Глава 11

В полночь началось богослужение. Понтий Пилат стоял в темноте у окна, разглядывая звёзды восточного небосвода. Сейчас в Иерусалиме было слишком много огней, но заметно обедневшее небо всё равно было потрясающим. Дневной зной спал, и из пустыни повеяло так ожидаемой весь этот долгий день прохладой! Префект глубоко вдохнул ночной воздух, и ему показалось, что он уловил запах благовоний, доносящийся из самого храма. Он был не так далеко, но Понтий Пилат всё равно  очень удивился. Он закрыл глаза и снова вдохнул ноздрями окружающий воздух. Запах обнаружился снова и даже намного отчётливее.
«Этот тяжёлый запах Иерусалима…»

Префект потряс головой, выгоняя мысли, от которых он решил отдохнуть. Проблема в том, что он обычно чувствовал себя в Иерусалиме очень одиноким. Марка он всегда оставлял в Кесарии вместо себя, таскать сюда жену было уж точно незачем, все люди его круга оставались за пустынями, далеко на северо-западе отсюда. Его иерусалимская резиденция, – дворец самого Ирода Великого, - достойна была бы принимать самых знатных гостей, но вместе со смертью царя, ушла жизнь и из этого здания. Удивительный и периодически ощущаемый им контраст: Кесария, которая делала Рим ближе, и Иерусалим, напоминающий самим своим существованием, что Рим – это почти миф, и что весь мир вокруг - другой и чужой.
Здесь был Гай Кассий, но может быть потому, что Пилат сам держал его на расстоянии, или потому, что просто не хватало времени, ведь префект никогда не задерживался тут более чем на несколько дней, начальник стражи так и не стал его другом. Он чётко выполнял все приказы, всё содержал в порядке, и вообще по службе он заслуживал только похвал. Он был надёжным, но… Эдакий удачно собранный и настроенный механизм.
Но Гая Кассия, как и любого легионера здесь, он был рад видеть всегда, в то время как этого нельзя было сказать об остальных людях. Пилату приходилось иметь дело с Каиафом и Анной, и оба они очень не нравились префекту. Впрочем, как вы уже поняли, ему вообще не нравились евреи. Вот, взять хотя бы Ирода Антипу, названного тем же именем в честь своего прославленного отца. Он тоже приезжает в Иерусалим на каждый Песах. Представляя себя на празднике рядом с его предком, Понтий Пилат рисовал у себя в воображении, каково это, принимать поклоны от столь достойного и прославленного правителя? Ирод младший, которого называли Антипой, раздражал Понтия Пилата своей, по его собственному мнению, никчёмностью, мол, Пилат не мог положиться в своих заботах на четвертовластника - правителя Галилеи. Но, на самом деле корень неприязни крылся несколько глубже.
Скорее всего, основной причиной нелюбви префекта к Ироду Антипе служила банальная ревность. Нет, женщина здесь была ни при чём, но вот то, что Антипа находился в тесных дружеских отношениях с цезарем Тиберием, не давало Пилату покоя. Сейчас бы это назвали нарушением субординации, но в то время такого понятия не было. Понтий Пилат был поставлен на роль правителя восточной окраины империи, но не всей, а именно Иудеи. То есть, Тиберий крайне беспокоился об удержании контроля над всем Израилем, который включал себя, в том числе и Галилею, но власть внутри этой страны была разделена между наместником Пилатом и потомками Ирода Великого – четвертовластниками. Получалось, что эти ненавистные ему евреи стояли на одной ступени с римлянином Пилатом, что очень сильно досаждало ему и испытывало на прочность его самолюбие. Нам известно, что во времена наместничества Понтия Пилата в Иудее буйным цветом расцвели самые неприглядные явления: подкупы, расправы без должного судебного разбирательства, жестокость и беспринципность, в общем, всё то, что мы сегодня назвали бы одним словом - коррупция. Понятно, что многие вещи, которые творились в то время в провинции, не были предназначены для информирования цезаря, и тот факт, что Ирод Антипа дружил с Тиберием, давал Пилату все основания полагать, что через того император мог узнать о его неприглядных махинациях. Было ли это действительно так нам уже неизвестно, но согласитесь, римскому наместнику в таком положении было о чём беспокоиться. Да и неуёмная жажда власти, обуревавшая Пилата, тоже делала своё дело. Почему бы цезарю не отдать под его контроль весь Израиль, Сирию и Палестину вместо того, чтобы доверять столь важные территории всяким евреям? Неужели Понтий Пилат не смог бы управлять сразу всем? Да и кто вообще такой этот Ирод Антипа, чтобы сам цезарь называл его своим другом?!
