Что же произошло на Бородинском поле гл. 9

             Красавец генерал и его "полночная княгиня"
                9-я глава               
                Что же произошло на Бородинском поле

       Так что же всё-таки произошло на левом фланге русской армии сражающейся на Бородинском поле, и почему маршал Бертье сделал столь категоричное заявление о том, что если бы Кутузов ввёл в бой из засады корпус Тучкова, положение французов было гибельно?
       А давайте окунёмся вглубь веков и попробуем найти аналог тем героическим событиям. Вспомним классическое описание Куликовской битвы. Многое теперь болтают о том величайшем сражении. Заявляют даже, что его и не было вовсе. Мол, на Куликовом поле не нашли при раскопках каких-то металлических предметов – щитов, наконечников копий, мечей и прочего. Ну, положим, теперь мы видим, как с Запада льётся на нас совершенно необузданная чернуха, цель которой опорочить всё и вся. И не в последнюю очередь пытаются извратить нашу историю, особенно военную, чтобы вырвать у наших новых поколений великое прошлое. Не удивительно будет, что спустя ещё какое-то время заявят, мол, не было Сталинградской или Курской битв, поскольку не осталось там остовов разбитых танков или орудий, не валяется автоматы и винтовки и прочие металлические предметы военного снаряжения. И ведь найдутся такие, кто поверит, кто будет полагать, что Вторая мировая война выиграна в результате стратегических операций «одинокого солдата» американской армии где-то на Филиппинах. «Действия одинокого солдата на стыке двух фронтов» – шутка наших училищных преподавателей тактики, когда при ответе курсанта несколько заносило не в ту сторону. Так вот историков давным-давно уже, говоря обеднённым языком демократии, «конкретно или даже реально» занесло не в ту степь. Кстати несколько слов, о всякого рода металлических предметах. Была у меня как-то встреча с читателями в подмосковном санатории ФСБ «Дубрава». Так вот когда речь зашла о Куликовом поле, один серьёзный товарищ пояснил, что в чернозёме – а, как известно, битва происходила в Черноземье – за несколько веком растворяются полностью метвалические предметы. Впрочем, это к слову…
        Мой отец Фёдор Шахмагонов буквально на моих глазах создавал исторический роман «Ликуя и скорбя», кстати неоднократно ныне переизданный издательством «Вече» – а перед его выходом в свет в 1881 году, выпустил несколько строго документальных работ, в которых доказал историческую точность описанного. Так вот речь он вёл вовсе не о том, было или не было сражение, а о том, какова, к примеру, была секретная миссия Рязанского князя Олега и почему Дмитрий Донской, выдвигая навстречу орде своё войско, запретил разорять окраины Рязанского княжества, которое считалось чуть ли не союзническим Мамаю. На доказательной базе показывалось в документальных работах, как вооружено было войско Дмитрия Иоанновича и то, что ещё за два года до Куликовской битвы Великий князь Московский (Донским он стал после Куликовской победы) использовал с успехом ручные и огромные станковые самострелы, благодаря внезапности применения, полностью уничтожил тумен (10 000 воинов) Бегича, потеряв со своей стороны буквально единицы дружинников. Ну и, конечно, как был подготовлен внезапный удар Засадного полка под командованием блистательного полководца Древней Руси боярина Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского из Дубравы.
      Дубравы – Утицкий лес! Улавливаете сходство?
      Дмитрий Иоаннович Московский и его воевода Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский заранее спланировали отход именно полка левой руки русского войска с таким расчётом, чтобы заманить ордынцев «под удар молота по наковальне». Наковальней становилось левое крыло планомерно, с сохранением боевого построения, отходящее с таким расчётом, чтобы не прерывалось твёрдое и чёткое взаимодействие с большим полком, за которым, кстати, был размещён сильный резерв, прикрывающий стык с полком левой руки, совершающим сложный и опасный манёвр под давлением ордынцев, а молотом – засадный полк.
       Вот что произошло на Куликовом поле, когда враг истощил свои силы и Дмитрий Иоаннович Московский, говоря словами Кутузова, произнесёнными перед Бородинской битвой, «пустил ему скрытое войско в тыл». Это строки из кульминационной части роман Фёдора Шахмагонова «Ликуя и скорбя». Уже совершил спланированный отход полк левой руки, уже опьянённые кажущимся успехом ордынцы начали преследовать его, подставляя спину засадному полку, тщательно замаскированному в Дубраве.
Мамай даже не подозревал, ибо не было у Дмитрия Иоанновича своего барона Беннигсена, продавшегося всем, кому только возможно продаться, а в первую очередь Англии, в названии которой теперь – это часто можно слышать – просто переставляют местами две первых буквы. И получается… не Ан, а На-глия!
