Старший лейтенант Богославский

  После «карантина», курса молодого бойца, и принятия присяги, нас, молодых солдат, перевели в роту. Поскольку наш батальон являлся кадрированным, то в мирное время в его составе была всего одна рота. Командирами взводов по штату стояли прапорщики. Ротную, капитанскую должность, занимал старший лейтенант Богославский.
 Старослужащие солдаты рассказывали, что он прибыл в часть сразу после военного училища, и получил свою должность, будучи лейтенантом. Но спустя короткое время ему, «за отличную службу», повысили звание на одну ступеньку. Секрет прост - в штабе армии у Богославского сидел родной дядя-«толкач». И занимал он непростую должность, поскольку его племянник нашему комбату подчинялся чисто символически.
 Старший лейтенант имел высокий рост, но при этом заплывшее жиром тело и выпирающий живот. На верхней одутловатой губе мужчины торчали редкие и потому смешные усики. Зная, что над ним смеются подчинённые, ротный запретил личному составу отращивать атрибут мужской красоты. Нарушителей, особенно возвращавшихся с долгих командировок усатых солдат, старлей строго наказывал.
 Над странной манерой Богославского отдавать и принимать честь - смеялась вся часть. Бывало, приведут роту из столовой. Сержант, командовавший колонной, подходит строевым шагом к командиру роты и, приложив руку к пилотке, докладывает о прибытии. Богославский же, никогда не стоял как положено. Вместо стойки «смирно», расставлял ноги на ширину плеч, при этом непрерывно покашливая и косолапо перетаптываясь на месте. Возможно, из-за какого-то защемления нерва голова и шея старлея ежеминутно делали движения, напоминающие утиные кивания. Но весь ритуал венчала правая рука Богославского. Ладонь располагалась у виска не горизонтально, а была развёрнута на девяносто градусов: большим пальцем вниз, мизинцем вверх. Причём все пальцы растопырены «солнышком». Как тут не «заугораешь?» Получая в очередной раз доклад от подчинённых, командир роты зорко наблюдал вокруг и потом наказывал тех, у кого замечал хоть малейшую улыбку.
 Вообще, солдаты Богославского не любили. Придирался без повода, наказывал ни за что, просто по настроению, которого у него никогда не было.
 Своего писаря, парнишку родом из Удмуртии, Богославский нещадно гонял по нарядам, а также заставлял работать с документацией после отбоя. И только преждевременный «дембель» (был такой указ об увольнении в запас недоучившихся студентов), спас солдата от нервного истощения.
 Мой призыв отслужил чуть больше полгода, когда Богославский собрал всех нас и предложил желающим вакансию ротного писаря. Никто добровольно не согласился. Тогда старлей пошёл по пути Глеба Жеглова. Через неделю он вновь собрал мой призыв в ленинской комнате и прочитал лекцию, что мы такие-сякие не пишем письма родителям. Затем раздал всем ручки и бумагу. Потом принялся диктовать образец письма. Но в отличие от Глеба Жеглова, указывавшему Фоксу, где ставить точки и запятые, Богославский знаки препинания не акцентировал. Знал бы я...
 После диктанта ротный собрал листки и после их изучения объявил:
 - Молодец, Галеев! Все точки и запятые на месте, абзацы выделены. С сегодняшнего дня работаешь в ротной канцелярии!
 - Товарищ старший лейтенант! - попробовал я пойти на попятную. - У меня же почерк корявый!
 - Ничего. В армии почерк не нужен, потому что в армии буквы не пишут, а печатным образом рисуют. В канцелярию - шагом марш!
 Первую неделю Богославский вводил меня в курс дела. Я заполнял «боевые листки», писал расписания занятий. Но потом старлей начал загружать меня своими личными обязанностями; составлять планы тактических занятий, писать отчёты о проведённых (чаще не проведённых) мероприятиях, заводить различные ведомости. И всё это писалось печатными буквами!
 Мне частенько приходилось работать по ночам. Я даже не успевал писать письма домой! Товарищам моя новая должность была в радость. Ещё бы! Появилось надёжное место для своих «нычек!» Богославский сошёл бы с ума от ярости, если узнал, что в его шкафу с документацией находится солдатский тайник.
 Постепенно моя новая работа стала меня угнетать, и я вполне понял положение предыдущего писаря . А как-то Богославский деликатно попросил меня рассказать о замеченных непорядках и нарушениях в роте. Я «включил дурака» и сделал вид, что не понимаю о чём речь.
 - Ты прекрасно знаешь, что я имею ввиду! - занервничал ротный.
 - Товарищ старший лейтенант, - ответил я. - Возможно у нас с вами при воспитании применялись разные примеры моральных ценностей, поэтому стучать на товарищей я не буду!
 Старлей позеленел от злости, затем объявил меня своим личным врагом номер один и отправил в наряд по столовой на трое суток.
 И в последующие дни командир роты продолжил меня угнетать нарядами и наказаниями. В ответ я начал вычислять и выкладывать народу стукачей Богославского.
 Эти «клиенты» приходили к нему в кабинет средь бела дня, и не придумывая ничего нового, просили у него аудиенции, чтобы побеседовать насчёт отпуска в связи с семейными обстоятельствами. Богославский из кабинета меня выпроваживал, а после ухода того или иного «отпускника», шёл в роту наказывать «залётчиков». Иногда я, как Штирлиц в тылу врага, находил у старлея под папками на столе, записки с фамилиями провинившихся солдат и краткими описаниями «грехов».
