Мой Крым

Слово «Крым» у нас всегда было радостным.
Вот говорил человек: «Я еду в Крым», - и широко улыбался. И всем было ясно, что местком выделил ему путевку, и он едет отдыхать, купаться в море и кушать фрукты.
А что еще делать в Крыму, где сплошь лежит виноград «Мускат» и льются вина Массандры.
Казалось, что у Крыма свой календарь – одни выходные дни. Поэтому, если в кино и показывали рыбаков там или животноводов, то все равно труд у них был праздничный и обязательно с песней.
Я с детства знал, что есть лагерь Артек для заслуженных пионеров. И опять же кино показывало песок и море, заполненные хохочущими детьми.
Тогда каждый сеанс начинался с «Новостей дня», и вся страна видела сказочную природу Крыма, роскошные исторические дворцы и Сталин приветливо улыбается, и улыбаются наши союзники – Рузвельт и Черчиль. Приближался день победы, и главы государств собрались в Крыму, чтобы обсудить каким дальше будет мир.
Война кончилась, Крым залечил свои раны и снова стал «всесоюзной здравницей», и снова массы людей заполняли санатории, пансионаты и дома отдыха. Хотя, конечно, для такой огромной страны Крым все же был только маленькой светлой точкой.
И для меня в детстве Крым не имел никакого значения. Все летнее время я проводил у бабушки, в деревне, недалеко от Москвы.
У бабушки было тринадцать детей. Семеро из них умерло в младенчестве от болезней и тогдашних невзгод. Один сын служил на границе и пропал без вести в первые дни войны, а оставшиеся три сына и две дочери жили и работали в Москве.
В те голодные послевоенные годы все мы ждали первых урожаев на огородах и в лесу, а еще рыбы из нашей красавицы Протвы, в которой старшие братья быстро научили меня плавать, спихивая в воду и оставляя барахтаться на глубине.
Так что живой Крым я увидел только, когда поступил в московский институт инженеров транспорта. Раз в год студентам полагался бесплатный проезд в любую точку страны. Разумеется, большинство выбирало юг и море. И в летние каникулы по берегам Крыма миитовцы гуляли, как по институтским коридорам. Карманы были пустые, но солнце светило и море плескалось совершенно даром.

А через довольно много лет в Крыму поселился мой старший брат.
Опять же в военные годы нужда заставляла детей рано определяться в жизни: поступать в ремесленные училища, совмещать учебу с работой, а мой старший брат уехал в далекое Баку и поступил в военно-морское подготовительное училище.
Потом он закончил Высшее Военно-Морское Училище в Ленинграде, пятнадцать лет отслужил на Северном флоте и был переведен на Черное море. Получил квартиру в Севастополе, приехала жена с сыном, стали обрастать хозяйством, построили дачу, сын вырос, тоже стал моряком, женился, родились дочери…
Время летит быстро. И вот уже брат с женой стали южными дедушкой и бабушкой. Внучки жили у них в Крыму, сын с женой приезжали в отпуск и я бывал в гостях.
То есть наш род как бы укоренился в Крыму.

