ХАШ

Нас в уютном салоне автомобиля трое - Армен, Амаяк и я. Удобно расположившись на переднем сидении, смотрю на обочины дороги через запылившееся лобовое стекло и боковое открытое окно. Мы неспеша продвигаемся по разбитой асфальтовой дороге осторожно объезжая выбоины, переезжая невысокие горбы и преодолевая какие-то невероятные горизонтальные сдвиги целых пластов покрытия. Армен, как знаток местности объяснил, что подобные повреждения дорог – результат землетрясений, которые происходят повсеместно и часто. Наш автомобиль поскрипывает, постукивает, скребет дном, иногда надсадно завывает, но не сдается и покорно слушается водителя Амаяка, виртуозно управляющегося с рулем и не менее виртуозно комментирующего дорогу на идеальном русском языке. Мы, крепко пристегнуты к креслам ремнями безопасности. Впрочем, иногда проезжая ровные участки, набираем скорость и тогда, кажется, что мы медленно взлетаем. Дорога, делая серпантинные изгибы, плавно уходит вверх, стремясь к вершине, на которой даже за горячее армянское лето так и не растаял снег.
Любезный читатель, вероятно, подумал, что мы стремимся к двуглавой горе Сис и Масис, то есть Большому и Малому Арарату, той самой горе, на которой Ной переждал потоп, а его сыновья дали жизнь новым поколениям человечества. К сожалению, эта знаменитая гора сейчас находится на территории Турции. Однако целью этого повествования будет не печальная история формирования границ стран. Мы упорно движемся в сторону Арагаца. Но конечным пунктом нашего путешествия является не эта самая высокая гора на древней земле современной Армении, но приземленное и вполне объяснимое желание съесть чего-нибудь вкусного, преодолев путь  километров в триста от Еревана пышущего тридцати  градусной жарой.
Вдоль нашего пути слева и справа простирается каменистая холмистая горная степь с выгоревшей до сероватой желтизны редкой и жесткой травой. Кое-где видны высохшие каменистые русла давно исчезнувших речек и колеи неизвестно где начинающихся дорог. Вокруг ни души, ни строений, ни деревца, ни куста, только прозрачность воздуха и древняя тишина. Наконец, мы въезжаем в створ между высокими холмами, пейзаж быстро сменился как картинка в калейдоскопе. Горная степь остается позади, а наша дорога прихотливо потекла извилистой речкой у подножия крутых холмов поросших дубами и буками, остающихся еще зелеными, несмотря на поздний сентябрь. Край дороги густо обрамлен кустами шиповника с крупными красными ягодами и блеклой, но зеленой травой. Быстро проехав этот оазис,  мы снова оказываемся на не очень ровной  дороге, одна обочина которой резко наклонена вниз, а другая круто вздымается каменистым склоном вверх.
Мы продолжаем почти карабкаться все выше и выше по серпантину дороги. Мотору нашей машины дорога достается нелегко. Слышно напряженное гудение двигателя внутреннего сгорания, в недрах которого, бензин превращается в дым, а остатки кпд в непреклонное движение вперед и вверх. Достигаем отметки не менее трех тысяч метров над уровнем моря, на этой высоте наступает легкое кислородное голодание не только для человека, но и для двигателей. Становится все холоднее, пришлось закрыть форточку бокового окна. Небо затянуло сероватыми облаками, грозя то ли дождем, то ли снегом.
Дважды промелькнули вдалеке пастушеские стоянки, отмеченные изгородями с вытоптанной в них землей вдоль длинных корыт и неказистыми вагончиками, этим универсальным передвижным жильем отгонного скотоводства горцев. Вдруг, из-за вершины очередного холма  буквально вылетел чернобородый всадник, припавший к развевающейся гриве лошади бурой масти и также стремительно исчез, не обратив на нас ни малейшего внимания и не повернув головы в нашу сторону. Мое воображение тут же нарисовало картину – древний воин, облаченный в кольчугу,  мчится во весь опор с вестью о приближении монгольских полчищ. Тем более что они здесь,  когда-то побывали, взяв неприступную крепость Амберд.
Наконец добираемся до крутого поворота, от которого идет вверх тропа малопригодная для проезда на четырех колесах. Надпись на русском языке на покосившемся плакате гласила – «ХАШ» и указывала, что до конечного пункта нашего путешествия осталось совсем немного, метров триста не более.
