Падающие облака. 2-8. Откровение

Глава 8. ОТКРОВЕНИЕ


 
Внутри лежал браслет из желтого металла с фиолетовым камнем. Интересно девки пляшут, если снизу посмотреть! В голове крутилось любимое словечко Сашки Калмыкова – ёханбай! На первый взгляд, можно было подумать, что я держу в руках золотое украшение. Но если присмотреться… А присмотреться не получалось – дождь усиливался, стало совсем сумрачно. Я сунул браслет в пакет и позвал пса:
- Горох, домой! Потом мы с тобой разберемся, что это за штуковина. И, кстати, выход за территорию огорода карается смертной казнью. Знаешь об этом? Нет? Ладно, за находку тебе полагается премия. Минус на плюс – нифига ты не получишь. Понял? – я потрепал собачье ухо, кажется, такая награда пса устроила.
Бабушка сидела в кресле у окна и листала журнал. Свет настольной лампы уютным пятном падал на цветные иллюстрации. Увидев нас с Горохом, она поднялась:
- Дождь на дворе, а вы шляетесь где-то! Еда простыла.
- Ба, у тебя есть лупа?
- Еду разглядывать?
- Да нет. Горох тут нашел одну штуковину, хочу рассмотреть получше.
- Заняться больше нечем, – заворчала бабушка, но полезла в комод. – На, держи. Только это потом. А сейчас вымой руки и за стол.
На миг показалось, что я снова беззаботный школяр. Спорить с бабушкой бесполезно, и я безропотно положил находку вместе с лупой на подоконник и поплелся на кухню.
- А цветов-то не нарвал?
- Так дождь.
- Гулять – ему не дождь, а цветы сорвать – дождь.
- Да ладно, ба, завтра нарву, самых красивых, самых ярких.
- Георгины не трожь.
- А разве кто-то говорил про георгины?
Мы весь вечер шутили, разговаривали, смотрели телевизор. Так легко я давно себя не чувствовал. Куда-то улетучились все проблемы, голова освободилась от офисного сора и разборок с Лерой. Лера! Как ни крути, а выяснять отношения придется. Хотя, думаю, она сразу поймет настрой – мои вещи-то из ее квартиры тю-тю. Но все это потом, когда бетон города снова нависнет серыми глыбами ровных рядов урбанизации, шлифуя в такие же ряды агломерационный человекопоток. А пока у меня есть еще несколько дней полной свободы, и можно дышать полной грудью.
Незаметно моими мыслями завладела Сорока-воровка. Ее образ проявился как английская акварель – постепенно обретая рельефность и глубину и создавая ощущение солнечного света и воздушности. Было в ней что-то колдовское, манящее. В ее глазах жила тайна, выуживающая из моей души самое сокровенное. Меня тянуло к ней, и я не знал, как с этим бороться. И где искать ее, я тоже не знал.
- Ба, а ты веришь в любовь с первого взгляда?
- Я верю в то, что любовь с первого взгляда возникает между родственными душами – на пустой почве растет один бурьян. А с чего это вдруг ты заговорил про любовь?
- Не знаю. Мне кажется, что в последнее время в моей жизни почему-то все больше вопросов, на которые нет ответов.
- На каждый вопрос есть ответ, просто с возрастом вопросы становятся сложнее. Ты так не думаешь?
- Не знаю. Я еще маленький.
- Да ты лось здоровенный! – засмеялась бабушка. – А то, что к тебе стали такие мысли приходить, говорит о том, что ты взрослеешь.
- Сколько же можно взрослеть? Мне уже двадцать пять, пора на стоп-кран нажимать.
- Не говори ерунды. Стоп-кран – это для тех, кому лень стала родней отца с матерью. Куда проще на диване пузом кверху валяться, чем делом заниматься.
- Ну, пузом кверху тоже иногда можно поваляться.
- Можно. Но только иногда. А у некоторых это уже образ жизни… Ой, ладно, заболтал ты меня. Время позднее, спать пора. Ты еще посидишь?
