Глава 8

- Так кем же ты сам себя считаешь, если слово «мессия» тебе не по душе?
- Я Иешуа, Джошуа, Иисус… я – сын человеческий!

Сын человеческий?
Префект смотрел на мессию, всё больше нахмуриваясь. Вместе с этим постепенно испарялось это странное и неестественное умиротворение, взявшееся непонятно откуда, и теперь к нему возвращалось его родное состояние напряжения и злости. С ними вместе в тело вернулся привычный комфорт. Потеряв на какую-то минуту ощущение контроля над окружающей действительностью, теперь прокуратор снова ощутил приятную силу в мышцах, всю полноту своей власти и высоту положения. Пилат не знал, что это была за магия, при помощи которой Иешуа погружал его в состояние этой странной прострации, но сейчас она явно переставала действовать. Однако он решил больше не приближаться к мессии так близко. К мессии? О, да! Теперь префект больше не сомневался в этом. Абсолютно определённо, перед ним стоял больше чем человек.
Он повернулся к окну, за которым возвышался угловатого вида Иерусалимский храм. В его неброской кубической форме было что-то чужое, недоступное. Лишённый вычурных украшений, не имеющий изысков, которыми архитекторы всего мира любят подчёркивать мистическую или божественную значимость сооружения, храм своей внешней незамысловатостью в формах намекал  всем вокруг на то, что он выше всей этой бессмысленной человеческой мишуры. Даже тут евреи выделились. Всё у них не так, как у других людей…
- Отпусти этих двух, - отдал приказ Пилат, обращаясь к начальнику гарнизона, и снова спросил Иешуа, - где вы остановились?
- В пригороде Иерусалима. Недалеко на востоке от города есть небольшое поселение Кариот. Там живут наши дальние родственники. Мы остановились у них.
- Кариот? – префект вспомнил про зачинщика недовольств Иуду, о котором он узнал вчера от Гая Кассия, – пусть твои братья идут туда. Я не желаю видеть их в городе.
- Но завтра праздник, прокуратор! Они же пришли на Песах, – заметил Иешуа.
- Завтра… вот пусть завтра и приходят, - неожиданно для себя самого смягчился Пилат, - а ты пока останешься здесь. Боюсь, чтобы ты ещё каких-нибудь неприятностей не нашёл для себя и меня.
Иешуа взглянул на своих братьев, всем своим спокойствием и умиротворённой улыбкой показывая им, что нет смысла волноваться, и чтобы они молча покинули резиденцию и Иерусалим, как того потребовал прокуратор. Через минуту в зале дворца остались только прокуратор и мессия.
 Понтий Пилат показал Иешуа на кресло возле стола, в котором недавно сидел Каиафа, но сам остался стоять у окна, сложив руки на груди. Мессия послушно сел, положив руки на колени, и ожидая дальнейших расспросов. Префект был к нему спиной, поэтому Иешуа видел только длинный красный плащ и блестящий лысый затылок над ним.
- Значит, ты говоришь, что пришёл ощутить ненавистный тебе запах Иерусалима… - вернулся к теме разговора Понтий Пилат.
- Я бы не стал говорить, что он мне ненавистен, прокуратор! Он мне просто неприятен. Но в целом это так, я здесь ради этого.
Префект догадался, что мессия просто очень не любит сам Иерусалим, но по какой-то причине не хочет открыто говорить об этом. Ощущение неприязни, что испытывал и сам Пилат к этой иудейской столице, постоянно держало его в состоянии тоски и уныния, и по этой причине слова Иешуа про местный запах казались ему очень понятными и не требующими особых пояснений.
- Скажи, ты бы разрушил этот город, если бы у тебя была на это власть? – неожиданно спросил он.
- Нет, - засмеялся удивлённый Иешуа, - здесь много хороших людей, зачем же разрушать город?
- Много хороших людей? - Пилат выглянул в окно, посмотрел по сторонам, опустил взгляд вниз на каменную площадку перед входом и развёл руками, - покажи мне на одного из них пальцем! Вот, что я скажу тебе, Иешуа! Если бы тебе было известно о Диогене…
- Мне известно о нём, - мягко перебил мессия.
