобы хоть как-то заполнить неудобный вакуум, поначалу, за двоих пытался говорить, потом тоже замолчал и стал сердиться, а потом махнул рукой и привык.
«Ну молчит и пусть себе молчит кубанская щука! – вздохнул, выдохнул и тем успокоил он себя, -  ведь, что не говори, а дом она в порядке содержит, дела делаются, все чисто, прибрано и аккуратно. А ему, как мужчине, с ней хорошо!  Сам же Николай Ефимович, уставший от многих лет бездомных скитаний по разным стройкам и шабашкам, с удовольствием перед пенсией присел в конторе на тихую  должность инженера по технике безопасности. Одно обстоятельство не прекращало тревожить сердце. Упорно не желала Тамарка с ним расписываться.
 - Отстань! – всякий раз фыркала и смеялась она, - замужество и штамп бабам нужны! А тебе, мужику, геморрой зачем! Конкретно геморрой Николаю Ефимовичу был не нужен. Но вот каково в глаза старикам родителям смотреть? Да и друзья-товарищи, с кем работает, его уже подтрунивать устали и глядят сочувственно. Мол, жена молодая, а ты почему такой бледный заяц и уши на куст повесил? Разве все это он и сам не понимает? На носу полтос, а наследника кроме как родить и воспитать еще надо!
- Я ведь маленькая девочка! – поджимала  губки, хихикала и  распаковывала презерватив она.
«Вот такая у меня одиннадцатиклассница»! – разводил с сожалением руками Николай Ефимович.
 - Может тебе пойти поучиться?
И учиться она не хотела. Как приехали они, сама пошла работать в соседний совхоз имени Ленина. Ни хухры-мухры, а оператор машинного доения. И вот так все десять лет. Лишь закончила двухмесячные курсы повышения квалификации. В результате доросла из учениц до мастера шестого разряда.
- Отстаньте вы все! Мне такой быть нравится! – кричала в телефонную трубку звонившему Филиппу Григорьевичу дочь. И правда в ее словах была. Триста рубликов в месяц Тамарка за коровок зашибала. А летом, когда на дойку надо было вставать к четырем утра, и полтыщи выходило.  Платили неплохо и квартира у них нормальная с отдельным туалетом и централизованным отоплением.  При этом свежее мясце с колбаской в холодильничке  не переводились. Но вот как-то одним солнечным августовским днем принесли с почты телеграмму. Тетка Галина сообщала: «Приезжай. Скоропостижно умер Филипп Григорьевич».
- Надо собираться, – разволновался Николай Ефимович, - я сейчас же позвоню насчет билетов.
- Поеду одна.
- Как же одна?
- Я уеду и больше не приеду, – сухо ответила Тамарка.
В тот же день собрала она свой дермантиновый чемоданчик, сняла с книжки накопленные пять тысяч и навсегда уехала  в свою кубанскую степь.

- «Странно устроена однако жизнь.., – стоит бывало на балконе и размышляет Николай Ефимович, - родился я зимой, а все остальные события  происходят у меня летом! В августе с Тамаркой познакомился, летом она аборты делала, в августе тесть Филипп Григорьевич умер, и она тоже в августе ушла. Через пять лет и тоже в августе он сначала похоронил мать и через два года первого сентября отца.
Прошло тридцать лет, как этот дом построен. А тогда все они были новоселами! Молодые и счастливые новоселы! Собрались  они и решили вкруг своих новых домов посадить сад!  Купили машину саженцев. Деревья разные - сливы, груши, рябинки…, но больше было яблонь.  Сами с лопатками на субботник вышли. Тогда вся жизнь представлялась цветущим садом! Но, как выяснилось, – ничего вечного не бывает. Не бывает вечно цветущих садов, как не бывает вечной жизни. Вот и сад их за тридцать лет тоже состарился.  А как яблочками, бывало, сад их радовал! Аркад, Китайка, Белый Налив, Грушовка, Коричная, Папировка. Под свой балкон Николай Ефимович воткнул саженец поздней Антоновки.
- Хорошо бы первые годы деревья от зайцев поберечь! – сказал дядя Вова, - а то зимой оголодавшие ушастики вусмерть угрызут наш сад. Делать нечего, потащился за лапником вместе с другими мужиками Николай Ефимович в ближний лесок. Принесенный лапник следовало равномерно распределить вокруг ствола и верхушками вниз обвязать вплоть до корня и затем подсыпать для утепления листву.  И на следующий год он тоже сходил в лес. Так он ходил за лапником все первые пять  лет, пока кора у яблоньки не заматерела. Весной Николай Ефимович лопаткой рыхлил почву, а летом, особенно когда июльское солнце каменило пересохшую  землю, брал жестяную лейку и шел поливать дерево.