- Не знаю.
Дождавшись, когда бабушка уйдет к себе, я включил настольную лампу и взял с окна находку. Долгое исследование ни к чему не привело – ни пробы, ни клейма мастера. Чтобы понять, что у меня в руках, нужно быть специалистом, тут, пожалуй, без химического анализа не обойтись. Разум говорил, что в дорогих украшениях на дачу не ездят. Выходит, Горох нашел безделушку? А вдруг… Завтра схожу, почитаю объявления на доске у дома культуры – может, кто-то ищет, а браслетик тут, у меня. Я завернул его в газету и сунул в сумку, чтоб не потерялся. Теперь можно ложиться спать.
В приоткрытую форточку доносился мерный стук дождя. Свежий воздух холодил плечи. Вставать было лень, и я лишь плотнее закутался в одеяло. Уже на грани сна услышал, как заворчал Горох.
- Эй, ты чего? – спросил я шепотом, скосив глаза на пса, стоявшего перед  окном. – Спать иди.
Тот снова глухо заворчал, словно что-то его беспокоило, и, стуча когтями по деревянным половицам, подошел ко мне, ткнулся холодным носом в щеку, улегся возле дивана. Наступила тишина, плотная и звенящая, какой она бывает только в деревне. Наверно, дождь кончился.

Возвращение в город было трудным. Шум проспектов, запруженных скучными лицами, тугой воздух, полный непередаваемо-вонючих запахов, серая масса домов и асфальта, чуть разбавленная скудной зеленью крохотных сквериков и парков, все это давило, не давало дышать. Не хватало полей с волнами цветов и травы, неба, чистого и высокого, звонкого пения птиц – той силы, что наполняет душу, когда привыкаешь к деревенской тиши. Радовало только одно. Где-то здесь, по спеленатым городским смогом улицам, ходит она, Сорока-воровка. Я был уверен – мы обязательно встретимся!
За навалившимися делами и проблемами я совсем забыл про браслет. Конечно, никакого объявления у дома культуры в Мельниково я тогда не увидел, значит, вещица, найденная Горохом, не представляла ценности, а выкинуть ее почему-то было жалко. Сходить к ювелиру? Лень, может, как-нибудь потом. В итоге я засунул сумку с браслетом в кладовку – и из мыслей вон. Тем более, что меня ждало три глобальных события – день рождения мамы, собеседование в компании «ТДМ» и приезд Леры.
За день до возвращения отца я все-таки не удержался и за чаем спросил у мамы:
- А почему мы никогда не ездили к твоим родителям? – она вздрогнула, нахмурилась, прикусила губу. – Не, если тебе это неприятно, не отвечай.
- Да чего уж там! – мама постучала пальцами по столу. – Просто не к кому ехать, вот и не ездили.
- Что значит – не к кому ехать? Все умерли? А где они жили?
- Здесь и жили.
- В этой квартире?
- Нет. В другой. В нашем городе жили.
- А почему ты не рассказывала о них?
- Не знаю. Наверно, потому, что приятных воспоминаний у меня было не так много. Вернее, их практически не было.
- Расскажешь?
- С чего вдруг такой интерес? Раньше тебя это не интересовало.
- Так то раньше!
- Мне не хочется рассказывать. Но если ты настаиваешь…
- Да ну, мам, ну какое там «настаиваешь»? Просто интересно.