- Это к лучшему…, - Пилат удивился, но продолжил, - так вот, он искал честного человека с факелом в городе среди белого дня. Это было в самой Греции, и не в худшие для неё времена. За окном – не Рим, не Афины и даже не Британия, - земля друидов. Мы в Иерусалиме, Иешуа, тут плохо пахнет, как ты выразился! Так что, разговор про добрых людей оставь для риториков. Я – прокуратор,  римлянин, воин! Я видел очень многое, и поэтому меня трудно обмануть. Многие пытались, но результат всегда один.
- Тогда я буду говорить правду, - Иисус стал серьезным, прикинул, с чего начать, и добавил, - в обмен на правду.
Понтий Пилат кивнул, но вряд ли Иешуа стоило рассчитывать на удачу в философских хитросплетениях.
- Вот ты считаешь меня мессией, люди тоже многие так говорят. Я всё время говорю им: мессия ваш – это воин, с мечом и божественным сиянием, ибо над ним сам Яхве, а я – не воин! Почему вы называете меня мессией? Мне уже больше тридцати лет, из них я восемнадцать путешествовал. Мне бы, скорее, на олимпийских играх выступать в состязаниях по бегу или ходьбе. Я за всю свою жизнь меча настоящего в руках даже и не держал! Зачем вы все вокруг называете меня мессией?
- Это меня и смущает, - честно признался Пилат, – последний более или менее удачливый мессия, - Симон из Пиреа, - продержался несколько месяцев. Убил достаточно римских солдат. До сих пор его останки лежат между камней, там, куда его загнали и где обезглавили. Мессия без головы, – это отрезвляет вас, евреев. На трезвую голову вслед за Симоном отправились и все остальные, потому что Рим не нуждается в таких рабах. Прошло несколько десятков лет, но я осведомлён, как ты видишь. В общем, победить цезаря так, как это задумал Симон, невозможно! Поэтому настоящий мессия ваш должен быть хитрой овцой! Все остальные – корм для птиц и гиен.
- По-твоему, я – хитрая овца? – засмеялся Иешуа.
Понтий Пилат не обратил внимания на весёлый вопрос.
- Люди считают тебя мессией не за военные подвиги, а за чудеса, которые ты якобы творишь. Возможно, что ты действительно сын самого Яхве. Быть может, он даже наделил тебя какими-то чудодейственными заклинаниями. В таком случае знай, что объявляя войну мне, ты объявляешь её и сыну другого бога, – Юпитера. Для тебя и я, и цезарь, – это одинаково недосягаемые люди, а значит боги! Римляне не боятся заклинаний, поэтому они здесь, и правят вами!
- Все постоянно говорят про чудеса, - Иешуа погрустнел, - очень трудно с людьми. Они все ведут себя, как дети. Если ты не делаешь чего-то непривычного, то требуют сделать! Делаешь, - начинают верить в чудо и забывают про главное... Я никогда и не любил чудес по этой причине! Потому и тебе скажу я, прокуратор, что вовсе и нет никаких чудес, если уж на то пошло! Всё это – либо иллюзия, либо закон, по-другому не бывает в этом мире! И, между прочим, мне тем более становится печально, ибо только и разговоров вокруг, что о чудесах!
- Какой-то ты странный, мессия! – воскликнул Понтий Пилат, - воевать ни с кем не хочу, колдовать могу, но не люблю, и слово «мессия» недостаточно ароматное… а тем временем, в моей страже уже поди и одного солдата не найдёшь, который бы про тебя не слышал! Это у меня иллюзия такая или это и есть тот самый закон природы, разъясни мне?
- Это и то и другое, прокуратор! Если хочешь знать правду, то чудеса, как вы все это называете, позволяют мне стать знаменитым. Вот и всё, для чего они мне нужны. Но те из моих учеников, кто понимает меня, не обращают на них никакого внимания, зато всегда очень внимательно слушают мои притчи. Чудеса – это всё тлен. Настоящее вечное – это слово, прокуратор.
- В этом твоя цель? – было похоже, что Пилат не готов поверить мессии, - Притчи?
- Именно!
- Что ж… расскажи мне одну из них, чтобы я понял, о чём ты говоришь!
