Лунной дорогой, главы 14, 15

глава 14


 Утро принесло неожиданность — путники проснулись от того, что с неба лились потоки воды. Они опомниться не успели, как ока­зались вымокшими насквозь, но учитывая то, что из одежды на двоих оказались только тонкие нижние штаны Кэйо, остальное ос­тавалось сухим, по крайней мере, пока вещи лежат в мешке. Ваг­не поднялся, ничуть не стесняясь наготы: он и дома не утруждал себя лишним, отправляясь спать, и, накрыв по пути остатки ужина, нырнул в озеро.

 — Эй, ты и так мокрый!

 — Иди ко мне, — с усмешкой ответил Вагне, — это целительная во­да, а тебе сейчас это нужно.

 Кэйо поднялся следом, ощущая чуть неприятное жжение сзади, и согласился, что да, это не помешает. В воде было прохладнее, чем в душном сыром воздухе на берегу, остаться бы тут, понежить­ся, но на камнях уже стояла Ратха, уперев руки в бока, и гневно смотрела на мужчин.

 — Если вы не поторопитесь убраться, познакомитесь с абориге­нами. А они с утра голодные, съедят и не заметят.

 — Люди? — удивился Кэйо.

 — Людоеды, — поправил его Вагне. — Мы идём.

 Но уйти они не успели, ветки зашевелились и Ратха, оглядываясь, быстро затолкала обоих мужчин в крохотную пещерку позади во­допада. Потоки воды скрывали их от внимательных взглядов або­ригенов, но, в то же время, не давали уйти незамеченными. Не­большой, человек десять, отряд уже вышел из леса, когда Ратха принесла последний мешок путешественников, самый важный — с продуктами. Вагне коротко поблагодарил: неизвестно, сколько враг будет находиться здесь, а есть нужно. Двое сильных черно­кожих мужчин несли на плечах шест, к которому за руки и за ноги был привязан пленник. Пара других уже натянула между ветвями тонкую ткань, и под образовавшимся навесом разгорался костёр.

 — Что они будут делать? — спросил Кэйо внезапно пересохшими губами.

 — Ужинать, — мрачно ответил Вагне.

 Кэйо дикими глазами глянул на него и перевел взгляд на абориге­нов. Те уже отвязали жертву от шеста, и к ней подходил здоровяк, небрежно помахивающий топориком.

 — Что? — Кэйо рванулся вперёд, то ли собираясь остановить вра­га, то ли ещё зачем, и был остановлен сильными руками мужа.

 — Не спеши, ты уже не поможешь. Присмотрись, видишь? Он уже мёртв.

 Кэйо пригляделся и понял, что муж прав — аборигены принесли с собой мертвеца. Но смотреть, как разделывают человека, он не мог, отвернулся, утыкаясь в грудь Вагне, и тихо скулил от ужаса. За шумом воды не было слышно звуков, только чуть заметный за­пах жареного мяса добавлялся к чистому влажному воздуху пещер­ки.

 — Почему?

 — Они поклоняются Авшуранахрату, а тот питается болью и стра­хом, — тихо проговорила Ратха. — Ты должен его остановить, ина­че эта гниль расползётся по всем странам.

 — А разве сейчас не так? — спросил Вагне. — У нас считают, что здесь живут одни людоеды.
 — Не так, на Чёрном континенте есть и обычные люди, разве что кожа у них тёмная. Но это наследие Авшуранахрата, его жрецы прививали культ убийств и людоедства. Вам нужно поторопиться.

 — Как? — Вагне кивнул на укладывающихся спать аборигенов.

 — Утром они уйдут. Тогда вы сможете продолжить путь к Прокля­тому храму.

 Действительно, аборигены ушли, едва рассвело, не обращая вни­мания ни на ливень, ни на размытую под ногами почву. Они так и не заметили чужаков, притаившихся позади водяной завесы. Ког­да Кэйо вслед за мужем выбрался на берег озера, его глазам предстали остатки жуткой трапезы чернокожих, всюду валялись кости, воняло жиром и горелым мясом, под камнем скалился че­реп, пугая лохмотьями кожи и мяса. Кэйо едва не вывернуло: спас­ла только вовремя подсунутая под нос кружка целебной воды.

 Завтракать они не стали.

