Глава 6

Понтий Пилат потребовал, чтобы Гай Кассий доложил всё, что произошло, в самых мельчайших подробностях. Начальник гарнизона рассказал, что патруль заметил на площади перед храмом какую-то ссору. Когда они подошли к собравшейся там толпе, то увидели трёх людей, окружённых спорящими людьми. Главным персонажем скандала был священник, - служитель храма, - который эмоционально размахивал руками, постоянно указывал на окружённую троицу, топал ногами, поднимал руки к небу, призывая к божественной справедливости. Люди же спорили по поводу его слов, явно разделившись на две половины. Одна, хотя это и была меньшая часть, стояла за священника. Другие же колебались и пытались отстраниться, а некоторые даже начали спорить робко со священником, что приводило его в ещё большую ярость. И в один момент негодование служителя дошло до такого предела, что он сам наклонился, поднял камень, вложил его в руку стоящего рядом иудея и указал на виновников склоки.
Патруль подоспел очень вовремя. Легионеры остановили это дикое действо, окружив центр происшествия. На скорую руку разобравшись в причинах чуть было не произошедшего убийства, они арестовали главных участников ссоры, - пять человек, - и привели их в казармы, а толпу разогнали с площади.
- Что значит «разогнали»? – повышенным тоном поинтересовался префект.
- Не беспокойся, Понтий Пилат, - ответил Гай Кассий, - всё было без побоев. Просто потребовали прекратить беспорядок и разойтись от греха подальше.
- Хорошо, - успокоился префект, - нам перед праздником только возмущений и не хватало! Так они сейчас здесь?
- Да, ожидают твоего решения.
- И Иешуа среди них?
- Конечно, Пилат! Он главный участник всего этого. Он и два его спутника, которые представились его братьями.
- Приведи их ко мне!
 
Через несколько минут арестованные стояли в зале перед Понтием Пилатом. Он стал внимательно разглядывать людей, которые выстроились перед ним в ряд. Первым стоял ещё не пожилой, но с признаками первой седины в бороде еврей. Он был одет довольно скудно, держал в руках самодельный походный посох и смотрел в пол, стараясь не отрывать от него глаз. Следующий человек был явно не еврейского племени, существенно моложе, с прямыми светло-коричневыми волосами, с бородой. Он так же, как и первый, был одет в недорогую длинную светлую одежду, и также держал в руках посох. Третий мало чем отличался от обоих, разве что был моложе и вместо посоха за спиной у него была походная торба. Далее стояли священник из храма и еще какой-то еврей, явно местный житель.
Пилат пытался понять, кто из первых трёх задержанных и есть тот самый Иешуа. Немного поразмышляв, он решил, что так называемый мессия – это самый крайний, старший из них, как раз тот, что не отрывает глаза от пола.
 - Ты называешь себя мессией? – спросил он и поднял руку, указывая на того, кого сам и выбрал.
Задержанный поднял глаза, увидел, что рука префекта направлена на него, и отрицательно покачал головой:
- Я Иаков, брат Иешуа, - проговорил он довольно спокойным, даже каким-то смиренным голосом.
Пилат перевёл взгляд на второго.
- Меня зовут Иешуа, - сказал тот, не дожидаясь вопроса, - но я никогда не называл себя мессией, префект!
Пилат сделал удивлённое лицо скорее от того, что Иешуа, это именно этот человек из пятерых, нежели от того, что он отказывается от своего звания. Префект поднялся с кресла, подошёл к задержанным, оглядел всех, затем внимательно изучил внешность Иешуа.
- Ты не похож на еврея! – сказал он, и тут же вспомнил слова Каиафа про то, что Иешуа – незаконнорожденный.
- И, тем не менее, Иешуа – это я.
Понтий Пилат сложил руки на груди и стал думать, с кого начать допрос о происшествии. Откровенно говоря, всё его внимание и интерес были прикованы к мессии, но он не очень хотел этого показывать. Префект решил начать с первого, самого старшего.
- Что произошло на площади?
Вопреки его обращению, он услышал голос священника, который стал быстро и эмоционально, даже немного визгливо тараторить:
- Эти люди, - он показал на троицу странников, - проповедовали на площади перед храмом, я требовал их прекратить это, но они…
- Я разве тебя спрашиваю? – Пилат грозно посмотрел на священника, и тот моментально замолк, тоже уткнувшись взглядом в пол, – что вы делали на площади?
