Пожарная тревога

ПОЖАРНАЯ ТРЕВОГА

Сигналы общесудовой тревоги, начинающие вдруг разноситься по судну, хоть и похожи на веселую трель школьного звонка, отзываются внутри любого моряка зловеще. Ибо возвещают не о начале или конце урока в просторном и светлом кабинете, а о том, что на судне - маленькой зыбкой тверди посреди бескрайнего океана - случилось что-то из ряда вон выходящее. И нужно спешить к пожарным шлангам и огнетушителям, деревянным брусам и кольчужным пластырям. Потому что живучесть судна - это и твоя жизнь. Отступать некуда - кругом вода.

Когда в недрах судна гулко прозвучали сигналы тревоги, молодой матрос Лошадкин запаниковал. Нет, вовсе не из-за опасений, хватит ли ему места в шлюпке. Он боялся перепутать очередность действий, зазубренных в мореходке и закрепленных судовым расписанием. Ни тонуть, ни гореть ему еще не приходилось - это был первый рейс в его жизни.
- Внимание! - голос капитана, усиленный трансляцией, звенел от напряжения. Сработала пожарная сигнализация в одной из кают левого борта нижней палубы. Машине отключить вентиляцию, кормовой аварийной партии разведать причину пожара!
Вентиляция была отключена, и Лошадкин, стремглав выскочив в коридор из каюты приятелей, успел заметить тянущийся поверху густой серый дым. Забежав в свою каюту, он наглухо задраил иллюминатор, после чего выхватил с полки рундука потрепанную книжечку и, лихорадочно прошуршав до странички «Пожарная тревога», вслух произнес двузначную цифру - номер пожарного шланга, которым Лошадкину надлежало действовать. Вздохнув чуть посвободней, он сунул книжицу в нагрудный карман, окинул беглым взглядом каюту и, повторяя заветный номер, вытянул из-под койки спасательный жилет. Пробковый, оранжевого цвета, с надписями названия судна и порта приписки, со светоотражательными полосками и свистком в боковом кармашке. Его моряк должен иметь при себе, прибывая на место сбора по тревоге.
Солидная толпа моряков, сгрудившись недалеко от тягуче дымящей двери, терпеливо ожидала прибытия аварийной партии. Все были налегке. Лениво - просто случай обязывал - кляня неудачное начало рейса, они под шумок курили и в зрительском волнении тянули шеи, высматривая защитные костюмы и противогазы аварийщиков, которые вот-вот должны были мелькнуть стальным блеском в конце коридора.
Но там возник Лошадкин. Со спасательным жилетом через плечо, взъерошенный, он что-то возбужденно бормотал себе под нос. Как знать, может он был сейчас и нужнее тех аварийщиков. Ибо тревожно напрягшаяся толпа дрогнула враз раскатистым хохотом.
- А чемодан-то забыл!
- На меня тоже место в шлюпке займи!
- Ты что там - молитву что-ли шепчешь?!
И Лошадкину бы встать скромненько в сторонку, по возможности не задевая никого угловатым жилетом и своим присутствием, притихнуть. Так ведь нет! Горячо, до красноты на лице и хрипоты в голосе, он принялся доказывать, что делает все грамотно, не то, что они, неучи!
Смеха, понятно, это не убавило. Большинство даже проглядело, как Матвеич, - пожилой сосед Лошадкина по каюте - отчаявшись дождаться подхода аварийной партии, выхватил огнетушитель и, грубо нарушая технику безопасности и попирая правила тушения  пожара  на  судне, проник в злосчастную каюту и ликвидировал очаг - воспламенившуюся от брошенного окурка мусорную корзину.
Но не рассеянный хозяин этой каюты, не замешкавшиеся аварийщики, и даже не доблестный Матвеич, которому, кстати, влетело по первое число от старпома, стали героями дня. Им был Лошадкин. Да разве одного дня - добрый месяц появление его, где бы то ни было - в рыбцехе, в салоне, на палубе вызывало непроизвольный смех. Подколки и подначки сыпались не переставая. Словами: «А что это за паникер по нижней палубе в жилете бегал?», его грамотные действия отметил даже капитан.
Но добил Лошадкина Матвеич. Угощая тем вечером чаем, он, выдержав значительную паузу, открыто улыбнулся:
Ты, Игореха, говорят, так перепугался, что уже и жилет надел.
И, опережая лавину яростных оправданий, совершенно серьезно добавил:
Оно и правильно! В таких случаях, поверь, шлюпки не опускаются, плоты не раскрываются. На жилет только и надейся.
Мог ли Лошадкин на него, раз уже так подведшего, надеяться теперь? Надеяться втайне оставалось лишь на то, что в один прекрасный день по судну вновь разнесутся сигналы тревоги, и тогда он, засунув руки в брюки, равнодушно пройдет - разумеется без жилета! - мимо толпы взволнованных, побелевших наблюдателей.
Но снаряд, как известно, в одну воронку дважды не попадает. А посему Лошадкину оставалось лишь день за днем отвоевывать добросовестным, а подчас и самоотверженным трудом уважение товарищей. Благо, трудяга он был неутомимый. Да и времени было - целый рейс. К тому ж, у морского времени свои законы. Его не хватает порой, чтоб толком выспаться, отдохнуть, оглядеться, но его оказывается более, чем достаточно, чтоб отчетливо разглядеть того, кто рядом. Слишком уж в плотном трении локтя о локоть проходят месяцы труда, да и в быту каждый на виду. Все в конце-концов притрется-перетрется, и всем станет ясно, кто ты и чего стоишь.
Одним прекрасным вечером, когда судно, сбросив усталость морской пахоты, взяло курс на солнечный Лас-Пальмас, Матвеич потчевал Лошадкина бражкой. Не грех выпить кружку-другую после пяти месяцев, прожитых в одной каюте без единого грубого слова - грех не выпить! И памятливый Лошадкин повинился перед старым волком в той, давно забытой уж всеми, промашке.
Эх, Игорек, - веско и обдуманно, как он всегда говорил и поступал, произнес Матвеич, - если бы хоть изредка такие истории не приключались, совсем бы здесь, в море, с ума от тоски сойти можно было. Так что ты еще доброе дело сделал. Не нарушая, - спрятал улыбку он, - устав Морфлота.
И Лошадкин, в мгновенье сбросив тяжелый камень с души, поверил. Без оглядки на правила и расписания. Потому как, если Матвеич говорит - знать так оно есть. Потому как Матвеич плавал, Матвеич знает!