Тишина войны

Тишина. Спустя тридцать часов прекрасной музыки, чьими нотами были крики умирающих, звуки выстрелов, какофонии артобстрела и вопли-приказы, это был момент озарения. Ти-ши-на. Мои уши не верили в то, что она наступила, язык лелеял каждую букву этого благословенного слова. Наконец-то я могу поспать, тут, прижав к себе своё ружьё, что уже давно не стреляет, закрывшись грязью и кровью, гильзами и порохом, лишь бы на секунду погрузится в отдых, сон. Оставьте меня! Оставьте меня! Кричал я санитарам, что хватали меня за грудки и пытались куда-то тащить. Я хотел лишь одного - заснуть. Рухнуть в эту грязь и пыль, обнять своих мёртвых и живых товарищей, да уснуть сном, которому позавидуют мёртвые. Жаль, что тишина так и не прошла. Я получил отдых, я смог спать, но больше никогда не слышал ни звука. Уши мне больше были не нужны.

Грязные бинты сковали мою голову после быстрой работы хирурга в полевом госпитале. Он вытащил кусок снаряда из кишок парня рядом, потом вернулся ко мне. Я чувствовал боль, меня держал медбрат, пока я бился в припадке, а врач вытаскивал кусок железа из моего черепа. Его губы что-то шептали после этого. "Жить будешь" или "Скоро умрёшь" - какая разница? Я видел, как парня с кишками скинули в грязный мешок и потащили в сторону ямы, а на его место положили свежего. На уровне колена у него оторвало ногу. Он брыкался и обливал всех кровью. Потом пришло помутнение. Я закрыл глаза и погрузился в собственный сон. Страшно вспоминать сейчас, но тогда я даже там не слышал голос. Мне снилась жена - милая Элизабет, что приготовила мне завтрак. Она читала стихи и целовала моё лицо. Я был счастлив. Когда очнулся - понял, что реальность мало чем отличается. Я видел священника, что бубнил заклинания из своей библии, а моё тело покрывали мухи. Их хоботки целовали меня как Элизабет. Реальность всегда хуже сна.

Лежать я мог не долго, даже раненный должен был что-то делать. Не оторвало ноги? Помоги посрать тому, кто был менее удачлив. Я пытался ухаживать за людьми, что с трудом открывали мутные глаза и вцеплялись мне в руки. Думаю, они умоляли добить их. Я долго размышлял над этим, наверное, минут десять перед сном, потом же возвращался к одному - мне плевать, я не хочу. Я просто делал свою работу, ухаживал за грязными ублюдками, вроде меня самого, ел половину пайки, да хотел больше спать. Во сне я слышал звуки, стихи, свою Элизабет, чёрт возьми. Что было тут? Грязный бинт, что прилип к моим ранам, да стал уже второй кожей на голове? Земля, что пропитана дерьмом, кровью и личинками мух? Спирт, который удаётся урвать из аптечки врача? Ничего, за что хотелось хвататься всей силой своей души. Наверное, по этой причине, один за другим не выдерживали эти искалеченные, пустые тела. Один откусил себе язык, второй перегрыз вены, третий отказывался есть. Они умирали. Сами, с помощью самих себя или по собственной воли, но они умирали. В конце концов, за две недели, я остался тут самым старым "раненным" из всех. Меня не хотели отпускать врачи, просили стать медбратом. А я просто хотел ещё немного поспать.

Помню, как однажды, в момент особого прилива сил, который случался не часто, я вышел на холм, который прикрывал нас всех. Я смотрел на землю, что некогда была цветущим лугом. Когда-то я отдыхал в этих краях ребёнком, бегал среди травы и ловил бабочек. Теперь я видел знак смерти. Чёрные провалы земли, словно раны, червей, что бегали среди гниющих артерий-траншей, трупы и мешки с песком. Господи, я взмолился тогда на коленях и слёзы впервые брызнули из моих глаз, что произошло с этим местом сейчас? Неужели я провалился в кроличью нору, как какая-нибудь Алиса, но вывалился тут - в этом мёртвом мире, что наполнен был смертью? Я рыдал и бормотал что-то себе под нос, надеясь, что небеса разойдутся и покарают нас всех. Прямо сейчас, испепеляющим огнём. Чудеса не случились, но огонь пришёл. Вражеская артиллерия заговорила вновь, выжигая землю, оставляя новые дыры в самом теле земли. В ответ ударили наши орудия. Огонь, вода, железо, грязь. В бесконечном немом водовороте всё это смешивалось в картины из апокалиптических видений первых монахов. А я стоял на холме и молил Господа о смерти. Смерти для всех нас. Прямо сейчас, прямо тут.