Имя этому солнцу - Любовь...

– Зина, Зинка-а-а!

Она убегала по мокрой от росы траве от рыжеволосого смеющегося парня, взвизгивая, когда холодные капли попадали выше колен. Пушистая косичка хлестко ударила по лицу догонявшего, когда Зинка, радостно смеясь, внезапно резко развернулась. Тот не растерялся и поймал за эту косичку задорную девчонку, притянул к себе и обнял крепко-крепко, как только мог.

– Ты выйдешь за меня? – прошептал паренек в ухо разгоряченной от бега девушке.
– Еще рано мне, – отшутилась та, хотя душа взлетела и кувыркнулась в небесах.
Паренек было расстроился, но, взглянув в лучистые серые глаза, увидел в них млеющую от счастья душу и мигом успокоился.

Был сорок шестой год. И хотя только-только отгремела война, они были полны надежд на светлое будущее, которое, как им казалось, было не за горами. Несмотря на голод и разруху, на страшные потери, радость людей нельзя было смыть  никакими невзгодами. Они отстояли свою страну! Они положили конец жестокой и кровавой бессмыслице под названием война!

Зинаида Викторовна очнулась от воспоминаний, заслышав звук поворачивающегося в скважине ключа.
– А вот и Лидочка пришла, – улыбнулась старая женщина.

Лидочкой была полноватая некрасивая женщина с серым от недосыпания лицом. Она приходилась внучкой Зинаиде и ютилась с ней в скромной «двушке», отличавшейся маленькими комнатушками и нулевой звукоизоляцией. Ей было за тридцать, но женщина не оставляла надежды выйти замуж и уехать подальше отсюда.

Сухо кивнув обрадовавшейся ей пенсионерке, Лидочка прошла на кухню и принялась греметь мисками. Настроение было преотвратительным – сегодня она опять поцапалась с коллегой, таким же кассиром в супермаркете, как и она. Яблоком раздора стал молоденький охранник – мускулистый крепыш с душой ребенка. Коллега была симпатичной женщиной, к тому же со сносной фигуркой, Лидочка ей явно в этом проигрывала. Слово за слово, и вот они уже переругиваются прямо на рабочем месте, едва ли не выцарапывая друг другу глаза. Получив выговор и угрозу в следующий раз уволить, Лидочка потряслась домой в забитом людьми трамвае.

Хмуря тонкие, неаккуратно выщипанные брови, Лидочка наблюдала за тем, как ужинает Зинаида Викторовна. В ней боролось отвращение с выгодой. Она подумала о том, что если она будет хорошо ухаживать за бабкой, то квартира по завещанию достанется ей. Лишь бы наследничек не объявился – отец-то гулящий был. Однако можно было насобирать и на некоторую жалость к пенсионерке, если тщательно поскрести по стенкам душонки.

Вздохнув, Лидочка принялась кормить из ложки Зинаиду Викторовну, периодически дуя на суп.

«Все тут провоняло старухой, сил моих нет», - горестно текли мысли женщины в серое никуда. – «Когда же она помрет от старости»…
– Вот умница внучка, знаешь, как старушке угодить.

Как мало надо человеку для счастья! Внимание родного человека, его присутствие рядом – и все, и не надо дорогих подарков, шмоток от кутюрье. Да, другими были люди, другими были и жизненные ценности.

Совершив необходимый минимум домашних дел, Лидочка завалилась на диван с яблоком в одной руке, с глянцевым журналом в другой, напрочь позабыв про Зинаиду Викторовну. С одной стороны она люто ненавидела подобные журналы – они только бередили душу, напоминали о вопиющей несправедливости судьбы, когда она, Лидочка, должна быть на месте красоток на яхтах. С другой, они позволяли уплыть в мир грез, эту благословенную страну, в которой каждый человек хоть раз да бывал.

А Зинаида Викторовна занималась тем, чем занимаются самые обычные российские бабушки. Она вязала. Пусть глаза не так зорки, а руки не так подвижны. Пусть. Пенсионерка благодарила Бога за то, что еще двигается, и не стала обузой для внучки. Умереть тихой и безболезненной смертью, не доставляя никому хлопот, – вот было ее желание. Конечно, одиноко ей было на старости лет, когда даже внучка обращает на нее не больше внимания, чем на глянцевые журналы. Но старушка так беззаветно любила свою кровиночку, что прощала ей все. Да что там прощала, она даже не обижалась на нее, понимая, что у молодежи совсем другие интересы и взгляды, и что им совсем не до старичков, как она полушутя-полусерьезно называла всех, уже проживших свое.