Иешуа посмотрел в окно и замер в размышлениях. Очень внимательно наблюдавший за ним прокуратор видел, что тот знает, что сказать, и может запросто ответить, но по какой-то непонятной причине мессия лишь принял очень грустный, или даже тоскливый вид и теперь думал о чём-то своём. Вдруг он будто очнулся и начал рассказывать:
- Был один богатый человек очень счастлив, ибо дела его шли хорошо. Был хороший урожай, надо было много трудиться, чтобы заполнить амбары плодами. Когда он всё сделал, и когда он был уверен в том, что теперь достаток ему обеспечен, его сердце наполнилось радостью. А на следующий день он умер…
Иешуа замолчал.
- Это всё? – не понял Понтий Пилат.
- Да, это – всё! Он же умер!
Прокуратор нахмурил брови, пытаясь понять суть этой притчи, и ему в голову пришла очень нехорошая мысль. Тогда он ещё больше нахмурился и сказал сухим угрожающим тоном:
- Я дам тебе совет, мессия! При общении со мной старайся не говорить слов, которые я могу воспринять как угрозу! И тогда, может быть, ты отделаешься лёгким испугом. Я понятно сейчас объяснил?
- Понятно, прокуратор! – Иешуа даже чуть склонил голову, выражая тем самым абсолютную покорность, - но ты же и сам понимаешь, что это не угроза!
Понтий Пилат знал это. И даже не потому, что он не мог себе представить кого-то, кто посмел бы угрожать римскому наместнику, но скорее потому, что от Иешуа прямо таки пахло кристальной честностью. Прокуратор никак не мог разобраться в себе самом, ответить на вопрос: почему это так гипнотизирует его? Почему он вообще с ним разговаривает, и с какой стати позволяет ему говорить так, будто тот его учитель, а не подозреваемый в нарушении закона?
- Я тоже могу сказать тебе откровенно, - признался он, - твоя слава заставляет меня нервничать, мессия! Я не понимаю тебя, и мне не нравится, что ты пришёл в этот город. Я не могу выгнать иудея из него в дни празднования Песаха, но и тут всё против тебя! Ты мало похож на еврея, да и цель твоя с праздником никак не связана, а говоря откровенно, больше походит на глупую выдумку или попытку столь нелепым образом обмануть меня! Не посоветуешь, как мне поступить, раз уж ты уже начал советовать?
-  Я бы выгнал из города, если бы был на твоём месте, - честно признался Иешуа.
Прокуратор снова ушёл в свои мысли. Сейчас он ощущал себя в каком-то странном и неудобном положении в этом допросе. Весь его интерес к мессии строился на домыслах, слухах и опасениях, и пусть даже сами боги подстроили ситуацию, которая привела Иешуа к нему в тронный зал, ну и что? Несмотря на то, что от этого полукровки за версту шестым чувством ощущалось нечто не от мира сего, формально Понтию Пилату не в чем было его обвинить. Прецедент на площади казался ему больше забавным, нежели опасным. Более того, сейчас ему доставляло особое удовольствие всё, что связано с неприятностями у первосвященников! И было очень похоже, что их главная неприятность сейчас стоит прямо перед ним. Наказать? Разве что за излечение сына римского офицера! Какая глупость… Прокуратор пытался разжечь в себе злость хотя бы на то, что мессия разговаривает с ним слишком высокомерно и смело, однако и это не получалось. Да, Иешуа позволял себе больше других, но делал это с таким по-настоящему умиротворённым видом, что одним только им сбивал с мысли и успокаивал своего собеседника. И одновременно он побуждал Пилата испытывать какое-то странное сочетание тоски и усталости.
- Почему ты не празднуешь Песах вместе со всеми? – резко изменил тему прокуратор.
- Я не считаю, что это большой праздник. А если быть откровенным, то я его вовсе не считаю таковым.
- Почему же? Разве ты не иудей?
- Иудей, буддист, язычник… какая в этом разница? Сам по себе повод радоваться довольно сомнительный.
- Евреи празднуют исход из Египта, - символ освобождения от рабства! Если ты прослыл мессией, то как ты можешь отрицать его?
- А ты знаешь все подробности исхода, раз так настаиваешь на этом?
- Нет, - вспомнив, что ему известно об этом, ответил Понтий Пилат, - но разве это имеет какое-то особое значение?
- Самое важное, прокуратор! Если хочешь понять это, то поговори об этом с Клавдией! Зная её любопытство и образованность, я уверен, что она наверняка прочитала Тору.
