Рука у моря

Мы встретились в обезьяннике на Татарке. На вид он был обычный гопник: востроносые туфли, спортивные штаны, клубня, кепка, вот только взгляд рассеянный, лукавый и тревожный. В камере было полно мест, но я уверенно плюхнулся возле него. Плечо моё уперлось в его ребра – у него не было руки! Это меня сшибло – хотел с ним сразу заговорить, а тут руки нет. Он, видимо, заметил, как я одеревенел рядом, и это его развеселило, потому специально откатывался на меня своей безрукой стороной - беседовал с какими-то корешами и как бы случайно опирался обрубком плеча. От очередной попытки задеть меня культяпкой, я увернулся, и он полетел со скамейки. Я подхватил его у самой земли.
- Спасибо, братан, – запыхтел он, выпрямляясь.
Мы разговорились и проговорили без остановки до утра. У нас оказалось общее прошлое – город у моря. Общие запахи, любовь к белой шелковице. Мы ныряли с одного и того же пирса, ходили за ряженкой в один магазин, за квасом к одной бочке, а вечером ждали прихода степного ветра.
Утром нас стали выпускать. Мент записывал адреса вечерних сидельцев и отправлял на улицу. Когда подошла наша очередь, он заслонил меня собой и сказал:
- Мы с братаном вчера приехали, остановились у тети, адрес не помним, – сказал он милиции, схватил меня за локоть и вывел из ментовки.
- Пошли, земляк, портвейна выпьем, утро-то какое! – потянулся он.
Моё беспокойство о деньгах, он рассеял насмешливо-высокомерным взглядом.
И мы пошли. Легко пробежались до площади по пустому городу. Гастроном находился в угловом здании, мы стали посередке между гастрономом и кинотеатром им. Чапаева.
- Щас постоим, а потом пойдем, ты только рядом стой, – шепотом сказал он.
Мы стояли недолго, до первой скуки. Тут что-то пару раз звякнуло, кто-то ойкнул.
- Заслони меня, заслони, – прошипел он.
– Вот так! Нет! Вот так! – показывал мне головой и носком туфли куда стать.
Как будто густой сигаретный дым вышел у него из рукава, а за ним показалась бутылка портвейна.
- Всё! Давай двигаться! – шепнул он. И мы побежали дворами.
- Как это ты всё? – удивлялся я.
- Нормально, земеля. С утра все просто и ловко, - радовался он. – Да и утро-то посмотри какое!
Мы пили из горла и разговорами передвигались улицами нашего города. Из беседы я понял, что он намного старше меня, хотя выглядел ровесником. Некоторых элементов нашего общего пейзажа в мою бытность уже не существовала, и я о них слышал только от отца.
Как только тема родины была исчерпана, он сделался молчалив, быстро попрощался, буркнул «до скорого» и ушел.
Мы регулярно сталкивались вместе, его всегда сопровождали неприятные и страшные типы, он всегда бурно радовался встрече, обнимался и бежал с ними дальше. Мои сокурсники удивлялись нашим бурным встречам и всегда испуганно спрашивали: «Кто это?».
- Земляк, – отвечал я им.
Однажды наши компании выпивали на соседних скамейках, я ринулся приветствовать его. Он бросился навстречу.
Уходя, я услышал, как кто-то из его компании спросил:
- Ефрем, что за чудик к тебе подвалил?
- Мой брат, учится тут неподалеку, – ответил тот.
- Это что за урла? – спросил меня приятель, кивая на компанию за спиной.
- Тот, высокий, черный – мой брат, – ответил я. - зовут Ефрем.
Из того, что мы ползали по одному райончику, было понятно, про наши интересы: он тут где-то подживал, а я тут учился. Но когда он встретил меня в холле института, я понял, что ко мне он относится более внимательно, чем я к нему.
- Привет, дорогой! – обнял он меня. – не занят? – Погуторим?
- Давай! – решил не идти на вечернюю подработку я.
Мы дошли до пивного ларька, он послал руку за пивом и ром-колой, и мы погуляли дальше.
- Рука у тебя… - после третьего подхода к ларьку начал я. - Ты наверное ей всё…
- Не всё, – прервал он меня.
- Ты бы мог этой рукооой… - продолжил я.
