Глава 9

- Ты говоришь, что не пьёшь вина? – спросил Пилат, когда они разместились возле стола, - Почему же?
- Оно затмевает разум, разве это не очевидно? – удивился Иешуа.
- Нет, не очевидно, - не согласился префект, - на меня вино действует ободряюще.
Понтий Пилат взял кувшин и наполнил две чаши. Затем он поднял свою вверх, показал глазами, что то же самое следует сделать и Иешуа.
- Во славу Юпитера и его наместника на земле – божественного римского цезаря Тиберия Нерона!
Понтий Пилат внимательно следил за реакцией Иешуа. Он был уверен, что сейчас тот поставит чашу и скажет что-то вроде «нет бога, кроме бога», или что-то в этом духе, что префект так много раз слышал от иудеев. Однако на удивление, мессия одобрительно кивнул, пригубил вино и поставил чашу на стол. Префект даже застыл на какое-то время, не веря своим глазам. Еврей выпил во здравие римского цезаря – бога на земле?!
- Ты удивлён? – опять улыбаясь, спросил Иешуа.
- Ты не еврей, - подтвердил свой вывод Пилат и осушил чашу.
Будто подчёркивая его слова, Иешуа отломил приличный кусок свежего ароматного хлеба и отправил себе в рот. До наступления Песаха, а это будет только завтра, ни одного еврея не заставишь съесть ничего, кроме мацы – этих сухих, отвратительных, пресных лепёшек, которые они едят в посты и в свои субботы.
- Такое ощущение, префект, что ты делишь людей на две части: евреи и не евреи, – сказал Иешуа, прожевав хлеб, и запив его небольшим количеством вина.
- А ты считаешь всех одинаковыми? – поинтересовался Пилат.
- Нет! Конечно же, нет! Но, это разделение куда более разнообразно, чем ты для себя решил. В конце концов, если бы римляне делили людей на римлян и не римлян, то ты никогда бы не достиг столь высокого положения, как сегодня!
Префект удивился точности этих слов. Нежели Иешуа знает о и его родословной? Действительно, Понтий Пилат был германцем, ещё в юности поступившим на службу в римские легионы, благодаря чему и находился сейчас здесь на должности римского наместника. Он сам был внебрачным сыном германского короля Майнца Тира, и так случилось, что теперь он был женат на незаконнорожденной дочери императора Тиберия, – Клавдии Прокуле. Но, мессия сейчас явно не понимал разницы между германцем и евреем.
- Ты сравниваешь несравнимое, - махнул он рукой, даже не пытаясь ничего объяснять в этом плане, - ты явно не еврей, и хотя мне не понятно пока, почему ты называешь тех двух иудеев своими братьями, это даёт тебе шанс избежать многих неприятностей.
- Неприятностей, уготованных специально для евреев?
- Именно, - префект поднял указательный палец вверх, – быть здесь не евреем выгоднее хотя бы потому, что тогда тебе не грозит распятие.
Здесь Понтий Пилат действительно был прав. Распятие, которым так прославились римляне, было казнью исключительно для рабов. Она была настолько жестокой по своей сути, что для римлян считалась слишком недостойной, несмотря на то, насколько сильно они провинились. Позже, читая учебники истории, люди будут воспринимать распятие, как нечто вполне обычное для римской империи. Однако справедливости ради надо сказать, что оно применялось намного реже, чем может показаться по выдумкам историков. Учитывая весь нечеловеческий ужас этой казни, к ней приговаривались только рабы, причём за самые тяжёлые преступления. Можно вспомнить историю с казнью спартанцев, - восставших гладиаторов, - это красноречиво отражает  отношение римлян к распятию. Да, в Иудее прокуратор мог приговорить к нему практически кого угодно, ибо для Пилата, как, собственно, и для императора Тиберия, племена, населявшие эти земли, были всего лишь дикими животными, что нисколько не отличало их от рабов.
- Так объясни же мне, - перевёл разговор на другую волну префект, - почему ты не любишь заглядывать в будущее?
Иешуа недовольно поморщился, будто показывая, что эта тема для него одна из самых неприятных.
- Если ты не знаком с некоторыми знаниями, Пилат, то, как бы я не старался, я просто не смогу объяснить тебе этого так, чтобы ты понял. А чтобы ты понял, нам надо провести в беседах и всяких приключениях месяцы и годы. И как же мне быть в таком случае?
- Ты просто попробуй, - настоял Пилат.
- Что ж… Тогда отвечу просто, как оно и есть. Нет никакого будущего, прокуратор! Его не существует, следовательно, как можно заглянуть туда, где ничего нет?
Пилату не понравился этот ответ. Мало того, что он не был согласен с Иешуа, он ещё и заподозрил, что мессия просто пытается провести его, чтобы не раскрывать какого-то только ему ведомого секрета.
- А как же тогда объяснить вещие сны? Или предсказания оракулов? Ты хочешь сказать, что оракул – мошенник?
- Нет, оракул – не мошенник, и ему дано предсказывать будущее по-настоящему.
