Харламова заповедь. Глава 4. Медовуха и другие жит

Харламова заповедь.

Глава 4. Медовуха и другие жители села Пегушино.

Почти весь день небо хмурилось; к вечеру ненадолго выглянуло солнце, и его тут же закрыла тёмная грозовая туча; стало свежо.
Селяне, попадавшиеся навстречу, здоровались, молчаливо провожали взглядами двух священников и торопились по своим делам. Двадцать лет не могли пролететь, не оставив следа: местные жители, конечно, не узнавали в бородатом незнакомце их земляка, Харлама.
Отец Михаил, ничего не подозревая и считая своим долгом найти несколько слов для каждого, рассказывал об очередном встречном:
- Вот конюх Корней по прозвищу Медовуха. Почему народ его Медовухой прозвал? Вечно пьяный потому что. Если где-нибудь двое пьянчужек в лесочке решили втихомолку без Корнея хмельком побаловаться, наш Медовуха тут как тут - почему без меня?
До смешного порой доходит. Если в деревне какой-нибудь забулдыга пропадает, сначала идут к Корнею-Медовухе. Так Корней всегда находит своего товарища! И такса у него одна: бутылка. Как он своего собутыльника чувствует, неизвестно. Говорят, у некоторых людей нюх особый, как у голодного медведя на свежий мёд. Но я не верю - просто хитрый он, жуликоватый; с собутыльниками заранее договаривается - вот и вся разгадка.
Вы, отец Феогност, не удивляйтесь здешним прозвищам: в старых деревнях сосед соседа знает без прикрас, поэтому все, особо не стесняясь, друг друга «награждают» соответствующими  именами.
Смотрите, бежит ватага парней во главе Митькой Корольковым; по-нашему, по-местному - «Тимур и его команда». Только не в прямом, а в переносном смысле: от них надо сады пуще глаза стеречь. Если их порознь держать, дети как дети - одно загляденье, а вместе сойдутся - бесенята. Уж я родителям их наказывал: не позволяйте своим детишкам с «Тимуром» ходить, да всё бестолку. Будь воля моя, взял бы я в руки ремень, да дал бы жару - нет, не детям - родителям.
А эта красивая женщина - Клавдия Шилова. Но её саму и семью её наши местные острословы переделали на Шиферы. Ну, помните, была такая заморская красавица Клавдия Шифер? Представьте, живут они с мужем уже давно, вроде бы друг друга любят, но ещё больше любят словесные перепалки. На улицу выйдут - как два петуха, которые один шесток делят.
Правда, по-крупному они ссорятся лишь в определённые дни: в свои дни рождения и по большим праздникам; в остальное время перебраниваются. Однажды, я решил уберечь семью от ссоры и накануне дня рождения Клавдии пришёл к ним в дом. Поговорил по душам, взял с обоих слово, что не станут браниться… Прошли сутки - а наша семейка снова на взводе! Может, скучна им размеренная жизнь, адреналину подавай?
Нынешней зимой наши Шиловы-Шиферы всё село насмешили. Рассказывают так. Вернувшись однажды домой из города, Клавдия обмолвилась мужу: «Съездила я, наконец, куда следует, пожаловалась на тебя, что изводишь супругу, руку на жену поднимаешь…» Муж, услышав такие слова, перепугался не на шутку: так, глядишь, и в тюрьму угодить можно. Прибрал тайком вещички - и айда в лес. Клавдия в крик; собрала полсела в помощь - насилу нашли мужика. Знаете где? В медвежьей берлоге! Правда, в берлогу муж попал случайно: шёл по снегу, провалился, и медведя там, к счастью, не оказалось, но наш народ всё истолковал по-своему, подтрунивая над незадачливым муженьком: «Ну как, в гостях у мишки безопасней, чем дома?» Кстати, Клавдия, как позже выяснилось, в городе ходила не в милицию, а записалась к простому психологу - ему в жилетку поплакалась. А муж-то всё не так понял. Умора.
А тут живёт Елена, дочка плотника Ивана, - уже с серьёзным видом продолжил Михаил, когда они поравнялись с большим, ухоженным домом. - Буфетчицей работает. Одинокая. Вдова. Одни к ней не ходите.
- Почему? - удивился Феогност.
- Как вам сказать... По моему мнению, женщина она, конечно, неплохая, но загвоздка имеется: немного не в себе.
Когда-то Елена с мужем жила. Душа в душу. Степан, муж её, водителем в колхозе работал; и хотя иногда к рюмке прикладывался, но Елена не давала ему «гулять», сдерживала.
Большой огород держали, кур, свиней… Всё бы хорошо, да только влюбилась однажды Елена в какого-то заезжего богача и укатила с ним.
Степан загоревал, запил с горя «по-чёрному». Дела у него наперекосяк пошли: кому захочется иметь дело с водителем, у которого «тормоза отказали»? Прошло полгода. Вдруг, откуда ни возьмись, бывшая жена обратно заявляется: бросил её тот богатый ухажёр со всей её постылой любовью. Вернулась обратно к Степану; и хоть не сразу, но стали они жить, как прежде. Елена мужу за прощение благодарна была, прикипела к нему, души в нём не чаяла. Так ещё год прошёл.
И вот однажды приходит Степан домой, за стол садится и говорит:
- За баранкой я много лет и в аварию никогда не попадал. А вот в нашей жизни авария случилась… Вижу, любишь ты меня, жена, стараешься не бередить старых ран, да я тебя разлюбил. Когда ты ушла, вначале горевал, места себе не находил, а потом перегорела моя любовь к тебе в ненависть. Дал я себе слово: если вернёшься ко мне, сделаю так, чтобы ровно через год после возвращения побывала бы ты в моей шкуре - пострадала бы, помучилась. Хочешь - жди меня, хочешь - лихом поминай - дело твоё. Прощай.
Больше его никто не видел. Возможно, Стёпа и вернулся бы, но, как выяснилось, сразу же записался контрактником в Чечню и там пропал без вести. Елена с той поры, как муж ушёл, стала заговариваться - заговоришься тут, когда человека из жара в холод бросают. Жестокий Степан урок жене преподал, ох жестокий…
- Может, этой женщине помощь нужна?
- Сейчас лучшая помощь для неё - оставить её в покое. Это несмышлёным детям помогают: за ручку водят; а Елена - человек взрослый, самостоятельный, опасности её не пугают. Если ей плохо, она может никому ничего не сказать; а может и наоборот: своими гневными речами народ с верного пути сбить.
Между прочим, недавно, когда она снова стала возмущаться, ей предложили лечиться. Вызвали больничную машину, всё честь по чести. Так наша Елена приехавших за ней врачей на двор не пустила - охотничьим ружьём пригрозила!
- Да, сильная женщина. Но всё равно жаль её. Сейчас она живёт одна?
- По-разному говорят. Одни утверждают, будто она водит к себе мужиков, другие - наоборот. Лично я видел одного неместного мужчину, который возле её дома крутился; но, видно, тот заезжий ей не по нраву пришёлся.
Так уже десять годков и разменивает свою жизнь на одиночество. Быть ей в небесном раю или аду, судить не берусь: она и так ад пережила. Сколько ж можно? Елена ведь, когда домой приехала, в своём грехе раскаялась. Плакала, у мужа прощенья просила, надеялась: забота да терпенье прежнюю любовь вернут. А того не ведала, что не к мужу вернулась, а к другому, чужому. Не было уже давно того Степана, который её любил…
И Стёпу жаль. Сколько мы встречаем таких, как он, недовольных, озлобленных, с которыми в своё время несправедливо обошлись. Какими словами мы должны отговаривать их от жестокой мести? И не напрасны ли наши усилия, когда в человека вселяется зверь?
Заповеди, завещанные нам Христом, вроде бы понятны; а я, как ребёнок маленький, всё время путаюсь, почему-то не могу их до людей донести. Может быть, существует некая единая заповедь, которая объединила бы все остальные?
- Нам, служителям божьим, судить о правоте заповедей не положено.
- Тоже верно, - согласился Михаил. - Ну вот, мы с вами всю деревню прошли - рассказал я про тех, кого мы встретили на пути. А теперь пора возвращаться обратно. Хотя… (Впереди показался двухэтажный дом с крохотной вывеской «мастерская») Извините, отец Феогност, раз уж мы мимо идём, я зайду на минутку.
Получив согласие, Михаил направился к домику.
Феогност, оставшийся один, прошёлся по небольшому дворику напротив дома, присел на лавку, задумался:
«Ветер утих, даже листья на деревьях не шелохнутся. Как перед бурей... Да, не ожидал я за последние три дня столько страстей. Позавчера меня удивил церковный настоятель, сомневающийся на старости лет в себе; вчера - шофёр, мученик, отсидевший несколько лет за то, чего не совершал; сегодня - вдова, которая вроде бы вымолила у Бога прощение, а потом была жестоко наказана мужем.
Но больше всего я удивил сам себя: в молодости женщину попользовал, голову ей вскружил, даже дочку нагулял и обоих бессовестно бросил. А я-то всегда считал, что живу честно.
Про какую-то одиннадцатую заповедь все толкуют. Нет, даже думать не хочу об этой заповеди - ну что может быть проще «не убий», «не прелюбодействуй»?»

