Милый, я лошадь или письмо мужу

История, которую я хочу  рассказать – невыдуманная. Её я от моей мамы не единожды слышала, пока она жива была.

Случилась она в прошлом веке, году этак в 1926. Уточнить теперь точное время событий, о которых я хочу рассказать, уже не представляется возможным. Но, как мне помнится по маминым рассказам, было это незадолго до 1928 года - начала коллективизации. Коллективизация ставила целью объединение единоличных крестьянских хозяйств в коллективные хозяйства – колхозы.

Коллективизация всех уравняла, сделав все крестьянские хозяйства одинаковыми – безземельными и безлошадными.

Деревенька Андрониха, что затерялась в лесах Костромской  губернии, относится ныне к Шарьинскому району Костромской области и расположена немного севернее города Ветлуги Нижегородской области. Мама моя была оттуда родом.

Деревенский уклад в ту пору у всех был един, одинаков. Крестьянствовали на земле, имея свой надел, занимались ремёслами да в межсезонье – в зимнюю да весеннюю  пору – уходили мужики на заработки – в отход. Местом для отхожих промыслов была Архангелогородчина, где требовались рабочие руки на заготовку и сплав леса. С 1903 года до конца тридцатых годов прошлого века строились различные участки Северной железной дороги между станциями Шарья и Котельнич. Строительство велось потом и кровью костромских, вологодских и вятских крестьян. Ныне через город Шарью проходит железная дорога соединяющая Москву с Владивостоком.

Семьи в деревне Андронихе в большинстве своём были многодетные. Кроме того, зачастую под одной крышей с родителями проживали и семьи сыновей, которые приводили в дом жён – снох, чужих дочерей. Часто было так, что старшая сноха, которую называли большухой, взваливала на свои плечи домашнее хозяйство новой семьи. Ей уступала место у печи свекровь, подчинялись другие снохи – жены младших сыновей. Дочери, при выданье замуж, уходили из родительского дома в семьи мужей. Хорошо, если в семьях были сыновья, тогда и родительское хозяйство крепло. Но совместное проживание в родительском доме женатых сынов было до тех пор, пока молодые не будут готовы вести своё хозяйство, пока не примет родитель решение о разделе нажитого, о выделении доли каждому. Правда, если сынов в семье было много, то рассчитывать им на большой выдел не приходилось.

Жила в деревне Андрониха одна семья, фамилию которой даже мама моя не помнила. Жили бедно. Ребятишек, вряд, не четверо ли было мал мала меньше, да всё девки больше. Лишь один парнёк был маленький, Ванюшкой звали. Матрёна, мать ихняя, была женщиной не шибко тельной, напротив, щуплой да невысокой. Да и силушке в ней не откуда было взяться: порожай-ко  сэстолько деток почти без перерыва!

Прокормить такую ораву тоже чем-то надо было, да и одёжка-обутка какая ни на есть деткам требовалась.

Хозяина дома Петра Михайловича бог силушкой не обидел. Всё хозяйство было на нём. А хозяйство – пара овец, коровёнка да сивый старый мерин Серка на дворе, земельный надел в несколько десятин. Однако, везде требовалась мужская рука, взять хоть пахоту, хоть покос, хоть заготовку дров. Да и по дому работы Петру Михайловичу хватало: где домишко либо заворы поправить, где лошадиную упряжь починить да домашний инвентарь сготовить.

Земля в северной лесистой стороне родила неважно, поэтому на большой урожай расчёт был плохой. Своего хлеба если хватало до Нового года и то хорошо.

Матрёна, конечно во всём помогала своему мужу. Ведь деревенскую работу одному-то делать было не всегда сподручно: где пособить-подпихнуть надо, где подержать. Да и на сенокосе, чтобы остожье свершить, человек нужен.  Огородишко за избой тоже весь на Матрёне был, хотя тут малыши уже ей немного помогали. Сызмала приучали к труду своих детей Пётр да Матрёна. Девчонки – те всё около матери вертелись, а сынок Ванюшка – тот больше около отца да Серка крутился.

По летам, как ягоды в лесах поспевать начинали, измудрялась Матрёна со своим выводком и по землянику, и по малину с черникой в ближайший лесок сбегать. Да и одне ребятишки на ближние поляны хаживали. В ягодный год таскали ягоды набирками. Хлебали ягоды ребятишки с молоком да хлебом, ели от пуза. Сушили ягодки и впрок на зиму. Первое лакомство зимой для детей было пареная и сушёная галанка да свекла, щепотка сушёных ягодок. Черника сушёная от поносу ребятишкам помогала, а малинка, заваренная кипятком  – от простуды. 
 
