Глава 16

Иешуа поклонился, тем самым дав понять, что на сегодня его проповедь закончена. Люди стали вставать со своих мест, и площадь наполнилась гулом их рассуждений. В дальней её части кто-то даже начал горячо спорить, и их голоса стали выделяться из равномерного шума, хотя смысл спора и не был понятен. Некоторые же направились к Иешуа, окружив его полукругом, и стали расспрашивать его о чём-то. Но учитель, улыбаясь своей искренней улыбкой, останавливал их и показывал на римлян, по всей видимости объясняя, что теперь у него нет времени, и что он должен был уделить остаток дня гостям. Понтий Пилат внимательно наблюдал за всем этим, не вставая со своего места. Он заметил, что люди оглядывались в их сторону, не понимая, зачем здесь эти римляне, и почему учитель так учтиво называет их гостями? Наконец из синагоги вышел Иосиф, тот самый тщедушный толстенький священник, что принёс прокуратору мешок костей, и, подняв руки, стал призывать народ расходиться по домам. Когда его взгляд упал на римских всадников, он сначала немного сконфузился, но тут же взял себя в руки и продолжил вещать об окончании проповеди. Было непонятно, узнал ли он Понтия Пилата издали, но, в любом случае, он не обращал особого внимания людей на это.
Когда площадь почти полностью опустела, Иешуа вместе с Иосифом подошёл к римлянам и сказал:
- Теперь время поужинать, как я и обещал! Священник милостиво приглашает всех нас в свой дом, где уже всё готово. Вы примете его приглашение?
Пилат поднялся на ноги, и вслед за ним как две его тени поднялись легионеры.
- Мы примем предложение, - ответил он.
- Вот и слава Богу! Тогда пошли с нами. За коней не переживайте, их поставят в стойбище и тоже накормят.
Дом священника находился совсем рядом, ибо он был почти пристроен к зданию синагоги с другой стороны от площади. Поэтому идти пришлось недалеко, и через пару минут прокуратор с солдатами оказался в скромном, на удивление практически пустом от всяких вещей жилище Иосифа. Посреди комнаты был уже накрыт скромный по выбору, но достаточный для всех по количеству пищи стол. Священник предложил всем занять место, учтиво предоставив главенствующее Пилату.
Когда все расселись, прокуратор хотел было произнести привычную для него молитву перед тем, как приступить к еде, но вдруг засомневался, не оскорбит ли он этим богобоязненных хозяев? Иешуа сразу прочитал это на лице Пилата, и отметил:
- Никого нельзя оскорбить молитвой, ибо в любом случае она является благодарностью тому, кто угощает! Тут у нас есть немного вина, прокуратор! Правда, оно не такое изысканное, к какому ты привык, но зато от души!
С этими словами Иешуа, приняв какой-то заговорческий вид, будто делал что-то не совсем приличное, достал из под стола кувшин, воровато огляделся вокруг, и стал наливать вино в глиняные чаши.
- Эх! Сегодня можно! – воскликнул он, видимо имея в виду своё воздержание от этого напитка, и поднял чашу над столом. – Приветствуем важных гостей со всеми почестями и уважением!
И залпом опорожнил сосуд, с удовольствием протерев после рот рукавом своей одежды. Вслед за ним выпили и другие.
- Итак, что привело тебя сюда, Понтий Пилат, и почему ты решил сделать свой визит тайным?
- Я уже сказал, что сегодня днём в Иерусалиме я арестовал человека, как две капли воды похожего на тебя. Хочу теперь узнать, не твои ли это шутки?
Иешуа лукаво улыбнулся, но вместо ответа стал выбирать, что бы ему взять с блюда для себя.
- Ты не слышал моего вопроса? – нахмурился Пилат.
- Я слышал, прокуратор! Думаю, что тебе ответить…
Все заметили недовольство, которое и не пытался скрывать прокуратор.
- Отвечая мне, не нужно думать, Иешуа! Нужно просто говорить правду!
- Ну, уж прости… - улыбнулся, ни капли не смущаясь, мессия, – как раз, прежде чем сказать тебе что-то, надо трижды подумать! Ты же не просто легионер какой-нибудь! Любое слово может выйти боком его говорящему.
- Верно! – согласился Пилат, – но затягивать не советую.
- Вся проблема в том, что я не могу объяснить тебе и сотой части всего, что происходит. У меня такая проблема не только с тобой. Вон, и люди тоже, слушают, слушают… А много ли они понимают в конечном итоге? Если я скажу, что ты арестовал меня там, в Иерусалиме, разве ты поверишь?