 Продираться сквозь лес, когда с небес льют потоки воды, то ещё удовольствие. Но путники упрямо шли вперёд, даже Ратха притих­ла и двигалась вместе с ними — похоже, она пока не собиралась никуда исчезать. Дождь, между тем почти стих, только редкие кап­ли срывались с деревьев. Постепенно местность понижалась, и вскоре почва под ногами сменилась на рыхлую, пропитанную вла­гой. Идти стало труднее, а голодный желудок всё сильнее напоми­нал о пропущенных завтраке и обеде.

 — Всё, — выдохнул Кэйо, — я больше не могу.

 Вагне оглянулся на него, вздохнул и свернул к лохматому кусту.

 — Нет, — становила его Ратха, — чуть дальше будет ручей, там и отдохнёте.

 Чуть оказалось совсем не мало, идти пришлось ещё долго, но в конце-концов, путник очутились на берегу небольшого ручейка, ве­село прыгающего по каменистому руслу. Место и в самом деле ока­залось удобным, и, кажется, не им одним: Вагне сразу увидел ого­роженное камнями кострище, а, приглядевшись и кучку костей сре­ди травы. Но мужу говорить о них не стал, не желая пугать лишний раз. Ели молча, жадно, едва пережевывая куски вяленого мяса, запивая всё той же водой, а потом попадали, где придётся — прошлую ночь оба не сомкнули глаз, опасаясь обнаружения. Ратха и тут не мешала, дала отдохнуть и, похоже, караулила всю ночь, не подпуская к спящим людям хищников.

 Утром на глинистом берегу ручья путники увидели следы больших лап — встретить такого зверя опасно. Ратха не дала рассмотреть отпечатки, кинув, что это просто большой и глупый хищник, а им нужно торопиться: впереди болота и пройти их нужно засветло. То, что топи уже близко говорила чавкающая грязь под ногами, пучки странной остролистой травы и удивительнее деревья, у ко­торых ствол начинался не на земле, как положено, а высоко, обра­зовавшись из нескольких перекрученных корней. Под ними можно было пройти, даже не нагибаясь, но Кэйо. После того, как из ско­пища толстых корневищ высунулась треугольная змеиная морда, предпочитал пробегать такие места поскорее. Тучи мелких насеко­мых роились над головой, и вскоре лицо и руки путников ока­зались покрыты зудящимися укусами. Вагне шёл впереди, про­веряя дорогу длинным шестом, а Кэйо старался ступать след в след. Время от времени шест проваливался чуть не до самого кон­ца, бывало так, что надежные на первый взгляд клочок травы или кочка вдруг уходили из под ног, и путники проваливались, бывало по колено, а то и по пояс. Раз Кэйо ухнул чуть не с головой, едва успев ухватиться за чахлый кустик. Жаркие болотные испарения душным облаком висели над затянутой тиной водой. По испачкан­ным грязью лицам путников стекал пот, прочерчивая светлые изви­листые дорожки. Мимо проплывали то юркие змеи, то более круп­ные хищники, похожие на северных щук, только с лапами. По не­понятной причине они не обращали внимания на людей, то ли не видели в них угрозу, то ли не были голодны, то ли напротив, слиш­ком хорошо знали нравы людей и опасались их.

 К краю болот они подошли уже в сумерках, заторопились: ночь тут наступала резко, почти сразу, а идти по трясине в темноте было опасно. Спать укладывались ещё в сырости, кое-как отмывшись от липкой грязи. А утром вышли, едва рассвело, когда рассеялся ту­ман. Уже очень скоро стало ясно, что храм близок, и не потому, что его было видно, и так нависал чуть не над головой — просто под ногами вдруг появилась дорога, покрытая плотно пригнанны­ми плитами. Щели между ними были замазаны чёрным, кое-где рас­крошившимся веществом, а по обе стороны росли явно посаженые человеком деревья и кусты. Кэйо бросил взгляд на пышные соцве­тия, украшающие их, и остановился: всё пространство между вет­вями было затянуто паутиной, где большой, где поменьше. На тон­ких нитях блестели крохотные капли, превращенные лучами сол­нца в подобие драгоценных камней.

 — Вагне, посмотри! Настоящий паучий город! — с восторгом про­шептал юноша, любуясь на диковинную картину.

 — Угу, — драгга не впечатлило дивное зрелище, его гораздо боль­ше занимало то, что может случиться за поворотом.