Пилат потерял дар речи. Пусть всё, что происходило раньше, он ещё имел надежду понять, то сейчас он осознавал абсолютно определённо: Иешуа не может знать о существовании Клавдии, а уж тем более о её увлечениях. Или может?
- Откуда тебе известно про Клавдию? – настораживающим голосом очень негромко спросил прокуратор.
- Можешь считать, что мне об этом рассказал один из египетских жрецов, а можешь называть это чудом, как тебе самому удобно! Не в этом суть, прокуратор!
Пилат вспомнил образ своей любимой жены, Клавдии. Да, она любит читать книги, и по счастливому для неё стечению обстоятельств Ирод Великий собрал в Кесарии поразительную библиотеку. Сейчас Клавдия была там, в Кесарии, может быть прямо в этот момент читает какой-нибудь пергамент, а может, гуляет по берегу моря, разглядывая приходящие из-за горизонта корабли… Она часто гуляет с сыном по набережной и каждый раз рассказывает ему что-то интересное. Пилат не удивится, если его сын вырастет не воином, а каким-нибудь философом… Как же, не в этом суть? В чём же она тогда, если не в этом?
«А на следующий день он умер…» - колоколом ударило в его голове.
- Что? – машинально спросил он у Иешуа, который лишь пожал плечами, мол, не понял, к чему вопрос.
Прокуратор собрал в кулак все свои эмоции и роящиеся в голове мысли, чтобы внешне оставаться неизменно суровым и невозмутимым, и поинтересовался.
- Вернёмся к подробностям исхода евреев из Египта. Что тебя так расстраивает в освобождении твоего народа из рабства?
- Свобода евреев – это как раз единственное, что меня радует. Расстраивает всё остальное, прокуратор! История этого народа очень сложна и неоднозначна, вот в чём дело! В Торе всё очень подробно описано, в самых тонких деталях. Всё, что нужно, это просто прочитать и подумать. Самый главный вопрос в том, как они вообще оказались в этом рабстве?
- Как? – спросил Понтий Пилат.
- Ты не знаешь эту историю про Иосифа, которого братья продали в рабство?
- Нет, Иешуа, как-то не приходилось мне Тору читать!
- Тут, в Иудее без Торы никуда, прокуратор! – покачал головой мессия, - я бы тебе очень рекомендовал поговорить об этом с Клавдией! Тогда, глядишь, ты и поймёшь этого непостижимого сейчас для тебя Каиафу.
На этот раз Понтий Пилат даже не удивился, а принял невероятное, как должное. Видимо, нужно как-то привыкнуть к тому, что мессия знает всё, и для него просто нет никаких запретов в этом отношении. Поразительно, но другого вывода просто нет сейчас…
- Значит, всё началось с Иосифа? С одного единственного египетского раба?Он был древним мессией, так получается? – попросил он уточнения.
- Да, всего с одного Иосифа всё и началось, прокуратор! Не знаю, считал ли он себя мессией, но с учётом последствий его жизни, определённо, его можно было бы так назвать. Это длинная история, но мораль её в том, что этот раб был обласкан фараоном, получил безграничную власть в Египте, сделал фараона в несколько раз богаче всего за семь лет, и в результате еврейский народ получил в дар от него землю на Синае и защиту Египта от всех остальных народов. Тебе же не надо объяснять, что такое быть в египетских фаворитах в те времена? Да и сегодня это неплохо, верно? – Иешуа улыбнулся и, наверное, даже подмигнул бы, если бы только мог позволить себе такое поведение.
- Как же он так чудесно обогатил фараона?
- Он отобрал все земли, что находились во владении египтян, - подданных фараона. Всеми землями отныне владел только египетский царь, а все живущие на них люди больше никогда не избавились от своей полной зависимости от фараона.
- Так кто же был в рабстве, - стал логически рассуждать Пилат, - египтяне или евреи?
- Хороший повод для дебатов, не правда ли, прокуратор? Выводы ты сделай сам, только прежде попроси Клавдию поподробнее рассказать тебе эту историю.
Понтий Пилат прикинул, к чему мог бы клонить Иешуа, и спросил, явно чего-то не понимая:
- Какой бы не была неволя, и как бы ты туда не попал, она всегда будет угнетать тебя. Так почему же исход евреев из Египта ты считаешь недостойным празднования?
