Филимончик

ФИЛИМОНЧИК

Когда Витька и его верный пес Филимон вышагивали по нашему невеликому поселку, направляясь в гости к бабушке, я частенько вспоминал его рассказы про музыкальное детство. Но не потому, что пес отличался от своего хозяина какими-то особыми способностями к музицированию, а потому, что выглядела эта парочка не менее стрёмно, нежели тот почти мифический вундеркинд с волочащейся по асфальту нотной папкой.

Нет, по правде говоря, живот у Филимона до асфальта немного не доставал. Но хватало впечатлений и без этого. Чего стоили, например, бесчисленные "оборочки" на всех четырех лапах маленькой лохматой и совершенно беспородной шавки, по доброй иронии судьбы нашедшей свой дом в квартире Зондеров. Да еще плюс к тому эти четыре лапы умудрялись вышагивать строго попарно: сначала две левые, потом две правые. Или наоборот. Трюх-трюх - и за полчаса Витька с Филимоном успешно преодолевали километр расстояния, разделявший диаметрально противоположные дома поселка.

Что же касается определенной, - как многим казалось, - чрезмерной упитанности зондеровской собаки, то на этот счет у хозяина всегда находился непробиваемый аргумент - тяжелое детство его толстопузого любимчика.

Вообще-то пристрастием к разведению и содержанию домашних животных не отличались ни теперешняя Витькина семья, ни родительская. Единственными представителями фауны в папином и мамином доме были диковинные, неведомые сибирякам и гидростроителям, черные тараканы, населявшие когда-то квартиру, выделенную демобилизованному морскому пехотинцу в 1946 году. Сладу с теми тварями, - явно не православного происхождения, - долго не было никакого, пока какой-то знакомый добрый еврей не насоветовал папе радикальное средство для борьбы с черной усатой паствой. С тех пор, до самого Витозикового отъезда на учебу в Питер, живности в родительских стенах на наблюдалось - если не считать одного-единственного поросенка, которого папа и мама умудрились негласно выкормить на втором этаже сугубо городского дома в голодном и тревожном сорок восьмом. Но, поскольку героя моего на тот момент не было даже в планах папы и мамы, поглощенных возней с годовалым Стасюнечкой, то к моменту его вступления в мало-мальски сознательную жизнь поросячий дух благополучно выветрился из чуланчика, преобразованного в уютную и опрятную ванную комнату - с кафелем и газовым водогреем.

Случились в Витькином детстве парочка сногсшибательных эпизодов, когда подросший Стасюнечка пытался было внедрить в отеческий интерьер хоть какое-нибудь дополнительное живое существо. Увы, Стасюнечкины пристрастия к отрядам земноводных и пресмыкающихся категорически не находили понимания у любящей мамочки - и в доме, после некоторых нервных потрясений вновь устанавливалась почти стерильная тишь и гладь.

В институтской общаге, где Витька провел пять лет, кое-кто умудрялся содержать кошек. Но только не мой герой, испытывавший в те годы перманентный голод. А готовить их, то есть кошек, не умели даже студенты из сражающего Вьетнама, экспериментировавшие на общежитской кухне за гранью понимания славян. Жареная на автоле соленая балтийская сельдь - это, знаете ли, круто! Но, впрочем, речь у нас сейчас не о жареной селедке...

На Чиркее молодой специалист Витька впервые столкнулся с панельными домами так называемых "гидротехнических" серий. У него тогда сложилось впечатление, - может быть и несколько превратное по молодости лет, - что обязательным довеском к ордеру на квартиру в поселке гидростроителей являлось по пару сотен тараканов на каждый квадратный метр общей площади жилья. Тараканы на сей раз были свои, отечественные, рыжие и проворные донельзя. Гнездились они в утеплителе наружных панелей, а на кормежку в кухни попадали через бесчисленные трещины и щели в стенах, полах и плинтусах. Спасу от них не было никакого -  доброго старого еврея в молодежном интернациональном поселке не оказалось. А от "Примы" или дихлофоса наглые твари только теснее сплачивали ряды. Как кирасиры Фридриха Великого в боях с орлами матушки Елизаветы...

