Аттракцион

Все знают о существовании подпольных развлечений: собачьи и петушиные бои, крысиные бега, различные рулетки и всё, что только взбредёт в человеческую голову. Не так давно в захудалых барах, рюмочных, по пыльным городским улицам и среди простых заводских рабочих поползли слухи и о нас, об "Аттракционе ярости".
Днями и ночами напролёт я заперт в пустой комнате, куда периодически заходит один или несколько человек. Посетителю отводят от пяти минут до целого дня, в зависимости от платы. В комнате нет правил и законов, в комнате нет мебели или хоть чего-то, что заставило бы её походить на жилое место, в комнате нет окон. Одна лишь лампочка, словно на виселице, свисающая на толстом проводе с потолка; и я - до смерти напуганный ребенок, посаженный там, чтобы терпеть боль и унижения. Первые посетители злились, что я не смотрю им в глаза даже после нескольких приказов, детский лепет о моей врожденной слепоте тонул в их криках, шлепках пощечин, гулких звуках ударов и в моем собственном плаче. Никто из них, узнав о том, что я слепой, не остановился. Напротив, помимо побоев, пошли издевательства.
Помню, однажды пять человек доплатили и пронесли с собой немного кипятка. Я испугался топота нескольких пар ног, и сразу вжался в стену, прижав руки к груди. Чья-то рука властно схватила за запястье. Меня швырнули на пол в середине комнаты, пока я непонимающе крутил головой, тщетно пытаясь услышать, откуда придёт удар, они стали поочередно обливать меня. Не уверен, что было хуже: страх из-за неизвестности или сама боль от ожогов. Я в панике метался в их плотном кольце, но каждая попытка вырваться из круга увенчивалась ударом увесистого сапога по голове или ребрам, а просьба остановиться - новым обливанием. Когда же кипяток кончился, меня усыпали ещё большим количеством пинков и ударов. Бьют обычно выше пояса, поэтому если я пытаюсь прикрыться, то на утро в синяках ещё и руки. Это жестокая игра, как у кошки с мышью, мне дают шанс защититься лишь для того, чтобы подлить масла в огонь. Скучно бить того, кто не реагирует вовсе; страшно – того, кто может ответить. Я же просто ребенок, чьи хрупкие надежды избежать боли ломаются так же легко, как и его кости.
Вскоре пошла традиция: прежде чем начать бить в полную силу, посетитель оглушал меня, ударив по ушам с двух сторон. Я закрывал голову руками, но так было лишь хуже: били, как только на ум приходило - обо все четыре стены, об пол. Пройдя через это, я терял сознание. Не знаю, заметили ли это хоть раз.
На ночь наш "Аттракцион" закрывался. Отец заходил в комнату, прижигал мои ссадины, приносил мне немного еды и воды. Я знал, что его бесполезно умолять о прекращении этого чёртова колеса гнева и боли, поэтому просил лишь об одном - не дать убить меня. И он не давал. Не потому, что чувствовал наше родство и переживал за меня, просто "Аттракциона" - его основного заработка - не будет без меня. Да и сам отец был частым клиентом. Ему нравилось слушать мои крики и мольбы, им всем нравилось, хоть большинство и пыталось меня заткнуть. "С каждым днём ты всё уродливее из-за увечий", - обычно этим заканчивался мой рабочий день. Я не спорил с отцом, в конце концов, он может видеть, кто красив, а кто нет. Он не раз говорил, что я урод и убийца. И он прав, ведь, по его словам, я убил маму при рождении. Убил, а сам оказался глупым, некрасивым, да ещё и слепым ребёнком. Я каждую ночь молю её о прощении, но, скорее всего, её дух также зол на меня.