Амаяк в очередной раз прокомментировал состояние дороги, понятной  частью слов было произнесенное по-русски и что-то еще  было добавлено на древнейшем языке Закавказья. На мой вопрос: «Что еще сказал Амаяк?»,  Армен отказался переводить, ссылаясь на грамматическую сложность и неблагозвучие даже дословного перевода на  русский язык. Ну чем не повод изучить загадочный и древний язык армян? Наконец, проявив незаурядное искусство горного вождения, Амаяк с  чувством глубокого удовлетворения объявил, что мы благополучно прибыли в намеченную точку и конечной цели нашего трудного пути.
Выйдя из теплого салона автомобиля, мы вдруг оказались в объятиях поздней осени с температурой, приближающейся к нулю градусов по Цельсию, не сильным, но пронизывающим ветерком, дующим от подножия четырехглавого Арагаца с его ледниками и горного ледникового озера растекшегося сероватым зеркалом. Мы моментально продрогли так, что пришлось срочно надевать куртки-ветровки, предусмотрительно положенные в багажник заботливой Тамарой, женой Армена.
Армен авторитетно утверждал, что настоящий армянский хаш в это время года можно поесть только у подножия Арагаца. Таких любителей хаша собралось под крышей неказистого длинного одноэтажного строения  человек десять. В очень аскетично обставленном длинном зале находились еще две официантки, одетые в овчинные безрукавки и свитера, их теплый гардероб дополняли зимние сапоги, ибо температура внутри помещения мало отличалась от уличной. Правда, ветра не было. Но уюта это не прибавляло. Мою голову начала сверлить предательская мысль:  «Уж лучше бы сидели на берегу Севана и получали удовольствие от тепла и божественного вкуса запеченного ичхана – севанской форели или кебаба из раков, добытых в  том же водоеме, запивая их красным вином с виноградников благословенной Араратской долины».
Но, быстро изгнав малодушные мысли, я с товарищами занял свободный стол, к которому почти сразу подошла приветливая немолодая официантка и как выяснилось, хозяйка хашницы по совместительству, которой нами было высказано пожелание, что трем голодным мужчинам,  кроме хаша нужно всего и побольше. На поверхности деревянного вместительного стола начали быстро появляться только что вынутые из тандыра тонкие до прозрачности лаваши, по пол квадратного метра каждый, пышные лепешки, источающие нежный запах хлеба, нарезанный пластинками острый сыр чанах, без которого немыслим армянский стол, пучки душистой кинзы, прохладно пахнущей петрушки, нежных метелок укропа, перья зеленого лука, листья бледно-зеленого салата и ,кажется, тархуна; золотился кружочками нарезанный желтокорый лимон, красные кругляши помидор врывались в поляну зелени, что-то похожее на белую редьку подчеркивало чистоту цветов; здесь же были свежие пупырчатые огурчики, разрезанные по длине, большая солонка с крупной солью напоминала снег ледников горы; рядом стояла внушительного объема розетка, наполненная до краев густо пахнущим дробленым чесноком,  на большом блюде горка жареных свиных ребрышек, издавала такой запах, что можно слюной изойти за одну минуту; неизменная водочка в запотевшей литровой бутылке из прозрачного стекла, с прижавшимися к ней  гранеными стаканами торчала сталагмитом – всего этого было бы достаточно, чтобы удовлетворить даже взыскательного голодного гурмана.
Однако, как уже понял мой любезный читатель из названия повествования, нашей целью были совсем не сложные изыски армянской кухни, но хаш!
Моему воображению представлялось, что прославленный хаш без сомнения должен будет затмить великолепие уже накрытого стола, унизив его до закуски перед главным блюдом. Мои друзья и спутники загадочно отмалчивались и таинственно улыбались, интригуя меня еще больше.  Армен вообще заявил, что даже ему, постоянному жителю Армении поесть хаша удается не более двух раз в год и то если повезет, конечно. Из чего следовало, что хаш это не только очень вкусное, но и очень редкое блюдо, как например акульи плавники или ласточкины гнезда, а значит все страдания по преодолению сложнейшей трехсоткилометровой дороги оправданы, более того, преодоленные мной четыре тысячи километров окупятся райским удовольствием и наслаждением вкушения хаша.