По осени в березняке за деревней опят было много, хоть косой коси. Бери и таскай из лесу сколько угодно, только не ленись! Гриб сладкий и вкусный, к тому же и червяк его не больно ест. Носили из лесу опята в Андронихе все - от мала до велика. Вот и Матрёна не по одному мешку опят в зиму насушивала.

Когда деревня управлялась по осени  с сельскохозяйственными работами и заготовкой дров на зиму, многие мужики уходили-уезжали на всю зиму и вплоть до весенней пахоты на заработки – в отход. Кто к Архангельску подавался на заготовку да сплав леса, а кто и поближе к Шарье либо Котельничу на строительство железной дороги.

Не был исключением и Пётр Михайлович. Матрёна осталась в зиму дома одна с малыми детками.

 В тот год случился неурод: собрали хлебушка со своего надела совсем мало. Уезжал Пётр из дому с тяжёлым сердцем. «Как-то детки перезимуют, дождутся ли здоро'во его?» - думал Пётр Михайлович, трясясь на телеге, что везла его от дома к станции.

Хватила Матрёна лиха в ту зиму! Билась изо всех сил, пытаясь спасти детей и хозяйство. Но нужда взяла верх, и в одно утро со двора вывела Матрёна под уздцы Серка. Сдала из рук в руки заезжему перекупщику-цыгану. Выбора у Матрёны не было: без коровёнки деток совсем бы голодом заморила. Хоть и невелико молочишко, но всё капитал. Доила корову Матрёна вплоть до отёлу.

В последний раз прижалась Матрёна к сивой морде Серка. У обоих – и у Матрёны, и у Серка – катились из глаз горючие слёзы.

Вскоре пришла и долгожданная весточка от мужа. Заветный треугольник передал Матрёне работавший вместе с Петром Михайловичем сосед, приехавший по неотложному делу в деревню.

 Жар прилил к щекам Матрёны, она так и зарделась от радости. Матрёна быстро набросила на голову шаль, а на плечи - шубейку на вате и, прихватив с собой письмо, заторопилась в другой конец деревни к избе сельского писаря Якима Андреевича. Матрёна была неграмотная, да и детки грамоту ещё не сильно разумели, поэтому и письмо от мужа дома некому было прочесть.

На крылечке избы Якима Андреевича она смахнула голиком с валенок снег и, толкнув плечом дверь в избу, переступила через порог. У порога Матрёна уважительно поклонилась хозяину дома, вышедшему из-за печи на стук входной двери.

- Яким Андреевич, будь так добр, муж вот весточку прислал, а я прочесть не умею. Сделай милость, прочти мне письмецо-то! – ещё раз поклонившись, проговорила Матрёна.
- Ну что ж, Матрёна, проходи вперёд, читать будем,- сказал писарь и выставил  Матрёне посередь  избы деревянный табурет.

Сам он, взяв из рук Матрёны письмо-треугольник, уселся на лавку к столу, поближе к свету – окну. Яким Андреевич не без труда прочёл послание Петра Михайловича. Видать писал его под диктовку не сильно грамотный человек.

Муж Матрёны сообщал, что стосковался-соскучился  по жене и деткам, а особенно по Ванюшке. Также он отписал в своём послании, что ждёт не дождётся окончания срока найма. Сообщал он, что и с местом работы в этот раз мужики не прогадали и их обещали неплохо расчесть по окончании работ.

Матрёна слушала и в такт речи писаря кивала головой.

- Ну что, Матрёна, будешь ли писать ответ мужику-то?- спросил Яким Андреевич, закончив чтение.

Матрёна встрепенулась и тут же сникла, вспомнив, как лишилась лошади. Как ей об этом сказать мужу?

Но как бы тяжело не было на душе у Матрёны от того, что вспомнила про Серка, она спешно утвердительно закивала головой в ответ на предложение Якима Андреевича.
Писарь, привстав из-за стола, достал с тябла из-за иконы Николы Чудотворца чернильницу, перо и бумагу. Всё это он не торопясь расставил на столе, обмакнул перо в чернила и поднял вопрошающий взгляд на Матрёну.

- Ну что ты, Матрёна, молчишь? Давай диктуй своё послание,- снисходительно поторопил её писарь.

Матрёна посерьёзнела, сложила руки на коленях и начала письмо.

- Дорогой муж мой, Пётр Михайлович! Получила твою весточку и отписываю ответ тебе. Во первых строках своего письма низко кланяюсь тебе и шлю поклон от наших детушек.

Матрёна перевела дух.

- Мы все живы и здоровы, чего и тебе желаем. Каждый день робятишки  тебя вспоминают да всё спрашивают, когда тятенька приедет. Особлибо Ванюшка тебя дожидает и ждёт от тебя гостинец.

