Агерон. Пробуждение часть 6

200
Леда идет на пир. Пир
     Около часа Тикавия кружилась вокруг госпожи, собирая  на пир. Порядком подуставшая Леда закрыла глаза  и   тяжело  вздыхала.
     - Все готово! - победоносно прозвучали спасительные слова Тики. - Замечательно!
     - О, Великая Матерь! - поглядела на свое отражение послушница. - Кто это?!
     - Не знаю, как вы к этому отнесетесь, но  вы,  - не переставала любоваться проделанной работой служанка.
     - По-моему, ты перестаралась. М-м-может, стоит  переделать  прическу и…  даже не знаю, как поточнее выразиться,  лицо, что ли?
     Знающая толк в красках и украшениях мирская женщина в момент определила подходящие цвета: она выгодно подчеркнула природную красоту госпожи, выразив глаза и  добавив яркости губам. Затем уложила волосы по последней моде, как это  делают  первые красавицы Миреи - подняла их и обвила серебряной  узкой лентой с вышитым  на ней орнаментом, выпустила вьющуюся челку и пару  пленительных прядей, что мягко легли  на тонкую шейку. Шедевр Тика закончила  живыми цветами, поместив  изысканный букетик на темечке.
     - Ни в коем случае! Такая красота! Вы же не на рынок идете!
     - На меня будут оборачиваться,  думать как о распущенной акатии!
     - Госпожа, на праздниках нужно привлекать внимание, это лучшее время, когда можно выгодно подать себя.
     - Послушнице не нужно себя подавать, словно товар!
     - Обычные женщины на такие важные мероприятия украшают себя с головы до ног, а так вы не будете отличаться  или отставать от них.
     - Меня больше  никогда и никуда  не пустят, - упала духом Леда. - Ты  подумала о том, что скажут люди и… хозяин?
     - Не являться ж вам простолюдинкой на большое празднество? Много знатных и богатых господ…
     - Да, да и еще Великий жрец!
     - Почему беспокоитесь по такому никчемному поводу?
     Леда  поняла, что снова не то взболтнула.
     - Лишний раз не хочется попадаться ему  на глаза – вдруг меня настигнет очередной удар? Но, к сожалению, судьба слишком часто сталкивает нас.
     - Госпожа, я услышала ключевое слово.
     Гостья  бросила хмурый взгляд на Тикавию, которая  невинно  пожала плечами.
     - Хоть ты не начинай.
     - При чем здесь я? Всего лишь служанка.
     - Ох, наверняка, стоит  поменять платье. Вроде слишком  яркое.
     - Нет-нет! Дивный небесно-голубой цвет, он подчеркивает глубину ваших глаз!
     И действительно наряд  как нельзя лучше подходил к торжественному моменту и украшал его обладательницу. Он преподносил во всей красе дивный изгиб плеч,  чарующую шейку и обрисовывал грудь, которую хозяйка никак не хотела обнаруживать!
     Длинное платье  из великолепного заграничного шелка с  широким расшитым серебром  поясом под девичьими бугорками блистало. Пышная легкая юбка с мягкими складками, ниспадающими к самому полу,  придавала еще больше грации и изящества, привлекала  взор к  носительнице дивного туалета.
     - Я совсем не похожа на послушницу, - обречено  выдохнула Леда.
     - Вы похожи на красивую молодую женщину, коей являетесь. Пора идти, не то опоздаете.  Только, - замерла Тикавия, - нельзя  чересчур трясти  головой - прическа.
     Разодетая служительница махнула на отражение рукой, словно обречена на муки, накинула плащ и заспешила в отчий дом. 
     Дорога занимала длительное  время,  от центральной площади следовало пройти еще   
201
несколько кварталов, так что следовало поторопиться. Дочь не опаздывала, но хотела повидать отца прежде, чем он достанется  гостям, они тотчас завладеют его вниманием. Весь путь она старалась забыть об откровенном наряде и плетений на макушке - зачем только доверилась Тике? Во что  превратилась? Если узнают, откуда она  начнут, еще чего доброго, расползаться сплетни  о распущенности чистых дев!
     Достигнув Агоры, где обычно задерживалась и рассматривала  фонтан, заспешила прочь – Леда хорошо помнила про запрет и обошла на этот раз  стороной  безобидного «врага». На огромной площади все еще присутствовало много народа. Горожане  не собирались расходиться по домам и прогуливались взад и вперед,  серьезно  обсуждая насущные проблемы. Общественная жизнь кипела здесь и вечером, до самого наступления  сумерек. 
     Возле здания Совета толпилась масса мирейцев. Леда решила, что поэтому сановник задержится,  человек  он публичный, себе не принадлежит. Потому-то и не стоит удивляться,  что после дневной суеты ищет уединения  в домишке на берегу озера. Из девичьей груди вырвался  вздох - озеро, запретный объект и  слово.
     За административным зданием Леда свернула, пересекла еще ряд улиц. Вечер, к сожалению,  выдался замечательным, послушнице показалось, что все разом вышли из жилищ,  чтоб увидеть ее, разодетую и раскрашенную - в любое другое время не столь заполнены аллеи.
     Мимо походили знакомые и нет. Дочь Даана  прибавила шаг,  не хотелось быть узнанной.  Наконец,  впереди появлялись особняки состоятельных соседей,   скоро достигнет и отчего. Путницу радостно приветствовали кусты желтой и белой акаций, высаженные вдоль дорожки, знакомой с детства. Под деревцами зеленела  рослая  трава с листиками причудливой формы. В ней утопали придорожные камни, обитающие здесь невесть сколько лет, а сейчас  они встречали Леду.
     Она достигла нужных ворот, постучала. Слуга  сразу открыл, и дочь едва ли не бегом ринулась искать родных. Старый раб не отставал, ему предстояло объявить о долгожданной гостье, он всегда  добросовестно выполнял свой долг, и всякий раз при ее появлении улыбался. 
     - Господин, - закричал невольник, чтоб услышал владелец, - госпожа прибыла!
     - Перестань пугать соседей!  - вылетел навстречу хозяин. - Докладывать по форме! - скомандовал сердитый торговец. - Скоро соберутся  приглашенные, а  ты меня опозоришь! Вот закрою в погребе!
     Улыбка осветила приукрашенное личико девы, она  одна из первых.  Последние слова повеселили – отец, когда злился,  всегда  «закрывал» в погребе провинившихся, но в действительности  это было излюбленное место  самого Даана, любителя пропустить   кубок другой. 
     - Здравствуй, здравствуй, дорогая, - раскрыл объятья владелец подземных драгоценных хранилищ веселительного  напитка, от радости его  глаза увлажнились.   
     - Отец, ты же мужчина,  говорят, они не плачут? - припала к груди дочь.
     - Плачут, еще как плачут, тем более в моем возрасте…
     - …человек становится сентиментальным, - закончила фразу дочурка.
     - Мы тебя заждались, - повел расчувствовавшийся родитель свою крошку к дому.
     - Мы? Братья прибыли?
     - И невестки с детьми здесь. Правда, Геаркон ругает управляющего, Идан пытается утихомирить его.
     Леда  покачала головой - для бунтаря-братца это привычное дело,  даже не удивлена.
     - По какому поводу скандал на этот раз?
     - Управляющий плохо справляется с обязанностями, - возвел Даан уставшие руки к небу.
     - О, Великая Матерь, снова? Чем же провинился бедняга-труженик? – Дева с детства знала поверенного, который верой и правдой служил великомилостивому господину  много лет.
202
     Зарий принадлежал к знатному, но обнищавшему роду. После пленения, еще в молодости, он был продан в рабство, пережил двух хозяев и, пока не попал к Даану, сносил  побои -  прежние владельцы не слишком церемонились. Родитель разглядел в нем умного и надежного человека, которому можно доверить ведение хозяйства. С тех пор  раб занимается важнейшими делами, являясь приближенным и доверенным лицом хозяина.
     - Плохо следит за конюхами.
     - Они недостаточно хорошо обтерли жеребца? – изумилась Леда.
     - Не догадаешься. Юнец-служка не в то стойло поставил рыжего любимца!
     Соловой масти конь был приобретен братцем в одном крупном портовом городе в юном для животного возрасте. Так Золотой стал принадлежать Геаркону с трех лет. Заядлый охотник и гуляка-братец  сам занимался  его воспитанием, находя в этом   успокоение, и души не чаял в питомце - для него скакун  был самым дорогим существом, пожалуй, ближе, чем семья. Складывалось такое впечатление.    
     - Бедный, бедный юноша!
     - Дитя, хочу просить тебя усмирить брата. Иначе, чувствую,  скандал затянется  надолго.
     У Леды округлились глаза, с каких пор Геаркон стал восприимчив к ее словам?
     - Может,  лучше не надо? Боюсь, усугублю ситуацию.
     - На тебя последняя надежда, скоро прибудут гости, а он… -  обреченно вздохнул  Даан.
     Белокурая нерешительно кивнула ему, и двое направились спасать несчастных, но вероятность благополучного исхода казалась ей призрачной.
     Длинная тисовая аллея огибала дом и вела мимо  подсобных помещений к конюшне. Она  была достаточно большой, но все-таки уступала конюшне  повелителя - отца больше прельщала винодельня, а содержание животных происходило скорее  для поддержания должного уровня. 
     Еще издалека Леда услышала громкий, сотрясающий воздух  голос, и мигом узнала его – братец  и правда разошелся не на шутку. Самое худшее, что могли сделать слуги в мирное время, так это не угодить ветреному Геаркону.
     Работу конюхи выполняли с усердием, за тем неотступно следил Зарий, единственный, кто мог придраться, так это только старший сын. Битый час он твердил поверенному о неправоте молодца, поставившего Золотого не туда. Нужно было в излюбленное третье справа стойло, а не во второе или,  не приведите Боги, в  первое. Громко доказывал Геаркон     несостоятельность несчастного юного раба.
     Ворота конюшни были открыты. Двое ступили в эпицентр развернувшейся драмы.  Подле Золотого стоял владелец, рядом Идан,   пара виновных  рабов, остальные разбежались по углам, пока  не досталось. Жеребец стоял бездвижно, не выдавая ни звука, напряженная  обстановка давила и на него. Бледный парень за свои девятнадцать лет едва ли сталкивался с подобным накалом человеческих страстей. 
     Зарий изрядно устал от организации праздника и, вымотанный скандалом на ровном месте, уставился  в пол. Хоть коня слуги сразу же переставили, но остановить словесный поток сделалось невозможным – беспощадный Геаркон успел заметить неладное. Ни вмешательство родителя, ни брата не принесло спасения, невольникам пришлось сносить удары и ждать, когда же, наконец,  иссякнут силы скандального хозяйского сынка.
     - О, приветствую тебя, дорогая, - заметил гостью Идан и  широко распахнул  теплые  объятья, принимая в них сестренку. - Давненько не видел тебя,  все хорошеешь! - Раздался  нарочито громкий поцелуй, девичьи  щеки покрылись румянцем.   
     - Вижу,  ты очень рад, - пропел голосок.   
     - Видела, как подрос мой сынишка? Весь в меня! – подмигнул Идан  и ослабил хватку.
     - Сочувствую ему, - вставил  Геаркон. С появлением гостьи  он  насторожился, но сестра улыбнулась, и  он смягчился.
     - Добрый вечер, -  начала  издалека Леда, замечая, что брат  кивнул в ответ.
     Она решила рискнуть. Сама подошла к нему, встав на цыпочки,  обняла  мощную шею и,
203
пока он пребывал в растерянности,  коснулась губами щетинистой скулы. Легкая улыбка посетила  поцелованного брата, беззащитные слуги облегченно вздохнули. Дева  сдержала смешок и медленно опустила руки, чтоб не  делать резких движений, затем шагнула назад. Геаркон  проводил ее взглядом.
     - Вот и хорошо, - подхватил Даана, не стоило  упускать такой  момент, не то  буря могла начаться снова. - Пойдемте скорее, нас ждут!
     - Проводите меня к племянникам, - зашагала Леда  к выходу.
     На радость провинившихся слуг  родные последовали за ней.
     Живой и жизнерадостный брат Идан быстро нагнал ее. Сзади шли отец и старший сын, о чем-то на этот раз мирно  беседуя.
     - Ну и сынок - бестия! - вытер пот со лба вспотевший  Зарий.
     - Да уж, едва на месте не придавил, хорошо вовремя подошла эта… светлая, - прохрипел молодой невольник.
     - Принимайся за работу! – отвесил управляющий  разговорчивому рабу подзатыльник. - Нечего на хозяйских дочек засматриваться!
     Зарий отправился по своим делам, мечтая никогда более не встречать бешеного хозяйского сынка. К тому же ему следовало  проверить и перепроверить, насколько верно выполняются его распоряжения, и привести себя в надлежащий вид - одна мелкая оплошность и ненормальный богатей снова устроит скандал.
     Довольный родитель отвлекал разговорами старшенького, наблюдавшего за диалогом впереди идущих, Геаркон все  всматривался, словно видел их в первый раз.
     - Он стал еще непоседливее, - сетовал на сына Идан. - Никогда не думал, что можно так мало есть и  спать, но талантливо  играть мной! - Затем шепотом добавил: - Он становится похож на… - покосился средний братец назад, сестра хихикнула. - Тише, услышит. Боюсь прогнозировать даже, что тогда случится.
     - Верно, ты не помнишь себя в детстве, - кокетливо тряхнула кудрями Леда.
     - Да-а-а?! В таком случае хочу сказать,  ты тоже была невыносимой!
     Издав возмущенный возглас, дева погналась  за шутником. На бегу он корчил забавные рожицы. Парочка покружилась перед домом, пока не запыхалась. Вскоре  довольные, они  приблизились к наблюдателям.
     - Как дети, - обронил Геаркон, ничуть не одобряя игры.
     - Да ладно тебе, ворчун! - махнул в его сторону Идан. – Сам-то  не прочь порезвиться, - подмигнул он.
     Старший брат ухмыльнулся.
     - Почему бы тебе хоть раз не улыбнуться? - напомнила о себе сестра, обращаясь к нему.
     - Что я маленький?
     - Ты не намного нас старше!
     Гостья стояла напротив входа, и чтоб оказаться внутри, нужно было подойти к ней вплотную, что и было сделано.
