Профессор

По редакции информация пронеслась, как ураган Катрина: подпрыгнул даже верстальщик Кудряшов. Обычный и без того сумасбродный распорядок дня был нарушен известием об аресте спецкора Игоря Покрышко. Секретарь Галина так и сказала:

- Игоря посадили.

Поначалу я воспринял это, как шутку. Подумаешь, посадили. Меня, между прочим, тоже как-то винтили. На День города, когда на пьяный бунт массы поднимали революционный шофер и подозрительный актер театра. Меня схватили за компанию. Даже в морду дали. Правда, потом извинились. Собственно, поэтому изначально значения словам об аресте Игоря я не придал.

Как всегда, зашел к сисадминам. Выпили по маленькой, выкурили по сигарете. Взъерепененный Саша Парков рассказал последние новости из мира IT-технологий. Какой-то  клерикальный студент выдумал гаджет для виртуальной исповеди. Работает он так: богобоязненный мирянин, скажем, во время поста съел что-нибудь запретное или выругался матом, тут же достал смартфон, зашел в приложение и начал исповедоваться. Единственный минус - «на проводе» редко оказывается личный духовник. Они там как-то ротируют график дежурства. В общем, на чью смену попадешь, тот грехи и отпустит.

- Моя бабушка вообще на гаджете помешалась, - сказал Парков. - Когда я ей показал, она начала звонить и по разным пустякам. Как-то со священником обсуждала порядок компенсации коммунальных платежей ветеранам труда. Говорит, как богу душу излила. Райское облегчение.

В коридоре встретил Машу.

- Тебя, Горелов, я смотрю, вежливости жизнь не научила, - сказала он и посмотрела на меня укоризненно.

Я быстро начал перебирать в голове, где мог накосячить. Вроде бы все было вполне себе прилично, даже по-джентльменски. Дверь в подъезд открыл, пропустил вперед. Подал руку, выходя из лифта.  В этот вечер не пил водку, что уже равнозначно абсолютному уважению к женщине. Где же я допустил просчет? Впрочем, Маша не дала мне умереть от агрессивного флэшбека.

- Ты когда-нибудь прекратишь сбегать посреди ночи? Мне надоело просыпаться одной, Горелов!

Ага, вот оно что.

- Так я же на редакционное задание, котенок. Лосев позвонил, ты же знаешь, для него личного времени не существует. Еще тот буржуй. А ты так сладко спала. Короче, я не решился тебя будить.

Маша приняла вид человека, которому только что впервые рассказали шутку в передаче Аншлаг.

- Горелов, ничего более идиотского ты, конечно же, придумать не мог.

- Ты меня недооцениваешь.

- Было бы за что ценить.

- Я веселый и лиричный.

- Ты идиот.

- Согласен.

От продолжения семейного конфликта спас Кошкин. Как обычно, он несся куда-то сломя голову, и, ничего перед собой не замечая, задел Машу. Вся кипа бумаг разлетелась из ее тонких ручек, как секретные подписки от осведомителей Штази после крушения Берлинской стены.

- Кошкин, твою мать! - закричала она.

Но Кошкин, не обращая внимание, пронесся дальше.

Я хотел помочь Маше собрать бумаги, но она не позволила.

- Иди, не беси меня!

Немного потоптавшись на месте, я с облегчением пошел к своему рабочему месту.

На полпути с курса меня сбил голос редактора.

- Горелов, срочно зайдите ко мне!

В кабинете Лосева сидел какой-то размытый, будто опцией из фотошопа, человек. Он обладал такой неприметной внешностью, что, если бы мы жили в 80-х, я бы не ошибся: КГБ. Но в этот раз я ошибся. Тем паче, что нынче и не восьмидесятые.

- Познакомьтесь, Иван Карлович, - представил Лосев размытого человека. - Член исполкома Партии.

«Господи, этого еще не хватало», подумал я, и сел рядом с ним. Тот кивнул и как-то грузно посмотрел на меня. Стало неловко. Я закурил.

Лосев снял очки, протер их и положил рядом с пресс-папье.

- Горелов, - начал он тяжелым голосом. - Я, конечно, понимаю, сейчас, наверное, не самое удачное время для серьезного разговора — ты был близок с Покрышко и наверняка уже выпил...