- А остальные? – интересовалась, стоя на балконе и дымя сигареткой Тамарка.
- Остальные пусть поливают остальные, – отвечал Николай Ефимович. Лишь на седьмой год  у его Антоновки завязались плодики. И сразу выскочило десять яблочек! Ровно десять!
- Счастливое число, – сказала Тамарка.
Каждое утро перед работой и вечером перед сном Николай Ефимович с Тамаркой шли в сад пересчитывали яблочки. Антоновка наливалась медленно, и казалось, делает она это  неохотно.
 - Коля, погляди, - сказала как-то Тамарка, - видишь, На этой нижней ветке яблочек четыре штучки. Когда плодики потяжелеют, ветка может обломиться.
Николай Ефимович кивнул и в тот же день под ветку для надежности подставил отструганную жердину. К концу сентября яблочки достаточно отяжелев, пожелтели и расперлись вширь своими боками.
- Ты ребра у него сосчитай! – сказал Николаю Ефимовичу одноногий Вовик, - у настоящей Антоновки ребер должно быть ровно восемь
- Восемь. – подошел к яблоне и сосчитал Николай Ефимович. Еще через недельку весь первый урожай был снят. Снимали в воскресение вместе с Тамаркой. Николай Ефимович для этого дела хотел смастерить на длинной палке специальный ловок.
- Не надо. – остановила Тамарка, - я умею это делать. Принеси мне табуретку. Руками осторожно сниму каждое. Все десять крупных желтых бокастых яблок они принесли домой и уложили рядком на подоконнике. За ночь квартира наполнилась острым душистым ароматом.
- Я спала и мне снилось.., что я снова дома… – сказала утром Тамарка, - у нас осенью тоже всегда так вкусно пахнет.

 С приходом новогодних праздников в стране начинался Новый год, а новая жизнь в город приходила, когда  зацветал сад! После долгой зимы, как только пригревало солнышко, и земля сбрасывала мороз, начинал сад зацветать. Разве можно спокойно дышать и равнодушно смотреть, когда на твоих глазах молодая травка прямо из грязи прет, а деревья вспухают пышной белой пеной. Красотища такая враз смывала всю прошлогоднюю грязь. А уже с июля от зреющего аромата весь город начинал благоухать. И яблочек хватало всем.  Даже одноногий дядя Вова ставил на падалках брагу и тайно от советской власти умудрялся гнать кальвадос. Теперь  сад не тот. Многие деревья в городе уже спилены. Новым людям нужны не сады, а автостоянки.  На сохранившиеся яблони голодная ребятня уже с июня косится.
- Чего, изверги, творите! – кричит с балкона на налетевшую саранчу Николай Ефимович, - Дайте, байстрюки,  яблочкам созреть!
Да разве они слышат!? После таких налетов стал пенсионер Николай Ефимович с раскладным креслом выходить сторожить сад. Все дворовое старье дремлет на лавках перед подъездами, а он обходит дом и устанавливает кресло под яблоней. В нагрудном кармане воркует транзистор, на коленях разложены «Комсомолка» и «Советский спорт», а к стволу прислонена узловатая палка. Сидит  вот так летними деньками в тенечке он, газетки перелистывает и слушает, как над головой яблочки, разжимаясь нутром, растут. И пацанва  перестала на сад налетать. В какой-то момент стал замечать Николай Ефимович, что из квартиры, что на первом  этаже кто-то за ним присматривает.  Квартиру эту теперь  занимала Любка Сорокина. Сначала здесь жил одноногий дядя Вова. А когда дядя Вова умер, то вселили туда мать одиночку Любку. Была у Любки дочь, которую, впрочем,  никто из их дома не видел. Люди говорили, что девчонка больной родилась  и поэтому сдала ее мать в интернат.  Сама же Любка чем только в городе не занималась! И на вокзале полы мыла, и на железной дороге шлагбаум поднимала, и по квартирам малярила, и на рынке мясом торговала, а последние года два в городской бане на кассе сидела и была уволена за то, что за полцены и без билета пропускала. По праздникам и так от скуки потянуть рюмочку запросто могла, и с соседками без особого повода лаялась. В общем, обычная вздорная баба и ничего особенного. Но так было, пока не появился Арсен. И  до армянина зависали на некоторое время у одинокой Любки мужички. Но все это была пьянь, рвань и шушера, как называла их после Любка.
