Шалаш

Шалаш был немного тесноват для двоих. Одно неверное движение – и в бок упирался еловый сук. Свисавшие с «потолка» берёзовые веточки, сколько их ни рви, упрямо лезли в глаза, а соломинки из устланного сеном «пола» вонзались в кожу, и без того зудевшую от трудовых царапин, разъедаемых потом.
И все-таки в нём было здорово, в этом шалаше! «Уютно, как у Христа за пазухой», – сказала бы, наверное, бабушка. Но Эдик, страшно вращая глазами, прошептал: «Мы в гнезде огромной хищной птицы!». Я представил себе гигантскую птицу, и меня охватил ужас. Ведь она могла вернуться в гнездо в любую минуту. «Что будем делать?» – заволновался я. «А ну её! – передумал Эдик. – Давай лучше подремлем».
Сказано – сделано: каждый лёг на своё место. В шалаше было прохладно. Коварные бесшумные слепни и назойливые мухи не рисковали задерживаться здесь надолго. Пахло вялеными березовыми листьями, еловой хвоей, свежим сеном и грибами, которые мы насобирали в лесу. Этот запах щемил душу, наполнял ее какой-то неизъяснимой тоской. Хотелось, чтобы так было всегда...
А снаружи стоял умопомрачительный полуденный зной. На опушке леса стрекотали кузнечики, летали бабочки, стрекозы и жуки. Настоящий рай, только очень жарко.
Мы не надеялись, что у нас получится такой классный шалаш. Мы с Эдиком ни разу шалашей не строили. Даже не знали, как это делается. Но ведь построили!
Когда Эдик предложил сделать шалаш, идея показалась мне глупой. Зачем? Уже через час мы вышли бы к дачному посёлку, напились бы холодной воды из водопроводной колонки – и нам сразу бы стало легче. А ещё через десять минут мы добрались бы до наших дач, уселись за стол и проглотили бы всё, что приготовили нам бабушки. Ну, а затем, утомленные и сытые, легли бы вздремнуть. Легли бы, наверное, в доме, где нет мух и абсолютная тишина, зато непременно дежурит один гнусный комар, или – на раскладушке в тени яблонь, где листва перешёптывается о чем-то с набегающим ветерком и где очень скоро забываешь обо всём на свете…
Но Эдик, как и подобает командиру, был неумолим: строим шалаш – и всё! Ему, а не мне, пришла в голову эта блестящая идея. Как хорошо иметь другом гениального изобретателя! Можно стараться быть не глупее друга и тогда обязательно чему-то научишься. Теперь я знаю, как делать шалаш – ведь я сам его строил, собственными руками. Что может с этим сравнится? Да ничего! Сделанное своими руками дороже всего на свете. Теперь у нас есть собственный домик. Мы будем все время приходить сюда, чтобы вести опасную полную приключений жизнь индейцев, разбойников и героев-партизан!
Размечтавшись, мы забыли о всех неудобствах шалаша, о жажде и голоде. Но вскоре они напомнили о себе с новой силой. Солнце уже давно стояло в зените – надо было возвращаться домой.
Мы нехотя выползли из шалаша.
Перед входом на травке расположились два деревенских парня – один маленький, примерно нашего возраста, другой постарше. Они сидели и жевали травинки. Явно поджидали нас.
Сердце испуганно заколотилось. Мы, дачники, деревенских боялись. И было за что.
– Ну! – крикнул маленький сквозь зубы, не выпуская изо рта травинку. – Долго вас тут ждать?! Разлеглись в нашем шалаше, сукины дети! Как в своём разлеглись!
– А это наш шалаш! Мы его строили! – закричали мы с Эдиком в один голос, задыхаясь от возмущения и забыв о страхе.
– Что?! – грозно переспросил деревенский. – Кто-кто его строил?
– Мы!
Деревенский выплюнул травинку. Встал. В руке он держал топор. Мы похолодели от ужаса. У топора была новая свежевыструганная рукоять. Местами его покрывала рыжая ржавчина, однако лезвие было остро заточено и ярко сверкало на солнце.
– Вот это видели? – показал он нам топор.
– Ну, видели.
– Здесь на три версты – никого нет. Убьем, закопаем – никто не найдет. Подумают: заблудились… А?
– …
– Так кто строил шалаш?
– Мы.
Деревенский замахнулся на нас топором. Мы отскочили в разные стороны. Удар пришелся по сосне за нами. Звонкий и страшный. Сердце у меня ушло в пятки. Коленки предательски дрожали. Нас сейчас убьют? Как-то не верилось.
Шурша крыльями, пролетела бабочка-траурница. Удар топора, наверное, вспугнул ее. Сделав пару кругов, она снова села на сосну.
– Смотри-ка, Федьк, упрямые попались, – зло усмехнулся деревенский, обращаясь к старшему. – Ну, что будем их кончать?
Федька сидел, щурясь то меня, то на Эдика.
Я посмотрел на его сильные жилистые руки, на его босые грязные ноги и приготовился к худшему. С Эдиком далеко не убежишь. Придётся драться, драться до конца – каким бы он ни был. «Сейчас этот Федька встанет и начнётся…», – подумал я. Но старший всё не вставал.
