Что-то вроде родословной

         из сборника «Мой папа».

                *То немногое, что я помню.

        Папины родители – мои дедушка и бабушка – родились и всю жизнь прожили в деревне. Папа своих родителей очень любил. Я никогда не слышала, чтобы он сказал о них что-то неуважительное, чтобы он обратился к ним непочтительно.

        Называл он их только «папочка» и «мамочка». Странно и трогательно было слышать такие нежности от человека деревенского, прошедшего две войны и много лет проработавшего в «органах».

        При любой возможности папа навещал своих родителей, кроме того, один раз в два-.три года мы всей семьёй ехали к ним в отпуск. Если родители говорили: «Едем в отпуск», это означало только одно: «Едем в деревню к бабушке и дедушке». Никаких вариантов.

        Однажды папа привозил бабушку и дедушку к нам, в Таджикистан. Им у нас понравилось, но они целыми днями не знали, чем заняться. В один из дней того их приезда, когда никого из нас дома не было, зазвонил телефон. Он звонил очень долго, бабушке надоело слушать звонки, она взяла трубку и сказала: «Не звони, хозяина дома нет». Сказала на татарском языке, а потом положила трубку, не на рычаг, а рядом с аппаратом. Соединение тогда было не автоматическое, а через коммутатор, телефонистка не поняла ничего, решила, что кто-то хулиганит и отключила линию. Долго потом смеялись, вспоминая.

        Бабушку с дедушкой я помню достаточно хорошо, хотя не могу сказать, что я их очень любила, или, наоборот, не любила, потому что, навещая их часто, я мало общалась с ними. Бабушка по-русски практически не говорила, даже наши русские имена она произносила с трудом. Например, меня она называла «Нотша», и часто ворчала на папу, что у него русские дети. Папа отшучивался: «Так надо».

        Бабушка была строгая, неулыбчивая, я её даже побаивалась. Невысокая, худенькая, лицо и кисти рук загорелые, словно задубевшие на солнце, а тело под одеждой белое, нежное, как у младенца. Она всегда одевалась одинаково – по татарско-деревенской моде для бабушек – длинное платье, с длинными рукавами, жилетка или кофта, седые волосы покрыты платком, повязанным по-татарски – два соседних угла связаны узелком под подбородком, оставшиеся два угла свободно свисают по спине. Именно так принято было покрывать голову. Никаких хиджабов никогда в Татарии не носили, мода эта пришла из арабских стран, где низко повязанными платками защищали лицо и шею от песчаных бурь.
 
        Дедушка знал русский язык лучше, чем бабушка. Говорил он непривычно, использовал старинные слова. Мне это казалось, как бы сейчас сказали, прикольным. Например, если бабушка ворчала на него, он улыбался, подмигивал мне и говорил: «Ворчит моя старуха», и это звучало совсем не грубо, даже ласково.
 
        Однажды я заболела, он гладил меня по голове заскорузлой своей ладонью и вздыхал: «Хвораешь, внучка?»

        Именно так – не болеешь, а хвораешь. Мне было приятно это слышать, честное слово. Дедушка казался мне очень симпатичным. Был он худощавый, жилистый. Лицо у него было совсем не крестьянское, и не татарское, в моём понимании, конечно. Он был похож, скорее, на еврея. Нос такой крючковатый.

        Запомнился он мне в старой выцветшей гимнастёрке навыпуск, без ремня, в брюках-галифе – наверное, донашивал за папой его форменное обмундирование, материал ведь качественный был.  На улице он ходил в шляпе. Наверное, тоже донашивал за папой или бабушкиным младшим братом -  учителем. Дома дедушка шляпу снимал и надевал на голову татарскую круглую шапочку, кажется, она называется тебетей. Дедушка был очень спокойный и малоразговорчивый. Ни разу не слышала. чтобы он кричал, ругался.

        С бабушкой они, как мне казалось, даже не спорили никогда, понимали друг друга без слов.

        Дедушкиных родных я никогда не видела. Бабушкиных видела - мы и в гости к ним ездили, знали её сестёр, брата, племянников.
 
                *Про бабушку и её родных.

        Бабушка была в своей семье старшей дочерью, звали её Мамдуха. Имя мне вначале очень не нравилось, казалось неблагозвучным, а сейчас, наоборот, очень нравится. Жаль, что такие имена сейчас почти не встречаются, тем более и перевод очень красивый — восхвалённая, воспетая, прославленная. Насколько я знаю, родилась бабушка в 1896 году.

        Одна из её сестёр, Минафа, младше на 7 лет, жила после замужества в Таджикистане. Как она попала в Таджикистан — это целая история.
 