- А Арсен – это другое дело! Он, не то что наши алкаши и охламоны..! Арсенчик почти настоящий армянский князь и предложение уже сделал!
Как уж  там у армянина дела обстояли с княжеством, местные старушки могли только догадываться.., но зато все во дворе почему-то были уверены, что его страшная и заросшая до ушей бородища, крючковатый нос и углями пылающие глазища двусмысленных толкований не допускали.
 «Кинжал в темном углу, как в барана,  всадит и не перекрестится! – вздыхали на проходящего мимо армянина бабушки. - Нехристь, прости нас, Господи»!
Когда играли свадьбу, Арсен пригласил весь подъезд.
- В горах есть традиция! – говорил Арсен, - весь аул должен гулять! Установил он под балконом мангал, а Любка два стола под яблонькой накрыла. Сам Арсен шашлык для гостей жарил.   
Николай Ефимович такому делу не противился. Все же свадьба! Дело хорошее! За столом вместе с другими немного посидел и новобрачных поздравил. А на утро подошел к нему Арсен и спрашивает: «Может пора сад под домом спилить»?
- Как это спилить? – даже опешил Николай Ефимович.
- А зачем он тут? – блеснул кинжальчиками из под густых бровей Арсен, - погляди, Николай Ефимович, какие деревья старые.., яблоки хотя бы были.., и тех почти нет.
 - И в квартире у нас как в пещере темень! – прокричала из отворенного окошка Любка.
- Рассуди сам, Николай Ефимович, - продолжал говорить Арсен, - люди у своих домов давно все спилили. И света больше стало и стоянки для машин себе сделали. Чем мы хуже?
- Сад я пилить не дам..! – задыхаясь от гнева, поднялся с кресла Николай Ефимович, - я тридцать лет тут живу.., вот этими руками сад садил.., а ты вчера с гор спустился и права качать вздумал?! Не позволю! Езжай в свой аул и там распоряжайся!
- Да чего ты с этим Старым маразматиком разговариваешь! – завопила с балкона взъяренная Любка, - бери пилу и вали эту яблоню к чертовой матери!
- Закрой рот, – обернулся к ней Арсен. - Напрасно вы так, Николай Ефимович, рассуждаете. В коммунальном хозяйстве есть план по благоустройству дворовых территорий. Все равно старые деревья будут убирать.
Через неделю к дому подкатила желтая с красной полосой будка. Из кабины выскочил молодой паренек и, оглядевшись, вытащил бензопилу.
- Ты чего, олух, тут делать собрался? – насторожился Николай Ефимович.
- Да не дрейфь, батя! – улыбнулся широким веснущатым лицом паренек, - сейчас устроим  вам тут маленький лесоповал! Дров баню топить на всю зиму хватит!
- Какую баню! – перехватил палку  Николай Ефимович. - Я тебе сейчас сам устрою такую баню! Долго помнить будешь! Отделаю, что мамка родная не узнает! А ну, забирай свою машинку и пошел отсюда вон, сопляк!
- Ты чо, старичок, с дуба рухнул? – отскочил за  будку паренек. - Я сюда прислан лес ваш спилить.., убери дубину…
- Где ты здесь лес увидел? – размахивал палкой и кричал Николай Ефимович. - Яблони для тебя лес что ли?
- А мне какой хрен – яблони тут или осины! Сказали все пилить…
На следующий день эта же будка приехала вместе с участковым.
- Хрен с вами.., - выслушав товарища капитана, махнул рукой  Николай Ефимович, - собрались пилить, так пилите! Только свою яблоню я не дам. Как хочешь, Кузьма Ильич,  а не дам! Когда помру, делайте что захотите, а пока жив не позволю!
- Да не волнуйся ты так, Николай Ефимович! - успокаивал участковый, - никакой стоянки здесь не будет. Говорю же, детская площадка планируется. Или ты против наших детей?
- Алкаши на твоей площадке, а не дети, играть в бутылочку со стаканчиком будут! – плюнул и отошел в сторону Николай Ефимович. Круглолицый парень включил пилу, и закипела работа. Одно за другим с нестерпимо пронзительным стоном падали в траву деревья. Прижавшись спиной к своей яблоньке и сжав челюсти, смотрел на это побоище Николай Ефимович.
