Синоптик

Забродину зверски хотелось выпить.
Он разрешил себе единственный затяжной глоток виски. Заледеневшая бутыль полетела в рюкзак. Вещи всегда были наготове, с самого первого похода по «гиблым местам». Трепаный брезентовый рюкзак точно ждал момента, чтобы прыгнуть на спину.
- Это все не просто так, - хрипло произнес синоптик. – Я не верю, что ты подсунул мне этот сайтик случайно, да? Ведь ты следил за мной?   
В чате, как всегда, никто не ответил. На этом сайте никто не отвечал. Зато, стоило ответить на вопросы, как появилась дверь. Серая дверь, унылая, как крышка электрощита, торчала из кухонной стены, точнехонько между холодильником и гирляндой фотографий. Синоптик потрогал гладкую поверхность, приложил к ней ухо.
Похоже на пение морской раковины. 
- Отлично сработано, - похвалил Забродин. – Я знал, что все закончится психушкой. Как у Васенко. Я знал, что чокнусь от этих дел… Если тебе, господи, для опытов нужен чокнутый – всегда пожалуйста!
На фотографиях отражался весь путь их группы. Шаманский остров на Байкале, Синькамень под Переславлем, река Вилюй, уральская вершина Холат Сяхыл…
И рядом - Юлька. Веселая, с ямочками на щеках.
Прохоров пропал без вести. Камыш рванул в бизнес. Васенко забрали в психушку, после третьей вылазки на Кольский полуостров. Каспарян, вернувшись с дольменов, больше не выходит на связь. Лиза Саартоги пообщалась с якутскими шаманами, и навсегда осела в деревне. Буракович принял кафедру в институте Бехтерева. И конечно, профессор Ягминас, бодр и свеж, повел молодежь на башкирский Таганай. Там аномальное пятно и все время расширяется…
Тогда…сколько же лет прошло? - ему позвонили ночью.
- Дмитрий Забродин? Меня зовут Пятрас Ягминас, я руковожу в академии группой поиска аномальных зон, - буднично представился мужчина. – Это вы автор статьи о сверхбыстрых циклонах?
- Дима, кто это?... – Юлька приподняла лохматую голову.
- Эээ..гм. Моя статья признана ненаучной. Из-за нее мне зарубили диссертацию, - излишне зло отреагировал сонный синоптик.
- Я наслышан, - отозвался профессор. - Нам нужен метеоролог. Такой человек, как вы. Предлагаю вам провести в моей группе весь полевой сезон. В Забайкалье обнаружены дольмены, схожие с Стоунхенджем. Условия обычные, зарплата скромная. Летим в Забайкалье. Обещаю - будет трудно, но интересно.
А, гори оно все огнем, сказал себе сотрудник бюро погоды. Через пару месяцев меня все равно уволят. Жрать нечего. Извозом не заработаешь – колеса спионерили. Диссертацией можно подтереться. И Юлька не будет вечно терпеть…
- Пишите меня в список!
Спустя три недели Забродин делил тушонку и отбивался от пикирующих комаров. Только что в небе погас последний рокочущий отзвук вертолета. Ребята суетились вокруг будущего костра. Васенко и Каспарян натягивали палатки. Прохоров рубил сухостой. Камыш распаковывал приборы. Девушки колдовали над котелком. Синоптику досталось открывать консервы.
Лощина лежала прямо под их ногами. Валежник, папоротники, нагромождения камней в окаймлении черного бурелома. И хмурая таежная рябь до горизонта.
Лощина синоптику не нравилась. Она походила на изогнутый в кривой усмешке, рот.
- …Впервые вопрос поднял Хью Эверетт в Принстоне в пятьдесят седьмом, - Ягминас произносил слова мягко, с ласкательной сказочной интонацией. – Хью взорвал теорию Эйнштейна, и моментально подвергся остракизму. В популярной форме это звучит примерно так: наш мир бесконечно расщепляется, в каждую единицу времени создавая новые реальности. С тех пор, те, кто пытается опровергнуть доводы Эверетта, по сути отвергают и квантовую теорию…
- А ваша позиция какова, товарищ профессор? – делано строго спросила Лиза Саартоги.
- О, я стою на позициях крайнего либерализма, - Ягминас со смехом принял бутерброд с килькой, убил на щеке комара. – Но давайте лучше не обо мне… Вот наш новый товарищ – метеоролог Дима Забродин. Он выдвинул интересную гипотезу. Если на планете есть «гиблые места», где стыкуются миры, то первыми посланцами «оттуда» могут быть не явные артефакты, а ветер. Банальный ветер, несущий чуждые споры и неизвестные науке, газы.
- Ага, и излучения, - дополнил Камыш и вбил еще два палаточных колышка. 
- Тогда бермудские тайфуны могут возникать не в нашем мире, а на стыке! - подхватила Аня Николаева, не отрываясь от котелка. – Из-за перепада температур и давления, верно, синоптик? Вдруг, у «них» там – морозы, так?
- Угу, - застеснялся Дима. Его обрадовало, с какой скоростью эти люди приняли и всерьез стали обсуждать его зыбкие умозаключения.
- Верно схвачено, - подтвердил Пятрас. – А теперь спросим Дмитрия – в какого бога он верит?
- Как это? – захлопал глазами Забродин.
- А при чем тут религия? – удивились все. – Синоптик  вроде безбожник, как и мы.
- Религия есть у каждого, - тонко улыбнулся профессор. – На иконе истинного ученого написано - «мир познаваем». Религия метеоролога Забродина в том, что нужно постоянно  расширять границы исследованного мира… Задумаемся, что утверждают атеисты? Бога нет. Верующий в Бога для них – больной человек. Больные люди жгли книги и сограждан, посылали детей в крестовые походы. Но атеисты тоже хороши. Когда они видят чудо, они говорят – этого не может быть! Атеисты научились измерять. Там, где они не могут измерить, они отбрасывают инструмент и отворачиваются. Именно так они поступили со статьями нашего уважаемого Дмитрия…
- Кажется, я понимаю, - оживился синоптик. – В таком случае, я, конечно же, верующий. Я верю в парадоксы. Я верю в чудеса.
- Именно то, что я хотел услышать, - Ягминас торжественно помахал бутербродом. – Чудеса! То, о чем нам твердили ведические мистики прошлого. Не отворачиваться в испуге, а вместе анализировать! Признать, что естественные законы хороши лишь здесь и сейчас, но за их плоскостью действуют законы иные, более широкие и гибкие!
- То есть, признать, что Бог существует? – наморщила лоб Лиза.