В Сибири, к слову, квартирный вопрос тоже не решался без тараканьей нагрузки, - дома были практически такие же, как и в Дагестане. Может быть только толщина утеплителя закладывалась побольше... Но тут уже существовали наработанные способы противостояния агрессору. Да и к санитарии, как ни крути, отношение сибиряков было получше.

Поворотным моментом в отношении молодых Зондеров к своим меньшим братьям оказалась глубокая осень одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Именно тогда, в незабываемый пятничный вечер тринадцатого ноября, проторив тропу по почти метровому снегу к своему приюту в горах, молодые и все еще бездетные романтики оказались буквально оглушены душераздирающим кошачьим мявом.

Киска! Оголодавшая, замерзшая и насмерть перепуганная. Как показалось сначала – угольно-черная, со светящимися в темноте ошалелыми зелеными глазищами. Впрочем, когда в выстывшей за неделю избе затеплился огонек свечи, у кошки обнаружилось элегантное белое горлышко и не менее элегантное белое пятнышко в паху.

Пока нагревалась печь, пока на печи закипал чай, пока этот чай неторопливо хлебался из эмалевых кружек в прикуску со скромными бутербродами, киска методично вытаптывала пришельцев, мурча на разные тона. Делала она это так обстоятельно, что с любовными утехами, на которые тайно рассчитывали свежеиспеченные супруги, вышел полный облом: заниматься откровенным интимом при столь активном свидетеле они не решились. Только обнялись покрепче, да так и уснули. А под утро, когда Витька, смолоду не отличавшийся стойкостью мочевого пузыря, вознамерился высвободиться из супружних объятий, он с изумлением обнаружил, что между ним и Татьяной, вытянувшись в струночку, втиснулась киска.
Втиснулась - и дрыхнет, будто так и надо!

Дрыхла киска с чувством хорошо исполненного долга. В этом вскоре убедилась и новобрачная, в свою очередь устремившаяся к заветному сооружению, за строительство которого ее избранник получил гордое звание "Зондерфюрер". Такого визга от своей отважной пигалицы Витька никогда больше не слышал - ибо удавленные старательной киской мыши и крысы лежали у порога легионами!

Ясное дело, что после такой презентации сердца молодых Зондеров дрогнули - и киска уехала вниз на Витькином абалаковском рюкзаке. Причем, перенесла непростое путешествие с обычной для себя обстоятельностью, ни разу не запаниковав и не выпустив острых когтей. А по прибытии в однокомнатную квартиру в доме номер двадцать один, почти без осложнений приспособилась к правилам социалистического общежития, то бишь освоила плошку с песочком. Назвали это чудо природы Рысей.

Идиллия продолжалась месяца полтора. Где-то под Новый год Рысенька начала проявлять непонятное новым хозяевам беспокойство, изводя их какими-то новыми тембрами своего голосочка. "Да, блин, ей же кота нужно!" - рассеяла тревоги Зондеров их более опытная подруга Баська. "Ну, нужно, - так за чем дело встало?" - пожали плечами Витька с Татьяной. И выпустили усатую девственницу в большой мир.

Судя по тому, что киска, присмиревшая и оголодавшая, вернулась в семью всего лишь через сутки, коты в окружающей природе свое дело знали. Оставалось ждать котят. Правда, именно к этому торжественому событию Витьку унесло в командировку. А когда он вернулся, Татьяна бросилась ему на грудь со слезами: Рысенька умерла родами. Кстати, ни тогда, ни позже, супруги не решались в подобных ситуациях использовать слово "сдохла"...

Надо ли объяснять, что очень скоро безутешные кошатники принесли в дом нового котеночка? Правда не сей раз это был котик, а не киска.

