Падающие облака. 2-7. Отзвуки прошлого

Глава 7. ОТЗВУКИ ПРОШЛОГО



На меня смотрел взлохмаченный патлатый пацан с отекшими глазами и огромными синяками вокруг них. Губа с одной стороны разбита и припухла. Я так и стоял перед зеркалом, не зная, что делать, пока не пришла бабушка.
- Ну-ка, подними голову! – потребовала она и, увидев мое лицо, рухнула на стул. – Матерь Божья! Да тебе месяц на люди показываться нельзя!
Она причитала и плакала, варила какую-то траву, делала примочки. Почти две недели я выходил за калитку только за водой. Олег и Степан забежали раз, покряхтели и ушли.
- Вот они, друзья-то твои! – ругалась бабушка. – Что, не нужен стал? Как пить, так вместе, а как пендюлей получать, так ты один!
- Ба, ты родителям не говори ничего, – попросил я.
- А то они не заметят, – вздохнула она. – Вон, фингалы-то цветут радугой: и тебе желтый, и тебе фиолетовый.
- Ничего, пройдут до конца лета. Ну, ба, не скажешь?
- Ладно. Но при одном условии. Больше никаких… приключений. Обещаешь?
- Обещаю! – я смотрел на нее честными глазами и сам себе верил. Бабушка потерла ладонями виски, покачала головой и очень долго смотрела на меня.   



А ведь она тогда сдержала слово, ничего не рассказала родителям. Почему-то раньше я никогда не думал, сколько переживаний доставил бабушке. Она казалась мне далекой от моей жизни. Ну, пропорол ногу. Ну, напился, как свинья. Ничего ж смертельного не случилось! И касалось это только меня и никого больше. Сейчас, слушая, как в тишине отстукивает время старенький будильник, вдруг понял, что был не прав. А ведь я частенько забывал ей даже спасибо сказать, да и другие добрые слова в моем словарном запасе почти никогда не находились.
Стоп! С чего это я вдруг занялся самобичеванием? Из какого уголка души пустила ростки дурацкая сентиментальность? Я хотел посмеяться над собой, но ощутил только грусть. Может, именно так взрослеют? И где же то счастье, которое вьется возле самых ног? Кажется, так говорила когда-то цыганка Лачи? Наверно, она имела в виду не мои ноги и не мое счастье. Возле моих ног одна пустота. Как и в сердце. И с этим надо жить. И желательно – хорошо.

Неделя пронеслась незаметно. Мы убрали картошку, можно было ехать домой, но каждый раз глядя на бабушку, я не решался сказать, что собираюсь в город. Она повеселела, в глазах появился знакомый блеск. Господи, как же мало надо человеку для счастья! Не золотые горы и россыпи акций Газпрома, а всего лишь здоровье и близость любимых и родных людей.
- Ба, а, может, ты все-таки надумаешь переехать в город? – в очередной раз пристал я к бабушке.
- Нет, сынок. Здесь я выросла, здесь и в иной мир отойду.
- Опять ты об этом?
- А что тут странного? Круговорот жизни в природе, – пошутила она. – Чего посмурнел? Да я еще много лет проживу, так что не надейся быстро от меня избавиться!
- Прикалываешься? Слушай, ба, а ты что-нибудь знаешь про родителей мамы?
- Нет. Мы даже не были знакомы.
- Как это? А свадьба папы с мамой?
- Они не приезжали. Я тогда Галю спрашивала, где, мол, родители.
- А она?
- Она смутилась, да так здорово –  аж вся краской зашлась. Сказала, что живут далеко, где-то в Сибири, и приехать не смогли. Думаю, солгала она. Ведь так за все это время никто из них не приезжал. А разве такое возможно? Два внука растут – и не повидать? И сама она никуда не ездила… Насколько я помню… А у нее ты спрашивал?
- Да нет, – пожал я плечами. – Как-то в голову не приходило. Надо будет поинтересоваться.