Так и проходил день за днем, неторопливо и обычно, и ничто не нарушало привычный распорядок дня, даже не самые благовидные мысли Лидочки.

Зинаида Викторовна скучала в одиночестве, то принимаясь за вязание, то за вышивку, но глаза быстро уставали. То почитывала временами старые томики Чехова, Бунина, Куприна семьдесят шестого года выпуска. А то просто сидела, замерев, и придавалась воспоминаниям.

А что Лидочка? Лидочка все так же цапалась с коллегой, втайне от начальницы, но уже не из-за охранника, а так, из спортивного интереса. Ну не оставлять же последнее слово за этой мымрой, не правда ли? Охранник тихо курил в сторонке, поражаясь стервозности и склочности некоторых баб. Лидочка быстро к нему охладела, едва узнав, что он уже женат, ездит на старенькой «шестерке» да к тому же воспитывает четырехлетнего сына.

Вскоре надежды Лидочки выцепить из толпы ну хоть какого-нибудь ухажера увенчались успехом. Кавалер был хорош собой, статен, немного лысоват, но это было не страшно. Даже возраст под сорок не испугал женщину.

Словно майская роза расцвела Лидочка. После работы она неслась на свидания то в парк, то на каток, то в кино, оставляя в надоевшей до оскомины квартирке и скучавшую по ней пенсионерку, и пыль на полках, и протекающий на кухне кран. Стоит удивляться, как она еще не забывала покормить Зинаиду Викторовну.

Вскоре засидевшаяся в девах женщина была по уши влюблена в Павла Сергеевича, Пашеньку, как ласково она его называла. Они разговаривали о чем угодно – о Лидочкиной семье, с кем она живет, есть ли еще родные. Ослепленная долгожданным счастьем влюбленная дурочка все как на духу рассказывала ухажеру, не обращая внимания на то, что сама о нем практически не знает ничего. Намерения Павла были прозаическими – какая-нибудь квартирка и получение гражданства, так как он был на полулегальном положении. А гражданство проще всего получить, женившись на влюбленной простушке из желаемой страны.

Зинаида Викторовна все чаще оставалась в одиночестве. Все чаще она пересматривала старые письма и фотографии, вытирая соленые слезы, катящиеся по морщинистым щекам.

***

Через три недели Лидочка набралась храбрости пригласить его на квартиру, благо Павел был такого же достатка, как и она сама, так что было не стыдно. Ну разве что самую капельку – за бабку. И хотя она взяла с нее обещание не выходить из своей комнаты, все получилось как всегда напрекосяк. Зинаида Викторовна вышла лично встретить «Лидочкино счастье», которое ей сразу не понравилось. Она заметила, как Павел словно бы оценивал квартиру, будто прикидывая какую выгоду можно получить.

Впоследствии старушка и внучка не раз ссорились на эту тему. Все заканчивалось тем, что Лидочка разбрызгивала слезы и в порыве злости кричала на внимательную бабку, обвиняя ту в эгоизме, нежелании принять ее выбор. Зинаида Викторовна старалась не повышать голос, но не выдерживала и тоже распалялась, доказывая нехорошие намерения Павла, в конце грозясь поменять замок и не пускать внучку, когда та с ним.

В какой-то момент Лидочка психнула, собрала чемоданчик вещей и укатила на трамвае к возлюбленному. Надо сказать, ее удивил несколько прохладный прием, а ведь она втайне надеялась на распростертые объятия и жаркие поцелуи.

Предсемейный быт захлестнул с головой. Вместо гуляний под луной Лидочку ждала гора нестираной одежды, рваные мужские носки и готовка борща в спешном порядке после рабочей смены. Да, были и знаки внимания, и намек на ухаживания, но женщине показалось, что Павел относится к ней с некоторой прохладцей, которая стала намного уловимей после того, как Лидочка рассказала о своей ссоре с бабкой.