Я не сказал бы, что хрен оказался слаще редьки. А главное - за двадцать лет общения с усатыми тварями Зондеры так и не сумели нащупать правильную линию их сексуального воспитания. Год, два, от силы три - и очередной кот, выкормленный буквально с ложечки и отогревавшийся в младенчестве у супруги за пазухой, превращался в блохастое привидение, нагло ломящееся в холодильник, поспешно пожирающее вытребованную порцию селедочных или карасиных голов и по-английски, не прощаясь, исчезающее в подвале, откуда опечаленные "родители" могли время от времени слышать лишь его боевой ор.

А потом наступал день, когда упомянутое привидение навсегда исчезало с семейного горизонта. Несколько недель после этого семья спала вполглаза, вскидываясь на любое "мяу" в пределах слышимости, а по утрам и вечерам грустно  бродила вокруг дома, на разные голоса выкликивая ласковые прозвища котика в каждое подвальное оконце. Еще какое-то время, осознав безвозвратность утраты, домочадцы приходили в себя и привыкали к нормальной человеческой жизни, как ни странно, -  начиная понимать ее несомненные преимущества.

А потом обязательно в подъезде, под кустами у подъезда или на березе под окном находилось очередное несчастное, дрожащее и пищащее существо... Пропуск в теплую и гостеприимную квартиру Зондеров находился, как бы поделикатнее выразиться, под хвостом у претендента... Впрочем, я отнюдь не обвиняю моих друзей в гендерной дискриминации четвероногих: пожалуй, они пригрели бы и киску, попадись она им в таком бедственном состоянии. Но, по воле случая, попадались им исключительно котики. Ну, и слава богу...

Да, мы как-то незаметно отвлеклись в сторону от верного пса Филимона. Это лохматое чудо стало полным исключением из правил. Во-первых, на тот момент, когда оно обозначилось на горизонте, место домашнего питомца было плотно занято, а кот Пшуня XII, занимавший это почетное место, еще не вступил на скользкую дорогу стремительного одичания. Напротив, был Пшунечка в самую меру упитан, игрив, понятлив и дружелюбен. Может быть, именно это дружелюбие и позволило беспородному бродячему псу втереться к коту в доверие?

Дело происходило на горнолыжном курорте, что всего лишь в сорока километрах от зондеровского дома. Наверное, такой близостью объясняется тот факт, что на двухнедельный отдых они заехали всей семьей не только с лыжами и собственными харчами, но и привезли за пазухой Пшуника. И не прогадали - проживание в отдельном, заметенном почти по крышу домике очень понравилось молодому неиспорченному котишке. Тем более, что соседнюю комнату снимала семья таких же кошатников. Правда, соседи дядя Витя и тетя Таня, - ирония судьбы - их звали так же, как Пшуниных родителей! - приехали без киски, но как восхитительно от них пахло Кшиськой!..

Март с Саянах - это еще далеко не бархатный сезон. Иной раз, - чаще почему-то среди ночи, - налетает такая пурга, что света белого не взвидишь. Именно в такую сумасшедшую ночь, в очередной раз сдавшись на милость мочевого пузыря, Витька у самого крылечка натолкнулся на непонятную черную тень. Тень уступила человеку дорогу к сортиру и двинулась следом, старательно размахивая хвостиком. Потом проводила обратно и с затаенной надеждой сунула нос в дверной проем. "Прости, парень... - грустно сказал Витька, - тут все занято...". Потом он заполз в спальный мешок, потеснив угревшегося там Пшуню, и постарался не думать от том, как отчаянно холодно сейчас "на улице". И потом, разве всех пережалеешь?

Надо сказать, что Зондеры по жизни работают тандемом - через некоторое время  по проторенной мужем тропинке двинулась и Татьяна. Но этот поход оказался для бездомного пса более прибыльным. Вернувшись, женщина вынесла на крылечко мисочку с остатками ужина. А потом, подумав, заманила запорошенного снегом черныша в прихожую домика. Вряд ли там было намного теплее, но хоть не дуло...