Вот отец Антипы, - Ирод Великий, - был царь! Больше всего Понтия Пилата вдохновляла история про то, как тот ушёл с плахи на царствование. Это были времена Юлия Гая, Клеопатры, Антония и Октавиана, - великое, эпохальное время для Рима, да и для всего мира. Империя почти раскололась на части после убийства Юлия Цезаря. Тогда было два пути: либо оставить всё как есть, и пустить государство под откос, либо драться за власть над всей империей. Про эту историю написано много книг, а значит, люди были того достойны. Октавиан разгромил армию Антония и Клеопатры и повернул свой взгляд дальше на восток. А там были Галилея, Сирия, Палестина… Там был Ирод Великий.
Уезжая в Рим по вызову императора, Ирод подозревал, что это - его последнее путешествие. Он присягал верности Антонию, а значит теперь он – враг Октавиана. На самом деле Израиль не участвовал в этой войне, разве что небольшой островок в дельте Нила вместе с одним иудейским гарнизоном, расположенным там с давних пор, как-то отметился. Но тут вопрос был скорее принципиальным. В момент решения его судьбы Ирод сказал Октавиану нечто такое, что решило его судьбу в самом лучшем варианте.
- Я присягал не Антонию или Клеопатре, а Римской империи! Никогда, как при мне, Израиль не был столь надёжной опорой для Рима! Пока я жив, моя присяга Риму останется в силе.
Что-то в этом роде он сказал цезарю, и тот был покорён искренностью Ирода. Октавиан отправил его царствовать дальше, тем самым невольно подвергнув Израиль диким истязаниям, что придут в голову чуть позже сошедшему с ума старому царю. Говорят, что он устроил страшную резню еврейских младенцев, потому что ему сообщили о рождении мессии, который наверняка займёт его трон. То есть, получается, что Иешуа… Вообще-то, этого не могло случиться по целому ряду причин, но кто потом будет разбираться? Одним ужасом больше или меньше, Ирод как персонаж не изменится нисколько. Тем более что опутанному, как и многие другие великие правители, сетью заговоров против него самого со стороны самых ближайших родственников, включая и сыновей, Ироду не оставалось ничего, кроме как устраивать кровавые следствия (которые, кстати говоря, вытащили наружу все эти ужасные интриги) и подвергать заговорщиков страшным, но заслуженным наказаниям.
Ирод уже давно в могиле, его сын был приблизительно ровесником префекта, и теперь всё было совсем по-другому. Плюс ещё один очень неоднозначный персонаж – Иешуа. Откуда брались все эти мессии? Все, как один, из Галилеи! Уже этого одного было достаточно, чтобы Понтий Пилат не жаловал Ирода Антипу. Собственно, тот и виноват-то особенно не был, ибо не он же написал в пророчествах, что спаситель придёт из Галилеи! Вот он и идёт в который раз… Ироду и самому все эти проблемы с римлянами были не нужны, а правильнее сказать, что ему вообще не нужны были никакие проблемы. Но остановить провозглашение мессий можно было только двумя способами: казнить всех евреев в Галилее, или стряхнуть с себя, наконец, римскую власть. Но, второе – это только тогда, когда придёт настоящий мессия. А до тех пор будут зреть бесконечные бунты, и это - просто факт! Причём здесь Ирод? Кто бы это объяснил Понтию Пилату!
Вот, собственно, и все, с кем приходилось общаться префекту в Иерусалиме. Мы не будем считать всяких преступников, судьбу которых должен был решать прокуратор, ибо они всё время были разные. Как говорится, у мёртвых рецидивов не случается. Все знали, что попасть на суд к Пилату и выжить – это всё равно, что обрести второе рождение, или можно сказать, воскреснуть.