- А разве то, что сейчас происходит с Египтом, это не повод для сомнений?
- А что с ним происходит? – искренне удивился Пилат, - Египет живёт и процветает!
- Под кем живёт и ради кого он процветает? – спросил Иешуа.
- Ты к тому, что он покорился Риму? Это – совсем другая история! Риму покоряются все народы, Иешуа! Египет кормит империю, империя обеспечивает ему безопасность. Это выгодный союз для обоих государств.
- С этим трудно спорить, но если бы не тот самый исход евреев из Египта, то вполне могло бы получиться и так, что сейчас я бы разговаривал не с римским, а с египетским наместником, и богом на земле был бы не цезарь, а фараон! Для меня-то разницы большой не было бы, а вот для Тиберия или тебя всё было бы по-другому!
- Не хочешь ли ты сказать, что Рим покорил Египет только потому, что когда-то давным давно эти рабы ушли оттуда одной большой гурьбой?
- Это именно так, пусть в это и сложно поверить! Хотя, прежде чем это сделал Рим, Египет сдался перед натиском греков, не забывай об этом! Египет был величайшей империей мира, в ранний период его даже называли не царство, а Планета Египет! Для осознания его истинного величия подумай вот над чем. Крепкие дороги, благодаря которым твоя империя держит теперь под контролем всю ойкумену, величественные здания, театры, бани с тёплым полом, водопроводы, чудесным образом доставляющие воду на многие сотни стадий, канализация, гладиаторские бои… Откуда всё это у Рима?
- Всему этому мы научились у этрусков, - честно признался прокуратор.
- Вот именно, у этрусков! А эти самые этруски близко не могли приблизиться к Египту! Точнее говоря, они досаждали ему примерно так же, как сейчас досаждают Риму гунны своими грабительскими набегами из-за Дуная. Все народы вокруг хотели завладеть богатой и плодородной Дельтой, как и этруски в том числе. Но фараон Мернептах однажды откинул их за море, и они надолго осели в Италии не в силах ничего поделать. Вот так и появилась позже твоя римская империя. И где теперь тот Египет, что владел миром? Что же стало с его величием?
- Всё меняется, Иешуа! Рим вырос и стал могущественнее Египта, потому что сами боги так решили! Рим – избранный, вечный город! Что в этом удивительного?
- Избранный, вечный… - эхом повторил Иешуа, - как можешь ты рассуждать о вечности, прокуратор, будто ты сам и есть бог? Да и по поводу избранности, даже тут в Израиле найдётся огромное количество людей, кто поспорил бы с тобой на эту тему! Всё проще, чем вы, римляне, себе возомнили! Евреи больше тысячи лет назад просто ограбили древний Египет, вынесли из него несчитанное количество золотых талантов, увели бесчисленное количество скота, оставив государство после себя в нищете и разрухе. Вот и вся «божественная»  правда!
- Этого не может быть! – воскликнул с полной недоверия ухмылкой Понтий Пилат, - как рабы могли сделать такое? Они подняли восстание, убили фараона, вскрыли его хранилища? Как они умудрились ограбить целую страну, что за небылицы?
- Я снова повторяю: пусть об этом тебе расскажет Клавдия, ибо история эта сколь интересная, столь и длинная. Я бы на твоём месте задумался над другим вопросом, прокуратор! Как ты думаешь, что станет с твоей империей, если однажды они решат покинуть и её?
- Как это? – воскликнул возмущённый таким нелепым предположением Пилат, - во-первых, кто их отпустит? Цезарь – это не египетский фараон, с ним такое не пройдёт! У нас был один беглый раб, Спартак, что решился на нечто похожее. Он, правда, не ограбил Рим, но и без того навёл беспорядков по Италии достаточно. Это был гладиатор, профессиональный убийца, бывший легионер! А что твои евреи? Как решат, так и передумают, тебе понятно это? А во-вторых, куда им бежать теперь, Иешуа? Весь мир под контролем Рима, а на землях, куда империя ещё не смогла дотянуться, вас никто не ждёт, разве что только снова в роли рабов!
Прокуратор, расплывшийся в широкой улыбке, потешаясь над нелепой, по его мнению, идеей, взглянул на Иешуа и поймал на себе настолько серьёзный и уверенный взгляд, что тут же и сам перестал радоваться.