        Муж её был родом из Ленинабада (тогда назывался Ходжент). Он рано осиротел, родственники, у которых жил, чем-то обидели его, и он, ещё подростком, ушёл от них, а потом попал в Россию. Принимал участие в революции, воевал в армии Будённого. Когда  он получал в России паспорт, ему изменили имя — назвали его русским именем Аким, посчитав, что имени Хаким не бывает. Все его дети были по отчеству Акимовичи, и это вызывало много вопросов у окружающих, возникали смешные ситуации.

        Когда Аким (Хаким) вернулся в Ходжент, родственники его не приняли — в русской одежде, в будённовке, имя русское, в голове вообще ветер свободы гуляет — не правоверный, а настоящий кафир (неверный, немусульманин). Вновь он разругался с родственниками, и вновь ушёл от них, на этот раз навсегда, до конца жизни он ни разу не приезжал в родные места.

        Судьба забросила его в Чарджоу, трудился на хлопкоперерабатывающем заводе, рабочим. В это же время в Чарджоу попала сестра бабушки Минафа — она приехала из Татарии на текстильную фабрику, ткать атлас. По каким-то причинам фабрика не работала, деньги у Минафы закончились, возвращаться домой было не на что. Какой-то знакомый посоветовал ей выйти замуж, представил ей на выбор трёх женихов. В их числе оказался Аким (Хаким) Мирисматов, его и выбрала Минафа.
Вот так они поженились — без калыма и разных феодальных пережитков.
 
        Незадолго до войны направили Акима-Хакима на работу в Кировабад, на самой границе с Афганистаном (сейчас называется Пяндж). Оказался он талантливым садоводом, селекционером, мичуринцем, занимался выведением новых сортов. Потому и на войну его не взяли — дали бронь, посчитали, что в тылу он принесёт больше пользы. Здесь, в Пяндже, они с Минафой прожили всю жизнь, в мире и согласии.

        Уже после смерти, в день столетия, Мирисматову присвоили звание «Почётный гражданин города», за заслуги в благоустройстве и развитии Пянджа.

        Родилось у них 5 детей — 3 сына и 2 дочери. Мы общались с ними очень тесно, ведь мы жили недалеко друг от друга, во многих рассказах я пишу о них, об их родственниках, общаемся и сейчас.
 
        Другая сестра, Сабиля, младше на 15 лет, жила в Башкирии. Я помню, что мы однажды гостили у них. У неё было трое детей — два сына и дочь. С дочерью мы подружились, переписывались. Сын старший, кажется, был не совсем благополучный, хулиганистый, он был старше нас, поэтому я плохо помню его.

        Ещё у бабушки был брат, Мингарай, младше её на 17 лет, у него было трое дочерей, жена у него была русская. Жили они тоже в Башкирии, он работал учителем.  Мы звали его дядя Гриша. Это был очень хороший и интересный человек, они с папой дружили как братья, а не как дядя с племянником, ведь разница в возрасте была небольшая. И три его  дочери были тоже почти нашими ровесницами, много было общего. Очень жаль, что сейчас мы совсем потеряли связь с ними.

                * Про дедушку.

        Дедушку звали Хаджиахмад, он был немного моложе бабушки. Про дедушкиных родственников я ничего не знаю, даже не слышала о них ничего. Возможно, он был сирота, возможно, вообще из других мест. Знаю только, что был он очень беден, и это было серьёзным препятствием в создании семьи. Не из-за калыма, калым (выкуп за невесту) в Татарии уже не платили в те годы. Но кто же отдаст дочь за бедняка.
 
                * Как поженились дедушка и бабушка.

        Бабушкина семья была зажиточная и религиозная. Один из их близких родственников, очень благочестивый и верующий, совершил Великий Хадж в Мекку. Дочери молитвы знали, и хозяйству были обучены, но были совсем некрасивые. Как ни странно, некрасивы были именно дочери, а брат был вполне даже симпатичный. Вот почему бабушка, по меркам тех лет, слегка засиделась в невестах. Дедушка к ней посватался и получил согласие.

        Получается, поженились они не по любви, а по расчёту, но ведь браки совершаются на небесах. Бабушка оказалась разумной хозяйкой и хорошей женой, дедушка был трудолюбивым и имел покладистый характер. Были они великие сельские труженики, всю свою жизнь проработали в колхозе, в Татарии. Построили свой дом, вырастили троих сыновей и дочь, прожили мирно и счастливо почти 50 лет и умерли в один год, пережив друг друга совсем ненамного.

                *Папа, его сестра и братья — мои дяди-тёти.

        Папа был первенцем, долгожданным и любимым, его назвали Хаджимухаммад, но при выдаче документа деревенский писарь записал его имя коротко – Хазий.

        Моя старшая сестра говорила, будто слышала от кого-то из родственников, что папа родился «в рубашке», и «рубашку» эту бабушка хранила на чердаке.

