Шёл десятый день апреля

Две пары глаз: зелёные и чёрные — прикованы к одному, недоконченному рисунку. Запах несвежей отвратительной и несоразмерно дорогой еды режет носоглотку еле сдерживаемой тошнотой. Ручка и карандаш быстро меняются местами, погребая бумагу под пигментом и чернилами. Вытянутое лицо на голубом фоне почему-то напоминает мне слезу. Единый порыв промозглого уныния. Ощущение, что это наш общий портрет.
Ни одно слово не разрушает тишины, созданной белым шумом сотни голосов. Ты увлечена этой работой настолько, что я ей завидую. Тонкие длинные пальцы крепко держат карандаш. Но даже он не издает ни звука.
Я не могу поднять головы. Устремить взгляд выше стола — почувствовать боль. Нестерпимо хочется плакать, глаза зудят, а язык, казалось, застрял где-то на уровне щитовидной железы.
Я любуюсь тобой сейчас. Несмотря на нашу общую ненависть к детям, думаю, из тебя выйдет образцовая мать. Если столько заботливого внимания достается маленькому рисунку на клочке бумаги, то ребенок будет с тобой, как под крылом ангела. Ангел? Я редко задумывался над твоим сходством с порождениями Света. Пусть ты и закрепилась в моей голове прочнее моего имени и лиц родных, но ангелом я тебя никогда не представлял.
Голос в моей голове звучит, словно капли, в мертвой тишине разбивающиеся о водную гладь. Голос? В какой-то момент мне стало казаться, что он принадлежит тебе.
Я почти не дышу, стараясь не выдавать своего присутствия. Как глупо, ведь мы оба знаем, что я здесь.
В кафе холодно, хоть на улице и середина весны. Но нас это не волнует. Ты рисуешь, я наблюдаю. Всю свою жизнь я наблюдаю со стороны, не встревая в её размеренное течение. Когда уходили друзья, когда бросали любимые, когда от моего мира откалывался весомый кусок, я бездействовал. Так и сейчас.
Закрываю глаза. Кажется, мои веки скрипнули в этот момент. Тихий вздох. Мы дружим всего пару месяцев, а ощущается, словно не первую сотню лет. Возможно, ты не простишь мне, если я скажу, что люблю тебя. Надо молчать, несмотря на то, что мы оба в курсе. Молчание дает иллюзию того, что это просто мой способ общения. Смешно, если закрыть глаза на тупую ноющую боль в груди и бессонные ночи.
Тебя невозможно не любить. Мягкий нрав, фигуристое тело, тонкая талия, рыжие волосы, зеленые глаза, добродушная улыбка. И, конечно, талант, которым нельзя не восхититься и которому нереально не завидовать. Ты единственная девушка, глядя на которую, я мечтаю о танце с ней. К черту похоть, к черту садизм, к черту этот мир, я хочу танцевать с тобой, быть с тобой, жить с тобой день и ночь. Но это мечты, а они еще ни разу не доводили меня до добра.

Es wird alles nur immer
noch schlimmer und schlimmer.

Лучше пусть все будет как есть. Два часа, а, значит, мне пора. Встаю из-за стола, на секунды прерывая тишину грохотом стула. Перед уходом беру тебя за подбородок, приподнимаю твою голову и ласково целую в лоб. Обмен улыбками. Искренними, доброжелательными, многозначительными и полными печали. Тоска, словно тяжелые капли дождя, лежит на моих плечах и давит, давит, давит...
Тихий вздох. У меня остаются только несколько желаний: быть с тобой и... Другое, немного странное. С того момента, как я узнал, что у тебя есть любимый, а ещё сильнее — с того, когда я понял, что люблю тебя, я грежу о смерти. Пускай меня собьет машина, я ХОЧУ, чтобы меня сбила машина. Ведь тогда все закончится.

Ende gut, alles gut.

Руки в карманах, тело согнуто в крюк, глаза застелены пеленой слёз. Прости мне мои слабости. Включив громкую музыку, не замечаю смену цветов на светофоре, по той же причине не слышу визга тормозов.
***
Дорисовав голубовато-чёрный портрет, ты довольно улыбнулась. Мы ничего не ели, поэтому и платить не было нужды. Собрав сумку и одевшись, ты ушла. За окнами кафе, на улице, пасмурно, но все равно светло. Под твоими ногами трескался тонкий лёд. В лужах отражались многочисленные коробочки типовых домов, дети запускали кораблики в ручьи, птицы задорно пели, восхваляя радость и жизнь, шёл десятый день апреля.