Ну, насчет последнего он был точен, а вот с Покрышко я был близок лишь в известной степени. Опять же, пару раз выпивали в одной компании. Он рассказывал мне о своих творческих муках. Как-то Покрышко попросили заняться для Партии подготовкой к избирательной кампании на муниципальных выборах. То ли он не так понял задачу, то ли реально решил стать диверсантом. Он скрупулезно изучил все данные ЗАГСа о недавно умерших жителях города, после чего разослал по их адресам поздравительные открытки: «Уважаемый Иван Иванович, я кандидат такой-то такой-то на вашем округе. Разрешите мне поздравить Вас с этим светлым праздником, Вашим юбилеем! Крепкого Вам здоровья и кавказского долголетия! Ваш, такой-то такой-то. Жду Вас на выборах!». Естественно, Покрышко из избирательного штаба тут же выгнали, а партийным функционерам эта «акция» стоила потери нескольких мест в городском собрании. Сам Игорь особенно не отчаивался. Пошел работать в газету. Но, разумеется, его природная склонность к феноменальности не давала ему работать в обычном режиме. Спустя некоторое время в «Городских курантах» периодически начали появляться сенсационные новости о поставках местным заводом сверхсовременных поездов, уже востребованных в странах Ближнего зарубежья, и нечеловеческих темпах развития экономики в исторически депрессивном и дотационном регионе. Более того, Покрышко несколько раз отправлял в отставку вице-губернатора Ильина, который уже более 10 лет был на пенсии и жил в Спрингфилде, штат Иллинойс. Когда  факты откровенной лжи начали вскрываться, Игорь каким-то до сих пор никому неведомым образом сумел убедить редактора, что его безжалостно подставила выпускающий редактор — тихоня Пенина. На суде над несчастной женщиной (в нескольких случаях публикации Покрышко признавались судом клеветническими), Игорь, получивший повышение и ставший редактором отдела расследований, выступал главным свидетелем обвинения. Об этом он рассказывал с гордостью: «Я никому не позволю измываться над незыблемыми и святыми принципами журналистики».

Собственно, это практически все, что я знал об этом человеке. Но фактическая сторона вопроса меня все же заинтриговала  - все-таки его арестовали. «Нужно потом будет узнать, что он натворил», пометил я в своей голове и приготовился дальше слушать редактора. К тому же разговор, по всей видимости, не предвещал для меня ничего хорошего.

- Чего скрывать, оба мы с вами не гении, Артемий Павлович, - зачем-то брякнул я.

Размытый человек усмехнулся. Лосев посмотрел на меня с удивлением.

- Горелов, вы это сейчас к чему?

- Да так, брякнул к слову.

- У вас все так - «к слову», Горелов. Вы зачем вот это самое «к слову» опубликовали в своей последней статье о патриотическом воспитании молодежи? Зачем посрамили партию?

В последней статье рассказывалось о партийном проекте «Семейные ценности». Главный герой — Партия, которая повсеместно устаивает встречи с подрастающим поколением, «бросает все силы на воспитание морально и нравственно здоровой молодежи, не под стать неолиберальной западной демшизе». «Семья — это не только ячейка общества, здоровая семья — это залог стабильности государства. Это понятно каждому идиоту в мире», - приводились в публикации слова одной из бывших партийных шишек.

- Вы вот зачем его вообще сюда приплели? - возмущенно спросил Лосев. - Вы же знаете, что Вадим Топоров, как бы так выразиться, не совсем тот человек, который должен выступать в роли комментаторов — правильно я говорю, Иван Карлович?

Лосев заговорщически посмотрел на партийца. Тот подтверждающе кивнул.

Я удивился:

- Вы же мне сами говорили, Артемий Павлович, что, мол, «заколебали ненадежные элементы, нужно их изобличать повсеместно, в Партии этому будут только рады». Ваши же слова!

Партийный функционер удивленно взглянул на Лосева. Лосев поморщился.

- Я вас не просил писать об этом, Горелов. Тем более в одном материале с молодежным проектом. А вы что сделали? Вы только посмотрите. «К слову, сам Топоров не так давно попал в эпицентр скандала. Он был уличен в банных посиделках со своими подчиненными — замужними женщинами при интимных обстоятельствах. До сих пор Топоров считался добропорядочным семьянином, активно и идеологически выверенно воспитывавшим двоих прекрасных дочерей. Сейчас он лишен ключевого поста в Партии, так как таким «семьянинам» не место среди патриотов». Что это такое?! - воскликнул Лосев, закончив цитату моего материала.

Тут уже замялся я.

- Ну, как что, изобличаю ненадежный элемент. Разве не видно?

- В том-то и дело, что видно. Видно, что вы идиот, Горелов.

- Где-то я это уже слышал, - пробурчал я.

- Что?!

- Виноват, говорю, Артемий Павлович. Больше не повторится.