А дальше пришла моя очередь, и я буквально породнился с Крымом, когда на очередном повороте судьбы женился на крымчанке из солнечной Евпатории – Елене Кириченко.
Окончив школу, Елена приехала в Москву и тоже поступила на мостовой факультет МИИТ-а, только годом раньше меня. Так что несколько лет мы ходили по одним коридорам, не догадываясь, что тайные нити уже связали нас на всю жизнь.
После института меня распределили в «Гипростроймост», который занимался разработкой проектов строительства мостов через все большие реки нашей страны. А Елена уже год работала в подмосковном Мостоотряде. Но через пару лет их отряд расформировали и Елену перевели в наш институт. Тут судьба нас и познакомила. Мы оказались не только в одной проектной бригаде, но и за соседними кульманами, то есть каждый рабочий день мы проводили рядом друг с другом.
Очень естественно завязался служебный роман, и вроде бы легкое увлечение растянулось на всю жизнь.
У нас обоих были семьи, маленькие дочери, но все это распалось и мы, в конце концов, поженились.
Вроде бы напрашивалось свадебное путешествие в Крым, но мы отправились на Север.
Я уже давно ушел из «Гипростроймост»-а и работал на производстве, но тут обо мне вспомнили и предложили организовать филиал института при новом мостостроительном тресте, который располагался недалеко от нефтяной столицы – города Сургута, на очень красивом берегу Оби. А объекты треста были разбросаны по Тюменской области, Ямало-Ненецкому и Ханты-Мансийскому национальным округам.
И семь лет Елена трудилась в нашем отделе, а я мотался по всей этой огромной территории на разных видах транспорта, вплоть до оленьих упряжек.
Вернулись мы в Москву (как у нас говорили – на Большую Землю) незадолго до перестройки, и скоро я оказался в самой гуще новых, рыночных отношений, стал работать в частных строительных фирмах.
Между тем у Елены связь с Евпаторией не прерывалась. Родители, правда, умерли, но остались близкие родственники и главное – родной брат. Так что и телефон звенел, и письма шли, и  настойчиво звали нас в гости.
Каждый раз, получив письмо, Елена воодушевлялась: «Надо ехать. Соскучилась». Но все мешали разные дела, и собрались мы только, когда Елена ушла на пенсию.
Встреча с родственниками оказалась такой сердечной, что мы несколько лет подряд, обычно в сентябре, непременно отправлялись в Евпаторию.
Все родственники Елены жили в старой части города. Родительский дом не сохранился, и мы останавливались у двоюродной сестры: такой одноэтажный квадрат с двором посредине, прикрытым ветвями двух разросшихся деревьев: абрикосовым и виноградным. По периметру четыре квартиры: хозяйская и три гостевых.
Мы бродили по старому, одноэтажному городу, который, к радости Елены, почти не изменился. Дома были в состоянии естественного старения, лишь изредка попадались кокетливо подновленные фасады. Школа сохранилась. Базар. Узкие, путаные улицы с историческими ямами и колдобинами. Одноколейный трамвай тихо дребезжал, и на разъездах терпеливо ждал встречного коллегу.
И, конечно, древняя беда всего юга – отсутствие канализации – благоухала своими выгребными ямами.
Море плескалось тут же рядом – родной для Елены дикий пляж, протянувшиеся на несколько сот метров и уходящие в воду огромные бетонные ступени. Видимо, когда-то городские власти решились на что-то грандиозное, но отступили перед величием замысла к радости отдыхающих, которые удобно располагались на этой дармовой бесхозяйственности. Ступени в море обрывались и дальше просто валялись бетонные обломки. Ты плыл в море, и вдруг ощущал под ногой камень, вставал и оказывался далеко от берега по пояс в воде – такая неожиданная передышка.
В советское время многие крупные предприятия строили в Крыму свои именные дома отдыха. Один такой сохранился на набережной Евпатории. Название было врублено в фасад красивого здания: «Трехгорка» (это, как известно, старейшая московская фабрика). Теперь все было тихо, и трудящиеся не выбегали из ворот к морю. Приватизация.
Брат Елены тоже работал на Севере и, кстати, мы там встречались. Вернувшись в Крым, они с женой купили квартиру в небольшом поселке.
От Евпатории до поселка тридцать километров. Мы ехали на автобусе по голой, безлюдной степи. Я оглядывался с удивлением. Как же так? Это же Крым, юг, все должно быть в садах и цветах. Ну ладно, в конце концов, пусть степь, но ведь и берег моря, который все время тянулся недалеко от дороги, был совершенно пустой и никем не обжитый.
Совершенно не понятно. На мой северный взгляд дикость какая-то. Тысячи людей мечтают о тепле и море, а здесь вот они, сколько хочешь, и ни единой души.
Так эта пустота и уперлась в пятиэтажку, где жил брат Елены. Видимо, дом был задуман, как часть нового микрорайона, и все годы, что мы ездили, по соседству рыли еще один котлован, но дальше фундамента дело не продвинулось.
Родственников это особо не волновало, потому что вся жизнь была с другой стороны пятиэтажки: центр поселка, рынок и море.
Большой песчаный пляж скрывался в воде, и далеко в море тянулось песчаное мелководье. Просто идеальное, богом созданное курортное место, но совершенно не оборудованное. Все годы мы так и переодевались за кустиком.
На  берегу стояли два небольших дома, где сдавали комнаты, работало несколько забегаловок и  высилась горка, по которой дети скатывались в воду – вот и весь сервис.
Кстати, и в Евпатории платные пляжи были грязнее наших ступенек, а набор развлечений тоже не блистал разнообразием.

