Где от весны не ждут чудес... Глава 8. СИЗО ч. 5

     Со мною в «комнате» жили банкир и наркоман.  Банкир со статьёю «Хищение в особо крупных размерах»,   а наркоман...   Непонятно почему он тут находился,  и по какой статье.  Мутный типок.  С мутными же как у дохлой рыбы глазами,   с синими тонкими губами на обтянутом потемневшей кожей черепе.  Тощий,   как мертвец,  и весь в татуировках.  Невысокий такой.  Судя по рисункам на его костлявой спине,   четыре «ходки» имел упырёк.  Именно так я его про себя и назвал:  упырь.   Очень похож.  С расспросами он особо не лез,  но и о себе ничего не рассказывал.   А мне и не интересно было знать про дохлого что-либо.
   Больше меня занимал банкир.  Тоже мало-разговорчивый,   весь такой интеллигентный,  высокий и статный мужик лет сорока.  Жена ему раз в неделю приносила книги.  Много.  Ещё она приносила ему разнообразные деликатесы.  Очень много.  Ещё у него был дорогущий,  божественно-нереально-благоухающий одеколон.  А у меня с детства слабость на шикарный парфюм.
 
 Я капитально подсел на чтение.  Кроме того,  по пятницам здесь была «библиотека».   Нам приносили список имеющейся литературы,  и мы набирали себе книжек на неделю.  Таким  образом, начал я с детективов банкира, а потом переключился на французскую классику.   Перечитал имеющихся в наличии Дюма,  Бальзака,  Стендаля,  Гюго.  Особый восторг у меня вызывал Морис Дрюон.  Я зачитывался его романами,   и перечитал всю серию «Проклятые короли».  Было непередаваемо захватывающе валяться на кровати в накрахмаленной сорочке,  пахнущей изысканным ароматом,  с куском буженины в одной руке,  и с книжкой в другой,  и как-бы участвовать во всех дворцовых интригах и тайнах.  Я полностью погружался в события романа.  Я растворялся в них.   А по ночам мне снились коварные красавицы и тамплиеры.

Утром,  а по желанию и вечером, нас выводили на часовую прогулку.  На дворе зима.  Снега навалило.  Скоро Новый Год.  Грустно и тоскливо.  В новогоднюю ночь я открыл окно.   Послушал радостные вопли празднующего народа,   и канонаду фейерверков.  Закрыл окно,  выпил чаю,  и лёг спать.

Я так и не понял,  с какой целью меня наградили пребыванием в этой «гостинице».   Здесь у меня состоялась очная ставка с Женей.   Я в очередной раз с удивлением отметил,   как меняется его внешность и поведение в зависимости от обстоятельств.  Здесь,  в окружении оперов,  он вёл себя нагло и развязно.  Развалившись на стуле,  и чавкая жвачкой,  он,  глядя мне в глаза,  заявил,  что я и есть тот татарин,  что избивал Колю,  и поил «дуриками» корейца.  Так же в этих стенах была проведена судебно-психиатрическая экспертиза (СПЭК) на предмет моей вменяемости.  Я,  было,  попытался изобразить тихо-помешанного,  но что-то не прокатило.  Больше никаких событий здесь не произошло, и с изолятором КНБ связаны только приятные воспоминания.

  Через два месяца меня вернули в СИ-1.  И вот я сижу на корточках в «предбаннике».  Дожидаюсь шмона.   Шум, гам.   Забытые специфические запахи.  Прощай тишина и покой.   И одеколончик тоже прощай.  Здесь такое под запретом.
Я вернулся в свою «родную хату» №35.   На «майдане» уже другие.  И эти другие какие-то агрессивные.  Поселился я на нижнем ярусе у «окна» весь расстроенный,  и даже обеспокоенный.  Чего ждать от этих новых?   Вечером  я услышал знакомый голос,  назвавший моё имя.  Я вылез со шконки,  и подошёл к двери.  В открытой «кормушке»  увидел Дикаря.  Это была взаимно радостная встреча.