Понтий Пилат оглядел всех сидящих за столом, затем снова обратился к Иешуа:
- А разве найдётся тот, кто поверит в такое?
- Найдётся, - уверенно растянул мессия, - да вон Иосиф, хотя бы! Он без лишних расспросов поверил бы, правда, Иосиф?
Священник, хотя и смущался из-за всего прозвучавшего, всё же кивнул, тем самым беззвучно высказывая согласие со словами мессии.
- Как же ты здесь теперь оказался раньше меня? – стал настаивать на разъяснениях Пилат, – мои стражники под страхом смерти не откроют подвал, пока я не прикажу им это сделать! Значит, тот человек до сих пор сидит в темнице, а ты сейчас сидишь передо мной тут. Зачем ты так нелепо обманываешь меня опять?
Вместо ответа Иешуа протянул руку в сторону стены, взял с небольшой полочки лампадку, начинённую благовониями, вытянул вверх палец, и из того вдруг выскользнуло пламя и стало танцевать самым естественным образом, будто это был и не палец вовсе, а лучина. Мессия наклонил его к фитилю, и комната стала наполняться сладким ароматом. Сжав затем руку в кулак, и тем самым затушив горевший перст, он посмотрел на обескураженные лица римлян.
- Что такое?
Понтий Пилат нервно сглотнул, оглядев солдат, будто хотел убедиться в том, что они тоже это видели.
- Да разве это чудо? – рассмеялся Иешуа, – я и говорю, как мне объяснить всё остальное? Дай сюда руку!
Он обратился к одному из всадников, протянув свою руку ладонью вверх, чтобы тот положил в неё свою. Солдат инстинктивно спрятал обе руки под стол, но, взглянув на прокуратора, понял, что тот глазами приказывает ему подчиниться.
- Только не ори! – попросил мессия.
С этими словами он обвил указательный палец солдата своими длинными перстами, покрутил ими немного, и когда резко отдёрнул руку, все снова увидели это чудо, только теперь горел палец легионера. Солдат мгновенно побелел, его глаза от созерцания собственного горящего ярким факелом пальца расширились, и он в панике открыл рот, чтобы начать кричать, не отрывая всё это время глаз от пламени. Иешуа дунул на палец, и огонь исчез, а легионер остался сидеть поражённый, с полными лёгкими воздуха, который так и не пригодился.
- Ну, не больно же? – спросил он солдата.
Тот отрицательно покачал головой, и догадался выдохнуть воздух, наконец.
- Вот так и с Симеоном, прокуратор! Это был я, а сейчас темница пуста, потому что я перед тобой, как ты видишь. И не спрашивай, как это так? Вот так! Хочешь попробовать?
Иешуа протянул ладонь к Пилату, но тот отказался повторять на себе чудо: он и так вполне верил тому, что увидел уже дважды.
- Ну, вот и хорошо! Будем считать, что ты понял. Но теперь я жду твой следующий вопрос.
- Зачем?
- Чтобы ты приехал! – воскликнул мессия, будто ответ и без того был очевидным, – ты же и не думал путешествовать в Аримафею, разве не так? А зачем тогда мне было сидеть тут целых три дня в напрасных ожиданиях? Люди бы тут с ума сошли от моих проповедей!
Иешуа показал в сторону площади и рассмеялся.
- Если ты знал, что я не приеду, то мог бы и не ждать, раз уж ты такой пророк!
- Кто тебя знает? Послал бы шпионов каких-нибудь из вредности своей, а меня тут нет! Что же мне потом делать? Скрываться от тебя по всему Израилю? А так… Ты сам приехал, сам во всём убедился, и всё на своих местах.
- Ладно… - Понтий Пилат явно жалел, что свидетелями всего этого издевательства были два его солдата, один из которых ещё и на себе почувствовал чудо, сотворённое мессией, - я приехал с намерением забрать тебя в Иерусалим, чтобы поставить вас рядом и посмотреть сразу на обоих. Теперь мне только ещё больше хочется это сделать, Иешуа! Так что… Я оценил гостеприимство, но до полуночи мы должны быть уже во дворце. Собирайся, мы выезжаем.
Легионеры встрепенулись, готовые подскочить по первому слову прокуратора, но он взял одного из них за руку и прижал к скамье:
- Ещё вина, я думаю, мы могли бы выпить перед этим.