   Отец Михаил задерживался, и Феогност не вытерпел - пошёл за ним. Войдя в дом, тут же сообразил: мастерская занималась вовсе не ремонтом бытовой или ещё какой техники, а изготовлением надгробий, оградок и похоронных крестов.
- Господи, что же ты тут проход не освободишь? - послышался Михаилов голос, отдававшийся эхом в помещении. - Ходить же невозможно. Он у тебя уже больше года лежит, а продать не можешь…
- Кого это вы ругаете? - спросил подошедший Феогност.
- А… - с досады Михаил махнул рукой, - год назад мастер сделал гранитный крест, а заказчик не явился. Продать крест мастер не может: денег у населения нет; оттащить в сторону тоже не спешит: тяжело, говорит, таскать самому-то. Теперь крест валяется в коридоре, и всякий, кто сюда заходит, за него запинается.
- Можно взглянуть?
Крест оказался действительно большим, почти с человеческий рост.
- Вот, смотрите, - всё суетился Михаил, - какой у нас народ небережливый: съездил бы человек в город, нашёл бы забывчивого заказчика или его родственников. Договорился бы с ним о машине…
- Если заказчик жив, - хохотнул кто-то рядом.
Из-за большого могильного надгробья, в рубашке с закатанными до локтей рукавами и в запылённом переднике, неожиданно выглянул мужик высоченного роста с пудовыми кулаками и пробасил:
- Давеча я тоже делал памятник - его крутой бизнесмен заказал для своего погибшего компаньона. Но пока делал, крутого бизнесмена тоже кокнули. Кому нести работу? Куда?
- Ну и шутки у тебя, Гриша - прямо кладбищем несёт от твоих шуток, - недовольно проворчал Михаил.
- А меня кладбище не пугает - оно меня кормит. Да не огорчайтесь вы, отец Михаил, через пару месяцев я в город съезжу и всё выясню. Квитанция сохранилась.
- Хорошо хоть не выбросил. И какой там адрес?
- Улица Авиационная, дом 6, - отчеканил дядька.
- Постой-ка, Гриша, такой улицы в городе нет.
- Как нет?
- Точно говорю - у отца Феогноста спроси, он подтвердит.
- Значит, снова мафия заказ делала, - глубокомысленно заключил Григорий и неожиданно рассмеялся. - А мы поступим просто: я этот крест вынесу на улицу - и нехай его привидение забирает...
-  Не привечай нечистую силу, - возмутился отец Михаил. - Тебе бы позубоскалить волю дай…

