Дон Жуан и Золушка играют в догонялки гл. 16

Глава 16
«Как мне Вас теперь называть»…

Перед выходом из комнаты Палыч вдруг резко остановился, будто что-то вспомнил, схватил её за плечи, развернул к себе лицом и, умоляюще глядя  Крошке Матрёне  в глаза, произнёс:
-Извини меня, ну, за этот инцидент утренний…

Он не договорил
-Какой инцидент, - в её голосе звучало недоумение. Только недоумение. Она даже не убрала его нахальные руки.

-Ну…Когда ты ко мне пришла… Спросить, какое сегодня число. А я… поступил не очень… правильно… - он замолчал.

Она поморгала в изумлении глазами и спросила:
-Я пришла к Вам спросить, какое сегодня число? – в конце фразы прозвучали сразу несколько вопросительных знаков.

-Да, - для убедительности он махнул головой. И застыл, ожидая приговора, каким бы страшным он ни был. Даже приготовился к участи, постигшей Славу. Но руки не убрал.

Крошка Матрёна, пристально всматриваясь в его испуганные глаза, задумалась. Потом сказала:
-Вы что-то напутали, Дмитрий Павлович. Я не заходила к Вам сегодня. И с чего бы мне спрашивать у Вас, какое сегодня число, если я сама знаю точно, что сегодня 28 сентября.

У Палыча округлились глаза.
-Подожди, подожди, - скороговоркой понёс он, - ещё темно было. Ты пришла в комнату, ко мне, разбудила и спросила, какое число. А я повёл себя… немного неприлично. Извини…

-Вы что-то напутали, Дмитрий Павлович. Или Вам это приснилось.
-Ничего я не напутал. Ты  меня разбудила.  На тебе ещё ночная сорочка моей мамы была, розовая, шёлковая.

-Понятия не имею, о какой ночной сорочке Вы говорите, - произнесла нахальным голосом Крошка Матрёна, правой рукой за спиной заталкивая розовую шёлковую сорочку под подушку. –Вам надо хорошо высыпаться, а то и не такие кошмары сниться будут.
 
Скорее всего, она его убедила. Он опять смешно поморгал глазами и больше не возвращался к воспоминаниям об утреннем инциденте. Точнее, странном сне. Хотя в голове утреннее видение   удерживалось прочно.

-Давайте определимся, как мне Вас теперь  называть, - конструктивно спросила Крошка Матрёна.

Палыч еле оторвался от воспоминаний об утреннем событии, оказавшемся сном. Но соображалка у него ещё работала неплохо, поскольку он спросил:
-В каком смысле?

-Ну, при Ваших родителях к Вам  как обращаться, на Вы и по имени и отчеству?
Палыч очень живо вспомнил. «Димулечка, ты не видел мои синенькие трусики?» А вот эта фраза ему не могла присниться. Никак не могла.

-Можешь звать меня Димулечка, - радостно изрёк он.
-Прям, - возмутилась она. – Дима и всё.
-Хорошо, - покорно согласился он. – Дима, так Дима. Пойдём.

-Пойдём, Димулечка! – сказала Крошка Матрёна, сделав шаг за дверь впереди него.

Ошеломлённый и сбитый с толку  непонятным поведением Крошки Матрёны, он поплёлся следом, на выходе из комнаты задел косяк, чуть не вышиб его и прибавил шаг.

Впрочем, ближе к кухне ему удалось полностью вернуть утерянное самообладание, и на пороге они появились почти одновременно.

-А вот и мы, - конец фразы, произнесённой его бодрым голосом, совпал с моментом приложения его ладони к талии Крошки Матрёны.

Странно, по, почувствовав на теле сильную горячую ладонь Димулечки, притиснувшую её к не менее горячему боку, Крошка Матрёна не проявила неудовольствия. Более того, она мило произнесла:
-Здравствуйте, Павел Сергеевич!

Обращение было адресовано отцу Димулечки, уже присутствующему в кухне и помогающему  Тамаре Дмитриевне накрывать на стол.

У Дюма роман есть, «20 лет спустя». Так вот, папа этого выведенного из душевного равновесия  Дон-Жуана выглядел  как его близнец, повзрослевший лет на двадцать пять. Но в остальном отличался от сына кардинально.

Во-первых, потому, что, судя по возрасту чада, папа состоял в браке с мамой этого чада более тридцати лет, из чего можно было сделать вывод, что папа был однолюбом.

И, во-вторых, брак этот был счастливым. О том, что брак счастливый, можно судить по виду женщины. Мама чада выглядела намного моложе своих лет, блистала ухоженностью и дорогими украшениями, а папа смотрел на неё, как на божество.

Сначала папа с ужасом уставился на  ссадину Крошки Матрёны, потом – с восхищением на её лицо в целом и волосы, в частности, затем, мельком, чтобы не смущать её, чисто мужским, оценивающим взглядом, оглядел с ног до головы, и повторил фразу, сказанную мамой ранее:
-Я тебя убью!

Фраза не имела никакого отношения к крошке, которой папа самым деликатным образом поцеловал ручку и, будто не заметив, что она обратилась к нему по имени и отчеству,  представился:
-Павел Сергеевич.

-Очень приятно. Лина, – радостно произнесла Крошка Матрёна, – давайте обедать.