Когда рухнул Союз Нерушимый, братские республики с удовольствием освободились от кремлевской опеки.
Прибалтика без оглядки устремилась на Запад, на Кавказе и в Средней Азии бывшие партийные секретари превратились в пожизненных «отцов народа», в Белоруссии хитрый «батька» доил двух коров – то нас, то Запад, а вольница Украины меняла президентов и каждый следующий был вороватей предыдущего.
Крым сразу стал местом стычки новых властей России и Украины. Начался дележ Черноморского Флота и определение статуса Севастополя.
В горячке взаимных упреков наши моряки оказались в довольно враждебной обстановке. Хотя мой брат к тому времени ушел в отставку, жить в наступившем безобразии оказалось так тошно, что они с женой продали все хозяйство и переехали к сыну в Ленинград – Петербург.
Конечно, эти беглые заметки не претендуют ни на какой глубокомысленный анализ. Это дело специалистов. Но и просто очевидцу многое в Крыму бросалось в глаза.
В один из приездов родственники устроили нам две экскурсии: на завод по ремонту самолетов и в район, где располагался Центр Космической Связи.
Раньше завод был  в Евпатории элитным предприятием. Нас поразила огромная зона отдыха с фонтанами, бассейнами, спортивными площадками и просто настоящим грибным лесом. Но с началом перестройки завод остался почти без заказов – новым хозяевам самолеты были нужны, пока они летали и приносили доход, эксплуатировали их нещадно, а на ремонт денег жалели. Зарплата покатилась вниз, и коллектив почти растаял.
Племянница Елены работала на заводе всю жизнь, но тут подоспела пенсия и она тоже уволилась, а ее муж – классный специалист – остался работать за гроши, здоровье пошатнулось и других вариантов у него не было.
Так что, оглядываясь, мы видели только следы разрухи: фонтаны не работали, бассейны высохли и спортивные площадки заросли травой.
Центр Космической Связи, в общем, представлял собой то же самое, что и завод, только в более грандиозных масштабах.
Располагается он в пригороде Евпатории. Место выбрано статистически – это географическая точка, где больше всего безоблачных дней в году.
Южный Центр был одним из важнейших объектов космической отрасли советского хозяйства. С 1960-го года отсюда шло слежение за нашими межпланетными станциями, запущенными на орбиты Венеры и Марса. Активно участвовал  Центр и в полетах космонавтов. То есть это был прекрасно оснащенный научный коллектив численностью более двух тысяч специалистов.
Для новой власти он оказался слишком дорог, и Россия про него забыла, у нее собственная космонавтика оказалась в загоне  и ракеты стали часто падать или бес толку исчезать в пространстве.
Так что за глухим забором и высокими кипарисами было тихо. Говорили, что людей там осталось человек двести и занимаются они хозяйством. О былых масштабах работ напоминали только  огромные конструкции сферических антенн, разбросанные по окрестным полям.
Вообще, это была грустная поездка. Родственники вспоминали, что когда-то пригороды заваливали Евпаторию и молоком, и мясом, и овощами в самом прекрасном, натуральном виде. А теперь попадались только ржавые указатели: « с/х Молочный – 2 км», « с/х Урожайный – 1,5 км», и еще много таких же  указывали в пустоту.
Единственным действующим хозяйством встретилась страусиная ферма – ироническая прихоть какого-то богатого оригинала, любителя страусиных яиц и перьев.