- Не думаю. Хотя, наверно, ты имеешь право об этом знать. В общем, я из обычной семьи, отец был рабочим, мама – конструктором в НИИ. Все, как у всех. Раньше было принято, что по выходным люди с утра отправлялись куда-нибудь отдыхать: зимой – кататься на лыжах и коньках, летом – в основном, по дачам, а осенью и весной – в лес… не знаю, куда еще. Мне в этом плане не повезло – у моего отца на меня времени никогда не находилось, а мама была вечно занята домашними делами. Это сейчас белье в машину сунул – и никаких забот, а раньше… Пока уберет квартиру, постирает, погладит, другие дела переделает, так устанет, что ей не до меня. Вот и получалось, что я сама по себе росла, благо в те времена не было расцвета криминала, как сейчас – дети толпами во дворах носились, таких, как я, много было, все в один садик ходили, потом в одну школу – так и росли все вместе. Это сейчас имя соседа не знаешь, а раньше праздники вместе отмечали. Так вот. Постепенно отец мой дорос до бригадира. Только радости нашей семье это не принесло. Он и так пил, а с повышением вообще не просыхал. И с каждым годом все хуже. Да и мама стала прикладываться, чтоб отцу меньше доставалось. Сначала, помню, она вино из бутылки в раковину выливала, а потом стала попивать.


Зима  1976 года, поселок Луговой Ленинградской области


Галя радовалась – она с родителями ехала на зимние каникулы к бабушке Ире и дедушке Юре в деревню. Вообще-то это была не деревня, а поселок с красивым названием Луговой. У Гали там даже подружки появились – три девочки жили на той же улице, что и бабушка с дедушкой.
Приехала Галя с родителями в поселок вечером тридцатого декабря, всей семьей елку нарядили, хоть и маленькую, зато пушистую. Она даже сама стеклянные бусы повесила и серпантином комнату украсила. Дом у бабушки с дедушкой был совсем маленький, на одну комнату, поэтому спали все вместе – бабушка с дедушкой на кровати, папа с мамой – на толстенном матрасе на полу возле печки, а Галя – на раскладушке.
Сам Новый год Галя не запомнила – проспала, хоть и силилась додержаться до боя курантов, чтоб посмотреть, как под колючие лапы будут подарки прятать. Зато пробуждение было радостным – под елкой лежала коробка с немецкой куклой. Сколько она мечтала о ней! Кукла оказалась совсем, как живая – длинные черные волосы собраны в высокий хвост и уложены в модную прическу. На ногах туфельки с каблучками и бантиками. А еще на ней было красивое бальное платье. И вот мечта сбылась. Замерло сердечко от восторга и счастья, только с куклой и занималась – сначала разглядывала, боясь прикоснуться к невесомой ткани платья, затем бережно вынула из коробки и трогала, гладила, даже разговаривала с ней шепотом. Кукла смотрела на нее огромными зелеными глазами, и Галя весь день пребывала на седьмом небе от счастья. Она даже не заметила, что взрослые, крепко выпив, перешли на повышенные тона. Вдруг отец встал из-за стола, подошел к дочке:
- А пошли на санках кататься!
Ей жалко было расставаться с куклой, но отказываться от прогулки тоже не хотелось. Выйдя на улицу, Галя замерла. На густо-густо черное небо будто просыпали серебристые крошки. Большая белая луна сияла над самой головой. Под ногами завораживающе искрился и скрипел снег.
- Садись скорее! – крикнул отец и засмеялся.
Она удобно устроилась на полосатом матрасике, который бабушка специально сшила, и отец потащил санки за собой. Жили бабушка с дедушкой на последней улице, сразу за ней начиналось огромное поле с озером посередине.
- Быстрее, папа! Быстрее! – кричала восторженно Галя и смеялась, запрокинув голову. Они так далеко умчались от домов, что те терялись во мгле.
- Ну, все! – выдохнул отец и остановился. У него изо рта вылетал пар. – Теперь давай наоборот. Как-будто я раненый солдат, а ты – медсестра на поле боя. Давай? Теперь ты меня повезешь.
Он поднял дочку с санок, как-то примостился на них… и тут же захрапел. Галя пожала плечами и взялась за веревку. Сани будто примерзли. Она пыталась толкать их сзади, тянуть, но сил не хватало. От стыда, что медсестра не может вывезти с поля боя раненого солдата, у нее полились из глаз слезы.