- У вас тут привидение завелось? - осторожно осведомился на обратном пути Феогност у Михаила, уверенный, в том, что гробовых дел мастер просто пошутил.
- Правда-то - правда, только кто его просил говорить эту правду? Болтун! Таким верзилам, как Гришка, всё нипочём, а в деревне из-за его длинного языка дети малые вечером выйти на улицу бояться.
- Расскажите. Я как раз за тем и приехал, чтобы знать, о чём народ думает, чего опасается.
- Только о нашем разговоре, пожалуйста, не распространяйтесь… Приблизительно за неделю до вашего приезда, пошли разговоры, будто кое-кто видел женщину-призрака, одетую в белый плащ с капюшоном на голове. Человек пять-шесть из наших мужичков, когда ночью на реке браконьерили, якобы её и приметили. Конечно, это могло им померещиться, да и мне встречать привидение не приходилось; но потом девочка пяти лет тоже на белый призрак указала. Рассказывают, будто та женщина просит передать привет своему любимому, чтоб тот её не забывал и всегда помнил.
- Отец Михаил, нормальные люди привидение не слушают, а крестятся и убегают от него.
- Верно, но на середине реки из лодки не выпрыгнешь. Да, привидение ещё о кресте упоминает. Чтоб крест несли.
- Какой крест? Куда?
- Это мне неведомо. Вы ведь знаете: у тех, кто рыбалку любит, всегда хмель в почёте. Разве от наших рыбаков толкового рассказа добьёшься? Гришка заядлый рыбак - когда с ночной ловли возвращается, от него такой запах самогона…
- Может быть, призрак как-то связан с покойной Ульяной?
- Почему вы так решили, отец Феогност?
- Просто на ум пришло. Сами посудите, чья душа тосковала по неразделённой любви? Ульяны. У кого крест на могиле сорвало? Тоже у ней.
- Не знаю, не знаю… Я, к сожалению, её при жизни не застал - видел лишь на фотографиях. Статная. Красивая. Особенно карие глаза её необычны - не описать до чего выразительны… А у того призрака даже лица никто разобрать не может.
- Правильно, вы же сами говорили: на призраке белый капюшон.
- Ну, говорил… Зря говорил. Забудьте. Пойдёмте домой.
- Вы идите, я после приду: хочу в мастерскую вернуться: кажется, обронил кое-что.
- Тогда не задерживайтесь. Смотрите, погода меняется - надвигается гроза...
Феогност быстрым шагом направился обратно к Григорию: ему не терпелось выяснить правду про привидение, пусть запоздалую, обросшую небылицами.
Однако не прошёл он и ста метров, как резкий порыв ветра едва не сбил с ног; холодный ливень ударил со всех сторон. Дорога, ещё минуту назад сухая, моментально стала непроходимой, невзрачные лужицы превратились в настоящие озёра и моря.
Неожиданно дверь ближайшей избы со скрипом отворилась, и человек в накинутой плащ-палатке замахал Феогносту рукой - дескать иди сюда, не стой под ливнем: промокнешь.
Из-за сплошной водяной массы, падающей сверху, Феогност не сразу разглядел, чья это изба. Он проследовал за человеком в плащ-палатке, вошёл в прихожую. Хозяин включил свет, снял, наконец, мокрую плащ-палатку, обернулся.
То, что священник увидел в ту же минуту, заставило его вздрогнуть и попятиться назад…