2 Роберт Говард - Пламенный мрамор

Robert Howard: Flaming Marble

Вот сон, который часто навещает меня. Это не праздный, обманчивый призрак сна наяву, но чистый и яркий образ в моей спящей душе.
Я находился в комнате, в которой резной потолок из лазурита поддерживается колоннами из снежно-белого мрамора. Мраморными были полы под моими сандалиями и виднеющиеся сквозь ряды колон белые стены. Где-то мелодично плескал фонтан, в аккомпанемент ему лира вздыхала любовную песню Сафо.
Стоял в центре той комнаты и был собою, стоял и жил, не зная о существовании другой личности, но смотрел на себя так, как кто-то другой смотрит на свое отражение в большом, ярком зеркале. Истинно, я был человеком. Широкоплечим мужчиной с мускулистой грудью, сильными руками и крепкими ногами, перевитыми узлами мышц. Лицо было смуглое, и густые брови, громоздящиеся над глазами, пылали как горящие угли; широкий и низкий лоб, на который спадала растрепанная грива черных волос. Сандалии на ногах и шелковая повязка были единственной моей одеждой.
Передо мной на роскошном диване отдыхала женщина. Вытянувшись на ложе из шелка и меха, гибкая и подвижная, как леопард, она идеально вписывалась в эту картину. Она была, как мрамор, и холодна, как пламя, заточенное среди ледяных стен; и выглядело все так, я знал это, словно ее белое тело было холодным на ощупь - холодным и гладким.
Часто, просыпаясь от сна, я размышлял, - в каком забытом королевстве, в каком затерянном городе отыскал я все это? Кто я? И кто она? Или Рим то был, или Афины? Видел я Аспасию или Таис, Мессалину или Лаис?
Колонны комнаты были выполнены в коринфском стиле, украшены символами аканта*. Фриз под орнаментованным потолком предположительно ионического периода. Экзотические роскошные шелковые драпировки, толстые ковры и дорогие диваны наводят мысли о Востоке - не таком, каким он стал сегодня, но прошлых веков, до того как Османы пришли с Востока, чтобы уничтожить древние храмы. Но к чему эти доводы? Это может быть комната в Афинах, периода заката, или комната в Риме, где правит август. Декаденские Афины позаимствовали все лучшее у своих соседей, и Рим никогда не имел своего  искусства, кроме образцов, которые награбил в Греции и своих восточных провинциях.
Что касается женщины, ее волосы сияли, как старое золото, и были подстрижены коротко по моде египтянок, мало чем отличаясь от причесок, которые они носят сегодня. Тонкий шелковый шарф укрывал ее округлые груди, а сладострастные бедра охватывал просторный саронг из той же ткани. Браслет из золота в виде змеи - кусающей свой собственный хвост, украшенной ослепительными рубинами - был ее единственным украшением.
Затем ее прекрасные глаза, серые и сыплющиеся искрами, сверкали, как пламя, спрятанное под плитами льда, когда она хлестала меня гневными словами, жалящими как серебряные кинжалы или копья с алмазными наконечниками. Я не знаю, на каком языке она говорила, хотя был он мне равно знаком, как тот, на котором я говорю, когда бодрствую; поэтому не имею никакого понятия, изобрел ли я его с помощью ионийской классической латыни, резкого языка дорийцев или же египетского. Я плохо помню, что она говорила мне, потому что я почти не слушал ее, стоял насупившись, сложив руки на груди - потому что любовался красотой ее мраморного тела, великолепным властным и божественно красивым лицом, хотя и искаженным от гнева.
О, без сомнения, я был ее рабом - хотя не совсем походил на него, когда слушал с мрачной улыбкой ее тирады, отвечая изредка низким басистым рычанием.
Холодные серые глаза загорались все сильнее и вдруг, двигаясь также как прыгающий тигр, женщина поднималась с ложа, протягивая руку к длинному хлысту, плеть которого оправлена в нефрит. Но прежде, чем она смогла хотя бы раз опустить его на мои плечи, я вырвал плеть из ее рук с издевательским смехом, похожим на рев морской волны, и прижал женщину к своей груди.
Она боролась отчаянно, когда я поднял ее вверх и держал, беспомощную и сквернословящую, чувствуя как ее прохладное, гладкое тело извивается в моих руках, когда я осыпал ее алые, румяные уста бурными поцелуями. Первые мгновения она боролась со своей судьбой, но вскоре ее мраморное тело ответило на голос природы, и она обняла руками мою мускулистую шею. И с этого момента я словно оказался в объятиях пылающего мрамора - женщина возвращала мне страстные поцелуи искренне, как должное.
Вдруг я увидел, как широко распахнулись ее глаза, разглядевшие что-то позади меня, - вскрикнул и почувствовал невыносимый холод в боку, под левой рукой. Я отпустил женщину и, шатаясь, словно пьяный, повернулся, чтобы посмотреть. Передо мной затанцевали вспышки ярких огней и темноту пронзили копья красного и сапфирового пламени. Покачиваясь в гранатовом мраке, который внезапно охватил меня, я увидел рядом какую-то человеческую фигуру; я ринулся вперед и схватил ее руками, пораженный донесшимися словно издалека криками, разбившими хрупкий хрустальный гонг тишины на миллион звенящих кусочков. Затем ночь обрушилась на меня красными волнами, и я провалился в темноту.
Кто была та женщина, чьим любовником был я в тот день? Кем был я, раб и варвар, что мог держать ее в своих руках, привыкших к мечу? Сколько лет назад погиб варвар в мраморной комнате, и кем была та, которую он так любил, прежде чем умереть, убив того, кто был причиной его смерти? Кто знает? Жизнь в своей маске движется дальше, кадуцей рисует на небе свои эскизы, неразгаданные, как истуканы на холмах Аркадии.
Только во снах человек видит лицо Жизни без маски.
 
Акант – характерный рисунок украшений коринфских капителей, характерен для декора фризов и карнизов. В стилизованном виде широко встречался в греческой, римской и византийской архитектуре. Различают: римский, греческий, византийско-романский, готический акант и завиток аканта эпохи Возрождения.