- Пап… – подергала Галя отца за плечо. – Пап!
Реакции – ноль, только посапывание и храп. Она напряглась из последних сил – и сани сдались! Сдвинулись! Вытерев промокшими варежками слезы, Галя с трудом потащила тяжелые сани за собой. Она уже не смотрела на небо, не до этого, до дома бы дотянуть. Еще немного, и дорожка повернет на их улицу, а там можно будет позвать маму или дедушку. Замерзшие ручки с трудом удерживали веревку, ноги то и дело проваливались в сугроб, черпая валенками снег.
На повороте санки опрокинулись. Тяжело дыша, утирая пот, Галя с ужасом смотрела на храпящего отца, лежащего на боку. Она снова заплакала, попыталась его разбудить, но он только бормотал: «Я – раненый солдат…» и не шевелился. Поднять его не получалось – мокрые варежки соскальзывали с замерзших рук, тогда Галя засунула их за пазуху и снова стала поднимать отца. В какой-то момент Боженька сжалился над ней, иначе как объяснить, откуда у десятилетней девочки взялись силы, чтобы поставить санки вместе с отцом и снова потащить их за собой. Она плакала и шла вперед, где уже виднелась распахнутая калитка. Снег в валенках растаял, носки промокли, и ноги ужасно замерзли. Посиневшие руки не чувствовали холода, только пальцы ломило.
Окна дома странно светились. Раздался треск – лопнули стекла – и наружу вырвались безумные языки пламени. Галя замерла. Первая мысль – кукла! Там же кукла! Подбежав к отцу, она стала лупить его по щекам.
Что было дальше, Галя помнила смутно. Откуда-то набежал народ, стал лопатами кидать на горящий дом снег. Потом приехала пожарная машина, но воды в ней оказалось мало, и мужики кололи лед на пруду, чтобы протянуть туда шланг. Галя стояла в отдалении от толпы. Ее трясло, зубы лязгали, двигаться не было сил, и только в распахнутых от ужаса глазах отражалось пламя. Отец не суетился вместе со всеми. Он сидел на санках и выл, зажав зубами шапку-ушанку.

Месяц Галя пролежала в больнице с воспалением легких. Всех детишек навещали, носили передачи со всякими вкусностями. Только к ней никто не приходил. Забирать из больницы ее приехал отец, мрачный, небритый. Он не поинтересовался ее здоровьем, он вообще ничего не говорил. В квартире было вонюче, вся кухня заставлена бутылками из-под водки, на столе, накрытом пошарпанной клеенкой, заплесневевшая квашеная капуста в стеклянной банке, остатки консервов «килька в томате», картофельная шелуха, высохший хлеб. Галя с папой занялись уборкой, и вскоре квартира приобрела сносный вид.
Первое время отец держался и почти не пил. И молчал, глядя исподлобья. Однажды сказал: «Как же ты похожа на мать!» и куда-то ушел. Вернулся поздно и пьяный. С тех пор он почти не бывал трезвым. Гале пришлось научиться варить макароны и картошку в мундире, жарить яичницу, пришивать к школьному платью кружевной воротничок. Она сама стирала свое белье, поначалу сбивая костяшки пальцев в кровь. Дома ходила босиком, чтобы сберечь колготки и носки, и надевала старенькую футболку с трениками. Она была тише воды, ниже травы, беспрекословно выполняла все поручения отца, лишь бы он не отдал ее в детский дом. Дочь перестала интересовать отца. Он, как подачку, кидал ей деньги, цедил сквозь зубы: «Купи себе все, что надо» и пропадал где-то неделями.
Соседки качали головами и обсуждали их, сидя возле подъезда в солнечные дни.
- А Галька-то молодец! Учится хорошо, хозяйственная, вежливая, – говорила одна.
- Пойдет по кривой дорожке вслед за отцом, – не соглашалась другая. – Яблоко от яблоньки…
Галя делала вид, что не слышит, и, гордо подняв голову, проходила мимо, не забывая поздороваться.



