Господа-товарищи. Часть 1 Попрыгунчики

    Роман «Господа-товарищи» написан по мотивам одноименного многосерийного фильма и полностью повторяет его сюжет. Книга не выходила в печати и не является самостоятельным литературным произведением, а лишь подробно излагает события телесериала.
    Роман включает в себя четыре части: «Попрыгунчики», «Мурка», «Неуловимый» и «Веер дьявола», в которых рассказывается о становлении российского уголовного розыска после Октябрьской революции 1917 года, а также раскрываются личности интересных исторических персонажей. Герои книги, как и фильма, имеют реальные прототипы, а описанные события действительно происходили в Москве в начале 20 века. 
    Прочитать книгу «Господа-товарищи» будет интересно и зрителям, полюбившим образы героев, и тем, кто еще не знаком с сюжетом кинокартины.


ГОСПОДА-ТОВАРИЩИ

Часть 1
«Попрыгунчики»

Глава 1

    Шел 1918 год. Вокруг царила разруха и нищета. Но в ресторане «Римъ» весело играла музыка, столы были уставлены блюдами с ароматными яствами. Как будто ничего не изменилось за минувший год... По крайней мере, завсегдатаям хотелось бы в это верить.
    Однако все уже было не так, как раньше, даже здесь, на этом последнем островке старого мира. В бокалах по-прежнему искрилось вино, а музыканты исполняли те же мелодии, вот только сама атмосфера стала иной: это было лихорадочное, отчаянное веселье, такое же сумбурное, бессмысленное и разнузданное, как и вся нынешняя жизнь.
    Публика теперь собиралась здесь довольно разношерстная. Нередко захаживали посетители, которых в былые времена в приличное место не пустили бы и на порог. Сейчас они чувствовали себя вольготно, потому что были при деньгах и в фаворе у новой власти. Персоналу и немногим интеллигентным гостям заведения приходилось терпеть их заносчивое поведение. Впрочем, мириться с грубостью приходилось теперь всегда и везде, такие настали времена.
    Пытался мириться с этим и Николай Александрович Вараксин, дворянин, бывший следователь царской сыскной полиции, нынче безработный и не находящий себе места в этом новом, совершенно чуждом ему мире. Однако у него не получалось смириться и приспособиться, хотя и сил бороться с системой не осталось — он был попросту сломлен и подавлен, как и многие другие представители аристократии, выброшенные на обочину жизни безжалостной махиной, сметающей все на своем пути. Они стекались в знакомые места, стремясь отгородиться от новой жизни, почувствовать себя увереннее в привычной обстановке, однако зачастую не находили и этого утешения. Бесцеремонные невежды, разрушившие их уклад жизни, вторгались всюду и топтали своими грязными ногами все, что еще оставалось от былых времен.
    Даже крепкое спиртное не помогало Николаю Александровичу заглушить горечь, разъедавшую душу при виде того, что творилось вокруг. А выпивал он в последнее время все чаще и больше. Причем иногда — с самого утра, что прежде было бы немыслимо для бравого сыщика, занимавшего высокое положение и пользовавшегося всеобщим уважением. Впрочем, тот подтянутый, обаятельный и пышущий энергией Вараксин остался в прошлом, как и весь его прежний мир. Теперь за его любимым столиком у окна сидел, угрюмо склонившись, небритый сорокалетний мужчина с осунувшимся лицом и затуманенным взглядом.
    А рядом пьяный толстяк в несвежей рубашке громко ругал официанта:
  —  Ты что принес?! Это такой же «Мум», как я фрейлина! Распоясались! Пошел вон!
  —  Жоржик, не надо, я не хочу, — нервно улыбалась разодетая девица, сидевшая с ним.
  —  Замолчи, — рявкнул хам, — тебя не спрашивают, шлюха. Для тебя и «Цимлянское» за счастье. Пей!
    И он, схватив порывавшуюся вскочить девушку за руку, попытался силой влить в нее бокал с вином.
    Николай Александрович медленно встал из-за столика и, взяв тарелку с супом, подошел к скандалисту. Аккуратно убрав нагроможденные перед ним бокалы, Вараксин поставил на их место свою тарелку.
  —  А ты еще кто? — скривился толстяк.
    Бывший следователь молча взял его за лохматые сальные кудри и окунул лицом в суп.
    Девица, взвизгнув, убежала прочь.
  —  Счет, — спокойно кивнул Вараксин подбежавшему официанту.

* * *

    Крушение старого мира многим людям полностью сломало жизнь, зато другим дало новые возможности и перспективы.
    Молодой большевик Петр Соколов, бывший моряк-балтиец, служивший на миноносце «Смълый», а теперь направленный в Москву для работы в Уголовном розыске, был полон энтузиазма. Наступившие времена отвечали его духу — горячему, порывистому, революционному. Он смотрел в будущее решительно, с жадным любопытством и ожиданием больших перемен к лучшему.
    Излучая энергию, Петр соскочил с подножки поезда, едва тот успел остановиться. На перроне он развернул листок с адресом, где располагалось его новое место службы.
  —  Садись, господин, мигом домчу, — окликнул его извозчик.
  —  Господа гальюн драют и тебя поджидают, — не полез за словом в карман молодой пролетарий. — На Петровку далеко?
  —  Ну, ежели серебром — полтина.
  —  За двугривенный свезешь, — веско заявил бывший матрос и забросил свой вещмешок в повозку, а затем ловко запрыгнул сам.
  —  Ясно, — угрюмо протянул старик. — Вам теперь не откажешь... Да только нету в Москве цен таких.
    Соколов не слушал его, а с интересом разглядывал привокзальную площадь. Впрочем, его внимание, как и любого моряка, привлекали больше женщины, чем архитектура, а уж в Москве красивых и нарядных дамочек было больше, чем где-либо. Он с удовольствием проводил взглядом изящную барышню в твидовой юбке, садившуюся в коляску рядом. И вдруг услышал ее пронзительный крик:
  —  Украли сумку!
    Реакция у молодого человека была мгновенная. Он тут же увидел в толпе убегавшего мужчину в сером костюме и шляпе и бросился вдогонку, на бегу крикнув извозчику:
  —  Береги вещмешок!
    Вор, забежав за угол, вытащил из сумки кошелек, а саму ее бросил в сторону — как раз под ноги выходившему из ресторана «Римъ» Вараксину.
    Оставив чаевые портье, Николай Александрович неспешно поднял ридикюль, и именно в этот момент на него налетел взмыленный Петр:
  —  Быстро бегаешь!
  —  Какая чистая работа, — улыбнулся бывший следователь, осматривая разрезанный ремешок и не понимая еще, что молодой человек принял его, в похожем костюме и шляпе, за грабителя.
  —  Все, приплыли, ты арестован! — заявил тот.
    Изрядно захмелевший Вараксин посмотрел на него усталым взглядом и пренебрежительно осведомился:
  —  Это декрет новой власти: каждый, кто в тельняшке, может арестовывать?
  —  Поедешь со мной! — схватил его за локоть Соколов.
    Николай Александрович, не утративший еще былых навыков, ловко выдернул руку. И спокойно ответил:
  —  Думаю, для ареста у вас нет ни оснований, ни полномочий. Не считая револьвера в правом кармане... я полагаю, системы наган.
  —  Хочешь проверить? — все больше кипятился парень, испепеляя ненавистного буржуя вглядом.
    Вараксин поморщился:
  —  Слушайте, я так устал... Мне некогда. Хотите — стреляйте.
    И, всучив юноше испорченную дамскую сумку, зашагал прочь. 
    Революционному матросу этого было достаточно, чтобы вспыхнуть, как порох. Он схватил противника за лацканы пиджака и сильно встряхнул:
  —  Ах ты крыса трюмная! Да я тебя без нагана...
    Николай Александрович вырвался. Но тут подоспели несколько работяг и скрутили ему руки.
  —  Спасибо, товарищи, — сказал Соколов. — А с тобой, контра, в другом месте поговорят.

      В МУРе нового сотрудника первым встретил Сергей Гуртовой, заместитель начальника.
    Это был человек резкий, жесткий и бескомпромиссный, полностью воплощавший собой весь нынешний режим. Он твердо верил в идеалы новой власти и был готов следовать им неотступно в борьбе за справедливость — в том виде, в котором он понимал справедливость, и теми методами, которые сам считал правильными и эффективными. А это подразумевало обязательное уничтожение всего связанного с царизмом. И в своих действиях выходец из низших слоев пролетариата руководствовался зачастую не столько соображениями справедливости, сколько непримиримой классовой ненавистью — теперь, дорвавшись до власти, он мог дать ей волю и был рад отомстить буржуям за все свои прежние лишения.
    Молодого соратника Гуртовой принял воодушевленно и, похвалив за успешную поимку бандита, представил начальнику подразделения Домбергсу:
  —  Товарищ Соколов направлен к нам из Петрограда решением Всероссийского центрального исполнительного комитета, — отрапортовал он, передавая Рихарду Оттовичу сопроводительное письмо нового сотрудника.
    На Соколова из-под бифокальных очков смотрели умные глаза хорошо знающего жизнь человека.
  —  Ну что ж, — ровным голосом сказал он, — поработаем, Петр Иванович. — И протянул юноше руку: — Домбергс. Рихард Оттович.
    За свои почти шестьдесят лет Рихард Оттович работал в разных структурах: писарем в окружном суде, регистратором уездной управы, заведующим канцелярией. Затем, отслужив в армии, поступил в полицейское управление, а оттуда перешел в сыскное отделение. После Февральской революции Домбергс наряду с другими полицейскими был арестован в ходе проверки по указу Временного правительства, но вскоре освобожден и назначен заместителем начальника. А через некоторое время, проявив неординарные организаторские способности, острый ум и выдержку, возглавил стихийно сформированный отдел по борьбе с бандитизмом. И, хотя из-за нехватки опыта чувствовал себя не совсем уверенно в новой высокой должности, руководителем оказался мудрым и ответственным.
    Соколов ему, как и Гуртовому, сразу пришелся по душе. А в людях Рихард Оттович редко ошибался, в отличие от своего заместителя, которого про себя считал слишком поверхностным и предвзятым, хотя назвать Гуртового недалеким не мог — тот обладал не менее острым умом, чем сам Домбергс, однако в силу возраста был начисто лишен житейской мудрости, а также обладал чересчур жесткими принципами, сильно влиявшими на его отношение к людям.
  —  С моим первым замом вы уже знакомы, — говорил он Соколову, идя с ним по коридору, где Гуртовой металлическим голосом отдавал распоряжения солдатам. — Какой имеете опыт работы?
  —  Воевал на Балтике, ранен был, — принялся рассказывать Петр, — вообще, больше мины трали...
    Гуртовой, перебив его, вставил:
  —  Между прочим, товарищ Соколов с 15-го года большевик. А по дороге сюда задержал и доставил к нам грабителя.
  —  Это хорошо, — кивнул Домбергс.
    К ним подошел второй заместитель начальника, а следом — конвойный с ружьем, за которыми с понурым видом плелся закованный в наручники преступник.
  —  Рихард Оттович, этого куда? Под видом обыска квартир грабил, сволочь.
  —  Под видом обыска? — переспросил Гуртовой, хотя вопрос был обращен не к нему.   —   Значит, доверие к власти подрывал. Да к стенке его — и весь разговор!
  —  В камеру пока, потом разберемся, — сказал Домбергс.
    Конвойный увел задержанного. Гуртовой с недовольством посмотрел на начальника.
  —  Ну он же не один грабил, — объяснил Рихард Оттович подчиненному, в очередной раз убеждаясь в его неумении смотреть глубже. И обратился к Соколову: — Познакомьтесь с Иваном Петровичем Колодяжным, он тоже мой заместитель. А это наш новый сотрудник Соколов. Дайте распоряжение, чтобы его поставили на довольствие, ну и с жильем решили.
  —  Пошли, — хлопнул бывшего матроса по плечу Колодяжный, пожав ему руку.
    Второй зам являлся почти полной противоположностью первого. Хотя они и были одинакового происхождения, Колодяжный не разделял агрессию и враждебность, которые питал Гуртовой к "буржуям". Иван Петрович, здоровый деревенский мужик, по натуре был добродушным весельчаком, спокойным и рассудительным, больше всего на свете желающим мира и порядка вокруг — для этого он и пришел работать в МУР.
  —  А кого он там задержал? — спросил Рихард Оттович, когда Колодяжный с Соколовым ушли.
  —  Да карманника какого-то. — Гуртовой открыл протокол. — Вараксин Николай Александрович.
    Домбергс не поверил своим ушам. О талантливом следователе царской полиции он был много наслышан и даже был знаком с ним лично, Вараксин никак не мог оказаться правонарушителем. Это был человек исключительной порядочности, умный и проницательный, настоящий профессионал. Рихард Оттович искренне сожалел о том, что после ликвидации сыскного отделения такие знатоки остались не у дел — их опыт был бы бесценен для недавно сформированного и совсем еще зеленого МУРа, в котором работали большей частью те, кто прежде не имел никакого отношения к криминалистике, подобно Гуртовому и Колодяжному, чье образование ограничивалось несколькими классами городского училища, а навыков работы с преступниками не было никаких.
    Пробежав глазами протокол, Домбергс немедленно отправился в камеру, где находился задержанный. Там же на грязных нарах лежал недавно приведенный конвойным грабитель. Последний узнал Вараксина и злорадно посмеивался над ним:
  —  Не думали, что так свидимся? А помните, как в первый раз меня сажали? Теперь эту нору вместе будем делить. Вот оно как все изменилось!
  —  Для вас ничего не изменилось, — равнодушно бросил Николай Александрович.
    Лязгнул тяжелый замок, и в темное помещение вошел Домбергс в сопровождении конвойного.
  —  Вараксин, — окончательно убедившись, произнес он. — Николай Александрович.
  —  Он, точно он! — указал на бывшего следователя уголовник. — Я их благородие еще с 13-го года знаю!
    Вараксин смотрел на начальника МУРа прямо и спокойно, без каких-либо эмоций. Даже небритый, помятый и слегка еще хмельной, стоя посреди грязной мрачной камеры, он оставался дворянином и сохранял достоинство. Впрочем, Рихард Оттович всегда уважал этого человека. И, чувствуя неловкость перед ним, заговорил извиняющимся тоном:
  —  Простите за недоразумение. Я бы хотел с вами поговорить. У вас есть время?
  —  Да, — все так же без эмоций ответил Николай Александрович. — Уже есть.
    В кабинете, сев напротив него, Домбергс изложил последние новости и без прикрас описал сложившуюся криминальную ситуацию. Впрочем, Вараксину и так было известно, что разгул преступности достиг в Москве небывалых масштабов, а управление по борьбе с бандитизмом не справляется с поставленными перед ним задачами. Николай Александрович не стал комментировать рассказ начальника МУРа, тот и сам прекрасно знал причины такой недееспособности нового уголовного розыска: неопытные сотрудники, уничтоженные  архивы, отказ от института осведомителей и прочих «капиталистических» атрибутов сыска. Ленин и остальные большевики яростно клеймили буржуазную полицию и обещали устроить борьбу с преступностью по-новому, однако попытки сделать это терпели полный крах.
    Разумеется, Домбергс не мог высказать столь изменнические соображения, но по его глазам Николай Александрович прочел, что мудрый начальник все это понимает и остро переживает. Однако бывшему следователю это было безразлично. Или, по крайней мере, хотелось, чтобы было безразлично. Он считал свершившуюся революцию и все происходящее настоящим преступлением и говорил себе, что этой стране уже не помочь. Люди сами разрушили жизнь и напоролись на то, за что боролись. Ни малейшего сочувствия, а тем более симпатии к ним у Вараксина не было, и хотя окружающая действительность угнетала, убивала его, он не собирался и пальцем пошевелить, чтобы что-то изменить. Любое взаимодействие с нынешней властью и ее порядками шло вразрез с его убеждениями, и слишком велика была его досада и боль, чтобы он мог пойти навстречу этому чуждому, варварскому режиму.
    Домбергс понимал и это. Тем не менее, открыто попросил о помощи:
  —  Вы нужны нам. Очень. Присягать новой власти вас никто заставлять не будет. Вы будете делать то, что и делали всегда. Будете делать то, что делаете лучше любого из нас — ловить преступников. Хотите скажу честно? Мы просто не справляемся. В милиции одни новички, ни опыта, ни знаний...
    Он помолчал и, видя, что Вараксин никак не реагирует, спросил:
  —  Ну, что скажете?
    Николай Александрович поднял на него тяжелый, безгранично усталый взгляд.
  —  Выпить есть?
    Начальник МУРа ожидал чего угодно, только не этого дерзкого вопроса, заданного лишенным всяких эмоций голосом.
  —  Что?..
  —  Нет? — продолжал Вараксин так же равнодушно. — Ну, тогда я, пожалуй, пойду. Ведь, насколько я понимаю, я больше не арестован.
    Он встал и не спеша вышел из кабинета, небрежно бросив на ходу:
  —  Честь имею.