- Давай, расскажи, чего могу, а то рука у меня есть, а мыслей чего ей делать нет , – хихикнул он прихлебывая и пьянея. – таких «поклонников» у моей руки знаешь сколько?! Так чего могу? А!!? – загрохотал он на всю улицу.
- Можешь девушкам цветы в окна бросать, собакам хвосты крутить, фрукты-овощи с полей и огородов….
- Ну, про фрукты можешь мне не рассказывать, – оборвал он меня, а вот про девушек и хвосты – это интересно. А чо еще про руку расскажешь?
Он сразу отмел всё, что связано с трудовым процессом.
- Рука и так мне кормилица-поилица, пусть про трудовые подвиги мне в другом месте расскажут, и про цирк мне не говори - я не клоун, и не урод, – убирал всё ненужное он.
Его интересовал досуг и шалости. Вот в этом русле он велел мне мыслить.
- Та ну тебя, – обиделся я. – вон, лампочки из уличных фонарей выкручивай.
- Вариант, – поддержал он меня.
- Ну, там брать все, не вставая с кровати.
- Не вариант. Усилий много, а выход плевый. Мне несложно сбегать.
Я еще накидал ему идей, но он больше меня не слушал.
- Странная рука у меня есть, а странных идей, как ее использовать нет. Живу помалу, беру помалу. Легко, но скучновато. Было бы всё, как у всех, может, жизнь интересней была бы. А так –соригинальничала природа, теперь только уворачивайся.
- Да! Ты у нас-то бываешь? – прервал он лирическое отступление?
- Каждое лето, дней десять точно там, – заверил я его.
- Вот и отлично! Прошу тебя, дорогой мой, зайди к тетке моей (он протянул листок с адресом) и спроси, как там ….ээээ, – он помялся, – то, что я у нее на хранение оставил.
- Легко ,– пообещал я ему.
- Это для меня важно. Сам я приехать не могу, только на тебя надеюсь .
- Обязательно! Я через пару месяцев туда…
- Я тебе еще напомню, – быстро обнял он меня и двинул в сторону.
Никак не мог я привыкнуть к его быстрым исчезновениям. Только я тронулся в путь, как он снова вырос передо мной.
- На, братан, – сунул он мне бутылку свежеворованого коньяка в руки, – и помни: тетка моя, Арзу, в войну работала у фашистов, так что аккуратней с ней, – заржал он и снова канул в темноту.
Ефрем меня встретил по дороге к летней свободе. Был завершен очередной учебный год.
Он как всегда застал меня врасплох.
- Слышишь, братишка, меня надо спасать, – начал он.
- Что такое? – похолодело внутри, – тебе спрятаться надо?
- Не-не, все нормально. Ты у тетки моей, Арзу, то что моё, забери и у себя перепрячь. Тетке под девяносто, остальной родне веры нет, боятся они меня. У тебя ж там есть хаза или у родни. Ты же старожил, у тебя должен быть загашник? У всех, кто давно в городе живет, есть схроны-пряталки, а твоё семейство из очень старых местных - справочки я навел. Кроме тебя, мне помочь никто не может, – умолял он.
- Прости, но я должен знать, что там. Тайник есть, но это родовое место. Может, это…
- Не-не-не, – заулыбался он, - это не пистолет и не кокаин, хотя вещь пикантная. Это винная бутыль, очень хорошо запечатанная! Очень хорошо! Легкая-легкая! Сховай его куда-нибудь навсегда и всё.
- Ну а всё-таки? – продолжал пытать я.
- Да, и кстати, никому не разрешай его трогать. Спрячь, чтобы только ты знал.
- Ну, а всё-таки?
- Зануда ты, -улыбнулся Ефрем .– ручка это моя, правая. С левой ты уже знаком, теперь с правой раззнакомишься.
- Как ручка? Почему в банке?
Перед глазами задымился образ – отрубленная рука в банке, окровавленная с одного конца.
- Спокойно! Рука эта еще более мутная, чем та, которая со мной. В бутыли немного тумана и всё. Главное, ее оттуда не выпускать, а то она драчливая - может по уху одарить, ну и меня может найти, а мы не дружим. С малых лет со мной воюет, задушить меня пыталась. На моё тринадцатилетние ударила меня бутылкой сельтерской по голове. Вон. Видишь!– потыкал он себя в коротко стриженую голову. А как-то в нос меня больно ударила, так я хватанул бутыль с домашним вином, вино вылил, а ее, суку, туда.