Евпатория не пережила никаких волнений, подобных севастопольским. Город был и остался русским, и все вокруг было на русском языке. Только деньги стали украинскими, и мы выгодно меняли свои рубли на карбованцы.
Но было ощущение, что город жил как бы сам по себе, а власть погрузилась в собственные заботы. Тихо было вокруг огромных пансионатов, и странно выглядели недостроенные дома с неподвижными кранами. Казалось, они чего-то ждут,  в каком-то оцепенении.
Но всегда есть беспокойные люди, которым не сидится без дела. Напротив дома, где мы жили, медленно, но неуклонно рос трехэтажный особняк – просто небоскреб среди домишек, прижавшихся к земле.
И сестра Елены – Валентина была сгустком энергии. Все у нее кипело в руках. Да и муж был ей подстать, такой универсальный мастер. Квартиры для отдыхающих они отделали до идеального удобства, но пиком комфорта стала именно нормальная канализация.
Казалось все просто: рядом с домом проходила городская канализационная магистраль от прибрежных пансионатов. Вот Валентина и просила – раз власти не в состоянии осилить проблему всего старого города, то пусть разрешат ей выполнить своими силами кусочек этой работы – проложить трубу от дома до магистрали. Валентина заказала и оплатила проект, получила согласования от кучи организаций и три года добивалась «разрешения» - подписи на своем заявлении. Соседи посмеивались над ее утопией. Но она победила и стала частной владелицей кусочка канализации. Так что ленивым соседям пришлось ей кланяться и просить разрешения подключиться уже к ее трубе.
В общем, оказалось, что улучшать жизнь можно, просто «слугам народа» было плевать на людей.
Естественно, что за все наши приезды, об украинской власти мы не слышали ни одного доброго слова.
И также естественно, что наши родственники радостно встретили свое возвращение в Россию. И до сих пор они в счастливой уверенности, что все их обиды позади и наступила правильная жизнь.
Действительно, сразу повысились пенсии и улучшилось медицинское обслуживание. Но больше всего было роздано самых радужных обещаний.
Конечно, я стараюсь следить за всем, что происходит в Крыму. Жена, к несчастью, уже не увидела этих перемен. И для меня поездки в Крым стали невозможными, не хватает сил для такого сложного путешествия.
Крым присоединен к России в марте 2014 года, то есть прошло много времени, почти два года, а к строительству мостового перехода через Керченский пролив так и не приступили.
Основной доход в Евпатории – отдыхающие. Последние два летних сезона их поток сократился. У племянницы Елены их вообще не было. К Валентине приезжали ее постоянные гости, а вот спрос со стороны уменьшился, и случались простои жилой площади.
А теперь еще начались проблемы с электроэнергией. Решат их к следующему курортному сезону? Пока большие сомнения.
Два года назад вопрос энергетической безопасности Крыма называли важнейшим, но в последующей суете про него забыли.
А причиной энергетического кризиса стала национальная политика местных властей, особенно их конфликт с татарской общиной.
Сегодня национальные проблемы вышли на первое место в мире. И научные открытия в этой области идут потоком, так что поэтическая метафора: «Все люди братья» - становится абсолютно реальной. За тысячелетия существования человека произошло такое смешение кровей, что по большому счету национальность можно считать понятием условным.
В то же время, большинство из нас не знает даже своих ближайших предков и, появись в обиходе машина времени, нас ожидали бы в прошлом удивительные сюрпризы. Орлиные профили в рязанской глубинке или рыжий китаец с курносым носом – все это приветы забытых бабушек и дедушек, следы их увлечений и перемещений.
Вот и мы с женой, русские по паспорту, глядя в зеркало, посмеивались друг над другом: такая «русская» брюнетка с украинской «о» в конце фамилии и с неистребимой южной певучестью в голосе, и московско-калужский мужичок с очень еврейскими глазами.
Каждый раз, приезжая в Евпаторию, мы обязательно ходили в небольшое кафе при духовном центре караимов. Десяток столиков во внутреннем дворе, чисто, доброжелательно и очень вкусно: тающие во рту чебуреки, супчик с крохотными пельменями, спиртного нет, но можно принести с собой и выпить – никакого церковного ханжества.
А еще очень интересный музей, откуда мы и узнали, кто такие караимы.
История караимов началась в 4-ом тысячелетии до нашей эры, когда произошло разделение тюркоязычных племен, часть их осела на территории Турции, Сирии и Ирана и стала основой будущей народности – «караимы», что в переводе означает «читающие». То есть по тем временам караимы были одним из немногих грамотных народов.
О национальности караимов нет единого мнения, конкурируют еврейская и тюркская версии.
В общем процессе движения народов караимы перешли через Кавказский хребет, приняли участие в создании Хазарского каганата, его развития и последующего разгрома крымскими татарами.
Оказавшись под властью захватчиков, караимы, как более культурный народ, оказали сильное влияние на обычаи и, особенно, на язык крымских татар. В дальнейшем это своеобразие выделяло крымских татар среди многочисленных соплеменников.

Национальная пестрота Крыма – одна из его самых красочных и перспективных особенностей. Именно она должна лежать в основе превращения Крыма в туристический центр мирового значения.
Да, татарское население, имеющее за плечами горький опыт преследования советской властью, с принудительной депортацией и гибелью множества людей, настороженно отнеслось к возвращению в Россию.
Значит с ними нужно разговаривать, конкретно убеждать, что задача новой власти – свободное развитие и процветание всех народов Крыма.

Ну вот, дорогой мой, прекрасный Крым.
Мы ждали перемен и они пришли. Как мы любим петь: «Это праздник со слезами на глазах…»
Мир движется извилисто, но к лучшему. А с нами всегда наша духовная опора: «Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья, то есть мудрость.