Глава 2

    Соколову определенно нравилось в Москве: жизнь здесь так и бурлила! В море тоже случались разные приключения и бывало жарко — ого-го! Но порой время тянулось невыносимо долго целыми неделями. А его энергичная, деятельная натура требовала постоянной активности. Здесь уж скучать не придется, это точно! И Петр ни секунды не жалел, что «списался на берег».
    После того, как Колодяжный дал ему необходимые инструкции, следовало устроиться в общежитии и отдохнуть перед началом работы — на службу в МУР он выходил с завтрашнего дня.
    В поисках своего нового жилища парень очутился на Никольской улице. Там невысокий толстячок пиджаке и в кепке громко зазывал прохожих на киносеанс:
  —   «Человек-зверь»! Уникальная фильма, высокие страсти! Режиссер — великий Сабинский! Только у нас и только сегодня!
    Молодая пара остановилась перед входом в здание, где находился этот небольшой импровизированный кинотеатр.
  —  «Человек-зверь» — это же с Верой Холодной? — спросила женщина.
  —  Сабинского надо смотреть на хорошем аппарате, — сказал ее спутник. И обратился к зазывале: — А у вас, поди, какой-нибудь допотопный «паноптикум» Латама?
   —  Обижаете, молодой человек! — тут же повернулся к нему толстячок. — Новейший витаскоп с прерывателем Армата! Вот вы, как знаток, просто обязаны зайти!
  —  Пойдем, говорю тебе, — улыбаясь, потянула его женщина.
    Зазывала переключился на подошедшего Соколова:
  —  Молодой человек! Вы правильно остановились! «Человек-зверь»! А перед фильмой — уникальные документальные кадры выступления Владимира Ленина на первомайской демонстрации на Ходынском поле!
    Это Петра заинтересовало больше, чем кино:
  —  Ленин? А не врешь?
  —  Как живой! И недорого.
    В зале было шумно, душно и накурено, однако моряка захватило действие на экране — он нечасто бывал в кинематографе, да еще и видел самого вождя пролетариата.
    Однако более интеллигентным зрителям было не комфортно. Одышливый немолодой господин, сидевший впереди, начал возмущаться:
  —  Прекратите курить, тут и так не продохнуть! — он повернулся к тому самому парню, который был знатоком кино и сейчас сидел со своей барышней возле Соколова, вольготно дымя папиросой. — Послушайте, я к вам обращаюсь!
  —  Митингуй, папаша, — усмехнулся молодчик, не отрываясь от экрана.
    Его спутница хихикнула.
  —  Черт-те что! — продолжал ворчать господин. — У меня, может, астма...
  —  Слышь, ты, — гаркнул на него Соколов, — не мешай смотреть.
  —  Да чего тут смотреть? Нам обещали фильму «Человек-зверь». А подсовывают...
  —  Смотри, смотри, мироед, — сказал парень с папиросой. — Для таких, как ты, этот человек страшнее любого зверя.
    Соколов и большая часть зрителей громкой рассмеялись.
    К концу сеанса Петр уже познакомился с веселой парочкой, и прощались они как добрые приятели. Денис Нагулин — так представился парень — крепко пожал ему руку и поблагодарил за хорошую компанию. И тут Соколов вспомнил, что дом, в котором ему предстоит поселиться, он так и не нашел, а было уже темно, и людей на улицах стало совсем мало — спросить не у кого.
  —  Слушай, — обратился он к Денису, когда тот, приобняв свою спутницу, уже повернулся уходить, — а ты не знаешь, в какую сторону здесь этот... Ворсеньев переулок?
  —  Ворсеньев? Так это ж прямо возле нас. Верно, Катюш?
  —  Ну, вроде, и что теперь? — неохотно отозвалась женщина, которой не хотелось всю дорогу домой слушать разговоры энергичного моряка.
  —  Вместе пойдем! — хлопнул Соколова по плечу Денис.
    По пути он рассказал новому знакомому, что в Москве они проездом, остановились у его тетки, а также сообщил, что Катя — его жена, и предупредил — полушутя-полусерьезно, — чтобы тот не вздумал к ней «ни приставать, ни чалиться».
  —  А ты что, флотский? — обрадовался Соколов, услыхав знакомый жаргон.
  —  Нет, напарник мой на флоте трубил, а сейчас вместе на Саратовском механическом.
  —  Ну, значит, свой, пролетарий!
  —  А ты что ж, на прикид посмотрел и решил — буржуй? — засмеялся Нагулин. — Видишь ли, Петя, я рабочий самой высокой квалификации. Лекальщик. Слыхал?
    Соколов о таком не слыхал, но уважительно кивнул. И дальше разговор пошел на привычную тему победы рабочего класса над буржуазией.
    Катерина молча вздохнула, но в беседу мужчин не вмешивалась. Политические вопросы ее мало заботили. Да и вообще мало что волновало, кроме мужа. Весь остальной мир для нее был похож на кинофильм — порою зрелищный, в чем-то интересный, но все равно не имеющий к ней отношения. Единственной реальностью для Кати был супруг. Она любила его.

* * *

    Анне Вараксиной шел двадцать третий год. Это была прелестная девушка с тонкими чертами лица и вьющимися каштановыми волосами, неизменно собранными на затылке в изящную прическу. В последнее время из-за скудного рациона с ее нежных щек исчез румянец, но бледность придавала образу девушки особое трогательное очарование. А большие карие глаза, выделявшиеся на похудевшем лице, смотрели на мир открыто и спокойно, вопреки всем тяготам нового времени. Господь наделил Аннушку счастливым, легким характером. Она воспринимала все перемены с интересом и никогда не теряла присутствия духа.
    Конечно, совсем не такая судьба была изначально уготовала дочери знатного Александра Вараксина, уважаемого чиновника и представителя старинного рода. Образованная барышня, игравшая на рояле и говорившая на иностранных языках, должна была стать украшением светских салонов и царских балов. А сейчас она преподавала изящную словесность на курсах рабочей молодежи, зарабатывая жалкие гроши, которых не хватало на новую шляпку. Однако это совершенно не коробило тонкую душу бывшей аристократки. Ее даже увлекала эта работа — первая в ее жизни. А шляпки она научилась искусно чинить, как, впрочем, и все остальные предметы гардероба, которые теперь следовало беречь, ибо покупать обновки стало непозволительной роскошью. С тех пор, как свершился переворот и мир вокруг нее изменился неузнаваемо, Аннушке приходилось делать много вещей, о которых она прежде не могла помыслить, и новизна, непривычность, даже какая-то нереальность всего этого придавала лишениям и трудностям определенную романтику. Жаль только, думала она, что брат смотрит на вещи иначе, видит все лишь в темных красках. Все случившееся основательно подкосило его, и Анна, как ни старалась, не могла помочь ему преодолеть уныние и взглянуть на новый мир более оптимистично. Подавленное эмоциональное состояние Николая было единственным, что серьезно тревожило девушку, все остальное она воспринимала легко и спокойно.
    Вместе с юной Вараксиной на курсах рабочей молодежи преподавал ее старенький учитель и давний друг их семьи Павел Анатольевич Кушнарев. Для него, в отличие от Аннушки, эта работа была неприятной вынужденной тяготой, на которую он пошел лишь для того, чтобы не умереть с голоду. Никакого восторга педагогическая деятельность среди пролетариев у него не вызывала, и старичок откровенно недоумевал, как может столь утонченная девушка, как Анна Вараксина, находить что-то интересное и увлекательное в общении с подобными невеждами.
  —  Они не понимают и трети из того, что я говорю, но вместо того, чтобы устыдиться, лишь смеются, — со вздохом сказал он ей в очередной раз, встретив девушку возле ворот их работы, где Анна ждала брата.
    Жили они далеко, идти в сумерках одной по улицам нынче было рискованно, поэтому Николай каждый день в одно и то же время встречал сестру после работы и провожал домой, неизменно молчаливый и полный мрачной решительности защитить ее от любой опасности.
    Но сегодня он почему-то опаздывал, что было нехарактерно для него, и Аннушка начала немного нервничать. Павел Анатольевич заметил это и попробовал развлечь девушку беседой.
  —  Расскажите, как продвигается ваша изящная словесность?
  —  Как вам сказать, — улыбнулась Анна, — конечно, все до одного пишут с немыслимыми ошибками, но...
  —  Разумеется, это же рабочая молодежь, — подхватил профессор. — Я вот совсем не понимаю, зачем им сейчас моя история философии! Гонят их на лекции насильно, в аудиториях все сплошь в головных уборах, с папиросками, и держат себя крайне развязно...
  —  Я вовсе не это хотела сказать. Некоторые, конечно, приходят из-под палки, но многие, да, да, многие так тянутся к знаниям! Вот увидите: они возьмут свое.
  —  Ну да, — пессимистично хмыкнул старичок, — и нас с вами упразднят за ненадобностью.
    В привычном споре на эту тему прошел час, начало смеркаться. Анна ощутимо заволновалась: Николая, с его педантичностью и пунктуальностью, могли так задержать лишь чрезвычайные обстоятельства.
    Павел Анатольевич, видя беспокойство девушки, старался подбодрить ее, уверяя, что с господином Вараксиным точно ничего плохого случиться не может.
    Так они прождали еще час, пока совсем не стемнело. Анна в конце концов уговорила себя, что Николай наверняка выпил лишнего и попросту постеснялся прийти в таком состоянии. То, что брат стал пить, очень огорчало ее, но девушка не знала, как ему помочь.
    Павел Анатольевич предложил проводить ее до дому, и Анне ничего иного не оставалось, как согласиться. Они медленно направились в сторону Садового кольца.
    На середине дороги, идя по безлюдному темному переулку, они услышали странный вой.
  —  Что это? — испуганно остановилась Анна.
  —  Собаки, — вздохнул профессор. — Их ведь теперь никто не кормит...
    И он приготовился поведать ей то, что она и так знала о несчастных домашних питомцах, очутившихся на улице, когда их хозяева стали нищими.
    Но вдруг из-за угла донесся зловещий скрежет и в конце переулка показались четыре высоких силуэта в белых саванах, передвигавшиеся широкими прыжками.
  —  О господи... — прошептал Павел Анатольевич. — Попрыгунчики...
    Девушку парализовал страх. Она уже неоднократно слышала о банде грабителей, передвигавшихся с помощью особых пружин, крепившихся к ногам, и носивших развевающиеся белые саваны и жуткие маски, делавшие их похожими на призраки. О них говорила вся Москва. На поимку опасных налетчиков были брошены немалые силы уголовного розыска, но тщетно. «Попрыгунчики» чувствовали себя в городе свободно и с каждым разом их нападения становились все более дерзкими и жестокими. Правда, раньше убийств при этом не случалось, но в последнее время злодеи не ограничивались грабежом и намеренно лишали жизни своих жертв. Проделывали они все это молниеносно и не оставляя следов, а затем растворялись в ночи, как настоящие привидения, никем не замеченные и неуловимые.
    И вот теперь этот оживший кошмар стремительно приближался к девушке и старику, застигнутым посреди пустынной улицы.
  —  Анна Александровна, не бойтесь, я сумею вас защитить, — храбро сказал профессор  дрожащим голосом и, высоко подняв свой портфель, шагнул вперед, заслоняя собой  оцепеневшую от ужаса девушку. — Не смейте! Прочь!
    Белые саваны замелькали перед глазами, пружины заскрежетали вокруг, один из налетчиков схватил портфель Кушнарева, в руке другого блеснул нож. При виде длинного острого лезвия Анна пронзительно закричала.
    Окровавленный Павел Анатольевич упал на тротуар. В его руке осталась черная маска — он сорвал ее с убийцы, вонзившего нож ему в живот. А в тот момент, когда злодей повернулся к Анне, раздался выстрел.
  —  Стоять! — громко крикнул кто-то из другого конца переулка.
    «Попрыгунчики» стремительно понеслись прочь.
  —  Пожалуйста, помогите, прошу вас! — бросилась Анна к молодому человеку в тельняшке, который своим револьвером спугнул грабителей.
    Он побежал за ними, стреляя в темноту, но так и не попал в прыгающие силуэты.
    Девушка тем временем пыталась поднять с земли своего учителя:
  —  Павел Анатольевич, вы живы? Скажите что-нибудь, умоляю...
    Ее руки залила кровь, хлеставшая из раны старика, и Анна, едва не теряя сознание, опустилась на тротуар. К ним подбежал второй парень и, выругавшись, тоже погнался следом за убегавшими. Через минуту послышались шаги, в переулке появились другие люди.
  —  Что случилось? — спросил, крестясь, дворник.
  —  Врача зови, чего стоишь! — крикнула ему женщина в цветастом платке, присевшая рядом с раненым, пытаясь нащупать у него пульс.
    Анна тихо плакала, сидя рядом. Она смотрела на кровь на своих руках и винила в случившемся себя: если бы она не стояла у ворот допоздна в ожидании брата, они с профессором еще засветло пошли бы домой и не оказались в этом страшном переулке беспомощные перед «призраками».
    Парни, примчавшиеся им на помощь и спугнувшие налетчиков, вернулись к месту происшествия и сообщили, что негодяям удалось скрыться — на соседней улице их поджидал экипаж.
    Вскоре прибыли работники милиции, и Анну сопроводили домой, сообщив ей, что Павел Анатольевич жив, хотя и находится в тяжелом состоянии — его увезли в госпиталь.


Глава 3

     В ту ночь для Николая Александровича многое изменилось.
     Увидев на пороге дрожащую сестру в испачканном кровью пальто, Вараксин будто очнулся от затянувшегося сна и столкнулся лицом к лицу с той самой реальностью, от которой так старался отгородиться всеми доступными способами.
     Да, старый мир рухнул, в одночасье лишив его богатства, карьеры, положения в обществе, устоявшегося образа жизни... И он, снедаемый досадой, обидой и болью от этих потерь, увяз в глубокой апатии, считая, что у него отняли все. Но это не пугало его, лишь угнетало и разрушало. А теперь, когда он ясно осознал, что может потерять самое дорогое, что у него осталось, настоящий страх поселился в его душе. Он понимал: с этого момента сестре угрожает смертельная опасность.
     Их с Анной разница в возрасте была больше пятнадцати лет, и старший брат в какой-то степени заменил ей отца после того, как Александра Вараксина не стало. Без матери они остались еще в ту пору, когда Аннушка была ребенком. Николай Александрович был привязан к младшей сестре всем сердцем, но всегда был по-отечески строг с нею, осознавая свою ответственность за ее воспитание и судьбу. Однако не в его власти было дать Анне ту жизнь, которой он желал ей. Революция лишила ее блестящего будущего в высшем свете и вынудила терпеть унижения и нужду, а теперь еще и ее жизнь оказалась под угрозой из-за разгула преступности, порожденного новым режимом.
      В очередной раз предав анафеме большевиков за все это, Николай Александрович пытался придумать, что делать дальше. Он безостановочно ходил по гостиной, уставленной мебелью резного дерева и освещенной тусклым электрическим светом, и его резкие движения выдавали крайнюю степень волнения.
  —  Профессор сорвал маску у одного из бандитов, — напряженным голосом говорил он сидевшей за столом сестре. — Скажи, ты видела его лицо?
  —  Не знаю, — тихо ответила Анна. Она уже немного пришла в себя, но все еще дрожала. — Я не помню...
  —  Это не важно, они знают, что видела! — повысил голос Николай Александрович, не в силах совладать со своим беспомощным гневом. Затем снова потянулся к хрустальному графину, в котором была водка, и налил себе полную рюмку. — Все, все, все! С сегодняшнего дня будешь выходить из дома только со мной! А потом мы уедем.
  —  Куда?
  —  За границу. Я обещал отцу о тебе позаботиться и сделаю это.
  —  Я никуда не поеду, — едва слышно сказала Анна, но в ее голосе прозвучала твердая решительность. — Отец тоже никуда бы не уехал. И ты знаешь это.
  —  Аня! Ты что, думаешь, все вернется? Переменится, да? — Вараксин горько рассмеялся. — Переменится! К худшему!
  —  Это не так.
     Он стукнул кулаком по столу.
  —  Да так или не так, бандиты видели твое лицо! А я видел революционную милицию. Они ни-ко-гда ни-ко-го не поймают!
     Он выпил рюмку залпом и тяжело опустился на стул. Спиртное уже не помогало. У него разрывалась душа  — и за родную сестру, и за родную страну:
  —  Ты посмотри, что они с тобой сделали!..
     Погас свет — на всей улице отключили электричество.
     Анна встала и зажгла свечу на серванте. Затем повернулась к брату, который, сгорбившись, сидел с пустой рюмкой в руке:
  —  Я в порядке. Лучше посмотри, что с собой делаешь ты.
     И вышла из гостиной.
     Несколько минут Николай Александрович сидел неподвижно, держась за голову. В тишине, нарушаемой лишь ходом часов на стене, перед ним всплывали образы из прошлого. Родители, друзья, коллеги... Все, кто был дорог ему. В полумраке гостиной скрипнуло кресло-качалка - в нем сидел, листая книгу, отец. На столе возникла стопка писем от товарищей детства, ушедших на фронт. Где-то в отдалении прозвучал беззаботный смех первой возлюбленной...
     Вараксин усилием воли отогнал от себя воспоминания и встал.
     Отца давно нет, Андрей Бестужев и братья Палицины погибли на войне, а Лиза вышла замуж и десять лет назад уехала в Париж...
     Он посмотрел в зеркало на свое осунувшееся, смертельно усталое лицо.
     Нельзя жить прошлым. Оно умерло, его нет... А жизнь продолжается. И каким бы тревожным и беспросветным ни казалось будущее, нужно иметь мужество смотреть вперед.
     И он принял решение.