 Кэйо шёл, вертел головой и тихо ахал, когда видел что-то уди­вительное и новое. Впрочем, его восхищало многое: и пёстрые горластые птицы, и странные тонконогие цапли с необычным ро­зовым оперением, и юркие маленькие зверьки с длинными руками и гибким хвостом, скачущие по деревьям, и вальяжный зверь, раз­валившийся на толстой ветке. Всё заслуживало его внимания, и не будь рядом мужа, Кэйо не преминул бы ухватить зверюгу за пу­шистый хвост или сунуть нос в огромный и корявый дом, слеп­ленный из кусочков, по которому сновали крупные насекомые. Они шли и шли, и, казалось, бесконечной дороге не будет конца. Но сияющая вершина горы становилась всё ближе и ближе, и бы­ло понятно, что до храма осталось совсем немного. Солнце между тем перевалило через полуденный пик и покатилось к закату. Гор­ластые птицы стали орать немного меньше, зато появились какие-то пощёлкивания и похрюкивания. Впрочем, им так никто не встре­тился, так что этот отрезок пути пока был самым лёгким.

 Дорога повернула, и перед путниками предстало большое круглое озеро, почти скрытое разросшимися зарослями по берегу. В цен­тре на острове возвышался искомый храм, это немного удивило Кэйо: ему казалось, что тот спрятан в глухой лесной чаще. А мо­жет, Кэйо просто не видел окрестностей храма — вокруг него, на острове, во множестве виднелись кусты и высокие заросли остро­листой травы с лохматыми метёлками на концах. На воде плавали огромные листья, тоже круглые с завёрнутыми кверху краями, словно у тарелки. Величина их впечатляла, Кэйо даже подумал, что такой лист и его выдержит, при случае. Дорога плавно перехо­дила в каменный мост, достаточный, чтобы там могли пройти бок о бок не менее четырёх человек. Крепкий такой мост, даже сейчас он выглядел хорошо, только в двух местах ограждение немного разрушилось и лежало неопрятной кучкой.

 Вагне стоял у края дороги, не торопясь выходить на открытое прос­транство и прислушиваясь к чему-то. Потом махнул рукой, подзы­вая мужа, и проговорил:

 — Пока тихо. Иди, смой с себя грязь, я покараулю на берегу.

 — Хорошо, — Кэйо не стал долго тянуть, скинул порванную и гряз­ную одежду и вошёл в теплую, пахнущую тиной воду.

 Волосы пришлось выполаскивать долго, пока, наконец, ему не по­казалось, что уже достаточно. Скрутив их на затылке в плотный ва­лик, Кэйо критически осмотрел одежду, признал сапоги и нижние штаны условно годными, и тщательно их отмыл от грязи. Пока он возился, Вагне уже достал из мешка сменную одежду для себя и мужа и теперь нетерпеливо посматривал не него.

 — Всё, я уже закончил, — виновато проговорил Кэйо.

 Пока ярл мылся, юноша развёл небольшой костёр и нанизал на прутик лапки пойманных тут же лягушек. В другое время он ни за что не стал бы их ловить, а уж тем более есть, но им уже давно не попадалось привычной дичи, а пробавляться плесневелыми лепёш­ками больше нельзя.

 — А вот и обед!

 Довольный Вагне не задумывался, квакала его пища раньше или крякала — главное было набить живот перед решающей битвой. А что в этом храме их ждут вовсе не вкусные яства, достойные конун­гов, было понятно и без слов. В наступающей темноте сооружение на острове выглядело особенно зловещим, в глубине разгоралось странное мерцающее пламя, холодное даже на вид. Вагне не слы­шал раньше об этом, даже бывалые мореходы, не раз привозив­шие с Чёрного континента богатую добычу, никогда не упоминали о таком. Огонь бывает жарки, обжигающим, рукотворным или заж­женным богами, но не таким зеленовато-голубым, сияющим, тре­петным, страшным.

 Это жуткое пламя в ночи пугало гораздо больше, что виденное ра­нее, только сейчас до доблестного воина дошло, что он, следуя за сном супруга, вмешался в дела высших, в божественные дела. Воз­можно, когда-нибудь о его подвигах сложат сагу, но скорее всего, их кости сгниют здесь, и никто не вспомнит о ярле Хедбю и его странном муже. Рядом тихонько сопел Кэйо, на камне сидела Рат­ха, вглядываясь в темноту, а Вагне не спалось. Драгг не был но­вичком в битвах, но кто бы научил, как убить бога. Ярл обнял му­жа, вдыхая привычный запах и подумал, что, быть может, уже зав­тра не будет ни его самого, ни смешного мальчишки, привезённого из обычного похода.

