Орлеанская Дева

Сегодня, в день юбилея Большого театра, вспомнилась мне давняя история, с ним связанная.
Она совсем не украшает автора этих строк и вызывает чувство если не душного стыда, то недовольства собой и теми, кто явился участниками этой не больно красивой ситуации. Отнесем ее к исповедальным... И сделаем выводы - "о времени, и о себе"...

Случилось это в начале 90-х, теперь уже идентифицирующихся как лихие, бандитские, словом, мало приличные. Может, в том экстремуме, в разламывающемся на куски - как при землетрясении - бытии мы и не могли вести себя по-другому? И невольный, антипафосный пофигизм, цедва-ашпять-оаш плюс черный юмор вместо дефицитного черного кофе купно спасали нашу психику от безысходности?

Нас было четверо - аспирантов и начинающих "преподов", посланных на курсы рыночной экономики в Москву.
Двое особей мужеска полу, двое - соответственно, противуположного. Помню, что поселил нас в ободранную донельзя гостиницу "Восток" надутый клерк из минобразования - всего за две палки губкинской копченой колбасы. Взятка в "особо крупных"... Бартер тогда решал всё.

И как же нам было, наряду с изучением чуждого нам маркетинга и международных (не наших!) валютных операций, не посетить Большой театр как символ незыблемости страны? Пользуясь выпавшим случаем. Если уж по правде, то настояли на этом мы, барышни, со своим иньским началом.

Билеты купили без проблем, ибо с деньгами у народа в те нелегкие времена имело место "полное наличие отсутствия". Взяли, что символично, на "Орлеанскую деву", на воскресенье - чтобы не лететь, спотыкаясь, с занятий в академии внешней торговли. Чтобы не спеша так, чинно-бла-ародно...

Перед посещением храма искусств - условие янской половины нашей четверки -  зашли отобедать в кафе "Нептун". Заведение оказалось с весьма неплохим на тот момент ассортиментом как блюд, так и горячительных напитков. И причем вполне по аспирантскому карману.

А там, собственно, дорогу только перейти, полквартала - и ты уже в нём - в Большом!
Однако наших хорошо расслабившихся мужчин пришлось увести из царства морского владыки не сразу и не вдруг. Всё прямо по есенинской цитате: "Не радостно и нелегко мне покинуть тебя пришлось..."

Но всё же - титаническими усилиями и взыванием к самому святому в человеческой душе - за полминуты до начала спектакля-оперы удалось-таки затащить их в роскошный вестибюль за знаменитыми колоннами.

Пробирались в зал уже в темноте. Долго рассматривали номера рядов и кресел. Каждый видел своё - соответственно зрению и количеству выпитого... Наконец, определили.

Стихийная тактика заключалась в том, что одного мужчину пустили вперед, одного сзади, в арьергарде. Извиняясь и стараясь не дышать на зрителей, протискивались через колени и недовольные взгляды. Ну что ж, с кем не бывает...

Но оказалось, что на наших местах уже кто-то сидит. Вернее, на одном из наших четырех законных, то есть, проплаченных сидений. Это была она! Практически Орлеанская Дева! Почти точная копия той, что появилась вскоре на сцене - пышная, лет под пятьдесят, в горностае на белых плечах и со свекольным румянцем на подвядших ланитах. И крайне надменным выражением лица.

Один из наших "рыцарей" - тот, что шёл сзади (условно Витёк), вежливо попросил "Деву" освободить место. На что получил решительный отказ и презрительное "Шантрапа, а туда же...".

К этому времени трое из нас уже плюхнулось на вишневый бархат, а бедный наш Витёк продолжал препираться с несговорчивой возрастной "Девой":

- Женщина, как Вам не стыдно? Это же наши места!

Женщина, она же "Дева" шипящим шепотом сообщила Витьку, что у нее больные ноги.

- У нас тоже они нездоровы - парировал Витёк - я, например, еле стою.