- Это церковная догматика, - вздохнул профессор. – Церковь не учит нас анализу и экспериментам. Поэтому она теряет позиции. Может быть, Бог и существует. Но мы к нему должны прийти через опыт, а не через мракобесие. Вы чувствуете, друзья, какая сложилась пропасть? Человек боится шагнуть вперед и честно признать – реальность гораздо шире того, что показывают мои инструменты…
- Синоптик, ты нам покажешь свою реальность? – засмеялись парни. 
- А вот и покажу, - зажегся он.
Когда соорудили лагерь, Забродин разложил карты погоды. Все, кроме профессора, видели их впервые. Вопросы сыпались, как горох, Дима едва успевал отвечать. Да, вот это направления господствующих ветров. Оранжевым цветом – аномально теплые участки, раз в шесть лет. Нет, точных данных по району никто не собирал. Вот это – фронты, а это циклоны неясной природы. А вот это – погодный график данного района Забайкалья, ничего не замечаете?
- Черт, каждые шесть лет скачок температур, именно в июне! - ахнула фотограф Николаева. 
- Скачок незначительный, но!... – торжествовал Дима. – Я привез вам климатические карты еще нескольких областей. Смотрите, это Коломна, известное вам, аварийное шоссе. Это – Корб-озеро, шестьдесят первый год, где искали затонувший космический корабль. А это – карельский поселок Шукнаволок, где рвануло в тридцатые годы. Та же картина – точная локализация, три-четыре дня повышенного тепла, но с иной периодичностью, вот семьдесят восьмой, восемьдесят второй и так далее, годы…
- Летчики по моей просьбе сделали замер. Еще вчера в этой местности было на три градуса ниже, - доложил профессор. – Причем, температура поднялась не днем, а к четырем утра. В самый холодный период. И никакого движения воздушных масс. Дмитрий, я правильно говорю?
Все разом замолчали. Стали различимы протяжные вздохи тайги. Синоптика передернуло, точно мокрой ладонью провели по спине.
- То есть, мы явились очень вовремя? – почему-то шепотом спросил огромный Васенко. 
 - Завтра увидим, - подмигнул профессор. – Если найдем то, что наши парни сняли из космоса.

Дверь ждала. На будильнике застыло время.
Изогнутая ручка чуть подалась под его ладонью. Синоптик обернулся на включенный компьютер. Подсказки ждать неоткуда. Дверь просто появилась из ничего. Ночью. Для себя Забродин уже все решил.
Он зажмурился, толкнул дверь – и окунулся в холодный дождь. И сразу вспомнил – тем утром тоже как следует ливануло…
- Работаем, невзирая на погоду! – постановил Ягминас. – Прохоров – первая тройка, Васенко – левый фланг, я поведу центр. Ориентир – вон те два клыка. Не спешить, держать дистанцию, как обычно. Анна, камеры готовы?
Фотоаппаратов у Анны Николаевой оказалось целых пять штук. Синоптик помогал тащить тяжелые ящики Каспаряна, расставлял вешки-прутики, а Анна непрерывно отбегала в сторону, влезала на пни и камни, чтобы «щелкнуть» картину сверху. Спустя три часа они собрались под каменными клыками. Здесь Дима запустил первый радиозонд, снял показания барометра. После привала все повторилось сначала, и так еще дважды, до самой темноты.
Его не оставляло гнетущее чувство беды.
Первой симметрию заметила глазастая Лиза. Хотя объект прятался за еловым древостоем и болотными буграми, затянутыми белым сфагнумом. Ребята закопошились, синоптик запустил свои приборы…и не поверил глазам. У ближнего валуна психрометр показывал влажность процентов на двадцать ниже, чем в сотне метров отсюда. Сила приземного ветра резко возросла, наверху все оставалось тихо. Давление неумолимо росло.
- У меня напряженность поля скакнула на три мегагерца! – Прохоров носился зигзагами в наушниках, делал пометки в блокноте.
- Пятрас, и компасы можно выкидывать! – доложил Васенко.
- Ребята, двукратный скачок фона!
Каспарян жал кнопочки на своих ящичках, измерял радиоактивность, брал пробы грунта.
- Что у тебя? – к синоптику пробрался взбудораженный профессор. – Можно примерно определить, откуда дует ветер?
- Сейчас, пружина еще не раскрутилась… - синоптик наблюдал нечто нереальное. Три поста, расставленные треугольником по краям огромной поляны, уверенно показывали, что ветер дует из центра.
А в центр пробраться оказалось нелегко. Щетина валежника, колючие мертвые пихты, бесконечные лужи с пузырями. Мужчины принялись за дело, валили деревья, сооружали просеку. Чем ближе они подбирались к загадочному месту, тем меньше синоптику хотелось туда идти.
Он боялся. 
- Вижу шестнадцать упавших кромлехов во внешнем кольце, - негромко диктовала Лиза. – Заметен сглаженный бруствер, диаметр примерно сорок метров, с двумя разрывами… Разрывы ориентированы строго на восток и запад…
- Камыш, давай серию снимков с дерева, - приказал профессор. – Георгий, как у нас с часами, чисто? Можем идти дальше?
- Явная хроноаномалия, - доложил Каспарян. - Отставание от контрольных часов три секунды…
Нечисто, подумал синоптик. Совсем тут нечисто.
- Вероятно, существовал ров… - продолжала Лиза, - С востока имеются шесть пар базовых и две пары привратных камней… остатки перекладин мы можем заметить…
Зажужжала, и тут же смолкла камера. Камыш яростно чертыхнулся.
- Третий раз включаю, и снова клинит…
- И не будет работать, - успокоил профессор. – Парни, смотрите по сторонам, держаться вместе.
Синоптик не хотел смотреть по сторонам. Единственное, чего он желал всей душой – поскорее выбраться отсюда. Ветер подозрительно стих, но стало еще теплее.
- Птиц нет, - констатировала Анна. – Вы слышите? Ни птиц, ни насекомых. Комары пропали…
- Материал – серый песчаник… - диктовала Лиза. – Архитектоника оригинальная, кромлехи несли двойные балочные конструкции… Интересно наличие двух пяточных камней, а не одного…они как бы повернуты друг к другу, но угадать точное положение сейчас трудно…вторая ось прослеживается на северо-восток, скорее всего – в точку летнего солнцестояния…блин, товарищи, у меня диктофон-то не фурычит!
Синоптик сам не заметил, как очутился в центре.
То, что Лиза обозвала пяточными камнями, походило на две массивные овальные плиты, уложенные под наклоном, шлифованными поверхностями друг к другу. На этих гладких «сковородах», устеленных мхом, при желании угадывался  контур человеческого тела. Пожалуй, это  единственное, что походило на творение разума. Прочие булыжники ледник мог затащить сюда случайно.
Внезапно синоптик ощутил, как стучат зубы. Его зубы. И не от холода, а точно под кожей пропустили ток.