 Орали птицы в кутах, в озере плеснула крупная рыба, вершина го­ры слегка окрасилась золотисто-розовым цветом — вставало сол­нце. Вагне склонился к мужу, тронул его за плечо:

 — Вставай, нас ждёт храм.

 Они только воды выпили, да пожевали смесь сухих ягод: на битву нужно идти голодным. И едва солнце встало над лесом, путники вошли в мрачную глубину храма. И стоило им преступить порог, как вспыхнули алым глаза Авшуранахрата, и тоскливый стон про­нёсся под крышей.


глава 15
 В храме висел запах тлена и гниющих растений, к которому добав­лялся душный цветочный аромат. Пол под ногами растрескался, сквозь щели лезла трава, в углах лежали кучи мусора и пыли. Лёг­кий ветерок гонял сухие листья, колыхал тяжёлую паутину между колоннами, добавлял нотку свежести, тут же растворявшуюся в ду­хоте храма. Вагне шёл впереди, чутко прислушиваясь и осматри­вая внутренне убранство храма. Чаши перед нишами были заполне­ны трухой, сгоревшими обломками веток, вязкой смолой и кос­точками жертвенных животных. Сами статуи были покрыты таким толстым слоем пыли, что под ним не было видно ярких когда-то красок. Только чёрный алтарь, расколотый посередине, был чист, да сверкали в глубине центральной ниши алые глаза.

 — Вагне, смотри! Он не кинется?

 — Нет, его время ночное, вы правильно сделали, что пришли сюда утром, — у алтаря возникла Ратха, странно бледная, почти проз­рачная, она не стояла, как обычно, а словно колыхалась, не каса­ясь пола.

 — Будьте осторожны, — добавила она, — здесь место других бо­гов, они могут не захотеть вам помогать.

 — Почему? — спросил Кэйо.

 — Когда люди приносят жертвы Авшуранахрату, немного перепада­ет и им.

 — Как всегда, жадность людей и богов не знает границ, — бур­кнул Вагне, проверяя мечом подозрительное место в полу.

 — А разве боги жадные? — наивно спросил Кэйо.

 Ратха фыркнула, сдерживая смех, но всё-таки расхохоталась звон­ко, нарушая многолетнюю тишину Проклятого храма. Это словно что-то сдвинуло в окружающем мирке, вот уже и паутина не так зловеще раскачивается на ветру, и кости в жертвенных чашах мел­кие, сразу понятно, что они принадлежали когда-то мелким гры­зунам, а не людям, и острые, косые лучи солнца, разрезающие яр­кими полосами сумрак храма, даже немного украшают его. Даже боги, казалось, приосанились, встрепенулись, смахнули с себя на­лёт пыли и забвения, вот-вот засияют вновь во всей своей кра­соте. И лишь ниша за алтарём оставалась тёмной и мрачно, даже алые огоньки глаз погасли.

 — А он красивый, — прошептал Кэйо, рассматривая полуоблупив­шийся рисунок на стене.

 — Кто? — удивилась Ратха, подплывая ближе.

 На фреске ещё можно было различить бога или правителя, воссе­давшего на кресле с прямой спинкой и принимавшего знаки почте­ния от своих подданных. Наверное, всё же правитель, решил Кэйо, рассмотрев позади человека рослую фигуру с головой зверя – вот этот, наверняка, какой-то бог. Люди же, что принесли дары, были меньше ростом, словно нарочно, словно так больше видно ве­личие одних и ничтожность других. Позади них была изображена вереница пленных, связанных между собой крепкими верёвками. На следующей фреске была нарисована странная кровать с ва­ликом в изголовье. На ней возлежала красавица с длинными чёр­ными волосами, часть сложена в прихотливую причёску, а несколь­ко прядей струятся вдоль тела, едва касаясь то пышной груди, то тонкой талии, то стройных ног. Перед красавицей стояла на ко­ленях обнажённая служанка, держа в руках блюдо, с чем — не­понятно, краска тут облупилась, да и у служанки не было уже по­ловины головы. Следующая фреска пострадала от времени ещё сильнее, видно было то часть ноги, то кисть с тонкими длинными пальцами, то глаз, обведённый толстой полосой краски. Целиком только сохранился светильник на длинной ножке, напоминающий диковинный цветок. Похожий на него стоял в углу, и Кэйо, загля­нув в него, с удивлением, обнаружил на дне чаши, свежее, недав­но налитое масло.