Иаков смотрел в глаза Пилату, но не отвечал. Он размышлял то ли над тем, что сказать, то ли над тем, говорить ли вообще. Префект хотел было ткнуть его в грудь, чтобы вывести из оцепенения, но в этот момент услышал мягкий, очень приятный и даже успокаивающий голос Иешуа:
- Понтий Пилат! Это я проповедовал на площади, а Иаков, как и Симон, - он показал на другого своего спутника, - только слушали вместе со всеми.
Префект сделал шаг в сторону, чтобы оказаться напротив него.
- Почему ты нарушаешь установленный закон?
- Я не нарушал, префект! Я просто проповедовал слово Господа и не более.
Вообще-то, это было нарушением, и очень серьезным. Современному человеку трудно это представить, но в древнем Иерусалиме проповедь перед главным храмом можно было бы сравнить с тем, что человек, к примеру, выйдет на Красную площадь в Москве в наши дни и станет выписывать паспорта всем желающим за своей подписью. Правило, конечно, было негласным и нигде не прописанным, но нарушение от этого не переставало быть таковым.
На своё собственное удивление Пилат даже не разозлился на то, что Иешуа отвечает ему так дерзко. Тем не менее он нахмурил брови, чтобы взгляд приобрёл  должную строгость, и спросил:
- Ты разве не знаешь местных законов?
- Это не закон, префект! – ответил Иешуа, – это - правило, установленное первосвященниками, причём нигде не написанное. Тогда откуда людям знать про него? Господь не запрещает проповедовать Его слово нигде, ведь это же Его слово! Так какой же закон я нарушил?
Пилат посмотрел на священника.
- Мне кажется, что он в чём-то прав. Говори, почему ты запрещал ему?
Священник пожал плечами. Он был очень удивлён таким поворотом разговора. Кроме как повторить то, что уже было сказано, ему ничего не оставалось:
- Проповедовать на площади перед храмом запрещено, прокуратор! Только первосвященники могут это делать… больше никому не позволяется…
- Это где-нибудь записано? – попросил уточнения Пилат.
- Нет… я не знаю…
- Тогда, почему ты настаивал на том, чтобы люди побили их камнями?
Священник потупил взгляд, ибо ему нечего было ответить.
- Как вы любите бить друг друга камнями! – искренне возмутился префект, – ты понимаешь, что завтра праздник? Ваш собственный праздник! А я отвечаю за порядок в городе! Ты что, хочешь посеять беспорядки, чтобы я потом с ними разбирался?
Священник весь сжался, даже стал казаться меньше ростом. Все жители Иерусалима без исключения, да и не только Иерусалима, знали, как страшен прокуратор в ярости, и как легко он в неё впадает.
- Позволь мне сказать, Понтий Пилат! – вмешался в разговор Иешуа.
Пилат вопросительно посмотрел на него и кивнул, разрешив говорить.
- Это я виноват. Не гневись на священника, потому что он всего лишь выполнял требование своего господина. Пусть это требование и незаконное, но этот человек всего лишь подчинялся своему господину. Какая в том вина?
- Этот человек тебя чуть камнями не убил! – удивился Пилат.
- Он бы не убил меня, прокуратор! Он бы не стал бросать камни.
Префект удивлённо вскинул брови и воскликнул:
- Вы все, что ли, в Израиле такие… не от мира сего? Я уже устал разбираться с вами, вы поймёте это, наконец? Он собирался побить их камнями или нет? - обратился он к начальнику гарнизона.
- Сам он камня в руке не держал, прокуратор, - ответил Гай Кассий, - но он требовал от другого это сделать. Вот этот, что стоит с краю, например, уже собирался бросить. Стражники его остановили в последний момент. Ещё чуть-чуть, и он бы бросил. А там толпу бы было уже не остановить. Они, когда начинают в кого-то камни бросать, прямо в животных каких-то превращаются! Хоть руби их на куски, пока не забьют человека, не успокоятся.
- А то я не знаю, - взмахнул рукой префект и обратился к крайнему еврею, - тебе что, зрелищ не хватает? Чем тебе не угодил этот проповедник?
- Священник сказал, что он нарушает правила… нельзя… нарушать… перед храмом… - начал дрожа лепетать еврей, и на глазах у него выступили слёзы.
- Так, – прервал его Понтий Пилат, – этого - на двор, десять плетей ему в назидание, и отпустить дурака.
Легионеры моментально бросились выполнять приказ, но только они коснулись  иудея, как тот возопил настолько истошно, что префект даже отклонился и поморщился.
- Ну, уводите его быстрее, пока он мне уши не испортил!
- Постой, прокуратор, – вмешался без разрешения Иешуа, – прошу тебя, отпусти его в честь праздника! У него дома пять детей и старая мать. Зачем им такое горе на праздник? Если хочешь, меня накажи вместо него, тем более что я и виноват во всём.