* * *

  —  Я занят, — не отрываясь от чтения, бросил Рихард Оттович в ответ на стук в дверь.
     Но она все же открылась. В кабинет вошел Вараксин.
     Сейчас, в свете утреннего солнца, это был прежний Николай Александрович — гладко выбритый и аккуратно причесанный, в безупречном костюме, с кожаным портфелем в руке. Лицо его было по-прежнему непроницаемым, а осанка, как всегда, прямой и исполненной достоинства.
  —  Доброе утро, — поздоровался он ровным и спокойным голосом. — Я присяду, не возражаете?
     Начальник МУРа машинально застегнул верхнюю пуговицу кителя.
     Вараксин опустился на стул и сказал:
  —  Вчера около кинотеатра на Никольской было совершено нападение на мужчину и девушку.
  —  Что? — сделав вид, что увлечен перекладыванием бумаг, рассеянно отозвался Домбергс. — А, да. Какие-то очень странные налетчики. В народе их прозвали «попрыгунчиками».
  —  Я возьму это дело.
     Рихард Оттович с нескрываемым удовольствием посмотрел на утреннего посетителя.
  —  Я рад. Очень рад, что вы все же согласились работать с нами. Поверьте, для нас это...
  —  Я сказал, что возьму именно это дело, — уточнил Вараксин.
  —  Понятно, — удивленно кивнул не совсем понимающий его намерения Домбергс. — Что ж, я не против.
     Затем, помолчав, все же спросил:
  —  Ну а почему именно их?
  —  Преступники надевают саваны и маски, передвигаются прыжками — любопытно. С профессиональной точки зрения.
  —  Но ведь, наверно, не только поэтому?
  —  Не только. Вчера они напали на мою сестру. К тому же, она видела лицо одного из налетчиков.
  —  Ах, вот оно что... Ясно. Вы боитесь, что девушке грозит опасность. Москва — город большой. У бандитов найти вашу сестру один шанс из тысячи.
  —  И поверьте, этот шанс гораздо выше, чем...
  —  ...чем нам найти бандитов?
  —  Именно.
  —  Спасибо за откровенность.
  —  Пожалуйста. Ну что, мы договорились?
     Рихард Оттович вздохнул. Ему бы хотелось, конечно, заполучить на постоянную службу такого ценного сотрудника, это решило бы разом столько проблем... Но и временное сотрудничество его устраивало, это означало, что как минимум одну банду опытный сыщик поможет обезвредить — в способностях Вараксина он не сомневался. А для того, чтобы перенять хотя бы сотую долю опыта и знаний этого выдающегося профессионала, Домбергс решил приставить к нему одного из новичков.
  —  Мандат мы вам выпишем, я дам сейчас распоряжения, — сказал он. — Только работать вы будете в паре. С нашим сотрудником, который уже ведет это дело.
     Никакое дело, разумеется, Соколов не вел, он только вышел на службу, однако нужно было пользоваться возможностью.
     Вараксин встал.
  —  Мне все равно.

     А вот Соколову было не все равно. Услышав о том, что ему придется работать с бывшим царским сыщиком, да еще и дворянином, то бишь представителем вражеского класса, он вскипел от возмущения:
  —  Ну как же так, Рихард Оттович?! Он же из царской полиции! Сколько наших по тюрьмам эти жандармы сгноили! А мне с ним на пару одну вахту стоять?!
     Домбергс на эти гневные вспышки отреагировал спокойно:
  —  Наших товарищей преследовало охранное отделение. А Николай Александрович служил в уголовном сыске. И у него есть, чему поучиться.
  —  Да не буду я у буржуя ничему учиться! — продолжал негодовать Петр.
  —  Будешь! — повысил голос начальник. — И все будут! И я в первую очередь.
     Не находя слов, способных выразить его возмущение, Соколов стремительно вылетел из кабинета.
     К напарнику ему, преодолевая неприязнь, все же пришлось обратиться, причем  первым, так как Николай Александрович в нем совершенно не нуждался и не собирался начинать общение. Соколов догнал его уже на лестнице, когда тот направлялся в архив:
  —  Ну и что будем делать, ваше благородие?
  —  А вы как считаете? — даже не глянул в его сторону Вараксин.
  —  А что считать? Давить их надо! Устроить облаву там, где вся эта сволочь пасется.
  —  Облавы — это замечательно, — холодно прокомментировал следователь, но моряк не уловил иронии.
  —  Да, а еще засады. Понять, где эти гады могут напасть, и силами милиции, рабочих патрулей...
  —  ...революционных матросов, — уже с открытой насмешкой добавил Николай Александрович.
  —  Вот именно, — несся дальше Соколов, — чтобы одним махом...
  —  У вас оружие с собой? — перебил Вараксин.
     Парень с чувством превосходства показал ему свой наган.
  —  Тогда пойдете первым.
     Когда Петр, держа револьвер на взводе, ворвался в помещение, которое указал ему напарник, он обнаружил, что вокруг лишь стеллажи с разбросанными папками и кучи бумаг. Растерянно осмотревшись, он опустил оружие и повернулся к вошедшему следом Вараксину:
  —  Это что?..
  —  Картотека и архив царского сыска. Вернее, то, что после него осталось после всех ваших революций. И то, что не успели спалить уркаганы, которые были выпущены вашей властью из застенков гнилого царизма.
  —  Архив, значит... — с досадой протянул Соколов. — Да... Это ты меня ловко, молодец. Только я, ваше благородие, сюда не шутки шутить пришел. Меня партия направила, чтобы покончить с преступностью и бандитизмом.
  —  И вы всерьез полагаете, что с преступностью можно покончить? — поднял одну бровь Николай Александрович, изумляясь наивности и недалекости парня.
  —  А что ж ты думал, я навечно на берег списался? За год-два управимся! Перекуём! И тогда ты, господин сыскарь, станешь никому не нужен. Поэтому, видать, и не спешишь никуда.
     Вараксин рассмеялся и присел на стул, предварительно стряхнув с него пыль.
  —  Я не спешу. А куда спешить-то? На облавы, в засады — неизвестно на кого, неизвестно куда?
  —  Все лучше, чем бумажки перебирать! — Соколов уже был не в силах сдерживать свою неприязнь к этому буржую.
  —  Вы так думаете? А вообще, с чего вы решили, что можете заниматься сыскным делом? Это вам партия сказала?
  —  А что, раз не белая кость, значит, не гожусь?! — окончательно вскипел моряк.
     Вараксин вздохнул и, серьезно посмотрев на него, сказал:
  —  Сядьте.
     Молодой человек стоял, сжав кулаки, и боролся с возмущением.
  —  Сядьте, — с нажимом повторил Николай Александрович.
     Соколов резко опустился на стул напротив него.
  —  Вчера вы стали свидетелем нападения. Во что были одеты «попрыгунчики», когда скинули саваны?
  —  Обыкновенно были одеты, — все так же сквозь зубы выплюнул Петр.
  —  Обыкновенно? Прекрасно. А на каком экипаже уехали — на тарантасе, в бричке, в дрожках? На ваньке? Или, может быть, на живейном?
     Соколов молчал.
  —  У кучера борода была?
  —  Я не разгля...
  —  Лошадь какой масти?
  —  Да не разглядывал я! Ну, лошадь вроде гнедая...
  —  Вроде, — хмыкнул Вараксин. — Замечательно. И вы по-прежнему полагаете, что в вас есть толк?
     Парень вскочил со стула.
  —  Я тебе, ваше благородие, так скажу: опыта мне, может, и не хватает, но я главное знаю — за что я борюсь. А остальному научусь, уж будь уверен. А ты ройся в своих бумажках, как... — не сумев подыскать нужное слово, он раздраженно махнул рукой и вышел из архива, хлопнув дверью.
     Но о словах Вараксина задумался и был вынужден признаться себе, что в них есть резон. Зацепок могло быть великое множество, а он ничего не помнил — да и не пытался тогда запомнить, ему в голову не приходило, что такие детали могут быть важны. А вот сейчас, пытаясь восстановить их в памяти, понял, что сам не справится.
     И, недолго думая, отправился к Нагулиным.
  —  Смотри, Катюш, какой у нас гость! — радостно приветствовал его Денис.
     Женщина, раскладывавшая пасьянс за большим круглым столом, накрытым красивой скатертью, приветливо улыбнулась, хотя не испытывала особого восторга от визита разговорчивого матроса.
  —  Ух ты, здравствуй, Петя. Гости — это хорошо. Располагайся.
  —  А я уж боялся, не застану, — сказал Соколов, оглядывая симпатичную квартиру: картины на стенах, пианино, ковры. — Вы вроде уезжать собирались.
  —  Дык... — замялась Катерина.
  —  Видишь ли... тетка заболела, — сказал Денис. — Решили обождать.
     И пошел за самоваром.
  —  А как там старик-то, которого вчера порезали? — спросила Катя, не отрываясь от пасьянса, который никак не желал сходиться.
  —  Да живой, подлатали, еще нас переживет, — улыбнулся Петр.
     Нагулин вернулся с самоваром. Катерина, вздохнув, собрала карты и пошла заваривать чай.
  —  Я вообще по делу пришел, — сказал Соколов.
  —  Насчет вчерашнего? — с интересом спросил Денис. — Поймали кого?
  —  Да поймаешь тут с такими... В общем, братишка, помощь твоя нужна. Может, ты заприметил чего вчера? Ну, как они одеты были? Уехали на чем? Кучер, может, помнишь, какой он был?
  —  Кучер, кучер... — Нагулин серьезно задумался. Вспомнил, как бросил вслед уезжавшему экипажу горсть земли — от бессильной злости, что не удалось догнать бандитов.  — Когда «попрыгунчики» укатили, помнишь, я набрал земли в кулак и швырнул ее. А в той земле овес был, и довольно много. А значит, извозчик им лошадь кормил. Стало быть, долго ждал. А там дворницкая недалеко, раз дворник одновременно с Катей подбежал.
  —  И что? — Соколов не уловил, к чему приятель клонит, однако отдал должное его наблюдательности.
     Катерина тем временем выставляла на стол чашки, сахарницу и вазочку с баранками.
  —  Так вот я чего думаю, — продолжал Нагулин, — если этот извозчик долго стоял, неужто он с дворником парой слов не перебросился, пока ждал?
  —  Точно! — вскочил Соколов.
     Денис тоже поднялся и сказал вошедшей с чайником жене:
  —  Кать, мы пока чай пить не будем.

     Дворник поначалу заявил, что ничего не видел и не знает, но несколько монет, вложенных ему в руку Нагулиным, прояснили память старика. И он вспомнил, что с тем извозчиком действительно лясы точил. Еще один четвертак помог ему даже припомнить улицу, куда экипаж направлялся дальше. Точный адрес он, конечно, знать не мог, но сказал, что в том Нарышкинском переулке, который находился неподалеку, всего-то несколько домов.
     Окрыленный успехом Соколов мигом доложил об этом начальству. Гуртовой настаивал на облаве, и Рихард Оттович после короткого совещания со своими заместителями, согласился.
     Вараксина они встретили как раз когда садились в машину. Колодяжный предложил ему поехать со всеми, но Николай Александрович отказался:
  —  Я в госпиталь, опросить потерпевшего.
  —  А, это, конечно, дело, — насмешливо протянул Гуртовой. — Только чего языками чесать, когда мы сейчас всю банду накроем! — и злорадно сообщил, что Соколов обнаружил логово «попрыгунчиков».
     Вараксин поинтересовался, где. Но Гуртовой не удостоил его ответом. Он уже запрыгнул в кузов машины и смотрел на бывшего царского следователя сверху вниз с чувством своего превосходства и безграничным презрением.
  —  В Нарышкинском переулке, — ответил вместо него Колодяжный.
  —  Хотите принять участие в операции? — спросил Домбергс.
  —  С вашего позволения, нет, — улыбнулся Вараксин. И, видя внимательный взгляд начальника, объяснил: — Пустая трата времени. Нарышкинский переулок — это два дома справа, три дома слева, дальше огороды. Несерьезное место для серьезной банды. Так что зря скатаетесь.
  —  Ну конечно, чего башку под пули совать, — издевательски засмеялся Гуртовой. — Их благородие труса празднует!
  —  Ладно, поехали, — скомандовал Домбергс.

     Анна, несмотря на запрет брата выходить из дома, отправилась в госпиталь проведать Павла Анатольевича, взяв из дома еды — вареной картошки, хлеба и немного овощей.
     Однако на входе ее не пропустил охранник.
  —  Да поймите, — объясняла девушка, — это мой коллега и друг семьи, он ранен, его больше некому навестить.
  —  Товарищ барышня, — в который раз вздохнул молодой парень в гимнастерке, — вот по-вашему, я зачем тут стою?
  —  Чтобы никого не пускать, понимаю, — смиренно опустила голову Анна. — Но мне хотя бы увидеть его, узнать, как он, у кого. Передать вот...
  —  Не положено. Потому как время есть военное. Пускают только близких родственников. Или представителей власти.
  —  Я и есть представитель власти, — услышала Анна за спиной голос брата.
     Обернувшись, она удивленно посмотрела на Николая Александровича: он выглядел сегодня лучше, чем все последние месяцы. Да еще и держал в руке служебное удостоверение... Чудеса!
  —  Аня, я просил тебя выходить из дома, в чем дело? — строго посмотрел он на сестру.
  —  Это ты мне скажи, в чем дело? — улыбнулась девушка, разглядывая его — как же давно она не видела брата таким! — Что с тобой произошло?
  —  Я побрился. Не стал тебя из-за этого утром будить. Прости, не знал, что тебя это так поразит.
     И, повернувшись к молодому сержанту, кивнул:
  —  Барышня со мной.
     Парень отдал честь и молча отступил на шаг в сторону.
     Профессор Кушнарев поначалу очень обрадовался визиту друзей, но, узнав, что Николай Александрович поступил на службу в МУР, был потрясен до глубины души. Улыбка сползла с лица старика, и он тихо проговорил:
  —  Я не могу этого понять... Вы служите этой власти? Мы же с вами столько говорили об этом. Помогать преступной власти, даже из благих побуждений, разве это не преступление?
  —  Говорили, Павел Анатольевич, — вздохнул Вараксин, — но абстрактно. Поймите, речь сейчас идет о жизни конкретных людей. И я лишь расследую это дело.
     Кое-как ему удалось уговорить сокрушающегося старичка забыть на время об идеологии, чтобы получить нужную информацию. Николай Александрович напомнил профессору, что во время нападения тот сорвал у одного из бандитов маску.
  —  И вас, вероятно, интересует, как он выглядел. — Павел Анатольевич попытался напрячь память. — Примерно лет тридцать. Вы знаете... глаза... такие пустые... Простите, я не смог его хорошо разглядеть.
  —  Мне очень важно понять, почему один из нападавших применил оружие. Может быть, после того, как вы его увидели?
     Профессор подумал и отверг это предположение:
  —  Я понимаю вашу логику, но нет. Он достал нож до того, как я сорвал с него маску. И по тому, как он приближался ко мне, как держал этот нож, я почувствовал... я это увидел: он шел убивать.

Глава 4

     Облава на Нарышкинском переулке, как и предупреждал Вараксин, оказалась напрасной тратой времени.
     На следующее утро Домбергс распекал подчиненных в своем кабинете.
     Для Гуртового признать ошибку означало признать правоту «царской ищейки», как он презрительно называл Николая Александровича, а этого радикально настроенный пролетарий сделать не мог. Его ненависть к буржуазии была сильнее здравого смысла.
  —  А я считаю, что облава прошла успешно! — заявил он начальнику. — Между прочим, один преступник убит, остальные задержаны.
  —  Да это мелочь, шпанка, — с досадой сказал Колодяжный. — А «попрыгунчики», пока мы героически брали подвал, убили еще одну женщину.
  —  Ничего, доберемся и до них, — сказал Соколов, — дайте время...
  —  Нет у нас времени, — отрезал Домбергс. — «Попрыгунчики» ведут себя в Москве, как у себя дома, а мы про них до сих пор ни черта не знаем!
     В кабинет вошел Николай Александрович и, услышав последние слова, возразил:
  —  Ну почему же не знаем? Немного знаем. По крайней мере, я знаю.
     Все раздражение Гуртового за их вчерашний промах выплеснулось на него:
  —  А здесь нет никаких «я», здесь только «мы», постарайтесь это запомнить, раз уж пытаетесь с нами работать!
  —  Товарищ Гуртовой! — осадил его Рихард Оттович.
     Тот недовольно отошел в сторону. А начальник обратился к Вараксину:
  —  Николай Александрович, у вас есть, что сказать нам?
  —  Да, пожалуйста, — он протянул Домбергсу папку: — Дело Ивана Бальгаузена.
  —  Бальгаузена? — усмехнулся Колодяжный. — Интересная фамилия для Ивана! Кто таков?
  —  Весьма занимательный тип. Три года назад появился в Москве, организовал банду и стал устраивать налеты, нарядившись в саваны и прикрепив к ногам специальные пружины.
  —  Ядрена копоть! — воскликнул Соколов. — Так что же это...
  —  Погоди, — перебил его Домбергс.
  —  Арестовать мы его тогда не смогли, поэтому фотографии в деле нет, — продолжал Николай Александрович. — Через некоторое время он исчез, видимо, мотался по России, год назад обосновался в городе на Неве. Известен под кличкой «Ванька-Живой труп». Я сделал запрос коллегам из Петрограда, они телеграфировали ответ. Вот, прошу вас.
     Рихард Оттович взял телеграмму и, читая, проговорил:
  —  Получается, этот Живой труп вернулся в Москву? Интересно...
  —  Интересно другое — то, что Иван Бальгаузен к нашим «попрыгунчикам» не имеет ровно никакого отношения.
  —  Вот-те на! — недоуменно хмыкнул Соколов.
  —  Я изучил все, что касается Бальгаузена. Могу сказать, что он умен, образован, изобретателен, артистичен, склонен к внешним эффектам. Да, он преступник. Бандит... Но он не душегуб. На его банде не числится ни одного покойника. А наши «попрыгунчики» убивают. Убивают женщин, стариков — убийство ради убийства. Нет, это не Бальгаузен. Это его подражатели.

