Красавец генерал и его полночная княгиня гл. 6

           Красавец генерал и его "полночная княгиня"
                6-я глава   
                Первая трагедия Тучковых…

       Отечественную войну 1812 года 3-й пехотный корпус начал в составе 1-й Западной армии, которой с 31 марта 1812 года командовал генерал от инфантерии Михаил Богданович Барклай-де-Толли, одновременно являвшийся военным министром. От должности военного министра он был освобождён за два дня до Бородинского сражения.
     Антон Антонович Керсновский в «Истории Русской армии» писал:
       «12-го июня Великая армия начала у Ковны переправу – и 16-го числа заняла Вильну. Жребий был брошен...
       1-я армия отошла с Немана на Двину – от Вильны к Дриссе. По плану Пфуля там был приготовлен укреплённый лагерь, в который прусский стратег полагал упрятать русскую армию. Если бы план Пфуля был приведён в исполнение – русских на Двине ждала бы участь австрийцев при Ульме: гибель армии в этой мышеловке была бы обеспечена. «Славный по слухам» дрисский лагерь на деле оказался «образцом невежества», а самое движение на него нашей 1-й армии удаляло ее от 2-й и грозило самыми тяжёлыми последствиями. По словам Ермолова, «если бы Наполеон сам направлял наши движения, то, конечно, не мог бы избрать для себя выгоднейшего»...
     Тогда кончили тем, с чего следовало бы начать – избавились от душегуба-пруссака и решили действовать своим умом. Но избавиться от последствий «пфулевщины» было труднее – и много десятков тысяч русских солдатских ног было растерто в кровь, выправляя ошибки одной прусской головы...   
      Главной заботой русских военачальников стало соединить две разрозненные армии – Барклая и Багратиона – в один кулак. А главной задачей Наполеона – не допустить этого соединения и разбить их порознь».
      Вот в такой тяжелейшей обстановке начались боевые действия соединений и частей 1-й Западной армии. В таких условиях начал эту свою роковую кампанию командир пехотной бригады генерал-майор Тучков.
       Отход вглубь страны, отход, ввиду невозможности соединения с армией Багратиона был необыкновенно тяжёл. Об одном из эпизодов этого отхода –
схватке с французами 14 июля при Островне – командир 3-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Пётр Петрович Коновницын писал домой следующее:
      «Я целый день держал самого Наполеона, который хотел отобедать в Витебске, но не попал и на ночь, разве что на другой день. Наши дерутся, как львы».
        Коновницын за этот бой был награждён орденом святого Александра Невского – не часто награждают генералов и офицеров в тяжёлые периоды отхода под натиском противника.
       Не раз за это время Александр Алексеевич Тучков порадовался, что всё сумел уговорить супругу уехать в Москву к матери. Эта кампания была не похожа на кампании, в которых ему довелось участвовать, как бы тяжелы они ни были, эта кампания была особой. Война шла не за какие-то пусть и очень важные, но чужестранные рубежи и населённые пункты, война шла за Россию.
      Несмотря на многократно превосходящего численно противника, отход русских армий совершался организованно и спокойно. Генерал-адъютант Наполеона Филипп-Поль де Сегюр, привёл в своей книге воспоминание маршала Даву:
       «Должно сказать, что отступление русских совершается в удивительном порядке. Одна местность, а не Мюрат определяет их отступление. Их позиции избираются так хорошо, так, кстати, и каждая из них защищается соответственно их силе и времени, которые генерал их желает выиграть, что, по справедливости, движение их, кажется, идёт сообразно с планом, давно принятым и искусно начертанным».
     И, тем не менее, отступление удручало войска. Барклай-де-Толли вынужден был обратиться к солдатам, офицерам и генералом со специальным приказом по этому поводу.
     Приказ датирован 20 июля 1812 года и именуется как «Приказ М. Б. Барклая де-Толли по 1-й армии с объяснением причин отступления к Смоленску».