Боги явно были благосклонны к Понтию Пилату, ибо наверняка сам Юпитер устроил так, что Иешуа оказался перед глазами прокуратора. Только он не ожидал, что тот сразу увлечёт его внимание, вызовет интерес и желание понять. Вы только представьте себе такую ситуацию и настроение, в котором пребывал Понтий Пилат в Иерусалиме, и вдруг встреча с магом! Понятно, что это стало настоящим потрясением, а главное – увлекательной и таинственной загадкой на фоне всей этой дурно пахнущей (как точно он всё же сказал!) трясины. Правда, это любопытство можно было сравнить с вылазкой разведки в стан врага. Пилат ощутил на себе невероятную и неведомую силу, которой обладал этот человек. Даже сейчас, вспоминая встречу, Понтий Пилат вновь чувствовал прилив адреналина. Ему приходилось в прошлые годы выходить в дозоры с целью захватить, как мы теперь говорим, языка. Налететь, убить и покалечить – это дело нехитрое. А вот добыть живого противника малыми силами, доставить его в лагерь и допросить, это совсем другая работа. Но как же ювелирно ускользнул от него мессия! Позор и негодование захлёстывали душу прокуратора, когда он в очередной раз вспоминал про это нелепое происшествие.
Вообще-то, с самого начала всё в этой операции пошло не так. Враг фактически сам пришёл к прокуратору, а допрос превратился скорее в философскую беседу, пусть и не друзей, но людей, по какой-то причине уважающих друг друга. По крайней мере, теперь Понтий Пилат понимал, что личность Иешуа осталась для него далеко небезразличной. Пусть его бесила манера разговаривать, когда мессия, то становился покорнее овцы, то откровенно показывал своё превосходство над самим префектом, зато его словам хотелось верить. Много ли таких людей вокруг? Марк, потому что он – надёжный старый друг, Гай Кассий, потому что он хороший солдат, и Иешуа, потому что…. Понтий Пилат не знал почему. И именно это непонимание ещё больше захватывало его мысли до такой степени, что мир вокруг вдруг стал становиться всё менее и менее значительным и замечаемым.
И ещё это предложение трёхдневного путешествия! Сейчас, когда прошло какое-то время с момента разговора, у Понтия Пилата оно уже не вызывало такого искреннего смеха. Одни только слова о его будущем, что он услышал от мессии, до сих пор заставляют его трепетать где-то глубоко внутри. Префект, будто качаясь на качелях, то махал рукой на них, мол, пустые выдумки, облечённые в мистическую форму ради пущей увлекательности, то, напротив, с замиранием сердца пытался поверить в это сногсшибательное предсказание, по своей реальности граничащее с мифом. Каково это, пережить своих собственных богов? Кто может представить себе такое? И как это объяснить? А Иешуа предложил всего за три дня открыть все тайны. И теперь в голове префекта опять боролись две версии: либо это  ловушка, рассчитанная на до глупость и любопытство, либо это возможность, которая выпала именно Пилату, а не Грату, Колонию или любому другому префекту, правившему Иудеей до него. Разве это не говорит об особой избранности Понтия Пилата?

Префект, разрываемый на части всеми этими размышлениями, не находил себе места, и совсем лишился желания спать. Он снова выглянул в окно и увидел, что со зданием иерусалимского храма начало происходить что-то непонятное. Он вдруг стал светиться больше обычного, над зданием поднимался дым, который было видно даже в ночной мгле. Пилат затаил дыхание, прислушиваясь к звукам, и понял, что на площади перед храмом начались какие-то беспорядки. Неужели пожар? Только этого ещё не хватало!
Префект выбежал из зала, на ходу схватил за плащ стоящего в коридоре стражника, крикнув:
- Ты и второй! Быстро за мной! Гай Кассий в казармах?
- Да, прокуратор! Он там, возле храма.
Услышав шум, в коридоре показались ещё двое встревоженных легионеров.
- Поднять всю стражу во дворце, - скомандовал им Пилат, - быстро! Я в храм, до моего возвращения или команды всем стоять по тревоге!
Буквально в течение одной минуты мёртвый дворец ожил. Всюду появились факелы, одни легионеры молча и чётко стали распределяться по зданию, другие же выбегали на улицу, чтобы обеспечить контроль снаружи.