Когда позвонила Александра из компании «ТДМ» и пригласила на встречу с руководителями компании, я не ощутил особой радости. Хотя, может, это судьба? А что?  Прихожу на новую работу, а там Сорока-воровка!   
Ночью мне приснился необыкновенно красивый сон. Он был настолько ярким, что, проснувшись, я его тут же вспомнил.
- Ба, а ты не знаешь, к чему снятся лебеди на озере?
- Не знаю. Никогда хиромантией не увлекалась.
- Вообще-то это не хиромантия.
- Да какая разница? Хватит дуростью всякой маяться, лучше в магазин сходи. Купи хлеба, молока, куру возьми. А хулигана своего дома оставь.
- Какого хулигана? Гороха что ли?
- Его, озорника. Опять в грядках рылся. Вон, морду хитрую воротит.
Горох, и в самом деле, скромно лежал на подстилке. Словно поняв, что мы говорим о нем, демонстративно зевнул и отвернулся – я не я, и хата не моя, и вообще я в огороде сегодня не был, и уж тем более не рылся в грядке с разноцветными гладиолусами. И сломанные георгины – не моя работа, честно-честно.
Я возвращался из магазина, затаренный продуктами. Небо быстро темнело, меняя голубой цвет на седовато-серый. Мне только дождя не хватает!
- Здорово, Стас! Смотрю, Соню продуктами решил обеспечить? – меня догнал дядька Бахти. Акация, запряженная в телегу, мерно взмахивала хвостом, словно была недовольна. Тетя Лачи сидела, свесив ноги и щелкая семечки.
- Здрасьте! Ну да. Все ей таскать меньше.
- Давай-ка садись, подвезем. Все одно – по дороге.
- Не откажусь, спасибо.
Я поставил пакеты на телегу и запрыгнул, пристроившись рядом с цыганкой.
- Теть Лачи, спросить можно?
- Пхуч, – она махнула рукой, унизанной кольцами.
- Что?
- Спрашивай, все равно ведь не отстанешь.
- А вы сны разгадывать умеете?
- Тебе зачем?
- Я запомнил сон, который мне сегодня ночью приснился. Никогда не запоминал, а этот помню.
- Ну?
- Стою я на берегу лесного озера и вижу свое отражение и отражение деревьев. А вода чистая-чистая, даже камни на дне видны. Смотрю, а рядом лебеди плавают. Такие белоснежные, аж смотреть ярко. И вдруг они взлетают и кружат надо мной. Долго так. Вот к чему это приснилось?
- К хорошему.
- А подробнее?
- Что я тебе, справочник? Любовь свою встретишь. Ту, которую ждешь.
- И все?
- Э! Ну ты посмотри. А любовь найти – это, по-твоему, мало?
- А где найду? Когда?
- Когда время придет. Не приставай! Вон, твоя улица, а нам дальше ехать. Джя Дэвлэса!
Дядька Бахти натянул вожжи и обернулся:
- Привет Соне передавай. Добрый она человек, хороший. Нам для нее ничего не жалко!
- Передам. Спасибо, что подвезли.
- Бахт тукэ!
- Теть Лачи! – крикнул я вслед отъезжающей телеге. – Может, скажете, когда я любовь-то свою встречу?
- Уджа! – засмеялась цыганка и помахала поднятой над головой рукой. – Любовь – не булыжник, на дороге не валяется! За дали не заглядывай, в своем огороде поищи.
Сколько я помнил ее, она часто говорила загадками. Вот и сейчас тоже. Ну, какой в городе огород? А, может, цыганка имела в виду бабушкин? Так в нем вряд ли водится любовь, одни кроты и мыши. Конечно же, Лачи имела в виду некий образ: огород – это то, что рядом, под ногами, вокруг. Я шел к дому и смотрел на палисадник, густо цветущий алым, желтым и оранжевым. Издали казалось, что он полыхал. Это было так красиво, что соседи, проходя мимо, каждый раз замедляли шаг, чтобы полюбоваться. Не удержавшись, я достал мобильник и сделал несколько фото.