Через полторы недели Лидочке вконец осточертела эта жизнь. Чувства поразили женщину, ведь она раньше думала, что нет жизни хуже, чем у нее до встречи с Павлом. То ли интуиция, наконец, смогла достучаться до серого вещества, то ли еще что, но она решила, что пора возвращаться, о чем и сказала Павлу. Тот нахмурился, поцеловал в лоб и сказал, что позвонит. Женщина аж опешила. И это все?
Колесики чемоданчика загрохотали по щербатой бетонной лестнице подъезда.

***

Замок все никак не хотел проворачиваться. Лидочка боялась того, что она увидит за дверью, ведь она бросила старушку одну! Нечто похожее на угрызения совести заскреблось в душе.

– Ты чего это там копошишься, а? – из-за двери слева выглянула соседкина голова в бигудях и с нахмуренным лицом.
– А…домой возвращаюсь, - растерялась женщина.
Соседка опустила взгляд на чемодан и скривилась.
– Бабку-то твою увезли на скорой. Поговаривают, сердечный приступ.
– Как? Когда?
– Неделю назад, вчера только привезли. Ты вон Аньку спроси, она все знает. – голова исчезла за дверью, оставив Лидочку в ступоре.
Женщина немедленно постучалась в дверь справа – замок у соседей вечно не работал.
– Не грохочите, перебудите всех, – позевывая, проговорила двадцативосьмилетняя девушка, но, едва различив в визитере Лидочку, втащила ту за дверь вместе с чемоданчиком.
– Ты где была? Обыскались уже все. Как ты могла бросить Зинаиду Викторовну одну, она же старенькая! – укоризну в голосе можно было есть ложками.
– Не намерена рассказывать о своей личной жизни.
От такого сухого тона Аня растерялась. Но ведь ничего не сделаешь! Девушка покачала головой и сказала, что у старушки был сердечный приступ, еле откачали.
– Хорошо стены тонкие и слух у меня неплохой, я услышала грохот и побежала к вам. На стук и крики никто не отзывался, я поняла – дело неладно. Прости, замок пришлось выломать, но ты не беспокойся – затараторила девушка, увидев недовольное лицо женщины, – мы уже поставили новый. Держи ключ. За твоей бабушкой я вчера съездила, одну ее не отпускали, а дольше уже нельзя оставаться там.
– Спасибо, – сказала Лидочка просто из вежливости.

Позже Аня шепотом – чтобы не разбудить уснувшую старушку – объяснила назначение всех баночек и скляночек, теснившихся на полке, и время их приема.
После ухода соседки Лидочка присела на старый диван и задумалась. Что она испытала в момент, когда узнала о сердечном приступе впервые? Мимолетную радость, облегчение, стыд от таких мыслей и еще что-то не поддающееся определению.

Дни потекли как обычно: работа-дом-работа. Только возникла некоторая стена отчуждения между старушкой и женщиной. Еще к обычным обязанностям Лидочки добавился более тщательный уход за Зинаидой Викторовной. Приходилось следить за приемом лекарств, выносить горшок и обмывать бабушку, которая теперь практически совсем не двигалась. Роман с Павлом был вялотекущим, никаких кардинальных перемен вроде предложения руки и сердца не предвиделось. Зато теперь никто не мешал приглашать того домой. Теперь раз в неделю Лидочка принаряжалась, красилась посильнее, пытаясь за хвост поймать ускользающие годы, и птицей выпархивала на площадку после долгожданного звонка в дверь. Павел давно перестал быть идеалом, но женщина успокаивалась пословицей о выгодности синицы в руке.

***

Грязные горшки и старческий запах в квартире стали обыденностью, до ужаса раздражавшей Лидочку. Первое ошеломление прошло, и вот уже с полгода она маялась обязанностью сиделки. Но чего не сделаешь для достижения цели!

Как-то, возвращаясь с работы, Лидочка столкнулась с выходившим из дверей их квартиры солидным мужчиной за сорок и в галстуке. За объяснениями она пошла к Ане – после того случая девушка присматривала за старушкой пока женщина была на работе. Оказалось, это был нотариус, которого Аня вызвала по просьбе бабки.
Не веря своему счастью, женщина пригласила к себе Павла, просто посидеть и насколько возможно отметить это событие. Она вроде и не собиралась ничего говорить, но уже после второй рюмки припрятанного дешевого коньяка и умело заданных вопросов раскололась. Павел стал болтать оживленней, вовсю веселил женщину и ушел в одиннадцатом часу в хорошем расположении духа. А Лида пошла выливать горшок.