«Пусть пилит вместе со мной»!  Через пару часов среди  неприлично оголенного пространства грудой лежал поваленный сад. Продолжала лишь развесисто кудрявиться яблонька и под ней стоял Николай Ефимович.
- Ну вот и вся песенка! – подмигнул, собиравший пилу паренек. - А ты, батя, волновался!
 Только когда желтая будка скрылась за поворотом, Николай Ефимович разжал одеревенелые челюсти. Перестали петь птицы, и стало очень тихо. Одинокое дерево удивленно смотрело на все произошедшее. Николай Ефимович вздрогнул. Снова показалось, что  за ним кто-то следит.
- Любка змеюка ликует! - отвернулся от желтых зановесок, не выдержал и  расплакался Николай Ефимович. Он тер глаза; суетливо ходил вокруг своей яблоньки; переступал и отшвыривал ногой прочь напиленные ветки; то и дело ворочал то влево, то вправо дрожащей головой. Двигался, будто что-то хотел отыскать. А по бугристому морщинистому лицу старика мелкими бусинками падали на землю слезы. Когда он снова повернулся к дому, то увидел на Любкином балконе незнакомую девушку. Желтые, будто взбитые ветром, волосы;  острое в красных пятнах припухшее лицо; на бледных губах искривленная улыбка и напряженный  взгляд.
«Кто это? Утер глаза и всмотрелся Николай Ефимович, -на Любку вроде похожа..? Дочь ее что ли»? Увидев измученное лицо плачущего пожилого дядьки, девушка    открыла рот, всплеснула руками, и что–то выкрикнув, перевалившись телом  через перила болкона, мешком повалилась вниз.
- Да что это такое происходит! – отбросил палку и подбежал к лежащей в траве девице Николай Ефимович, - тебе что, жить надоело?
- А-а-а! – с открытым ртом, глухо сопела и пыталась подняться та. Она сильно ударилась об камень коленкой и в кровь разбила локоть
- Ты кто такая? – осматривал вывалившееся с балкона тело Николай Ефимович.
- А-о-а-о-а-у-у-у-у.
- Все ясно. Значит ты любина дочка?
- У-г-у-у-у… - закивала девушка.
- Ну а звать тебя как?
- У-у-у-л-у-а-а—н-н-а-а-а…
- Ульяна? – повторил Николай Ефимович.
- А-а-г-а-а… - заулыбалась та.
- А я.., сама видешь..,  старый пень, который забыли спилить!– развел вкруг лесоповала руками Николай Ефимович.
- А-г-у-а… - опять закивала Ульяна.
 - Ну, стало быть познакомились.
Через пару дней   снова подъехала желтая будка. Из распахнутых дверей горохом вывалился пяток узбеков. Следом, дымя в нежно-голубое небо черным дымом, подполз тракторок. Узбеки проворно обкорнали все поваленные стволики,  напилили гору корявых веток и все это сучье и древье забросили в тракторную повозку. Еще через день уже другие узбеки лебедкой повыдергивали пни, а грейдер спланировал и укатал взлохмаченную землю. За этими манипуляциями настороженно продолжал следить Николай Ефимович. Иногда выходила на улицу, подходила и вставала рядом Ульяна.
- Видишь, - говорил, указывая на укатанную площадку, Николай Ефимович, - был сад, а теперь голая коленка. Но яблоню свою я им не отдал!
- Уг-у-у-а-а! - смеялась Ульяна. Потом пришла зима, ударили морозы и выпал снег. Зимой Николай Ефимович к яблоньке не выходил. Лишь подолгу стоял он на балконе и смотрел на голое убеленное поле. Часто под балконом в желтой синтетической шубке появлялась Ульяна. Она играла под яблонькой с рыжей дворовой псинкой. То девочка с утробным воем принималась бегать за собакой; то собака с лаем носилась за хохочущей Ульяной! Сияло в белом небе белое солнце и Николай Ефимович в шапке, улыбаясь, махал им с балкона. На восьмое марта выпал пушистый снег и Ульяна скатала три снежных шара. Николай Ефимович наблюдал, как девочка пытается взгромоздить их друг на друга. Это у нее не очень получалось. Снеговые шары были неровными, и оттого вышла косая с сильным креном на левый бок фигура. Николай Ефимович натянул тулупчик, сунул ноги в валенки, одел рукавички и вышел на улицу. Вместе они поправили бабу, отыскав, нацепили на белую голову дырявое ведро и сунули в ее сахарные бока по одной длинной ветке.