- Поганое местечко, да? – грузный Прохоров примостился на наклонном камне, ножом принялся ковырять мох. – Ого! Ты глянь, какая штука, здесь пройма… Эй, где там наш геолог?
- Извини… - синоптик с трудом сдержал рвоту. – Что-то мне совсем хреново…
И быстро заковылял в сторонку, стараясь не сбиться на бег. За кустами успокаивающе попискивал счетчик Гейгера.
Возможно, акклиматизация, успокаивал он себя. Психоз. Подумаешь, птицы улетели. На то они и птицы…
- Затвор сломался, - где-то поблизости грустно констатировал Камыш. – На «кэноне» затвор сломался, вы можете себе представить?
- И альфа-датчик зашкаливает…
Прохоров пропал незаметно.
Сначала никто не поверил, даже искали вяло. Думали, отбежал по нужде. Профессор не стал поднимать панику, собрал всех наружи, на краю недавно проложенной тропы.
- Больше никто не отходит в сторону! Вспоминаем, как шли. Кто видел его последним?
Рюкзак Прохорова нашли там, где синоптику стало плохо. С края одного из овальных мегалитов мох был срезан ножом. Проступала полированная, почти зеркальная поверхность.
- Что это?
- Вон его следы…
- Может, пошутить вздумал?
- Провалиться тут некуда, воды по щиколотку. Это не топь…
Синоптик присел. Ноги не держали, в ушах звенело.
Они разбили лагерь на южном склоне лощины. Разожгли три высоких костра, всю ночь поочередно поддерживали огонь. Наорались до хрипоты. Утром Пятрас приказал забросить на ель антенну, с трудом вышел на связь с летным отрядом. Затем поделили местность на квадраты, заострили тонкие колья, истыкали все бугры и прогалины. Настроение упало до нуля, работать никто не мог. Забродин в сотый раз повторял, как отбежал на минутку, хотя никто его ни в чем не обвинял. 
Вертолет прилетел следующим утром, но сесть в лощине не смог, мешали сосны. Вместе с летчиками явился местный милицейский чин, раздраженный и заранее уверенный в неуспехе. Про мегалиты, дольмены и прочую дребедень он и слушать не захотел. Основная версия свелась к зыбучему болоту, дополнительная – к хищным зверям. Опрашивал всех по очереди, всем своим видом говоря – вот припрутся всякие, как же вы мне надоели, туристы хреновы, лучше бы вас разом медведи пожрали…
- Собирайте манатки, летим в город. Здесь я следствие вести не могу.
- Какое следствие? – простонал Ягминас. – Мы же никого не обвиняли. Нет же никакого преступления…
- Мы думали, вертолетчики привезут нам пару местных проводников и овчарку… - робко добавил доктор. – Мы бы оплатили
- Овчарку?! – милиционер выглянул под дождь. – Вы там сутки топтались, какая собака поможет? Да и нет у меня обученной, - милиционер захлопнул планшетку, но вместо того, чтобы разозлиться, заговорил тише. – Не впервой, понятно вам? Я пытался уговорить, четверых охотников навестил. Тайгу знают, с детства под кустом ночуют. Никто! – слышите? – никто сюда лететь не согласился! Гиблое место тут, гиблое…
- Я не чувствую, что он погиб, - это все, что произнес Ягминас на обратном пути.
Спустя неделю воздушных болтанок, тоскливых допросов и стука колес, синоптик стоял в родной питерской прихожей. Скинул рюкзак, сырые ботинки, на цыпочках прокрался в кухню. Часы показывали семь утра. Впереди себя Забродин нес пестрый полевой букет.
Юлька так любила, когда он будил ее цветами.
Синоптик посмотрел в зеркало. Ему глупо улыбалась измученная, бородатая рожа. И наплевать на диссертацию, украденные колеса, и жалкие остатки командировочных. Главное – что они снова вместе…
Он приоткрыл дверь в комнату. И выронил букет.
У него больше не было жены.

Время застыло.
Забродин сделал шаг и едва не растянулся на мокром граните. Он очутился именно там, куда пожелал попасть, но… 
Спустя несколько секунд глаза привыкли к секущему ветру, и синоптик убедился в своей догадке. Он физически не мог перенестись в точку, где четырнадцать лет назад находился сам. Иначе, он бы тогда встретил самого себя, постаревшего, полысевшего и пьяного…бред.
Вертолет с их экспедицией только что улетел, еще торчали свежие колышки на месте поиска, еще не затянулись следы их ботинок. Забродин нащупал сухую корягу, упер в косяк. И засмеялся собственной глупости. С помощью червивого полена он пытается укрепить временной тоннель! Прямоугольник желтого кухонного света падал прямо из поваленного кромлеха. Дверь в монолите.
Пяточные камни торжественно молчали. Точно два плосколицых старика, уставившихся в небо. Чавкая по размокшим лишайникам, Забродин добрался до того места, где Прохоров обнажил нож. Я не верю, что он погиб, так сказал тогда Ягминас.
- Я тоже не верю, - синоптик поглубже натянул сырую бейсболку. – Слышишь, ты? Я не верю, что она погибла…
Он вспомнил, как тогда вернулся.
Как в спальне выронил букет.
Плотные шторы были задернуты, свет в прихожей Забродин не включал. Наверное, поэтому не сразу заметил отсутствие женской обуви. Зато сразу заметил сложенный диван. Одна Юля с чудовищным спальным механизмом не справлялась, звала его.
Дима хлопнул по выключателю, отпер шкаф. Все вещи жены пропали. Ничего, ни обмылка помады, ни упаковки ее витаминов, ни плечиков на вешалке…
Стоп. Он провел ладонью по обоям, крепко зажмурился и потряс головой. Ремонт они с Юлей делали вместе. Даже если она подло сбежала, если она его бросила…не могла же она раздобыть и наклеить обратно прежние голубенькие обои, истертые, исколотые кнопками, исчириканные подписями?
Он метнулся в ванную. Голые полочки, нет даже запаха, нет отдаленного намека на присутствие женщины… Забродин вернулся в прихожую, выгреб все из антресолей. По паркету запрыгали шахматные фигурки. Те самые шахматы, которые Юлька с боем выкинула в помойку полгода назад. Они катались по полу, где совсем недавно лежал совместно купленный палас.
Юлька не бросала его.
Ее словно стерли.
Забродин еле дождался восьми утра.
- Пятрас, алло, вы слышите? Растворились номера ее мамы, ее подруг, ее двоюродной сестры… Вы же ее видели, мою жену? Помните, я вам фото показывал?
- Фотографию?… - Ягминас осторожно помолчал. – Дмитрий, передо мной ваше заявление о приеме в группу. Вы здесь нигде не указали, что женаты.