- Или ты знаешь что-то такое, чего не знаю я? – спросил он, мгновенно изменив тон с весёлого на угрожающий, - клянусь Юпитером, тебе лучше сейчас сказать мне всю правду!
- Не клянись! – отрезал Иешуа с таким видом, будто он читал лекцию своему бестолковому ученику, - это плохо пахнет! И перестань всё время подозревать меня в чём-то, что ты сам себе выдумал, прокуратор! Тебе больше никогда в жизни не придётся разговаривать со столь откровенным человеком, как я. Не трать же время на глупости, лучше сделай правильные выводы из всего, что тебе довелось услышать. Ты не умеешь быть по-настоящему внимательным, Понтий Пилат! Тебе мешают твоя гордость и самоуверенность! Я же сказал тебе, что и тогда, в Египте, всё началось с рабства! Разве ты и сам не видел евреев у себя в Италии? Глядя на их внешнюю покорность и готовность распластаться под ногами у римлян, если только те хотя бы и ради потехи пожелают этого, разве мог ты себе тогда представить, что увидишь их совсем другими здесь, в Израиле? Или тебе напомнить про осаду твоего дворца? Евреи не боятся рабства, прокуратор, как и смерти они опасаются мало, в чём ты уже и сам убедился! Они – рабы по своей сути, это у них в крови! И нет другого народа, который мог бы находить столько пользы для себя в таком незавидном положении. Не понимаешь, как такое возможно? Вот в этом и есть их сила, Понтий Пилат, ибо никто из их господ никогда не понимал этого, и вряд ли когда-нибудь поймёт!
Прокуратор погрозил пальцем мессии, будто хотел о чём-то сурово его предупредить, но почему-то не нашёл слов. Он лишь только покачал головой, нахмурил брови, выражая тем самым, что все эти слова мало того, что непонятны ему, но ещё и грозят не на шутку разозлить. Но Иешуа, будто и вовсе не хотел замечать реакции Пилата, добавил в окончание своей речи:
- Всего лишь один еврей Иосиф, оказавшийся в египетском рабстве, изменил ход всей истории человечества! Опасайся брать евреев в плен, Пилат! Их Яхве далеко не просто так тысячелетиями воспитывал в них смирение с судьбой невольников, называя их своими рабами! Это стратегия Яхве, Понтий Пилат, пойми же это наконец, пойми это как опытный воин!
Прокуратор, теперь уже немало встревоженный и озадаченный столь непостижимыми откровениями Иешуа, начал размышлять о своей собственной роли во всей этой истории. В конце концов, его мало волновали те из евреев, что рассеялись среди других народов, пусть даже и среди римлян, хотя именно об этой опасности и говорил ему Иешуа. Всё это слишком сказочно и невероятно… Но здесь, на еврейской земле только он всё решал и за всё отвечал перед самим цезарем. В слова мессии было трудно поверить вот так вот сразу, но Пилат кожей чувствовал, что тот пытается донести до него что-то поистине важное. Неужели всё это может быть какой-то скрытой от него, прокуратора Иудеи, правдой?
- А что стало с тем фараоном, что пленил Иосифа? – спросил он.
Иешуа улыбнулся, понимая, почему именно этот вопрос взволновал сейчас Понтия Пилата, и довольно дружелюбным и обнадёживающим тоном ответил:
- О-о, прокуратор, не переживай за него! Он дожил до глубокой старости и умер в счастье, покое и богатстве. Я же сказал тебе, что благодаря Иосифу он стал единовластным владельцем всех земель, что раньше принадлежали его поданным! Он стал могущественнейшим из фараонов! О чём ещё можно было мечтать? – Иешуа сделал небольшую паузу и увидел, как на лице прокуратора отразилось ощущение, будто с плеч того свалилась огромная тяжесть, но тут же добавил, будто издеваясь над ним, - А вот Мернептаху, который отпустил Моисея и всех евреев с ним через триста лет после Иосифа, я бы завидовать не стал. Он потерял всё, и опустошённый Египет больше так и не смог подняться до прежнего своего величия. И вот результат ты видишь своими глазами: теперь Египет живёт за счёт того, что просто кормит всю римскую империю. Может это и не так плохо, согласен с тобой, но что это в сравнении с теперешним могуществом Рима? Ты можешь думать, что падение Египта – это заслуга величайшего из греков, - Александра Македонского, но правда в том, что его победа есть всего лишь следствие! А причина была посеяна за много столетий до этого, и если бы тогда бестолковые братья Иосифа не продали того в рабство, то и Македонский не был бы теперь столь легендарной личностью.