     - На двенадцать лет! - посмотрел  на хрупкую деву сверху вниз Геаркон.
     - Да брось слушать этого старика! - хохотнул, открывая дверь, Идан.
     Задетый шуткой здоровяк  бросил косой взгляд на него  и нырнул первым.
     - Я не для тебя открывал! – расхохотался средний брат.
     - Ха! Сопляк!
     - Расстроился, - шутливо выдохнул вежливый держатель Идан.
     - Не обращай внимания, скоро пройдет, - закивала Леда, поддерживая его.
     - Не пройдет! - раздался голос из недр особняка.
     Трое оставшихся членов семьи, улыбаясь,  вошли следом за Геарконом.
     Идя по светлым коридорам - отец предпочитал лишь светлые тона, в отличие от  сурового покровителя, любящего буйство красок и идеальную чистоту и порядок - дева  вспомнила приятные моменты давно ушедших дней. Как весело резвились в детстве  здесь хозяйские
204
и невольнические детишки, не давали покоя другим обитателям имения, совсем как теперь их дети.
     Хорошо знакомый и уютный дом каждый раз восторгал Леду. Тут присутствовало  обилие пространства,  поражали  изысканные  большие залы  с колоннами. Кое-где стояли  статуи в человеческий рост, высаженные в чашах и широких сосудах деревца и кустарнички дополняли богатое убранство. К празднику отец подготовился основательно. Повсюду стояли свежесрезанные цветы, праздничная драпировка на каменных столбах, поддерживающих высокий потолок, тоже внесла свою лепту. На  стенах нашли себе место картины именитых художников. Слуги разожгли  курильни, подкинули туда  редких и ценных благовоний, их аромат наполнил всю округу. Кого-то он  настроил на возвышенные чувства, кого-то  на праздничный лад.
     В центре залы, где находились  невестки с детьми  бил замечательный маленький фонтанчик - из ладоней прекрасной девушки  живой струйкой выбивалась вода и стекала по ее длинному платью к босым ногам, едва выглядывающим из-под  юбки. По складкам одежды  можно было догадаться, насколько изящна нимфа с вьющимися волосами, подвязанными  лентой.
     В сосудах стояли  розы, нарциссы, рядом с ложами  поместилась композиция с участием ярко-красных гербер, разбавляющих пышность мебели. Сложные букеты дополнили гипсофила, узкие ленты бергаса и пышные полупрозрачные  ветви аспарагуса. Одним словом -  красота.   
     Уставшие от детского шума матери, отдыхали на удобных лежанках, принадлежавших  еще бабке Даана. Сейчас они  являются  дорогостоящим антиквариатом из ценных пород дерева - ложа были инкрустированы  слоновой костью и  золоченой бронзой.
     Пока женщины,  едва дыша, обмахивались веерами, двое мальчиков и крошка-девочка, кружились вокруг них, вызывая суетливостью  головокружение. В Мади души не чаяло все семейство, за исключением  Геаркона, взбалмошного отца дитяти. Он предпочитал сохранять равнодушие к отпрыскам - трудно сказать, кого он еще также сильно любил, как Золотого.  Отчаявшиеся красавицы-матери  мечтали о приходе золовки, нянька и рабыня  никак не справлялись со стайкой сорванцов, а  редкая гостья  занялась бы развлечением племянников.   
     Избалованные детишки богатых родителей трудно поддавались дисциплине, слишком много прощалось им, за шалости их редко бранили. Завидев Леду, красавицы-невестки  подскочили и бросились обнимать и целовать ее. Обе  виделись с послушницей настолько редко, что успевали безумно соскучиться. 
     - Тебе  не жарко? - поинтересовалась Салис, указывая на накидку.
     - Не успела снять, - скинула плащ дева.
     - Разве сегодня кто-то женится? – улыбнулась Винария, супруга Геаркона.
     Гостья не поняла, о чем речь, невестка пояснила:
     - Видишь ли, никогда не думала, что ты  носить мирские платья.
     - Прошу, не будем об этом, - взмолилась, зарумянившись, Леда. Ей было стыдно  признаться, что над ней поработала служанка.
     Гостеприимный Даана отправился с сыновьями и двумя дочерями принимать приглашенных, а белокурая  отпустила передохнуть няньку и рабыню   и осталась наедине с малышами. За какие-нибудь полчаса-час, она кем только не успела побывать, что рассказать и показать, поиграть в игры и вот, когда запас развлечений исчерпался, обессилено выдохнула. Дети на удивление тоже подустали и попросили спеть песенку. У Мади возникла  замечательная идея – уговорить тетю станцевать. Забавная девчонка веселилась от души, когда видела танцовщиц, тем более что ей нравились танцы тетушки. Во время них дитя пританцовывало, хлопало в ладоши и добавляло к знакомой мелодии звонкие нотки, не всегда попадающие в такт.
     - Потацуй,  потацуй, - прыгала Мади в предвкушении,  мальчики подхватили просьбу.
     - Может, вы покажите мне, чему вас научили? – улыбнулась Леда.
205
     - Неть, ти потацуй! - настаивала  маленькая упрямица.
     - Тогда помогайте мне - хлопайте!
     Детские ладошки начали  шуметь  и изображать  нечто непонятное, пока дева не задала мотив, напевая старинную песню:
Моряк уходит надолго в далекое плавание,
Но  доброе сердце  остается подле супруги.
Если волны поглотят его и тело разлучится с душой -
Только она вернется к любимой.
     Тихая песнь разливалась по  зале с хорошей акустикой - она звучала дивно, словно ее пели  в унисон мягкие голосочки речных нимф. В ней слышалось журчание ручейка, всплеск воды, движение мелких рыбешек и слезы вдовы, не дождавшейся благоверного. Стихли хлопанья,  сорванцы перестали спорить с мелодией. Открыв рты, они  завороженно глядели на женщину в голубом, ставшую на время воздушной, так легки и плавны были ее движения. Она словно растворилась в гармонии танца и музыки, воспарила  высоко-высоко, забывая, что находится на бренной. Леда закрыла глаза, издавала ласкающие звуки, слушала, внимала и выражала, качалась на волнах, падала вглубь, но тут же всплывала и вдыхала воздух. Пение становилось тише и тише, пока не сошло на нет. Тут встала на носочки и на мгновенье оторвалась от пола,  руки взлетели вверх,  как лебединые крылья и сомкнулись над головкой, один легкий оборот и…  Дева  ахнула - на нее смотрело не менее двух десятков глаз!
     У противоположной стены, меж колонн, стояли гости, во главе с хозяином дома  и любовались ею! Густо раскрасневшаяся послушница опустила голову, показала макушку, едва дыша, сомкнула веки - лучше бы пропала  в лабиринте!
     - Прекрасно! - захлопал Идан и направился к ней. - Думаю, нам сегодня прочие танцовщицы не доставят такой радости!
     - Не надо, - отступила смущенная.
     - Прекрасная песня и... чудно, чудно! - поддержал сына Даан.
     - И давно вы  здесь? – шепнула дева  брату,  и похолодела, когда он кивнул.
     Не мудрено, почему не увидела свидетелей, она имела неосторожность пуститься в пляс с закрытыми глазами!  Молча Леда выругала себя, припомнила всякие свои неудачи и промахи за раз, чтоб сразу накрыл стыд за былое, не желала по частям и  надолго погружаться в беспокойство. Хорошо еще, что ее не видел покровитель, не то будет сожалеть, что отпустил, ведь она вместо благодарности, примерного поведения и соблюдения высокой нравственности, позорит его! Какой стыд! Дает уроки и совершенствует навыки символичного танца перед зрителями! Даже в оправдание нечего сказать. Господину,  конечно же,  донесут, и ему придется краснеть за воспитанницу, а после и Айри!
     Дева стыдливо опустила глаза в пол.  По зале пополз шепот, затем начались  разговоры, приглашенные  господа пришли в себя и были готовы созерцать снова.
     - Полно, дитя мое, пойдем с нами, - успокаивал дочку Даан.
     Племянники тоже оживились и забегали вокруг взрослых.
     - Совсем забыла сказать, отец, господин задержится…
     - Ну что ты, он уже здесь, -  показал торговец на другую дверь, впускавшую  в самую большую залу, где и будет проходить само празднество.
     Тут же  послушница побледнела,  снова попала перед ним  в неловкое положение – неслыханная закономерность, что успела стать  привычной.  Когда-нибудь  стойкое терпение рухнет - и ее выгонят прочь  из гостеприимного дома и  обители!   
     Люди разбрелись и явили  взору священнослужителя, он оперся плечом о розово-белую с красными вкраплениями колонну. Вид у него был невозмутимым, чем крайне удивил воспитанницу, но и  больше поверг в уныние. Она  предположила, повелитель  бережет силы для дальнейшей беседы. Кому понравится такое происшествие? Однако ошиблась,  недовольство вызвало иное  – танец  очаровал  и других.
     Толпа рассредоточилась  по зале,  народа оказалось  гораздо больше, нежели виделось 
206
вначале. Образовались мелкие группки, объединенные по интересам. Верховного служителя же обступили назойливые гости и пытались наладить с ним, пользуясь случаем, полезные  контакты - сегодня он  самый почетный гость, впрочем, как и всегда.
     Торговцы, чиновники и прочие, возомнившие  себя незнамо кем, жужжали ему в оба уха какую-то ерунду - редко  выпадет такая возможность, но Агерон их не слушал. Наконец, ему надоело  упрямство, с которым добивался его внимания некий купец, и он направился к хозяину дома, то есть прямиком к послушнице! Она сжалась. Родитель спохватился, извинился за недостойный прием, взял  под руку именитого гостя  и повел его в другую  залу к накрытому столу. Людской поток двинулся туда же, Леда  облегчено выдохнула.   
     Яркие и пестрые одеяния приглашенных господ рябили в глазах. Их владельцы, мужчины и женщины, разодетые по все идущей вперед моде, не собирались быстро сдаваться и пытались перещеголять друг друга в украшениях. Они не скупились и, приобретая материю для нарядов: китайские, индийские тончайшие ткани, ниспадающие волнами к низу, превращали любую фигуру в стройную, а  восточные ювелирные изделия, украшающие волосы, шеи, запястья, пальцы и даже ноги  были на пике популярности и  играли немаловажную роль в  жизни богачей.
     Жена одного зажиточного купца, чье благосостояние представляла очень приличная  сумма  - она-то и  снискала ему славу и уважение в высших кругах -  женщина  крупная,  с властным лицом все громко смеялась. Привыкшая повелевать, она не могла держать себя иначе, как  гордо вскинув голову. Она жестикулировала, вставляла  желчные реплики, давала  советы молодой спутнице. Из-за живости движений застежка изумрудного ожерелья  расстегнулась, и украшение упало на пол - купчиха бросилась за ним, пока кто-нибудь не наступил, отчаянно рыскала, пробираясь сквозь толпу, и  вовремя  вернула себе изумруды. 
     Среди присутствующих Леда  узнала политиков,  чиновников, уважаемых и  знаменитых на всю страну  деятелей, в том числе и ученых. С каких пор родитель интересуется наукой? Для расширения круга клиентов Даан постарался завлечь к себе как можно больше выдающихся  людей. Он  явно не поскупился: устраивая редкие, но с большим размахом пиршества, всегда обращал их в свою пользу.
     Долгое время отец развивал дело всей своей жизни, теперь ему трудно было остановиться, к тому же заказчиков и охотников на редкие вещички с расцветом государства становилось все больше. Так торговля процветала, со временем Даан стал давать ссуды и получать назад с процентами -  возрастающее состояние не могло не радовать ни его, ни сыновей.
     Людская масса  редела, плавно перетекая из одного помещения в другое. Леда  отыскала глазами племянников. Ловко лавируя между  фигурами,  настигла сорванцов, уводимых невестками.
     - Оставьте их мне, - попросила она, матери любезно согласились. – Раз уж благодаря вам я прославилась на всю Мирею, будете меня сопровождать и на веселье, -  наклонилась тетушка к малышам и легонько потрепала их за щечки.
     - Ти не потацуес есе? -  сделала очаровательные глазенки Мади.
     - Пожалуй,  на сегодня достаточно, - повела ее за собой Леда.
     Перед колоннами, украшенными вьющимися растениями, стояли ломящиеся от яств  столы, которые окружили  сцену, специально выстроенную по такому торжественному случаю.
     Музыканты сидели  в углу,  выпускали на свободу из обычных инструментов  ласкающую слух мелодию и наполняли воздух живительными вибрациями, завладевали душами слушателей насколько могли. К высоким нотам флейты присоединились напевы лиры. Арфистка провела длинными пальцами по струнам излюбленной богатыми и аристократами арфы и извлекла из недр металла волшебство. Солировала старинная свирель, ее песнь переплеталась со звучанием прочих, звуки сливались  в  неделимое целое.      
     Гости рассаживались в соответствии с занимаемым  положением в обществе - во главе стола, как и полагалось, восседал владелец особняка, рядом не кто иной, как Великий жрец.
207
Затем приближенные, за ними те, чей достаток и вес поскромнее. И замыкали круг малознакомые, но не менее амбициозные приглашенные.
     Обилие еды и питья поражало воображение, разве под силу столько съесть? Повара трудились не покладая рук над съедобными  шедеврами. Дорогое, доступное, пожалуй, только богачам мясо, занимало центральное место на столе. Золотые и серебряные  чеканные блюда, наполненные доверху, источали аппетитный запах, от которого забурлило в животе, появилось чувство голода и господа принялись за угощения.
     Откинувшись на спинку ложа, тетушка  усадила  племянников рядом  с собой. За спиной, на всякий случай, стояла рабыня-няня - когда шаловливые дети устанут,  их уведут.
     Даан подал знак и  на сцену вышли танцовщицы в ярких открытых  нарядах - это дало понять, что  и танец  будет соответствующий. Сменились инструменты, изменилась сама музыка, на место предшественников пришли бубны, вызвавшие перемену настроения - из спокойно-лирического оно превратилось в увеселительно-живое. Девушки устроили целое представление - пока одни обрисовывали киклос, то и дело меняя направление движения,  другие, внутри него, изображали в танце некое повествование. Все действо складывалось в одну общую картину: то страсти вспыхивали, то угасали, затем вновь возвращались к прежнему накалу. Подтянутые красавицы извивались, выбрасывали в воздух широкие ленты - мастерство заключалось в том, чтобы не запутаться в них.