- Но я же писал… - синоптик задохнулся. – Подождите, я вам докажу!
Трясущимися пальцами он развернул бумажник. Ее фото исчезло. Как и штамп о браке в его паспорте.
- Но у меня была жена, я не сумасшедший! – прохрипел синоптик. – Я помню номер ее матери. Если вы мне не хотите помочь…
- Я хочу помочь. В субботу приеду в Питер.
Забродину жутко захотелось выпить. Номер в Петрозаводске он выучил давно, но дважды сбивался и клал трубку. Откашливался.
- Да, это Ирина Федоровна-а, - знакомо и удивленно пропела теща. – Юлю? А кто говорит?
- Это же я. Дима, - он вдруг вспотел.
- Какой Дима?
- Ваш зять, - ему хотелось завыть в голос.
- Молодой человек… - на том конце провода послышалась возня, далекие всхлипывания, затем прорезался недовольный голос тестя.
- Как вам не стыдно? Кто вы такой? Сорока дней еще не прошло!...
Синоптик отдышался и сделал еще одиннадцать звонков разным людям. Спустя час он подвел безумные итоги.
У него никогда не было жены.
Его кандидатскую, оказывается, не только успешно приняли, но рекомендовали сразу защищаться на докторскую.
Еще до отъезда ему предложили грант в Стокгольме и заказали две больших статьи.
Ягминас застал синоптика в странном, плавучем состоянии. Среди вскрытых конвертов и катающихся бутылок.   
       - Почти все пленки, отснятые Николаевой, засвечены, - поделился профессор. – Камыш заболел, нервный срыв. Буракович высеял бактерии, которые никто не может идентифицировать. Сдал на проверку, теперь ногти кусает. Каспарян, как и вы, рвется снова ехать. Он тоже не верит, что Прохоров погиб…
- А мне вы не верите? – поднял мутные глаза синоптик. – Помните, это ведь вы рассуждали о религии познания, о чудесах? О том, что мы рабы инструментов?! Я поехал с вами, потому что застрял в своих проблемах. Зачем бы я поперся, если меня, оказывается, всюду приглашают и готовы платить деньги?!
- Приходится признать, - серьезно кивнул Ягминас. – Но вторая экспедиция нам пока не светит. Ни одного положительного результата. Только сломанные приборы и судебное разбирательство. А вы знаете, сколько стоит вертолет? А пешком – сорок километров по тайге, до поселка. И что вы там с Каспаряном делать будете? Что?! Ляжете на камень и спросите, где ваша жена? Ой, извините, Дима, не хотел доставить вам боль…
- Я все равно поеду. Один.
- Вы ждали меня, чтобы услышать совет? – профессор цепко ухватил синоптика за рукав, придвинул к себе. – Так вот, получите. Как бы не вышло хуже, друг мой.
- Куда уж хуже? – зашмыгал носом Забродин. – Боитесь, что я, как Прохоров…провалюсь?
- Возможно, это не самое худшее для вас. Я вот что подумал, пока ехал в поезде. Возможно, вы вернетесь и потеряете не только жену.

Время не двигалось.
По лицу синоптика ползал муравей. Синоптик лежал на проклятом пяточном камне и едва не плакал. Ровным счетом ничего не происходило, если не считать головокружения и тошноты. Никуда он не провалился, и таинственно исчезнувший Прохоров из болота не вылез. Тайга низко постанывала, на пределе слышимости стрекотал дятел, дождь хлестал по лицу мокрым полотенцем.
 Синоптик тяжело скатился в лужу. Его дважды вырвало, пока добрался до двери. Вдобавок, оказалось, что он забыл дома рюкзак! Дверь ждала его, теперь в камне, невозмутимая, серая, как этот мерзкий сибирский день. Дождалась и мягко захлопнулась за спиной.
Он вдохнул и зажмурился.
В доме снова уютно и сладко пахло женщиной. Где-то за стенкой раздавались легкие шаги, мурлыкали песню. В ноздри втекал божественный аромат грибного супа и выпечки с корицей…
- Юля! – проскрипел он севшим голосом. – Юлечка!
Солнце ударило в глаза. Потеряв ориентацию, он слепо ринулся на свет.
И едва не врезался в громадное панорамное окно. Он очутился в пентхаусе, в одном из модерновых монстров, недавно отгроханных на правом берегу Невы. В кухне можно было кататься на велосипеде, а на обеденном столе – играть в бильярд. Серая дверь приютилась между посудомоечным агрегатом и метровой плазменной панелью. На антрацитовой пластине электроплиты урчали кастрюльки. Его любимый грибной суп, форель, спаржа!
- Юля?! Юля, ты где?
В холле на полу спала шкура белого медведя. Канделябры, зеркала в золоченых рамах. Сам собой зажегся мягкий свет.
- Дмитрий Эдуардович, мне завтра приходить или справитесь?
Она терпеливо ждала в кабинете, стройная пожилая дама в передничке. Кабинет изгибался массивными книжными шкафами. Его рабочее место. Его фотографии над столом. Забродин рядом с Алферовым. С Капицей. С Чубайсом во время награждения.
- Ой, Дмитрий Эдуардович, где вы такой дождь нашли? – женщина как фокусник исчезла, и тут же появилась со шваброй, тряпкой и домашними тапками.
Синоптик подчинился, покорно расшнуровал ботинки, влез в тапочки. Кажется, к нему снова пристали с глупым вопросом. Кажется, он ей кивнул, и, наконец, остался один.
Дьявол, всего лишь домработница!
Зажужжал факс, поползло письмо на английском. Забродин прошелся по пустой квартире, изучая солидную обстановку. Ореховые гарнитуры, десяток костюмов в шкафах, кинотеатр, коллекция минералов, дипломы, грамоты и собрание редких книг. Он нашел сейф с торчащими ключами. Денег внутри не оказалось, зато нашлась подборка занятных документов. Чтобы прочесть и поверить, синоптик был вынужден усадить себя в кресло. Оказывается, он получил  членство в академии, вел курс в университете и заведовал уфологическим журналом.
Неплохо. Он стал серьезной научной шишкой!
По углам стола расположились панели двух мощных компов, из них один работал, демонстрируя знакомую заставку с изображением двери. Можно было все выключить. И остаться здесь, в не самом худшем из миров.
- Купить меня хочешь? – зло рассмеялся синоптик. – А вот не выйдет!
И тут же понял, какую сморозил глупость. Покупать его в канун конца света не стал бы даже самый нищий бог.
Телефон тещи он пока что не позабыл. Но на сей раз, трубку в Петрозаводске взял человек, вовсе незнакомый с родителями Юльки.
- Вы можете проверить, - раздраженно сказал человек. – Мы живем в этой квартире всю жизнь, с момента постройки дома.