     Окончательно убедившись, что недооценил своего напарника, Соколов понял, наконец, необходимость перенимать у него опыт и знания. Но склонить голову перед этим представителем господского класса, тем более сейчас, после долгожданной победы пролетариата над буржуазией, было для него неприемлемо. Поэтому вид у молодого человека, когда он вошел в их с Вараксиным кабинет, был угрюмый и недовольный.
     Николай Александрович, просматривавший за столом бумаги, бросил на него беглый взгляд и сказал:
  —  Если вы с очередной порцией революционной морали, давайте позже.
  —  В общем, так, — решительно сел напротив него Соколов. — Насчет облавы это я дурку свалял. И насчет архива я зря. В своем деле ты крепко разбираешься, это факт... Ну так учи!
     Вараксин встал и посмотрел на него сверху вниз.
  —  Знаете, я очень не люблю, когда просьба звучит как приказ. И потом, я тороплюсь. У меня встреча с моим осведомителем.
  —  Погоди, так у тебя что, осведомитель имеется?!
  —  Раньше была целая сеть. Ну а теперь... Недавно одного встретил, да и то случайно.
  —  А что ж ты его сразу не тряхонул?
  —  Ну, пока я думал, что работают гастролеры, в этом не было смысла. А раз действуют подражатели, то, скорей всего, из местных. И тогда самый короткий путь к ним — чрез осведомителей. Ну вот, считайте, что первый урок я вам дал.
  —  Я с тобой.
     Николай Александрович посмотрел на парня с легкой иронией.
  —  Понимаете, в чем дело, я иду в ресторацию «Римъ». Как вам объяснить... Последний островок прогнившего самодержавия. А вы своим видом распугаете всю публику, в том числе и моего осведомителя.
  —  Ну если надо, я переоденусь.
  —  Бессмысленно. Даже в смокинге вы будете революционным матросом. Этого не скрыть, поверьте.

* * *

     У Анны Вараксиной была замечательная привычка находить во всем положительные моменты. Вот и сейчас она радовалась, что недавний переход на новый календарь, несмотря на связанные с этим неудобства, дает ей возможность подготовить брату сюрприз. Ведь Николай, столько месяцев пребывавший в отчаянном бегстве от реальности, наверняка забыл о своем дне рождения, который в этом году наступит на две недели раньше!
     Правда, одно обстоятельство озадачило девушку: подарить имениннику было совершенно нечего, да и на стол подать - тоже. Ее мизерная зарплата на курсах рабочей молодежи позволяла приобрести лишь самые необходимые вещи. А так хотелось устроить настоящий, пусть маленький, но все же праздник любимому брату, у которого за последние месяцы не было никаких радостей в жизни!
     Расставаться с собольей накидкой, одной из немногих красивых и дорогих вещей, оставшихся у нее, Аннушке было, конечно, жаль, но стремление порадовать Николая было сильнее. И девушка отправилась на базар.
     Там ее быстро постигло разочарование: никто не хотел покупать мех даже после того, как она сбавила половину цены.
     Стоя среди торговцев и видя, как они лихо распродают свой не лучшего качества товар, юная дворянка вздохнула и обвела глазами толпу в надежде увидеть кого-то, кому можно предложить такую ценную вещь. Вдруг ее взгляд остановился на молодом человеке, который шел, держа руки в карманах, и внимательно что-то высматривал. Нет, на богатого купца он похож не был, но его лицо показалось Анне знакомым. Вот только она не могла сразу вспомнить, откуда знает его. Это был высокий широкоплечий парень с деревенскими чертами лица, одетый в простецкий серый костюм, из-под которого виднелась тельняшка. На его голове была бескозырка с надписью «Смълый». Когда он подошел ближе, девушка, наконец, узнала его и негромко окликнула:
  —  Постойте... Это же вы!
  —  Чего? — удивленно повернулся к ней молодой человек.
  —  Вы погнались тогда за бандитами, — напомнила ему Анна.
  —  А, вы та барышня? — догадался он. — Потерпевшая?
  —  Да. Я же тогда даже не успела вас поблагодарить, а ведь вы меня спасли. Спасибо вам.
  —  Да ладно, не за что, — широко улыбнулся парень. Было видно, что эти слова ему приятны. Да и сама девушка — тоже. Нечасто ему доводилось беседовать с такими утонченными красавицами, да еще и в роли их спасителя, что чрезвычайно льстило ему.
  —  Нет, не скромничайте, — улыбнулась барышня в ответ. И изящно протянула руку: — Меня зовут Анна.
  —  Петр, — он заключил ее нежную кисть в свою широкую ладонь и по-свойски пожал. — А тех гадов, что на вас напали, мы ищем. И обязательно найдем, будьте уверены.
  —  Так вы здесь на работе? Разыскиваете кого-то?
  —  Если бы... — хмыкнул он. И смущенно признался: — Костюм хочу купить. Ну, чтоб в ресторане за своего сойти.
     Аннушка немного покраснела и, опустив глаза, спросила:
  —  В ресторан идете? С барышней?
  —  Нет, — усмехнулся Петр, — с напарником. Та еще язва...
     Вспомнив, что рассказывал ей Николай о своем пролетарском коллеге, Анна догадалась, что это и есть тот самый революционный матрос Соколов, который так раздражал ее брата своим невежеством и грубостью.
  —  Кто? — спросила она. — Вараксин?
  —  Ну да... — кивнул парень и удивился: — Погодите, а вы что, его знаете?
  —  Не уверена, что достаточно хорошо, — улыбнулась Анна. — Это мой брат.
  —  Ох ты ж ядрена копоть... — смутился Соколов. — Вы уж простите...
  —  Не оправдывайтесь. Характер у него действительно непростой. Наверняка уже успел вас как-то задеть. Но я вас прошу...
  —  Да я не обижаюсь, — великодушно сказал моряк, очарованный этой прелестной девушкой: ее изысканными манерами, нежным голосом, искренностью и пониманием, с которыми она говорила — совсем не так он представлял себе общение с барышней из аристократического сословия. А ее большие выразительные глаза, смотревшие на него как на героя, заставляли сердце учащенно биться. Такую девушку Соколов встретил впервые. И, забыв о своих делах, старался придумать подходящую тему для разговора, чтобы продолжить знакомство.
     Анне тоже не хотелось так скоро прощаться с этим приятным и храбрым молодым человеком, и она предложила помочь ему выбрать костюм.
     Колодяжный выдал новому сотруднику достаточно «подъемных» на первое время, и Соколов, желая произвести впечатление, надел самый дорогой пиджак.
  —  Ну как? — улыбнулся он. — Вроде ничего?
  —  Это вам не какая-нибудь дерюга, это самый настоящий твид, — нахваливал его выбор торговец. — А вы знаете, что такое твид? Впрочем, у кого я спрашиваю! Это английское сукно первого сорта, между прочим, вы такого больше нигде не найдете. Эх, от себя отрываю!
  —  Ну что? — простодушно спросил новую знакомую Соколов. — На кого я похож?
  —  На матроса, которому пытаются сбыть лежалый товар, — засмеялась она.
  —  Барышня шутит, — смутился продавец.
     Анна повернулась к нему:
  —  Послушайте, голубчик, нам не нужен ваш первый сорт. Костюм. Просто приличный костюм. И чтобы брюки были с отворотом, рубашку в тон и галстук.
  —  Найдем! — старик ловко порылся за прилавком. — Вот галстук, пожалуйста!
  —  Нет, не какой-нибудь там самовяз, а настоящий английский галстук. И имейте в виду: мы лишнего не переплатим.
  —  Барышня, как можно! Я лишнего и не попрошу.
  —  Непременно попросите.
  —  Ну разве что чуть-чуть... Вот посмотрите! — он достал светло-серый пиджак в полоску с темными лацканами, белую рубашку и галстук с ненавязчивым узором.
     Анна критическим взглядом окинула парня, когда он во все это облачился, и  залюбовалась его статной фигурой, на которой костюм сидел как влитой. Она умело повязала ему галстук и задумалась:
  —  Что же еще?.. Ах да! Чуть не забыла.
     Взяв с прилавка темно-серую шляпу, девушка надела ее Соколову вместо бескозырки.
  —  Может, не надо? — попробовал возразить тот.
  —  Надо, Петр, поверьте мне. — И, отступив на шаг назад, она снова им залюбовалась. — Как бы я хотела увидеть лицо Николая, когда вы предстанете перед ним в таком виде!

     Лицо Вараксина, как обычно, не выражало эмоций. Бросив равнодушный взгляд на приближающегося к столику с довольной ухмылкой напарника, он лишь покачал головй и продолжил свою трапезу.
  —  Позвольте присесть, — вальяжно опустился на стул Соколов и принялся выжидательно смотреть на коллегу, ожидая его комментариев. — Ну что, ваше благородие, не ожидал, что матросня по-буржуйски нарядиться сумеет?
  —  Шляпа, — коротко бросил Вараксин.
  —  Чего? — не понял Петр.
  —  Шляпу снимите.
     Парень снял и неловко положил ее на стол, опрокинув при этом бокал.
     Официант быстро убрал осколки. Соколов, растеряв самоуверенность, переложил шляпу со стола к себе на колени и сидел уже не столь раскованно.
  —  Я умоляю вас, не привлекайте к себе внимания, — сказал Николай Александрович. — Спокойно сидим, отдыхаем, слушаем музыку.
     Тем временем цыганский ансамбль завел популярную в последнее время песню:
Эх, яблочко да не докотится, буржуйская власть да не воротится!
Эх, яблочко да на чугунчике, а в Москве шалят ночами «попрыгунчики»!
Эх, яблочко на подоконничке, а над Москвою потешаются покойнички!
    Соколов чувствовал себя крайне неуютно.
  —  Ну и долго мы так сидеть будем? — раздраженно спросил он.
  —  Пока не появится мой осведомитель.
  —  А если он вообще не появится? Что, так и будем прохлаждаться?
  —  Вы, может, и прохлаждаетесь, а я работаю.
  —  Он! — прозвучал звонкий женский голос из другого конца зала. — Это же он!
     К их столику, круто покачивая бедрами, подошла та самая девица, которую Николай Александров давеча избавил от общества неприятного хама, окунув того лицом в суп.
     При виде ее Вараксин заулыбался. Красотка уселась к нему на колени и одарила своего спасителя горячим поцелуем:
  —  Мой герой! А я смотрю: ты, не ты? Такой расфуфыренный стал!
  —  И часто ты тут так работаешь? — насмешливо поинтересовался Соколов.
  —  Извини, радость моя, — сказал девушке Николай Александрович, — тогда я был без работы, но при деньгах, а сейчас на службе и крайне стеснен в средствах. Обрати лучше внимание на моего приятеля, он при деньгах и очень соскучился по женскому вниманию.
  —  Правда? — тут же переключилась на растерявшегося моряка девица. — А ну-ка иди сюда, пупсик!
  —  Эй, эй, дамочка, вы чего...
     Пока красотка тискала Соколова за щеки и пыталась к нему прижаться поплотнее, Вараксин тихо покинул столик и пересел за другой, где сидел неприметный человек в темном костюме.
     Через полчаса, выйдя из ресторана в состоянии крайнего раздражения, испачканный губной помадой и в съехавшем галстуке, Соколов набросился на коллегу с упреками. Он был недоволен и навязчивым вниманием девицы, которая существенно опустошила его кошелек, и тем, что в разговоре с осведомителем он не участвовал, и особенно тем, что они должны были заплатить за полученную информацию:
  —  Хорошенькое дело! Может, им еще усиленный паек и штиблеты новые?!
  —  Ну конечно, вам же агентурная сеть не нужна, — холодно ответил Вараксин. — У вас свои методы борьбы с криминалом. Как вы там говорите — перекуете?
  —  Перекуем! Ну, может не сразу...
     Николай Александрович не стал это слушать и зашагал по улице. Соколов угрюмо пошел за ним:
  —  Ну, тебе что-то удалось выяснить?
  —  Мне осведомитель рассказал кое-что по старой дружбе. Кто главарь у «попрыгунчиков», никто толком не знает, а вот правой рукой у него Ленька Мотыль. Старый знакомый... И что отдыхает он вечерами в одном теплом местечке.
     Местечком этим оказался третьесортный кабак на окраине. Пока сыщики добрались туда, уже стемнело, и в заведении веселье шло полным ходом. Слышался пьяный смех, звенели рюмки, играла музыка.
     Остановившись у входа, Вараксин осторожно заглянул внутрь и узнал за одним из столиков Мотыля. Бандит беседовал с каким-то неизвестным типом жуткого вида.
  —  Мотыль здесь? — рванулся вперед Соколов, однако напарник его удержал:
  —  Куда! Опять вы с шашкой наголо! Успокойтесь. Нам не только Мотыль, нам вся банда нужна.
  —  Ну так проследить за ним, он на остальных и выведет. Тебе, ясное дело, нельзя туда. Давай я.
  —  Слушайте меня. Мотыль калач тертый. У него нюх волчий. Прошу вас, делайте так, как я говорю.
     Из кабака вышла изрядно подвыпившая компания. Судя по разговору, все деньги они уже потратили, а продолжения «банкета» хотелось, и гуляки решили сделать это «на хате».
     Проходя мимо Вараксина с Соколовым, стоявших возле стены перед входом, один из забулдыг узнал бывшего царского сыщика:
  —  Это же их благородие господин Вараксин! Помнишь меня, легавый?
  —  Ну как же вас забыть, Захаров, — отозвался Николай Александрович, в очередной раз продемонстрировав великолепную память и отменную выдержку.
  —  Помнит, — гадко ухмыльнулся бандит. — А как на кичу меня закрывал, тоже помнишь? А я на воле! Революция! Амнистия! Ха!
  —  Да вижу, вижу, что на воле, — спокойно ответил Вараксин. — И я не при делах. Власть другая.
  —  Да, времена нынче другие, — злобно протянул Захаров, раздумывая, не поквитаться ли сейчас за старые обиды. Решил не связываться, чтобы не рисковать недавно обретенной свободой. Но на словах мог себе позволить восторжествовать над бывшим следователем. — Наши времена теперь настали, потому власть наша пришла, пролетарская. Живи пока!
     И они с дружками, шатаясь, зашагали по улице. Николай Александрович бросил взгляд в кабак: не услышал ли Мотыль и другие посетители этого разговора. Но там все шло, как и прежде.
     А вот Соколов забыл о том, зачем они здесь околачиваются, когда услышал, как бандюга причислил себя и своих собутыльников к рабочему классу и посмел заявлять, что пришла их власть.
  —  Пролетарии! — сквозь зубы процедил он. — Крысы причальные!
  —  Ты что сказал?! — тут же вскинулся Захаров.
     Соколов презрительно посмотрел на него:
  —  Пролетарии у станка стоят, а не по кабакам шныряют!
     Завязалась драка. Шум услышал Мотыль и тут же скрылся. Когда Вараксин, поняв, что Соколову помощь не нужна, отвернулся от дерущихся и заглянул в зал, Мотыля там уже не было.
     Тем временем Соколов лихо отбился от двоих нападавших, но тут Захаров вытащил финку.
  —  Берегитесь, нож! — крикнул напарнику Николай Александрович.
     Парень в последний момент увернулся от лезвия, а Вараксин, перехватив руку бандита, со всей силы ударил его в челюсть. Соколов дал Захарову пинка, и тот покатился по мостовой. Двое дружков подняли его и, шатаясь, вся троица побрела восвояси, на ходу выплевывая угрозы и ругательства.
  —  Спасибо, — тяжело дыша, сказал Петр напарнику.
     Вараксин повернулся к нему.
  —  Соколов, можно задать вам один вопрос?
  —  А?
  —  Вы идиот?
     И, не дожидаясь ответа, зашагал прочь.