- И? – раскинул руки Пилат, указывая на то, что Иешуа попался на противоречии самому себе.
- Существует бесконечное множество вариантов будущего, пока оно не свершится для нас. Пророки, оракулы, маги видят всего лишь один вариант. Какой же смысл тогда доверять им своё собственное будущее? Это делает нас беднее в миллионы раз одним только словом!
- Но, они видят тот единственный вариант, который случится!
- Разве? Ты говоришь так уверенно, будто у тебя есть доказательства! А что насчёт другого мнения, что случается именно тот вариант, который они предвидели?
- В этом есть разница? – не понял Пилат.
- Ги-гант-ская, - растянул Иешуа, подчёркивая значимость своего утверждения, - оракулы будто фиксируют будущее, лишая людей выбора, который на самом деле не имеет пределов в своём разнообразии. К тому же, девяносто девять предсказателей из ста – обыкновенные проходимцы, которых надо пороть, пока из них не вылетит вся эта дурь.
Сказать, что такой взгляд был неожиданным для Пилата, - не сказать ничего! Если всё в империи строится вокруг богов, более того, в империи, где сам цезарь – бог, то кто, если не оракулы, ближе всех к этим богам? И здесь, на Земле, и там, в небесах, где делят между собой власть боги, предсказатели являются свидетелями. Не потому ли со стороны они так часто выглядят сумасшедшими, и ни это ли есть прямое доказательство их глубокого потрясения от соприкосновения с непостижимым, божественным? С другой стороны, как кость в горле, застряло в голове слово «проходимцы». Префект одним взглядом окинул свою жизнь, как бывало, смотрел он на битву своего легиона с удобной возвышенности. Проходимцев в этом странном мире полно, это действительно так. Иешуа был прав. Вот сейчас Понтий Пилат, превозмогая головную боль от сухой и нестерпимой иерусалимской жары, как в тюрьме ждёт дня, когда он сможет, наконец, отбыть в Кесарию. День пути, и он в Риме. Пусть в ненастоящем, пусть на другом конце света, но в Риме… А что в Риме? Там и есть больше всего проходимцев. Но, какое право смешивать богов и людей имеет этот наглец? И тут Иешуа, будто читая с листа расписанные воображением префекта образы, как-то невзначай и немного печально добавил:
- Даже среди богов есть проходимцы, вот в чём всё дело… Можешь ли ты отличить одного бога от другого, Всадник «Золотое копьё»?
Пилат не стал машинально отвечать «конечно». Он наклонил голову, глядя на мессию под каким-то неестественным углом. В его глазах было полно размышлений, отчего взгляд пробивал Иешуа насквозь и фокусировался на придуманном воображением мутноватом полупрозрачном экране перед глазами. Правда, как можно отличить одно от другого, если ты никогда не видел любого из них?
Всё это… тяжело это всё… Понтий Пилат просто физически ощущал, как какая-то невидимая плита неумолимо ложится на его плечи всё большей частью своего веса. Зачем это всё ему? Так бывает во время отвратительного сна, когда ты осознаёшь, что спишь, и пытаешься проснуться. Просто открыть глаза, и от всего этого клубка проблем и неприятностей, что как на ось накрутились на сюжет сна, не останется даже дымки… Очень жарко, и к тому же вино…
 - Разве и оракул может ошибиться? – спросил он.
- Вот поэтому я и не люблю смотреть в будущее, прокуратор, - завершил объяснение мессия.
Пилат вспомнил, как неделю назад там, в Кесарии, Марк льстил ему, восхваляя красноречие префекта. Он вспомнил, как казалось, красиво он говорил перед тем, как убить того несчастного еврея. Кстати, он даже не спросил его имени. Почему-то сейчас он вспомнил про эту незаметную деталь. А сейчас он смотрел на Иешуа, как дикий бедуин на Сады Семирамиды. Он вдруг ощутил себя варваром, даже захотелось зарычать от злости, что последовала за этим осознанием. Как он это делает? Почему каждое его слово весит, будто каменная глыба? Кто же он, боги?
Понтий Пилат сделал глубокий вдох, расправив грудь и спину.
- Значит, ты отказываешься говорить со мной о будущем?
- Я не отказываюсь, прокуратор! Я советую не связываться с предсказаниями. Но, здесь господин ты, поэтому и решать тебе. Если ты прикажешь мне, я скажу, что увижу, но… имей в виду, как я скажу, так и будет! И ты уже ничего не сможешь изменить.
- А пока не услышал, могу? – спросил Пилат на всякий случай.
- В этом всё и дело! Пока я не сказал, всё в твоих руках.
Префект задумался. Узнать будущее – это всегда очень соблазнительно. Странное дело, но для большинства людей прошлое и будущее одинаково туманны и загадочны. Пилат, как и многие, не был любителем истории, разве что его жена, Клавдия, увлечённая чтением книг, то и дело рассказывала ему всякие истории из прошлого. Он слушал эти рассказы, как легенды или мифы, скорее просто для развлечения. Но, почему же люди всё время жаждут узнать именно будущее? Потому что это несёт на себе отметину мистики, в этом чувствуется рука богов…
- Я видел сон, - решил поделиться с Иешуа Понтий Пилат, - и он очень обеспокоил меня. Я знаю, что такие сны не бывают обыкновенными, я чувствую какое-то предзнаменование. Ты можешь помочь мне понять, что хотят сказать мне боги?