- Что-то ты долго, – проворчала бабушка, забирая у меня пакеты. – Того и гляди дождь польет. Хорошо бы, если не надолго.
- Дядьку Бахти с Лачи встретил. Привет тебе передавали. Сказали, что ты хорошая и добрая.
- Как все.
- Всех они не подвозят на лошади.
- Да, это верно.
- Слушай, ба, а во время войны разве цыган не увозили в концлагеря?
- Когда как, – нехотя ответила бабушка. – Чаще прямо на месте расстреливали.
- Так наши же – оседлые, не табор какой-то.
- Фашистам было без разницы – цыган, еврей – всех вешали или стреляли. Из соседней деревни – она до войны большая была – цыгане уйти не успели. Фашисты согнали всех в сарай, облили его бензином и подожгли. Люди заживо сгорели. Наших-то прятали. И не только наших.
- В смысле?
- Помнишь, я про Йохана рассказывала?
- Конечно! Захочешь забыть – не забудешь.
- Йохана перед самым уходом немцев партизаны ранили, и уйти со своими он не успел. Его долго в погребе у Марьи Волошиной прятали. Татьяна Никитична, директорша школы, ей помогала. Он ведь много добра сделал для наших. Вон, детей не дал в Германию угнать, о карателях предупреждал, лекарствами, едой помогал больным. А тогда ж никого из армейских и НКВДэшников это не интересовало: воевал на стороне фашистов – пулю в затылок, и весь разговор. И цыган он тогда успел предупредить, чтоб, значит, попрятались. Они и попрятались. А те, из Васильевки, не успели. Когда сарай с людьми полыхал, вся деревня занялась, дотла сгорела.
- Жуть какая! – от ее слов у меня мороз прошел по коже, поднимая волосы на теле.   


Август 1943 года, село Мельниково Ленинградской области


Соня сидела на лавке у окна и сторожила двор, пока тетя Маша складывала в платок продукты – буханку хлеба, несколько кусочков сахара и пару луковиц.
- Эх, им бы молочка, – она устало вытерла лоб, – да где его взять-то? Последнюю корову немцы забрали, даже Йохан не помог. Чем детей кормить?
Завязав узелок, позвала Соню:
- Доча, собирайся. Да, смотри, осторожно иди, оврагами. На дорогу не ходи – можешь на патруль нарваться. Если что, скажешь – идешь в соседнюю деревню к своей тетке, у нее сынишка маленький болеет. Зовут ее Елена Солодовникова. Запомнила?
- Елена Солодовникова, – повторила Соня, не отрывая глаз от узелка с продуктами.
- Она живет возле реки, там один дом, не ошибешься.
- А если заставят показать?
- Показать? – тетя Маша задумалась. – Ну, так покажешь. В деревню ведет одна дорога. Если по ней идти, выйдешь на околицу, там развилка. Направо – как раз к речке. А Ленка предупреждена. Все запомнила?
- Все.
- Умница. Да, и не забудь, что твоя фамилия Волошина. Как до волчьего логова идти, помнишь?
- Помню.
- Ступай, детка. Да не забудь условный сигнал подать.
- Тетя Маша, а там кто?
- Там семья цыганская с детишками прячется.
- А я думала, они все ушли.
- Не успели.
Соня вышла во двор. Солнце то и дело пряталось за облаками, ноги утопали в дорожной пыли, и она была такой мягкой, ну как мука, что Соня не удержалась и потрогала ее пальцами. Где-то пели птицы, и казалось, что никакой войны нет. Вот если сейчас проснуться и открыть глаза, все будет, как раньше – папа играет на гармошке, пышные пшеничные усы топорщатся, а мама нежно кладет ему на плечо руку и улыбается.