- Эй вы, скульпторы, возьмите вот это для носа и глаз ..! – выскочила на балкон и кинула в снег оранжевую морковку и две картошки Любка. Баба с морковкой и выпученными картофельными глазами вышла особенно смешной! Потом кто-то из мужиков вставил  ей в ощеренный рот папироску. Уже серьезно припекало солнце, и открылась от снега во многих местах земля, а под яблоней баба с прикуром и в каске все не желала таять. В конце мая на специальной машине и со специальным  оборудованием приехали из Москвы люди и принялись обустраивать голую коленку. Загудели болгарки, засверкал искрами сварочный аппарат, запахло краской, и через неделю детская площадка была готова! Неброский по всему периметру прорезиненный настил; две горки, качели прямые, качели, на которых можно делать солнышко, круглая карусель, маленький, чуть больше собачьей будки цветной деревянный домик, песочница, шведская трехсекционная стенка, низкий турничок и четыре вдоль ограждения скамейки. В центре этой чудесной сказки, красовалась помолодевшая, вспыхнувшая свежей зеленью, яблонька!
 - А ведь с деревом деда смотрится ничего! И площадка выглядит наряднее! – выйдя на балкон, философски  заметил Арсен, - что, Любаша, - приобнял он сияющую Любку, - может и мы по такому случаю свой киндер-сюрприз организуем?
 А как же новой площадке обрадовалась Ульяна! На карусель она садиться боялась, а вот на той, что способна крутить солнышко, качалась вволю! Сначала веселую девочку мамашки и дети побаивались, и Любаше приходилось забирать дочь с площадки. Но по утрам или когда шел мелкий дождик, площадка оставалась пустой  и тогда Ульяне никто не мешал. Постепенно детишки к веселой тете Ульяне привыкли, и мамашки перестали ругаться. Тогда Ульяна взялась катать на себе детишек. Посадит она девочку или мальчика на закорки и осторожно с важностью на счастливом лице кружится вокруг яблони. Дети визжат от радости, смеется Ульяна и  за ними, задрав хвост, носится веселая псинка.
«Я вроде здесь уже лишний». – сидит на своем месте под яблоней и улыбается Николай Ефимович.
И вот такую незатейливую картинку подглядела корреспондент местной газеты. Только что пришедшую в редакцию девочку послали отснять фоторепортаж об переустройстве дворов города. Уже в следующем номере на самой первой странице  в половину листа появилась цветная фотка: «Сияющая новизной детская площадка; смеющиеся на каруселях дети; в центре разлапистое дерево, под которым сидит седой старичок и вокруг с ребятенком на спине весело скачет какая-то желтоволосая тетка».
- А это что еще за аттракцион? – взглянул на фотографию и указал пальцем на Ульяну главный редактор.
- Вы же, Егор Васильевич.. – смутилась корреспондент, - вы же сказали, чтобы я сняла жизнь, как она есть…

- Да, почесал за ухом  главный, - жизнь гораздо богаче наших о ней представлениях!

Глубокой осенью, когда холодные дожди и первые морозы заковывают землю в стекло ледяных узоров, Николай Ефимович тихо умер. Смерть оказалась очень простой штукой. Лег человек спать и утром не проснулся. Несчастье первой почувствовала  Ульяна. Позже Любка всем рассказывала, что именно той ночью Ульянка вдруг проснулась и принялась одеваться.
- « … Это куда ты собираешься»? – спрашиваю я ее. А она мычит.., мотает головой и на потолок показывает. А что там у нас на потолке особенного - раздавленные мухи на выцветших обоях.   Ну я ее раздела и в кровать уложила…  А у нее температура, как бабахнет!  Вся дрожит и как мышь вспотела. Чего делать не знаю… Арсен тоже проснулся и скорую предлагает вызвать… Может и надо было вызвать! И ей бы укол какой сделали, и к деду может поднялись! А раненько утром (мы еще спали) Ульянка отперла дверь.., в чем была босой на второй этаж сиганула.., и ну, в дверь к деду колотить! Силища у нее вон какая! На этот-то шум мы все и повыскакивали. Весь подъезд, заполошная, на уши подняла! Собрались мы у дверей.., тоже стучим, звоним… Вчера деда мы все видели, а сейчас не открывает! Вызвали милицию и только тогда вскрыли дверь. Я Ульянку, конечно, домой завела и заперла.., а сама туда наверх. Вошли, а он лежит в постельке под одеялом.., такой худенький маленький.., глазки закрыты и  лицо тихое покойное! У людей я таких лиц сроду не видала! Будто под простынкой уснул старенький Ангел».