Ночью «дубак» вывел меня из хаты,  и отвёл в «трюм».   К Дикарю в гости.  Мы обнялись.  Да,  это была не общая камера.  Ковры,  кондиционер,  холодильник.  Сокамерник Дикаря спит.  Мы уселись за накрытый стол,  и начался разговор.  Точнее,  это был монолог Дикаря,  потому что мне не много было чего рассказывать.  К тому же Дикарь и без того обо мне всё знал.  Рассказ его был печален.
 
После того,  как тогда в августе освободили Женю,  началась активная работа по моему освобождению.   Наняли адвоката,  встречались с высокопоставленными ментами,   водили их по саунам.  Но те запросили слишком большую сумму за мою свободу.  Денег таких ни у Дикаря,  ни у Марата не было.  Время шло.  У Дикаря в Алматы было больше возможностей,  нежели у приезжего Марата,   и последний обвинил Дикаря в бездействии.  Они поссорились.  Перед тем,  как разъехаться,   Дикарь поклялся Марату вытащить меня.  Но что-то там у него не получалось.   А однажды к нему в квартиру ворвались «маски-шоу»,  и Дикаря арестовали.  Как позже выяснил Дикарь,   виной тому стал Женя,  его родной младший брат.  Оказалось,  когда нас в августе прессовали в ментовке,   Жэка сломался,  и стал работать с операми.  Вот почему его так легко удалось тогда «сдёрнуть».   С того момента менты знали о каждом шаге Дикаря,  и вся его группа была в оперативной разработке.  Видимо у них очень руки чесались «закрыть» Дикаря,  а может просто терпения не хватило ждать чего-то серьёзного.  Но как только в ментуре узнали,  что Дикарь прикупил пару новых «стволов»,  к нему тут же нагрянули.  Сначала предъявили статью за незаконное хранение оружия.  Ну а потом понеслось.
 Жэка рассказал про все дела группы.  Про роль каждого из участников.  Менты взялись за Раджу,  Ивана и других,  которых арестовали вслед за Дикарём.  Как опера добывают показания – ни для кого не секрет,  и уже вскоре все подельнички наперегонки стали топить один другого,  выгораживая себя.  У Дикаря была очная ставка с Жэкой,  на которой Женя подтвердил всё,  что написал на бумаге:  «Дикарь – мой брат.  Дикарь – лидер банды,  и организатор всех преступлений».  Таким образом Женя идёт по пресловутой «президентской статье»,  и будет освобождён из зала суда. 

Дикаря с момента его ареста содержали в изоляторе КНБ.  Услышав об этом, у меня поднялись брови от изумления.
 - Не удивляйся – усмехнулся Дикарь – меня увезли,  а тебя привезли.  Кстати,  и Женю туда вместе с тобою доставили.  Но даже если б мы были там в одно и то же время,  мы бы не смогли пообщаться.  Мы бы даже не узнали.

И вправду,  изоляция там была полнейшая.  Я вспомнил про толстые ковры на продоле.  Там даже не слышно было шагов.  Из одной камеры выводят только,  когда другая закрыта. Встреча с кем-либо на продоле,  или прогулке исключена.  Кричать в окно,  или стучать в стену запрещено.
 - Я там чуть не свихнулся - усмехнулся Дикарь - Всё "наседку" мне подсадить пытались.  А ты там ничего лишнего не сболтнул?!
 - Да я ж не особо общительный - улыбнулся я, и вспомнил "упыря". Возникла пауза.
 
 - Почему ты? –  спросил вдруг Дикарь.  И вопрос этот был не ко мне.  В пространство.  Дикарь был подавлен,  и пустым взглядом смотрел куда-то в стену.
 - Почему из всех, кого я давно знал,  и был уверен в каждом именно ты - чужой и незнакомый всё выдержал,  и не предал.  Их что как-то иначе били что-ли?!!