Понтий Пилат в сопровождении двух солдат бегом отправился к храму. Чем ближе они приближались к нему, тем больше префект убеждался в том, что никакой трагедии там, по всей видимости, нет! Дыма, что увидел он из окна, теперь не было видно. И тогда он даже приостановился на секунду, с недоумением вглядываясь в чистое небо над Иерусалимом.
- Что за шутки? – произнёс он вслух.
Легионеры тоже остановились, не понимая ни причины тревоги, ни этого замешательства их прокуратора.
- Чего встали? Вперёд! – крикнул он и, откинув все мысли, побежал дальше.
На счастье, храмовая гора находилась совсем недалеко от дворца, поэтому Понтию Пилату хватило всего нескольких минут, чтобы добраться до неё. Пробравшись к окружавшей гору стене сквозь толпу, собравшуюся на празднование, он растерянно оглядел довольно мирно и беззаботно болтающийся тут народ. Многие из евреев увидели префекта с легионерами и стали с интересом разглядывать их, пытаясь догадаться, по какой причине они вдруг тут находятся. Вокруг Понтия Пилата стало само собой образовываться пустое пространство, отчего толпа вокруг теснилась и уплотнялась. На римлян обратились сотни любопытных глаз. Прокуратор сделал пару шагов по направлению к толпе, выбрал первого попавшегося под руку иудея, вытащил его из толпы и спросил:
- Что здесь происходит?
Еврей удивлённо вытаращил глаза и начал боязливо оглядываться на своих соплеменников, ища у них поддержки. Но, похоже, все до одного на площади не понимали, что можно ответить, кроме вполне очевидного.
- Песах… - пробубнил он, не понимая, что ещё хочет услышать римлянин в ответ.
- Я знаю, что Песах! – тихо, но сурово рявкнул Пилат, – какие-нибудь проблемы есть?
- Нет проблем, - также тихо промолвил обескураженный и испуганный еврей.
Пилат осмотрел замершую в недоумении толпу, отпустил иудея, и тот моментально растворился среди людей. Префект повернулся к легионерам, стоявшим за его спиной по стойке «смирно», но они изображали из себя статуй, зорко вглядывающихся в толпу, и избегающих глаз Пилата.
«Что за наваждение такое?» - подумал про себя прокуратор. Он слишком отчётливо видел зарево и дым, чтобы сейчас поверить в то, что ему всё это показалось. И вдруг его внимание привлёк какой-то шум, доносящийся со стороны ворот, через которые люди входили и выходили с территории храма. Пилат махнул рукой, приказав легионерам двигаться за ним, и направился к источнику шума.
- Разойдись, - крикнул он людям на арамейском языке, но выполнить его приказ было не так-то просто из-за слишком большого количества собравшихся, и тогда прокуратор стал грубо расталкивать народ, перейдя на родную латынь, которую тут никто не понимал,  – что же вы за бараны такие? А ну, разошлись в стороны, пока я вас повторно всех не обрезал!
Римляне постепенно пробрались к воротам, где Понтий Пилат увидел Анну, который с помощью храмовой стражи, - одного из немногих в Израиле вооружённых еврейских подразделений, - пытался выпроводить с территории храма всех собравшихся на праздник. Прокуратор с удовлетворением заметил, что среди них нет римских легионеров, казармы которых находились напротив храма там, за стеной на горе. Значит Гай Кассий, который сейчас находился там же, решил не участвовать в происходящем, а это был знак того, что происшествие не принадлежит к разряду чрезвычайно опасных. Увидев Пилата, первосвященник махнул ему рукой, приглашая протиснуться через ворота.
- Что происходит у вас тут? – спросил префект Анну.
- Закрываем вход в храм, - ответил тот, продолжая размахивать руками, понуждая оставшихся на территории к тому, чтобы выйти в ворота с территории.
- Почему закрываете? – удивился Пилат.
- Какие-то негодяи осквернили праздник. Храм должен быть закрыт и очищен.
- Что же произошло? – раздражённо воскликнул всё ещё ничего не понимающий прокуратор, – как осквернили?
- Кости разбросали перед ступенями… Ну, давайте, давайте! Выходите уже! Сегодня богослужение будет проходить без посторонних! – Анна снова принялся размахивать руками и посохом.