По домашнему номеру Пятраса сообщили, что профессор четырнадцать лет назад не вернулся из экспедиции в Забайкалье.
- Четырнадцать лет? – охнул Забродин. В голове стал складываться какой-то неясный узор. – Погодите пожалуйста, не вешайте трубку! А он один тогда не вернулся? Мне это очень важно знать! Я тоже ездил с ним…
- Тогда вернулся только один, - сухо ответила женщина. – Пропало восемь человек. Это все, что вы хотели спросить?
- Кто вернулся? Прохоров?! – синоптик замер.
- Да, кажется, Прохоров. Его подобрали вертолетом, одного нашли в тайге, - подтвердила женщина. – Извините, но мы не общаемся. Он давно уехал за рубеж. 
- Вот я и нашел Прохорова, - пожаловался пиликающей мембране синоптик. – Только вряд ли он мне поможет найти жену…
Нить оборвалась. Забродин шаркающей, старческой походкой вернулся в свою новую кухню. И вдруг услышал звук, который присутствовал в квартире все это время. Только он, обалдевший и полупьяный, этого не замечал.
Тикали напольные часы в холле. Тикали ходики в кабинете. На кухне ровно стучали сразу два будильника.
- Вот оно что! – ахнул синоптик. – Этот мир не погибнет. Это мир Прохорова и академика, блин, Забродина. Здесь тоже нет Юльки. Здесь погибла вся наша экспедиция. Здесь идут часы…
Внезапно до него дошла крайне неприятная вещь. Где гарантия, что после сотни вылазок в тайгу он встретит Юльку? Как сказал тогда Ягминас? Каждую единицу времени наш мир расщепляется? Тогда, чтобы ее увидеть, хотя бы просто увидеть, ему надо…надо никуда не ехать четырнадцать лет назад. Надо немедленно вернуться туда, где она еще дома…
Он дернул ручку на серой двери. Дверь не поддалась ни на миллиметр.
- Что я делаю не так? – вслух осведомился Забродин. – Я всего лишь желаю попасть в один из последних дней…перед отъездом. Я хочу обнять свою жену…больше ничего. Да, да, я не желаю спасать человечество, все равно мы все подохнем!
Ручка не поворачивалась. 
Синоптик грузно плюхнулся на блестящий ламинат и постарался успокоиться. По всему выходило, что он упускал наличие в игре главного игрока. Главный игрок ничего не стал объяснять, но минуту спустя все стало на свои места. Ну, конечно же! Если принять за отправную точку свое присутствие в экспедиции, то шагнуть еще дальше назад не получится! Он не может вернуться еще раньше назад и удержать себя, молодого, за руку! Если бы это произошло, он бы это помнил…
- Лады, пробуем по новой, - решился синоптик.
И дверь открылась в тайгу.

Синоптик снова лежал на мокром замшелом монолите.  Смотрел в бородатое небо и вспоминал.
Конечно, четырнадцать лет назад он один никуда не полетел. Он поверил Ягминасу. Согласился, что один пропадет. Да и на какие шиши? Это позже он слегка поднялся. Когда принял приглашение от шведов, подписал контракт, защитил докторскую. Следующим летом он снова собрал рюкзак, и с тех пор это стало болезнью. Они побывали вместе в таких дырах, где зашкаливали и ломались самые надежные приборы. В местах, которые за версту обходили местные следопыты. Он женился и развелся. Написал три книги.   
Он душил в себе память. Но боль не стихала.
Забродин набрался мужества и побывал на кладбище в Петрозаводске. Но ее могила принесла новые надежды. Там не было Юлькиной фотографии, зато стояла другая дата рождения и другое отчество. Он перестал ее искать.
Он уже не был уверен ни в чем.
…Когда виски заломило, а тошнота привычно подступила к горлу, он скатился с валуна на землю. Тайга пела свою равнодушную вечную песню. В небе неслись тучи, звенели комары. Синоптик передохнул и двинулся в обратный путь. Через приоткрытую дверь в древнем камне. 
На сей раз, дома его поджидала прохладная темнота. Где-то низко урчал кондиционер. Просторное помещение наполнял соленый запах морского прибоя. Забродин пошел вдоль стены, точно слепой, выставив впереди себя руки. Так он двигался, пока не налетел на сервировочный столик. Столик откатился, попадали бутылки. Где-то зажегся свет.
- Дима? – позвал сонный женский голос.
Он страшился ответить. Страшился снова назвать ее по имени. Кажется, Юлькин голос звучал выше и резче. Но ведь прошло столько лет…
Свет зажегся ближе. Синоптик озирался в немом изумлении. Он очутился в овальной зале, обставленной в минималистском стиле. Столик, который он едва не повалил, заполняли бутылки с дорогим импортным пойлом. Напротив зияла пасть камина. Винтовая лесенка вела на второй этаж. На диване в беспорядке были раскиданы англоязычные журналы. Сквозь стеклянную стену Забродин видел пальмы, зеленый двор с голубым бассейном воды и приподнятые жалюзи гаража. В гараже дремали три машины. За живой изгородью торчали крыши соседних особняков. 
- Дима? – перед ним стояла встревоженная моложавая женщина, закутанная в махровый халат.
Несколько секунд они удивленно разглядывали друг друга. Похоже, женщину ночное появление Забродина нисколько не смутило, но она округлившимися глазами рассматривала его мокрый свитер, штормовку и домашние тапочки.
Смуглокожая, с явной примесью африканских генов, стройная, длинноволосая и босая. Старше, чем выглядит на первый взгляд. Прежде чем синоптик открыл рот, женщина быстро заговорила на английском. По-русски она внятно произносила только его имя и сочетание «я тебя люблю». Смуглянка вежливо напомнила своему «сладенькому», что ближайший Хеллуин еще не скоро, и зря он заранее нарядился. А если он собрался рыбачить со своими ненормальными русскими друзьями, то мог предупредить заранее. А то, она как дура, ждет мужа в спальне, а он, кажется, забыл, что завтра у него в Лос-Анджелесе собрание акционеров, и им еще колесить полтора часа по хайвею…
Я тебя люблю, повторила она. Что случилось, сладенький?…
- Ничего, ничего, я скоро вернусь, - он побежал по лесенке наверх, потому что больше отступить было некуда.
- Дима, если ты хочешь поиграть в рейнджера и спасенную заложницу, то я оценила, - пропела жена. - Я жду моего спасителя в спальне…
Наверху он какое-то время тупо разглядывал включенный ноутбук. Там в подозрительно знакомом окошке прыгали смайлики и рекламные баннеры. Здешний Забродин, как видно, не двигал науку, и не нуждался в книжных полках. Вместо грамот и поздравительных адресов, синоптик встретил на стенке крайне интересный документ девятилетней давности. Госдепартамент Соединенных Штатов, учитывая особые заслуги мистера Забродина в развитии экономики страны, досрочно предоставляет ему грин-карту, бла-бла-бла, боже, храни америку…
На фотографиях – незнакомые люди. А вот кое-что существенное. Вырезка из газеты.