Хоронили Николая Ефимовича всем двором. Людей собралось еще больше. Со всего микрорайона  пришли проводить. Родственников у Николая Ефимовича не отыскалось. Похоронами распоряжались Арсен и Любка. Перед тем, как ехать на кладбище, для прощания поставили гроб перед подъездом на две белые табуретки.  Падал мелкий снежок; мужчины, переминаясь, теребили в руках шапки; женщины стояли молча; в сторонке тихо плакала какая-то старушка;  и покойно лежал в гробу под голубым атласным одеялом, на  век задумавшийся человек. Уже подошел Арсен с тремя мужиками чтобы поднимать гроб, как из подъезда, расталкивая  народ, прорвалась заплаканная Ульянка. Ее появление было столь неожиданно, что никто ничего не успел сделать! Любка лишь всплеснула руками, когда дочь, на секунду замерев перед лицом покойника, с глухим утробным воем всем своим телом повалилась на Николая Ефимовича. Табуретки шатнулись..,стоящие вкруг женщины ахнули, Арсен  было рванулся удержать поехавший гроб.., но слава Богу, все обошлось.
- Д-е-д-е-д-д-у-у-ш-к-к-а-а-а! – билась  на теле покойника и выла Ульянка. Растерявшаяся в конец Любка, села прямо в снег и разрыдалась. Арсен  осторожно снял   цепляющуюся за стенки гроба девочку.

Зима в тот год выдалась особенно крепкой. От морозов и большого снега у осиротевшей яблоньки обломились две самые главные ветки. Весной, когда сошел снег, на детской площадке торчал покалеченный огрызок.
- Теперь придется спилить, – поглядел в окошко Арсен и стал готовить пилу. Ульянка, почуяв неладное, сначала заперлась в ванной, а когда Любке удалось ее оттуда вытурить, схватила в кухне и об пол расколошматила две чашки.
- Ну что же это такое! Я больше так не могу!  Расплакалась Любка, - Все! Надо в дом инвалидов тебя везти! Достали твои обострения! Сейчас чашки колошматишь, а потом и себя и нас резать начнешь!
- Ты за дедушкино дерево переживаешь? – отложил пилу и подошел к, забившейся в угол Ульянке, Арсен, - не надо... Сама видишь, дерево было очень старым… пока был Николай Ефимович.., он за яблоней следил. Давай мы поступим так: этот огрызок мы все же спилим.., корень я вытащу.., а на освободившееся место мы с тобой посадим новую  яблоню!
- Г-д-е-е-е? – замычала Ульяна.
- Где новое дерево возьмем? поедем на рынок и купим саженец. Как, согласна?
- Д-е-е-дд-у-у-ш—к-к-а-а-а! – взметнулась руками и всем телом к потолку девочка.
- Ну вот и договорились. – перевел взгляд на притихшую Любку и кивнул Ульянке Арсен.
Через два дня из центра детской площадки тянул яростно к весеннему солнцу свои молодые листочки крепкий саженец! Любка сходила и купила в хозмаге пластмассовую на три литра лейку.
- Яблоню, чтобы росли хорошие яблочки, надо каждое утро поливать. – сказала она Ульяне, - будешь это делать?
- А-г-г-а-а-а! – схватила лейку и тут же бросилась наполнять ее девочка.
А к майским  праздникам Арсен придумал еще одну штуку! Он на работе отыскал лист плотной жести, выкрасил его солнечно-желтой краской и разноцветными буквами крупно написал два слова. Приготовленную жестянку он  аккуратно приладил на трубе перед входом в детскую площадку. И вот каждое утро до глубокой осени Ульянка таскала к дереву воду. Девочка поливала его внимательно и осторожно. Ей очень хотелось, чтобы каждая капля падала только под корень. А когда над городом поднималось теплое Солнце, в «МАЛЕНЬКИЙ РАЙ» приходили играть дети. 
1 - 7 сентября 2015. Волоколамск