     На протяжении всего завораживающего танца мужчины с восторгом глядели на полуобнаженных дев, забыв про все на свете.  Братья, сидевшие рядом, отложили важный разговор, что занимал их только что и, грея в руках чаши с вином, впитывали каждый жест загорелых юниц, что приблизились к ним,  изображая пламя. Увидев их лица, сестра подавила смешок. Первым на землю вернулся Геакон, ей даже показалось, будто он смущен.
     На смену гибким исполнительницам  пришел заклинатель змей. Он поставил перед собой емкость, из которой под заунывную мелодию медленно выползала длинная кобра. Она вытянула палкоподобное тело, покрытое глянцевой чешуей, приняла устрашающую стойку и раскрыла капюшон, зрители напряглись. В любое мгновение аспид мог броситься на беззащитного человечка - вряд ли его тонкая одежда смогла б уберечь от  страшного яда змеи.
     То, что эти твари чрезвычайно опасны, Леда  хорошо помнила с самого путешествия - тогда досталось Малышу, но проводник оказался поблизости и вовремя принял необходимые  меры. Благодаря точным действиям мудреца, удалось спасти жизнь несчастного, чуть не погибшего на глазах у попутчиков. Не могла забыть дева, как начало трясти Малыша, как во время судорог закатились глаза, и выступил холодный пот - такое зрелище ей пришлось не по душе. И вот сейчас может повториться страшное, но господам нравились щекотящие нервы зрелища.
     Дети  перестали копошиться и замерли, кобра, ранее демонстрирующая свой длинный с раздвоенным кончиком язык, открыла пасть, обнажая смертоносные острые зубы. Мгновения зловещей тишины показались вечностью, но они закончились шквалом довольных выкриков - под аплодисменты  заклинатель, пожилой суховатый человек, вроде бы сильный и в то же время такой слабый,  укротил опасную ядовитую  змею, вызванную ради развлечения  избалованной публики.   
     Далее на суд гостей вышел высокий незнакомец  с голубями. Они перелетали с места на место, важно прохаживались, кружились, садились на усеянную длинными волосами  голову,  взлетали высоко вверх, но  непременно по первому зову возвращались обратно - голуби вызвали восторг у  всех присутствующих  помимо племянников детей.
     Невестки, болтающие без умолку,  оторвались друг от друга, когда появились гимнасты. В коротеньких туниках девушки и юноши выстраивали невероятные фигуры. Леда дивилась их гибкости и балансу - ей бы такой для исполнения священного танца с чашами, то и дело выпадающими из неловких рук. Она считала себя неуклюжей и ругала за неумение контролировать тело и тем более  чувства - откуда ей было знать, что скрываемые  певческие
208
и танцевальные таланты уже давно получили наивысшую оценку высокопоставленного  покровителя?
     Хорошо натренированные атлеты взмывали вверх, перепрыгивали через живые преграды, кувыркались в воздухе,  становились на руки и проходили длинные расстояния. Окружившие
их шустрые и  милые юницы чуть пританцовывали под громкие звуки бубнов, что будоражили зрителей. 
     Воспользовавшись паузой между представлениями, знатные горожанки принялись за свои пересуды, предстояло еще  о стольком поговорить, что нельзя терять ни минуты. Они обсуждали последнюю внебрачную связь какого-то знатного человека, которого золовка не знала и знать не желала. После разговор зашел о средствах, которые тот затрачивает на свою пассию. Все это дело болтушки-невестки приправили парочкой собственных выводов  и закончили рядом сплетен. Изредка доносившиеся обрывки фраз не понравились воспитаннице, да и как они могли понравиться, коль никогда не сплетничала? В храме некому, да и не с кем заниматься бессмысленным занятием.
     Ее маленькие соседи  заерзали от долгого сидения на одном месте, пришлось вспоминать и выдумывать спокойные игры, пока  на сцене не объявились новые герои.
     Мальчики наелись и высматривали, кто же вскоре поразит их. А Мади все еще перебирала, что бы ей  съесть, притом желательно сладенькое - Леда приложила немало усилий, чтоб уговорить непоседу не прыгать, но спокойно прожевать, дабы не подавиться. Правда,  дети были приучены не издавать громких звуков за столом. Это было не принято на массовых мероприятиях, чтоб не мешать старшим, потому племянники и направили все свое усердие на ближайший объект в голубом платье. Прочие отпрыски, постарше, были приведены сюда для того, чтобы учиться держаться в обществе, вести беседы, шутить, правильно воспринимать шутки и не обижаться на насмешки. Как губки они впитывали всякое увиденное здесь.
     Но не все могла одобрить служительница. Для нее оставалось много чуждого, неприглядного. В стенах храма жизнь существенно отличается от мирской: общественно-политическое устройство мира едва ли вписывается в  мир, созданный Богами.
     На ее взгляд, отрицание Божеств, Их истин, не приводит ни к чему хорошему, правильному. Напротив, относит назад, к тьме, мешает создавать, несет разрушение. Вспоминались примеры, когда правители соседних государств в свое время отвергали женское начало в Боге, либо заменяли Создателя новым образом, зачастую со своими лицами. Владыки выстраивали огромные храмы,  высоченные статуи и грандиозные дворцы для возвеличивания себя самих, в то время как народ умирал с голоду. Бывало, религии и культы возникали лишь для управления массами - недаром политики обучаются ораторскому искусству. Свидетельницей громкого слова Леда  раз  уже стала и  убедилась в его силе.
     Все в зале притихли. На сцену вышли два человека  одинакового роста и возраста,  не старше тридцати лет. Оба не обладали  привлекательной наружностью и не отличались крепостью тела,  зато брали другим – в них дева сразу разглядела  добрые души.  Они являлись братьями  и с юных лет промышляли  талантом.  Поэты-певцы сочиняли стихи, особенно удавались лирические и высмеивающие человеческие пороки. Бывали и саркастические и провокационные сочинения, но сегодня поэты обещали только радовать гостей. «Не зря же им предложили хорошее вознаграждение»,  - сказал  отец перед пиром.
     Насколько дочка помнила, эти  мастера слова  были известны на всю Мирею и приглашались во многие дома, на общественные мероприятия, да и сами устраивали представления, когда  взбредет в голову. Братья не стремились разбогатеть, хотя  злые языки  приписывали им разное, в том числе и требование высоких гонораров. Ходили слухи о их  нравственном падении, вызывающем образе жизни,  потреблении ими дурманящих сознание средств. Это позволяло предположить о существовании врагов, которые либо завидуют их растущей популярности,  либо  задеты  аллегоричными  сочинениями, а может, и то и другое вместе.  Главной целью братьев  была попытка достучатся до сердец, но порой они вызывали 
209
резонанс в обществе - их любили одни и ненавидели другие. Бедняки почитали стихотворцев как воспевателей свободы и радости, чего как раз не хватало низшим слоям населения. Но,  тем не менее, сейчас слушать их приготовились все.
     Длинноволосый поэт держал в руках кифару, а другой, что с короткими  локонами осматривал залу, ища глазами образ, заслуживающий воспевания.  Сероглазый блондин с чуть вьющейся шевелюрой ударил по струнам, наполняя незнакомой мелодией дом, и запел написанную накануне песню:
Велики просторы страны родной!
Величавы вековые тополя и платаны,
В плодородных долинах посеяна рожь!
Как твои   мне  любы с детства дубравы -
От любви к  тебе  пронизывает тело  дрожь!
     При первых же взятых нотах Леда повернулась к исполнителю и заворожено внимала задушевный напев. Ей вспомнилось детство, дорога в школу акатий,   тогда  она во второй   раз видела, насколько прекрасна Пелихория. Ее снова поразило разнообразие природы, живой и неживой,  хотя с последним высказыванием  могла б поспорить - для нее все  живое,  будь то камень или воздух.

     Повозка неторопливо  везла девочку с отцом. За ними ехали и другие  будущие ученицы из разных городов, все они подъезжали к ущелью. Горы образовали тоннель, за ним пряталась долина. Религиозные строения окружали деревушки, находящиеся поблизости. Само учебное заведение представляло собой утонувшее в тени высокорослых деревьев двухэтажное скорее скромное каменное  здание, окрашенное в белый и красный цвета. Подле стояли жилые дома для множества, как шутили наставницы, труднообучаемых девиц  и маленький храм, похожий на передний в Доме Великой Матери.
     В крошечных поселениях жили  бедняки, что занимались  земледелием, крестьяне-то и обеспечивали продуктами служительниц. Собственно говоря, за счет продажи результата своего труда они и могли существовать.  Местные ребятишки, несмотря на запрет родителей, бегали посмотреть на странных обитателей «пестрого» дома, так называли школу здешние, и диву давались – зачем те  бережно собирают сорняки,  с которыми они безуспешно борются на полях и огородах? 
     Однажды через забор перелезла девочка, ровесница Леды, и из любопытства подошла слишком близко к странному месту: сюда запрещалось входить посторонним, не причисленным. Нарушительница  пряталась за лавкой возле можжевельника, источающего сильный аромат, но ее выдало одно неосторожное движение,  кусты громко  зашуршали.
     - Тебе нельзя  быть здесь! - подскочила Леда. - Возвращайся обратно! Скорее!
     - Я не могу, - шептала двенадцатилетняя девчушка, сидя  «в засаде», - меня увидят хозяйки!
     - Они не хозяйки, а учителя,  - улыбнулась ученица. - Вот вы за кого нас принимаете. Какие еще ходят слухи?
     - Много разных. Поговаривают, будто вы срываете траву, а потом едите - зачем, если покупаете еду у нас?
     - Не едим. Иногда высушиваем,  иногда завариваем, - хихикнула Леда.
     - Едите моченую траву? Зачем тогда?..
     - Неужели никогда не видела, как лечат больных у вас в деревне?
     - Не-е-еа! Наши старейшины приходят сюда за советами, лекарствами, берут какие-то порошки,  цветную воду, масла.
     - Наставницы все это делают из собранных растений,  растирают в порошок сушеные травы, делают мази с добавлением оливкового, розового, бывает, животных жиров. Они много знают и делятся знаниями с нами. Правда,  плохая из меня ученица - я не слышу, что говорят цветы.
210
     - Цветы?!
     - Да, и камни, горы, бабочки…
     - Они не умеют разговаривать! - Девочка выглянула из укрытия, чтоб посмотреть на престранную ученицу, но таких здесь  было полным-полно.
     - Не знаю, говорят, умеют, но пока не слышу, хотя подолгу слушаю, - огорченно выдохнула Леда.
     - Можешь  колдовать или этому учат тех, кто постарше?
     - Нас не учат черной магии, наоборот, показывают, насколько прекрасен мир, как правильно сидеть, ходить, петь.
     - Разве нужно учиться ходить? Я и так умею, да и петь тоже. Хочешь послушать?
     - Лучше в другой раз,  сейчас могу услышать не только я,  - захихикала дочь Даана.
     Когда она впервые услышала, как поет крестьянская дочка, зажмурилась.
     - Теперь я понимаю, почему нас учат, - говорила Леда.
     - Тебе не понравилось? Меня хвалят в деревне, на всех праздниках пою!
     - Голос хороший, но поешь  фальшиво. Не вытягиваешь ноты,  дыхания не хватает.
     - Все у меня хватает! - обиделась Сура, оказалось девчушку зовут, как и соседку по комнате.
     - В другом смысле  не хватает дыхания. Это значит, что в неподходящий момент вдыхаешь снова, когда звук еще должен петься. Он обрывается и нарушается гармония песни.
     - Спой-ка ты! - бросила вызов дочь бедняка.
     Запевшая подруга из «пестрого» дома, заставила ее открыть рот от удивления - такого красивого и чистого голоса она никогда не слышала. Детская  знакомая всем  колыбельная убаюкивала уставшую от дневного труда Суру. Она грустно вздохнула - ей далеко до этой светловолосой певички.
     - Понятно,  чему вас там учат, - раздался  новый  вздох крестьянки.
     - Не только, много еще  чему, ведь мне нужно будет служить - голос необходим для исполнения молитв, гимнов. Танец становится священным, если его правильно понимать и исполнять. Умение писать тоже необходимо!
     - Это те палочки и крючки, что  над воротами? Их пишете?
     - И их тоже.
     - Отец говорит, что это колдовские знаки!
     - Вовсе нет, они умеют говорить.
     - Не слышишь, что говорят цветы, но беседуешь со знаками?! - побледнела Сура.
     - Не слышу – читаю. Вот смори, - взяла Леда палочку и написала предложение на песке.
     Подруга отшатнулась, но когда грамотная дева прочла письмена, оторопела.
     - Эти крючки интересно говорят! Их немного,  а столько знают!
     - Не знают, но передают знания, от учителей к ученикам. Они делятся опытом, полученным от  наставников, мудрецов и магов,  жрецов и жриц.
     - Я знаю, у вас нет мужчин, только слуги.
     - Мужчины написали книги и передали их нам. А мы, читая труды,  познаем.
     - Нам с сестрами только рассказывают сказки да легенды. Никто из наших не пишет, не читает - какой смысл, если и так можно все  узнать? 
     - Вас не обучили грамоте, так бы вы знали, сколько еще  интересного бывает на свете!
     - Больше, чем знают наши старейшины? – спросила крестьянка, Леда кивнула. - И твои владелицы, ой, наставницы?
     - Да. Еще существуют люди, обладающие высшими знаниями. Их называют посвященными или магами,  вы - колдунами, но это неправильно. Они-то, наверное, очень умные. Вот бы встретится хоть с одним из них.   
   
     На  миг  Леда  отвлеклась  от  сцены  и нырнула под стол за  гребнем. Его уронила Мади,
211
но очень срочно захотела получить  обратно. Когда  тетушка приняла прежнее положение, обнаружила на себе взор второго поэта.
     - Я буду воспевать материнство! - громко произнес он на всю залу. - Прекрасные дети и мать прекрасна!
     - О, это не мои дети, к сожалению, - порозовела Леда.
    - Вириан, она не замужем! - обратился смельчак  к брату.