- А потом? – тихо спросил я, ошарашенный маминым рассказом.
- Когда мне исполнилось восемнадцать, отец привел в дом женщину, толстую и неряшливую, сказал, что теперь они с Мариной муж и жена, хотя и не расписанные. Тогда моя жизнь превратилась в ад. Они беспробудно пили, выносили из дома вещи, чтоб купить водки. Я хотела перебраться в общежитие, но там не было мест. Иногда ночевать приходилось на детской площадке в соседнем дворе, там домик был со скамейкой внутри. А потом отец со своей… уехали к ней на дачу на лето. И не вернулись. Отца догнала судьба – он со своей подругой сгорел.
- Ты поэтому бабушке ничего не рассказывала?
- А что я могла сказать? Вот и придумала, что родители в Сибири живут.
- Папа знает?
- Знает. Я с самого начала ему все рассказала. Решила – примет, такой, какая есть, значит, судьба. Он принял… Может, еще чаю?
- Не, не хочу. А как вы с папой познакомились?
- Ой, это такая смешная история! – мама заулыбалась, заблестели глаза, пальцы перестали подрагивать. – У него был друг Илюха Новицкий. Ну, дядя Илья.
- А! Который часто в гости к нам приходит?
- Он, голубчик. Дело было в сентябре. Еще не холодно, но и про лето давно забылось. Илюха назначил свидание Даше Тихомировой, моей подружке, а пойти не смог и попросил нашего папу сходить за него – предупредить. А у Дашки тоже вырваться не получилось, и я пошла вместо нее – тоже предупредить. Тогда ж с телефонами большая проблема была. Ну, мы и пришли – папа и я. Стоим возле Казанского собора, по сторонам смотрим. Время идет, он ходит туда-сюда, и я не знаю, что делать. Дашка-то фотографию показала – а никого похожего нет. Час прошел, дождь начался, а ни у меня, ни у него зонта нет. Вдруг он подходит ко мне и говорит: «Девушка, смотрю, вы тоже замерзли. Здесь поблизости кафе есть, может, зайдем погреться?» Там разговорились, долго смеялись. Оказалось, мы друг другу сразу понравились. Так и стали встречаться, а потом поженились. У Илюхи с Дашкой не получилось, а мы, вот, до сих пор вместе. Видишь, из каких случайностей, бывает, счастье вырастает?
- Эх, мне бы так! – мечтательно сказал я.
- Все у тебя, сынок будет, только надо время. Счастье, оно как зерно – пока в землю не посадишь, водой не польешь, спину над ним не погнешь,  не взойдет и урожая не даст.
- Угу. Того и гляди – с голоду подохнешь, пока урожая ждать будешь.
- Ерунда! Просто хочется всё и сразу, а так не бывает.
Мы проговорили почти до полуночи, и только заметив, с каким трудом мама сдерживает зевоту, я опомнился:
- Мам, давай-ка спать иди.
- У тебя во сколько завтра собеседование?
- В час. Не забудь список продуктов оставить, я потом зайду в магазин, куплю.
- Может, и на ужин что-нибудь приготовишь?
- Посмотрим. Когда Макс возвращается?
- Послезавтра утром прилетает. Сказал – встречать не надо, сам доберется. 
Я уже засыпал, когда от Леры пришло сообщение с номером рейса и временем прибытия.  Неприятно застыло сердце – а ведь я почти забыл про нее. Придется ехать, раз обещал. И дернул же меня черт за язык! Хотя, с другой стороны, можно будет сразу объясниться, а то висит эта проблема, как дамоклов меч, не знаешь, в какой момент рубанет. А, как известно, все ненужное происходит в самый неподходящий момент.   

Александра встретила меня возле стойки рецепшн, мило улыбнулась:
- Здравствуйте, Станислав. Очень хорошо, что вы не опоздали – Нинель Владимировна терпеть не может непунктуальность. Нинель Владимировна – это наш директор по персоналу. Еще будет коммерческий директор Федор Игоревич, но он – нормальный мужик.