Лосев немного смягчился:

- Ладно. С этим мы еще разберемся. А пока, тут вот Иван Карлович принес материалы к выступлениям первых лиц региона к митингу в честь присоединения Крыма. Напишете позитивный репортаж. Какая радость, какой восторг, тысячи жителей города с гордостью вышли на мероприятие, они осознают себя сопричастными к этому историческому событию, благодарны президенту и Партии за это волевое решение, возвращающее страну на Олимп мировых сверхдержав, и все такое.

- В смысле, все такое? - переспросил я.

- Горелов!

- Понял. Вопросов нет.

Редактор, немного помолчав, добавил:

- И никакой самодеятельности. Чтобы не как в прошлый раз, когда вы зачем-то приплели своего гомосека с украинским флагом. Это надо было додуматься до такого! Возмутительно!

- Крайне возмутительно, - согласился партиец, покачивая головой.

- До чего до такого-то, Артемий Павлович! - не сдержался я. - Он же пришел проявить солидарность, мы вместе, мы один народ и так далее. Всю жизнь с украинцами нога в ногу шли. Он же тоже рад был!

- Горелов, не бесите меня. Его посадили на 15 суток! Не помните случайно за что? Кто «москаляку на гиляку!» кричал?

- Подумаешь, перенервничал человек. С каждым бывает. Вон Ястребова тогда председателя горсобрания «пидерастом» обозвала, так тот ее заместителем сделал...

- Так, мы закончили! Пишете позитивный материал. Все радовались, все высказывали единогласную поддержку курсу правительства, все пели Вику Цыганову. Вы поняли?

- Понял.

- Ну все, идите.

После разговоров с редактором на меня всегда нападала грусть. Если быть точнее — хотелось выпить. Я пошел к Кошкину.

Застал его на своем рабочем месте. Вернее, он сидел под столом.

- Кошкин, - говорю, - ты зачем под столом сидишь?

В этот миг раздался глухой стук. Как будто черенок от лопаты о доску шмякнулся. Тут из-под стола вылез Кошкин, держась за голову и с искривленной физиономией.

- Горелов, тебя стучаться не учили? - прошипел он.
 
- Когда редактором станешь, буду стучаться, - ответил я. -  У тебя что-нибудь есть?

Кошкин высокомерно взглянул на меня.

- Обижа-а-ешь, - протянул он и достал из ящика бутылку коньяка. - На донышке, правда.

- Ничего, - сказал я. - Давай сюда.

Я допил коньяк. Кошкин протянул мне ломтик засохшего лимона.

- Ну что, про Покрышко уже слыхал? - спросил он.

Я ответил, что кое-что слышал, но подробностей не знаю. Тогда Кошкин принялся мне рассказывать все, что он успел разузнать. Это было его отличительным качеством. Профессиональный собиратель слухов и сомнительных историй. «Лучше бы так работой занимался», - как-то сказала ему Маша. Он ответил что-то вроде — «не учите меня готовить омлет. Это дело стиля». Спорить с ним было бесполезно. Кошкин блестяще владел приемами эристики и поверхностно изучал логику.

Как выяснилось, Игоря Покрышко отправили в командировку. Он прекрасно знал, что это не просто намек, а реальный повод. Поэтому подготовился основательно: взял с собой три бутылки «Финляндии», немного бутербродов из привокзального кафе и, на всякий случай, прихватил из бара гренки с сыром — попросил завернуть.

Поездка предстояла долгой, в поезд его погрузили в бессознательном состоянии.

Проснувшись наутро, Покрышко обнаружил, что довольно трезв, а это для командировки состояние крайне противное. Когда ехать долго, есть всего два варианта улучшить себе жизнь: найти хорошего собеседника или хорошенько выпить. Если удастся совместить оба эти варианта, поездка станет восхитительной. Игорь об этом знал. Водка еще оставалась. Стало быть, необходимо найти недостающую деталь — человека.

Впрочем, искать его и не пришлось. В купе постучались и в открывшуюся дверь заглянул проводник:

- Прошу прощения, тут вот человечку места не хватило. Вы не согласитесь его приютить на пару часиков, а там я что-нибудь подыщу?

Покрышко расцвел. На пороге стоял старичок слегка за шестьдесят, немного сутулый, в сером плаще, в шляпе, в старых советских очках и с крючковатым носом. «Ага, интеллигент, значит — собеседник что надо, пронеслось в голове у Игоря.

Через полчаса они уже допивали вторую бутылку «Финляндии». «Интеллигент», его звали Сергеем Тихоновичем, с жадностью запихивал в рот бутерброд, кивал головой и постоянно, шмыгая носом, повторял:

- Претенциозно, довольно претенциозно.

