Во сне приснилось сновиденье...

__________________(из копилки «Петрография»)__________________

Прежде, чем раскрыть глубинный смысл «произведённого произведения», то есть очередного шедевра неутомимого Петра Исаченкова-Гордеева, а именно «Метельной серенады», обратимся за пояснениями к дедушке Гуглю, то есть к источнику, который является единственным непререкаемым авторитетом для Петра.
«В самом старом значении серенада – песня, исполняемая для возлюбленной, обычно в вечернее или ночное время и часто под её окном. Этот жанр был распространён в Средневековье и эпоху ренессанса. Истоком такой серенады является вечерняя песня трубадуров (serena). Вокальная серенада была широко распространена в быту южных романских народов. Певец обычно сам аккомпанировал себе на лютне, мандолине или гитаре.» (с)
Но оставим пылких, страстных южан с гитарами и серенадами под балконами их возлюбленных в Испании, Италии, Провансе, и перенесёмся в заваленный сугробами Киев, где в завываниях и свисте метели изощрённый слух Петра расслышал любовную серенаду, которую и попытался изобразить при помощи букв:

«Метель резвится в поле белом,
Всё ласкает, нежит на своём пути;
Ведь она довольна своим делом,
И милей ей в жизни не найти.» (с)

Итак, что мы здесь наблюдаем? Метель, которая, судя по названию «Метельная серенада», по логике (!) должна петь серенаду своей возлюбленной, вместо пения резвится и ласкает на пути всё, что попало, и ей это очень нравится. Чем, кстати, автор как бы намекает на распущенность метели, отсутствие у неё любви и преданности единственной возлюбленной, которая здесь и вовсе не присутствует.

«Кружат, как бабочки, снежинки,
Как чудо звёздочки, пушинки,
Повсюду стелют белую постель,
Качают с ветром дружно колыбель.» (с)

Следующий катрен являет нам замечательные снежинки-пушинки-звёздочки-бабочки, ветер, постель и, неизвестно чью, пустую колыбель, которую они всем скопом качают, но серенад при этом, опять же, никто из них не поёт.

«У берёзы утирают слёзы,
А на любимые сосны, ели
Шубейки белые одели;
Пусть во сне им снятся грёзы.» (с)

А вот здесь начинается самое интересное – утирание слёз «У берёзы»! Ветер со снежинками, «повсюду постелив постель» и дружно покачав колыбель, ни с того ни с сего расплакались «у берёзы» и начали утирать слёзы. Предположительно, себе. Не берёзе же они их утирают, в самом деле! Потому что зимой, да ещё в метель, как всем известно, сокодвижения в берёзе нет, соответственно зимой берёзы никогда не «плачут», так что и утирать им нечего. А когда в середине весны они всё-таки «заплачут», то никаких снежинок и метелей уже и в помине не будет.
Но ведь как-то надо было в тысячу первый раз использовать любимый детьми и графоманами набор рифм «берёзы-слёзы-грёзы».
Но дело даже не в этом. Здесь другая беда – опять никто не поёт серенаду!
Зато строку «Пусть во сне им снятся грёзы» совершенно необходимо перевести на нормальный русский язык, дабы в полной мере оценить весь блеск этой великолепной тавтологии:
«Пусть во сне им снятся сновидения»
т.е. (видения в состоянии бреда, полусна и т. п.), ибо именно такое значение имеет слово «грёзы».

«И под серебристый свет луны
Слышен печальный звон её струны.» (с)

И наконец, «звон струны под свет луны» шедеврально завершает попытку изобразить серенаду, где печальный звон струны (струна, предположительно, принадлежит метели), подразумевает страстную любовную песню «под свет луны», и этот свет, похоже, в данном конкретном тяжёлом случае служит аккомпанементом.
Впрочем, если посчитать, сколько у Петра «Ноктюрнов», «Рапсодий» и прочих музыкальных названий, которые он использует по принципу «А слово красивое!», то такая мелочь, как «серенада» и вовсе не стоит внимания.

Завершить это глубокомысленно-дурашливое исследование серенадописи Петра Исаченкова (Петра Исаченкова 2, Гордея Гордеева, просто Гордеева, Фомы Надёжного и Надёжного Фомы еt cetera, еt cetera...), хочется такими строками:

***
Долой и смысл, и логику долой,
Пыл серенад и трубадуров пенье!
Пока метельная метель мела метлой,
Петру во сне приснилось сновиденье!