       Итак, читаем:
       «Поле для засадного полка очистилось. Дмитрий и его гридни собирали витязей.
      (…) Загудела земля от тяжелого скока отяжелённых броней коней, отяжелённых закованными в доспехи всадниками. Молча, а оттого и страшно ударили они в правый фланг ордынского прорыва, ударили по массе и, опрокидывая ордынцев, будто бы железной стеной покатили их на копья устюжского полка. Пеший устюжский полк двинулся навстречу ордынцам».
      Вот он – «удар молота по наковальне» копий…
      Продолжаем…
      «Всадники, закованные в броню, наносили удар наискось, прошив первые толпы ордынцев, сделали доворот и, сомкнув ряды, прорезали ордынцев, ввергающихся в горловину меж устюжанами и дубравой.
      Вторая лава кованого Московского полка сметала ордынцев на подступах к Непрядве, загоняя их навстречу Дмитрию Ольгердовичу.
       Арапша (ордынский военачальник – Н.Ш.) мгновенно оценил то, что произошло. Орда попала в засаду. Он повернул свои сотни в спину русской пешей рати, развернул их пробиться насквозь из мешка. Единственно правильное и возможное решение. Но он забыл о стрелках, думая, что и они втянуты в бой пеших. И лишь только его сотни оторвались от русов и распластались в намете, устремляясь в спину Большого полка, как залп железных стрел рванул воздух. Один и тут же второй залп. Четыре тысячи железных стрел вытянутых полумесяцем стрелков. Арапшу пронзили три стрелы, его коня — две стрелы. Падая, он даже не увидел неба. Стрелы били как копья.
       Андрей Ольгердович без знака Боброка понял, что и ему пора. Он двинул кованую рать полка правой руки на левое крыло ордынской конницы.
       Тимофей Васильевич Вельяминов, воевода Большого полка, двинул пеших копейщиков вперед. Переступив через тела убитых, копейщики давили на ордынцев, не допуская ни одного до рукопашного боя.
      Но и копьём сдвинуть массу обезумевших от ярости людей не так-то легко. Копья кололи, всё время находя себе цель, кололи и мёртвых, ибо мёртвому некуда упасть, прижатому к копьям давлением живых сзади. Ярость бессильна против копий в восемнадцать локтей в длину. И если ордынец хватался за конец одного копья, то тут же его поражало другое копье. Это уже был не бой, это была не рукопашная, это железо давило человеческую плоть, пронзало ее, рвало на части, а сдвинуть не могло…»
     (…) Обтекая пеший строй ордынцев, в спину им зашли всадники московской дружины и, сдавливая фланги, свертывали их строй перед Большим полком.
     Боброк тяжело дышал. Слезы неудержимо бежали из глаз. Он положил левую руку на плечо отроку Андрею, крестнику великого князя, и губы его шептали:
      – Ты, младость, гляди! Гляди, как разум одолевает тупую силу, гляди, как дух воспаряет над злом и яростью! То не витязи, то не воины бьют и гонят Орду, гонят Орду руки искусников, что выковали железные стрелы, что одели воинов в железо, что ковали мечи и длинные гибельные копья! Ныне просыпается и возрождается Русь! Пусть с тобой на всю жизнь уйдёт этот день, отрок!...»
       А теперь представьте себе, что было бы, если бы Дмитрий Иоаннович Московский, ставший Донским после великой Куликовской победы, не зачистил всех «беннигсенов» того времени… Если бы одно такое тогдашнее «остзейское чудовище», уцелев, сохранило право приказывать и приказало перед битвой на Куликовом поле воеводе Боброку-Волынскому, как «чудовище» Двенадцатого года приказало генерал-лейтенанту Николаю Алексеевичу Тучкову, вывести из Дубравы (как при Бородине из Утицкого леса) группировку, предназначенную для внезапного удара по прорвавшемуся врагу, как бы могла окончиться битва на берегах Непрядвы и Дона?
       Дмитрию Иоанновичу Московскому нужна была победа полная! Он знал, что за войском Мамая идут охочие до русских рабов «наши западные партнёры», что они везут в обозе миллион пар кандалов для того, чтобы искоренить Русь, для того, чтобы всех руссов сделать рабами…
       Нужна была полная победа и Кутузову, для того, чтобы покончить с европейской бандой грабителей, нагло объявившей себя великой армией. Велика она была в грабежах и бесчинствах. Это доказал сброд «двунадесяти народ» Европы своими бесчинствами в Москве. Доказал сожжением заживо 15 тысяч пленных, вынужденно оставленных в древней столице в расчёте на милость носителей европейских ценностей, что признано ими самими в «Энциклопедии Европы». Доказал поруганием храмов, в которых те, кто ещё недавно отправлял естественные надобности во время балов в залах «роскошного» Версальского дворца и давил вшей в специальных пиалах на торжественных обедах. Те, кто понятия не имел о том, что надо мыться в банях и пользоваться туалетами, а не выливать «ночные вазы» на головы прохожих – те самые культурные европейцы гадили в святых храмах, полагая это вполне нормальным делом.