- Рассказывай, префект! Я постараюсь.
Пилат рассказал сюжет сновидения про льва, лань и змею. Иешуа внимательно выслушал рассказ, не отрывая своего взгляда от глаз прокуратора. Когда же тот закончил, мессия поднял руки, улыбнулся, от чего Пилату стало вдруг легче, и произнёс:
- На твоём месте я бы не переживал так по поводу этого сна, прокуратор! Ты по праву принял его на свой счёт и посчитал, что лев – это ты. Оно так и есть, без сомнений… но в сновидении лев – это твоя империя, а не ты. У империи есть цели – это лань. И у неё есть враги, один из которых – та самая змея, враг скрытный, мудрый и коварный. И эта змея однажды нанесёт свой удар, который помешает твоей империи достичь цели. Ты всего лишь префект, поэтому твой сон должен волновать скорее цезаря, нежели тебя.
- Тиберия? – воскликнул Пилат, – мне следует сообщить об этом сновидении цезарю Тиберию?
- Нет, вовсе не следует, - покачал головой Иешуа, - императорам снятся свои сны. К тому же, Тиберий тут не самый главный персонаж. Я бы лучше рассказал это Титу.
- Титу? Какому Титу? – удивился Понтий Пилат, но Иешуа в ответ на это только махнул рукой, и выглядело это как какое-то непонятное префекту разочарование,  - тогда зачем боги послали мне это предзнаменование? И кто же является этой змеёй, Иешуа?
Мессия знал ответ, префект видел это по его застывшему взгляду, в котором читались раздумья: сказать или нет?
– Ну же! Что ты молчишь?
Иешуа пристально посмотрел Пилату в глаза, наклонился вперёд, чтобы достать его своей рукой, и аккуратно потряс за плечо.
- Ты действительно ничего не понимаешь? Посмотри вокруг, прокуратор! Посмотри внимательно! Неужели ты так увлёкся этой своей жизнью, что совсем ничего не замечаешь?
Префект отклонился назад, чтобы Иешуа убрал руку с плеча. Он с непонимающим видом стал оглядываться вокруг. Каменные стены резиденции, стол, скамьи, фруктовые деревья, белые одежды мессии… Что он должен был заметить?
- Я не понимаю тебя, - с тревогой в голосе ответил префект.
Иешуа улыбнулся, откинулся назад и полез под одежду. Он достал оттуда странную округлую ярко раскрашенную деревянную статую, покрутил её перед лицом Пилата и поставил на стол.
- Может быть это тебе поможет?
Пилат взял статую в руки. Это было изображение женщины в платке и красочных одеждах, которых Понтию Пилату не приходилось видеть никогда в жизни. Ему показалось, что она из другого мира. Вдруг он заметил, что фигурку разделяет шов посредине, будто её можно было открыть. Он вопросительно посмотрел на мессию. Тот же без слов кивнул, мол, открывай! Пилат повернул верхнюю часть статуи, и она разделилась. Он с любопытством заглянул внутрь и увидел ещё одну, точно такую же статуэтку.
- Что это за идол? Чья-то богиня плодородия? – спросил он Иешуа, вытаскивая изнутри следующую фигурку.
- И богиня плодородия тоже, - улыбнулся мессия, - но это не всё!
Пилат покрутил фигурку и увидел, что та тоже разделяется. Он стал доставать и открывать фигурку за фигуркой, пока на столе не выстроился длинный ряд статуэток, каждая чуть меньше другой. В конце концов этот ряд завершила совсем маленькая цельная фигурка размером меньше мизинца. Все идолы были как две капли воды похожи друг на друга, разве что различались размерами.
- Диковинная вещь! – воскликнул префект, – так что же это такое?
- Это детская игрушка из Гардарики. Гардариканцы называют её матрёшкой. Она символизирует сразу несколько важных сутей, главная из которых, - бесконечность. Кто-то видит в ней бесконечность жизни, а кто-то – бесконечность во всём, что есть в этой жизни. Одна в другой, одна в другой, одна в другой… Тебя это не наталкивает ни на какие мысли?
Пилат неопределённо пожал плечами, продолжая рассматривать выстроенных в ряд матрёшек.
- Забавно, но я не понимаю, к чему всё это?
- Вот в этом всё и дело, Понтий Пилат! Складывается впечатление, что только гардариканцы это и понимают! Хотя, вас всех трудно винить в непонимании: вы же все спите сладим сном, и не желаете просыпаться! А во сне пойди разбери, что есть что! Да и бог с вами! - Иешуа собрал статуэтки обратно, и поставил матрёшку перед префектом, – возьми на память, когда-нибудь она откроет тебе свой секрет.