Жребий
- Да для жены или любовницы, если есть таковая. А для кого собственно. А там, ну там, сделаем шикарный вид. Лучше чем было. Ну, так какой?
- Никакой. Если они настоящие то поймут, что ли. Сдались им мои. Когда?
- Завтра.
- Значит завтра.
За неделю до этого ты заказываешь очередь на обычное обследование. Что-то, как говорится, хорошему танцору мешало. На пару минут заскочить собираешься. А тут вон оно как.
- Знаешь, приди снова, парень. Когда удобно. То есть в ближайшие дни, то есть завтра.
И тебя встречают уже эти двое. Почтенные профессора. Щупают. Делают тебе немного хорошо. Командная слаженость. Эмоции не их конёк. И дают время, вернее не дают. Потому что срочно. И уговор: ты не сбегаешь, не отказываешься, не скрываешься.
- Завтра.
- Значит завтра. Операция - такое дело. Ты основной участник, парень, без тебя ну никак.
Сегодня зайти в банк. Особый. Банк, где надежды больше чем во всех банках мира. Банк медицинского центра. Ты там встречаешь ожидающих чуда. Среди них две женщины. Пара. Они получили разрешение. И им выдали пробирку. Одна из них, бережно, как только может делать это мать, приняла её, прижала к груди, к раскрытому вороту, прикрывая рукой. От бед и от невзгод. Потому, что по-иному мать и не может. Вы же согласны? А свободной рукой она взяла за руку свою половинку и они пошли. К палате. Они ждали ЭКО. «Удачи, ребята». А ты? А тебе надо успеть оставить себя. В трёх пробирках. Мало ли что. А так, ты останешься, в любом случае. Ведь мячики-протезы не предлагаются просто так. За тебя взялись. Это понятно. Не отпустят. Найдут. Да и ладно. Тебе 38. Как он сказал? Последний вагон. Ты успел на последний поезд и вскочил на подножку последнего вагона. Удача, каких мало.
Хорошие люди. Они есть. Они возникают ниоткуда и уходят в никуда. Но когда ты в одном из кругов, их есть. Они не паникуют. Они и в пожаре и при наводении найдут выход. И скажут нужные слова. Пусть даже это слова молитвы. И мы, никогда не знавшие Бога, вдруг находим его. За поворотом. По блеску глаз. Или это нервы. Нет никакого Бога. Это невозможной чистоты свет. Свет. Вот и всё. А кто не верит в свет? А если Свет есть, то и… 38 - это вам не, 38 это, скажу вам, ещё те злостные цифири. Они такие живые, они такие задорные. Им хочется дорасти до высот, с отметкой 80 например. А почему бы и нет.
Ты за столом один. Никого. Тишина. И неожиданно замечаешь присевшего. Безвесного, как тень. Он протягивает руку, и нет сил оттолкнуть. Это он. Тот, который поведет тебя к реке. Это явь. А всего то – обычное такое обследование. Ты выпиваешь с ним. И молчишь. Он привык к молчанию. Он знает, как много в этом слов. Неприятия. Злости. Страха. Разочарования. Он сидит, развернувшись к окну. Это его работа. Ничего личного. А ты выпиваешь, по второй, не чокаясь. Назавтра ты попытаешься его прогнать. Ты и тот донельзя строгий человек с двумя мячиками в руке. Присевший поворачивается и смотрит, не мигая. Ему тебя не жаль. Жалость унижает. Он знает, что река в это время спокойна. Что на берегах растёт сочная осока. И поют цикады. И на воде следы от весла. Ты жмуришься. Ты хочешь проснуться. Что бывает в эти минуты? Пе-ре-о-смыс-ле-ни-е? Ерунда.
Рассвет. Обнимаешь псов, чуть торопливее чем обычно. Смотришь на фото в детских, чуть дольше. Открываешь дверь. Закрываешь дверь. Буднично-то как. В зеркале его отражение. А ты вот на столе. А тебе вот не холодно.
Наутро, сбегаешь из палаты. Держась за бок, согнувшись, решительно не соглашаясь с этой новой реальностью. А что тот, из Зазеркалья? Видел он всякое. Подумаешь. Кролик сел в пирогу и, сопровождаемый пантерой, гребёт. Тот - пантера. Ты - кролик. Расстояние одного прыжка. Куда тебе. Ты поднимаешься на крышу. Дом почти закончен. И ты закончишь его. Построить дом, посадить дерево. А по-другому никак. Солнце, как всегда, на своём месте. И ты на своём. Полоска моря. И его есть. А тут: шум, суета, грохот нового дня. И стрелки часов. Эй, присевший, если ты рядом, так давай, не стой, помоги нести портфель, видишь тяжело. Не ленись». У нас с тобой ещё долгий путь. А ты думал, нет?
- Предлагали, значит, мячики, а ты, значит, отказался. Она смеётся. Внимательная, не более чем того требует вежливость и профессионализм, женщина, из разряда «резать к чертовой матери», некрасивая, держащая в зубах пустой мундштук.
- И как же ты сейчас?
Ну, дались всем эти мячики. Как, как. Джинсы смогу носить поуже. Вот как.
- 70 процентов, парень, не так и плохо. 70 на пять лет. А? Цифра, которая как никогда важна. А тот, в зеркале напротив, подмигнул. Нет, не время бояться. Пирога подходит к порогам. Пофиг. Пройдем через них. Понятно? Пройдем. Если весла сломаются, то руками будем грести. А нет, так вплавь. Понятно? И пошло оно… Ты выныриваешь из небытия.