 — Храм красивый. Был, — ответил Кэйо.

 — Он и сейчас красив, — возразила Ратха.

 — Нет, сейчас он просто заброшенный дом, в котором поселилось зло, — покачал головой юноша.

 Ратха не успела ответить, в храме неожиданно потемнело. Они гля­нули наверх — сквозь прорехи в куполе было видно, как на сол­нце надвигается угольно-чёрная туча, а в её глубине резко и ос­тро, так, что больно глазам, вспыхивают кроваво-красные отблес­ки. Клубящая тьма накрывала озеро, храм и всех, кто был внутри него. И стоило погаснуть солнечному свету, как вспыхнули жуткие глаза Авшуранахрата, и низкий, вибрирующий гул пронёсся под сводами. Из-под стен, из паутины и темноты полезли низкие фи­гуры. Стеная и хныча, те, что когда-то были людьми, ползли на об­рубках ног, подтягивали их, выли, оскаливая страшные, беззубые рты. Костлявые руки с лохмотьями полусгнившей плоти тянулись со всех сторон, дёргались, теряя кости и части тел. Запах гниения стал почти невыносимым, будто разверзлись тысячи могил, и погре­бённые в них разом восстали, желая наказать тех, кто нарушил их покой.

 Вагне уже орудовал мечом, разом позабыв все привычные навыки — тут не до правил, тут мертвецы: как убить того, кто уже мёртв давным давно, и почти истлел? Тут бы не подпустить их к себе, не позволить задеть себя или мужа когтями, не дать отравить себя трупным ядом. В стороны летели отрубленные части тел, ошмётки сгнившей плоти, отлетали срубленные головы. Кэйо стоял сзади, прикрывая спину мужу, и только тихо попискивал, замечая то мор­гающую голову, откатившуюся в угол, то отрубленную руку, скре­бущую пальцами пыльный пол. Но обоим было ясно, что долго они не продержаться, слишком много вокруг врагов, и слишком нерав­ны силы.

 Путники медленно отступали под натиском оживших мертвецов, пя­тились и лишь когда коснулись спиной алтаря, стало понятно, куда их гнали. Вой забивал уши, пальцы уже почти достали людей, ког­да откуда-то сверху упала Ратха. И увидев её, Кэйо испугался ед­ва ли не больше, чем всего остального. От прежней и знакомой де­вушки осталось неизменным только верхняя часть тела, уже не прикрытая одеждой. Гибкая обнажённая спина, тонкие руки, уве­шанные звенящими браслетами, тяжёлое многослойное ожерелье почти скрывает грудь с острыми, торчащими вперёд сосками. Во­лосы тоже изменились, вместо кос, теперь извивались толстые скрученные пряди, а на концах их звенели маленькие колокольчи­ки или раскрывали пасти крохотные змейки. Но больше всего пре­терпели изменения ноги: чуть ниже пупка, украшенного сияющим синим камнем, блестящая чешуя покрывала длинный толстый хвост, больше всего напоминающий змеиный. На кончике его был надет золотой конус, украшенный не только драгоценностями, но и острыми клинками, рассекающими воздух.

 — Ой, мамочка… — пискнул Кэйо.

 — Приветствую тебя, Ратха, в твоём истинном обличии, — прогово­рил Вагне.

 — Шшшшш… тишшшеее…

 Хвост шелестел по полу, оставляя пыльный след, и вскоре Вагне с Кэйо оказались внутри замкнутого круга. От чешуи, покрывающей кожу Ратхи, исходило слабое сияние, немного разгоняющее тьму. А за кругом света выли и бесновались ожившие мертвецы, что не могли дотянуться до своих жертв.

 — Так-так-так… — тихий голос, возникший ниоткуда, можно было бы назвать мелодичным, красивым, бархатным, если бы не не­нависть, звучавшая в нём. — Кто это у нас? Нагайна? Из высших? Как странно… С каких это пор наги вмешиваются в дела смертных?