Понтий Пилат посмотрел в сторону храма и увидел, как там копошились несколько священников, что-то суетливо подбирая с земли. Он оставил Анну разбираться с толпой, подошёл к ним и увидел разбросанные повсюду белые предметы. Подняв один из них, он сразу понял, что это не останки животных, а настоящие человеческие кости! Немало удивлённый этим происшествием, он обратился с вопросом к одному из сновавших поблизости священников:
- Кто это сделал?
- Откуда мне это может быть известно, прокуратор? Кто-то из толпы сотворил эту мерзость! Мы и заметили-то не сразу, люди вдоволь натоптались по костям, прежде чем кто-то понял, что хрустит у них под ногами.
- Да-а… - покачал головой префект, - но зачем вы храм-то закрываете? Вы же весь свой праздник срываете! Как толпа на это отреагирует, вы подумали?
- Какой праздник, прокуратор, если люди по человеческим костям ходят в святую ночь в святом месте? Богослужение продолжается, это – главное. А людям мы потом всё растолкуем. Да они и сами завтра друг другу всё расскажут.
- Они понарасказывают, это уж точно! – с досадой ответил Понтий Пилат, уже прикидывая про себя, в какие неприятности может вылиться эта чья-то кощунственная даже для него диверсия, – кости-то старые, из могил их выкопали, что ли?
- Почём я знаю? – пожал плечами священник и продолжил заниматься своим делом.
Префект посмотрел в сторону казарм. Перед зданием был выстроен небольшой отряд, от которого сейчас  отделилась и стала пересекать площадь одна фигура в длинном красном плаще легионера, направляясь в его сторону. По всей видимости, это был Гай Кассий, заметивший прибытие наместника.
Понтий Пилат снова подошёл к Анне, отвёл его  в сторону и спросил:
- У тебя есть подозрения на кого-нибудь?
- Как тут разберёшься, прокуратор? Ты посмотри, сколько людей!
- Все эти люди – правоверные иудеи! Кто из них мог пойти на такое богохульство?
- Видимо есть в толпе гои какие-то, не иначе. Прав ты, ни один добропорядочный иудей не осмелился бы на такое осквернение храма Господня и его праздника!
Слово «гои» резануло по ушам Понтия Пилата, ведь в понимании Анны он тоже был гоем, ибо так иудеи пренебрежительно называли всех, кто не принадлежит к их вере. Но, префект решил не заострять на этом внимания, тем более что первосвященник неловко осёкся, видимо осознав, что он только что сказал, и поспешил исправить ситуацию:
- Может быть это ессеи устроили, а может быть и последователи того самозванца, что накануне перед храмом богохульничал. Кстати, прокуратор, ты решил, как его наказать? – Анна внимательно посмотрел в лицо Понтия Пилата.
- Наказание – это не твоё дело, - довольно грубо отреагировал префект на вопрос, - ты своему богу молись, первосвященник, а я сам разберусь со своими обязанностями!
Понтий Пилат снова вспомнил про то, как глупо он упустил Иешуа, и теперь досада от этого опять захлестнула его с головой. Чтобы как-то отвлечься от этого, префект изменил тему разговора:
- Значит, служба продолжается сейчас?
- А как же? Каиафа ведёт службу.
- Я могу посмотреть?
Анна в удивлении раскинул руки и отрицательно покачал головой:
- О чём ты говоришь, прокуратор? Ты не принадлежишь к нашей вере, ты не соблюдал поста, ты вообще не соблюдаешь даже священных суббот! Как же ты можешь быть допущен в храм Господний, если ты… - Анна замялся, пытаясь заменить слово, которое чуть было не соскочило с его губ.
- Нечистый? – насупившись, закончил фразу префект вместо первосвященника.
- В ритуальном понимании, прокуратор,  - постарался избежать оскорбления Анна, но вышло это как-то неуклюже, - что поделать, если Господь так научил нас? Прежде чем посетить священное служение Ему, человек должен быть очищен от мерзости.
- Я понимаю, понимаю… нечистый гой я для вашего Яхве, полный мерзости.
Анна предпочёл никак не подтверждать сказанное Пилатом и не стал ничего говорить, хотя префекту и без него всё было понятно.
- Ирод, четвертовластник галилейский, в храме сейчас?