Далее Матрёна прописала мужу о других детях, о домашних делах. Когда дошла очередь до скотины, у Матрёны захолонуло сердце. Она немного продохнула и начала вновь.

- Милый, я лошадь…

Слова не шли на ум, и Матрёна стушевалась и замолчала.

Писарь Яким Андреевич усердно скрипел пером и не поднимал глаз на Матрёну.

- Милый, я лошадь…

Яким Андреевич продолжал писать.

- Милый, я лошадь…

Матрёна снова замолчала, будто окаменела. Язык не поворачивался  сообщить мужу о продаже Серка. Но, собравшись с духом, Матрёна, всё же, продолжила письмо.

- Милый, я лошадь продала!- выдохнула облегчённо Матрёна и повинилась мужу за свой поступок, сославшись  на нужду и голод.

Закончив писать, Яким Андреевич свернул письмо треугольником, надписал адресата и передал его Матрёне.

Матрёна, низко кланяясь, поблагодарила писаря за оказанную ей услугу и, выйдя от него, поспешила передать письмо мужику, который поутру снова отъезжал на строительство железной дороги.

Через два дня письмо Матрёны дошло до адресата.

Пётр Михайлович торопливо развернул треугольник и подал развернутый лист своему соседу.

- На ко, Иван, прочти, что там мои пишут,- с нетерпением проговорил он.
Иван не торопясь принялся читать.

Когда повествование дошло до того места, где Матрёна писала про лошадь, и чтец, и Пётр Михайлович озадачились и встревожились не на шутку.

- Милый, я лошадь…, - читал Иван.

И фраза эта в письме была повторёна несколько раз.

«Что такое? Неужели Матрёна умом тронулась?!» - пронеслось в голове у Петра Михайловича, и сердце упало в пятки.

Лишь когда Иван прочитал: «Милый, я лошадь продала», у Петра отлегло от сердца и из глаз его брызнули слёзы радости за душевное здоровье жены.

- Ну, слава Богу, - отирая глаза рукавом рубахи, произнёс Пётр Михайлович  и заулыбался.
- А то я уж было подумал, что неладное с Матрёной стряслось, - проговорил виновато он.

… Лишь позже дойдёт до Петра Михайловича смысл фразы «…я лошадь продала», и тяжёлые мысли одолеют голову. «Как жить дальше без лошадки? К кому идти кланяться и наниматься весной в работники? Как подымать и ставить деток на ноги?»,- эти и другие невесёлые мысли роились в голове у крестьянина.

В конце своего повествования замечу, что, лишившись лошадки, действительно трудно было крестьянину вновь подняться и крепко встать на ноги.

В хозяйстве у родителей моей мамы тоже была лошадь и звали её Серко. Но свели её с хозяйского двора уже во время коллективизации. До последнего держался дед мой Максим Михайлович Коробкин за свою лошадку. Но, пришлось, всё же, подчиниться власти…

На прощание вынесла Серку бабушка моя Анна Яковлевна краюху ржаного хлеба густо посыпанного крупной солью или оржаного, как его в деревнях величали. Были и обоюдные слёзы, как выше описано мною. Сам хозяин Максим Михайлович свёл Серка за уздечку на колхозный двор.

Вскоре деда определили в колхозные конюхи. С тех пор лучшая охапка сена всегда была у Серка, да и бабушка часто краюху ржаного хлебца своему любимцу присылала. Зачастую Максиму Михайловичу выговаривали соседи - бывшие владельцы лошадок - в том, что он поберегал своего Серка от тяжёлых работ и кормил лучше, чем других лошадей.

Вот так сложилась жизнь у нашей лошадки Серко, а у того, которого цыган свёл со двора у Матрёны – путь неизвестен.

Не было известно доподлинно моей маме и то, как дальше сложилась жизнь Матрёны, Петра и их деток.

                20.11.2014 г


Рецензии
Спасибо, дорогая Людмила, за повествование, правдивое и умело донесённое читателю. Очень нравится мне слог Ваш. А деревня - это и моя тема, от которой я пытаюсь отойти, да опять возвращаюсь неизменно. С уважением, Галина.

Галина Алинина   15.04.2016 14:52     Заявить о нарушении
Галина, я тронута. Писать начала недавно, "Фотограф" -один из первых моих рассказов. Вот как детское сердце все остро ощущает, а потом носит в себе всю жизнь!И ваш рассказ "Поминки" отсюда же, из детского сердца! Прочитала и защемило в груди... Слишком много было в жизни потерь. Приятно также и то, что нравится многим, и вам в том числе, мой деревенский стиль и слог изложения. Это тоже, наверное, багаж из детства, из семьи, от окружения и природы.

Людмила Болотова   15.04.2016 16:46   Заявить о нарушении