 — Как только боги стали использовать людей для своих дел, — от­ветила Ратха.

 — Так было всегда, — в круг свет ступила обнажённая женщина, и Кэйо ахнул: это её он видел в одном из своих снов.

 — Не так, — возразила Ратха. — Мы молчали, когда это не выходи­ло за рамки договора, но кто-то решил разбудить Проклятого бога.

 — Не всё ли тебе равно, где и ради кого будут умирать людишки?

 — Был подписан договор, согласно которому мы не вмешиваемся в дела местных богов, а вы не воскрешаете Авшуранахрата. Мир больше не должен погрузиться в пучину хаоса, — ответила Ратха.

 — И кто нас остановит? — насмешливо спросила женщина. — Вы? Вы почти бессильны в нашем мире.

 — Избранный. Мы, быть может, не так могущественны здесь, но найти того, в ком горит божественная искра, и привести его в нуж­ное место, нам по силам.

 — Избранный? — расхохоталась женщина. — Вот эти двое? Кто из них? Мужчина, чьи руки по локоть в крови, или мальчишка, что тря­сётся сейчас словно лист на ветру?

 — Да, Избранный и его Защитник. Их привело сюда божественное провидение, и ты знаешь, что сейчас пришло время для последне­го поединка.

 — Ну, что ж… — прогремел голос, и перед ними предстал Авшу­ранахрат, — ты сказала, нагайна. Я услышал. Поединок между ва­шим Избранным и моей жрицей.

 Бог повёл рукой, отбрасывая в сторону оживших мертвецов. Поток ветра, горячего, обжигающего, смёл с пола гряз и пыль, и перед ошеломлёнными людьми предстала древняя мозаика, украшавшая когда-то его. Повинуясь его приказу, в светильниках вспыхнул огонь, освещая внутреннее убранство храма жаркими, мерцающи­ми отблесками.

 — Поединок!

 — Ратха, что мне делать? — прошептал Кэйо, знающий, что это его битва.

 — Танцевать, — просто ответила нагайна.

 — Что? Как?

 — Как умеешь. Иди в круг, — Ратха подтолкнула вперёд юношу, ту­да, где в отблесках огня уже извивалась в древнем танце прек­расная незнакомка.

 Повинуясь слышному только ей одной ритму, она двигалась по кру­гу, притоптывая одной ногой, в то время, как её руки, ладонями вверх, поднимались всё выше и выше, сопровождаясь резкими движениями бёдер. От её танца веяло страстью, тягучей, живот­ной, похотью. Диковато блестели глаза из-под насупленных бро­вей, взлетали вверх волосы, то окутывая блестевшие от пота пле­чи, то поднимаясь шёлковым покрывалом.

 — Ала-ала-ала-алааааа, — низко пела женщина, подчиняя, при­казывая, требуя повиновения. И Кэйо увидел, как вздрогнул суп­руг, качнулся в её сторону.

 «Ну, ты и тварь! На моего мужа заглядываешься? Не позволю, он мой!»

 Кэйо уже избавился от одежды, оставив только короткие натель­ные штанишки, не стесняющие движений, и выступил вперёд, ин­стинктивно, сердцем, поняв, что ему нужно делать. Он не двигался с места, отвечая противнице текучими движениями мышц — там, где она брала страстью, он возражал нежностью. Как вода под по­рывом ветра, мимолётно ожили его руки, живот, бёдра, отвечая на напор женщины непрерывным потоком любовного танца, превра­тившего его тело во что-то неуловимое и притягательное. Краем глаза он заметил, что Вагне, будто очнувшись, вернулся под за­щиту нагайны и не отводил от мужа восхищённого взгляда, разом забыв о чувственных движениях красавицы.

 Рык бога разорвал звенящую тишину, где музыку слышали только двое, Авшуранахрат взмахнул рукой, и под ноги Кэйо посыпались мелкие ледяные кристаллики, ранившие в кровь его босые ноги.

 — Мммм, — от неожиданной и резкой боли, Кэйо чуть не споткнул­ся, удержавшись в круге в последний миг, и уловил разочарова­ние в алых глазах бога.