«…Экономический эффект от использования «эффекта Забродина» уже в первый год составил шестнадцать миллионов долларов…»
Похоже, я – крутой бизнесмен, похвалил себя синоптик. А моя жена – потрясающая мулатка. Я живу в какой-то офигительной Санта-Барбаре, на берегу океана. У меня завтра собрание акционеров. И «бентли» в гараже. Обалдеть.
Он кинул взгляд на часы, придвинул к себе телефон. По его подсчетам, в России занимался рассвет. Потому что, в этом мире тоже тикали часы. Этот мир, по каким-то причинам, тоже устраивал Главного игрока…
Забродин обзвонил в России всех, кто мог хоть что-то сказать про его бывшую жену. Некоторые визжали от радости, заслышав его голос, но помочь не могли. Другие мрачнели и посылали в эротические прогулки. Ягминас оказался жив-здоров, он прекрасно помнил совместные походы, и похвалил Забродина за пять стипендий, которые тот, заокеанский буржуй, выплачивал российским студентам. Но Ягминас упомянул еще кое-что.
- Дмитрий Эдуардович, с вашей стороны это была отчаянная смелость, поехать туда вторично.
- А разве я ездил вторично? – обмер синоптик.
- Вы смеетесь надо мной? Каспарян до сих пор вспоминает, как вы вдвоем там торчали неделю. Я вас прекрасно понимаю, вы так надеялись вернуть свою…супругу. 
- Так вы помните?! Вы мне верите, что у меня была жена?
- Почему я своим глазам не должен доверять? – изумился Пятрас. – Красивая женщина, и вдобавок, она кормила меня грибным супом. Очень вкусным. Алло, Дмитрий, вы слышите?
- Минутку, подождите минутку, - пролепетал синоптик.
Возможно, это и есть мой мир, сказал он себе. Здесь хоть кто-то ее помнит. Здесь я ближе к цели. Надо остаться здесь.
Но неожиданно для себя спросил:
- Профессор, не можете вспомнить, когда вы приходили к нам в гости? До первой нашей экспедиции или после?
- И до, и после, - немедленно ответил собеседник. – Только я вас сразу предупреждал, что разлука не поможет вернуть женщину. Вы тогда обиделись. Вы полагали, что три месяца врозь позволят вам осознать вашу истинную близость и нужду друг в друге…
Прижимая к уху трубку, Забродин прошлепал вниз, нащупал на столике бутылку со знакомой этикеткой. Виски шаровой молнией скатился в желудок, и жгучей волной ринулся по сосудам в мозг.
- Вы хотите сказать, что она просто бросила меня? Она не исчезала?
- Странная беседа для семи утра, - хмыкнул профессор. – Впрочем, парадоксы – моя специальность. Мне удивительно, что вы себя до сих пор мучаете. Хотите честно? Еще до того, как она увлеклась Каспаряном, я вас пожалел. Но тогда вы не хотели меня слушать. Я сразу себе сказал: парень с колоссальным потенциалом, светлая голова, но поступает как старый ведун, герой поэмы Пушкина. Вы все швыряли к ее ногам, пытаясь разжечь чувство, которого в ней не тлело!… 
- Так Юлька ушла к Каспаряну? – синоптик сделал еще один долгий глоток.
Итак, он нашел ее. И снова потерял.
- Ради чего мы все живем? – задумчиво произнес Пятрас. – Мы – я имею в виду мужчин, способных менять мир. А вы, Дмитрий, многое изменили в лучшую сторону. Причем, вы изменились сами, как только прекратили что-то доказывать своей бывшей жене.
- Пятрас…разве вы не любите свою семью?
- Люблю… - на том конце провода щелкнула зажигалка. Прежний Ягминас не курил. - Люблю, если вам угодно пользоваться романтическими эвфемизмами. Но мы с вами – ученые. Религиозные фанатики, так? В таком случае, давайте определимся с терминологией. Я девятнадцать лет живу с женщиной, с которой мне комфортно. Потому что она развивается вместе со мной. Ее мир постоянно меняется, как растущее дерево. Мое дерево, смею надеяться, тоже дает новые побеги. Мы изучаем друг друга, мы каждый день новые. Если бы нас заперли в самом красивом дворце, лишили бы творчества и общения с миром, очень скоро мы бы осточертели друг другу. Вот что я называю любовью… Алло, Дмитрий, вы здесь?   
Синоптик нажал кнопку сброса.
Его Юльки Забродиной не было в этом замечательном калифорнийском раю. Где-то в России жила Юлия Каспарян. Этот мир его больше не интересовал.
И дверь послушно распахнулась в хвойное безмолвие. 

В который раз – гниющие кряжи лиственниц, кудряшки кедров и погрязший в болоте, мегалит. В который раз – молчаливое общение с камнем. Да и камень ли это?…
- Если ты Бог, - крикнул в небо Забродин, - то ты в ответе за всех нас! Это ты придумал, что она погибла! Ты думаешь, ты купил меня, да? Хрен там! Не нужны мне эти деньги, и кафедра, и членство можешь забрать! И бабы мне твои не нужны. Я хотел ее вернуть назад, ты слышишь?!...
- Шиш…шиш…шиш… - отозвались сосновые волны.
Он шагнул внутрь кромлеха.
Забродин ожидал, что угодит в очередную незнакомую квартиру. Поэтому узкий коридор, забитый людьми, его здорово напугал. Мужчины и женщины, все разные, толстые, тощие, старые и полудети, сидели и стояли плотно спрессованной массой. И все глазели на него, напряженно, но не агрессивно, а с какой-то единой печатью обреченности.
- Дмитрий Эдуардович, передохнете? Или следующего?
Этот звонкий голос он не забыл. Лиза Саартоги, повзрослевшая, располневшая за четырнадцать лет. Узкая душная комната, плакаты с внутренностями человека, анатомические схемы, две кушетки, стол под лампой. Над столом – икона в окладе, горящая лампадка. Лиза сделала пометку в толстом гроссбухе, выскочила в коридор и топнула ногой. Толпа с той стороны приглушенно гудела.
- Ой, Дмитрий Эдуардович, вы бы халат одели… Товарищи, прекратите шум! Никого не примем, пока не станет тихо! 
Синоптик никак не мог взять в толк, чего от него добиваются. Но решил плыть по течению, покорно подставил руки, облачился в хрустящий медицинский халат. Профессия врача его никогда не привлекала, следовало бежать, пока не поздно…
Он обернулся. Спасительная дверь притаилась за ширмой. Дверь его не бросила.