    - Значит, будь осторожен, Макос - попадешь в ловушку, не выберешься! – ответил тот.
     - В плен прекрасных глаз - пусть так!
     Леда зарделась еще больше - ей никогда не говорили комплиментов незнакомцы.
     - Я буду петь о нетронутой красоте! Ты позволишь? – протянул певец  чаровнице  ладонь. 
     По общепринятому правилу если  выбранный зритель подавал  что-нибудь съестное, то позволял говорить о себе, шутить, слагать стихи,  либо участвовал в играх.
     Зрители затихли, ни один звук не нарушил кристально-чистой тишины, все с нетерпением ждали ответа молодой женщины в голубом. От безмолвия зазвенело в ушах, на некоторое время она  растерялась и даже, показалось, что требуют ответа не от нее, но ошиблась – откуда было знать незнакомцу об ее принадлежности к храму? Ничего удивительного, сама виновата, позволила Тике над собой поглумиться и внедрить в жизнь свою невероятно вольную  фантазию! Что за напасть? Ну и как теперь быть? Сначала танец, после, вот это, наверняка, жрец завтра же отправит восвояси. Совершенно очевидно -  сегодня не ее день!
     Двое смотрели друг на друга. В мужских  теплых  глазах Леда  прочла  о трудностях, встретившихся на Пути, об их последствиях, все, что тот пережил за свои немногочисленные годы, оставило глубокий след на еще молодом лице, усеянном  глубокими морщинами.
     Здесь были и горечь потери, и радость обретения, снова потери,  вновь нужда, и жестокая, поглощающая тоска. Однако  незнакомец сохранил себя, не растерял по жизни то хорошее, что билось  в нем и  продолжало бороться, стремиться ввысь. С детских лет скитались братья в поисках счастья. Рано осиротев, промышляли тем, что пели простые народные  песенки. Во время выступлений люди бросали им под ноги монетки, они-то и помогали худо-бедно существовать мальчишкам-голодранцам. Когда  они подросли, обрели  народное признание, накопили  немалые средства и  теперь могли позволить себе безбедную жизнь.
     Улыбка коснулась девичьих  губ, мужские ответили им тем же.
     - Поверьте, мой  номер сегодня уже состоялся, - произнесла Леда.
     - О, наверное, было прекрасное выступление?
     - Прекрасное, я подтверждаю! – протянул Идан.
     Сестра покосилась на него.
     - Жаль отказываешь мне и не последуешь за бродягой, - нарочито расстроенно пожал плечами  улыбчивый  Макос.
     - Оставь, она никогда бы не пошла за тобой или, быть может?.. – прищурился  длинноволосый братец, он также вызывал расположение.
     Тут послушница  взяла первый попавшийся фрукт и чуть подбросила - вмиг его подхватил новоиспеченный воздыхатель-шутник.
    - Я не люблю, - призналась дева.
    - А если бы?..
    - Кто знает? – протянул певучий голосок.
    - Я не стану есть плод - засушу, а если передумаешь… - Макос  выдержал паузу, чтоб еще больше заинтересовать слушательницу и слушателей, - часто бываю на площади, у фонтана.  Впрочем, можешь спросить у всякого, тебе подскажут, где меня найти! –  Тут он повернулся  к  музыканту. – Видел, как она смотрела, когда слушала твою песню?    
     Вириан кивнул. Поэтов сразу привлекла загадочная незнакомка, смотревшая на исполнителя, как на некоего творца. В действительности он таковым и являлся, ведь благодаря ему рождались прекрасные стихи и  музыка, ее тоже сами писали. Стихотворцы не хуже  отдаленного наблюдателя, не сводившего с нее весь вечер взгляда,  разглядели в деве
212
не только приятную молодую женщину, но и  притягивающую суть.
     - Споем об этом? - переглянулась приглашенная   парочка.
     Вириан вновь ударил по струнам. Мелодия полилась рекой, она бушевала, но вскоре буря поутихла. Спокойные движения пальцев по кифаре рождали чарующую мелодию, и он запел:
Хоть я в забвенье упаду, но
Дивный взгляд твой не забуду!
     Макос  продолжил:
Сиянье чистых  милых глаз
Разгонит в небе хмуром
Стаи грозных серых туч,
Что обещает  мститель-ураган.
О, луноликая Билара-муза,
Ты не достанешься врагам!
     Зрители аплодировали, не щадя рук, поэты принимали  восторженные звуки, а Леда от удивления не знала что и сказать - ей никогда не говорили таких слов, от которых по коже  пробежали мурашки! Надо же,  ее сравнили с великой Музой!

     Как гласит народная легенда, когда-то, давным-давно, жила среди людей прекрасная Билара и была она покровительницей и вдохновительницей поэтов, художников, ваятелей, зодчих, музыкантов и представителей прочих творческих профессий. Приходила она к каждому по первому зову, помогала создавать прекрасное.
     Настолько сроднилась  прелестница  со смертными, что безвозмездно отдавала  себя, сил не жалела, мечтала, чтоб больше  прекрасного и доброго было  вокруг – умельцы благодаря ей  оттачивали свое мастерство, государства  развивались, процветали города и деревни, земные  жители  были счастливы. Со временем они достигли таких высот, что век, в котором жили стали называть Золотым.
     Но однажды возгордился некий человек, захотел поработить Музу, чтоб служила только ему, даровала мощь  разрушить построенное, поспособствовала захвату мира, подчинению его себе,  и незамедлительно  уничтожила тех, кто откажется служить повелителю.
     Вознесла Билара усердные молитвы к Небу и была услышана.
     - Обретешь приют у меня, коль нужен будет кров тебе и защита! А пока зовет тебя  молодой талантливый скульптор! - отвечало Голубое.
     Опечаленная Билара летела по воздуху - не хотелось ей покидать землю,   как же тогда будут создаваться шедевры? Растеряют и забудут свой опыт люди, не станет в мире прекрасного, обветшают за долгие годы безмолвия неповторимые произведения, некому будет создать новое, повторить старое, сохранить драгоценное настоящее.
     В просторной мастерской у окна сидел ваятель перед бесформенным  куском  глины и ждал прихода благодетельницы. Наконец-то, Билара появилась, но вид у нее был настолько поникший, что смертный подивился - в первый раз он видел на вечно молодом и прекрасном  лице отчаяние. Не смолчал он и задал вопрос. Муза без утайки рассказала ему правду.
     - Пусть лучше я буду обыкновенным человеком, не прославлюсь  вовек, и мои идеи так и останутся на высших сферах, не воплощенными здесь, внизу, зато мир будет в безопасности! Уходи! О, Небо, я отказываюсь от дара. Забери  ее - она сама не уйдет! – поднял к своду  испачканные в мягкой смеси руки мастер.
     Сверкнула молния, и порыв ветра унес с собой бессмертную. Но сжалилось Милосердное,  отпускает Оно время от времени  Музу на землю, чтоб не исчезли искусства, чтоб  вдохновляла  достойных, но не попалась  в плен к алчным. Выполнит Билара указание и тут же возвращается обратно - гоняется и гоняется за ней злодей, но ускользает от него  послушная небожительница, взмывает вверх, только ее и видели.   

     Раскрасневшаяся  в который  раз за вечер  дева не проронила ни слова. А Макос отвесил   
213
ей поклон и направился дальше воспевать прекрасных женщин, мужественных господ. Вспомнил он о доблести воинов на поле боя, о тружениках-крестьянах, возделывающих поля бескрайней родины, и не забыл перед уходом бросить прощальный жест вдохновительнице.
     Не привыкшая к обилию внимания послушница  изрядно  устала. Она передала измотанных детей служанке, сама откинулась на спинку ложа и потянулась за водой,  приготовленной для нее - отец знал, как  относится  дочурка   к вину.
     Знакомый с установленными правилами в храме от кровиночки, заботливый родитель распорядился убрать от своей крошки хмельной напиток и подносить исключительно чистейшую родниковую воду, вместо мяса поставить рыбу и обилие фруктов. Любимые орешки с  персиковым сиропом стояли прямо перед девой, источая пленительный запах, правда, не было возможности поглотить съестное чудо - отвлекали племянники-непоседы. За время пира Леда так и не отведала ни одного угощения, успела лишь схватить  излюбленную смокву и ту не доела,  как раз в этот момент Мади уронила гребень. Затем был  певец,  куда уж тут жевать?
     В следующий  момент на сцену  вышла  танцовщица, одетая в ярко-красные длинные одежды, что струились  мягкими волнами и падали  на пол, скрывая стройные ноги.   Лишь иногда они показывались публике, благодаря  откровенным разрезам до округлых и  притягательных бедер. Как и все действо, каждая деталь одежды значима. К примеру, покрывало поверх волос   символизировало  укрытие от бедствий и грехов земных – во время исполнения  его  снимают  и используют в качестве мифической   завесы.
     Плавные движения под магическую музыку завораживали даже таких далеких от сантиментов  мужей, как Геаркон - вместе с Иданом  они  отложили разговор о предстоящей охоте на диких уток, водящихся в камышовых зарослях недалеко за городом - и глядели на танцовщицу, толком не понимая, что она выражает своим замысловатым  танцем. 



























214
Ганней. Ревность. Жрец спасает Леду    
     Гибкая, как веточка ивы, танцующая женщина склонялась к полу, прогибалась назад, словно выворачивалась наружу, то открывая себя, то закрываясь сомнительной защитой. Она обнажала руки и ноги, забывала в порыве, что  не умеет летать, но, видимо, сожалела об этом. В следующую секунду она взмахнула тонким  покрывалом, расшитым золотом, отпустила его, как тело отпускает душу на смертном одре,  вскинула ладони  вверх, осыпала себя лепестками кроваво-бордовых цветов, замерла. Цветные мягкие  перья  упали на  темные густые  волосы и покатые  плечи, усыпали пол вокруг нее. Завороженные зрители сотрясли  залу аплодисментами. 
     Закончилось  действо, закончилось еще одно представление, подошла к концу очередная минута  жизни, перевернулась страница Книги, появилась следующая. Пришло время  для дальнейшей  записи.
     Не успела Леда открыть ротик, чтоб наконец-то доесть откушенную  смокву,  как очаровал номер, но и он быстро закончился, правда, оставил после себя неизгладимое впечатление. Тут же задумалась дева о красоте движения - жизнь тоже движется и она прекрасна? Всегда ли? В школе учили, что не бывает плохого, есть неправильное отношение к сущему – лишь в противодействии происходит Рождение. Для нее  это оказалось слишком сложным, странным - разве может страдание и нужда нести прекрасное? Видимо, прошло слишком мало времени, чтоб до конца понять смысл этих мудрых  слов. Может, и она сама с годами, будучи умудренной жизненным опытом, поймет всю  глубину  сказанного.  Твердо она в том  уверена,  иначе и быть не может -  учителя никогда не лгут,   для них всякий звук нечто магическое, а пустословие рождает только беспутство. 
     Поднеся к губам инжир, Леда хотела откусить от спелого мягкого  плода кусочек, но ее прервали.
     - А ты лучше танцуешь, - прошептал  в  ушко странные слова  мужской  голос.
     От неожиданности послушница вздрогнула. Она обернулась: на месте, где еще совсем недавно была одна из невесток, расположился, пользуясь ее временной отлучкой, незнакомец! Он находился настолько близко, что слышалось его дыхание! Всего в  каких-то  нескольких сантиметрах от  девичьего лица!
     Молодой и очень красивый человек улыбался вовсю, но в этой самой улыбке было нечто зловещее. Надушенный очень дорогими благовониями, как юная девушка, идущая на свидание и не знающая меры,  он источал  холод и зло. Почему-то именно так показалось служительнице, хотя  знать не знала  бесцеремонного гостя,  подсевшего к ней и занявшего не свое место. Дева была знакома с  еще одним  человеком, пользующимся драгоценными ароматами, но господин делал это  умеренно - от него не исходил  настолько сильный запах, чтоб хотелось отпрянуть в сторону или умчаться.  Да, Великий жрец бывает холоден и груб, но как-то по-другому -  его тело не источает ледяной дух, скорее… жар?
     Много раз  чувствовала это пламя Леда, считая его обжигающим, пышущим против нее. А этот красавец, он действительно был  исключительно хорош собой и знал себе цену, которую сам и установил, вопреки чужому мнению, застудил все вокруг – дочь Даана совсем замерзла. 
     Его правильные черты лица и обворожительная улыбка заставляли трепетать любую женщину. Не мудрено, почему они  так   благосклонны   к нему,  а он не пропускает  ни одной.  Прекрасно понимая какую власть имеет над противоположным полом, пользовался ею, не упускал случая позабавиться - вряд ли бы нашлась среди присутствующих здесь дам, хоть одна, что отвернулась бы от него в данную минуту, настолько  постарался  пустить в ход все свое обаяние. Но веселье поостыло, когда он увидел нахмуренное девичье личико напротив.
     За несколько мгновений Леда считала дурное его нутра, предположив, что он  избалованный  сынок какого-то богача, не знающий отказов ни в чем. Его самодовольство вызвало  отвращение,   на   внешней  привлекательности  прелести  незваного  гостя
215
исчерпывались.
     Молодец, одетый  по последней моде в самые дорогие ткани, какие только можно было приобрести в Пелихории, привезенные откуда-то издалека по индивидуальному  заказу и  за которые были отданы немалые деньги,  сиял. Широкое ожерелье украшало его дивную шею, массивные перстни усеяли длинные изящные пальцы, запястья заковали себя широкими чеканными браслетами - одним словом щеголь, разбивающий многострадальные женские сердца, а бывало и мужские.
     От непомерной надушенности незнакомца послушница едва не расчихалась, она не любила чрезмерность.  Ее легким не хватало  необходимого  живительного кислорода. Если бы этот разодетый удалец прошел мимо,  вовсе  не обиделась бы. Как же  не хотелось начинать с ним разговор, но чуяла, что придется и уж совсем  не возникало желание продолжать знакомство.
     - Меня зовут Ганней, я сын Дира.
     Дева вздохнула – ей это было совершенно  безразлично. Она отвернулась, придумывая предлог, чтоб сбежать.
     - Ты ничего не ешь? – протянул Ганней.