Пока мы шли по длинному коридору, Александра коротко инструктировала:
- Уделите больше внимания своим профессиональным качествам. Честно скажу, вы самый молодой кандидат из всех. Но у вас хорошие рекомендации и отличный послужной список. Думаю, вы можете заинтересовать наше руководство. Не волнуйтесь, постарайтесь взять себя в руки.
- Александра, – я остановился, она в недоумении обернулась. – Большое спасибо вам!
- Ой, ну что вы! Еще рано благодарить.
- Лучше рано, чем никогда, – пошутил я, и Александра облегченно улыбнулась – она, действительно, переживала за меня. Наверно, я ей понравился. 
Пытали меня часа полтора. Мы говорили обо всем – развитии каналов продаж, бюджете, политике маркетинга и рекламе. Я чувствовал себя, как на экзамене, но ловил взгляды Александры, и это меня окрыляло. Нинель Владимировна – женщина худая, как жердь, высокая, с тонким острым носом, с которого постоянно сползали очки, отложила мое резюме и внимательно посмотрела на меня, я закрыл ежедневник. Она вдруг улыбнулась и погрозила пальцем:
- А вы, Станислав, довольно нахальны.
- К счастью, это не мешает делать свою работу на «отлично», – парировал я, и все засмеялись.
- Александра, проводите Станислава, а мы с Федором Игоревичем еще немного посекретничаем.
Обратный путь по коридору показался мне значительно короче.
- Думаю, решение будет принято очень быстро – это горящая вакансия, – Александра распахнула дверь, пропуская меня. – Ждите звонка на следующей неделе. Я в любом случае позвоню вам, какое бы решение не было принято в отношении вас.
- Спасибо. Надеюсь – до свидания.
- Я тоже, – ответила она и кивнула. – Всего доброго.
Улица встретила меня шумом, теплый ветер взлохматил волосы. На душе было странно – я не чувствовал себя удовлетворенным. Перебирая в голове вопросы, все больше и больше расстраивался – мне казалось, что отвечать можно было по-другому, более сдержанно и обстоятельно. И, наверно, не надо было вступать в спор с коммерческим директором – мужиком лет тридцати пяти, веселым и приколистым. Его большие залысины так забавно бликовали, что я с трудом удерживался от смеха. С другой стороны, если мое и его мнение не совпадали, что, надо было молчать? Нет уж, пусть знают, что я прогибаться не собираюсь. Ну, может, чуть-чуть. В первое время. Если, конечно, меня возьмут в эту компанию.
Вернувшись домой, я завалился на диван и только сейчас почувствовал, как устал. Первое глобальное дело было сделано. Впереди ждало самое приятное – мамин день рождения. А Лера… как-нибудь разберемся и с этим. 
Около шести Горох вдруг забеспокоился и, заскулив, бросился к входной двери.
- Привет, сынок! – на пороге стоял отец.
- Здорово, пап! Хорошо, что ты успел к празднику.
Мы обнялись, похлопали друг друга по спине.
- Слушай, надо цветы спрятать, – он протянул огромный букет гладиолусов.
- К тете Маше заезжал?
- Как всегда.
Отец познакомился с ней давно, когда искал цветы на мамин день рождения. Женщина средних лет продавала потрясающей красоты гладиолусы возле нашего метро, но стоили они дорого, и люди, спросив цену, проходили мимо. Мама любила именно такие – густого, темно-красного цвета. С тех пор отец уже не носился по городу, высунув язык, а звонил тете Маше, и она привозила букет прямо к метро.
- Ну что, гостей-то много позвали или как всегда – кто вспомнит, тот придет? – спросил отец за ужином.
- Коля, ну ты же знаешь… – мама смутилась.