- Заходим следующие трое. Только женщины, товарищи! Мужчины – после! – энергично распоряжалась Лиза. 
В кабинет бочком ввернулись трое, измученные ожиданием, какие-то потухшие. Две пожилые, рыхлые тетки и одна миловидная, с повязкой на горле. Повинуясь указаниям Лизы, записались в журнале, рядком уселись на кушетку.
- Что…что я должен делать? – Забродин схватил помощницу за рукав. На кармашке ее халата прочел «Администратор. Дом целителей «Рука в руке»
- Как что?… - Лиза поманила девушку с забинтованным горлом. – Так, вы у нас впервые? Нет, можете дальше не раздеваться. Достаточно оголить до локтя левую руку. Если будут неприятные ощущения, сразу предупредите. Если захочется спать – не пугайтесь, спите…
И развернулась к нему. 
- Доктор, ее история болезни на столе. Диффузный токсический зоб, проходит радионуклидную терапию, улучшений нет… 
Неожиданно синоптик протрезвел. Вдохнул запах смертельного недуга, утонул в наркотических, опустошенных зрачках пациентки.
«Рука в руке».
И взял девушку за руку. Она доверчиво вложила в его грязную лапу свою истонченную розовую ладонь. Сквозь бледную кожу проступали сосуды, ногти были обгрызены с мясом.
Рука в руке. Ничего больше делать не надо. Забродин не заметил, когда девушка стала клониться на сторону. Зато администратор была начеку, мгновенно выпрыгнула, подхватила за плечи, закутала пациентке ноги. Девушка спала.
- Дмитрий Эдуардович, кивнете мне, когда будить?
- Угу… - он понятия не имел, когда надо будить.
Синоптику показалось, что стрелки на здешних часах ползут слишком медленно. Но кварцевый будильник над дверью отбивал секунды. Этот мир был тоже живой, и имел, по-видимому, все шансы на спасение!
- Дамы и господа, тише! – Лиза снова командовала очередью. - Доктор не может работать в подобном шуме!
Синоптик с тоской подумал, что сейчас, пока она отвернулась, самое время сбежать. Он даже чуточку приподнялся, и…плюхнулся обратно на табуретку. Потому что, услышал, как уходит этот, хрен его знает, как назвать…токсический зоб.
Уходит. Рассасывается. Осумковываются поврежденные ткани. Засыхают кровеносные русла. Вместо них прокладываются новые, в обход метастаз. С немыслимой скоростью растет число полезных кровяных телец. Перерождается имунная система…
Девушка вскрикнула и заметалась. Забродин кивнул Лизе. Пот лил с него ручьями, в глотке пересохло, словно два дня полз по пустыне. О том, чтобы сбежать, не могло быть и речи. Перед ним уже уселась пожилая трясущаяся дама.
- Лиза, принеси мне черного чая, литра два! - распорядился Забродин. – Ну-с, голубушка, что у вас там? Не надо так бояться, я не укушу…
Он упал после семнадцатого пациента. Едва открыл глаза – и замычал, словно от зубной боли. Соседнее помещение, видимо – его кабинет. На экране компа маячила удивительно знакомая заставка. Конечно же, комп был здесь, и чат включен, куда же без них?…
- Ну что, решил в герои записаться? На стахановский рекорд идешь? – Ягминас сидел на подоконнике и свирепо болтал ногами. Поседевший, мешки под глазами, но все тот же неистовый уфолог.
- Дима, ты же знаешь правила – не больше двенадцати человек за сеанс, - упрекнула Николаева. Ее он тоже сразу узнал, Аня с возрастом расцвела. 
- Аня, Пятрас… - расплылся в улыбке синоптик. – Как я рад, что вы тут, что вы… - он вовремя прикусил язык, чуть не вырвалось «живы».
- А где нам еще быть? – поднял брови профессор. – Тринадцать лет мы бьемся с тобой, чтобы не сварил мозг раньше времени! Забродин, у меня вас всего двое, ты и Николаева. И целый институт умников, которые вас изучают…
Синоптик на минутку отключился. Он смотрел в окно, там за рядом строительных кранов торчал шпиль московского университета. 
Москва. Обалдеть. Его изучают тринадцать лет. Редкий вид саблезубого кролика…
Сообща его привели в сидячее положение. Дико ныли виски, дрожали колени. Где-то за стенкой бурчала недовольная очередь. Кто-то проводил перекличку, кто-то кричал, что спит у входа вторые сутки. Лиза упрямо повторяла, что целитель Забродин сегодня больше не принимает... 
- Тебе сын звонил, - Ягминас немного успокоился. – Спрашивал, сколько еще будешь жить на работе. Или вернешься на выходные домой.
- Мой сын?!
- А чей же?
Только теперь синоптик обратил внимание на широкий письменный стол. Фото под стеклом – он обнимает двух мальчишек, одному лет семь, другому, наверное, около тринадцати…
- А жена? – выдавил он. – Жена не звонила?
Аня Николаева выразительно вздохнула и вышла из комнаты.
- Твоя бывшая? – наморщил лоб профессор. – Я с ней последний раз дней пять назад общался. Я тебе разве не сообщил? Спрашивала про алименты на младшего.
Синоптик замер. Это их дети, их мальчишки. Оба. Он неловко полез под свитер. Но паспорт тоже где-то потерялся.
- Пятрас, со мной что-то случилось. Юля от меня…ушла?
- Ты издеваешься?
- Пожалуйста, просто расскажи, как это было. Как это виделось тебе. Мне очень важно.
- Забродин, это меня не касается! Ну, хорошо… - смягчился профессор. – Мое мнение такое. Если бы ты не закрутил роман с Аней, ваш брак все равно бы распался. Несмотря на второго мальчика.   
- Роман с Аней… - как эхо, повторил Забродин.
- Все понимали, что с Николаевой у вас несерьезно, - сказал Ягминас, - но, если честно, ты мог бы как-то сгладить.  Мое мнение такое, только без обид, идет? Твоя бывшая не могла смотреть, как ты работаешь бесплатно. И как ты меняешь девок. Она и мне звонила, жаловалась, что детей нечем кормить. А когда ты стал ей откровенно изменять, она ответила своему французу. Вот и все. Тебя одно оправдывает. В дом ты принести больше зарплаты не мог, и на девчонок не тратил. И я твоей бывшей говорил, что деньги пациентов идут лишь на содержание персонала и технику. Мы даже приезжих больных селим бесплатно. Как договорились тогда, в тайге, так и поступаем. На том стоим. 
- Я…изменял? Девки?
Ягминас засвистел.