После того дня женщина стала более расслабленной и в то же время более нетерпеливой. «Скоро, скоро, скоро», - вертелись слова в голове на манер прилипчивого мотивчика. Горшки еще больше стали раздражать, вкупе с еженедельным обмыванием бабки превращаясь в настоящий ад. Женщине думалось, что именно по этой причине их отношения с Павлом топчутся на месте – он не хочет отвлекать ее, да и неохота жить с женщиной, возящейся с бабкой в провонявшей старушатиной квартире. Месяц Лидочка терпела, подбадривая себя песенкой «скоро, скоро, скоро», а потом села и все осмыслила.

***

В один из дней Зинаида Викторовна пожаловалась на боли в сердце – сказывалось регулярное увеличение дозы лекарства заботливой внучкой.

– Ничего-ничего, все пройдет, надо только лекарство выпить, – Лидочка была сама любезность, накапав капель больше, чем положено.
То же самое повторилось и вечером.
Напоив лекарством, Лидочка уложила бабку в постель – отдыхать. Та не переставала жаловаться на боли.
– Все пройдет, не волнуйся.
И ушла на кухню греметь мисками.
В девятом часу бабке стало совсем плохо.
– Скорую, внученька, скорую вызови, плохо мне совсем, – невнятно выговаривая слова чуть перекосившемся в уголках ртом, еле произнесла Зинаида Викторовна.
Лидочка соизволила набрать «03» только минут через пятнадцать, а приехала та через все пятьдесят, но все равно сравнительно быстро.
– Скорее проходите, – суетилась Лидочка, – ну что ж вы там, человеку плохо!

Бригада госпитализировала Зинаиду Викторовну, увозя на белой машине с мигалками еще и внучку с вещами первой необходимости. Устроив бабку в больнице и просидев по приличию допоздна, ночевать женщина вернулась все же в свою квартиру. Ночью ей снилась так и не пришедшая в сознание старушка с пищащим устройством измерения пульса и устрашающие ряды капельниц с прозрачными трубками.

А на следующий вечер Лидочка как всегда выпорхнула навстречу Павлу.

– А где Зинаида Викторовна? – сразу подметил изменения мужчина.
– В больнице, вчера госпитализировали.
– Сочувствую, – дежурно утешил Павел.

Лидочка только понурилась, стараясь не переиграть.
– А у меня для тебя новость, но вот теперь не знаю, стоит ли все вываливать на тебя, ты ведь так расстроена, – будь Зинаида Викторовна в сознании, она бы процедила: «Лицемер».
- Что ты, я все выслушаю, мы ведь давно знаем друг друга. Сказал «а», говори и «б».
Мужчина припал на одно колено.
– Лидия Вячеславовна, выйдешь ли ты за меня замуж?
Уже когда Павел припал на колено, в сердце Лидочки начала подниматься волна радости, а после слов так вообще от приступа эйфории женщина чуть не потеряла сознание. Устояв на ногах, она бросилась с визгом обниматься.
– Да-да-да, конечно да!

Распрощались они поздно ночью, поэтому Лидочка встала поздно, благо выходной был. Вспомнила про бабку.
«Надо наведаться для приличия»
В отделении она встретила лечащего доктора, который, шевеля усами, отозвал ее в сторонку.

– Как она?
– Лидия, мне вас очень жаль, но…

Эта незавершенность в голосе была красноречивей всех слов.

– Она в себя пришла под утро и попросила листок с ручкой. После ей опять стало плохо. Больше она не приходила в себя, а около десяти утра мы отключили все приборы. Инсульт, м-да-с.
Лидочка напустила побольше слез в глаза и приняла жалобный вид.
– Крепитесь, – пошевелил усами доктор. – Она просила передать вам это, – он протянул сложенный вдвое листок.
– Благодарю, – прошептала Лидочка и отвернулась.