     В ответ он получил молчание.
     - Мне действительно понравился твой танец. Он достоин  похвал и ты достойна, - произнес молодец и напоролся на девичью хмурость. - Я наблюдал за тобой весь вечер и…
     - Полагаю, скоро вернется хозяйка ложа!
     Со стороны они походили на  милую пару, что слегка повздорила -  она чем-то озабочена, а он  никак не оторвется от  своей прелестницы. Невестки не торопились возвращаться  в залу, братья были заняты другими гостями. Так сестра осталась без посторонней помощи. Она все  никак не могла придумать, чтоб такое сказать или сделать ради получения долгожданного освобождения от ненавистного общества. Но Ганней  даже бровью не повел, когда услышал про законную владелицу места за общим столом - не в его правилах отступать, уж слишком он уверен в том, что рано или поздно женщина сдастся.
     - Она благосклонно уступила место мне, даже не подозревая об этом, но я ей благодарен! Как иначе мог поступить, видя чудо перед собой? - потянул Ганней руку к девичьему  лицу, соседка  отпрянула. - Отчего такая пугливость, Прелесть? Разве не желаешь быть ближе и только для виду отторгаешь?
     От возмущения  Леда ахнула.
     - Разве есть муж или  жених? Есть, кому хранить верность? – спросил Ганней.
     - Я не имею права искать внимания ни одного мужа - вскоре стану жрицей и  отрекусь от  людской суеты!  Самая моя большая страсть в  жизни – служение Великой Матери Всего!  Ей и храню верность!
     - Надо же! Не подозревал, что послушницы ходят на развлечения!
     - Так произошло в первый и в последний раз, и только потому, что…  Не имеет значения!
     - Неужели никогда не хотела что-либо изменить с своей судьбе? Не хотела замуж?  – с настойчивостью продолжал молодец.
     Дочь Даана в ужасе  покачала головой - не на себя ли  намекает и пророчит в избранники?
     - Наверное, потому, что еще не любила, ведь правда? Не любила? – не отступал Ганней.
     Сложную задачу ей предстоит решить и вынести нелегкое испытание - этот молодец просто так не отступится. Присосавшись один раз, как пиявка высосет все силы, чтоб разрушить до конца, верно, это доставляет ему удовольствие и тешит самолюбие. Кудрявой  послушнице даже  мысль не приходила в голову  в эту минуту посмотреть  на сановника.
     Сторонний наблюдатель, следивший  за  каждым жестом нарушительницы своего покоя,  сейчас сжался. От напряжения взгляд стал хмурым, глаза налились кровью - он впервые в жизни испытывал испепеляющую ревность. Прежде казался спокойным: благополучно  перенес поэта-музыканта, после – его приглашение, но то, что видит теперь - никуда не годится!  Возле  небесного создания уселся  наглый холеный щенок, этакий разодетый юнец
216
и шепчет ей на ухо своим  томным вкрадчивым голосом слова нежности! Да как он посмел!  Отвлечься никак не удавалось. Даан все время  что-то говорил, к жрецу обращались и  другие, но их речи оставались неуслышанными – то, что предстало перед взором, сдавило всего его, не смогло остаться  незамеченным.
     Агерон глядел на скромную подопечную, что походила  сейчас, скорее, на  светскую даму из высшего общества - служанка переусердствовала, зачем он только просил ее помочь несведущей в туалетах и украшениях служительнице? - и не мог найти себе  места. И так усядется и этак, уж и отвернется - ничего не выходит. Сегодня не он один восторгается ею.
     С силой жрец сжимал несчастный кубок, мстил за то, что опустошен, разрушен, раздавлен! Что только не представлял  в своем воспаленном воображении  -  как  молодец  произносит ласковые слова, как называет, какие дает клятвы.  Даан что-то спросил, сановник  кинул ему короткую фразу  и вновь приковал  взор к парочке.
     Этот молодой красавец, любимец женщин, дамский угодник тянет свои жадные ручищи к невинной деве. Сидит так близко, что в любой момент может коснуться ее упругой нежной  кожи,  на которую  ее обладательница наносит смесь душистых масел, чтоб сохранять свежесть, вдыхает дивный аромат и может поглотить, вобрать в себя весь и всю! Глупый мальчишка заигрывает, пленяет своей улыбкой, когда он,  Великий жрец, не смеет даже приблизиться, обреченный лишь безмолвно наблюдать, как теряет ту, которая дорога! Что  если она ответит  молокососу взаимностью и тот  поведет ее к алтарю?! А Даан, конечно же,  будет просить провести венчальный обряд! Сможет ли сделать это?! Как же он мечтает  оказаться на том самом месте, подле, и говорить, говорить, говорить…
     Махом осушив кубок, Агерон смял его и отшвырнул в сторону. Потерявшее форму золото превратилось в желтый кусок горной породы. Невозможно было понять, что раньше представлял собой этот блестяще-золотистый комок с халцедоном - месиво из металла и  темно-красных камней  упало на стол.
     Едва сдерживаемая разрушающая ревность, такая безудержная, завладела человеком, мешала спокойно дышать. Он старательно боролся  с пагубной силой, болезненной, тянущей ко дну. Знал, что последствия  бывают непредсказуемы: испытывая ее, впадают в безумства, совершают убийство, окунаются в ярость и изводят себя до изнеможения! Сколько  таких видел и вот теперь сам испытывает мучение! Тяжелые мысли угнетали, тело тряслось, немало усилий потратил Агерон, чтоб скрыть мелкую дрожь. Пытался  взять под контроль мысли, обдумать все на холодную голову, но, словно одурманенный, смотрел исподлобья  на молодых, сжав до боли, которую не чувствовал, кулаки.
     Еще немного и снова начнет сходить с ума, так он  долго не вынесет! Священнослужитель потер лоб, чтоб отвлечься, перевел взор на сцену - там продолжались пляски. И вновь, он, предательский взгляд, сам собой переметнулся обратно! Жрец рисовал себе одну картину мрачнее другой, все больше и больше  страдание поглощало его,  что если  не ошибся и Леда, его Леда, попросит освободить ее от обязанностей, действительно выйдет замуж за этого холеного щенка,  и он будет рядом,  касаться,   владеть ею?!
     Неимоверными усилиями Агерон заставил утихомириться бурю, что царила внутри, тряхнул головой,  снимая напряжение, и направил темные сверкающие глаза в эпицентр потерь. Пригляделся. Что-то не так! Насторожился. Дева едва сдерживается, чтоб не сбежать, он достаточно хорошо знаком с милыми повадками, не первый день ее изучает. Она сжалась, замкнулась?   
     Как ни в чем не бывало, Ганней продолжал беседовать с малословной соседкой, все заигрывая. Он порядком вымотал ее  своей пустой болтовней.
     - Почему решила стать жрицей? Разве справедливо прятать такую красоту в каменный мешок? – продолжал он.
     Дева зажмурилась, его  голос вызывал у нее негодование.
     - Может, от кого-нибудь прячешься, Прелесть?
     Утомленная Леда возносила молитвы и благодарила Великую  Матерь, что укрыла ее за
217
стенами своей обители от такого мелкого и тщеславного молодца.
     - Ни о чем не жалею и никогда не жалела! - подскочила  послушница и помчалась прочь.
     Беглянку  проводили взглядом два человека.
     От внимательного покровителя  не ускользнуло  настроение подопечной   –  ей   не интересен этот сопляк? Не полегчало. Вдруг  он  обманывается?    
     Леда оказалась  в соседней зале. Обнаружила там служанку с детьми, которые убегали и прятались от нее за  высокими, в человеческий рост, растениями, статуями и мебелью -  сомнительное укрытие,  то голова видна, то еще что-нибудь. Рабыня, сдерживая смешок, искала сорванцов, тетушка  подыграла. Всеобщими усилиями были найдены и спасены  трое ребятишек, с ног валившихся от усталости, но они уверяли, что обязательно дождутся  окончания пиршества.
     - Ти укодишь? - огорчилась крошка  Мади, когда тете подали плащ.
     - Дорогая, мне пора. Уже поздно, а идти далеко.
     - Госпожа, уже темно, разве не останетесь ночевать? - заволновалась прислужница.
     - Не могу, завтра  нужно рано вставать, в противном случае опоздаю на  служение  и опять навлеку на себя гнев. Я оставлю отцу записку. Обязательно передай ее, не то будет   волноваться. - Леда попросила лист бумаги, палочку для письма и нацарапала пару строк родителю.
     Необразованная женщина ничего не понимала в храмовом устройстве, и потому не стала уговаривать хозяйскую дочку остаться. Куда ей вмешиваться в господскую жизнь, тем более жреческую? В религии она плохо  разбиралась, хоть и почитала Великих Родителей, при надобности молила Их о защите и помощи. А что до каких-то там знаний, писаний, неких Лакан, какое ей дело, коль жизнь невольницы вращается вокруг владельца? Хорошо, что хозяин  не самодур и не деспот, не забивает  до смерти слуг, не калечит, ломая о них палки.
     Даан никогда не  продавал  рабов устройщикам кровавых развлечений - нелегальных скупщиков  живого товара, что проводят жестокие  бойни, называют мясниками. Они покупают втридорога бесправных и организовывают состязания для богачей. В привязанных или бегущих невольников толстосумы  метают копья или любое другое оружие, пока жертвы не падут замертво - развлечения достойные  паразитов и кровопийц, жирующих  от безделья и издевающихся над беззащитными.
     Такие  забавы были запрещены законом, но  проводились тайно,  в  подпольях. В них участвовали очень уважаемые господа. Поговаривают, там был замечен и градоначальник, правда,  никто не смел утверждать этого наверняка из чувства страха.  Компрометирующие  высказывания могли  принести немало бед болтуну - жестокая расправа  ждет любого, кто ослушается царского распоряжения.
     Государь считал глупостью неразумно  использовать рабов и безумством  так называемую «игру». «Использовать человека человеком  должно ради пользы обоих, а  способствовать процветанию государства - их первейшая обязанность!» - неустанно повторял  Отина III верноподданным.   
     Оставив  записку и расцеловав  на прощание племянников,  Леда покинула пирующий дом.  На улицах города поднялся ветер, скрылось за горизонт солнце, стало прохладно. Закутавшись  в шелк,  она отправилась обратно по  той же дороге, по которой добиралась сюда. Теперь  она была  безлюдна, вокруг ни души. Усеянное звездами  черное небо было единственным спутником одинокой девы, что брела  в тишине  мирейских   кварталов.
      Радовалась Леда концу сумасшедшего дня. Сначала ее разодевают, как глупую  избалованную девчонку на выданье, после она совершает прилюдные танцы,  что уж  говорить о воспевании певцами? Самая обычная послушница удостоилась высоких похвал.
     Вздохнула - не досталось бы завтра! Если ее посадят под домашний арест, даже не удивится, запретили же мыться в купальне. Вскоре Леда дошла до фонтана, что на центральной площади, где поэт назначил ей встречу. Улыбнулась. Неужели он серьезно говорил о Пути с ним? Это не может быть правдой, невозможно  с первого взгляда
218
разглядеть в незнакомке подругу или будущую спутницу. Кочевник по натуре, творческая душа, любящая свободу и не вписывающаяся в рамки, будь то общества либо брака, не сможет долго терпеть рядом с собой одну женину. Или она ошибается? Если будет его музой, если тот будет любить, то какая разница кто он и что вокруг, каково происхождение, благосостояние? Ее же учили, что шире любви нет чувств, нет ничего выше, помимо Всевышних, конечно. Она, любовь, есть непомерная роскошь. BEATI POSSIDENTES, как говорили  маленьким ученицам. Безусловно, счастливы обладающие.
     - Ты жалеешь, что ушла? - прервал размышления  знакомым голос.
     Дева вздрогнула. Перед ней выросла стройная фигура молодого человека,  неожиданная встреча.
     - Не рада видеть? - напомнил о себе еще не забытый Ганней.
     Он шел за ней от самого  дома, все высматривал, вынюхивал, затем снова пустил в ход все свое обаяние. Сибарит подходил  ближе и ближе. Послушница отступала, но  он делал шаг за шагом  к ней. Его начала забавлять  охота.
     - Так и будешь идти спиной? Упадешь еще, ударишься, - начал шептать, неведомо зачем, преследователь. - С лежащей женщиной трудно долго разговаривать.
     Заволновалась Леда - что ему нужно от нее? Неужели же не понимает, что такое общество тяготит ее?
     Меж тем опытного ловеласа такая жертва только подзадоривала и заставляла наступать с еще большим рвением.
     - Зачем преследуете меня? За служительницами не положено  следовать!
     - О, пташка, от кого убегаешь?
     - Сейчас у меня только один ответ! - вновь отступила взволнованная дева.
     Глаза преследователя  загорелись  и засверкали больше прежнего. То было видно даже в темноте, он стоял против света,  потому показался еще опасней.
     - Смелая? Надо же, а сначала-то, - подошел Ганней к послушнице вплотную.
     Отступать было больше некуда, она уперлась спиной в колонну здания,  соседствующего  с главным административным.  Что  делать в такой сложной  ситуации? Чем  защищаться от  богатенького злодея, который ведет себя как  преступник? Хорошее сравнение, к тому же  самое подходящее!
     - Прошу, оставьте меня!
     Но Ганней прижал худенькое тельце собой к гладкой мраморной глыбе - в воздух вылетел девичий возглас, еще больше затмивший разум преследователю. По злобному виду - а красавец разозлился - Леда поняла, раньше мало кто  отказывал странному господину. Под его натиском дамы сдавались и избалованный, он возгордился самим собой.
     - Не хочу! – хохотнул он.
     - Погодите-ка, - отстранила дева нахала, - не ту выбрали!
     - Не имеет значения кто ты. Акатия -  это даже  забавнее!
     Девичьи  руки начали слабеть.  Леда  дернулась   в сторону, но тотчас была схвачена.
     - Не так быстро! – отозвался Ганней.
     Поняв, в какую попала передрягу,  дочь Даана обессилено выдохнула.
     - Если не отпустишь - я закричу!
     - Кричи!
     - Прибегут стражи!
     - Что с того? Они меня не тронут, дорогая,  - ухмыльнулся сибарит. - Я же не разбойник!   