Глава 5

     На следующее утро в их кабинете Соколов попытался оправдаться:
  —  Ну виноват, признаю! Не сдержался. Но не мог я, пойми, спокойно слушать, как этот гад к пролетариям подмазывается! А если Мотыль вообще к «попрыгунчикам» никаким боком, а? Может, врал твой осведомитель?
  —  Может, и врал, — перебирая бумаги, отозвался Николай Александрович. — Только проверить мы этого теперь не сможем.
  —  Да почему?! Тряхнем этот кабак и... наверняка у Мотыля дружки там найдутся!
  —  Угу. Они вам сразу все и выложат.
  —  Тогда что в таких случаях делать надо? Ну давай, учи!
  —  Искать человека, через которого «попрыгунчики» сбывают награбленное.
  —  Правильно! — хлопнул рукой по столу Петр. — Значит, надо идти по рынкам.
     Вараксин насмешливо посмотрел на него.
  —  Вот там вы победу мировой революции и встретите.
     Затем стал серьезен и объяснил несмышленому напарнику, что выйти на грабителей через скупщиков краденого не так просто. Ходить по рынкам — жизни не хватит. А для того, чтобы не терять время попусту, нужен подставной человек, который захочет купить какую- нибудь конкретную вещь из числа украденного.
  —  Вот, например, это ожерелье из черного жемчуга, — сказал он, пробежав глазами длинный список. — Дело за малым: нет у нас такого человека. Меня там каждая собака знает, а вы, как бы ни наряжались, на купчика с полной мошной червонцев не тянете.
     Соколов подумал и вспомнил о Нагулине, который был рад помочь в поимке бандитов:
  —  Есть такой человек!
     Но Вараксин ничего не ответил и даже не посмотрел на него.
  —  Слышишь? Я говорю, есть подходящий человек.
     Николай Александрович по-прежнему молчал, не поднимая взгляда, и что-то писал в своем блокноте. Петр начал закипать от такого пренебрежения.
  —  Ну чего молчишь?! Думаешь, я салага? Голова для бескозырки, ничего путного придумать не могу?
     Делая вид, что не слышит его, следователь никак не реагировал и продолжал заниматься своими делами. В итоге Соколов вспылил.
  —  Права была твоя сестра: ну и характер! — раздраженно воскликнул он, вскочив со стула и расхаживая по комнате.
     Вараксин, наконец, оторвался от своих записей.
  —  Вы разговаривали с Анной? — и тут пришла его очередь кипятиться. — Черт возьми, я же просил Домбергса не вмешивать в это дело сестру!
  —  Да ладно, чего ты, — забормотал Петр, не ожидавший такого гнева от всегда  невозмутимого дворянина. — Никто ее не вмешивал. Так, случайно на базаре встретились.
  —  На базаре?! Еще лучше! — теперь Николай Александрович вскочил с места и начал нервно ходить по кабинету. — Я же велел ей сидеть дома!
  —  Это еще почему?
  —  Да потому, что она видела одного из налетчиков и они это знают, Анна в опасности, вы можете это понять?!
  —  Да не мельтеши ты! — прикрикнул на него Соколов. — Ядрена копоть... Ну раз такое дело, тем более надо действовать!
      И стал убеждать напарника привлечь к этому Нагулина. Обеспокоенный судьбой сестры, Николай Александрович решил использовать любую возможность и согласился побеседовать с его приятелем.
     Нагулин не произвел на сыщика ни малейшего впечатления. С фальшивой бодростью парень попытался изобразить купца:
  —  Будь покоен, браток, деньжата имеются, я ж для крали для своей да хоть с неба звездочку! А она, веришь, на шейку свою белую хочет ожерелье черного жемчуга. Только ты смотри, фуфла не подсунь, я ж ведь не ермолай какой-нибудь, в цацках толк знаю!
     Вараксин вздохнул.
  —  Так и знал, что время зря потеряем.
  —  Да ладно, нормально же, — попытался возразить Соколов.
  —  А что такое, Николай Александрович? — огорчился Денис. — Не похоже?
  —  Почти похоже. Только это «почти» может вам жизни стоить. К тому же, когда вы гнались за бандитами, они могли видеть ваше лицо.
  —  Да ничего они не видели, они драпали! Я очень жалею, что мы их тогда не догнали. Не должны эти гады над людьми измываться! Поймите, я очень хочу помочь.
  —  Спасибо, вы уже помогли. Потом, вы человек гражданский, а мы не имеем права рисковать. Так что, — он усмехнулся и весьма достоверно изобразил торговца: — извиняй, браток, жемчугов я тебе не продам.
  —  Это как так не продашь, а? — послышался позади вкрадчивый женский голос.
     Накинув свою любимую разноцветную шаль, мягкой походкой в комнату вошла Катерина.
  —  А ежели я хочу это ожерелье аж мочи нет?
     Она улыбнулась Вараксину своей самой чарующей улыбкой и сверкнула глазами. Затем недовольно посмотрела на мужа:
  —  Ты что, мало ему предлагал? Может, тебе денег на меня жалко?
  —  Хватит, Кать, — сказал Нагулин. — Не бабье это дело.
  —  На базар ходить — не бабье дело? — захлопала глазами Катерина. — Так тебя одного или облапошат, или, еще лучше, обворуют! — и она, повернувшись к Вараксину, снова заговорила низким вкрадчивым голосом: — А ты, мил человек, ожерельице-то мне уступи, слышишь? — она приблизилась к нему почти вплотную и перешла на шепот: — Мне гадалка нагадала, что не видать мне счастья без черного жемчуга.
     Николай Александрович с улыбкой внимал тихой, плавной, ласкающей слух речи женщины. И даже улыбнулся ей. Но лишь потому, что нашел ее саму исключительно привлекательной и весьма непростой.
  —  Прекрати, Кать, — снова попросил ее муж, — это не шутки.
  —  А я и не шучу, — вышла из образа Катерина и, встав рядом с ним, веско сказала: — Все равно я тебя одного никуда не отпущу. — Затем опять улыбнулась Вараксину: — Да и вдвоем оно не так подозрительно, верно?
     Его лицо снова было непроницаемо. Однако про себя Николай Александрович отметил недюжинные способности этой женщины к актерской игре.
  —  Это не имеет никакого значения, потому что никто никуда не идет, — отрезал он. — Это мое последнее слово.
  —  Да погоди ты, Вараксин, — попытался вмешаться Соколов.
  —  Честь имею, — откланялся следователь и вышел.
      Денис выглядел искренне расстроенным, а Катерина смотрела вслед гостю напряженно и серьезно, от ее напускной игривости не осталось и следа.

* * *

     Несколько минут Анна с наслаждением вдыхала аромат кофейных зерен.
  —  Я даже не думала, что тебе так скоро выдадут паек! — радостно сказала она, поцеловав брата, и принялась открывать другие пакеты. Как давно у них дома не было кофе и прочих лакомств!
  —  Выдали и будут выдавать. — Николай Александрович, сидя за столом, любовался ее восторгом от продуктов, которые еще несколько лет назад считались в их доме обычными и привычными, а в последнее время стали почти недосягаемой роскошью. — Главное, тебе больше не придется ходить по базарам.
  —  А с чего ты взял? — виновато улыбнулась девушка. — Соколов проговорился?
  —  Я прошу тебя: не выходи из дома одна.
  —  Хорошо, — присев рядом с ним, Аннушка ласково подала брату руку.
     Николай Александрович поцеловал ее.
  —  Сахар! — продолжала радоваться лакомствам девушка. И, не удержавшись, положила в рот кусочек. — М-м!
     Брат с удовольствием наблюдал за ней. Видя, что он в хорошем расположении духа, Анна осмелела и сказала:
  —  Я как раз на базаре была не одна. А с Соколовым. У тебя неплохой напарник. Ну, неотесанный, конечно, но, по-моему, он очень надежен... и симпатичен.
     Вараксин нахмурился, и глубокие морщины прорезали его лоб.
  —  Невежество — не главный недостаток Соколова. Как и все большевики, он действует, не задумываясь о последствиях, уверенный в своей правоте. Видит только то, что у него перед носом, и не способен смотреть на шаг вперед. Никогда не знаешь, чего от него ожидать.

     И Николай Александрович был прав. Петр тем временем принял самостоятельное решение выйти на скупщиков краденого с помощью Нагулина, и вся троица отправилась по рынкам.
     Обойдя несколько мелких базаров, добрались и до Хитровки — самого известного злачного места, где в притонах собирались тысячи безработных и преступников. На Хитровской площади находился большой рынок, и там зачастую промышляли обитатели этих самых притонов.
     Нагулин с женой, активно интересуясь черным жемчугом, шли впереди, а Соколов держался на некотором расстоянии. Наконец, он заметил, что к его друзьям подошел невзрачного вида мужичонка и о чем-то заговорил. Стараясь оставаться незаметным, Соколов приблизился к ним и услышал, что речь идет как раз о «той самой вещице».
  —  Ну давай, показывай, — велел Денис торгашу.
  —  Да она у меня не здесь, — ответил тот, — а дома. Недалеко отсюда.
  —  Ищи дураков. Сейчас заведешь, по башке шарахнешь — и плакали мои денежки. Мы здесь подождем, а ты сам принеси.
  —  А чего мы будем ждать? — вмешалась в разговор Катерина. И посмотрела на мужичка так же обворожительно, как вчера на Вараксина. — Что, правда есть такое ожерелье? И впрямь черного жемчуга? Ну пойдем.
     Денис заволновался. Не за себя — за жену. Ему совершенно не хотелось подвергать Катю какой-либо опасности, этот жулик не вызывал ни малейшего доверия. Однако женщина решительно посмотрела на него, и Нагулину ничего не оставалось, как последовать за торговцем.
     Когда они свернули с шумной базарной площади в почти безлюдный переулок, парень из-за своего волнения стал задавать слишком много вопросов, и мужичонка насторожился. А когда Денис поинтересовался происхождением ожерелья, упомянув, что на нем может быть кровь — мол, не хотелось бы покупать кота в мешке и потом иметь проблемы с законом, скупщик краденого окончательно заподозрил неладное. И, оглянувшись назад, заметил идущего следом Соколова, внимательно следящего за ними. Поняв, что это подстава, он метнулся в узкий проход между домами.
     Нагулин бегал быстрее. Он догнал торгаша в подворотне и прижал к стене.
  —  Да что вам надо, я же ничего не сделал! — попытался вырваться тот.
  —  У него ожерелье, то самое, — сказал Денис подоспевшему приятелю.
  —  Нет у меня никаких жемчугов, ошибочка вышла! Хочешь — обыщи!
     Нагулин, крепко держа обманщика, ударил его в живот.
  —  Ой, что ж ты делаешь, — сдавленно заскулил тот, — у меня дети малые...
Соколов достал револьвер.
  —  Слышь, ты, отец семейства, слыхал о директиве совнаркома — воров и спекулянтов стрелять на месте без суда и следствия? Говори, где взял ожерелье!
  —  Бес попутал! Мужик один дал, процент пообещал хороший, ну я и...
  —  Что за мужик? Как выглядел? Как назвался?
  —  Выглядел обыкновенно, назвался Иван Бальгаузен.
  —  Что ты сказал?! — схватил его за горло Денис.
     Мотыль, незаметно наблюдавший за всем этим из-за угла, ухмыльнулся и тихо взвел курок.
  —  Иван Бальгаузен, — повторил торговец. — А в чем дело?
  —  А в том, что краденым торгуешь, гнида! — прошипел Нагулин.
     И, отпустив его, отошел в сторону. А Соколов принялся расспрашивать барыгу, где тот встречается с Бальгаузеном, чтобы отдать ему долю с ожерелья.
     Прогремел выстрел. Незадачливый спекулянт с окровавленной грудью сполз по стене на землю.
     Соколов бросился вдогонку за убегавшим переулками Мотылем. Денис, убедившись сперва, что Катя в порядке, последовал за ним.
     Забежав во двор, куда свернул бандит, Петр остановился: там никого не было. Вдруг он услышал где-то совсем рядом щелчок взводимого курка и в ту же секунду влетевший во двор Денис повалил его на землю, а над их головами просвистела пуля.
     Мотыль скрылся за углом и побежал дальше.
  —  Зацепило? — спросил Нагулин, помогая приятелю встать.
  —  Нет,  только ногу ушиб. Жалко, что этот гад ушел...
  —  Ничего, — со злостью проговорил Денис, — поймаем.


Глава 6

     После истории со скупщиком краденого Николай Александрович, опустив несколько язвительных замечаний, больше не говорил напарнику ни слова и вообще не обращал на него внимания. Это раздражало Соколова. Он признавал свою вину, но не знал, как оправдаться перед старшим коллегой за очередной серьезный промах. Да и не особо хотел оправдываться, боясь нарваться на новую порцию насмешек.
     Он обратился к начальнику, чтобы разрешить эту ситуацию. Повинился за свою неудачную инициативу, пожаловался на пренебрежительное отношение напарника и заявил, что больше не может работать с Вараксиным:
  —  Я что ему, салага? Смотрит на меня как на пустое место!
  —  Значит, придется через «не могу», товарищ Соколов, —  спокойно сказал Рихард Оттович. —  Пойми, сейчас не до эмоций. У нас идет война, настоящая война с преступностью. И Вараксин в ней — не чета нам — крепко разбирается.
  —  Да я понимаю, —  с досадой кивнул Петр. —  Но...
  —  А раз понимаешь, надо налаживать с ним отношения. Вот, для начала отнеси-ка ему вот эту телеграмму. —  Рихард Оттович протянул молодому сотруднику длинную ленту бумаги.
  —  Товарищ Домбергс, меня партия сюда не курьером прислала!
  —  Петя, это приказ. А приказы надо выполнять. Тут ему ответ из Петрограда на его запрос. Дело в том, что там не было нападения «попрыгунчиков» вот уже две недели.
  —  Да ясен пень, раз Бальгаузен здесь куролесит! Не было никаких подражателей. —  И, нехотя взяв телеграмму, Соколов вышел из кабинета.
  —  Ну да, — скептически глядя ему вслед, вздохнул начальник.