     Так вот Кутузову нужна была полная победа, чтобы не пустить эту разнузданную, лишённую чести, совести, бескультурную массу европейского отребья в Матушку город русских. И он рассчитывал на победу. Напомним слова Кутузова:
      «Когда неприятель… употребит в дело последние резервы свои на левый фланг Багратиона, то я пущу ему скрытое войско во фланг и тыл».
      Вот он, удар, аналогичный удару засадного полка из Дубравы во фланги тыл неприятелю!
      И ещё одно обстоятельство…
      Мы постоянно слышим словосочетание «Семёновские флеши», в конце сражения их уже называли «Багратионовыми флешами». Флеши.. Что это такое? В данном случае, это полевые укрепления, состоящие из двух фасов длиной 20 – 30 метров каждый под острым углом. Угол вершиной обращён в сторону противника.
      Именно такими сооружениями было укреплено левое крыло русских, составляла которое 2-я армия генерала Багратиона. Местность на правом фланге, где встала на позиции армия Барклая-де-Толли, в столь серьёзных и трудоёмких по строительству укреплениях не нуждалось.
      Для строительства укреплений требовалось время. Оборона Шевардинского редута имело целью задержать противника и дать возможность укрепить местность на левом фланге, куда, как считал Кутузов, и нанесёт главный удар Наполеон.
       Укрепления были построены и, конечно, они сыграли свою роль, поскольку укрывали и от артиллерийского огня и давали возможность отражать натиск врага с места, прежде чем контратаковать его.
        Но тогда почему в романе Льва Николаевича Толстого «Война и мир», что особенно впечатляет в кинофильме, снятом по роману, так бессмысленно гибнут солдаты полка Андрея Болконского, неприкрытые никакими сооружениями? Что это, ошибка автора или иллюстрация ошибки командования, вывод о которой так и просится и при прочтении книги и при просмотре фильма?
        Дело в том, что барон Беннигсен, при всей своей «скромности в бою» – очень точное и меткое выражение генерала Алексея Петровича Ермолова, характеризующее трусов, и при всей своей бездарности, на которую неоднократно указывал Наполеон, прекрасно понимал значение фортификационных сооружения для сохранения жизни солдат и офицеров в обороне. Знал он и о тяжелых батареях дальнобойных орудий Сорбье и д’Антуара, которые способны были вести смертельный массированный огонь с безопасных для себя дистанций.
      Именно поэтому Беннигсен, которому, как начальнику главного штаба Кутузова, был известен замысел, отправился в Утицкий лес в конце дня 25 августа, то есть в канун сражения, когда уже никаких оборонительных сооружений построить было просто невозможно. Он приказал генерал-лейтенанту Николаю Алексеевичу Тучкову поставить корпус и Московское ополчение, оперативно ему подчинённое, на совершенно открытую местность, хорошо просматриваемую французским командованием и отлично простреливаемую французской артиллерией.
      Это было преступление, аналогичное трём преступлениям барона при Прейсиш-Эйлау, преступлению при Фридланде, при Смоленске… Но оно было гораздо более коварным и страшным, поскольку совершено в сотне километрах от Москвы.
       И вместе со всеми частями и соединениями 3-го пехотного корпуса вышла на открытое место 3-я пехотная дивизия Петра Петровича Коновницына, а в её составе и пехотная бригада Александра Алексеевича Тучкова.
        Ещё находясь в Москве, Маргарита Михайловна Тучкова молилась о своём любимом супруге. Нарышкины выехали из города в свои Костромские имения после получения известий об отступлении русской армии. Ещё мать братьев Тучковых Елена Яковлевна переживала плен только одного сына и молилась о спасении остальных, остававшихся в строю, а коварное «остзейское чудовище» уже приговорило к смерти и братьев Тучковых, и славного командующего армией Багратиона, о котором в те дни вряд ли вспоминала жена, разъезжавшая по Европе. Впрочем, извиняет её то, что она, забыв о супруге, никогда не забывала о России, служа ей преданно, честно и, конечно, бесстрашно, ибо и её деятельность, да и её жизнь, вполне могли в любую минуту оборваться самым жестоким образом.