Священник торопливо засуетился над пустым кувшином, и что-то пробубнив, ушёл, чтобы его наполнить. В этот момент Пилат почувствовал под рукой, которой он удерживал легионера, что-то очень твёрдое и прохладное. Посмотрев туда, он с удивлением обнаружил, что вместо человека рядом с ним сидит каменная статуя римского всадника. Поражённый этим открытием, он повернул голову в другую сторону, и увидел вторую статую. И вообще, всё внутри помещения стало на глазах превращаться в камень, и прокуратору казалось, что он даже слышит, как щёлкают трещины в окаменевшем столе и стенах. Но звука не было, нет…
Живым и разноцветным теперь был только Иешуа.
- Нет больше времени! – констатировал тот.
- Как это понимать?
- Пух! – мессия театрально выдохнул воздух вверх, будто распыляя им что-то неуловимое и неустойчивое, – времени больше нет, тебе некуда спешить.
- Слышишь меня, мессия, колдун, волхв, или кто ты есть? Я участвовал в покорении Британии, и мне приходилось иметь дело с друидами! Сколько бы басней про их магическую силу не рассказывали, но правда есть правда: она не спасла их ни от римских копий, ни от наших мечей. Прекращай доводить меня до состояния крайнего напряжения, иначе добром дело не кончится!
- Дело вообще ничем не кончится, пока время вновь не побежит своей дорогой! Я же просто экономлю его для тебя, почему же ты и теперь грозишь мне?
- Я не люблю неожиданностей, я реагирую на них быстро и метко, как учили с детства.
- Ты любишь неожиданности, не лги ни себе, ни мне! Иначе ты не стал бы столь доблестным легионером! У кого, если не у воина, жизненный путь самый непредсказуемый? Ты не любишь другого, Понтий Пилат! Ты боишься, что окружающая тебя реальность однажды вдруг станет тебе неподконтрольна. В бою ты, как рыба в воде, пусть даже бой и есть само воплощение хаоса. А здесь… В безвременьи… должно быть, даже стыдно называть себя прокуратором?
Иешуа намекал на то, что Понтий Пилат реально лишился и своей власти, и силы, и самого намерения что-то предпринимать в данный момент. Хотя он и не окаменел вместе с легионерами, но, действительно, тело его сейчас было совсем другим, не тем, к которому он привык.
- Можешь не утруждаться разговорами, прокуратор! Чтобы услышать тебя, мне не обязательно слышать, как ты говоришь. Лучше я тебе вот что скажу! Разговоры, разговоры, разговоры… А, вроде бы, куда без них, но постоянно болтая, мы разбрызгиваем свою силу по миру, как воду, в то время как вокруг нас – пустыня! К тому же, если перестать пользоваться этим хитрым изобретением, то будет невозможным соврать, разве это не великолепно? Особенно для тебя, ведущего свои запутанные расследования сразу по нескольким поводам. Нет, конечно есть гениальные лжецы, типа бога твоего, Меркурия… Того и на мыслях поймать сложно, не то что на слове. Но, это же Меркурий, божество, как-никак! У нас, смертных, с этим дело проще. Думай, и не трать силы, которые скоро понадобятся тебе.
Я вот много думал, Понтий Пилат, как поговорить с тобой, как объяснить тебе всё. Я не лгу! Я долго не мог понять, как можно всё вот это тебе растолковать? Зная, как ты любишь себя и своё собственное мнение, зная, как трудно реагируешь ты на вещи, с которыми просто никогда не сталкивался, я никак не мог придумать способ всё объяснить и остаться при этом в живых. Но я придумал! У меня поначалу были определённые сомнения, но тогда я и решил: пусть окончательный выбор сделает случай. Если ты придёшь в Аримафею сам, то я исполню свой план, если же ты пришлёшь за мной конвой, то я приеду к тебе в Иерусалим, и отдам себя полностью в твою власть, но оставлю своё намерение всё тебе растолковывать. Таким образом, даже не случай, а ты сам разрешил эту ситуацию! Это твой личный выбор, и я его уважаю!
«Где вино?» - почему-то подумал Понтий Пилат совсем на другую тему, будто ему было абсолютно всё равно, что сейчас говорил Иешуа.