     «Солдаты! Я с признательностию вижу единодушное желание ваше ударить на врага нашего. Я сам с нетерпением стремлюсь к тому. Под Витебском мы воспользовались уже случаем удовлетворить сему благородному желанию: вы знаете, с какою храбростью 4 корпус и 3 дивизия и напоследок малый арьергард наш удерживали там превосходнейшего числом неприятеля и открыли путь 6-му корпусу соединиться с нами. Мы готовы были после того дать решительный бой, но хитрый враг наш, избегая оного и обыкши нападать на части слабейшие, обратил главные силы свои к Смоленску, и нам надлежало защиту его, а с ним и самого пути в столицу, предпочесть всему. Теперь мы летим туда и, соединясь со 2-ю армиею и отрядом Платова, покажем врагу нашему, сколь опасно вторгаться в землю, вами охраняемую. Последуйте примеру подвизавшихся под Витебском и вы будете увенчаны бессмертною славою; наблюдайте только порядок и послушание: победа ваша».
      А вот строки из «Объяснения М.Б. Барклая де-Толли, представленного Александру I из Владимира по поводу отступления русской армии».
      «Коль скоро неприятель, вопреки правам народным, без всякого объявления войны вторгнулся в границы наши и обратил главнейшие силы на границы литовские, то обе первые армии искусным движением своим уничтожили наглое намерение его разделить их на части или заставить решиться на генеральное сражение тогда, как силы его, превосходя втрое наши, были ещё в самом лучшем состоянии. Оставляя ему провинции литовские, лишенные уже важных средств к содержанию войск, мы не упускали однако же ни одного удобного случая истощать его нашими встречами. Частные битвы под Вильно, Свенцянами, Видзою, Витебском, Миром, Мошлевым, Красным и проч. суть вернейшие тому свидетели. Напоследок обе армии, преодолев все противопоставленные препоны, соединились в Смоленске, и здесь начались уже настоящие действия по принятому плану…».
       Объяснение представлено Михаилом Богдановичем Барклаем-де-Толли после его отъезда из армии, которую он покинул, когда было принято решение во имя спасения армии сражение у самых стен Москвы не давать, и Кутузов совершил свой блистательный Тарутинский марш-манёвр, в результате которого французы надолго потеряли следы русских войск.
      Но это уже случилось после трагический событий Бородинского сражения. А пока вернёмся в Смоленск, при защите которого суждено было отличиться трём братьям Тучковым…
             

      Как известно, 1-я армия Михаила Богдановича Барклая-де-Толли и 2-я армия князя Петра Ивановича Багратиона соединились в Смоленске.
      Алексей Петрович сообщил в своих записках:
      «6-го числа августа сделано распоряжение об отступлении 1-й армии. Того же дня 2-я армия отошла к селению Пнева Слобода, где, переправясь чрез Днепр, должна была дождаться 1-й армии. Оставленный на шестой версте от города под командою генерал-лейтенанта князя Горчакова авангард не прежде должен был оставить место, как по смене его войсками от 1-й армии, ибо он закрывал собою дорогу, на которую должна выйти одна его колонна.
       Генерал-майор Тучков (Павел Алексеевич) отправлен с отрядом занять его место. Трудный путь умедлил движение отряда, и он, вышедши на большую дорогу, на двенадцатой версте от города, не застал уже генерал-лейтенанта князя Горчакова, который отправился в соединение со 2-ю армиею, не давши о том знать и снявши посты, содержавшие сообщение между им и 1-ю армиею. Князь Багратион приказал ему отступить перед светом, чтобы не утомлять людей ночным переходом, но не иначе, как по смене его.
       Неприятель его не беспокоил; ему на диспозиции на то число видно было направление 1-й армии и что, если неприятель захватит тот пункт, где с большою дорогою соединяется проселочная дорога, по которой идут войска 1-й армии, ей не остается другого пути, ни даже обратного, ибо ее должен был преследовать неприятель. Все сии обстоятельства должны были объяснить генерал-лейтенанту князю Горчакову необходимость держаться в своем расположении, если бы даже то совсем не сходствовало с приказанием князя Багратиона».
        Тут нужно заметить, что отход под давлением превосходящего числом войск противника – вид боя едва ли не самый сложный. Обстановка в тот день сложилась очень похожая на ту, что так памятна русской армии по кампании 1805 года, памятна героическим Багратионовским Шенграбеном. 
       Багратион помнил Шенграбен и понимал важность удержания противника, пытавшегося обойти 1-ю армию Барклая, чтобы перерезать ей путь. Не нам судить, почему генерал Горчаков оставил рубеж, не дожидаясь отряда генерал-майора Павла Алексеевича Тучкова, высланным для его смены из 1-й армии.