Он жил в Иваново, преподавал эстетику в местном университете. Имел ученое звание профессора. Сейчас ехал в Санкт-Петербург к родственникам. На вокзале его обчистили местные карманники. Вытащили даже паспорт.  Поезд уже отходил, поэтому заявить в полицию об утере старик решил по приезду. В вагон он проник, «договорившись» с проводником. Причем, как он признался, дать деньги незнакомому мужчине для него было особенно сложно. «Я готов несколько ассигновать вам», - в конце концов сказал профессор, протягивая банкноты. «Ты, дед, мне тут концертов не устраивай. Если такой, сиди и помалкивай, тут тебе пока не Европа», - взяв деньги, с неприязнью ответил проводник. С Игорем он вел себя скованно, время от времени посмеивался, прикрывая рот рукой. В свою очередь Игорь чувствовал себя вполне комфортно.

- Я тебе, Тихоныч, так скажу. В современной живописи я почти не разбираюсь. Более того, я не сведущ в импрессионизме. Смотрю на картину, вижу — мазню. Одним словом, безобразие, - говорил он.

- Претенциозно, довольно претенциозно, - кивал старик. - Вы, Игорь Андреевич, удивитесь, но безобразность — это один из приемов выделения прекрасного. На фоне безобразного горбуна, мы, например, чувствуем весь шарм молодой цыганки, а ветхость крестьянских лачуг выявляет божественную красоту природы.

Игорь смеялся и охотно говорил:

- Отличный ты мужик, Тихоныч! Я вот сейчас тебя совершенно понимаю. Я, конечно, не ангел, но, бывало, остается у меня последняя сотня, я заряжаю шаурму у Артурчика, беру банку пива и разливаю ее в три пластиковых стаканчика, угощаю местных завсегдатаев, — ни классов, ни приличий. Безобразность показывает широту моей души.

- Давайте лучше выпьем, Игорь Андреевич, - вздыхал профессор.

Через пару часов водка кончилась. Игорь предложил скинуться. Когда полез в сумку за бумажником, обнаружил, что он пропал.

- Твою мать! Все командировочные просрал! - выругался он. Покрышко начал сумбурно вспоминать, куда могли деться деньги, но память как будто отрезало. Тогда он взглянул на старика. - Есть деньги?

Сергей Тихонович порылся по карманам и выложил на стол все, что было. А было 700 рублей с копейками.

- Мда, этого мало, - задумчиво проговорил Игорь. - Телефон есть?

Профессор достал из кармана старенький кнопочный аппарат.

- Вот, - сказал он.

- Ну, еще рублей пятьсот. Это уже что-то, - рассуждал Игорь сам с собой. - Ладно, давай сюда.

Поезд приближался к станции. Покрышко взял телефон и деньги и вышел на перрон. Через десять минут он вернулся с двумя бутылками мутной жидкости — купил у местной самогонщицы, - пакетом беляшей и пластиковой бутылкой лимонада.

- Ну, все отлично, Тихоныч. Продолжаем, - сказал он, присаживаясь на место.

Поезд тронулся. Через минуту постучался проводник, хотел забрать старика, мол, нашел друге место. Но Игорь ответил, что в этом нет необходимости.

- Слушай, Тихоныч, а ты вообще куда едешь? 

Профессор сидел, прислонившись щекой к стенке купе. Шляпу он не снимал, она слегка сползала набок. На лацканах старенького коричневого пиджака скопились крошки. Старик, расплывшись в улыбке, слегка запинаясь, проговорил:

- Санкт-Петербург.

Повисла пауза. Затем затем Игорь начал смеяться. Профессор, глядя на него, тоже развеселился.

- Дурак ты, Тихоныч, поезд-то на Краснодар идет, - спустя минуту сказал Покрышко.

Профессор сначала не расслышал, но после того, как Игорь повторил, замолк. На его глазах появились слезы.

- Как, твою мать, так, - покончив с интеллигентностью, прошептал старый профессор.

Оставшуюся часть пути они пили молча. Профессор продолжал шмыгать носом. Но темпов не сбавлял.

Наутро Покрышко принял волевое решение провалить редакционное задание. Не ехать в Сочи, остаться в Краснодаре, навестить мать. А заодно захватить с собой отчаявшегося профессора. «Там решим, как тебя отправить в Питер», - выпив на дорожку, сказал Игорь.

Его мать жила в частном доме в поселке неподалеку от города. До туда добирались на попутках. Всю дорогу допивали оставшиеся запасы самогона. Грубо говоря, трезветь времени не было. Машина остановилась у обочины проселочной дороги. Из нее вышли два покачивающихся путника. Игорь был в рубашке, застегнутой на две пуговицы,  куртку держал в руке. Профессор плащ не снимал принципиально. Шляпа сидела, как на Лаврентии Берии.