Мессия махнул рукой, намекая на безнадёжность прокуратора, затем махнул ещё раз, сделав в воздухе какой-то невероятный жест, и всё вокруг окрасилось в обычные цвета, ожило и зазвучало. Пилат в ужасе медленно оглядел своих солдат, которые, как ни в чём не бывало, сидели, пронизанные готовностью встать, и с тщательно маскируемым сожалением поглядывали на полный кушаний стол.
В этот момент вернулся Иосиф, таща кувшин, однако уже другой, намного более объёмный.
- Я тут подумал, - робко улыбнулся он, - людей-то вон сколько, все устали за день, и праздник же, как-никак! Вот…
И он поставил кувшин на стол.
- Спасибо тебе, нижайшее наше, Иосиф! – засмеялся Иешуа, одновременно грозя пальцем священнику, мол, «у-у, змей-искуситель»
Тем не менее, мессия с удовольствием разлил вино по чашам, включая и сосуды для солдат. Они, будто кто-то невидимый дал им команду, одновременно отодвинули свои чаши от себя в центр стола.
«Молодцы!» - с удовольствием отметил про себя Понтий Пилат, придирчиво разглядывая то сожаление, с которым они проводили вино вдоль его пути по столу. И в тот же миг с огромным удивлением для себя самого он вытянул руки вперёд и, накрыв ладонями чаши, подвинул их обратно легионерам. Столь малый жест, вдруг изменил их глаза настолько, что прокуратор просто обомлел, когда заметил. В них отразилось такое невероятное удовольствие, или скорее предвкушение его, и какая-то искренняя-искренняя и незамысловатая благодарность. Всё это длилось кратчайшую долю мгновения, и Пилат даже тряхнул головой, когда понял, что уловил отрезок жизни, по длительности многократно меньше мига. Наваждение, но очень уверенное и необъяснимо естественное. Теперь уже всадники сидели с нарочито суровыми лицами, и в глазах их не было ничего лишнего, кроме предельной внимательности и готовности мгновенно выполнить любой его приказ.
- Твои солдаты великолепны, прокуратор! Говорю не для того, чтобы польстить, но из восхищения! Вы, римляне, во многом красивые люди, но ваши легионеры – это что-то особенное!
В глазах всадников блеснула и спряталась искра наслаждения этой лестью, но только Понтий Пилат мог что-то говорить в такой обстановке. Он оценил каждое слово, и с гордостью осознал, что всё сказанное – это, действительно, не преувеличение.
- Разве ессеи завидуют силе? – прищурился он, протягивая руку к своей чаше.
- Прокуратор! – рассмеялся во весь голос Иешуа, – ты не терял времени даром! Я же говорю: римляне во многом люди очень красивые! Значит, ты догадался, кто я, в смысле, из какой школы?
- А тут много ума не надо, Иешуа! Мне стоило час пообщаться с Иосифом, чтобы понять, кто такие ессеи. Вы оба будто сами и придумали эту школу… - Пилат хотел продолжить, но нахлынувший вдруг из ниоткуда смех, заставил его запнуться, а затем всё равно рассмеяться в голос.
Смущённый священник тоже скромно посмеивался вместе с мессией, только у легионеров не дрогнул на лице ни один мускул.
- Только вот что… - Пилат закашлялся и, прочистив глотку, сказал уже вполне серьёзно, - лично ты на ессея похож только внешне, повадками своими странными. А по речам, что я сегодня слышал на площади, – ты богохульник, каких мало! Ты что, по всей Галилее вот это всё распространяешь? Ты сумасшедший?
 - Разве я похож на сумасшедшего, Пилат? – стал защищаться Иешуа.
- Ты у других спроси, мессия! Заодно и я смогу убедиться, что не тупею от наступающей старости.
В этот момент, он поднял чашу в знак того, что можно бы и выпить вина, как вдруг заметил, что в чашах легионеров блестела чистая вода! Прозрачная-прозрачная вода, и даже ощущалось каким-то загадочным чувством, что она холодная и очень вкусная. Пилат даже сделал глотательное движение, вдруг ощутив внезапную жажду. Но… там же должно было быть вино! Он посмотрел в свою чашу, затем понюхал содержимое, и ощутил этот хорошо знакомый терпкий запах винограда. Кстати, отличное вино у этих ессеев! И тем не менее…
Иешуа подмигнул ему, мол, пусть пьют воду, и с удовольствием глотнул из своей чаши.
«Из одного кувшина же наливал Иосиф!» - чётко припомнил про себя Понтий Пилат.
«Опять это проклятие друидов!» - вдруг отозвалось у него в голове так явственно, что он чуть не расплескал вино от неожиданности.
