Пролог. Перевёрнутая ностальгия

"...Ещё и других присоединю я к ним,               
 кроме тех, кто уже собран.»
                Йешаягу, 55:6 – 56:8

        Каждый раз, вглядываясь в панораму Старого Города, я вновь и вновь переживаю историю моей встречи с Иерусалимом, начавшуюся задолго до приезда в Израиль.
                *    *    *
       Когда-то, давно, когда я была еще совсем маленькой, мама прочла  мне стихотворение, первые строчки которого я запомнила на всю жизнь:

«Скажи мне, ветка Палестины,
Где ты росла, где  ты  цвела,
Каких  холмов, какой долины
Ты  украшением  была?»

     Естественно, я не знала ни автора этих строк, ни места и повода их написания, но тогда я впервые услышала о  родине наших далёких предков, которая представлялась мне  необыкновенно красивой и зеленой страной.

     Потом, уже старшеклассницей, я наткнулась на эти стихи в томике Лермонтова и с удивлением узнала, что символом Палестины поэт назвал не оливковую, как я предполагала, а пальмовую ветвь. К тому времени я знала уже больше об этих краях, и о государстве Израиль, и даже видела на снимках в Москве Голду Меир, которую все знакомые евреи ласково называли Голдочкой.

     А еще много лет спустя я стала преподавать эстетику в речном училище города Омска. Это начальный курс истории и теории искусства, самые азы – для «гармонического развития молодых строителей коммунизма». По программе курса полагалось два-три раза в году повести детей в музей изобразительных искусств. А Омский музей очень богат по своей коллекции, начиная от древнерусской иконы и кончая российским авангардом начала 20 века. Групп ежегодно у меня было 8-10, в училище я проработала почти 25 лет. Простая арифметика подсказывает, что посетила музей я примерно 600-700 раз. И не было случая, чтобы я не   подошла к одной картине, занимавшей всё пространство стены против окна в одном из первых залов музея.  Экскурсовод всегда «проскакивал» этот зал, не останавливаясь. Еще бы: религиозный сюжет,  да с еврейским акцентом – неблагодарная тема для советского искусствоведа.

           А я стояла у картины, как зачарованная,  вглядываясь в каждый сантиметр полотна. Я и сейчас могла бы описать её по памяти. Желто-розовый фон предутреннего горизонта. В далекой дымке золочёный купол храма; пропадающий в предрассветной мгле огромный город за ним. Крепостная стена, опоясывающая храм; оливковая роща пред ней на холмистом рельефе. Небольшая кучка людей в незнакомых одеждах на переднем плане. Картина называлась «Вид Иерусалима в лунную ночь», и написал её с натуры русский художник-академист Максим Никифорович Воробьёв. В 1820 году он был специально командирован российским правительством на Ближний Восток, откуда привёз 90 акварельных рисунков, составивших впоследствии основу его живописных полотен.

      Недавно я попросила дочь «порыться» в интернете, и она отыскала там и саму картину и биографию ее автора.
               
      Так выглядел Иерусалим почти 200 лет назад. Я помню, такое чувство тревоги и печали вдруг охватывало меня, когда я стояла у этой картины. И так горько становилось от мысли, что я никогда не увижу всё это воочию. Для себя я назвала тогда это ощущение ностальгией, хотя ностальгия, по определению, это тоска о прошлом, но ведь я никогда не жила в этих краях и даже не бывала там. Мне кажется, ностальгия всегда конкретна: кто-то тоскует о доме, где он родился; кто-то о друге. О маме. О брошенной даче. О снеге... Я не могла понять природу своей ностальгии: что это -  зов предков?  мечта о несбыточном?

       В словаре толкование слова «ностальгия» таково: от греческого «nostos» - возвращение и «algos» - боль. Так вот оно что: это боль о возвращении; не о прошлом боль, о будущем («перевёрнутая» ностальгия).

       Когда началась перестройка, и в Израиль потекла большая алия, мы ещё и тогда не предполагали, что скоро станем собираться в дорогу. И вот уже я стою на Масличной горе с группой олимов из ульпана и вижу оживший пейзаж Старого Города почти таким, как запечатлел его когда-то русский художник Воробьёв. И не просто вижу. Я теперь живу здесь, в прекрасном преображённом Иерусалиме, и ощущаю свою полную сопричастность этому великому городу. И, знаете,  улетучились куда-то и боль, и горечь, которые я чувствовала  давным-давно в Омском музее изобразительных искусств.

2004 год.
Иерусалим.