На это "Дева" ответствовала, что в театр надо приходить вовремя. Особенно если с больными ногами.

Но правота ее не была очевидна Витьку, и он упорствовал:

- Женщина, освободите место, Вы мешаете публике наслаждаться искусством!

- Это Вы мешаете - шипела "Дева", - тем более, перед Вами дама! А вы должны быть джентльменом...

Судя по дальнейшему диалогу, Витек не намерен был им оставаться.

Всё это происходило прямо по центру красно-золотого зала.

На сцене мощно пел хор, творилось грандиозное историческое действо.

Но действо рядом с нами носило не менее упорный и стратегический характер. Через десять минут разборки появилась озабоченная дежурная, тоже шипящим голосом предложив Витьку место где-то далеко сзади - "там тоже хорошо видно". Но Витёк не желал уходить от нас, сомневаясь, что "там" всё так же хорошо с акустикой... И мы не хотели терять боевого друга. Тем более, что у него в сумке лежала бутылка дефицитного Абрау-Дюрсо... Не мог же он выпить ее один! Чай, не алкоголик...

Мы понимали, что Витек, как сейчас говорят, просто прикалывается, но остановить его не могли. Несло его...

В конце концов, когда Дева на сцене уже собрала армию, дама с горностаем передвинулась на место, которое освободилось в том же ряду с краю - кому-то стало нехорошо. Ведь напряжение сценического действа росло на глазах!

Витёк с большим удовлетворением разместил свои длинные баскетбольные ноги рядом "со-товарищи". Прикрыл хитроватые круглые глаза.

После заслуженного, но краткого отдыха он начал живо интересоваться, когда уже сожгут эту деву?

- Какую именно? - уточнила я.

- Ну эту, что кричит не своим голосом со сцены... Тетку эту...

За Витька было неудобно. Однако он не унимался:

- Нет, ну чего они там тянут? Костер-то вон - давно готов. А шампанское нагревается!
Или открыть?

На это Витьку было наложено вето, само собой - до этого мы еще не докатились. Хотя, честно говоря, я тоже не понимала, "чего они тянут"... Перезрелая "дева" сочувствия отчего-то не вызывала.

Двое остальных членов нашей компании изо всех старались делать вид театралов-завсегдатаев ("о, какое контральто!"), чем немного спасали общее плачевное положение.

Когда вспыхнул финальный костер, Витек вздохнул с облегчением. Мы, признаться, тоже. Хотелось спать. Душу раздирали противоречивые чувства. И чтобы загладить общую вину, мы долго и усиленно хлопали артистам.

Тем не менее, посещение знаменитой оперы - худо-бедно - состоялось. А то, что мы не смогли посочувствовать легендарной французской героине должным образом - пусть останется на нашей совести.

Бутылка божественной шипучки, тёплой, но всё равно почти что трофейной, была опустошена прямо из горлышка в скверике напротив:

- За прекрасных дев и своевременные костры! - провозгласил счастливый Витек, - дома расскажу, что впервые в Большом побывал...

Мы не знали, ругать его за бузу в опере или смеяться вместе с ним. Слегка истерически...

Стоял необычно теплый октябрьский вечер. Страна лежала в руинах. Возле Белого дома они еще в прямом смысле не были убраны. Всё дымилось и тлело под звуки ламбады...
Дома нас ждали полуголодные члены семей. Витек в тот день обегал пол-Москвы в поисках курточки и детского питания для двухлетнего сына. А возле гостиницы с утра наткнулся на труп бомжа, имевшего интеллигентное, слегка удивленное чему-то лицо.

И каждый новый день был страшней предыдущего.
Витек был прощён. Мы-то тоже хороши...

....

Сейчас, когда профессор Виктор Палыч Эн-ский уж слишком рьяно костерит нынешнюю молодежь и ее нравы, я напоминаю ему про деву из Орлеана. И он быстро меняет свой праведный гнев на абсолютно иррациональную милость.
Борьба иньского и янского начал - бессмертна. Факт...