     Как  хотелось сказать ему, что он еще хуже, чем разбойник - те хотя бы не притворяются. А этот, под личиной благородного, скрывает свою подлость.
     - Знаешь, легкая добыча не всегда хорошо! – поделился Ганней.
     Как-то раз приходилось уже слышать такие слова, но не предполагала Леда, что столкнется  с насилием снова. В отличие от прошлого раза сейчас вокруг  лишь  холодные немые  стены, которые сохраняют хладнокровие, чтобы не происходило вокруг. Они-то не
219
будут защищать ее, сохранят в тайне нападение и имя злодея!  Ужас охватил беззащитную деву - кричи не кричи, никто не поможет! Враг сильней, то видно невооруженным глазом.
     Ганней сжал худые запястья своими цепкими руками и приблизился к женскому  лицу.
     - Я подниму шум, клянусь! Стражи увидят, кто ты на самом деле! – воспротивилась Леда.
     - А если я успею закрыть тебе рот? –  потянулся молодец  поцеловать неподатливую деву.
     - Что ты делаешь?!
     - Разве не понятно,  держу и собираюсь…
     Посторонний, первый попавшийся, проходимец, отвратителен ей, хоть по нему и сходят с ума представительницы противоположного пола, но он настроен  сделать то, что она совсем не хочет! Несмотря на неземную красоту, дарованную этому красавцу, послушница взбунтовалась. Изо всех сил отстранялась от настырного молодца. Он прекрасный с виду, но чудовище внутри! И теперь, когда  получил отказ, выпустил  наружу монстра! Тело, достойное того, чтоб его увековечил скульптор, заключало в себе мелкую душу, перечеркнувшую остальное - ни богатства, ни внешность не могут оправдать богопротивных поступков!
     - В тебя вселился не…
     - Даже боишься произносить страшное имя? – лукавая улыбка коснулась мужского  лица.   
     - Не могу! Не призову того, кто навредит! Одержимый, борись!
     - Глупая акатия, кто ж из нас будет слушать эти религиозные  бредни, что придуманы для черни, чтоб держать их в узде? Мы живем  для удовольствий, а ваши боги - мифы, которыми услаждаете слух. Со мной не пройдет!
     Ужасная ошибка! Леда и предположить не могла, что этот самовлюбленный тип пойдет за ней, будет и дальше преследовать. Как же надеялась на легкомыслие и ветреность любвеобильного господина, который в любой момент мог переключиться на всякую другую, но нет - ему нужно довести дело до конца! Вмиг послушницей  завладел страх.
     - Мне больно, отпусти! - попыталась она вырваться, но ее лишь крепче сжал злодей.
     Лучше бы она сгорела в огне, утонула в бездонном озере, чем вот так!  Самое подлое и гнусное преступление, которое мужчина может совершить против женщины!  Сколько их,  добрых и честных было опозорено, загублено? Их не принимали родные, включая детей, про них сквернословили, давали против показания на  судебном процессе, отворачивались и  бросали законные мужья, разводились, оставляли без средств к существованию. О, если бы только она могла помочь всем тем несчастным, предотвратить зловещие поступки, совершаемые во время военных походов - там обычное дело взять «трофей» силой. Так поступают и господа со своими рабынями, тем более, когда они молоды и красивы, а если понесет, не беда,  приплод тоже становился рабом, и собственный сын прислуживал отцу, наказывался либо продавался им.
     Зажмурившись, Леда начала читать молитву - ее губы шевелились, но слов невозможно было разобрать. Разозленный Ганней  тряхнул деву,  словно хотел скинуть  с нее лишнее.
     - Прекрати, не поможет! – зло рыкнул он. 
     Тут обернулся  на цокающий звук,  к ним приближался всадник на караковом  скакуне.
     - К нам гости?
     - Благодарю, что проводил - дальше я сам! - ледяным голосом произнес наездник.
     Никогда Леда не  была  так  рада  видеть  Великого жреца. 
     - Будет лучше, если отпустишь! Не заставляй женщину просить дважды! – продолжал он.
     Облегченный девичий выдох нарушил тишину, зависшую в воздухе.
     Преследователь все вглядывался, чтоб узнать, кто с ним разговаривает тоном, не терпящим возражений. В отличие от него Леда сразу узнала защитника, направляющего  жеребца  на злодея, что даже  не шелохнулся.
     Лагус  не меньше хозяина был  зол на чужака. Он  раздувал большие ноздри, налившиеся кровью, от этого они приобрели особую форму, характерную для арабской породы. Казалось, впадинка под носом увеличилась в размерах и еще больше стала выпирать верхняя
220
губа - угрожающий вид.
     Владелец все наступал. Животное подошло вплотную к человечкам, стоящим на земле. Высоченная громадина (все-таки  полтора  метра  в холке - дева была немногим выше) возвышалась над крохотными людишками, возникшими на пути. Огромная тень накрыла  их. Мощные и сильные ноги, мускулистая грудь и шея – вся эта масса нависла над хрупкими созданиями и грозилась снести  по первому же требованию конного. 
     - Ты заставляешь меня повторяться! - проявлял недовольство верховой, едва сдерживаясь, чтоб не слететь с любимца и не расправиться с молокососом собственноручно.
     - А-а-а, это ты, жрец. А я-то думаю, кто такой отчаянный, что посмел нарушить мои планы? – ухмыльнулся  Ганней. - Неужели пирушка закончилась?
     - Для тебя, гляжу, продолжается!
     - Решил прокатиться перед сном? Хм. А я люблю гулять - порой встречаются премиленькие попутчицы!
     - Ошибаешься - она тебе не попутчица!
     - Неужели тебе?! -  лукаво улыбнулся злодей, но, заметив тревожный взгляд всадника,   стер улыбку.

     Благодетеля  забеспокоил тот факт, что следом за нарушительницей его покоя покинул залу и красавец-щенок. Кинув пару слов на прощание недоумевающему Даану, он вылетел прочь, оставляя позади шумную публику. Но в соседней зале встретил лишь служанку с детьми. Агерон расспросил, куда делась госпожа, и  ринулся в конюшню - слишком свежо было в памяти случившееся не так давно нападение, зловещее озеро, увиденное им по велению Богов, да еще  эта раздирающая на части  ревность, чтоб ее!
     - Седлай коня! Надо было уже подготовить!  - кинул Агерон молодому конюху.
     Раб сжался - сегодня ему второй раз достается за усердие.
     - Г-г-господин у-у-управляющий сказал… - начал он заикаться со страху, боялся, что повторится вечернее поругание.      
     - Немедленно оседлать! – кинул жрец, раб  не пошевелился. - Что стоишь, дурень, быстро!
     По мнению господина, слуга работал слишком медленно, а ценное время  неумолимо бежало,  мог опоздать. Поехал бы так,  но необходимо  седло. Скорее всего,  эта доверчивая девица не умеет ездить без него -  упадет и  еще, чего доброго,  расшибет свою взбалмошную кудрявую головку.
     - Ну, все?! - топтался вокруг тревожный сановник.
     - Сию минуту, господин!
     Беспокойство хозяина передалось и жеребцу, он тоже затоптался, мешая юноше.  Видя мучения парня, священнослужитель сам закончил затянувшийся процесс.
     Расстроенный молодец отошел в сторону, готовясь к громкому выговору.
     - Что застыл?! Ворота открывай!
     Юноша оторопел, не будут бранить? Вмиг выполнил распоряжение да еще получил монету в придачу. Неслыханное везение!
     Вскоре перед чиновником  расступились  широкие створки, выпускающие на все четыре стороны, и он ринулся на поиски. Определить дорогу, по которой идет дева,  не составило труда. И выбор не так велик, и слишком хорошо чует знакомый  запах, к тому же  еще силен дух преследователя - в том, что девицу преследуют, Агерон не сомневался. Совсем другое дело, как она ответит  на порыв?

     - Вот оно что! - вскричал сибарит. - Она не принадлежит тебе и вольна сама делать выбор!   
    Белокурая  приподняла бровь, верно ли  расслышала?  Какая принадлежность? Чему? Или, может быть, кому? При чем тут выбор? Что должна и из чего выбрать? К чему все это?  Уж не на себя ли  намекает этот благоухающий сверх меры красавец?  Его она  даже не знает   и  хорошо, пусть таким  и  останется, очень  далеким, обитающим где-то далеко-далеко, по ту
221
сторону бытия.
     - Выбор сделан, отпусти. Не  вынуждай меня  озвучивать  твои мысли, тогда  точно не захочет остановить его  на тебе! – прогремел сановник.
     Красавец сжался - мягко говоря, неприятно, когда лазают в  голове, видят все, что скрыто от посторонних, в том числе страхи, обиды, тревоги, зреют слабости! Ганней покраснел от злости.
     - Не копайся во мне, святоша!  Разве не умалчиваешь о своей тайне?!
     - Этот секрет ей известен.
     - Неужели? А может, она вовсе и не…
     - Можно не рассказывать, я и так, знаю каковы его помыслы! - отозвалась  Леда.
     - Поверь, тебе такое  и в голову прийти  не может, - тряхнул жрец шевелюрой.
     Ганней удостоверился, его мысли действительно считаны, все до единой!
     - Разве сам не желал отведать  запретный кусочек   сладкой сочной ягоды? – провел он  пальцем по девичьей щеке.
     Леда отпрянула насколько могла, преследователь продолжал:
     - Как можешь, ты, священник, желать?
     - Не вижу ничего ужасного в том, чтоб любить женщину.
     Ухмыльнулся Ганней. От долгого напряжения его руки ослабели, и хватка стала не столь крепкой. Осажденная послушница тут же вырвалась и отскочила в сторону.
     - Не торопись! - попытался снова ухватить беглянку злоумышленник, но ему преградил путь Лагус.
     - Я бы не советовал делать этого! – рыкнул Агерон.
     - Иначе проклянешь? – Злые глаза  дурно сверкнули.
     - Не буду пачкаться. Поберегись, не то мой конь разукрасит твое ухоженное личико.
     Такого самолюбивый  красавец допустить не мог. Он хотел было продолжить борьбу, но допустить порчи гладкой белой  кожи никак не мог.
     - Прячешься за коня? – ехидно спросил Ганней.    
     - Поверь на слово, он безопасней - если хочешь, можешь проверить!
     В холодном, почти что черном взгляде противника молодец разглядел уверенность. Он не слышал, чтоб Великий жрец когда-нибудь отступил. Отец отзывался о нем как о человеке твердом и в чем-то опасном - умеет больше, чем обычные люди, его следует  избегать.
     - Ты меня не запугаешь, колдун!
     - И мысли не было, только рекомендую.
     Разгневанный Ганней выругался так, что Леда скривилась. Она и не подозревала, что господа могут знать столько слов, да еще  каких. Но Агерон знал, ими он, порой,  ругал  себя.
     Посмотрев на него, молодец  рыкнул и направился в противоположную сторону.  Хоть  красивого мужского лица не было видно, дева знала, что оно искажено гримасой, а сам Ганней пышет гневом.
    Ладная мужская фигура быстро удалялась. На пути вырос фонтан. Молодец пнул мраморную глыбу, нанося  вред только себе. Он скорчился от боли,  на  камне  же не осталось и следа от злости. Удар оказался  настолько сильным, а мрамор  крепким, что Ганней повалился наземь и простонал. Через минуту заметил прикованные к себе взгляды  наблюдателей,  подскочил и поспешил удалиться.
     Боясь нарушить  тишину, послушница  в который раз испытала неловкость - снова ее спасает из лап нешуточных передряг всемилостивый господин. Чтобы не сгореть со стыда, она опустила головку и  теребила несчастные пальцы, отвлекаясь на них - сейчас обязательно будут ругать. 
     - А теперь постарайся объяснить, что делаешь  одна  на ночной  улице?! - спешился крайне недовольный наездник и  скрестил руки на груди.
     Бледная Леда, не оправившаяся от нападения и предвкушавшая плачевный исход беседы с покровителем (по все вероятности последует череда запретов или ограничений, если он
222
будет в хорошем расположении духа, правда, вероятность благосклонности мала), больно дернула палец и ойкнула. Сейчас господин снова назовет ее бездумным существом, способным лишь на безумства, создание проблем и так далее, а после  вернет папочке, чтоб никогда больше  не видеть.
     - Уже поздно, решила пойти домо…  то есть  вернуться к служительницам, - пролепетала она.
     - Темная безлюдная площадь, да мало ли кто тут ходит! Неужели нельзя было остаться у Даана?!
     - Там был этот…  как его…
     - Неважно!
     - Я не предполагала, что он пойдет следом, -  рассеянно пожала худенькими  плечиками Леда. - Хотела избавиться от грубияна.
     - На пустынной темной улице?! Странное желание! Почему сразу не отправилась в притон к разбойникам?!
     Спасенная воспитанница прикусила губу, не зная, что и ответить, чтоб не показаться еще глупее, чем сейчас.
     Сановник продолжал отчитывать ее, а она опустила глаза  в землю  и смиренно  слушала, как обрушивается на  голову с  красивой модной прической словесный водопад. Дева понимала, благодетель  еще сдерживается, в прошлый раз было хуже - теперь и голос мягче и взгляд не хладный. В общем, не так все плохо,  но верно собирается приговорить к домашнему аресту, если повезет, а если нет… запретит даже выходить  из западного крыла в дивный сад.
     - Нельзя было меня дождаться прежде, чем пускаться бродить по темноте? Что молчишь?  - выпалил Агерон.
     Подчиненная оторопела, но постеснялась сказать, что его кандидатуру, как провожатого,  не рассматривала. Совсем.
     - Благодарю, - вздохнув, буркнула она в ответ, вопреки ожиданиям громогласного господина.
     Он готовился  услышать слова оправдания, но не тут то было.
     После  искренней благодарности священнослужитель  смягчился - и почему он  не может  долго сердиться на эту девчонку?
     - Будь ты на моем месте,  не была бы в гневе?
     Дева тряхнула  кудрями -  ей  вовсе  не хочется  быть на его месте. Слишком много власти и  велика ответственность - непосильная ноша для большинства. 
     - Подойди, -  выдохнул Агерон.
    Леда отпрянула, неужели снова нужно оказаться рядом с ним,  еще и так близко?
    - У меня нет шипа в пальце! – возразила она.