Стараясь не думать о буханке хлеба, она почти бежала. До лесной тропинки оставалось недалеко, и, увлеченная песенкой, которую она сочинила недавно, Соня не услышала, как сзади ее нагнала подвода, груженая ящиками и коробками.
- Софи? – на телеге сидел Йохан, а управлял гнедой кобылой немолодой немец с обожженным лицом.
- Ой, здравствуйте, дяденька! – затараторила Соня, косясь на возницу. – А я к тетке своей иду, у нее ребенок заболел. Вот, хлебушка несу и лука. Жалко же – мальчонка совсем еще махонький. А ну, как помрет? Тетка Лена совсем опечалится.
Немцы о чем-то поговорили, Йохан вытащил кружку, налил из бутылки молока.
- Пить! – резко сказал он. – Тут!
Захлебываясь, Соня пила молоко. Господи, какое же оно вкусное! Зря она в садике от него отказывалась. Но ничего, вот кончится война, они с папой и мамой обязательно заведут корову, свою собственную, и будут каждый день пить столько молока, сколько влезет.
- Спасибо, – Соня заглянула в чашку – не осталось ли там капельки? – и отдала ее немцу.
- На! – протянул он бутылку, из которой наливал молоко. – Бежать. Быстро. Здесь ехать патруль.
Держа бутылку за горлышко, Соня перехватила узелок и помчалась через овраг. Мотоцикла она не видела, но зато услышала, и на всякий случай спряталась в лесу. Когда настала тишина, Соня снова побежала. Опомнилась только у кривой сосны, возле которой они с тетей Машей в прошлом году собирали чернику. Волчье логово, где пряталась цыганская семья, было в другой стороне. Далеко. Соня осмотрелась. Синевато-черные ягоды расстилались под ногами ковром. Целая поляна! Не удержалась, пристроила узелок и бутылку в траву и стала собирать чернику. Насобирает ладошку – и в рот. Насобирает – и снова в рот. А ее, вон, сколько уродилось! «Ой, надо цыганам отнести!» – подумала Соня. А как? Ни бидончика, ни кружки – в чем нести? И придумала. Нашла большой лист лопуха, свернула кулечком, из травы косичку сплела, низ стянула – и давай ягоды туда складывать. Быстро насобирала, а чтоб ягоды не просыпались ненароком, прутком, как иглой, верх кулечка проткнула, соединив края. Вот цыгане-то обрадуются! Только нести неудобно. Присев на корточки, она засунула бутылку в узелок. Хорошо получилось! В одной руке узелок, в другой – кулек с ягодами.
Долго Соня шла через лес, устала, а вывороченная сухая береза все не видна. Под ногами трава стала мягче, приятно идти, только почему-то в следах вода скапливается. Соня испугалась – болото! Назад повернула. Плутала она, плутала, уже темнеть стало, страшно. Сердечко от малейшего хруста замирает, под платьишко заштопанное холодок пробирается, ноги идти не хотят. Вышла на поляну, глядит – а там, вдали, вывороченная береза, та самая! Побоялась напрямик идти, пошла по краю. Возле сосны палку взяла, по стволу постучала. Быстро-быстро, как тетя Маша учила. Из-под корней березы цыганенок вылез, увидел Соню и побежал навстречу.
- Вот! – обрадовалась Соня. – Тут хлеб, молоко. А это я вам черники насобирала.
- Наис , – тот забрал узелок и кулек и в логово пошел.
- Ну ладно, – она осмотрелась, прикинула, куда идти нужно, – теперь и домой можно.
- Подожди, – сказал за спиной скрипучий голос.
- Ой! – напугалась Соня, сердце зашлось, во рту все пересохло – она и не слышала, как кто-то сзади подошел. Обернулась, а на нее старая-старая цыганка смотрит. Из-под темного платка седые космы торчат, в лучах заходящего солнца золотые серьги в ушах блестят. Не то, чтобы страшная, просто Соня устала очень.