Проходя вдоль покосившихся домиков, Покрышко активно жестикулировал и о чем-то рассказывал Сергею Тихоновичу. Тот не слушал, все больше клевал носом. Дойдя наконец до дома с зеленым забором, Игорь поднял щеколду и повел профессора к веранде. Не успели они подняться на порог, как дверь распахнулась.  В проеме показалась Клара Георгиевна.

- Это что за урод? - не здороваясь, спросила она.

- Мама — это Сережа. Он погостит у нас, - ответил блудный сын и, минуя мать, ничего больше не говоря, двинулся внутрь, затаскивая с собой совсем уставшего профессора. Внутри оба они завалились спать.

...Когда Игорь проснулся и подошел к окну, он увидел, что в огороде кто-то орудует тяпкой. Голова человека была покрыта белой кепкой, одет в оранжевую манишку, ту самую, которые носят дорожные рабочие. Из-под кепки торчал крючковатый нос.

- Мама, что это такое там в огороде? - позвал мать Игорь.

В комнату с тарелкой борща вошла Клара Георгиевна.

- Мне огород надо выполоть, а твоего, извиняюсь, знакомого кормить надо. Вот пусть поработает. Я дармоеда просто так содержать не собираюсь.

- Но он профессор, попал в тяжелую жизненную ситуацию, - попытался вступиться за Сергея Тихоновича Игорь.

- Я, после того, как твой отец сбежал, уже двадцать лет в тяжелой жизненной ситуации. Садись ешь, - сказала мать, потом добавила: - Лёха звонил, просил тебя, но я не стала будить. Пить пойдешь?

- Разумеется, - ответил Игорь. - Я Сергея Тихоновича с собой возьму.

- Об этом не может быть и речи. Путь работает,  - отрезала мать. - Я ему налью. Без мотивации не останется. Кстати, в дом я его больше не пущу. Будет спать в сарае. Вполне возможно, он мочится.

- Мама!

- Что мама? Поел — вали давай!

Игорь ушел к друзьям и вернулся только через неделю. Все это время Сергей Тихонович работал у его матери. Оба они не просыхали. Игорь от веселья, Сергей Тихонович — от безысходности. Между тем с каждым днем соседи все чаще стали обращать внимание  на загадочного работника. Однажды кто-то из местных увидел, как вечером профессора запирают в сарае на ключ. По селу пошли слухи, что сын тети Клары работает кем-то вроде современных работорговцев, а человек в оранжевой манишке — достался ему в качестве бонуса за хорошую работу. Через какое-то время в село стали наведываться посторонние люди: двое мужчин с барсетками пытались заговорить с Сергеем Тихоновичем, но мать Игоря их отогнала.

Через день профессору помогли бежать.   А Игоря, после недельного запоя, на подходе к дому  задержали сотрудники уголовного розыска.

Задержание проходило, как в голливудских фильмах. Наехало несколько машин. Игорь пытался сопротивляться. Прыгнул в грядку и кричал, что у него граната. После первого выстрела в воздух он поднялся с поднятыми руками и сказал: «Не стоит горячится, господа, все мы люди высокой духовности». «Руки за голову, сука! Лежать!» - последовал ответ. Потом, правда, фразу Игоря процитировали все краснодарские СМИ. Покрышко было предъявлено обвинение в незаконном ограничении свободы и краже телефона, его поместили в СИЗО. Сергей Тихонович дал на него показания, после чего старика отправили в Иваново. Мать Игоря, которую тоже пытались привлечь к ответственности, также дала показания против сына. «Игорь — алкоголик и авантюрист», добавила она собственноручно в протоколе.

- Да, жалко его, - сказал я Кошкину, когда он закончил свой рассказ.

- Я тебя умоляю, Горелов, такие нигде не пропадут. Ну, бывай. Мне еще работать надо.

Через неделю мне пришло письмо: «А.У.Е. Жизнь ворам! Дима, дорогой, приветствую! Наверняка ты уже знаешь, что я сейчас нахожусь в несколько стеснительных обстоятельствах. Более того, я в тюрьме. История нетривиальная, я почти что современный Рахма Мансур. В общем, я хочу сказать, что твой долг в триста рублей я тебе прощаю. Вместе с тем, прошу тебя по возможности «подогреть» меня сигаретами и кофе. У меня все хорошо. Изучаю биткоины. Обнимаю. P.S. На днях читал статью Паровозова. Передай ему, что он подлец».