Со своими парнями Дикарь действительно через многое прошёл.  Алматы – казахский город.  И чтобы в здешних криминальных кругах завоевать авторитет и право голоса славянину,  приходилось биться на смерть,  и не единожды ходить под пулями.  В городе,  где всё поделено,  Дикарь не сразу нашёл свою нишу.  Но всё же нашёл. Появились у него и покровители.  Он тесно сотрудничал с известной и очень влиятельной в городе федерацией карате,  и лично дружил с её президентом – авторитетнейшим человеком по имени Аян.  Дикарь бывший кик-боксёр.  Действовал он дерзко,  никого не боясь,  и ни с чем не считаясь.  Надо было бить – бил,  стрелять – стрелял.  Многие из тех,  кто был рядом погибли.  Но те,  кто остался были преданы ему.  Они были проверены,  и он им доверял.  И вот...    

В моей хате на «майдане»  сидел Бекен.  На воле он и Дикарь были злейшими врагами.  Теперь я понимал причину недружелюбной встречи меня «майданщиками».  Но смотрящим за тюрьмой был авторитет,  с которым дружили и Бекен,  и Дикарь.  Им обоим было велено оставить разборки до лучших времён,  и в тюрьме сосуществовать в мире.  Дикарь просил меня не конфликтовать с Бекеном.  Дикарь опасался,  что через меня тот попытается спровоцировать его на конфликт.  Объяснил также, что к себе в «трюм» забрать меня не может – сам здесь сидит без денег,  и лишь потому,  что за него с воли просили.  Ну а попроситься мне перевестись в другую хату – не канает. Это не «по понятиям».
 
 - Так что держись,  братишка.  Прорвёмся. – сказал он мне.  С тем я и вернулся обратно в хату.


А жизнь в хате «три-пять» действительно изменилась.  Новое «руководство» в лице Бекена и его бойцов ввели жёсткие правила в камере:  нельзя было громко разговаривать,  нельзя было просто ходить взад-вперёд по проходу между шконками,  нельзя было стираться и ещё ряд других "нельзя".  За малейшую провинность простых сидельцев били.  А провинность могла заключаться,  например,  в невытертой воде возле умывальника.  Или в пропущенной «бомбёжке»;не услышал сидящий у «кормушки»,  как кто-то вызывал нашу хату. 

Однажды Бекен надумал нечто вроде субботника.  Ходил и руководил всеми. Вся хата шуршала:  все что-то тёрли,  что-то делали,  суетились.  А я лежал на шконаре,  и ничего не делал.
 - А тя чё уборка не касается?!! – Бекен толкнул меня в ногу.   Я сел на шконке.
 - А что нужно делать? – ответил тем же тоном,  что он и спросил.  И тут же ко мне подлетел один из его бойцов :  «Ты чё нах! Чё то хочешь что ли?!!».    Я встал.   Но Бекен жестом руки остановил своего «преданного пса».  Посмотрел на меня с ухмылкой,  и сказал, чтобы я не борзел.  Я сказал,  что не буду,  и лёг обратно на шконку.  Больше у нас «стычек» не было.

    Кого-то били,  кого-то унижали,  действовали явно «не по понятиям»...   Мне было по-фигу. Мне не мешали жить,  и я не возникал.  Я был наблюдателем,  и мораль меня не терзала. Видимо Дикарь зря опасался коварства со стороны Бекена,  потому что тот так же не хотел столкновения.  Дикарь регулярно «вытягивал» меня к себе «в гости».  Помогал одеждой и продуктами.  Надо было видеть,   какие искры пролетали,  когда он мимоходом встречался с Бекеном.  Молчаливая ненависть.  Сильно видать они чего-то на воле не поделили.

Незаметно прошла зима,  и начало весны.  Однажды мне сообщили,  что через неделю состоится суд.  Была середина апреля.