- Так вот о чем я. Знаешь. Мы рискнем. Согласен?
Мель опасна для судов. Мель чувств и поступков. С неё снимают всем обществом, став бурлаками. Снимают не с целью вернуть на фарватер, но на берег. О, эти берега, где сидят и ждут, когда кто-то, рискнувший пройти по большой воде, набрав воздух в лёгкие и ветер в паруса, садится на мель. И тогда их стаскивают, с особым злорадством, успокаивая себя тем, что вот оно как. Правы те, кто придумал берега. Но, пройти по реке, только что сбросившей панцирь, по чёрной воде. Среди скрежета и визга ломающейся кромки. Хочется. Без но. Весна и начинается только тогда, когда кто-то встаёт на уже некрепкий лед и идёт, соединяя два берега, наполненные зеваками, для которых что зима, что весна, что лето всегда наступает строго по календарю. К чёрту. К черте. К барьеру. Заступа! Не заступаясь, ни за кого, кроме как сам за себя. Заступа. И к вершине. Ты рвёшься к ней и злые слёзы не постыдны. Твоя сила была в этом безрассудном рывке. И ты, воочию, наблюдаешь солнечный ветер. Он наполняет тебя. До самого. Держаться Солнца. Ты держишься за надёжность лучей, несгибаемую под свинцом небесного свода. И делаешь шаг.
За горизонтом, скрытым рощами, лентой реки или туманом, таятся чудеса. Их надо отыскать и узнать, найдя. Чудеса есть. В банке берёзового сока, спрятанной от посторонних глаз под кучей листвы, в загадке рождения початков кукурузы или в хлопке лопающихся почек на деревьях. Чудеса осязаемы, и хочется ещё и ещё. Жаден ты. "Да, согласен",- киваешь. И придвигаешься к столу.
- Мы ничего делать не будем. Хохочет даже. Вообще ничего. Знаешь что. Проживи своё весело. А мы посмотрим. Ну и, если уж совсем невмоготу, то. Будем посмотреть. А ты. Ты живи. Изъяви такое желание. Живи. « Хорошая она тетка. Ей бы Чапаем. Лихая».
Мы смотрели, а время шло. Месяц, год, два. А тот, сидящий с тобой за столом, не исчезал, напоминал о себе посреди ночи фантомными болями. Напоминал, когда ты возвращался в палату для очередного. Да и какая разница для чего очередного. Но уйди он, и ты растерял бы волю. А её надо было. Как хорошо, что он был. Отлично. И поэтому кролику пофиг. Он гребёт. И курит трубку. На расстоянии одного прыжка пантеры.
Каждый год прибавляет тебе цифру, нарушая законы математики. 70-80-90 процентов… Послушай, профессор, ведь у нас все на «ты», а 100 будет?
- 100 не будет. Мои полномочия до 90. 100 даже Бог не даёт. Бог отвечает за 95.
- А за оставшиеся 5 сам Сатана?
«Лихая». И ты решаешь побежать. Да, побежать. По этой самой, как это самое, во, беговой дорожке. У тебя есть выбор пути. Как те два мячика. Но ты не бросаешь жребий. Ты бежишь. Торопишься. Потому, что время конечно. Но ты успеешь. Сколько их, всех путей то, нашей то, Земли то. А где-то кого-то следующим ставят на кон. Удачи ему.
Тель Авив 27.03.16
Свидетельство о публикации №216032700456
Ты встал и пошёл.
Пешком, в одиночку, по весеннему льду,
где хруст и треск — но всё равно в сторону солнца.
Ты был один за столом,
а потом — кто-то присел.
Тот, что ведёт к реке.
Ты пил с ним молча,
не потому что сдался,
а потому что молчание — язык мужества.
Ты сказал:
«Джинсы смогу носить поуже. Вот как».
Тебе было 38.
Последний вагон.
Ты вскочил.
С тобой были страх и любовь.
И — две девочки:
Шарон и Дженифер.
Шарон — от слова плодородие,
от земли и света.
Дженифер — от ветра над морем,
от белого света и благородства.
И ты знал, что если падёшь —
они будут идти.
Сами.
«Ты хочешь проснуться. Что бывает в эти минуты? Переосмысление? Ерунда.»
Но ты проснулся.
Ты пошёл в банк,
— где надежды больше, чем во всех банках мира —
и оставил себя в трёх пробирках.
Ты знал: семя — не только биология,
семя — это слово, поступок, дерзновение.
И если будет дочь —
она будет зваться Ноей.
И будет красива, как Бог.
И узнает, что отец её — не спрятался,
не сбежал,
а прошёл с веслом в руке,
когда уже не было лодки.
Ты эмигрировал в Израиль,
как на горячих углях.
Жизнь с нуля.
И вот теперь ты играешь в гольф —
все так же с прищуром,
все так же с прицельной точностью.
Ты, кролик в пироге,
но в зубах — трубка,
а рядом — пантера.
Ты жив.
Ты поэт.
Ты — отец.
И когда ты прислал мне рассказ,
ты прослезился — я это почувствовала.
Не от боли —
от жизни,
от того, что остался.
«А кто не верит в Свет? А если Свет есть, то и…»
Джемани 27.07.2025 03:36 Заявить о нарушении