      Конечно, здесь оказало влияние забвение Императором главных Суворовских принципов единоначалия. Составляя план кампании против Наполеоновских войск в 1799 году, Александр Васильевич назвал одно из главных требований: «Вся власть главнокомандующему!»
      Император медлил, затягивая решение наиважнейшего вопроса. Пора, давно пора было назначить главнокомандующего, ведь армии и от границ отступали, практически, каждая придерживаясь своих планов, да и в Смоленске руководство соединёнными силами отчасти напоминало коллегиальное, что ни в коем случае недопустимо вообще, а уж тем более в обстановке сложной, почти критической.
        Вот и 6 августа 1812 года появилась несогласованность в действиях именно из-за этой несогласованности. А ведь взаимодействие – это классика ведения боевых действий, основа основ победы. В Боевом уставе Сухопутных войск (батальон-рота) записано, что успех в современном бою достигается, наряду с другими факторами, «поддержание непрерывного взаимодействия между подразделениями, огневыми средствами и с соседями…». И с соседями, то есть 1-я армия должна была взаимодействовать со 2-й армией непрерывно и на всех рубежах.
      Классика ведения боя заключается именно в том, что взаимодействие должно быть организовано, как трактуют уставы, одновременно с постановкой боевых задач – а в данном случае ставили задачи разным командирам, разные начальники. И поддерживаться взаимодействие должно в течение всего боя. Взаимодействие же заключается «в согласованных действиях подразделений и частей всех родов войск и огневых средств по задачам, времени и месту».
     Конечно, в те времена организация взаимодействия была делом гораздо более сложным, чем во времена нынешние, поскольку отсутствовали современные виды связи. Тем важнее было установить полную власть главнокомандующего.
        А вот 6 августа этого взаимодействия не получилось. Ермолов указал:
       Генерал-майор Тучков, вышедши на большую дорогу, хотел подвинуться к Смоленску, чтобы закрыть собою важный пункт соединения дорог, но не далее как в одной версте встретил неприятеля, и началась перестрелка. В таком положении он ожидал прибытия войск».
     Как видим, генерал-майор Павел Алексеевич Тучков 3-й, то есть старший брат героя нашего повествования, Александра Алексеевича Тучкова 4-го, оказался в весьма сложном положении. Одно дело принять оборонительный рубеж у сменяемого им соединения, и совершенно другое вступить фактически во встречный бой с противником, причём не спланированный заранее встречный бой с намеченным выгодным рубежом развёртывания, а внезапный, на рубежах, преимущества которых могут быть весьма сомнительны.
        В сложном положении оказался и направивший Тучкова Барклай-де-Толли. Ермолов рассказал:
        «Главнокомандующий в полной уверенности, что движение армии совершенно закрыто отрядом генерал-майора Тучкова и что князь Горчаков конечно дождался его, приказал некоторым войскам отступать в 8 часов вечера; тем же, кои были на виду у неприятеля, тогда, как начнёт быть темно. Генерал-адъютант барон Корф должен был, сняв до свету все посты, отступить с арриергардом от города».
        На протяжении всего отступления от границы до Бородинской позиции постоянно возникали сложные, порою, критические ситуации. И при местечке мир, где «Атаман генерал Платов наказал польскую кавалерию, 27 июня, при местечке Мире, и 14 июля, при местечке Романове, дерзнувшую сразиться. Судьба сохранила нам врождённое превосходство над поляками...». И под Салтановкой, где Раевский совершил свой беспримерный подвиг, и под Смоленском, где героически защищали город и дивизия генерала Неверовского и снова отличился корпус Раевского, о котором поэт сказал: «Он был в Смоленске щит – в Париже меч России», а Наполеон заявил: «Этот русский генерал сделан из материала, из которого делаются маршалы».
        Каждый шаг полит кровью защитников Отечества и ещё более обильно – кровью банды «двунадесяти язык» Европы.