- Но я не пойму, как же раб Иосиф смог так сильно возвыситься в глазах фараона?
- Он умел толковать сны, он был провидцем, прокуратор! Так вышло, что он разъяснил фараону значение одного из самых важных в жизни того снов и просто дал пару ценных советов. Этого было вполне достаточно, чтобы спасти Египет от грядущей тогда беды. Спасти от одной беды, чтобы потом это государство столкнулось с горем ещё более трагичным.
Понтий Пилат задумался над чем-то, отправился через зал к выходным дверям. Подойдя к ним, он наклонил голову и какое-то время внимательно вслушивался, нет ли там кого-то? Убедившись, что за дверью пусто, он спросил:
- А ты можешь толковать сны и видеть будущее, раз ты еврейский мессия?
Иешуа явно не понравился такой вопрос. Понтий Пилат заметил недовольство, и это ещё больше утвердило его в мыслях, что для того взгляд в будущее не является проблемой, только он, похоже, не хочет признаваться в этом.
- Ты не понимаешь, какой опасный вопрос задаёшь мне, - ответил Иешуа.
- Что же в нём опасного?
- Никому нельзя заглядывать в будущее.
- Можно или нельзя, - раздражённо настоял префект, - это вопрос другой. Я спросил, можешь ли ты?
- Я могу, - ответил мессия, - но давно уже не делал этого. Возможно, что я и вовсе отказался от будущего.
- Все люди вокруг только и мечтают о чём-то подобном! Чудеса, тайные знаки, пророчества, - всё это не выходит у них из головы. А ты отказываешься от этого божественного дара? Должно быть, это сильно оскорбляет твоего бога!
- Моего бога, Понтий Пилат, невозможно оскорбить. Вот ты называешь меня мессией. Пусть будет так! Ты же знаешь, какова судьба всех мессий? Значит и мне ты уже давным давно подписал приговор, прокуратор! И всё дело только в поиске повода. А я не хочу быть казнённым в тридцать с небольшим лет, искренне тебе об этом говорю! Если я откажусь от всего, уйду жить, скажем, в Армению, ради сохранения своей жизни, будет ли это предательством и оскорблением моего бога?
- Пожалуй, да, - сделал вывод префект.
- А вот и  нет, прокуратор! Зачем отцу оскорбляться тем, что его сын остался жить, и теперь пребывает в блаженном покое? Или он, по-твоему, не любит своего сына?
- Боги выше любви, - ответил Понтий Пилат, - они выше всех человеческих чувств. И твой Яхве – не исключение. У него тоже есть свои планы, и если ты и есть мессия, то ты - самая главная их часть. Я думаю так.
- Мой  бог – исключение, - опять мягко, но как-то непререкаемо промолвил Иешуа, – потому что мой бог не строит планов на Земле. Я же говорил тебе, что строить планы – это заглядывать в будущее. Мой бог тоже не любит заглядывать в будущее, поэтому и я этого не люблю. У нас слишком разные боги, прокуратор, вот в чём дело!
Понтий Пилат подумал немного над последними словами Иешуа, затем посмотрел на него как-то странно, исподлобья, улыбнулся и неожиданно сказал:
- Время выпить вина и немного подкрепиться! Ты не против составить мне компанию, Иешуа?
- Ты приглашаешь еврея сесть с тобой за один стол? - удивился мессия, – мне трудно поверить, что это не какая-то злая шутка.
- Не шутка. Я хочу поговорить с тобой, и я хочу понять тебя. Выбора у тебя всё равно нет, так не лучше ли провести беседу, наслаждаясь этим божественным даром Бахуса? 
- Я не пью вино, - засмущался Иешуа, - совсем не пью. Но, от философской беседы я не откажусь.
- И от вина не откажешься, - твёрдо заявил префект, - пошли во двор.
Прокуратор крикнул слуг, приказал подать еду. Иешуа послушно поднялся с кресла, и, выйдя из зала, спустился вниз по ступенькам вслед за прокуратором.