     Когда Николай Александрович вернулся домой с работы, его уже ждал праздничный ужин: в центре стола, накрытого нарядной скатертью, горели свечи, а вокруг в красивой фарфоровой посуде были выставлены несколько блюд: картошка с зеленью, соленая рыба и маринованные огурцы. Стол был сервирован, по такому случаю, фамильным серебром и хрустальными бокалами, а на другом его конце стояли бутылка вина и вазочка с яблоками.
  —  С днем рождения, Николай Александрович, — ласково обняла брата Аннушка, беззвучно подойдя сзади, пока он разглядывал праздничное убранство.
     Вараксин со всей любовью поцеловав ее тоненькую ручку.
  —  Спасибо, Анна Александровна. А я-то уж совсем и позабыл.
  —  Это потому, что ты совсем старый, —  засмеялась девушка и вручила ему перевязанный красивой ленточкой томик: — Вот, держи. Книга легендарного сыщика Ивана Путилина.
  —  Ой, спасибо, — Николай Александрович нежно поцеловал сестру в щеку.
     Анна, довольная тем, что сюрприз так замечательно удался, радостно прижалась к брату. А он поинтересовался:
  —  Ну скажи мне, откуда такая роскошь?
  —  Нет, именинника это волновать не должно, — задорно ответила Анна, с удовольствием вспомнив, как Соколов помог ей выгодно продать меховую накидку.
     Позвонили в дверь, и она пошла открывать.
  —  Петр! —  обрадовалась девушка и едва не проговорилась ему, что только что о нем думала. —  Вот неожиданность! Проходите!
  —  Да ни к чему это, —  слабо сопротивлялся он. —  Я просто телеграмму принес...
  —  Вы принесли, вы и вручайте, —  с улыбкой взяла его за руку Анна и провела в гостиную, где Николай Александрович листал книгу.
     Разумеется, на Соколова он даже не взглянул.
  —  А заодно, поздравьте Николая с днем рождения, —  продолжала лучиться радостью Анна.
  —  Ух ты, а я и не знал... Поздравляю.
     Вараксин перевернул еще несколько страниц, вздохнул, аккуратно отложил книгу на стол и лишь затем посмотрел на молодого человека.
  —  Благодарю вас.
  —  Это вот из Петрограда. — Соколов протянул ему телеграмму. — По всему выходит, ошибся ты, Николай Александрович. Ну, все, вручил, до свидания.
  —  До свидания, — не отрываясь от телеграммы, бросил Вараксин.
  —  Нет, — остановила Соколова Анна, — теперь вы наш гость, никаких «до свидания»! Ну какие же именины без гостей? Николай! — она выжидательно посмотрела на брата.
     Тот несколько секунд сохранял непроницаемое лицо, затем усмехнулся и с подчеркнутой любезностью пригласил напарника к столу:
  —  Прошу вас.
     Соколов понял, что это своего рода вызов, и остался, хотя чувствовал себя неуютно под насмешливым взглядом Вараксина. Однако общество Анны было парню чрезвычайно приятно, и ради ее компании он готов был потерпеть ехидство и высокомерие коллеги.
     За столом бывший моряк сидел в напряжении: возле красивой тарелки лежало несколько столовых приборов. Какой из них для чего — это Петр, хоть и не сразу, но сообразил, увидев, как используют их Вараксины. Однако понимал, что не сможет управиться с ними так же изящно и непринужденно, как это делали аристократы, и его неуклюжие попытки непременно вызовут насмешливые взгляды и едкие замечания «их благородия». Вараксин не преминет поглумиться над ним, а заодно выставить его в дурном свете перед сестрой. Потому Соколов и сидел неподвижно перед пустой тарелкой, несмотря на разыгравшийся аппетит.
  —  Петр, а что же вы ничего не едите? — удивленно спросила Анна.
  —  Спасибо, я сыт, — улыбнулся он.
  —  Нехорошо обижать хозяйку, — как ни в чем ни бывало, заметил Николай Александрович, —  угощайтесь, прошу вас.
     Посидев еще минуту в нерешительности, Петр махнул рукой:
  —  И то верно, негоже обижать хозяйку, — и, насыпав соли себе в тарелку, взял рукой клубень картошки с общего блюда и стал есть его, макая в соль.
     Анна пришла в восторг от его непосредственности и весело подхватила:
  —  А и правда, к чему эти условности! — она попробовала повторить то же самое, но едва прикоснулась к горячей картошке, отдернула руку.
  —  Осторожно, Анна Александровна, это испытание не для ваших пальчиков, — засмеялся с набитым ртом Соколов.
  —  А, ничего, — улыбнулась в ответ девушка, одарив его сияющим взглядом. И обратилась к нахмурившемуся брату: — Ну, Николай, что же ты? Налей еще вина. А затем будем танцевать. —  И снова повернулась к Соколову: — Вы не против?
  —  Танцевать так танцевать, — храбро ответил тот.
     Легкость и воодушевление, исходившие от девушки, ободрили его, и Петр даже не обращал внимания на превратившегося в глыбу льда Вараксина. После ужина тот устроился в кресле с книгой, а Анна поставила пластинку с французскими песнями и принялась учить гостя танцам.
     Когда-то давно она мечтала о том, что встретит принца на балу и будет вальсировать с ним, кружась по блестящему паркету огромного, ярко освещенного зала. На кавалере будет нарядный мундир, а себя Аннушка представляла в пышном платье с кринолином. Оркестр грянет Штрауса... Но вот сейчас они с грубоватым пролетарским парнем в тельняшке топчутся на нескольких метрах возле стола в полутемной гостиной под звуки скрипучего граммофона, и Анна чувствует себя счастливой. Словно нет вокруг войны и разрухи, словно не разделяет их целая пропасть идеологических и классовых различий. Им просто хорошо вдвоем, а весь остальной мир будто перестал существовать...
     Мелодия доиграла, но молодым людям не хотелось прекращать танец, и Анна поставила пластинку снова. Соколов бережно взял девушку за талию и уже увереннее закружил ее в вальсе.
   — Вы замечательный ученик, — похвалила его Анна. — Будто всю жизнь танцевали!
  —  А я вообще все на лету схватываю, был бы учитель, — улыбнулся в ответ Соколов, у которого кружилась голова от ее близости, но при этом он не забывал о сидящем в кресле Вараксине.
     Тот, казалось, не обращал на них никакого внимания, полностью увлеченный чтением. И Петр, наклонившись ниже, почти прошептал на ухо девушке:
  —  А вы, Анна Александровна, учитель просто замечательный!
  —  Вы мне льстите, — она смущенно опустила  глаза.
  —  Ну что вы...
     Николай Александрович встал и выключил музыку. Танцующие остановились.
  —  Николай... Ну зачем? — огорчилась Анна.
     Соколов смотрел на напарника вызывающе.
  —  Аннушка, давай побережем нашего гостя, — сказал Вараксин, — он недавно ногу зашиб, когда задерживал преступника. Они вдвоем с приятелем просто герои.
  —  Ну-ну. — Соколов хмуро шагнул к нему. — Николай Александрович, то, что ты меня все время подначиваешь — так я уж привык. А Нагулин-то тебе чем плох? Стоящий мужик!
     Анна вовремя вмешалась, чтобы не допустить ссоры. Она пообещала Петру, что они обязательно станцуют в другой раз, и так умоляюще посмотрела на брата, что Вараксин не стал больше провоцировать парня. Лишь сухо поблагодарил его за визит и дал понять, что пора и честь знать. Впрочем, Соколов и сам собрался уходить, поняв, что в присутствии брата каши не сваришь, но твердо решив на днях пригласить Анну сходить куда-нибудь.
     На прощание он еще раз поздравил напарника с днем рождения, на что Вараксин не ответил, а затем поблагодарил Анну за приятный вечер.
  —  Обязательно заходите еще, — улыбалась, провожая его, девушка, — в любое время.
     Закрыв за Соколовым дверь, она неохотно вернулась в гостиную, где напряженно стоял, держа руки в карманах, Николай Александрович. По его недовольному лицу Анна все прочла, но тем не менее бесхитростно улыбнулась:
  —  Что-то случилось?
  —  А ты сама не понимаешь? — нервно прошелся по комнате Вараксин.
  —  Это из-за того, что мы танцевали?
  —  Вы совершенно разные люди, из разных миров!
  —  Ах, вот ты о чем... Боже мой, Николай, ну что за сословные предрассудки.
  —  У тебя есть жених, — резко напомнил ей брат, — которого ты любишь и ждешь. Или уже нет?
       Анна опустила голову.
  —  Зачем ты так? Да, я люблю Алекса, жду его... И я уверена, что он отнесся бы к этому гораздо цивилизованнее.
  —  Черта-с два! — повысил голос Вараксин.
  —  Да почему ты на меня кричишь? — в глазах девушки заблестели слезы. Она уже чувствовала себя кругом виноватой, хотя и не понимала, в чем.
     Николай Александрович, пожалев о своей вспышке, шагнул к сестре и крепко ее обнял.
  —  Анечка, родная... Зря я это. Но я очень за тебя волнуюсь. У меня нет сословных предрассудков, но поверь: люди, подобные Соколову, ко всему относятся иначе. Просто и конкретно. Твои знаки внимания, которые ты ему оказывала, он воспринимает далеко не как дружеские. И рано или поздно тебе придется с этим столкнуться.

* * *

     В эту ночь «попрыгунчиками» было совершено еще одно убийство.
     Соколов предположил, что это могут быть другие бандиты, но Домбергс удрученно сообщил: рабочий с металлургического возвращался домой со смены и приметил четырех в саванах, он же и нашел труп, значит, ошибка исключена.
     В этот момент в кабинет, где они разбирали очередное нападение, вошел Вараксин с телеграммой из Петрограда: вчера вечером там было совершено еще одно ограбление «попрыгунчиков». И это указывало на то, что Бальгаузен со своей бандой все-таки в городе на Неве, а Москву терроризируют его подражатели, причем гораздо более жестокие — петроградское нападение, в отличие от московского, обошлось без нанесения физического ущерба жертве.
  —  Допустим, у нас действительно подражатели, — сказал Соколов, — но как тогда быть со скупщиком? Я своими ушами слышал, как он все твердил: Бальгаузен, Бальгаузен... Нагулин тогда чуть душу из него не вытряс, а тот все равно...
  —  На своем стоял, а Нагулин тряс, говоришь? — задумчиво переспросил Вараксин.
  —  Ну да. А что?
     Николай Александрович молча думал.
     К ним подошел Колодяжный:
  —  Вы все о «попрыгунчиках», господа-товарищи? Надо бы вам, братцы, отвлечься. Я тут давеча такую фильму видел! Называется... э... «Голем». Короче, глиняная статуя, которую оживили с помощью черной магии...
     Соколов засмеялся.
  —  Я тебе серьезно говорю! — продолжал Иван Петрович. — Страшно было, как никогда в жизни!
  —  Страшно, брат, это когда по тебе линкор из главного калибра дубасит, — приобняв его, шутливо сообщил матрос, — а ты говоришь — голем!
     Колодяжный весело захохотал.
  —  Фильма, говорите, страшная? — протянул Вараксин. — А не сходить ли нам, товарищи, в кино?
     Оба внимательно посмотрели на него. Ход его мыслей им был непонятен, однако стало ясно, что у опытного сыщика появилась какая-то идея.
     В кинотеатре показывали новый сюжет со сценами ужаса, и публика была взволнована, дамы жались к своим спутникам, те напряженно следили за действием. Соколов тоже не отрывал взгляда от экрана, а вот Вараксин больше разглядывал зрителей. Он верно подметил: такая обстановка идеальна для выбора жертвы хитроумными грабителями. И, выйдя из кинозала, предложил напарнику навестить его приятеля Нагулина.
  —  Зачем? — удивился Соколов. — Мы вообще налетчиков ловить будем?
  —  Мы именно этим и занимаемся. Вы говорили, Денис большой любитель кино. Вот пускай ответит на пару-тройку вопросов... о синематографе.
     Однако на квартире, где жили Нагулин с супругой, их обнаружить не удалось. Подметавшая комнаты женщина сообщила, что жильцы съехали.
  —  А вы, стало быть, тетка Дениса? — спросил Соколов.
  —  Скажете тоже! Я хозяйка этих хором. А Денис с Катериной — квартиранты мои. Только уехали, а я и не знала, зашла вот — их нет.
  —  Да мы знаем, что съехали, — кивнул Вараксин. — А я как раз жилье ищу. Покажете квартиру?
     Хозяйка охотно провела его по комнатам, расписывая достоинства жилплощади. Когда она отвернулась, Николай Александрович незаметно обернул салфеткой один из бокалов, стоявших на серванте, и положил его к себе в портфель. Соколов удивленно наблюдал за действиями сыщика.
     Еще больше он удивился, когда в их рабочем кабинете Вараксин с помощью специальной кисточки посыпал бокал каким-то черным порошком и принялся разглядывать его сквозь лупу.
  —  Это что за канитель? — подозрительно спросил Петр, присев рядом и наблюдая за странными действиями. — Сначала посуду спер, теперь и вовсе... Ты чего, колдуешь, что ли?
  —  Типа того, — не отрываясь от своего занятия, отозвался Вараксин. — Снимаю отпечатки пальцев.
     Соколов недоуменно посмотрел на него: ни о чем подобном он не слыхал.
  —  Видите ли, у каждого человека на пальцах есть такие узоры, называются папиллярные, и на предметах они оставляют следы, видите? — следователь показал напарнику бокал, на котором отчетливо проступил отпечаток пальца. — Так вот у каждого эти узоры свои и никогда не повторяются. Это целая наука. Называется дактилоскопия. К вашему сведению, российский уголовный сыск был в этом деле один из первых в Европе.
     Молодой человек растопырил пальцы и внимательно посмотрел на них.
  —  Ну а к чему...
  —  Три года назад во время налета Бальгаузен обронил портсигар. Этот предмет нашли и сняли с него отпечатки пальцев, создали вот эту дактилоскопическую карточку, которую поместили в дело. Как видите, я сравниваю практически на глаз, это не профессиональная экспертиза... Но все показывает на то, что отпечатки с карточки и отпечатки на бокале совпадают.
  —  Погоди... Так что же это получается...
  —  Скверная штука, товарищ Соколов. Ваш добрый приятель Денис Нагулин и есть налетчик Иван Бальгаузен.


Глава 7

     Время государственных переворотов, революций, войн и прочих катаклизмов всегда благоприятно для преступности на самых разных уровнях. Власть слишком дезорганизована, чтобы оказать сопротивление, а люди напуганы и растеряны, и это развязывает руки бандитам всех мастей. Однако охочих поживиться за чужой счет много, поэтому чем оригинальнее будет способ разбоя, тем выше шансы обойти конкурентов и урвать хороший куш, не попав при этом в руки правосудия.
     Идея пугать прохожих, нарядившись огромными привидениями, пришла к Ивану в кино, во время просмотра фильма «Пещера демонов». Окинув любопытным взглядом зрителей, дрожащих от ужаса при виде живых мертвецов, он сообразил, что ограбить напуганную до потери сознания жертву будет гораздо проще. А к тому же, представить разбой как нападение нечисти — эффектно и небанально. Даже к преступлениям Бальгаузен, артист по натуре, подходил творчески.
     Он был тщеславен и стремился производить впечатление. Всю жизнь парень мечтал о громкой славе — ему хотелось снять собственную киноленту о приключениях. Он увлекся синематографом, стал разбираться в нем, однако для осуществления заветной цели требовалась огромная сумма. Образованный молодой человек слышал выражение Макиавелли о том, что цель оправдывает средства, и был с ним полностью согласен. Впрочем, на убийство Иван идти не собирался, его интересовали только деньги и слава. Отнимать жизнь у человека Бальгаузен считал недопустимым, а вот «позаимствовать» материальные блага у тех, кто ими располагал в избытке, его принципы вполне позволяли.
     Очень кстати оказались большевики с их лозунгами об экспроприации. Решив, что сама судьба предоставляет ему шанс, Ваня начал действовать.
     Его приятель, жестянщик Демидов, мастерски изготовил специальные ходули и пружины с креплениями, а также страшные маски. Белые саваны сшила любовница Бальгаузена Катя Полевая. Девушка, самозабвенно влюбленная в находчивого и дерзкого разбойника, была готова следовать за ним на край света.
     Банде несказанно везло: за несколько лет у них ни разу не случалось промахов, а полный хаос, царивший в стране, сводил на нет все усилия уголовного розыска. К тому же, людей они не убивали, а многие жертвы грабежа не обращались в милицию, боясь привлечь внимание ЧК к своим доходам и сбережениям, чтобы не попасть в разряд «социально чуждых», ведь раз их ограбили — значит, у них было, что красть...
     За несколько лет «попрыгунчики» освоили пружины настолько, что могли теперь появляться еще эффектнее и неожиданнее: выпрыгивая из окон или даже с невысоких крыш. Впечатление это производило ошеломляющее. О них начали ходить легенды, в Петрограде рассказывали о воскресших покойниках, которые перемахивают через дома и заборы, воют нечеловеческими голосами и налетают на запозднившихся прохожих.
     Иван Бальгаузен частично добился своей цели: обзавелся деньгами, приобрел известность. О его банде знали и боялись ее. Даже подражатели появились, оценив нетривиальную идею.
     Но главная мечта оставалась пока нереализованной. Однако Ваня не забывал о ней.
     Приехав в Москву, он приобрел сломанный киносъемочный аппарат, который умелец Демидов смог починить.
  —  Еще денег накопим, — говорил Иван, с гордостью показывая агрегат Катерине, — свою фильму снимем, а в главной роли не какая-то Вера Холодная, а ты!
     Женщина заливалась счастливым смехом и принималась целовать возлюбленного. К фильмам, славе и прочему Катя была равнодушна, но ей нравилось то, что муж думает о ней. Самые красивые украшения и ценные шубы Бальгаузен дарил ей, а не продавал, и в этом она тоже видела свидетельство того, насколько она ему дорога. А кино... пускай снимает, если ему так хочется. Для нее Ваня был самым умным и талантливым, все его планы вызывали ее восторг и горячее одобрение.
     Вскоре Бальгаузен снял своим аппаратом первые пробные кадры на одной из людных площадей и часами с упоением пересматривал их, строя планы на будущее. Оно виделось ярким. Омрачала настроение лишь история с московскими подражателями их банды, которые убивали людей. Совсем не такой известности хотел остроумный любитель кино. А больше всего не нравилось ему то, что «вешают» эти преступления на него.
     И, поразмыслив хорошенько, Бальгаузен понял, что кто-то намеренно хочет его подставить. Потому и вернулся на какое-то время в Петроград — разузнать, что к чему.
     У Мишки, одного из членов банды, было много знакомых в криминальной среде. От них он и получил кое-какие сведения, сопоставив которые, пришел к выводу, что в Москве под видом «попрыгунчиков» действует банда Свища, давнего врага Бальгаузена.
  —  Пока он живой, покоя нам не будет, — мрачно проговорил Иван. И велел своим ребятам собираться обратно в Москву.
     Кате он решил ничего не рассказывать. Сообщил только, что на два дня хочет смотаться в Тверь за каким-то механизмом для камеры. Но женщина услышала его разговор с Мишкой и поняла, насколько серьезно дело. Ей лучше других было известно, как сильно Свищ хочет отомстить Бальгаузену — и за что.
  —  А может, бог с ним, с механизмом? — робко сказала она, оставшись с любимым наедине.
  —  Катенька, ну ты же знаешь: если я чего решил, меня уже не сдвинешь, — спокойно ответил Иван.
  —  Знаю. — Катерина задрожала и бросилась ему на грудь. — Но очень тебя прощу...
  —  Долгие проводы — лишние слезы, — отрезал Бальгаузен и, поцеловав ее, вышел во двор, где уже была готова к отбытию машина.