- Куда ты, на ночь-то глядя? Пойдем, с нами переночуешь, а утром обратно пойдешь.
- Не могу, меня дома тетя Маша ждет. Волошина.
- Как тебя зовут?
- Соня.
- Спасибо тебе, Соня. Пусть тебя Бог хранит и бережет! Мы за тебя молиться станем.
- Да не надо, я так как-нибудь.
Улыбнулась цыганка, по голове Соню погладила и пошла к логову, ни разу не обернувшись. А в лесу все тише и темнее. Идет Соня к дороге, прислушивается. Под ногой ветка треснет – она замрет. Тетя Маша что-то про волков говорила. А еще кабаны здесь водятся. Это такие большие свиньи с клыками, Соня на картинке в книжке видела.
Вон, и дорога виднеется за деревьями, но туда нельзя, можно на патруль нарваться. Ноги устали, глаза закрываются, спать хочется так, что сил нет. Огляделась Соня, вроде, никого нет, и пошла по дороге. А мягкая пыль так приятно ступни холодит! То ли от усталости, то ли еще от чего, но мотоцикла она не услышала, а когда свет от фары заметила, уже поздно было, да и бежать сил не осталось. Остановилась Соня, ручки к груди прижала и ждет, что в нее выстрелят. Немцы мотоцикл остановили, тот, что в коляске был, вылез и спрашивает по-русски:
- Ты куда идешь?
- В Мельниково. Я там живу.
- Не боишься так поздно идти?
- Боюсь, но меня дома ждут.
- Где ты была? У кого?
- У тети своей. У ней сынок разболелся, я лук относила.
- Где живет твоя тетя? – немец спрашивает, а Соня от дула автомата глаз отвести не могла. В сумерках-то он, оказывается, не такой страшный, как на солнце.
- Во-он там, – махнула рукой Соня.
- И она тебя отпустила одну так поздно?
- Не, дяденька. Я давно ушла, только захотелось ягодок… – Соня показала ладошки, вымазанные черникой.
- Как звать твою тетку?
- Тетя Лена Солодовникова.
- Где живет?
- Там, – махнула рукой Соня, – в деревне, дом у нее возле речки.
- Если ты мне соврала, твою тетку расстреляют.
- Я не соврала! – заплакала она, испугавшись за неизвестную женщину и ее маленького ребенка.
- Проверим.   
Немец что-то сказал, тот, на мотоцикле, засмеялся тоненько и противно.
- Ладно, иди, пока я не передумал.   
Соня пошла так быстро, как только могла. Сзади раздался хохот, дорожную пыль вздыбила пулеметная очередь. Соня побежала изо всех сил, но что-то больно ожгло плечо, и она упала, разбив коленки о гравий на обочине. Подняться сил уже не было.



Я с трудом проглотил ком, застрявший в горле.
- А кто тебя спас? Йохан?
- Нет, – покачала головой бабушка. – Цыгане. Те самые, которым я еду отнесла. Оказалось, старуха отправила за мной следом одного из их парней. Он-то меня и подобрал, и до дому через огороды на руках донес. А там уже Йохан доктора позвал, тот пулю из плеча извлек. Вон она, та пуля, на веревочке под иконой висит.
- А что с женщиной стало? У которой дом был возле речки?
- Тогда ничего, а после войны ее арестовали за то, что с поля жито воровала. Сынишку – в детдом. А она так и не вернулась… Ладно, хватит грустных воспоминаний. Матери-то звонил?
- Звонил. Мне, ба, надо к ее дню рождения вернуться.
- Да я помню. Коля-то успеет?
- Успеет, он вчера звонил, уже подарок приготовил.
- Ну, и хорошо. Галя мне всегда нравилась. Добрая женщина, душевная, и хозяйка отличная.
- Это верно, мама у меня – супер! – Я обнял бабушку, чмокнул ее в висок. – Пойду, проветрюсь в огород, а то у меня от твоего рассказа до сих пор мороз по коже.