Прокуратор растерялся, затем нахмурился и снова, будто проснувшись, погрузился в своё привычное состояние крайней внимательности и подозрительности. Весёлые нотки тут же пропадали в таком настроении, и его голос начинал звучать, как, наверное, звучал его меч в боях: жёстко, коротко и без шанса на ошибку. Тем временем, всадники тоже почти синхронно выпили свои чаши и, поставив их на стол, как ни в чём не бывало стали выбирать что-нибудь со стола.
- Как вино? – поинтересовался Понтий Пилат.
- Очень хорошее вино!
- Одно из лучших, что мне доводилось пить, прокуратор!
- Я центурион, – ткнул прокуратор в бок попавшегося на ошибке солдата, – смотри-ка, пьют воду, а пьянеют, будто от вина! Как ты это всё делаешь?
Он пронаблюдал, как всадники немного удивившись услышанному, посмотрели друг на друга, заглянули искоса в чаши, и так ничего и не поняв, молча продолжили вкушать угощения. Пилат же ещё немного поглазел на красную жидкость в своём сосуде, и осушил его до дна.
Иешуа стал говорить:
- Я обещал тебе всё разъяснить до такой степени, что у тебя не останется более никаких вопросов, на которые ты не знал бы ответов. Но, должен тебе признаться, что я чуть-чуть слукавил. У тебя останется всего один вопрос, на который кроме тебя самого уже никто ответить не сможет. Да ты и сам это поймёшь! Вопрос в другом: готов ли ты ответить себе, что ты будешь делать со всем тем, о чём ты узнаешь? Как ты понимаешь, разговор идёт не о тактике или стратегии какой-нибудь военной операции!
- Чем больше ты жмёшь на это, тем больше меня обуревают подозрения, что ты хочешь взять меня на мою слабость! Я не знаю, что ты там надумал себе, мессия, но знай, что мне бояться нечего, а если надо, то не побоюсь и голову тебе снести! Ты сам-то готов к этому?
- Это правило даже обсуждения не требует, прокуратор! Да, кстати… перестань всё время глядеть на всадников своих! Они ничего не запоминают, не отвлекайся на это постоянно! Тебе не придётся их топить в озере, не переживай. Они просто проснутся, и всё это покажется им сном, или это и будет их сон, не в этом суть! В общем, не отвлекайся, но и не забывай про них! Они твои самые преданные друзья! Что ж… Ближе к делу!
Ты посчитал меня богохульником, но почему? Потому что бог мёртв? Эти слова поразили тебя больше всего? Эх, Пилат, Пилат…Ты сразу поймёшь меня, если наконец хотя бы на минуту отпустишь вожжи, и перестанешь думать, что твои размышления и верования непоколебимо истинны. Тебе придётся многое «допустить» до своего закостенелого разума, но если ты сможешь, ты узнаешь, что у нас с тобой столь разные представления даже о самом слове «бог», что мы просто не можем применять к нашим с тобой богам одинаковые качества, понимаешь? Вот ты поклоняешься Юпитеру, к примеру. И вокруг него плетут интриги, строят козни, гуляют, пируют, любят друг друга… в общем живут другие боги! Многих богов, в которых верили и верят покорённые вами народы, вы приняли и у себя, и за это вы достойны крайне искреннего уважения! Немногие завоеватели во всей истории смогут позволить себе такое человечное отношение к святыням побеждённых. Но с каждым новым богом вы обесцениваете само значение этого слова. Оно дробится на всё большее и большее количество осколков, хотя по сути своей это – одно слово! Так вот я говорю о том, кто и есть настоящий Бог, хотя и носит он другое тайное для всех имя. А боги… Что боги? Такие же, как и ты и я… Кстати, без лишней скромности, я бы лично многому научил этих твоих богов.
- Ты за разговором коней попридержи, мессия! Своему Яхве можешь советовать всё, что угодно, а моих богов оставь в стороне от этой хулы.
- Яхве? Ладно… пусть будет Яхве, какая разница? Пойми же, в этом суть! Яхве, Баал, Юпитер, Мардук, Осирис, тот же знакомый тебе Тор… Нет никакой разницы! Это – боги, но не Бог! Поэтому, когда я говорю, что бог умер, это вообще никак не должно тебя расстраивать или злить, - неожиданно доброжелательно, но доходчиво завершил Иешуа.