Утро началось с широкой дискуссии.
- Какая прелесть! - сказала соседка тетя Таня и намазала собаке кусочек хлебушка с маслицем. - Какая прелесть! - повторила она, глядя, как деликатно голодная и тощая шавка берет из рук этот лакомый кусочек.
- Какой ужас! - прошипел Пшуня с живота соседа дяди Вити.
- Эх-хе-хе... - махнул рукой добрый дядя Витя.
- Вы чё, с ума сошли? - проворчал Витька-Зондер, втайне гордясь собаколюбием жены, но переживая за чувства кота.
- Так я побуду у вас немножечко? - спросил пес, заглядывая всем подряд в глаза.
- Пш-ш-ш... - ответил Пшуня.
- Понял... - поник головой пес.
Черту подвела соседка тетя Таня, налившая псу еще порцию молочного супа: - Оставайся... э, а как мы его звать-то будем?

Назвали приемыша Филькой. Правда, карапузы из соседнего домика, настаивали на несколько иной версии, но взрослые дяди и тети, упиваясь своей благотворительной миссией, подняли малышню на смех. Тем более, что Филька свое имя уразумел влет, причем в самых разных его вариациях - от Филечка до Филимончик.  На том и договорились.
За неделю, остававшуюся до конца горнолыжных каникул, новоявленный Филимон мел все подряд из мисок, которые исправно подставляла ему сердобольная соседка тетя Таня. А Зондеры мучительно соображали, как быть с этим животным дальше, ибо сказано же: "Мы в ответе за тех, кого приручаем".

Решить же эту проблему было непросто, поскольку Пшуня казался совершенно шокированным появлением нежданного-негаданного конкурента. Растерянный кот перешел на сугубо возвышенный образ жизни, стараясь как можно реже покидать живот соседа дяди Вити и не выпускать из поля зрения ни подозрительного пришельца, ни свою мисочку, которую, следует признать, пес по какому-то наитию деликатно обходил стороной.
 
Дело, повторяю, шло к концу мартовских каникул. И, как ни крути, все склонялось к простому и логичному финалу - покормить Филимона напоследок до отвала, потрепать по чуточку округлившейся холке... и оставить у крылечка опустевшего домика. Наедине с собачьей судьбой. Карма называется…

Тем бы оно и кончилось, не случись у Витьки в последнюю ночь каникул очередная внеплановая экспедиции к заветной будочке. Пива, понимаете ли, перепил человек от расстройства чувств... Выйдя на цыпочках в кухоньку, страдалец запалил свет и ошарашено уставился на редкостное, - в его непросвещенном понимании, - зрелище. Пес самозабвенно трудился над котовой миской. А кот благосклонно сидел рядом, так же самозабвенно вылизывая собственные кошачьи достоинства. На оторопевшего Витьку увлеченные животные не обратили никакого внимания.
Похоже, им вдвоем было совсем не скучно...

Через два дня Филимон, до блеска отмытый в домашней ванне и с импровизированным ошейником, удостоверявшим его причастность к счастливому клану домашних собак, впервые вышел на прогулку под окнами зондеровской квартиры. Вышел в сопровождении Витьки и кота. Впрочем кот, не прощаясь, почти сразу нырнул под крылечко, откуда начинался для него путь в подвал и дальше - в дебри кошачьего порока и одичания. Пес же преданно смотрел Витьке в глаза и терпеливо ждал команды. А может быть и окончательного решения своей судьбы.

Дело, видите ли, в том, что в процессе отмывания и вычесывания Филимона его новые хозяева поняли, наконец, почему карапузы из соседнего домика на Горе упорно звали собаку не Филькой, а Фиалкой...

Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2016/03/29/247