* * *

     Вараксин зашел в тупик. Тот факт, что главный «попрыгунчик» преспокойно жил под именем Дениса Нагулина и даже имел дерзость участвовать в собственных поисках, никак не помог расследованию. С квартиры Бальгаузен с женой съехали, не оставив зацепок, и как теперь выйти на след банды, Николай Александрович не знал. Впрочем, он по-прежнему считал, что убийства совершают подражатели, однако это не меняло сути дела, единственным человеком, который мог прояснить ситуацию, оставался сам Иван Бальгаузен. Тем более, что он, со слов Соколова, был не меньше милиции заинтересован в поимке душегубов, копирующих его стиль нападений.
     В доме снова не было электричества, и Николай Александрович сидел за своим столом при свече, погруженный в глубокие раздумья. Он не заметил, как в кабинет вошла Анна.
  —  Я заварила чаю, — улыбнулась она. И, выставляя на стол чашки и вазочку с баранками, заметила хмурое настроение брата. — Тебя что-то тревожит?
  —  Пожалуй, — отозвался Вараксин. — Очень тревожит собственное скудоумие. — И, взяв бублик, вдруг резко повернулся к сестре: — Откуда?!
  —  Я только до лавки, — виновато ответила девушка.
     В этот момент включили свет. Вараксин нервно задул свечу и принялся в очередной раз отчитывать сестру за неосмотрительность. Она в очередной раз пообещала больше не  выходить из дома. Смягчивись, он напомнил, что беспокоится, в первую очередь, о ее безопасности.
  —  Иногда даже слишком, — заметила Анна. — То ты меня пугаешь грабителями, то Соколовым...
     Раздался звонок в дверь. Легок на помине — за порогом стоял Петр с большим букетом васильков. На голове у него, вместо привычной бескозырки, была новая кепка, лихо сдвинутая набок.
  —  Здравствуйте, — широко улыбнулся он, когда Анна открыла дверь, — я... это...
     Под тяжелым взглядом Вараксина, показавшегося в коридоре позади сестры, молодой человек смешался.
  —  Чем обязан? — спросил хозяин дома.
     Соколов молчал. Анна повернулась к брату и взглядом попросила его дать им с молодым человеком поговорить. Николай Александрович ушел в гостиную.
  —  Это вот вам. — Соколов протянул девушке букет.
     Она сдержанно поблагодарила.
  —  Вы меня вчера вальсам обучали, — продолжал парень, — разрешите теперь, так сказать, с моей стороны пригласить вас куда-нибудь — прогуляться или, можно, в кино.
  —  Петр, послушайте, — набравшись духу, заговорила Анна. — Мне очень жаль, что я дала вам повод для... таких мыслей. Поймите, у меня есть жених, и я люблю его... — помолчав, она вернула незадачливому поклоннику цветы: — Простите меня, — и закрыла дверь.
     Постояв с минуту, будто облитый холодной водой, расстроенный парень вышел из дома и швырнул букет в сточную канаву.
     Чтобы как-то отвлечься от своих невеселых мыслей, он отправился в МУР, но работать не мог. Из памяти то и дело всплывали воспоминания о вчерашнем танце и о прогулке по рынку. Обида сдавливала сердце, и Соколов злился на себя. Ведь знал же, что с этими буржуями по-человечески не бывает, а все равно понадеялся!
     В конце концов, он достал припасенную в их кабинете весельчаком Колодяжным бутылку водки и опрокинул несколько рюмок. Но легче не стало.
  —  Так... — протянул Иван Петрович, увидев его состояние, и отставил бутылку подальше. — Это по какому случаю? Ежели насчет Нагулина, то, конечно, хорошего мало. Только если по каждому такому поводу к бутылке прикладываться... Да и не один же ты оплошал. Вон Вараксин его тоже не сразу раскусил.
  —  Вараксин, — криво усмехнулся Петр, вертя в руках пустую рюмку. — Да, его благородие теперь на белом коне... — и с досадой махнул рукой: — А, ну их всех! Что он, что сестрица его...
  —  Сестрица, говоришь? — брови Колодяжного насмешливо поползли вверх. — А уж не в ней ли все дело-то? — и толстяк задорно рассмеялся.
     Соколов насупился и молча отошел к окну.
  —  Здорово, мужики, — заглянул в кабинет сотрудник архива. И, увидев початую бутылку, оживился: — Смотрю, я как раз вовремя! — он уселся на стул Соколова и, наливая себе водки, поинтересовался: — Где этот ваш господин-товарищ?
  —  А на что он тебе? — спросил Колодяжный.
  —  Он мне? — скривился архивариус, выпив полную рюмку. — Как пятое колесо в телеге! Это я ему нужен! Три дня над душой стоял, дело одно искал.
     И он положил на стол папку. Соколов бросил взгляд на фамилию:
  —  Так это же Мотыль из банды «попрыгунчиков»!

     На следующее утро Вараксин с Соколовым отправились в госпиталь, где потихоньку выздоравливал профессор Кушнарев, и показали ему фотографию из дела Леонида Мотылева. Павел Анатольевич уверенно опознал преступника, ударившего его ножом.
     Поблагодарив его за помощь, следователи покинули палату. На прощание Соколов пожал ученому руку и назвал товарищем, от чего старика передернуло, и он даже не смог ничего ответить.
     Во дворе госпиталя Петр спросил напарника, зачем они с утра примчались сюда, ведь и раньше было известно, что Мотыль в банде «попрыгунчиков».
  —  Но мы не знали, что Анна видела именно его, — ответил Вараксин.
  —  Ну и что? — не понял Соколов.
  —  А то, что Мотыль головорез. Вы разве не читали его дело? Он всегда избавлялся от свидетелей.
  —  Ах ты ядрена копоть! А куда сейчас идем-то?
  —  Туда, где видели Мотыля. Надеюсь, вы в этот раз драку затевать не будете?
  —  В тот кабак? Но ты же сам говорил, что он туда вряд ли теперь сунется.
  —  Ну, потрясем завсегдатаев, может, кто-то и сдаст бандита.
  —  Ну так я это и предлагал! А ты: «глупо, бесполезно»...
  —  А я и сейчас считаю, что это глупо и бесполезно. Только делать что-то надо. Пока Мотыль на свободе, Анна никогда не будет в безопасности.
  —  Так, успокойся! Не надо пороть горячку. Я тоже за Анну переживаю.
  —  Не пороть горячку — забавно, что вы мне об этом говорите.
  —  Говорю, потому что так и есть. И вообще, тебя там каждая собака знает, так что пойду я. И не спорь!
     В кабаке Соколов действительно не привлек к себе никакого внимания. В своей простецкой одежде и бескозырке он вписывался в окружающую обстановку как нельзя лучше. Тем более, что оказался не единственным моряком в этом заведении — за одним из столиков уже выпивал парень в точно такой же тельняшке. Петр, недолго думая, подсел к нему:
  —  Добро здесь пришвартоваться?
     Через час они, едва держась на ногах, вывалились из кабака в обнимку. Распрощавшись с собутыльником, молодой муровец подошел к ожидавшему его на улице Вараксину и шумно икнул.
  —  Совсем сдурел?! — напустился на него Николай Александрович. — Ты зачем туда ходил, последние мозги пропиваешь?
  —  О, мы уже на «ты», другое дело! — расплылся в пьяной улыбке Соколов и попытался его обнять.
     Вараксин брезгливо оттолкнул парня и, развернувшись, быстро зашагал по улице.
  —  Да погоди ты! — Соколов, спотыкаясь, догнал напарника и вцепился ему в рукав. — Я ж не просто так пил, а для дела! Я про Мотыля узнал! Матросик этот, братишка, свой он, нашенский! Приемный гальванер, тоже воевал! Ну, с анархистами связался, ну бандит... Короче, знает, где хата Мотыля! Ты пойми, если б я с ним эту четверть не уговорил, ни черта бы не узнал...
  —  Адрес? — коротко спросил Николай Александрович.
     Соколов напряг память изо всех сил.
  —  Столешников переулок.
  —  Ну-ка пошли.
  —  Пошли... — сделав шаг, Петр свалился на мостовую.
       Вараксин возвел очи горе, пока пьяный матрос пытался подняться. Наконец, ему это удалось.
  —  Чего стоим? Полный вперед!
     По дороге он разглагольствовал о том, как они сейчас поймают Мотыля, а затем накроют всю шайку. В этом состоянии ему было море по колено.
  —  В любом случае, — добавил он, — опасность от Анны отведем. Кстати, она там что-то про жениха говорила... Кто таков?
  —  Об Анне забудьте, — бросил через плечо Вараксин.
     Парень лишь хмыкнул. Николай Александрович остановился и повернулся к нему:
  —  Я ясно выразился?
     Соколов нахально улыбнулся и ничего не ответил.

     Аннушка тем временем собрала очередную передачу для Павла Анатольевича и, несмотря на то, что неоднократно обещала брату не выходить из дома, снова отправилась в госпиталь.
     Перед входом она заметила странного типа, настороженно зыркающего по сторонам, и, приглядевшись, узнала того самого налетчика, с которого профессор сорвал маску.
     Вздрогнув, девушка юркнула между широкими колоннами, чтобы не попасться бандиту на глаза. Но, немного придя в себя, выглянула из своего укрытия. Мужчина, покрутившись у входа и перебросившись парой слов с охранниками, развернулся и ушел.
     Анна не даром была дочерью и сестрой выдающихся сыщиков. Она осторожно направилась следом за преступником в надежде узнать, где находится его логово.
     Бандит неспешным шагом шел по улице, и юная Вараксина не теряла его из виду, при этом стараясь держаться подальше и оставаться незамеченной.
     Она не предполагала, что злодей тоже увидел и узнал ее возле госпиталя, но виду не подал. Слишком опытным разбойником он был, чтобы выдать себя раньше времени. Особенно когда подвалила такая удача: ведь совсем недавно они с подельниками обсуждали, как избавиться от выжившего старика и найти девицу, видевшую его, но так и не придумали толкового плана. Сейчас же план вырисовался сам собой и был предельно прост: заманить дурочку в западню и прихлопнуть.
     Свернув в подворотню неподалеку от своего жилища, Мотыль затаился в глубине безлюдного двора. И когда Анна через минуту вошла следом, напал на нее сзади, зажав ей рот рукой.
  —  А я думаю: где тебя искать? А ты сама ко мне в гости пришла. Ну пойдем, почаевничаем.
     И он потащил свою жертву в сторону дома. Но как раз в этот момент в Столешников переулок зашли Вараксин с напарником.
  —  Отпусти ее, Мотыль! — закричал Николай Александрович, доставая оружие. — Давай поговорим!
  —  Стой, легавый! — наставил на него револьвер уголовник, другой рукой крепко удерживая девушку. — Рыпнешься — я ей мозги вышибу!
     И, выстрелив в преследователей, чтобы отвлечь их, он вместе со своей заложницей скрылся в подвале, дверь в который оказалась ближе всего.
     Вараксин побежал следом, а Соколов метнулся в другую сторону.
  —  Видать, не удастся нам с тобой почаевничать, — сказал Мотыль Анне, когда они оказались внизу. — Ну, извиняй.
  —  Не надо! — в ужасе взмолилась девушка.
  —  Аня! — отчаянно закричал Вараксин, сбегая по темным ступенькам.
     Бандит взвел курок, и тут что-то тяжелое обрушилось ему на голову. Он повалился на землю без сознания.
     Анна, тоже едва не лишившись чувств, упала в объятия подоспевшего брата и зарыдала.
     Над поверженным злодеем стоял Соколов с огромной деревянной балкой в руках.
  —  Там другой выход есть, — объяснил он, — Мотыль, видать, через ту дверь и собирался удрать...
  —  Все, моя хорошая, все позади, — ласково утешал сестру Вараксин. — Присядь, вот так. Все обошлось, ты в безопасности, он уже не причинит тебе вреда.
     Краем глаза Николай Александрович заметил, что бандит очнулся и, приоткрыв глаза, ищет свой упавший револьвер.
  —  Товарищ Соколов, можно вас? У меня к вам большая просьба. Отведите, пожалуйста, Анну домой. А я подожду, пока этот очухается. Ну не на руках же его нести. Да, крупно ему повезло...
  —  Чего? — с трудом соображал еще не протрезвевший моряк.
  —  Если б Ванька Бальгаузен его раньше нас обнаружил, лежать бы ему сейчас с пулей в голове. — Вараксин выразительно посмотрел на напарника и постучал по виску.
     Парень сообразил, что напарник что-то задумал и подает ему знак, призывая поддержать его игру. Однако затуманенный алкоголем мозг Соколова не улавливал, куда клонит хитроумный сыщик.
  —  А, точно... Бальгаузен-то в Москве! — наугад ляпнул он.
  —  Да вот именно, — подхватил Вараксин. — Завтра премьера новой фильмы на Никольской. А Бальгаузен на весь Петроград раструбил, что сначала эту премьеру посмотрит, а потом московским «попрыгунчикам» кишки выпустит. А мы ведь им мешать не будем, правильно?
     Соколов, окрыленный своей неожиданной сообразительностью, наконец, понял идею коллеги:
  —  Ну а зачем мешать? Конечно, пусть всю грязную работенку за нас сделает!
     Вараксин взглядом похвалил его. А затем еще раз попросил увести сестру.
     Анну все еще била крупная дрожь, но ее слезы уже высохли. Когда они с Соколовым вышли на улицу, девушка посмотрела на него сияющими глазами:
  —  Петр, спасибо вам! Вы же спасли меня опять!
     Забыв о преступнике, Вараксине и обо всем на свете, Соколов раскраснелся и аккуратно взял девушку за руку. Она все еще дрожала.
  —  Да ладно вам...
     Анна сделала шаг к нему, будто еще с трудом держалась на ногах, и оперлась о его сильное плечо. Если она и прежде смотрела на своего защитника с восхищением и благодарностью, то сейчас в ее взгляде было еще и нечто больше. Соколов почувствовал себя настоящим героем и, осмелев, немного наклонился к ней, но тут же нерешительно остановился, глядя на ее реакцию. Анна не опустила голову, поняв, что он собирается ее поцеловать, напротив, продолжала смотреть на него восторженным взглядом.
     В тот момент, когда их губы почти соприкоснулись, из подвала донеслись выстрелы. Молодые люди испуганно бросились туда.
  —  Николай! — Анна подбежала к брату, лежащему на земле. — Ты ранен?!
  —  Нет, все нормально, — ответил Вараксин, стряхивая с костюма пыль.
  —  Ушел? — спросил Соколов.
  —  Ушел, — кивнул Николай Александрович.
     И они впервые посмотрели друг на друга с пониманием.


Глава 8

     Рискованную идею оценили не все коллеги. Колодяжный ничего не понял, а Гуртовой, даже не пытаясь вникнуть, возмущался тем, что царский сыщик отпустил преступника, намеренно позволив ему скрыться. В кабинете начальника при обсуждении случившегося он высказался в адрес Вараксина со всем своим презрением и неприязнью:
  —  Да вы понимаете, что за такие дела к стенке ставят?! Я сегодня же доложу руководству комиссариата о факте саботажа и предательства! Под трибунал вас в Могилевскую губернию отправят!
  —  Да подожди ты, — попробовал осадить его Колодяжный.
  —  Чего ждать?! — рявкнул Гуртовой. — Мы уже черт знает сколько ждем! — И повернулся к начальнику: — Товарищ Домбергс, я не уверен, что партия это одобрит!
     Рихард Оттович тоже не был уверен. Однако отвечать ему не стал, а обратился к Вараксину:
  —  Полагаю, Николай Александрович, у вас есть какой-то план?
  —  Я специально сказал при Мотыле, что Бальгаузен приехал в Москву расквитаться с ним и его дружками, — объяснил тот. — И что якобы Ванька-Живой труп завтра появится в кинотеатре на Никольской, рассчитывая на то, что главарь московских «попрыгунчиков» явится туда раньше, чтобы разобраться с конкурентом. Вот там и можете его взять, товарищ Гуртовой.
  —  Чушь! — пренебрежительно отозвался заместитель начальника. — С какой стати бандиты будут верить в этот бред?! Вы понимаете, товарищ Домбергс, что в случае чего вся ответственность ляжет на ваши плечи? Вы хорошо это понимаете?
  —  Я все понимаю, товарищ Гуртовой, — спокойно ответил Рихард Оттович. И спросил Вараксина: — А если главарь «попрыгунчиков» не явится из осторожности?
  —  Там, где есть ненависть, — бросив мимолетный взгляд на Гуртового, сказал Николай Александрович, — нет места для осторожности. Судя по тому, как он копирует и подставляет Бальгаузена, он его люто ненавидит. Я думаю, здесь что-то чисто личное.