– Значит, это Вы шалаш построили? – спокойно спросил он.
– Мы.
– Поэтому он ваш?
– Да.
– А этот лес, поле – тоже ваши?
– Нет.
– А чьи они?
– Ничьи, – сказал Эдик.
– Государственные, – сказал я.
– Ничьи или государственные?
– Ну, государственные, – согласился Эдик. – Дальше-то что?
– А ты, жирный, не тяни меня за язык! А то я тебе его укорочу, –вспыхнул вдруг Федька, но взял себя в руки. – Правильно очкарик говорит: государственные. Государство нам эту землю дало. Совхозу нашему дало, значит, нам. Наша эта земля, деревенская. А ты, жирный, говоришь «ничья». И поле, и лес – всё это наше, а не ваше. Понял? Тебя спрашивают, жирный: ты понял?
– Понял.
– Значит, и шалаш, коли он здесь, тоже наш. Правильно, жирный?
– Правильно... – выдавил из себя Эдик.
Вот это да! Неужто деревенский нас переспорил?
– Но лес-то общий, в него все ходят… – начал было я. Но Федька перебил меня, обращаясь по-прежнему к Эдику.
– Ты, жирный, где родился?
– В Москве.
– Вот у себя в Москве и строй шалаши! Ломай там молодые берёзки, руби еловый лапник… А мы с Васькой здесь, в Есино, родились, на этой земле. Наша она! Вот представь себе такую картину: приходят к тебе в твою московскую квартиру какие-то чужие люди, строят шалаш и говорят: он наш, потому что мы его построили. Что ты будешь с ними делать, а? Ну, говори, жирный, говори!
– Прогоню их…
– Ага-а-а! – победно заорал Федька и проворно вскочил на ноги. – Вот и мы вас прогоняем. Убирайтесь отсюда подобру-поздорову! И чтобы никогда вас здесь больше не было! Ясно?!
– Ясно…
Мы потянулись за корзинками.
– Куда, сукины дети! – закричал Васька. – Не трожь грибы! Это нам с Федькой на жарёху. Верно, Федьк?
– Верно. А ну-ка, Васьк, дай им обоим хорошего пинка под зад! На дорожку. А то они что-то не очень торопятся. Пусть запомнят, как в наш лес ходить! Всё обчистили, сволочи. Ни одного грибка нам не оставили!
Васька ударил меня ногой со всей силы. Эдику досталось больше. Его ударил Федька, причем трижды. Эдик споткнулся и упал.
– За что?! – заревел он. – Что мы вам такого сделали?! За что вы нас так ненавидите?!
– За что?! – заорал в ответ Федька, и лицо его перекосилось от бешенной злобы. – Он ещё спрашивает, за что?! Ненавижу я вас, городских! Катаетесь тут на своих частных автомобилях – пыль, шум от вас каждый день! Давите наших кур, гусей, посевы мнете! Вчера вот Жучку мою задавили… Полдня собака мучилась, пока не сдохла. Ты послушал, бы, как она стонала, жирный! Вы там у себя в Москве зажрались в отдельных квартирах с горячей-то водой! Небось, телевизоры смотрите, магнитофоны слушаете? А потом – на дачку свежим воздухом подышать, клубничкой побаловаться?! Правильно мать говорит: разорили деревню паразиты городские! Вы бумажки у себя в конторах пишите, а мы – работай на вас, корми?! Куда ни плюнь – под каждым кустом москвичи! Сидят, как жуки колорадские на картошке! Но вы дождётесь! Мы вам ещё покажем! Мы вам красного петуха ещё пустим! Иди потом, доказывай, кто поджёг… Ты понял, буржуйская морда?!
– Валите отсюда, суки! Живо! – завопил Васька и выдернул из сосны топор.
Мы бросились наутёк, не чувствуя под собой ног. Эдик все время отставал, падал. Я ждал его, и мы снова бежали. В конце концов, Эдик устал, и мы пошли пешком. За нами никто не гнался.
Постепенно мы приходили в себя.
Подобного потрясения мы еще не испытывали. Лес, который манил нас утром своими красотами, казался теперь вражеским, поле – заминированным. Идти туда больше не хотелось. А когда мы подошли к забору дачного посёлка, он показался нам крепостной оградой. За ней можно было укрыться от разбойничьих набегов деревенских орд. Скорей бы – за ограду, чтобы спастись в крепости. Там мы будем под защитой «наших».
Обидней всего было то, что какой-то чумазый деревенский парнишка, может быть, двоечник, сбил нас с толку. Он сумел доказать, что шалаш принадлежит им, деревенским, а не нам, хотя построили его мы. Как ему удалось? Неужто все дело в страхе? Неужели мы просто растерялись?
Эдик так и считал.
А я вспомнил, как исказилось злобой курносое лицо Федьки, когда он рассказывал о Жучке. Вспомнил, что говорила ему мать. Была, была у деревенских какая-то жестокая неведомая нам правда.
Но мы-то с Эдиком в чём перед ними провинились?

[1966]
1989 / 2016