     Площадь сотряс мужской смех. Вмиг сановник сам подошел к деве, взял за талию и усадил на жеребца, без ее на то согласия!  С чего вдруг  решила, что ее  будут спрашивать?
     - Держись крепче! - раздалась команда. -  Запомни: теперь будешь выходить из дома в  сопровождении слуги.
     - Как?! - чуть не слетела с Лагуса наездница.
     - Вот так! С тобой будет охранник, и это не обсуждается! - протянул поводья пеший жрец.
     Сейчас он может провести в приятном обществе достаточно времени - пока идут в особняк,  будет слушать, как  дышит милая  спутница, наслаждаться. 
     Вздохнула Леда - хочет она того или не нет - ей все равно придется принять столь резкое  решение. По крайней мере, это ненадолго. Скоро служительницы покинут большое имение,  вернутся к себе, в родные стены маленького, зато дорогого и уютного домика, самого лучшего во всей Пелихории!
     Каракового жреческого любимца Леда оценила по достоинству. Худенькой белой ручкой она погладила его мощную шею. Довольный, он тряхнул головой, несмотря на молчаливого
223
хозяина, бредущего впереди.
     Агерон не проронил ни слова, думая о чем-то далеком. Не осмелилась дева  беспокоить его.   
     Арабский жеребец медленно шел след в след за владельцем, который не собирался быстро расставаться с попутчицей.  Едва брел жрец по пустынным улицам, не желая прибавлять шаг.  К тому же он не был уверен, что маленькая всадница хорошо держится в седле после нападения жалкого молокососа, мечтающего обладать всеми женщинами мира, дабы усладить свое сверх меры больное самолюбие.
      Пока  Агерон обдумывал что-то, Леда  не решалась нарушить тишину даже вздохами и потому тихонько дышала, время от времени теребила  черную гриву ухоженного не менее покровителя прекрасного Лагуса. От него разве что не пахло благовониями: мягкая, шелковистая шерсть лоснилась, сверкала при свете луны, густые волосы аккуратно  подстрижены, расчесаны, чтоб соответствовал великоважному господину.   
     Высокий  мускулистый  скакун  легко справлялся  со своей  ношей, а она дивилась прелестям и мощи умнейшего животного. Качая ножками, не достающими до стремени, в ритм движению, Леда сожалела, что господин не даст пуститься вскачь. Он усадил ее как маленькую, полубоком, забывая, что она умеет ездить обычным способом, и поблажки не нужны.   
     Отчего-то наказание перестало пугать, пусть благодетель хоть армию слуг дает. Послушница вспомнила, что он говорил Ганнею, и снова начала винить себя в  падении посвященного  Богам. Предположила, что и он сожалеет о том же, но если бы могла читать мысли, услышала б сетование о том, что время летит слишком быстро, что не умеет поворачивать его вспять и скоро они прибудут на место - впервые жрец сожалел, что живет в Мирее. 
     Путники уже подходили к имению, но тут подул ветер и смахнул капюшон с кудрявой  головы. Воспитанница  принялась поправлять  его - на нее посмотрел сановник.
     - Ветер, - пояснила Леда.
     - Ты же с ним дружна,  - чуть приподнял уголок рта провожатый.    
     - Откуда?..
     Дочь Даана удостоверилась, что господин знает про нее больше, чем хотелось бы. Она совсем не желает, чтоб он видел ее насквозь. Как и у любого человека, у нее имеются недостатки, в голове возникают кое-какие идеи, по чужому мнению не всегда удачные, а по ее разумению вполне достойные. Помимо того она делает выводы, прикидывает варианты ответов на заданные вопросы, в общем, положение то еще. Неужели всем везет, как ей? Почему нельзя возразить, проигнорировать, просто уйти от разговора или вовсе прочь? Неужели этот человек в темных одеждах  пленяет всех, подчиняет своей воле и окружающие выполняют распоряжения, не переча? Чем порабощает, коль  немногословен? Одна из самых длинных речей, которую когда-либо от него слышала, состоялась тогда, в храме, возле фонтана - дочь Даана нахмурилась, не хотелось вспоминать.
     Проводник говорил о невероятной силе господина, следовательно, и его поразил. В попутчике  и правда есть нечто магическое? Да о чем она? Он ведь и является магом, умеющим творить чудеса, о которых неоднократно слышала. Достаточно вспомнить ту страшную ночь, когда случилась трагедия - остановить жестом громилу-разбойника  не под силу обычному смертному.  Матушка рассказывала о посвященных, немного об аскетах, живущих в пещерах высоких гор. Тогда воспитанница   усвоила, что они молчаливы, в этом успела убедиться. Анахореты, обитающие в скромных кельях, погружены в безмолвие, но это не пустая тишина. Она знала, что  в  мнимом молчании постигают Истину, взять хотя бы беседу с дубом, которая состоялась  благодаря Замару. Он тоже своего рода маг.
     Наездница тряхнула кудрями, вдруг в этот момент господин считывает ее мысли? Едва ли они понравятся слушателю.
     - Я должен твоему отцу новый кубок, - произнес глубокий голос.
224
     - Зачем?
     - Старый сломался, - нехотя признался Агерон. 
     Белокурая  подивилась - не может же  посуда  сама по себе  ломаться.
     - Ты думаешь об этом расфуфыренном нарциссе? - возник в темноте престранный  вопрос - сановник глядел на слишком задумчивое  личико воспитанницы.
     - Простите? – не поняла она, о ком идет речь. - Ох, нет, -  встрепенулась, когда сообразила,  -   я  думаю о  другом человеке.
     Ворота открылись  и добродушно впустили в имение.
     Подведя Лагуса к западному крылу, Агерон обернулся. Густую гриву скакуна теребила и гладила маленькая ручка. Он подставил ей довольную морду. Леда тепло прощалась с жеребцом, прильнув  к его мощной  шее. От избытка женской ласки конь качнулся, издал довольный возглас, а дева,  забыв о спутнике,  одаривала нежностью каракового, на белую зависть хозяина. 
     Пока она была занята, священнослужитель  вырос подле  и наблюдал за церемонией расставания. Игриво покачивая  ножками, выглядывающими  из-под длинного платья,    прелестница   шевелила  замерзшими пальчиками, пытаясь согреть их. К  розовым ступням Агерону хотелось прикоснуться  не меньше, чем ко всему остальному.
     Эта картина вызывала умиление у наблюдателя, привыкшего к другому, менее чувственному окружению. А сейчас пред ним прекрасная дева,  и дурное отошло на второй план. Прервать  не посмел, когда еще полюбуется? Сегодня, как никогда повезло, правда, не всем остался  доволен.
     Наконец, обласкав Лагуса, Леда оторвалась от него и  поняла, что  находится  перед  домом, а его владелец  терпеливо ждет, пока она покинет  спину любимца. Не успела она и глазом  моргнуть, как очутилась на дорожке.
     - Хороший танец и… песня тоже, - с хитренькой улыбочкой произнес  Агерон,  не смог промолчать.
     Покрасневшая  танцовщица  сжалась  - сановник верно рассчитал, она еще долго будет вспоминать эти  слова, а заодно думать и о нем. Он проводил уходящую деву  взглядом и в приподнятом настроении отправился  в конюшню.
     - Она   тебе  понравилась. - Крепкая рука  похлопала по шее Лагуса.
     На обратном пути Агерон нарочно прошел мимо влекущего крыла и убедился, что в нужном окне горит свет - хозяйка на месте,  не бродит по саду. Что если  закрывать ее  на ночь? Хотя,  кто знает, что взбредет в кудрявую головку в следующий раз? Попробуй запереть, еще чего доброго выпрыгнет  из окна и сломает себе что-нибудь.  Он-то вылечит, но подвергать   чаровницу такой  опасности  не желал.
     От череды неприятных событий следующих друг за другом, помывшись, как и предписано, над чашей, Леда  бухнулась на кровать и тут же уснула.
     Служанка тихонько собрала вещи для стирки, погасила лампу и на носочках, дабы не шуметь, вышла за дверь. Сегодня  госпожа ее немало  удивила.

     - И как долго  будет «отходить» господин? - смывала с себя мыло послушница, стоя в большой круглой емкости. - Очень неудобно - брызги повсюду.
     - О чем вы говорите? Неужели это он запретил мыться в купальне? –  Тикавия сообразила, что угадала. – Странно…
     - Что именно кажется тебе странным? - обтиралась наказанная воспитанница мягкой  тканью.
     - В первый раз слышу, чтоб господин запрещал кому-либо мыться, когда сам предпочитает идеальную чистоту и  порядок.
     - Это, как бы выразиться поточнее,  своего рода…  наказание, - вылетел тяжелый вздох.
     Прислужница  бросила недоумевающий взгляд - что такого должна была натворить эта
акатия, чтоб ее так наказал повелитель? Едва ли он экономит  воду,  или ему не нравится
225
чистая госпожа? Обе  версии Тикавия быстро отвергла,  слишком неправдоподобными они показались на первый взгляд,  да и на второй тоже.

     Идя по коридору в другое крыло на встречу с  Цилием - он должен был передать кое-какие вещи в прачечную - Тика не могла избавиться от гнетущих мыслей - странное наказание  несет гостья.  Она так задумалась, что даже не заметила, как прошла полдома, и оказалась на месте. В просторной зале напротив нее  стояли две мужские фигуры. Владелец дома продолжал отдавать распоряжения, раб слушал, послушно кивал. Затем Агерон подозвал  служанку.
     - Госпожа спит? – поинтересовался  он.
     - Да,  господин, как младенец, - ответила Тикавия.
     - Хорошо бы. Ты немного перестаралась сегодня - натура слегка  разочарована, - сказал жрец.   
     Служанка поддержала его легкую улыбку.
     - Что  беспокоит? – узрел он недосказанность.
     - Госпожа. Даже трудно повторить  -  она говорит о запрете на омовения в купальне.  Моется, как  простолюдинка. 
     - Правильно и делает, - приподнял уголок рта Агерон, - соблюдает. Кстати, - обратился он к личному слуге, - распорядись, чтоб  управляющий выделил ей сопроводителя.
     Цилий  растерялся.
     - Все расслышал?
     Приближенный повторил слово в слово все наказы и слуги были отпущены.
     - Ты что-нибудь понимаешь? - озадаченно  пожал плечами Цилий.
     - Только догадки, - подмигнула Тикавия и помчалась вниз.



























226
 Праздник  Креста. Преломление хлеба
     Не успела дочь Даана переступить порог храмовой комнаты, как ее встретила нахмуренная Айри, окруженная прочими акатиями, которые по немому велению разом покинули залу. В ней  остались только двое. Леда сразу сообразила: ее будут ругать.
     Она обреченно вздохнула - что успел рассказать ей высокопоставленный чиновник и как? Добрая и чуткая наставница никогда б не стала  злиться  попусту. Тут воспитанница  поняла, как  плохи дела. Она очень надеялась, что  новость господин сообщил с утра, а ночью матушка  спала спокойно.  Слишком любит Леда настоятельницу, чтоб желать дурного и нарочно доставлять неприятности. То получалось случайно -  как она могла предположить, что ее, к примеру,  жрец разглядит  за  кустами роз или увидит, как  нарушает  правила? И уж тем более никак не предполагала, что он найдет  ее застрявшей в лабиринте.  Но, кажется,  об этом он никому не рассказал - что ж, спасибо господину за сохранение тайн! 
     - Объясни, что происходит?! - громко начала Айри. - С  самого утра управляющий мне  сообщает о распоряжении нашего покровителя!
     - О каком распоряжении?
     - К тебе приставлен слуга!
     - Я думала, господин...
     - Неужели ты даже к родителю без проделок сходить не можешь?! – сетовала настоятельница  на самую непоседливую воспитанницу.
     - Ничего такого я не сделала, поверьте. Моя вина лишь в том, что возвращалась поздно, не попросив помощи у отца - не хотелось никого беспокоить. По дороге ко мне подошел человек с далеко идущими намерениями вразрез с моими и  после,  в общем…  Но видит Великая Матерь, я не провоцировала этой встречи! Смею надеяться  на это.
     - О, бедное дитя, - обняла Айри  любимицу. - Но, погоди-ка, какую роль играл во всей этой истории наш благодетель?
     - Он-то и  предотвратил беду, - тяжело вздохнула Леда. - Обещаю, в следующий раз не буду ходить одна ночью.
     - Его может и не быть, дорогая - вряд ли господин отпустит тебя. Зачем же бродить по пустым кварталам, коль знаешь, какими могут быть люди под покровом тьмы?
     - Они такие же и при свете дня, только маскируются – тот, кто напал на меня, из состоятельной, знатной семьи. Кто может сказать про него, что он может быть насильником?
     - Нужно быть осторожной и днем, а в темное время суток в особенности!  Кстати, раз тебе выпала честь выходить в город  как знатной горожанке - будешь ходить за дарами ты, - взяла за подбородок улыбающуюся воспитанницу добродушная Айри.
     Третий день подряд девы не выходили из дома.  Лаканы предписывали не покидать стен храма служительницам Великой Матери во время Праздника Креста, который проводился исключительно жрецами, мужчинами. Он проходил незадолго до Дня Луны, его-то  праздновали акатии. Все необходимое  было подготовлено заранее, чтоб не ступать на улицу.
     Мужчины и женщины, отданные в храмы, не проводили совместных празднеств, у них не было общих  обрядов,  подтверждающих, что они принадлежат к одной религии. Они никогда не посещали другие храмы и редко бывали знакомы меж собой. Исключение составляли высшие жрецы, да и те нечасто составляли компанию прекрасной половине культа потому, как  принадлежали к другой.
     Пока прелестницы находились в четырех стенах, мужи совершали обряды и  жертвоприношения в святилищах Великого Отца, куда мог попасть любой верующий и получить благословение и прощение грехов. Празднику предшествовал семидневный пост, для храмовников строгий, он проходил едва ли не впроголодь. Для остальных же граждан более щадящий. Целью поста являлось,  отнюдь,  не морение голодом, но очищение  духа и плоти от излишков грязи, накопившихся за длительное время.