- Ладно, я и не расстраиваюсь. И понимаю тебя лучше, чем ты себе возомнил. Только я не пойму, это за тем ты меня вытащил из Иерусалима?
- Ну… надо же как-то разговор начать, верно? – Иешуа повернулся к почти обездвиженному Иосифу, слегка толкнул его в бок, и спросил, - ты помнишь эту библейскую историю про Содом и Гоморру?
Священник многозначительно скривил рот и снова молча кивнул.
- Назидательная история… Когда-нибудь наступит время, и о ней узнает весь мир, весь-весь, без исключения! А сколько людей поймут её по-настоящему? Страшно даже представить, как мало будет таких людей! И ты, Понтий Пилат, будешь среди них! Я сейчас тебе даже завидую! Ну, совсем немного, но всё же… Расскажи же нам, Иосиф!
Священник встрепенулся, положил руки на стол, собрался и начал рассказывать. Наверное, не стоит пересказывать эту действительно знаменитую сегодня историю, про то, как два города, опустившиеся в своих грехах до самого дна, были уничтожены самим Богом! Правда, для начала священник решил много времени уделить описанию местности, образа жизни людей, да так подробно, будто видел это сам! Легионеры во главе с Пилатом заслушались без ложного любопытства. Он описывал красивую голубую долину у моря, служившие естественной защитой от врагов и природных стихий горы, опоясывающие её со стороны континента… Всё это было похоже на райский сад. Когда он дошёл до описания пошлых привычек и крайне постыдной распущенности жителей Содома и Гоморры, Пилат поморщился и остановил рассказ:
- Иосиф, ты бы пропустил все эти подробности! Зачем ты нам всё это расписываешь?
- Зачем? А вот ты представь себе тех ангелов, которые однажды пришли в этот город! – ответил вместо того Иешуа.
- Там будут ангелы? – настроился на дальнейший рассказ прокуратор.
- Да они там постоянно были, Понтий Пилат! В этих городах никого было ангелами-то не удивить! Твоему патрулю сейчас сильно удивляются в Иерусалиме? Кто как, но в большинстве просто не желают связываться, вот так и там, в Содоме! – Иешуа стал подниматься из-за стола, намекая глазами на то, что ему надо выйти на улицу по нужде, – и вся история в том, что ангелы однажды пришли в город и… случилась неприятность, мягко говоря.
- Что случилось? – Пилат тоже стал вставать по той же самой причине, и вместе с ним, как механические, синхронно поднялись его всадники.
- Сейчас, погоди немного, давай сначала выйдем на воздух ненадолго. Покажу вам, куда можно отойти, в случае чего.
Иешуа, прокуратор и легионеры вышли на улицу, и с удивлением обнаружили, что там уже наступила ночь, небо покрылось бесчисленными миллиардами звёзд.
- Эй, мессия, ты мне что про время говорил? – напрягся Понтий Пилат, – меня сейчас хватятся во дворце, прискачут сюда, снесут вам всю вашу Аримафею под…
Он повернулся, но за спиной никого не было! Прокуратор, увидев то, что было сзади, даже присел от неожиданности. Они стояли втроём с солдатами на какой-то дороге, и за их спиной не было никакого дома! И вообще, вся местность даже близко не была похожа на Аримафею: вокруг было пустынно, а в паре стадий от них и вовсе, судя по звукам и отблескам от луны, плескалось море.
- Я не понял! – заорал Пилат.
Легионеры будто проснулись в тот же миг. Они стали совсем живыми, какими и были в жизни, и Понтий Пилат понял, что всё их поведение там, в доме Иосифа, было неестественным. Сейчас же он снова узнал в них тех римлян, с которыми он выехал из Иерусалима.
- Вы что-нибудь помните? – спросил он их.
Впервые за всё время они ничего не ответили, хотя каждый и мучился перебором всяких мыслей, чтобы добраться, наконец, до воспоминаний. Тщетно!
- Ясно! – прокуратор огляделся ещё раз, глубоко вдохнул очень вкусно пахнущий воздух и топнул ногой, зазвенев доспехами, – примиряй себе пещеру погребальную, колдун проклятый! Кони! Наши кони!
Он показал рукой в сторону от дороги, где привязанные к деревьям стояли их животные.
- Это уже хорошо! По коням, и скачем вперёд! Надо срочно понять, в каком направлении отсюда Иерусалим!
Они вскочили на коней и быстро, насколько позволял яркий сегодня свет луны, поскакали по дороге вперёд вдоль побережья.