 Что интересно, среди стукачей преобладал большой процент старослужащих. Видимо, начинали свою «деятельность» с ранних месяцев службы. А ещё, в осведомителях оказывались ребята, про которых даже нельзя было такое подумать.
 Разоблачённые предатели пытались защищаться, переводя стрелки на меня. Но я обладал хорошей памятью и был достаточно внимателен, логически оценивая те или иные события, после визита очередного «отпускника». Таким образом, изобличая предателей полностью. Иногда в качестве доказательств я использовал «трофейные» записки.
 Что и говорить, врагов у меня было предостаточно. А стукачи - являлись чьими-то друзьями, земляками, которые легко прощали им такие «грехи». Тем более что процент «отпускников» был огромен - около тридцати процентов личного состава роты. Также я вычислил, что почти у каждого прапорщика, командира взвода - имелся собственный осведомитель. В случае группового «залёта», стукачей, в отличие от остальных провинившихся, не наказывали, а легко журили.
 Богославский продолжал давить меня нарядами и работой. Я принял решение и объявил ему, что впредь буду заниматься только своими обязанностями, а не бумагами старлея. Ротный только рассмеялся.
 Спустя две недели, перед итоговой проверкой, комбат потребовал от Богославского полной документации по тактическим занятиям. Естественно, она не была готова. Вскоре выявились ещё подобные «косяки». Старлей понял, что я буду стоять до конца и решил от меня избавиться.
 Долгое время Богославский не мог найти мне замену, и всё это время работал с документацией сам. Я же по-прежнему оставался у него в списке врагов под номером один.
 Я прослужил год, когда уволились сержанты, командиры отделений. Обиженный на наш призыв комбат, раздал нескольким бойцам, прослужившим пять-шесть месяцев, звания ефрейторов и назначил их командирами отделений. Естественно, они же были и должны заступать в наряд дежурными по роте.
 В нашей части были приписаны несколько автомобилей, обслуживающих штаб армии. Поэтому от дежурных требовалось предельное внимание, контроль и быстродействие. К тому же часть постоянно посещали большие чины, а также ломились гражданская клиентура прапорщиков-кладовщиков. Молодые ефрейторы откровенно терялись и «валили службу».
 Несколько раз получив нагоняй от вышестоящего начальства, комбат приказал ставить дежурными по роте ребят из нашего призыва. Приходилось заступать в этот наряд и мне. Будучи рядовым, «чистый погон - чистая совесть», я имел в подчинении дневальными двух ефрейторов, командиров отделений. Кроме мытья полов, они должны были учиться у меня своим прямым обязанностям.
 Как-то рота ушла на ужин. Прапорщик, дежурный по части, ушёл по своим делам на техтерриторию. Богославского я откровенно проморгал. Как потом оказалось, он не покладая ручки работал с документацией в канцелярии, находившейся в казарме.
 В итоге, на КП я находился один. С ужина возвращается рота. По прибытии требовалось доложить ротному или дежурному по части. Но не видно ни того, ни другого.
 Я, стоя на крыльце, начал имитировать покашливание Богославского. Затем, косолапо переминаться с ноги на ногу. Сержант, привёдший роту, подхватил задел и двинулся ко мне строевым шагом. Я же продолжал копировать движения старлея: производя «утиные» качания шеи и головы. Народ стал угорать. Все попадали, когда я вскинул руку «по-богославски» и растопырил пальцы веером, при этом продолжая покашливать и косолапо переминаться.
 - Товарищ старший лейтенант! - докладывал мне сержант. - Рота с приёма пищи прибыла! Происшествий не случи... лось...
 Я вошёл в роль и поэтому не обратил внимания на внезапную бледность и запинание сержанта, а также резкое стремление солдат приводить себя в порядок. И тут я услышал за своей спиной покашливание... Пять суток «губы!» Одиночки...
 От дальнейшего гнева Богославского, я скрывался в командировке, на выезде, в выездном карауле. Но неожиданно, комбат стал ежедневно третировать старлея, гоняя его как сидорову козу и накладывая взыскания. И что интересно, ранний гонор у Богославского в отношении подполковника Некрасова и других офицеров - сразу куда-то пропал. Причину рассказал прапорщик Чуйко: дядю-«толкача» перевели в другую воздушную армию. Таким образом племянничек остался без «мохнатого» прикрытия. Вскоре Богославский собрался к родственнику.
 Он приходил в расположение в «гражданке» - сдавал дела новому командиру роты. Каждый раз появляясь на территории части, здоровался за руку с каждым солдатом, что было просто фантастично. Я в это время лежал в санчасти. Старлей пришёл со мной попрощаться. Извинился, «в чём был не прав». Я со своей стороны тоже и подарил ему новый атлас автомобильных дорог СССР. Богославский очень обрадовался, поскольку совсем недавно купил новый «Москвич». Так мы расстались добрыми друзьями.
 Новый ротный, лейтенант Рожков, имел невысокий рост и рыжие, пышные усы. Солдаты воспряли духом и кого была физиологическая возможность - безбоязненно обзаводились эталоном мужской красоты.
 Несколько робко и деликатно новый командир подошёл ко мне и попросил помочь разобраться с ротной документацией. Отчего же не помочь хорошему человеку, тем более за волшебные, квадратные листики бумаги с надписью: «Увольнительная записка».
 Рыжков оказался толковым учеником, быстро усвоив порядок заполнения и составления требуемых документов. Вскоре он сам вёл свои дела, не привлекая меня. А спустя три месяца, «за отличную службу», ротному повысили звание. Без «толкача» не обошлось!