 Так вот оно что! Ему нельзя выходить за пределы, очерченные Ав­шуранахратом, чтобы не случилось. Это Ратха будет придерживать­ся правил — ей нельзя иначе, а Проклятый бог не погнушается ни­чем, чтобы помочь своей жрице.

 И Кэйо танцевал, превозмогая острую боль в ногах, пачкая пол кровью, танцевал, помня, что сейчас он Избранный, тот, кто может спасти мир. И он сделает всё, что от него зависит — если нужно будет отдать свою жизнь ради этого, он отдаст и не пожалеет ни на миг. Кэйо кружился, то наступая на женщину, то уворачиваясь от её жадных рук, то склоняясь к самому полу, то взвиваясь в прыжке. И в один из них, он вдруг оттолкнулся от пола и, переско­чив через хвост Ратхи, оказался на алтаре. Под ногами леденел жертвенный камень, обжигал жутким холодом, а страх и боль, что испытывали умирающие жертвы, поднимали вверх, окутывали его ног, мешая танцевать. Дикий ужас, что он когда-то чувствовал во снах, вернулся наяву, сжимая груди тисками, но Кэйо не останав­ливался, понимая, что их шанс победить Проклятого бога, воз­можно последний.

 И, сжимая зубы, он танцевал. Кровь, пролившаяся из ран, уже пок­рывала почти всю поверхность алтаря, ноги скользили, он несколь­ко раз едва удержался от падения, но не остановился, танцевал, воспевая не похоть, а любовь, не жадность, а бескорыстие, не тру­сость и предательство, а храбрость и самоотверженность. Это был гимн тем, кто помог Кэйо на пути, благодарность старику из ма­ленькой рыбацкой деревушке и Ратхе, учившей испуганного маль­чишку, хвала благородству Вагне и осуждение низости Эвизы. И прощение тем, кто, так или иначе, причинил ему боль и страх, пре­дательство Янтре и злобную жадность Торберга. Он танцевал и не видел, как его тело стало светиться, а в клубящейся тьме, затянув­шей небосвод пробился первый, яркий луч солнца. За ним второй, третий, ещё и ещё… они били остро, колко, сильно, освещая са­мые потаённые уголки Проклятого храма, и там, куда они дотяну­лись, исчезали, рассыпались в пыль ожившие мертвецы. Вот уже никого не осталось, исчезли почти все клочки темноты, только Ав­шуранахрат и его жрица оставались окутанными тьмой.

 Кэйо замер, остановился, весь в сияющем столбе, по которому про­бегали тёплые, золотые всполохи, и раскинул руки, будто желал обнять весь мир. С концов пальцев сорвались тонкие нити, про­тянулись к окутавшей фигуры тьме, ещё робко, нерешительно, и вдруг собрались в острые копьё, ударили в неё, пробили. И тьма лопнула, стекла вниз жалкой кучкой грязи, открыв старую смор­щенную женщину, и груду камней, в которой с трудом можно было узнать Проклятого бога. Старуха опускалась рядом с ней, мед­ленно, словно потеряв все силы, и стоило ей коснуться пола, как она высохла и рассыпалась в прах, запорошив то, что осталось от Авшуранахрата.

 — Всё? — спросил Кэйо, едва державшийся на ногах.

 — Да, — с бесконечной усталостью в голосе ответила Ратха.

 — Нет, — возразил Вагне.

 Он шагнул к груде камней, поворошил её кончиком меча, вытащил кроваво-красный камень и, оглянувшись, положил на алтарь. Раз­махнулся и с силой ударил по нему рукоятью. Камень мерзко хрус­тнул и развалился на несколько кусков. Драгг бил и бил, пока не превратил в пыль, потом смахнул её на пол и растёр сапогом.

 — Вот теперь всё.

 — Зачем? — удивлённо спросила Ратха.

 — Так повелели боги, — ответил ей Вагне.


 ***

 Гордым лебедем выгнулся парус, медленно колыхалось спокойное море, люди на палубе отдыхали после долгого дня. На корме сто­яла Кэйо, сжимал на груди плащ, сзади его обнимал супруг, не позволял ночной прохладе коснуться кожи. Сияющая лунная до­рожка бежала по воде, и тёмный аск скользил по ней навстречу новой жизни.

Примечания:

Ну, вот. Сказка закончилась, зло, как и полагается - наказано, а добро восторжествовало.
 А дальше... дальше каждый придумает сам...