***

Уладив дела с перевозкой и всеми формальностями, Лидочка сидела в пустой квартире, в соседней комнате стоял гроб с телом. Только что ушла полиция, написав протокол, ушел и нотариус; осталось дождаться катафалка. Тут раздался звонок в дверь.

– Ты как? – с порога спросил Павел.
– Держусь, – соврала Лидочка, радостная на самом деле.

Посидев и помянув бабку, Лидочка пошла провожать мужчину, сказав, что больше не может находиться в одной квартире с гробом. Побродив среди убогой детской площадки, мужчина и женщина пошли к метро. Остановившись купить сигарет в киоске, женщина пустила вперед Павла. Раздался страшный скрип шин по асфальту и визг тормозов, не щадящий уши. Лидочка, которая как раз расплачивалась, обернулась и увидела как тело ее жениха, описав дугу, шлепается на обочину.

Монетки рассыпались и покатились, но Лидочка даже  не думала собирать.

– Женщина, эй, женщина, кто расплачиваться за сигареты-то будет?! – кричала продавщица выбежавшей из киоска несчастной невесте.

– Это просто невозможно, этого не может быть, – рыдала Лидия.
На шум сбежались люди, кто-то догадался вызвать полицию, а обкуренный идиот, вообразивший себя на «Формуле-1» и не справившийся с управлением, скрылся.

***

Тик-так, тик-так, – раскачиваются маятники на допотопных часах.
Кап-кап, – капала вода из давно неисправного крана.

Лида сидела на старом диване, обхватив коленки руками и смотря в одну точку.
«Нет. Его нет» – пришла мысль, и женщина взвыла. Она покатилась по дивану и стала молотить кулаками изо всех сил его несчастную обивку. Только-только ее мечты сбылись, как…

Она вскочила и принялась пинать вещи покойницы.

– Это все ты! Ты виновата! Если бы не ты, мы бы давно были мужем и женой, я бы не пошла его провожать, и он бы не умер!

Женщина принялась размазывать дешевую тушь, захлебываясь рыданиями. Выплакав все слезы, она, пошатываясь, пошла на кухню выпить воды.

Еле волоча ноги и спотыкаясь о порожки, женщина притащилась обратно в комнату с диваном. На полу лежал белый листок, вероятно, выпавший из кармана кофты во время приступа ничем не обоснованной ярости. Это оказалось криво накарябанным предсмертным посланием.

«Дорогая Лидочка, – прочитала женщина первые строки, – я чувствую, мне осталось уже недолго. Но я не боюсь, нет, ведь я прожила полноценную жизнь. В ней было все, и счастье, и разочарование. Ты была моей самой большой радостью в жизни. Кроме тебя у меня никого не осталось. Я надеюсь, ты проживешь такую же насыщенную хорошими событиями жизнь, как и я. Научись во всем находить позитивное, и ты увидишь, как мир вокруг преобразится. Прости меня за Павла. Вероятно, я ошибалась, и он по-настоящему любит тебя, а вовсе не из-за квартиры, как я думала. Я знаю, что ты наделала, но не сержусь на тебя, просто потому что люблю больше своей жизни. Будь счастлива! Твоя бабушка»

Тик-так, – отбивают секунды часы с маятником.
Кап-кап, – нарушает тишину кран.

Белый листок на полу, а рядом, скрючившись, лежит несчастная женщина. Глаза ее пусты, как и душа внутри, а в груди ширится и растет невидимая дыра.

Только потеряв, что было ей так дорого, только потеряв тех, кому была дорога она, женщина осознала, насколько одинока в этом мире, как ничтожна ее душа. Нечто теплое и ласковое внутри, там, где сейчас дыра, исчезло, растаяло словно дым, будто бабушка унесла это с собой в холодный деревянный ящик, который потом зароют под землей.

Имя этому солнцу – Любовь.

Женщина прижала листок к груди и подошла к гробу.

– Прости, прости и ты меня, умоляю, – губы дрожали, а глаза были полны слез, – если сможешь, – еле слышно добавила она и упала на колени.
От прижатого к груди листка расплывалось невиданное тепло, согревая и успокаивая измученную душу сломленной женщины. Она подняла глаза к невидимому здесь, в квартире, небу и произнесла:
– Я исправлюсь, обещаю!