Понтий Пилат поднял руку, останавливая легионеров. Несчастный продолжал выть, хотя уже и не так громко.
- Да закрой ты свой рот! – крикнул префект, и слегка пнул еврея по ноге, затем обратился к Иешуа, – ты уверен?
Иешуа кивнул, продолжая смотреть Пилату прямо в глаза без малейшего намёка на страх.
- Да ты, как я погляжу, действительно не в своём уме… А откуда ты знаешь, что у него пять детей?
- Он сам на площади кричал, мол, клянусь своими пятью детьми… ну, когда у него разум затмило.
- Разум затмило… - эхом повторил Пилат, – это у тебя разум затмило!
Он немного подумал, посмотрел на сжавшегося почти в комок несчастного иудея и, поморщившись, будто это была какая-то жаба, а не человек, приказал:
- Отпустите его, пусть убирается с глаз моих! Бегом, еврей, бегом! Чтобы я тебя никогда в жизни больше не видел!
Легионеры отпустили несчастного, и тот со скоростью стрелы исчез в дверном проёме.
- Священника мне тоже отпустить? – наигранно спросил Понтий Пилат так, будто здесь всё решал Иешуа.
- Если бы я был на твоём месте, то отпустил бы и его.
- Хорошо… - удивляясь самому себе, префект тут же снова махнул рукой, показывая священнослужителю, что тот может идти.
Иешуа улыбнулся, и поклоном головы поблагодарил Пилата, сказав при этом:
- Ты хороший человек, прокуратор! Спасибо тебе за то, что выполнил мои просьбы. Если для тебя это имеет значение, то я помолюсь за тебя Господу.
- А с чего это ты взял, что у тебя будет такая возможность? – удивился префект, – и не упоминай больше своего бога, не испытывай судьбу!
Иешуа снова улыбнулся и кивнул, выражая понимание и подчинение.
В поведении этого непохожего на еврея галилеянина было всё для того, чтобы Пилат действительно вышел из себя. Он впервые столкнулся здесь, в Иерусалиме, с человеком, который смотрит ему в лицо без тени страха. И горе должно было бы быть тому еврею, который бы посмел улыбаться и шутить, разговаривая с префектом так, будто приглашён на званный ужин, а не на разбор совершённого проступка! Пилат поражался сам себе, потому что сейчас он ни то что не испытывал раздражения, а даже вовсе наоборот, ему нравилось, что этот наглец вёл себя именно так. Префект, прислушиваясь к своими странным  ощущениям, обошёл вокруг трёх братьев, внимательно осмотрел их с ног до головы. Но делал он это не для того, чтобы что-то рассмотреть или заметить, а скорее в качестве возможности взять паузу и подумать, как ему следует поступить с ними дальше.
- Что-то вы не очень похожи на братьев, - сказал он, завершив круг, и встав снова прямо напротив Иешуа на расстоянии вытянутой руки.
- Мы от разных жён своего отца, - пояснил Иешуа, - Иоанн – старший из нас, Симон – средний, ну а я самый младший.
- Тогда понятно… И кто же твоя мать по крови? Римлянка, гречанка?
- Она не из Греции и не из Италии.
Получилось, будто Иешуа и не ответил, что Пилат, конечно же, отметил про себя, но не стал показывать вида и настаивать. На самом деле его это мало интересовало в данный момент.
- Так вам известно, что перед храмом не положено проповедовать?
- Откровенно говоря, я никогда не делал этого раньше, - пожал плечами Иешуа, - вот, решил попробовать. Хотя, я догадывался, что всё это кончится не очень хорошо.
- Ты богохульствовал? Что так сильно не понравилось священнику, раз он решил тебя камнями забросать?
Иешуа опять улыбнулся. Его лицо приняло выражение подростка, который попался на шалости, но, видимо, не осознаёт до конца всей неприглядности своего поступка.
- Вообще-то богохульствовал… - признался он, и тут же добавил, - но это они считают.
- А как ты считаешь? – поинтересовался Понтий Пилат.
- Я знаю, что истина, которую я хочу донести до людей, не может быть богохульством, потому что она – истина, а значит, она от бога.
- И что есть истина? – снова с искренним интересом спросил префект.
Иешуа помолчал, почесал затылок и, наконец, ответил:
- Когда человечество найдёт ответ на этот вопрос, мир перестанет существовать.
Понтий Пилат в удивлении вскинул брови и даже раскинул руки в стороны, не скрывая своего удивлённого непонимания:
- Тогда зачем нужна людям такая истина?
- Вот я и говорю, - печально согласился Иешуа, - что не нужна она им, потому и камнями меня побить решили.