- В тайге? – Забродину казалось, что мысли проталкиваются сквозь каменные жернова. – Пятрас, а почему у других не получается? Ну, целить…
- Насколько мне известно, туда человек триста уже скатались, - помрачнел профессор. – Скоро шоссе придется класть. Я думаю, это из-за Прохорова, пусть земля ему пухом… Вы с Анной только посидели на камушке, а он с ножом, ковыряться полез. Нарушил что-то. Кстати, твои друзья-метеорологи просили передать – ветра там больше нет. И температурных всплесков нет… Так что, вас только двое, прикоснувшихся. Ты себя беречь должен, вон сколько смертников вернул… 
Синоптик дальше не слушал.
Он потерял Юльку. Сам предал ее. Она забрала младшего сына. Двое сыновей…
- Пятрас, а моя бывшая…она с Каспаряном? 
- Что-о?! – профессор потрясенно сполз с подоконника. – Только жене Каспаряна такое не ляпни. А то она всех нас зарежет!
- Значит, мне показалось… - синоптик отвернулся.
- Насколько я уловил из последнего разговора, - смущенно начал профессор, - твоя бывшая сейчас с сыном где-то во Франции, у своего бой-френда. И не вернется еще год.
Не вернется. Юлька не вернется.
- Пятрас, можно я расскажу тебе свой сон? Мне приснилось… Помнишь, ты придумал, что мы живем в сотнях миров? 
- Это не я придумал.
- Ну, так вот!  - синоптик покосился на светящийся монитор. - Мне снится, что один Забродин делает в Питере большую науку, другой в Штатах ворочает миллионами, а третий в Москве лечит безнадежных больных… 
- Хороший сон.
- Но есть главный Забродин, это я. Когда-то я сделал глупость, поперся в одну сомнительную экспедицию. И в результате потерял любимую женщину… И ее нигде нет. Нигде. И мне от этого худо.   
- Отчего тебе худо? У тебя нет женщины?
- Я скучаю по ней. Люблю ее. Не могу без нее.   
- Ты?! Скучаешь?! – Ягминас расхохотался. – Дима, давно меня так никто не смешил! Позволь узнать, когда ты успеваешь скучать? Ты даже ночуешь в институте, прыгаешь из самолета в поезд, спишь по три часа!
- Ну…я имел в виду, что скучает тот, который главный, во сне… - Забродину стало стыдно.
- Ах, во сне? – профессор скрестил руки, смешинки еще прыгали в его глазах. – В таком случае, я осмелюсь дополнить портрет твоего «главного» Забродина. Он постоянно выглядит, как ты сегодня – небритый, отекший, опустившийся. Он выпивает, живет в грязи и вечно бурчит, что другие устроились в жизни лучше его… Мой друг Забродин – не такой. Он кипит, он ценит каждую минуту жизни. Он любит своих сыновей, он любит женщин, и они вьются за ним. Он всегда молод и готов помочь людям. Вот каким я вижу Забродина уже тринадцать лет. 
Синоптик почувствовал, что жутко краснеет. А еще он подумал, разглядывая старшего сына…что если выдернуть штепсель? Может, тогда дверь пропадет, компьютер отключится, и все вернется?… 
- Дима, ты хочешь меня выслушать, или хочешь сам поговорить?
- Пожалуй, я послушаю.
- Верное решение! Я имею право сказать, сам третий раз развожусь… Мы – дети. В определенный момент мы подрастаем и начинаем искать пару. Мы задействуем тысячи критериев отбора. Запах, тембр голоса, телосложение, темперамент… Но находим мы не единственную половинку, а партнера, удовлетворяющего нас более или менее, для последующего воспроизводства. Детей может и не быть, но программа выполняется четко. Ты согласен со словом «программа»?
- В целом…да, - синоптику показалось, он снова нащупал неясную нить. – Но кто же ее запустил?
- Таким же образом действует программа размножения у всех высших видов, - профессор словно не услышал вопроса. - Не зря мы с умилением наблюдаем за влюбленными жирафами, лебедями или обезьянами. Лишь в человеческом сообществе программа дала сбой. О каком сбое я говорю? Быстрее, догадайся сам! 
- О…о разуме?
- Безусловно. Разум мешает нам тупо и бесцельно размножаться. Разум твердит нам, что существует нечто более важное, чем любовь к женщине. Вот мы и вернулись к любви… Тело говорит нам – размножайся. Ищи партнершу. И душа поет, ей хочется стать музыкой и стихами. 
- Ты хочешь сказать, что…Бог ошибся? Он зря дал нам мозги?
- А может, он вообще не собирался давать нам мозги? Ты забыл, кто подсунул Еве яблоко? 
- То есть…дьявол подарил Еве ключ к знаниям?
- Мне больше нравится романтик и прагматик. Романтик создал статичную идиллию, прагматик сознательно допустил сбой. Подключил опытные образцы к базе данных.
- Пятрас…я выйду ненадолго. Пройдусь.
И не дожидаясь ответа, юркнул в свой кабинет. Серая дверь терпеливо ждала его в углу. Лизин командирский голос доносился из коридора.
- Прости меня, кто ты там, наверху. Очень жаль, но я не смогу, - тихо произнес синоптик. – Это его сын, а не мой. Это его любимое дело, а я ни черта не рублю в медицине…И я не имею права лишать детей их отца. 
И взялся за ручку.

Время не двигалось.
Точнее – сдвинулось совсем чуть-чуть, на несколько минут. Устраиваясь на камне, он обнаружил отпечаток собственной спины, и примятую траву там, где недавно ползал на коленях.
- А теперь я передумал. Я хочу назад, домой, - тихо попросил синоптик. – Черт с тобой, я не справился. Я не решил твою задачку.
В родной питерской квартирке все оказалось по-прежнему. Только хуже, гораздо хуже. Потрепанные обои, полное мусорное ведро, окурки, продавленное кресло. Журчание воды в трубах. Запах плесени, сырого белья, старой пепельницы. Замусоленный компьютер. В углу экрана застыли прежние цифры. Начало двенадцатого. Ночь. У Забродина возникло ощущение, словно прошло несколько недель. Он дьявольски устал. У стола валялся невостребованный рюкзак. Синоптик приложился к бутылке и сгорбился над клавиатурой.
Как мне вернуться об…
- Опять нажрался? Гад ты, Забродин! Опять сидишь в своих чатах? Дочерей бы пожалел! – Юля стояла в дверях, в одной руке сигарета, в другой – коробка детского питания. Растрепанная, обрюзгшая, в драном халате, с замазанным синяком. Пахла алкоголем.
Забродин поднялся, невольно отступил.
Его Юлька в рот не брала спиртного, и не курила.
Забродин метнулся с воплем к исчезающей серой двери, но было уже поздно.
Его пьяная жена захлопнула компьютер.