- На обратном пути сорви цветов каких-нибудь на стол, эти совсем завяли. А я обедом займусь. Да оглоеда твоего покормить надо.
- Рано еще, вечером поест. Ты его не балуй. Горох, пошли, прогуляемся.
Пес тут же сорвался, заскреб лапой дверь. Выбегая из дома, он первым делом всегда несся к калитке, осматривал улицу и начинал бегать по периметру забора, словно проверяя свои владения. Это было так смешно, что я даже снял его на видео в телефоне. Вот и сейчас, пока я сидел на скамейке в саду, он носился, как ненормальный, наматывая круг за кругом.
Было пасмурно, но тепло. Легкие порывы ветра ласкали лицо. Чуть слышно шумел рогоз на пруду недалеко от дома. В солнечные дни я любил там сидеть на большой камне, покрытом мхом. Густой ивняк скрывал одну сторону камня, другая же полого спускалась в воду. Коварный он, этот валун – чуть что, и съедешь в пруд. Между зарослями кустов и забором соседнего участка был проход, по которому можно добежать на соседнюю улицу. В детстве мы постоянно таким образом сокращали расстояние. Сейчас же тропинка заросла осокой, которую давно никто не косил. Пруд был небольшой, но достаточной глубины, чтобы в нем купаться, что и делали изредка соседские мальчишки в жару, когда им лень было идти на речку.
Я поднялся, но в кармане зазвонил телефон. На дисплее высветилось имя. Неужели соскучилась? Не прошло и недели!
- Лера? Привет! Рад тебя слышать. Как отдыхается?
- Очень жаль, что ты не поехал со мной. Здесь потрясающе красиво и отличная погода. Чем занимаешься?
- Помогал бабушке копать картошку. На днях возвращаюсь в город – у мамы скоро день рождения.
- Да, я помню. Это была та важная причина, по которой ты не поехал в Кералу. Между прочим, ты много потерял.
- Возможно, – согласился я, чтоб лишний раз не спорить.
- Ты меня встретишь в аэропорту?
- Сообщи номер рейса и дату прилета. Лучше смс-кой, чтоб я не забыл.
- Хорошо. Стас…
- М?
- Я соскучилась. Даже не думала, что буду скучать так сильно.
- Я тоже, – сказать правду у меня не повернулся язык, но, кажется, она почувствовала мою ложь.
- Будем считать, что я тебе поверила. Ладно, пойду, у меня сейчас очередная процедура, а потом мы идем на море.
- Мы?
- Здесь отдыхает семейная пара из Рязани, очень веселые ребята.
- Я рад, что ты не скучаешь.
- Все, пока, целую.
Не дав мне ответить, Лера отключилась. Я пожал плечами и убрал телефон в карман. Кажется, в ее репертуаре ничего не изменилось. Во всяком случае, если судить по менторскому тону. Черт! Неужели она надеется на продолжение нашего романа? Пожалуй, я уже слишком далеко ушел, чтобы вернуться. Хотя, похоже, без объяснений не обойтись. Настроение испортилось. Вдобавок стал накрапывать дождь, мелкий и теплый. Горох где-то запропастился.
- Горох! – позвал я, но пес не появился немедленно, как полагается воспитанной собаке. Ну, погоди, сейчас ты у меня вспомнишь курс молодого бойца!
Как он оказался на улице, понятия не имею. Наверно, где-то вырыл лаз под забором. Во всяком случае, сейчас пес увлеченно копался в проходе возле пруда. Заметив меня, он что-то схватил и бросился ко мне, виновато повиливая пипкой хвоста.
- Это что за дрянь? Ну-ка брось! Фу!
Горох выронил небольшой целлофановый пакет и сел. Я поднял находку, покрутил, развернул и остолбенел.



(продолжение http://www.proza.ru/2016/03/23/1136  )