И вот его внесли…
Глубокая керамическая чашка кирпичного цвета, похожая на низенький горшок с толстой стенкой, покоилась на такой же глиняной жаровне и источала тепло, поддерживая в горячем состоянии содержимое чашек-горшков. Такую чашку получил каждый участник трапезы.  Чашка хаша дополнялась тремя скрученными в трубочку и высушенными до состояния сухаря лавашами.
Вижу, что за мной внимательно наблюдает Армен. В предвкушении чего-то необычного, пододвигаю к себе чашку укрытую куском лаваша, грею руки, прикасаясь к ней. Открываю импровизированную крышку из лаваша, пар облаком вздымается вверх, вдыхаю его и вдруг ощущаю очень густой запах  вываренного мяса, костей, сухожилий и чего-то очень странного, копыт что ли? Я почти задохнулся! Я был ошарашен! Моя реакция вызвала неподдельное веселье у Армена и он предложил: «Теперь нужно попробовать на вкус!»
Беру ложку, зачерпываю немного белесой горячей жидкости, не дыша, вливаю себе в рот. Ощущаю вкус абсолютно пресного костно-мясного бульона. Глаза меня тоже не обманули – в бульоне лежала довольно внушительного размера кость с суставом, напоминающим коровье колено, без единого признака мяса. Меня почти постигло разочарование и шок!  Тут вмешался Армен и сказал:  «Есть хаш нужно правильно, я тебя научу сейчас. Вася, делай все как я и хаш непременно станет вкусным!»
 Мы с Арменом сидели напротив и все мои действия должны были быть зеркально-синхронным. Армен вытащил кость из своей чашки, отложил на блюдо и прикрыл куском лаваша, который был крышкой, посолил бульон, попробовал на вкус, добавил еще, положил немного дробленого чеснока, снова попробовал. Я повторил все в точности, как это делал Армен, соразмеряя со своими вкусовыми пристрастиями, вкус бульона положительно изменился. Для усиления аппетита выпили водки. Беру ложку и пытаюсь хлебать бульон вприкуску с лавашем. Армен снова остановил меня: «Не спеши!» Он взял свернутый сухой лаваш и начал крошить его в бульон, то же сделал и со вторым лавашем. Я быстро проделал то же, искрошив в свою чашку сухари из лаваша. После третьего искрошенного лаваша консистенция бульона превратилась в густую кашу, в которой запросто может стоять ложка. Берусь за ложку, Армен снова меня останавливает и показывает, как правильно есть теперь готовый хаш. Такой хаш едят не ложкой, а пальцами, зачерпывая содержимое чашки уже мягким лавашем. Вкус пряного чесночного бульона смягчается тоже лавашем, предавая неповторимый аромат этого восточного неквасного хлеба.
Чувствую, как слипаются пальцы и немного губы. Армен доволен: «Хаш удался!»  и потому, что пальцы с трудом удается разлепить. Постепенно мы съедаем угощение. Телу становится тепло.
 По утверждению Армена хаш очень полезное блюдо, особенно для суставов и обладает снотворным эффектом, что может быть правдой, когда плотно поел и клонит в сон. Оставшаяся роскошь блюд была любезно упакована, чтобы нам   можно было подкрепиться на обратной дороге.
Чувствую, что я на пороге разгадки хаша. Все гениальное просто. Хаш – самодостаточное блюдо. Хаш это явное изобретение пастухов, которые малосъедобные части животного превратили в очень сытное и редкое блюдо. По сравнению с целой тушей быка килограмм в двести, четыре его тонкие ноги явно проигрывают – кожа да кости. Когда хозяин стада забирает быка, пастуху достаются его копыта с лодыжками. Конечно, если быков и других крупнорогатых животных много, то ног тоже много, хаш будет чаще на столе. Чтобы как-то подкрепиться, лодыжки и коленные суставы долго вываривались и оставалось только добавить специи и пряности, за не имением которых приходилось обходиться доступными чесноком и солью. Без лаваша, конечно, конечно, хаша не получится. Но если еще пригубить немного чачи, то точно наступает нирвана.
Что может быть проще хаша? Может быть холодец?
Со временем хаш стал легендарным и загадочным блюдом, о котором многие слышали да редко кто пробовал…

Сентябрь 2014 года, место действия, Армения.