Неблагонадёжный

Их в эти бараки поселили давно. Сразу же после того, как выпустили из тюрьмы. Уехать они никуда не имели права. Все работали на химзаводе, только некоторые из них работали в школах и техникумах города, потому что учителей не хватало.

А говорили, что многие из них были профессорами и академиками. Но местные жители в этом не разбирались. Да, и было оно им абсолютно всё равно. Все знали одно, в бараках живут бывшие враги народа, которые в тюрьмах отсидели свой срок, но для государства они до сих пор ненадёжные люди, потому они до сих пор не могут уехать туда, где их судили, как государственных преступников.

Бараки эти остались от строителей, которые строили химзавод – это было их временное жильё. А для этих бывших преступников оно стало постоянным. И вдруг в город прислали новую партию неблагонадёжных, отбывших свой срок в других местах. И их привели на подселение в эти же бараки. В каждую и без того переполненную комнату подселяли ещё по одному человеку. И в комнатёнку Николаевой, у которой с трудом помещалась кровать и маленький стол, даже для табуретки не было места, конвоир завёл какого-то особо грязного мужика, дико вонявшего.

– Ну вы бы ко мне хоть женщину подселили, – возмутилась Николаева.

– Где я тебе женщину возьму, рожу что ли. А он будет жить именно здесь. Я вот и в документах это отмечаю, – заявил работник милиции, – совсем вы на воле распустились, что по тюрьме соскучилась? – зло спросил милиционер и вышел.

– Мне очень стыдно перед вами, – сказал мужчина, – но мы люди подневольные, работал я «золотарём», даже помыться не дали. Сам себе гадок.

Она сочувственно глянула на него, взяла ведро и вышла. Многие во дворе уже грели воду на таганах, чтобы дать возможность вновь прибывшим людям, помыться. Её новый жилец вышел из комнаты. На улице было ещё тепло. Он спросил у неё:

– Чем я могу вам помочь?

Поддерживайте огонь, – сказала она и пошла в дом. Среди своих вещей она нашла майку и спортивные брюки. Взяла мыло, мочалку, хлорку. Около барака разрослись кусты. И она решила, что помоет его в этих кустах сама.

– Сколько же я перемыла в госпиталях на войне этих мужчин, какими беспомощными были они после ранений, – вспомнила она.

Она так и сказала ему о фронте и раненых.

– А я помню вас, – сказал он. – Это было под Минском. Меня ранило, когда мы болотами выносили детей из партизанского отряда. Вот за те болота меня и посадили. За дезертирство. Я лежал в вашем госпитале, но его разбомбили и никаких подтверждающих документов не осталось. Свидетелей, кто бы мог подтвердить, что я никуда не дезертировал, а лежал в госпитале, тоже не нашлось. Раны во внимание не принимались. А вас тогда Ромашкой звали, – сказал он.

– Точно, было такое, – поразилась она. – Я тогда снопами носила ту ромашку и заваривала её в кипятке, чтобы от раненых после мытья приятно пахло. Да и полезная она.

Николаева смотрела на него во все глаза, но вспомнить не могла.

– Жаль, что здесь нет ромашки, и придётся использовать хлорку.

Он отнёс и кипяток, и холодную воду в кусты, и попросил:

– Позвольте, я помоюсь сам. У вас прекрасная мочалка и поверьте, я сумею хорошо отмыться.

Она подала ему, бельё, что нашла у себя, и полотенце, и согласилась:

– Хорошо.

Потом ушла в дом.

– Боже мой, как тесен мир! Кто бы мог подумать, что вот в этом, богом забытом захолустье, встречу бывшего бойца из фронтового госпиталя.

И она вспомнила, как жутко бомбили их тогда. Она сама очнулась раненая, а вокруг лежали тела убитых солдат из госпиталя. Её кто-то затянул в кузов машины. И они долго куда-то ехали. После был какой-то провал в памяти. Потом снова – госпиталь.

– Господи! Как давно это было, – подумала она.

Её постояльца долго не было. А когда он вошёл, она поразилась перемене. Это был очень симпатичный мужчина, с вьющимися волосами и ясными глазами. От него слегка пахло хлоркой, но других запахов уже не было.

– Покажите, пожалуйста, где вы берёте воду, попросил он. За один раз мою одежду отстирать невозможно.

Николаева провела его к роднику.

– Красотища-то какая, – сказал он, посмотрев вокруг.– Может быть, я отпетый эгоист, но у меня такое ощущение, словно я встретил родного человека. Уж вы простите меня.

– А вот сейчас вы так застенчиво улыбнулись, и мне показалась, что я вас вспомнила. Это ведь вас солдаты называли «застенчивая кудряшка».

– Точно, было такое, – засмеялся он. – Как же мне повезло, – сказал он, – что судьба подарила вот такую чудесную встречу.

И они оба довольные, набрав два ведра воды, отправились к баракам. Там он спросил:

– Разрешите мне согреть еще воды, чтобы закончить стирку.

– Да, пожалуйста, – ответила она. – Ей понравилось, что мужчина оказался таким чистоплотным.

Его снова долго не было. За это время она успела сварить «затирку». Он вошел с полным ведром воды и спросил,

– Куда поставить?

Поставив ведро в указанное место, он сообщил:

– Я всё развесил высоко на дереве, там оно скорее высохнет.

– А теперь давайте поедим, – предложила она.

Сначала они разделили еду на двоих, а потом и постель, так как другого места в бараке просто не было. А утром он снял с дерева сухую одежду.

– Жаль, что некогда погладить, – сказала она.

И они вместе пошли на работу. По дороге она ему сказала, что знает адрес начальника того госпиталя, где они были в войну. Он по счастью был жив, и они написали ему письмо. Начальник сам взялся за восстановление прав своего бывшего раненого. Вскоре судимость с него была снята, и ему разрешили выезд.

Но так как Николаева всё ещё была поражена в правах, он никуда не уехал. Ему предоставили сначала работу по специальности, а позже и квартиру. Потом её взяли работать медсестрой в больницу химзавода – специалистов не хватало, а она была фронтовой хирургической сестрой. И опыт у неё был, дай бог каждому.

Так уж пришлось, что отсидел он в тюрьме 12 лет, хотя дезертиром не был. Но ему повезло хотя бы в том, что судимость с него была снята на много лет раньше, чем это было сделано для многих невинно отсидевших в тюрьме. Естественно, мать живой уже не застал, когда поехал в родные места после освобождения. Поклонился только её могилке. Рассказал ей обо всём, и было такое ощущение, что она была с ним рядом, кивала головой и даже обняла за плечи. И он вернулся назад, к женщине, которая приняла его как родного, дала ему возможность отмыться, разделила с ним и еду, и постель и все жизненные горести.