На улице было довольно шумно. Несмотря на то, что двор резиденции отделялся от окружающего пространства высоким каменным забором, через него доносились звуки кипящего города. На Песах в Иерусалиме собирался, без преувеличения, весь Израиль. Сейчас по его улицам бродило уже больше двухсот тысяч человек. И завтра он будет ещё многолюднее, хотя, казалось бы, куда уже больше? Весь город представлял собой обнесённый высокой каменной стеной правильный квадрат с длиной стороны всего в несколько стадий.
Храм находился совсем рядом от дворца Ирода Великого, где теперь располагалась резиденция префекта, только отсюда вид на него загораживало здание дворца. Позади него располагался небольшой, но очень приятный для пустынного знойного дня тенистый сад. Конечно, это всё нельзя было сравнить с кесарийскими садами, но на время недолгой остановки можно было обойтись без фонтанов и статуй. Здесь в некотором удалении от здания между невысокими деревьями стояли массивные каменные скамьи, расположившись на которых можно было разговаривать, не опасаясь лишних ушей. Пока слуги суетились, раскладывая на скамьи мягкие подушки и накрывая низкий стол между ними, Понтий Пилат и Иешуа спрятались в тени дальней части сада.
- Ты очень странный человек, - продолжил разговор префект, - и, по всей видимости, очень неглуп. Здесь, в проклятой Иудее, это большая редкость.
- Благодарю за лесть, - улыбнулся Иешуа, и слегка поклонился.
- Не торопись с благодарностью, ибо всё не так весело. Кого бы я не спрашивал здесь, никто так и не смог ответить мне определёно, кто такой мессия и какова его истинная задача. Всё обычно сводится к каким-то смутным предсказаниям об освобождении евреев от римской власти. Поэтому мессия – мой враг, и это останется неизменным. Предыдущие люди, объявившие себя спасителями, были простыми разбойниками, дикарями, поднимавшими свой народ на бойню и неминуемое истребление. Закончили они все плохо. Тебя тоже называют мессией, и вот ты стоишь передо мной, но я не вижу в тебе разбойника. И ты сам отказываешься так себя называть. Не значит ли это, что ты опаснее всех остальных?
- Почему же? – удивился Иешуа.
- Потому что скрытый враг страшнее очевидного.
Иешуа сорвал оливку с дерева, покрутил её в руках, размышляя над словами префекта, и сказал в ответ:
- Больше всего люди боятся неизвестности. Хотя, далеко не всё, что неизвестно, несёт опасность. Напротив, в неизвестном очень много удивительного и великолепного! Ты никогда не задумывался, откуда берутся эти страхи?
- Жизненный опыт всему причина, - ответил Пилат, - за пределами изведанного нами мира удивительное и великолепное встречается намного реже опасного и отвратительного.
- Эх, люди, люди… - Иешуа отправил оливку в рот и, прожевав её, добавил, - всё опасное и отвратительное исходит только от вас самих. А я говорю тебе, Пилат Понтийский, у нас с тобой больше общего, чем ты себе представляешь.
- Значит ли это, что мне следует опасаться тебя так же, как тебе следует опасаться меня?
- Нет, - протянул с улыбкой Иешуа, - всё не настолько ужасно. Тебе бы стоило благодарить меня и радоваться, что я пришёл к тебе. Но и ты, как все люди, всё время чего-то боишься.
Эти слова прозвучали как упрёк, или даже вызов. Сейчас нам трудно понять, что это значит «не иметь страха». Все чего-то боятся, а если и считают себя бесстрашными, то лишь только потому, что не попадали в по-настоящему ужасные ситуации. Но, этого нельзя было сказать про Понтия Пилата. Сейчас перед Иешуа стоял человек, обвинение в трусости которого было равнозначно сравнению льва с кроликом.
Префект недовольно нахмурился, пронизывающим взглядом окинул мессию, и спросил:
- Чего же я боюсь, по-твоему?
- Как минимум, двух вещей, - не задумываясь, ответил Иешуа, - еврейского бунта и бесславия, которое может постичь тебя после смерти.
Понтий Пилат застыл в размышлении над услышанным. Ему следовало что-то ответить, и он думал над этим, но тут подошёл слуга и доложил, что обед готов. Префект, не нарушая безмолвия, показал Иешуа в сторону скамей и неспешной походкой отправился к столу.