Упрямство

Как-то задалась вопросом чего же во мне больше. Красоты? Ага! Сейчас! Скажу прямо, я жутко мила, но не больше. Доброты? Ха! Бегу и тапочки теряю. И я совсем не храбрая, боюсь высоты, темноты и змей, потому, что змей боится моя мама. Она визжит от страха даже когда видит их по телевизору. Должно быть я очень честная? Ну, да. Прожив почти полвека, можно себе и не такое позволить. А что, глядя честными глазами, даёшь подруге большую ложку, черпать варенье, мол маленькой нет, а варенье не останется на её талии или говоришь то, что думаешь начальнице, раз ты уже на выслуге и если что проживёшь на пенсию. В своих мыслях я точно честная, поэтому понимаю, что моя главная черта – это неуёмное упрямство и то, что я третий час неумело пытаюсь отшлифовать до блеска деревянную деталь для самодельного стула, вырезав их шестнадцать штук, тому явное подтверждение.
Я всегда была невероятно упрямой. Подумала и живо представила как половинку будущей меня в сперматозоиде взяли на слабо мои же собратья, и я, не щадя свой хвостик, помчалась впереди всех. Подробностей я, конечно, знать не могла, но однажды, подслушав разговор родителей, я  поняла, что если бы они были американскими индейцами имя мне было бы Рваная Резинка.
Подслушивать вообще не хорошо, но не затыкать же уши, ребёнку.
Старушки в подворотне, не обращая на меня, малявку внимания, вовсю судачили о свадьбе моей старшей сестрёнки. Я так прямо им и заявила:
«Не нравиться, что она замужем в семнадцать, я в шестнадцать выйду!»
Они не обиделись, правда, смеялись долго: «четыре годика, что с меня возьмешь!»
Потрепали нас бабушки и забыли, а упрямый ослик вырос и … слово сдержал.
Замуж не напасть, как бы замужем не пропасть… Из чистого упрямства и угрозы родительского, праведного гнева «а мы тебе говорили!» терпела я побои три года, три дня и три ночи и выторговав у неблаговерного паспорт в обмен на обещание забрать заявление из милиции, с синяком под глазом, довольная и разведенная я ехала на поезде.
«Тыдык-тыдык!» - стучали колёса по железной дороге.
«Я обязательно справлюсь!» - вторило им моё упрямство, унося меня далеко, куда не дотянется рука брошенного мужа с богатым и всесильным свёкром.
Упрямство штука наследственная. Мои дальние родственники, как вышли на пенсию, забрались со своей пасекой в самую глушь тайги и умудрялись быть совершенно счастливыми, невзирая на простой быт и безденежье. Мой внутренний осёл помогал мне с удвоенной силой, пока я жила с ними. Всё лето мы с дядей Толей косили и убирали сено для кобылы. Дело в том, что с его зрением другой транспорт ему водить вредно. Он пробовал, честно. Сдал на права с восемнадцатого раза, врачиху-окулиста сразил улыбкой на добрейшей «харизме», а что толку! В шестой раз, «выезжая» мимо ворот, он наконец-то передал ключи от покорёженного пирожковоза своему сыну. Сын машину забрал, а вот сено косить не стал.
«И зачем нам сено? – спросил он.
«Чтобы лошадь кормить!» - отвечал ему отец.
«А  зачем нам лошадь?»
«Чтобы сено возить!»
В этом замкнутом круге не хотела участвовать даже сама лошадь. Мошки, комары, а мы с литовками. Жара, оводы – мы уже с граблями. А злодейка лошадь, сбежит в тайгу на весь день. Я впрягусь в копну и кричу «Иа-иа!».
Мои родители так прямо мне в письме и заявили тем летом:
«Чтоб о новом замужестве, лет пять не заикалась!»
Сейчас прям! Не пугайте моего осла! Не прошло и полгода и я встретила любимого. Правда моё упрямство никак не хотело верить, что всё у нас будет хорошо, потому, как уже пару раз испугалось стада ослов, пришедших с любимым. Я ему:
«Ты кормишь собаку»
А он мне:
«Не пойду. На улице минус сорок» - Скажем так, собачку нам стало жаль, и спустя неделю намытая в бане дворняга, поселилась дома. Но мечты тогда сбывались не только у нашего четвероногого друга.
Исполнилась моя, похожая на чудо. Меня девятнадцатилетнюю девчонку взяли работать в школу учителем английского языка, потому, что из упрямства я его неплохо выучила за три года прежнего, «непростого» замужества. Вы подумали, что я, наверное, языки начала учить в школе. И начала бы, если бы не мой уже тогда окрепший, упрямый, внутренний ослик.
В пятом классе нас разделили на две группы: отличников и хорошистов записали на английский, троечников и двоечников - на немецкий. Вот слёз-то ослиных было:
«У меня мама немецкий учила! У меня папа немецкий учил!» - настойчиво перечисляла родственников упрямая девочка, стоя перед директором. Не забыла даже про соседку, что преподавала немецкий на дому.
«Они иногда «Наин» говорят, а я какой-то английский учить! Вот и считать до десяти уже умею: аин, цвай, драй!» - Как тут ребёнка не понять. В общем в команде двоечников, я и без домашних подготовок все годы оставалась лучшей ученицей, потому как никто не готовился, а я хотя бы на уроках старалась. По окончанию десяти классов я, как и вся моя семья, считала до десяти и умела говорить «Наин». Но моё упрямство твердило мне, что я не тупая, а самоучитель в библиотеке свёкра был даже с картинками. Вот после такого образования, я и сдавала экзамен на профпригодность перед двумя завучами и ценной на вес золота, единственной учительницей английского из районного центра. И тогда моё упрямство не обмануло. Стою я спустя неделю перед девятым классом и понимаю:
«А, они меня слушают. Всего на четыре года младше, а слушают, открыв рты!»
Так я и училась с ними: я новое из книжки узнаю вечером, они назавтра мой восторг от нового вместе со мной переживают. Так, что мы с моим упрямством знаем, что такое энтузиазм. Потом мы с ним доказывали, что лучшие на курсе в ВУЗе, получили красный диплом, но даже это не так душещипательно, как моё первое знакомство с сибирскими морозами. Нам в школе тогда вместо зарплаты десять килограмм сахару дали. Мы все обрадовались, схватили мешки и домой, чаю сладкого напиться. А что прекрасное дополнение к картошке, поджаренной на воде. Другие уже дома, а мой домик на заимке. Несу я в одной руке сахар, в другой тетрадки и чувствую, что пальцы замерзают в варежках так, как на моей тёплой Родине и без варежек не мёрзли. Но я не сдаюсь. Ещё пятьсот метров и я в домике. Тянулись те метры, как резина, я почти бежала, с мешком на перевес. Если вы представили, что я несла удобную сумку с ручками, в которую в наши дни фасуют сахарный песок, забудьте! То был толстенный мешок, завязанный узлом. Мне бы его бросить, да бежать домой, но нет. Где наша не пропадала!
Слёзы и сопли были потом, когда из чистого упрямства я не послушала любимого и погрела руки у плиты. Пальцы словно выкручивало от боли. Хорошо, что мужчина у меня упрямее, чем я: набрал он холодной воды, сунул туда мои руки и обнял крепко, крепко.
Вот так и живу я со своим упрямством, но счастлива чаще тогда, когда уступаю упрямству моего мужчины. Кстати, мне пора с мебелью заканчивать. Вот он придёт с работы, а я баньку истоплю, на стол накрою и за пивком схожу. Чего упрямиться, если он пивко к баньке любит.