* * *

     С маленьким саквояжем в руке, Катерина сошла на перрон, когда едва рассвело. Она приехала в Москву рано утром втайне от Ивана с твердым намерением отвести от него нависшую опасность. И по решительной походке, которой женщина вышла с вокзала, было ясно: она готова идти до конца и действовать любыми средствами.
     Извозчик бодро зазвал ее в коляску и спросил, куда ехать.
  —  Богородский переулок, — тихо ответила Катерина.
     Там она прождала недолго. Вскоре увидела знакомую исполинскую фигуру и лысую голову. Тяжело ступая по мостовой, Свищ в сопровождении Мотыля появился возле церкви и, оглядевшись по сторонам, вошел внутрь. А через несколько минут вышел обратно и начал давать указания своему сообщнику насчет предстоящей засады.
     Мысленно перекрестившись, Катя сделала шаг из тени деревьев на залитую рассветными лучами мостовую. Увидев ее, Свищ коротко бросил Мотылю:
  —  Вали отсюда. На Никольской свидемся.
     И подошел к женщине с кривой ухмылкой.
  —  Ишь ты... помнишь.
  —  А что б не помнить, — проникновенно посмотрела на него Катерина. — Ты же в этой церкви перед каждым делом свечку ставишь. Ну... здравствуй, Семен.
  —  Здорово, Катя, — улыбался головорез.
     Он смотрел на бывшую любовницу внимательно, настороженно, и в то же время в его глазах начинала разгораться прежняя страсть.
  — Зачем пожаловала?
  —  Поговорить.
  —  Ну говори.
  —  А может, — Катерина понизила голос, — в гости пригласишь?
     Когда за ее спиной щелкнул замок входной двери, женщина окончательно поняла, что пути назад нет. И, набираясь духу, как перед смертельно опасным прыжком, застыла неподвижно перед надтреснутым зеркалом. Со стороны казалось, что она лишь осматривает прическу. Но Катерина знала, что у Свища нюх звериный, он способен инстинктивно учуять страх, и старалась унять колотящееся сердце. От ее самообладания сейчас зависело слишком многое.
     Впрочем, и Семен был в некоторой степени взволнован неожиданной встречей, хотя совсем по другой причине, и тоже старался не показать волнения. Зайдя в квартиру, он сразу налил себе водки и, сняв пиджак, развалился на стуле.
  —  Да, не ожидал, что сама явишься, не ожидал, — протянул он, глядя на все еще стоящую неподвижно Катерину.
     Женщина отмерла, наконец, и, сделав над собой усилие, прошлась по комнате, небрежно оглядывая убогую обстановку.
  —  Эх, Катюха, — усмехнулся Свищ, наблюдая цепким взглядом за движениями ее бедер перед своим лицом, — я ж тебя из такого болота вытащил, королевой сделал! Забыла, маруха, как с хлеба на воду перебивалась...
     Катя обошла его, чтобы не встречаться взглядом, и, положив свое пальто на кровать, сказала:
  —  Почему же забыла? Все помню. Отец пьет, мать кровью кашляет, братья и сестры семеро по лавкам... А тут ты — ну чисто принц, только не на белом коне... — почувствовав, что внутри нарастает напряжение, она потянулась к бутылке и разлила по рюмкам водку. — А потом оказалось, что не принц ты вовсе, а вор и душегуб.
     Свищ зло посмотрел на нее.
  —  Душегуб, ну да... А Ванька твой, значит, ангел с крылышками.
  —  Ну почему же ангел? Такой, как ты... только слабее.
     Катерина протянула ему рюмку и выпила свою — залпом, лишь слегка поморщившись. Огненная вода обожгла горло, спасительное тепло разлилось по телу.
  —  Не люблю я слабых! — усмехнулась она. — Вот и пришла. — И усилием воли заставила себя нежно погладить Семена по плечам. — А помнишь, как мы с тобой на юга собирались? — она низко наклонилась к нему и слегка коснулась его бритого темени, почувствовав, как он напрягся.
  —  Да помню, помню... И что?
  —  А может, бросить все — и айда? — ее рука начала спускаться ниже.
  —  Ну, Катерина... — криво ухмыльнулся Свищ и резко встал, — ты меня совсем за дурака держишь. Думала, поверю в эти сказочки? Нет, боишься, что хахаля твоего уделаю, потому и заявилась.
     Он все разгадал! Катино сердце снова бешено застучало. Наверняка с самого начала понял, зачем она пришла... Что ж, возможно, так и лучше. Теперь можно оставить мучительное притворство. Авось удастся и так его убедить.
     Семен выпил свою рюмку и с силой толкнул бывшую любовницу на стул. Она испуганно смотрела в его маленькие жестокие глаза, не в силах заговорить.
  —  И правильно, что боишься, — сказал Свищ, нависнув над ней, словно огромная глыба, способная в любой момент раздавить. — Давно бы его завалил, да только для меня это слишком просто. Эх, Катя, Катя, думала, один твой Ванька на выдумки мастак? Нет, тут я его переплюнул! Знаешь, сколько мы здесь карасей жирных потрясли да на перо поставили? А мусора-то все на Ваньку твоего думают. Так что теперь он душегуб, он!
  —  Ладно, поговорим начистоту, — собрала все самообладание, на какое была способна, Катерина и, закурив, выпустила дым Свищу в лицо. — Я тебя хорошо знаю. Если ты Ивана задумал порешить, так оно и будет. Не сейчас, так потом... Давай договоримся: я возвращаюсь к тебе, а ты его не трогаешь. А?
  —  Ишь ты, баш на баш, это ж как ты на такое решилась-то, а? — бандит пристально смотрел в ее холодные голубые глаза. — Видать, нет у тебя другого выхода. Только почему ты считаешь, что я по-прежнему этого хочу? Уверена, что ты мне еще нужна? А если и так... то вдруг обману?
     Лицо Катерины дрогнуло. Свищ злобно рассмеялся и сгреб ее в охапку так резко, что женщина выронила папиросу.
  —  Не боись, не обману. Что мне твой Ванька? Пусть живет и мучается, а мы с тобой свалим отсюда. Завтра же и поедем. Вот только дела кое-какие улажу...
     Он отпустил дрожащую, как в лихорадке, женщину и, взяв пиджак, направился к двери.
  —  Куда ты? — с трудом произнесла она, стараясь, чтобы голос не сорвался, хотя, по большому счету, сейчас уже было все равно — она проиграла.
  —  В кино, Катя, в кино, — недоброй ухмылкой ответил ей Семен. И вытащил из двери ключ. — А ты меня здесь подожди.

     Бальгаузен по своим каналам выяснил, что Свищ со своей бандой вечером будет действовать у кинотеатра на Никольской. Он не мог знать истинной причины, по которой заклятый враг выбрал для «охоты» это место, и решил, что все дело в сегодняшней премьере:  на ней соберется много зрителей, в основном, при деньгах — лакомая добыча для головорезов. И решил, не откладывая, устроить засаду на Свища.
     А на него самого, в свою очередь, устроили засаду муровцы. Они собрались в подсобном помещении рядом со зрительным залом. Аккуратно выглянув из-за двери, Соколов сообщил, что Мотыля в зале нет — видимо, боятся спугнуть Бальгаузена. Однако спустя час, когда сеанс уже подходил к концу, ни сам Ванька-Живой труп, ни его конкуренты не появились. Рихард Оттович уже начал сомневаться, что затея даст результат.
  —  Не перемудрили, Николай Александрович? — обратился он к хранящему спокойствие и молчание Вараксину.
  —  Если «попрыгунчики» не появятся, получается, Мотыля зря отпустили, язви его в холеру, — пробормотал Колодяжный, битый час наблюдавший через окно за входом в кинотеатр.
  —  Да уж конечно, зря, — убежденно сказал Гуртовой, глядя на Вараксина: — И кто-то за это ответит.
     Соколов выглянул в окно и, присмотревшись к фигуре, только что появившейся из темного переулка, встрепенулся:
  —  Вон он! Мотыль!
       Узнал «шестерку» Свища и Бальгаузен, прятавшийся между домами напротив кинотеатра. А посмотрев в другую сторону, увидел самого Семена, подходившего к зданию.
  —  Пора покалякать со старым приятелем, — сказал он Демидову, которого взял с собой на это дело.
     И, достав оружие, мужчины двинулись за Свищом. Но вдруг в ту сторону, куда злодей направился, пробежал Соколов, и Бальгаузен притормозил:
  —  Вот это номер! Тут и наш революционный матрос... Причем не один, — едва он спрятался обратно в свое укрытие, как мимо кинотеатра следом за моряком промчались Гуртовой, Колодяжный, Вараксин и еще несколько человек. — Интересно, откуда здесь легавые?
     Семен с сообщниками, обсуждавшие нападение на Бальгаузена в подворотне возле кинотеатра, тоже не ожидали появления сотрудников МУРа. Завязалась перестрелка, бандиты бросились врассыпную. Мотыля на бегу пристрелил Гуртовой. Другим тоже не удалось уйти, но главарь скрылся. За ним погнался Соколов, пока его коллеги вязали задержанных.
     Во дворах предводитель московских «попрыгунчиков» ориентировался лучше матроса и умел запутывать след. Вскоре он оторвался от Соколова. Но тут ему дорогу заслонили Бальгаузен с помощником. Резко вскинув руку с пистолетом, Свищ выстрелил первым. И попал в Демидова.
  —  Я нормально, — прохрипел тот, истекая кровью, когда Иван наклонился к нему, — догони этого гада...
     Бальгаузен погнался за врагом, стреляя в него на бегу.
     На шум выстрелов двинулся и Соколов.
     Уже недалеко от своего логова Свищ неожиданно остановился, хотя до дома оставалось всего пару минут, и позволил бывшему подельнику догнать себя.
  —  Ну вот, Ваня, и свиделись, — повернулся он к Бальгаузену, державшему его под прицелом. — Опусти пушку, нехорошо как-то, все же друзьями были...
  —  Твои дружки в овраге лошадь доедают, — с ненавистью ответил Иван. — Да и ты не человек. Волчара кровожадный.
  —  Волчара, говоришь? Пусть так. Оно, Ваня, все лучше, чем шут ряженый. Эх, Ванька, ничему ты в этой жизни так и не научился... Да не тряси ты своей волыной. Маслята-то у тебя кончились.
     Бальгаузен нажал на курок, но выстрела не последовало.
  —  Оп-па! — ухмыльнулся Свищ. — А у меня нет. Вот и все, Ваня. Был ты Живой труп, станешь мертвый.
     И он поднял свой пистолет, целясь в голову врагу. Но вдруг почувствовал резкую обжигающую боль в спине и, ослепленный ею, упал.
     Над окровавленным бандитом стояла Катерина.
     Много раз, обсуждая с Иваном совершаемые им преступления, она одобряла то, что он никого не убивал, и говорила, что сама тоже не способна на убийство. Но сейчас, когда смертельная опасность грозила самому дорогому человеку, любовь оказалась сильнее принципов и страха.
     На лице Бальгаузена отразились все чувства, которые он испытывал к своей верной спутнице жизни.
  —  Катя... — прошептал он.
     Женщина стояла неподвижно, медленно приходя в себя после содеянного. Иван тоже не двигался с места. Затем она бросилась ему в объятия.
     И тут во двор вбежал Соколов с револьвером:
  —  Э, голубки! Руки в гору!
  —  О, братишка, здоров, — спокойно поприветствовал его Бальгаузен.
  —  Здравствуй, Петя, — улыбнулась Катерина, поправляя шляпку. — Как поживаешь?
  —  Я вам не Петя и не братишка! — процедил сквозь зубы тот. — Руки в гору, ну!
     Лежавший на земле за его спиной Свищ очнулся и, собрав последние силы, поднял пистолет.
  —  Сзади! — крикнул Бальгаузен.
     Однако бандит успел нажать на курок, и раненный Соколов отлетел в сторону.
     Иван в этот момент молниеносно выхватил из рук Катерины оружие и прикончил заклятого врага.
  —  Стоять! — взревел Соколов, держась за рану в плече.
  —  Может, перевязать? — посмотрела на мужа Катя.
  —  Сильно зацепило? — спросил тот бывшего приятеля.
  —  Ерунда, царапина, — корчась от боли, ответил моряк.
  —  Ну, ты тогда своих дожидайся, а мы пойдем.
     Соколов здоровой рукой наставил на него револьвер:
  —  Никуда вы не пойдете! Вы арестованы!
  —  Да ладно, мы же с тобой не враги. Это вон Свищ — людей резал, последний кусок отнимал. А я помогаю буржую избавиться от излишков собственности. Это не грабеж — экспроприация! «Грабь награбленное» — это же ваш большевистский лозунг.
  —  Стоять, я сказал! — Соколов выстрелил в воздух.
  —  А знаешь, я про все это еще кино сниму, вот увидишь, — улыбнулся Бальгаузен. — Ну, бывай!
     И они с Катериной растворились в темноте.


Глава 9

     Соколов быстро шел на поправку. Кость оказалась не задета, пуля прошла навылет, и ткани быстро заживали.
  —  Через неделю буду прыгать не хуже «попрыгунчиков», — бодро сказал он Домбергсу, когда тот пришел навестить его в госпитале.
  —  Они уже отпрыгались, — удовлетворенно заметил Рихард Оттович и сообщил: — Кстати, за ликвидацию опасной банды вам благодарность от Наркома.
  —  Ух, — гордо улыбнулся Соколов, — спасибо. Только что я? Это скорей...
  —  Вараксин? — вздохнул начальник МУРа. — Само собой. Только, боюсь, больше с нами он работать не будет.
     Затем, помолчав, он сказал:
  —  Я вот о чем хотел поговорить, Петр... Когда Бальгаузен уходил, у тебя ведь патроны были.
  —  Были.
  —  И ты не стрелял.
  —  Не стрелял.
     Домбергс внимательно посмотрел парню в глаза.
  —  Понятно.
     За этим разговором тихонько наблюдал профессор Кушнарев, лежавший в той же палате, что и молодой муровец. Он уже почти выздоровел и мог выходить во двор. Апрельское солнце, хоть еще и не особо грело, светило ярко и приветливо, и Павел Анатольевич любил сидеть на скамейке возле госпиталя. Вот и сейчас он, в глубокой задумчивости после услышанного, проковылял через палату к выходу, чтобы на свежем воздухе осмыслить странное поведение этих чуждых ему людей, разрушивших старый мир и так неуклюже, но искренне пытающихся наладить жизнь в новом.
      На скамейку к нему подсел Вараксин:
  —  Стало быть, дела на поправку идут?
  —  Через недельку обещали отпустить, — улыбнулся старик, посмотрев на него, и снова с удовольствием поднял морщинистое лицо к солнцу. — Странная штука жизнь: ломает тебя, унижает, калечит, а потом вдруг дарит вот такой день — и понимаешь, что жить стоит.
     Николай Александрович тоже улыбнулся:
  —  Даже при большевиках?
  —  Эх, милейший мой друг... Я много чего наговорил про политику, принципы... А вот нынче случайно услышал разговор двух ваших... коллег — уж не знаю, бывших или...
  —  Ну и что? — серьезно спросил Вараксин.
  —  Один из них признался, что не смог выстрелить в бандита. А другой — его понял. Вот ведь какая вещь: оказывается, эти люди тоже способны сомневаться. Может, еще не все потеряно... Как вы думаете?

     На следующий день Колодяжный, обрадованный возвращением Соколова на работу, в кабинете угощал его чаем с бубликами.
  —  А ты не рано из госпиталя сбежал? — спросил он парня. — Дел, конечно, по ноздри, людей не хватает, но я бы на твоем месте... — и тут же забыл, о чем говорил, увидев входящего в кабинет Вараксина. — Вот-те на!
  —  Николай Александрович? — удивленно посмотрел на напарника Соколов. — Так ты же... или?..
  —  А может, вы за своим столом чаевничать будете? — нахмурился следователь. — Развели бардак!
  —  Ну ладно, ладно, — примирительно заулыбался Колодяжный, убирая с бумаг чашки.
  —  Видал: раненому человеку, можно сказать, бойцу передового фронта посидеть не дают! — наигранно возмущался Соколов, пересаживаясь за свой стол.
  —  От госпиталя доковыляли, значит, ничего с вами не случится, — сказал Вараксин, раскладывая свои папки.
  —  Ну так что, Николай Александрович, — без прежней неприязни, а даже с симпатией обратился к нему Соколов, — будем работать вместе?
     Вараксин сделал вид, что занят бумагами, и не отреагировал. Парень хмыкнул, отхлебнул чая и поинтересовался:
  —  А как там Анна?
     Николай Александрович посмотрел на него:
  —  Вот что, Соколов, давайте договоримся сразу: работа работой, а с моей сестрой у вас не может быть ничего и никогда. Ясно?
  —  Да уж куда яснее, — усмехнулся матрос. — Полный штиль.
     И тем же вечером пригласил Анну в кино.


Эпилог

     Иван Бальгаузен так и не успел снять кино.
     Весной 1920 года в районах Смоленского и Охтинского кладбищ, где любили промышлять «ожившие покойники», стали часто появляться и хвастаться своими успешными делишками некие подвыпившие мужики самого простецкого вида. Бальгаузен заглотил наживку и однажды ночью вместе с подельниками напал на этих работяг, тащивших мешки с разной снедью. Однако те ничуть не испугались «живых мертвецов», а, достав оружие, потребовали поднять руки вверх. Это оказались сотрудники Петроградского ЧК, основательно подготовившие засаду. В тот же вечер с квартиры «попрыгунчиков» было изъято 97 шуб и пальто, 127 костюмов и платьев, 37 золотых колец и много других вещей.
     Суд над грабителями оказался суровым. Не приняв во внимание их находчивость и изобретательность, Бальгаузена и Демидова расстреляли, остальные члены банды получили большие сроки, в том числе и Катя Полевая. Освободившись в начале тридцатых, она до конца жизни работала кондуктором в ленинградском трамвае.