Харламова заповедь. Глава 8. Заповедь

Харламова заповедь.

Глава 8. Заповедь.

…Боли не чувствовалось. Взгляду почему-то открылось небо, синее-синее, какого раньше Феогносту видеть не приходилось. Подумалось: «Мы ходим по земле и за всю жизнь ни разу не взглянули вверх. Ведь это так естественно: только ты и небо».
Вершины деревьев медленно опускались вниз, уступая место ветру и ярким лучам солнца.
- Харлам…
Священник обернулся. Сзади на него смотрела женщина - невесомая, как и он сам, но бестелесная, словно изображённая на иконе. Белая одежда. Лицо прикрыто вуалью...
У Феогноста ёкнуло в сердце:
- Ульяна?
Солнце освещало женщину в белом одеянии со спины, поэтому слепило глаза, не позволяло хорошо рассмотреть её.
- Ульяна, говоришь? - послышалось в ответ. - Да, когда-то называли Ульяной.
- Кто ты: живая или мёртвая?
- Ни живая, я ни мёртвая. Белый призрак. Всем, кого видела, давала наказ передать: чтоб ты меня не забывал, по мне СВЯТОЙ КРЕСТ ПАМЯТИ нёс. Не беда, что не совсем правильно меня понял - тяжёлый каменный крест к моей могиле доставил.
- Раньше я тебе в любви не признавался; стеснялся; пришло время всё сказать: любил я тебя, Ульяна и до сих пор люблю. После нашей размолвки обида душила. Порывался вернуться, но потом подумал: а вдруг ты без меня замуж вышла. В конце концов, решил ни тебе, ни себе душу не бередить… О дочке не слышал… Словом, как ни крути, виноват я перед тобой.
- Виноват.
- Низко я пал. Четыре дня назад буфетчица Елена приняла меня за своего покойного мужа - едва себя сдержал. А сегодня в человека стрелял... Вот сколько у меня грехов…
- Знаю.
- А если знаешь, суди меня, жена. Понимаю, суров будет твой приговор, но я готов ко всему. Скажи, чего я заслуживаю?
Ульяна приблизилась - её глаза вдруг оживились, засверкали, как когда-то в молодости:
- Прощения.
- Как прощения? Почему прощения?
- Ты ПО ВЕЛЕНИЮ СЕРДЦА поступил. ПО СОВЕСТИ. Возвращайся на землю. Вернёшься - обнадежь людей. Скажи им, что разговоры про белого призрака - сказки, и что никто его больше не увидит.
- Зачем же ты мне жизнь даришь? Не хочу я от тебя  уходить, позволь с тобой остаться!
- Нет, Харлам. Когда я в небо вознеслась, каждый божий день тобой грезила. Всё мечтала, чтоб Господь вновь нас соединил. Но свидевшись с тобой, поняла: рано хлопочу; сколько добрых дел ты ещё совершишь… Так что живи, долго живи.
- Слеп я был до сего дня, ибо глаза твои карие почти забыл; но лишь на миг глянул в них - тут же прозрел. Вот мой окончательный ответ: без твоих глаз не жить мне.
- Что ж, будь по-твоему, Харламка…

=

- Пришёл в себя! - громкий женский голос больно отозвался в ушах. - Повезло вам. Даю пару минут.
- Отец Феогност, это я, отец Михаил.
Лицо «гостя» от радости почти светилось.
- В подробности вдаваться стану: за две минуты всего не передашь. Если коротко, доложу так: главарь беглецов вас в спину ранил, а Василия - в плечо. Никто, слава богу, не помер. После стычки в лесу один бандит вылежал до прихода милиции; а двое, Тупонос и его подельник, в сторону деревни не пошли - повернули. Наверное, кровь сотоварища напугала их пуще смерти. Страшно даже подумать, каких дел они могли бы натворить…
- Вот кто, значит, настоящий Харлам, - с трудом шевеля губами, произнёс Феогност.
- Это вы про Василия Васильевича? Он мне всё рассказал. Действительно раньше у него была фамилия Харламов. Кстати, он просил передать вам привет и благодарность: как-никак, ваш меткий выстрел и его спас от расправы.
- Нет, это не я его, а он, Василий, меня спас. Когда-то в молодости он плечом к плечу с моим отцом отбивался от хулиганов; если бы он тогда моего отца бросил, одного оставил, я бы и не родился вовсе. Вот мой родитель и дал мне в его честь имя Харлам…
- Вы уж извините, отец Феогност, но Елена Ивановна сейчас со мной. Напросилась. Не могу, говорит, дома сидеть: душа не на месте. Оказывается, вчера она шла за вами через весь лес, даже перестрелку с бандитами видела; а после боя раны вам обоим перевязывала. Ну, чего стоишь, словно барышня? Подойди к человеку...
- Спасибо, Лена...
- Не за что. Поправляйтесь… Отец Феогност, так мы пойдём: медсестра выгоняет.
- Подождите, - слабеющий голос Феогноста застал Михаила и Елену уже в дверях, - мне нужно сказать важную вещь…
- Какую вещь?
- Отец Михаил, я ведь понял, о чём главная заповедь гласит…
- Да шут с ней, с заповедью-то, потом скажите, нельзя вам волноваться.
- Нет, сейчас… Здесь она...
Феогност положил руку на сердце. Затем  попытался приподняться, но неожиданно словно запнулся и без сил упал на подушку. Медсестра бросились к раненому, сердито взглянув на упрямых посетителей.
Едва выйдя в коридор, Елена заплакала. Михаил недовольно топнул ногой:
- Ну вот, опять на мокрое дело потянуло. Вспомни, как ты недавно всем улыбалась, а сегодня снова за старое взялась? Заповедь не успел донести - эка беда! Да на Руси испокон веков сколько судеб людских, столько и заповедей. Правда, многие не о добром помышляют, а всё больше о своём тугом кармане. Так в отличие от них, Харлам СОВЕСТЬ свою в кармане не прятал. Может, это и есть самая главная заповедь… Ну вот, перестала плакать; молодчина: нельзя лить слёзы по живому... Ты на меня погляди - вот у меня горе так горе: не успел обрадовать отца Феогноста. Дочка его нашлась. И не сегодня-завтра сюда приедет! Меня попросили встретить её на автобусной станции. А чтоб не спутал с другими женщинами, даже выдали фотографию.
Глянь: что мать, что дочь - одно лицо. Особенно глаза: живые, карие… Так и сверкают, так и завораживают…

2005 г.