- Может ей не нравится, чем ты занимаешься? – предположил я.
- Не-не, братан. У нас война с моего второго класса. - Так поможешь или ссышь?
- Ссу. Но помогу, – ответил я.
- Красава! – полез обниматься он.
Громогласная старорежимная тетя Арзу бросилась угощать меня чаем с вареньями, показывать фотографии родственников. Предки гопника Ефрема в гимназических и офицерских фуражках ходили в театры и на балы, позировали с шашками на боку и держали под руку дам в немыслимых шляпах и платьях.
Тетя Арзу рассказывал о Ефреме, о том, какой это был «трогательный мальчик», и о его «беде» - воздушных руках.
- Я вам сейчас ручку Ефремчика принесу, вы такой молодец, что ему помогаете, – отправилась в свой тайник тетя Арзу.
Я оглядел ее дом. Это было родовое гнездо, в котором жили сотню лет. Старинная мебель, зеркала, часы, посуда – всё это годилось в музей, но в этом гармонично жила Арзу, а после ее смерти будет жить племянник.
- Вот его ручка. Я бутылку от пыли оттерла и бумагой обернула. Хотите посмотреть, с чем имеете дело? Это совсем не страшно, я вам как врач говорю. Я ведь в войну в военном госпитале работала, насмотрелась там.
- Ого, военный госпиталь! Прям на фронте? – выспрашивал я.
- Нет, у фашистов работала, в тылу. У них, конечно, не то, что у наших, но тоже было страшно, - любезно улыбаясь, рассказывала она, – жить ведь как-то надо было.
Тетя Арзу развернула бутыль. Широкое горло было забито пробкой, верх залит парафином. Я начал присматриваться. По бутылке пошла легкая дымка, а вслед за ней мне в нос уперлась фига.
Я округлил глаза.
- Это она балуется, – забасила Арзу, – Не волнуйтесь, ей оттуда не выбраться.
Рука потыкала мне фиги, показала кулак и растворилась.
- Устала, бедненькая. Вот вы и познакомились, – улыбнулась тетя Арзу.
Она завернула бутыль в бумагу и положила в подарочную авоську.
Авоська порвалась метров через триста после того, как я покинул гостеприимную Арзу. Бутыль загрохотала по брусчатке, я как кот за клубком прыгнул за ней. «Фашистка» - сверкнуло в голове. Бутыль уцелела и был спрятана.
В конце октября Ефрем позвонил мне и поблагодарил, сказал, что с делами разберется и проставится.
- Как она? – спросил он меня.
- Бодрая, фиги и кулаки мне показывала, – отрапортовал я.
- Эта может. Я про тётю?
- Тетя тьфу-тьфу, – ответил я.
- Молодец! Обнимаю! – гаркнул он в трубку и исчез навсегда.
Перед Новым Годом, когда я горел на зачетах, меня позвали к телефону. Голос грудной, сильный, сказал мне, что Ефрем погиб.
- Что произошло? Как? – говорил я привычные восклицания.
- Фрему сбила машина. Глупо получилось – метров сто до дома не дошел, – ответил голос, скорее всего отца.
- Он в конце октября погиб, мы его отвезли домой и похоронили рядом с нашими. Он очень хороший парень был, если бы не его беда.
- Я знаю, – пропел в трубу.
- Она у вас? – со значением спросил он?
- У меня. Могу вам отдать, или к тете Арзу.
- Если вам не противно и не сложно пусть пока у вас похранится, нам надо прийти в себя.
- Хорошо-хорошо, – ответил я.
Бутыль они так и не забрали.
Каждый мой приезд домой я залажу в семейный тайник и наблюдаю, как рука Ефрема плавает в пространстве бутыли. В последнюю нашу встречу Ефрем (так я руку прозвал) пытался дать мне пощечину. Мерзкая рука, нахальная рука. Злобная рука.
Бутыль стоит в семейном тайнике, в заброшенном туннеле, в месте, где валяются римские динарии, татарские халаты, трофейное оружие турок-осман, молочные зубы Шагин Гирея, французские курительные трубки и многое другое, чего сваливали в туннель мои предки. Моя семья очень давно живет в городе, из которого мы с Ефремом уехали.