Обедали они, как и положено торжественному обеду, два часа. Не меньше. По всему выходило, что принимали гостей Палыч и Крошка Матрёна. Мама и папа Дон Жуана сидели с одной стороны стола, а Палыч и его пленница мельтешили по кухне, домётывая на стол то, что не успели наметать мама и папа.
Разговор был почти светский. Это такой разговор, когда гости, собираясь уходить, не могут вспомнить, о чём шла речь за столом. К слову сказать, Крошке Матрёне папой и мамой великовозрастного чада не было задано ни одного вопроса, ставящих целью прояснение её личности. Сколько лет, учится или работает, кто родители, где живёт, где познакомились.

Со стороны выглядело всё так, будто Тамара Дмитриевна и Павел Сергеевич знали о сидящей напротив них особе абсолютно всё. То есть ничего. Возможно, это произошло потому, что Палыч усспел шепнуть каждому из родителей на ухо нечто быстрое и категоричное. Успел шепнуть.

Всё остальное время  обе пары обедали, болтали, то есть общались. Следуя правильности постулата «Семь бед – один ответ», Палыч не убирал ладонь с талии Крошки Матрёны. Более того, иногда, наклоняясь  вплотную к её уху, уткнувшись носом или губами в соблазнительные завитки её волос, он шептал ей что-то вроде:

-Ты уж прости, сама всё затеяла.
Или:
-Ты очень понравилась моим родителям.

В душе он предполагал, что после проводин  родителей его ждёт суровое наказание. Думая о наказании, он вспоминал пострадавшего за правое дело Славу, и с ужасом думал, каково будет ему.

Пока же ужасного ничего не происходило. По окончании обеда Крошка Матрёна под улыбками Тамары Дмитриевны и Павла Сергеевича помыла посуду и прибрала в кухне. Точнее, мыли посуду и прибирали в кухне они вдвоём. Она и Палыч. Хотя, по правде сказать, толку от него было совсем мало. Он постоянно суетился, теряясь перед выбором: ухватить Крошку Матрёну за талию и помурчать ей в ухо  или  протереть полотенцем очередную посудину, переданную ему в руки очаровательно улыбающейся Крошкой Матрёной.

Всё это очень походило… Нет, не на репетицию семейной счастливой жизни. А на генеральную репетицию семейной счастливой жизни.

С кухни обе пары переместились в большую комнату, в обиходе называемую залом. Тамара Дмитриевна решила, что обязательно должна научить Крошку Матрёну вязать «резинку». Палыч уже «настучал» матери, что Крошка Матрёна хочет научиться вязать. Не теряя времени, Тамара Дмитриевна приступила к урокам.

Странно, но Крошка Матрёна поразила Палыча, а, возможно, и всех остальных, своей бестолковостью. Казалось, она совсем не понимает того, о чём ей говорит Тамара Дмитриевна. Не понимает или… Или не слушает.

У Палыча возникла мысль, что она о чём-то думает. В  её мысли он залезть не мог, но они ему не понравились. Очень не понравились. Как впоследствии оказалось, он сомневался вполне обоснованно.

Тут Падычу пришла в голову мысль помузицировать. Взяв в  руки гитару, он уселся в кресло, настроил струны и запел. Взгляд Крошки Матрёны, брошенный в его сторону, вдохновил его. Песни  носили романтический характер. Да и пел он хорошо. Все его прежние знакомые женского пола говорили, что у него хорошо получается. Палыч почему-то подумал, что вспоминает о своих прежних пассиях абсолютно безразлично. То есть он о них забыл.

Впрочем, его пение Крошку Матрёну не тронуло. Это он понял.  На середине второй песни Крошка Матрёна, обращаясь к Тамаре Дмитриевне, прощебетала:
-Он сбивает меня с толку. Пойдёмте в другую комнату.

Тамара Дмитриевна и Крошка Матрёна переместились в другую комнату, а расстроенный Палыч хотел выбросить гитару в окно, но не сделал этого, потому что под окном гуляли дети. Чужие. А он очень любил детей. И чужих тоже. А в особенности своих будущих.

Оставшись наедине с отцом, он завёл разговор о рыбалке, работе, пару раз сходил и заглянул в другую комнату.

Услышав сказанное матерью:
--Не мешай нам, - он ушёл обратно.

Через двадцать минут Крошка Матрёна стала  жутко зевать, деликатно закрывая ладошкой рот. Сказывалась бессонная ночь.

По-своему поняв причину зевоты Крошки Матрёны, Тамара Дмитриевна деликатно произнесла:
-Вам надо выспаться. А нам пора собираться.

Поскольку в обращении с Крошкой Матрёной мама Палыча перешла сразу на «ты», надо полагать, это «вам» относилось в равной степени к Палычу и крошке.

Палыч и Крошка Матрёна провожали дорогих гостей в прихожей. Крошка Матрёна щебетала сладеньким голосом, будто не замечая, как ладонь Палыча опять приклеилась к её талии.

Наконец, все распрощались и расцеловались. Палыч сдуру хотел тоже поцеловать Крошку Матрёну, но сообразил, что  остающиеся целуют уходящих, и ему не прокатит.

Как только Тамара Дмитриевна и Павел Сергеевич перешагнули порог квартиры, Крошка воскликнула:
-Чайник перекипает, свистит уже минут десять!

Палыч ломанулся на кухню и несколько минут искал там чайник, который почему-то не свистел. Потом он вспомнил, что у него нет чайника со свистком, и побежал на звук хлопнувшей двери.

Продолжение следует

http://www.proza.ru/2016/03/26/893