        (…) Началось седьмое число, происшествиями памятное! – писал далее Ермолов: – Главнокомандующий, полагая, что войска, отступившие с вечера, успели отдалиться, удивлён был, найдя на месте весь корпус генерал-лейтенанта Багговута. Проселочная дурная дорога, худые переправы, ночь необычайно темная затрудняли движение артиллерии, и войска едва подвигались вперед. Ночи оставалось уже непродолжительное время, и до рассвета едва возможно было удалиться из виду неприятельской армии. Не было сомнения, что французы станут сильно преследовать, и положение наше очевидно делалось опасным. Он приказал мне ехать, употребил даже просьбу, чтобы я старался всячески ускорить движение войск. Проехав версты три, понуждая вперёд артиллерию, нашёл я среди колонны пехоты два экскадрона Сумского гусарского полка, и офицер донёс мне, что в трёхстах шагах отсюда из занимаемого им поста он вытеснен французами и имеет раненых; что бывшие с ним егеря от авангарда князя Горчакова отошли прежде, нежели отряд генерал-майора Тучкова прошёл сие место, и неприятель скоро появился. Поправить сего было невозможно, темнота не позволяла видеть места и сил неприятеля; оставалось только спешить пройти это место, где и переправа около мельницы была неудобна. Я донёс обо всем главнокомандующему и поехал далее.
     …Вскоре, услышавши пушечные выстрелы, приказал я пехоте следовать, сколько возможно поспешнее… Если пушечные выстрелы были со стороны арриергарда, мы могли подвергнуться потере, но никаким другим следствиям; но ежели в действии отряд генерал-майора Тучкова, он может быть опрокинут, соединение дорог захвачено, мы атакованы на марше, и…»
      Тут уж каждому понятно, что может следовать за этим самым «и…». Истинный творец побед «великой» армии маршал Бертье постоянно использовал свой излюбленный и блистательно отточенный в войнах с другими странами приём. Путём стремительной охвата противника и выхода на пути отступления, нанести удар во фланг и тыл, чтобы окружить и полностью уничтожить. Везде проходило, но вот с армией русской так не получалось.
       Вот и 7 августа Ермолов даже приказал посадить людей на орудия и идти рысью, чтобы успеть, чтобы остановить противника.
      И вот результат нарушения всякого взаимодействия.   
      Ермолов увидел, что «на самом соединении дорог стоял Елисаветградский гусарский полк из отряда генерал-майора Тучкова, которого полагали в шести верстах впереди, на месте, где был авангард князя Горчакова».
       То есть шесть вёрст было потеряно в результате преждевременного, до смены отрядом Тучкова, ухода с позиций.
      Ермолов усилил отряд Павла Тучкова и тот «выиграл небольшое расстояние».
       То есть фактически Павлу Алексеевичу Тучкову пришлось не обороняться на выгодном рубеже, где было приказано, а пытаться отбить хоть какую-то часть занятой французами местности, чтобы не дать возможность перерезать дорогу, по которой отходила 1-я армия.
     Я остановился на этом этапе боевых действий, чтобы показать всё значение действий генерал-майора Тучкова Павла Алексеевича.
         Генерал Ермолов особо отметил в записках, что, даже несмотря на то, что позиция оказалась не весьма выгодной, «необходимо было удерживать её до соединения наших войск».
     Далее, охарактеризовав занятую отрядом Тучкова позицию, Ермолов продолжил рассказ:
     «Генерал-майор Тучков дал знать, что замечено уможение неприятельских сил, и прислал схваченных двух виртембергских гусар, которые показали, что собранная конница ожидает прибытия пехоты, и тогда начнётся атака».
      Главнокомандующий приказал держаться. Существует предание, что генерал-майор Павел Алексеевич Тучков лично докладывал Барклаю-де-Толли о том, что отряд держится из последних сил, и что перевес противника слишком велик. На это Барклай-де-Толли ответил:
      – Возвратитесь на свой пост, и пусть вас убьют. Если же вы вернётесь живым, то я прикажу вас расстрелять.
      Ну что ж, примерно так, но только мягче, ставил задачу Михаил Илларионович Кутузов князю Багратиону, приказывая задержать французов под Шенграбеном: «Всем лечь, но врага задержать!»
        Ермолов отметил: «Генерал-майор Тучков 3-й, опрокинув сильную неприятельскую колонну и увлечённый успехом, во время, к ночи уже клонящееся, взят в плен».