По ночам, оставаясь в одиночестве, я думаю о побеге, но с горечью понимаю, что он невозможен. И даже если я сбегу, то буду абсолютно бесполезен для людей и умру от голода. Под такие размышления тяжело заснуть, но я уже привык. Во снах меня преследует один кошмар: ощущение холодного лезвия, поглаживающего плоской стороной по щеке, а затем его же, вонзающегося мне под ребра и болезненно разрывающего ткани. Я кричу во сне и наяву, резко просыпаясь в холодном поту. Я тихо вою от бессилия: смерть пугает меня, хоть и является единственным путём побега. Я закрываю глаза и мечтаю о том, как выбираюсь из своего истерзанного тела, как из старой грязной одежды; как лечу куда-то вверх, в тот самый рай, о котором слышал в раннем детстве; как я вижу всё и вся вокруг, освободившись из телесного плена; как я встречаю маму, как она обнимает меня и шепчет, что давно простила... Однако затем я даю волю разуму, который напоминает, что убийцам нет места в раю. Я боюсь, умерев, вновь попасть сюда, но уже без единого шанса на спасение.
Однажды к нам заглянул поздний посетитель. Дело шло к полуночи, отец уже обработал мои раны. Заплатив вдвойне, он зашёл в комнату. Я сидел у стены, опираясь на неё спиной, думал о своём, наслаждаясь передышкой. Когда дверь с привычным скрипом открылась, я поднял голову и виновато, как обычно при разговоре с отцом, улыбнулся:
- Папа, это ты? Ты принёс мне воды?
- Нет, малыш, уж извини, - мужской голос был незнакомым, но очень приятным.
Посетитель присел передо мной. Я задрожал в панике: если прижали к стене, тебе конец - больше не выбраться. Пока я в мыслях судорожно перебирал варианты, куда ударят первым делом, мужчина положил ладони мне на щёки. Я вздрогнул, не на шутку испугавшись, и умоляюще посмотрел перед собой:
- Пожалуйста, не убивайте меня... - беспомощно прошептал я, безумно боясь происходящего.
Он лишь усмехнулся и крепко обнял меня. Я удивленно округлил глаза и всё так же боязливо приобнял его. По коже бегали мурашки, внутри всё трепетало. Никто раньше не обнимал меня, это новое чувство было божественным. Я ощутил тепло и, пусть, оно принадлежало чужому, не знакомому телу, моей душе вдруг стало легко. В ту секунду я был так же окрылен, как в своих мечтах. Казалось, я уже касаюсь мягких, пушистых, немного влажных облаков рукой. На глаза навернулись непрошеные слёзы счастья. Неужели он не обидит меня? Может, он заберёт меня отсюда? Пришёл ли конец моим мучениям? Ответ заставил ждать себя не долго...
Внутри всё ужасно болело, я не мог пошевелиться и лежал на полу, как безвольная сломанная кукла. В глазах застыли слёзы боли, растворившие призрачное счастье в солёном жгучем тумане. Мои мечты меня жестоко обманули: на секунду я почувствовал освежающий ветерок свободы, однако реальность сбросила меня в тот самый ад без спасения и выхода. Почему я был так наивен?
Следующие дни я провёл словно в коме, тело реагировало на боль и плакало, и произносило что-то само, без моей воли. Я же ждал. Ждал возвращения того мужчины; ждал, когда он вновь обнимет меня; жаждал того, пускай от начала и до конца ложного, ощущения близкой свободы, полёта в поднебесье. Он пришёл только через две недели в то же время. Узнав его голос, я сам кинулся ему на шею и... ничего не почувствовал. Была лишь ледяная пустота и его приглушенный смех. Сердце кольнуло от разочарования, я больше никогда не буду свободен, как в той мимолётной мечте, всё кончено. Внутри меня что-то умерло. Он такой же: он не хочет помочь мне, не хочет спасти меня. Я всё придумал. Клиент на то и клиент, что ему нужно лишь удовлетворение его потребностей. Почему я понял это только сейчас? Глаза застелили слёзы, боль от многочисленных разрывов внутри росла, старые и новые раны плакали кровью в унисон, но даже столь сильной боли было не прорваться сквозь всепоглощающую пустоту и ощущение безысходности:
- Мамочка... мамочка, пожалуйста, солги, что простила меня... - с трудом прошептал я, теряя сознание.