- Ладно, значит, все просто – тазик винегрета, тазик оливье, и так, по мелочи. Вот прямо сейчас и начнем заготовку. Галя, ты идешь спать, а мы со Стасом займемся делом.
Посмеиваясь, мама ушла. Отец потер руки и подмигнул:
- Ну, сынок, за работу. А Максу завтра мыть посуду, раз не готовит.
В тот вечер спать мы легли поздно, но довольные и предвкушающие счастливые глаза нашего любимого человека. Жалел я только о том, что рядом со мной не будет Сороки-воровки. Воображение тут же нарисовало картинку: она сидит за столом рядом со мной, я поворачиваюсь, беру ее за руку, смотрю в большие карие глаза, ее улыбка наполняет меня светом любви и надежды, что все в нашей жизни будет хорошо.

Я проснулся самый первый, вывел Гороха. Когда вернулся домой, отец уже хлопотал на кухне, накрывая стол к праздничному завтраку. Вскоре приехал Макс, загорелый до черноты, с огромным букетом чайных роз:
- Думал, меня с ними в самолет не пустят. Слава богу, обошлось. Стюардесса всю дорогу с них глаз не сводила.
- Это она на тебя примеривалась, – пошутил я, Макс засиял улыбкой.
- Я тоже так подумал, поэтому на всякий случай взял ее телефончик. У девушки совершенно потрясающее имя – Аделаида. Надеюсь уговорить ее придти сегодня к нам.
- Вот так, с первой попытки? Без ухаживаний и прочей атрибутики соблазнения? – засмеялся отец.
- Пап, ну что ты, в самом деле! Аделаида питерская. Живет в нашем районе. Между прочим, у нее своя собственная квартира. Вот так.
- Это ты узнал за время полета? – вытаращился я на него.
- Куй железо, не отходя от стюардессы! – подхватил отец.
- Да ну вас! – Макс махнул рукой, чуть не сметя со стола вазу с водой.
- А короткое имя у нее есть? Например, Лилу, – продолжал я подкалывать брата.
- Для своих она Деля.
- Дели? Как столица Индии? – не удержался я.
- Можно Ида, – невозмутимо продолжал Макс.
- Что за Ида? – раздался за нашими спинами мамин голос. – Всем доброе утро!
Тут уже было не до приколов. Мы поздравляли маму, она смеялась, с трудом удерживая все наши букеты:
- Боже, какая красотища! Ой, рук не хватает! Коля, помогай!
- А теперь подарки! – хлопнул в ладоши Макс. – Вот, мам, это тебе от меня.
Дальше шли только восторженные возгласы. У нас почти никогда не было проблем с подарками маме – ювелирных украшений она не носила, зато обожала поделки из натуральных камней. С одной стороны, это упрощало поиск сюрпризов, с другой, пополнять ее коллекцию становилось все трудней. Я, например, в этот раз пошел на хитрость и заказал в ювелирной мастерской крохотную корзину с ландышами – сочетание прозрачного и дымчатого хрусталя было потрясающим! Макс, похоже, особо не мучился с выбором, и привез из Крыма статуэтку попугая из оникса.
Отец скромно стоял в стороне и ждал своего череда.
- Ну?! – одновременно повернулись мы к нему.
- Галочка! – торжественно начал он. – Я хотел бы подарить тебе весь мир, но смог подарить только свою любовь. Пусть всю жизнь она тебя оберегает и наполняет теплом и светом твое любящее и доброе сердечко!
Мама ахнула и прижала ладони к щекам, словно пытаясь сдержать слезы. Отец держал раскрытую резную шкатулку. Внутри на белом бархате лежала дивной красоты роза, вырезанная из фиолетового камня.
- В твоей коллекции не хватает аметиста, – лицо отца порозовело, он хитро улыбался и смотрел на маму влюбленными глазами.
Я ошалело уставился на розу, боясь моргнуть. Камень такого же цвета был в браслете, найденном Горохом.



(продолжение http://www.proza.ru/2016/03/23/1152  )