        Первенец родился в тяжелое время, в 1919 году, и очень долго оставался единственным ребенком – сестра папина младше его на девять лет. За эти девять лет дети у бабушки рождались, но не выживали, высокая была детская смертность в те годы.

        Папа переболел, кажется, всеми болезнями, пока рос, но выжил. То ли молитвы материнские спасали, то ли любовь молодых родителей и забота о первенце, то ли «рубашка» оберегала, то ли Ангел-хранитель, посланный в награду праведному родственнику, совершившему Хадж, а, скорее всего, все вместе взятое, да плюс необычайно упорный характер мальчишки.

        Уже будучи подростком, он переболел черной оспой, после оспы осталось несколько памятных отметин на красивом, совсем не по-крестьянски изящном лице. Но, в конце концов, для мужчины это не самое страшное – главное, выжил.

        Папину сестру звали Зайтуна, родилась она в 1928 году, мы её называли тётя Зоя. Тётя Зоя вышла замуж после войны и жила в городе. Выбраться из деревни ей помог папа. В те годы паспортов у колхозников не было, уехать из колхоза было невозможно. Если нужно было выехать в отпуск, на лечение председатель выдавал справку, но срок её действия был ограничен - обычно месяц. Когда папа уже работал в Таджикистане, он, благодаря своей должности, смог  сделать ей паспорт, когда она приезжала к нам в отпуск. Тётя Зоя жила в райцентре, недалеко от бабушки с дедушкой. У неё было три дочери, почти наши ровесницы.

        В 1932 году у дедушки с бабушкой родился ещё один сын, назвали его Мавлюдбой, дядя Миша. Дядю Мишу папа после войны перевёз к себе, в Таджикистан, помог получить образование, устроиться. Дядя Миша жил недалеко от нас, в Узбекистане, работал мастером на руднике. У него тоже было три дочери, и тоже почти наши ровесницы. Он навещал нас очень часто, пока папа был жив.

        И, уже перед войной, в 1940 году, родился Файруз, или дядя Федя. Дядя Федя, самый младший, остался в деревне, с родителями, как и положено в мусульманских семьях. Он не очень удачно женился, всегда обижался на то, что его не вывезли из деревни. Он умер рано, его жена и дети после его смерти уехали, связь с ними потеряна.
 
        Вот ещё забавная такая деталь. У папы фамилия АхмадЕев, у его сестры — АхмадИева. Ну, это бывает и с русскими фамилиями, когда путают буквы. Отчества у них — Зарипович, и Зариповна. Зато у двух остальных братьев — наоборот, фамилии Зариповы, а отчества — Ахмадиевичи. Те, кто хоть раз сталкивался с татарским делопроизводством, не удивятся. В одном случае фамилию детям дали по имени отца, а отчество по фамилии отца, по-мусульмански. А младшим братьям фамилию дали по фамилии отца, а отчество по имени отца — уже по-советски. Вот и доказывай потом, что все — родные братья и сестра, одна семья.

        Семья была очень дружная, авторитет папы был велик, слово его всегда было решающим. Так было, пока все были живы, и, казалось, так будет всегда.

        После смерти бабушки и дедушки мы уже не ездили в отпуск в деревню. Но переписывались и поддерживали связь, пока папа был жив. Со смертью папы всё как-то понемногу развалилось. Этому немало поспособствовал и развал страны — письма не доходили, доехать невозможно стало. Все стали вдруг жить в разных государствах, возникла куча проблем, возраст, болезни.

        Году, наверное, в 1996 мне с сыновьями удалось заехать на один день к тёте Зое. У неё в это время гостила младшая дочь, моя двоюродная сестра. В тот приезд мы навестили маминого младшего брата. Мне хотелось показать сыновьям, где выросли их дед и бабушка, познакомить с родственниками. Один день — это так мало. Мы тогда не смогли заехать в деревню, и я очень жалею, что не  повидали дядю Федю и его семью - кто мог знать, что больше такой возможности не будет никогда.

        Раза два навещал те места мой дядя Карим из Таджикистана, он проехал по местам, где родилась их мать, Минафа, собирал старушек на молитву, по обычаю, в мечети заказывал жертвенный обед.
 
        И всё же наладить устойчивую связь не удалось.
 
        Это плохо — надо поддерживать родственные связи. Если, как говорят, один благочестивый родственник спасёт души девяти родных, логично было бы предположить, что один грешник способен погубить души девяти родных. Может быть, оказав вовремя поддержку, помощь, мы смогли бы предотвратить множество неприятностей, а мы часто даже не знаем о существовании наших родных. Это неправильно, так не должно быть.
 
        Жаль, что мы понимаем это поздно, когда трудно, а иногда невозможно что-то изменить.