      Антон Антонович Керсновский посвятил Тучкову несколько слов в своём труде «История Русской армии»:
       «1-я армия находилась вечером 6-го августа ещё на петербургской дороге на правом берегу Днепра. В ночь на 7-е Барклай просёлочными дорогами сворачивал её на московскую дорогу вслед за Багратионом. 1-й армии надлежало совершить на следующий день чрезвычайно рискованный фланговый марш к Соловьевой Переправе. Линия отступления («сматывание» войск с правого фланга к левому) шла параллельно фронту, и некоторые пункты, как Лубино, отстояли ближе от французов, чем от русских. С целью её обеспечения Барклай выдвинул к Валутиной Горе боковой арьергард Тучкова 3-го. Весь день 7-го августа до поздней ночи арьергард этот сдерживал французов, нанеся вдвое сильнейшему врагу вдвое тяжёлые потери. В отряде Тучкова вначале было всего 3200 человек. К вечеру благодаря всё время подходившим подкреплениям, силы доведены до 22000. У французов (корпуса Нея и Жюно, действовавшие, однако, несогласованно) было 49000. Наш урон до 5000, французский – 8768 человек. Последняя наша атака велась при лунном свете, во время нее Тучков, израненный штыками, взят в плен».
      Наполеон, узнав о пленении храброго генерала, который был представителем славного в России рода, пожелал увидеть его, но, если прежде, он устраивал театральные постановки с пленными, на сей раз ему было не до обычного лицедейства. Блистательные манёвры русских армий в период их отхода от границы к Смоленску, ожесточённое сопротивление и стремительные контрудары, героическая защита города – всё это заставило его задуматься о судьбе затеянной им войны против России. Он ещё не осознал до конца, что каждый новый шаг на пути к Москве приближает его к гибели, он всё еще полагал, что может свысока даровать перемирие Императору. Ведь просил же тот остановить войну в самом её начале, и даже прислал к нему в ставку своего представителя министра внутренних дел Балашова.
        Наполеон, после похвал за мужество и стойкость, попросил Павла Алексеевича Тучкова написать письмо Императору Александру и сказать, что он согласен на перемирие… Не на заключение мира, не на то, чтобы немедленно убраться за пределы России, а на перемирие.
       Павел Алексеевич ответил, что Императору написать не может, но готов отправить письмо своему брату, генерал-лейтенанту Николаю Алексеевичу, который командует 3-м пехотным корпусом в 1-й армии Барклая-де-Толли.
       Поразмыслив, Наполеон принял и такой вариант. Письмо было написано и передано через аванпосты. Известно, что оно дошло до Санкт-Петербурга, но известно и то, что Император поклялся не вступать с Наполеоном ни в какие переговоры до тех пор, пока хотя бы один французский солдат будет находиться на Русской Земле.
      Ответа не было.
      Известно, что Павла Алексеевича держали в плену на самых почётных условиях. Он был освобождён Русской армией в 1814 году при взятии Парижа. Вернувшись в строй, он получил назначение командиром 8-й пехотной дивизии.
      Но всё это случилось много позже, а пока у соединённых под командованием Михаила Илларионовича Кутузова русских армий впереди было главное дело, а у Александра Тучкова – то роковое место, название которого уже дважды упоминалось в вещих снах его обожаемой супруги.
       Были ли у него предчувствия? Вот что рассказал его кадетский друг Сергей Николаевич Глинка об их последней встрече:
       «Друг мой никогда не говорил о своих военных подвигах. Но ни бивачная жизнь, ни походы, ни битвы кровопролитные не пресекли переписки его со мной. В этом заочном свидании мы переписывались по-французски. Любимого нами Ж. Ж. Руссо называл он L’homme de la nature – человеком природы. В 1809 году, когда он направлялся в армию, а я ехал в Смоленск, мы завтракали вместе. Старшие его братья несколько раз присылали за ним для подписи каких-то деловых семейных бумаг. В третий раз он отвечал посланному:
       – Скажи братьям, что я купчую подписать успею, а с Сергеем Николаевичем вижусь, может быть, в последний раз.
       Я отвечал, что для дружбы нет последнего часа. Кто кого переживет, тот и оживит того жизнью дружбы. Но друг мой как будто предчувствовал свой жребий…»