- Да, прокуратор, конечно! Ирод в храме, ему позволительно…
Понтий Пилат с каким-то особым пренебрежением посмотрел на Анну, хотел было что-то сказать, но передумав, бросил ещё несколько слов, перед тем, как покинуть площадь перед храмом.
- Значит Ирод – чистый? Ну… это хорошо. Тогда передай ему, что я приглашаю его утром к себе. И Каиафе также передай, что если вдруг будут какие-то сведения о тех, кто мог всё это совершить, пусть незамедлительно сообщит мне об этом.
Анна кивнул в знак того, что понял все наказы прокуратора. Как раз в этот момент к ним подошёл начальник гарнизона. Пилат взял его под локоть, отвёл в сторону и спросил:
- Ты или стражники что-нибудь заметили?
- Ничего, прокуратор! Да и как тут заметишь? На площади были тысячи людей. Не иначе как под одеждами пронесли кости, а потом разбросали незаметно.
- Сколько же должно было быть этих людей? Под одеждой же много не спрячешь, а тут вся площадь в останках!
Гай Кассий пожал плечами, оглядел пространство вокруг и прикинул:
- Человек пятьдесят, не меньше… а то и сотня.
- Целая центурия диверсантов?! – пытаясь возмущаться как можно тише, почти прошипел Пилат, – откуда могло их здесь взяться столько? И кто это, и зачем им это нужно?
- Тот, кто хочет сорвать Песах, - сделал вывод центурион.
Пилат недовольно покачал головой, но не стал ни комментировать слова Кассия, ни делать своих собственных предположений. Он хлопнул начальника гарнизона по плечу и, собравшись возвращаться во дворец, сказал:
- Молодец, центурион, что не вмешиваешься во всё это! Пусть первосвященники сами разбираются. Нечего замешивать сюда римских легионеров, - меньше будет лишних недовольств и кривотолков! Я во дворце, если что…
С этими словами Понтий Пилат подозвал двух легионеров, с которыми пришёл сюда, и вышел в ворота.

Пространство вокруг храмовой горы было переполнено людьми, половина из которых судачила над происшедшим, а вторая вообще ничего не понимала и пыталась разузнать, что стряслось. Кто-то кому-то что-то рассказывал, кто-то слушал эти рассказы и спустя какое-то время уже сам становился рассказчиком. Понтий Пилат остановился сразу за воротами и оглядел весь этот балаган. Иудеи, конечно, увидели прокуратора.  Они тут же стали пытаться раздвинуться пошире от греха подальше. Все разговоры рядом с ним тут же прекратились. Префект с унынием предположил, в какие нелепые сказки превратится вся эта история, когда она пройдёт через столько языков! И ведь непременно среди этих басней появится и такая, в которой во всём будут виноваты римляне. Неужели это Иешуа устроил прокуратору эту, как выразился священник, мерзость? Ему очень не хотелось в это верить, но может статься, что напрасно. Если же это так, то не сносить головы мессии раньше, чем он сам может это предполагать!

Префект лёг в кровать только под утро. Закрыв глаза, он невольно быстро-быстро перемотал в памяти весь этот бесконечно длинный, запутанный, полный загадок и недопониманий день. Сон захватил его разум очень скоро, потому что усталость от всего этого достигла своего максимума. Завтра праздник продолжится, и его дворец навестит много всяких людей. В общем, день будет суматошный. А для того, чтобы выспаться остаётся всего каких-то пара часов. Но лицо Иешуа никак не пропадало, стояло перед глазами, улыбалось,  что-то беззвучно говорило, шевеля губами. Однако кроме звона в ушах от наступившей наконец полной тишины Понтий Пилат ничего не слышал. А мессия всё продолжал и продолжал говорить, пока не понял, что трудится безрезультатно. Он огляделся по сторонам, будто осматривая идеально прозрачное стекло, которое отделяло его от префекта. В конечном итоге, видимо не найдя способа докричаться, он погрустнел, отвернулся и стал удаляться.
- Стража! Задержать его! – закричал прокуратор, но то же самое стекло не пустило звук наружу. Он стал бить кулаками по невидимому препятствию, но его не существовало! И тогда Пилат кричал снова…
Иешуа же спокойно прошёл между стоящими по стойке «смирно» легионерами, повернулся к прокуратору лицом, тоскливо, но понимающе улыбнулся и подмигнул…