     В Доме Единого служение проводил настоятель, правда, основная масса народа направилась прямиком в храм Великих Родителей,  самый главный в стране, где  вел
227
церемонию господин Великий жрец.
     Никогда не видевшая, как и что там проходит,  Леда расспрашивала об этом Вейко, но она тоже знала немного, скудные знания подруги не принесли полного удовлетворения.      Небесная невеста поведала, что служитель в  первый день праздника освящает воду, ночью часть ее используют для выпекания специальных лепешек - на них обязательно  ставят  крест. На следующие сутки над хлебами совершается тайнодействие, возложив их на алтарь. И заканчивается  все тем, что в третий день жрец с помощью церемониальной  кисти кропит святой влагой внутреннее убранство святилища, верующих и раздает Хлеб Принадлежания - по поверью он является плотью божества - всем желающим. Храмовник, совершающий обряд, святит еду, своей благословляющей рукой делит ее, оставляя на хлебах, как и  полагается следы-вмятины от пальцев, это говорит о том, что выпечка ценна.
     Постоялицы гостеприимного  имения  собрались вместе в большой зале, где проводили свое свободное время и проходили обучение. Каждая была занята своим делом, а в уголке, чтоб не мешать остальным,  шепталась троица подружек.
     - Я слышала о древнейших корнях этого действа. Поговаривают, будто оно существовало еще задолго до возникновения Пелихории и проводилось  египтянами, а  после  и в ряде других стран, что переняли обряд оттуда, из Египта,  - продолжала черноокая Вейко.
     - А египтяне, видимо, еще у кого-то позаимствовали? - предположила Леда.
     - Может, ты и права, я не знаю.
     - Чем украшают  обитель Отца?
     - Колосьями. Еще жрецы ставят большие сосуды с водой перед алтарем, в них погружают три отобранных колоса, а после,  под  звуки  молитв,  раздают  людям частицы святыни.
     - Там, наверное, сейчас не протолкнуться?! - всплеснула руками Ралмина.
     - Конечно, в Мирею съехались еще и  граждане из соседних городов. Популярен наш главный храм! – воскликнула Вейко.
     - Или его глава, - прошла рядом синеглазая Тея и  услышала, о чем подруги  беседуют.
     - И то и другое, - оборонялась дева. - Не пойдем туда, нет! - Светлые кудри заплясали.
     - Нет-нет! - подхватила Вейко.
     Ралмина тоже кивнула в знак солидарности – старшая жрица рассмеялась, ее веселье подхватили остальные.   
     - А мне нравятся эти  хлеба, - вытерла слезы радости скромница.
     - Еще бы, над ним столько трудятся,  - продолжала Тея. - Раз в год их доставляют   в храм  Матери именно оттуда, не забывают о  нас – все-таки большой религиозный праздник.
     В этот великий день матушка всегда почивала своих подопечных  щедрым даром, переданным господином через помощников, и давала запивать его ценной водой. Все девы собирались за одним большим столом, читали молитвы и вкушали привезенное. До сих пор любознательную Леду не столь  беспокоило происхождение хлебов, но когда  побывала в  Доме Акка  ей стали интересны и Отеческие  обычаи и праздники, с одной стороны вроде как и общие, а с другой - совсем разные.
     Так, например,  День Скорби, когда служители  вспоминали  всех  умерших. Чем-то он  напоминал  обряд  Поминовения акатий, но проходили они в разные дни,  часы и по-разному. Служительницы убирали все светлые цветы, снимали с себя украшения,  то есть, гребни и  ленты, распускали волосы, брали черные полоски ткани с именами усопших, повязывали их  на осиновые прутики, затем сжигали  перед алтарем, сопровождая действия песнопениями для упокоения душ отошедших.
     Жрецы же накидывали на плечи синие с черными вставками накидки - у дев они белые с черной каймой - вставали  подле Адитума, образуя прямую линию, и шептали молитвы. Раз в минуту  один из них ударял ладонью по некоему  религиозному инструменту, что носит  название саногирен, он представляет собой  нечто вроде бубна, и тем самым отсчитывал время, которое должно выстоять и  вычитать.
     - И сколько длится стояние? – замерла в ожидании дочь Даана.
228
     - Точно не знаю, спроси-ка лучше у господина,  он ответит, - пожала плечами Тея.
     - Конечно, обязательно, как только увижу, сразу задам все интересующие меня вопросы, чтобы он меня досрочно отправил обратно в восстанавливающийся храм!
     - Ну что ты сердишься, я действительно не знаю. Вроде не менее ста минут, точнее сказать не могу.
     - О-го-го! Долго! Ходить и танцевать легче, чем стоять и не шевелиться!
     - Они скорбят, им не до веселья. Жрецы вспоминают тех, кто погиб на полях сражения, кто пал от рук предателей, кто сгинул, выполняя свой священный долг -  обязаны выстоять. У нас тоже сложные обряды, если ты об этом.
     - Нет. О том, что  они очень разные и  мы  разные.
     - Не хотелось бы тебя расстраивать, но мужи и жены немного отличаются друг от друга.
     - Правда? - не удержалась от смеха Леда.
     Тея подхватила.   
     Возле двери сидели неразлучные подружки и рассматривали книгу, содержание которой не до конца понимали, но отчасти справлялись самостоятельно.
     - О чем читаете? - подлетела радостная Салмия.
     - Историю Лакан, но что-то тяжело дается, - подавила зевоту Ралмина.
     - А наука вообще вещь нелегкая, - шутливо похлопала ее по плечу Леда. - Сколько мы уже в Доме, а все еще походим на глупеньких детишек, ничего не понимающих в  устройстве мира и  магии.
     - О-о-о! - подняла указательный палец вверх Салмия. - Верно говорит! Сейчас еще пару книг прочтет и тогда…
     - Для того чтоб стать умной, а, главное, разумной, потребуются долгие годы самосовершенствования! Возьми, к примеру, матушку или  хотя бы Великого жреца...
     - Ничего себе, хотя бы!
     - Не цепляйся к словам, - вступилась за подругу Ралмина.
     - Не в этом суть, - продолжала Леда. - Они столько лет провели в учении и постижении, но до сих пор считают, что пройдено ничтожно мало.
     - Это тебе господин сказал? - неодобрительно посмотрела на нее Салмия.
     - Не сказал, предполагаю. У него в кабинете очень много книг, буквально повсюду!
     - Что ты делала в его кабинете?
     - Не поверишь, если расскажу.
     - Постарайся, - замерла Салмия.
     - Составляла список лекарств из аптечки.
     - Хм.  А другого места не могла найти, скажем, более нейтрального?
    - К сожалению, нет, господин диктовал мне именно там, - сказала Леда и увидела изумленные взгляды подруг. - Что вы  на меня так  смотрите? Не сама же я так  захотела.
     - И что, действительно много книг?
     - Большая библиотека! И не думаю, что они просто лежат и пылятся на полках. Столько  пергаментов,  глиняных табличек, а папирусов… Полагаю, все старинные. Одни пожелтели, другие стали совсем темными! Хм. Интересно, сколько же им лет? - задумалась Леда.
     - Может, не одна сотня.
     - Кстати, - подпрыгнула на стуле Леда, встревожив подруг, - заметила там, на полке, рядом со столом, скрижали, Изумрудные,  вернее их  копии, но древние.
     - Тайные книги не хранятся вот так! – заметила Салмия.
     - Какой смысл скрывать их, если все равно никто ничего не понимает? А те, кто ведает, так  от них и прятать нет необходимости.
     - С чего ты решила, что это именно Изумрудные скрижали? - не унималась Салмия.
     Удивленная Ралмина  все хлопала  глазками.
     - Видишь ли, они изготовлены из твердого материала, камня, но какого не знаю, правда, уверена, что не изумруда, - улыбнулась Леда. - Они стояли так, что я смогла разглядеть
229
и перевести несколько строк. В скрижалях упоминалось о Солнце-Отце, о Матери-Луне,  об отделении земли от огня, тонкого от грубого. Говорилось, что вверху и внизу подобное и миры осуществляют взаимодействие. Больше не успела разобрать, однако, поняла, о чем прочла еще меньше. Я как-то читала, что эти скрижали являют собой  всю магию и, вроде как у индусов есть слово с аналогичным содержанием. А, там еще  упоминалось  о Гермесе!
     - Потому, что эти скрижали Его, - услыхали  девы рядом с собой глубокий мужской голос и разом подскочили. 
     В дверях, держа  кувшин, стоял благодетель. Поверх его темных одежд был накинут  пестрый  праздничный  гиматии с синей каймой, что  придавало наряду  живость. Агерона сопровождала Айри, крепко, но бережно она прижимала  к себе сверток - все  догадались, что и для чего они принесли. Тея не сдержала улыбки - повелитель  лично   доставил  дары. Белокурая хмуро поглядела на нее,  и она сразу заглушила веселье.
     Окинув безмятежным взглядом комнату, сановник разом уловил  настроение подопечных, прочитав мысли некоторых, что перебивали  и заглушали  интересующие.
     - Глазастые у вас ученицы, - кинул он  настоятельнице, затем прошел  к ближайшему столу, поставил на него сосуд и позвал слугу.
     Тот вошел следом, неся на подносе голубые расписные чаши, в которые будет разливаться святая вода и,  расставив посуду,  отошел, дабы не мешать действу. 
     Не понимая,  чем заслужили столь высокой чести, раз их обслуживает собственноручно Великий  жрец,  акатии застыли. Дочь Даана  растерянно перевела взгляд с  наставницы на   нарядного благодетеля.  Он подал спутнице знак, и она присоединилась к главе, развернула материю, и представила  на всеобщее обозрение Хлеб Принадлежания, как и полагалось с крестом. Он был свеж и красив, так и просился в рот.
     - Кто самый смелый? - отломил первый кусок религиозный лидер.
     Тем временем раб приготовил нож  и  выложил  подле хлебов  смоквы.
     Они являлись символом, так называемого, Священного Сердца, потому как  по форме, особенно сердцевины, походят на этот  столь важный человеческий орган. Инжир частенько   изображали на голове богини Изиды, причем  разрезанный  пополам. Египтяне им,  Священным Сердцем, называли сердце Гора, вавилоняне - бога Бэла. Этот термин употреблялся  в Греции и приписывался растерзанному сердцу Вакха.
     После секундной заминки настоятельница махнула Тее. Вопреки ожиданиям послушница  увидела ее напряженное  лицо. Это вместо улыбающегося?  Синеглазка сдвинула брови и как-то странно глядела на  высокого гостя.
     - Поторопись, пожалуйста, - кивнула  Айри в сторону стола. - Поскорее, давайте, давайте! – указывала она кто за кем пойдет.
     Подопечные  выстроились в ряд и, получая свою порцию освященной пищи, отходили, дабы освободить место другим.  Матушка  разрезала плоды,  слуга разливал чистейшую воду, священнослужитель делил хлеба и подавал их вместе с инжиром  беспокойным постоялицам дома. Наконец, подошла очередь и младших. Ралмина с трясущимися коленками приблизилась к столу. Она не меньше остальных боялась хмурого человека, сейчас казавшегося  вполне довольным и приветливым. Агерон  подал ей хлеб, но она чуть не выронила его из ходящих ходуном рук.
     - Осторожно! - Жрец протянул чашу скромнице.
     Она побледнела еще больше.
     Стоящая позади Леда вдруг вынырнула из-за спины подруги, видя как той нездоровится, и поддержала сосуд с ценной жидкостью. Когда Ралмина пришла в себя, поблагодарила белокурую и шагнула назад.  Дочь Даана  глядела на выпечку, но не решалась  взять ее, будто опасалась быть пойманной.  Матушка  нарочно громко кашлянула и воспитанница, наконец, соизволила принять предлагаемое. Она быстро сунула в рот частицу лепешки и отпила глоток из расписного  килика.
     - Твои любимые, - покровитель протянул ей две половинки смоквы, образующие одно.
230
     Леда застыла - ей предлагают целое сердце? Пожалуй, это щедрое и откровенное подношение!
     - Господин, - позвал Цилий из  коридора, - простите, господин, там…
     - Скажи, сейчас буду!
     Тотчас личный  слуга исчез. 
     Помявшись, будущая акатия решила не испытывать лишний раз высокое терпение и, чтоб предоставить место Салмие, взяла с мужской ладони одну часть смоквы, не помогло – господин сунул и вторую.
     - А то на пиру не дали поесть, - прокомментировал даритель и перешел к следующей подчиненной, содрогнувшейся при виде его уверенного подзывающего жеста.
     Леда забеспокоилась и за эту подругу. Мало ли, вдруг  той тоже  станет нехорошо, как ей когда-то? В руках уже согрелись дольки  символичного плода и просились в рот. Вот уже  последняя  служительница  приняла все, что нужно и  присоединилась к жующим,  а дочь Даана  никак не могла  собраться с  силами и  принять  свое.   Глядя на мягкие сиреневые полулуковицы-полугруши, сладкие и  сочные, только что собранные, она задумалась – конечно, они  хороши, зернышки  хрустят, за это их и любит, но сейчас  не знала то ли съесть, то ли нет.
     Много раз проходила Леда мимо плодового сада, видела, как наливаются  разные сорта яблочек,  как усыпаны плодами  длинные ветви абрикосов, клонящихся  к самой земле из-за груза. Чуть в стороне зрела  айва, греки посвящают ее Афродите – богиня у них является   символом красоты, любви, плодовитости и счастливого  брака. Существует мнение, будто яблоки Гесперид, из-за которых Геракл совершил свой двенадцатый подвиг, были именно айвой. Возле персиков красовалась вишня, хвастаясь  своей блестящей корой. От нее не отставал гранат со сверкающими на солнце листиками. С ними мог бы поспорить зацепившийся за  стену-опору  виноград - он источал дивный аромат, сосредоточенный в кожице ягод. Его листья, если верить легенде, украшают жезл греческого бога Диониса,  они же используются и гражданами  Пелихории во время праздника виноделов, на котором Леда никогда не была, но много слышала о нем, конечно же, от отца.
     Как-то раз послушница  забрела далеко от западного крыла - хорошо  хозяина не было дома - и обнаружила  беседку, которую обвивала виноградная лоза, она то и дело зацеплялась за постройку курчавыми усиками. Переплетаясь с другими ветвями, окутала ее  всю до самого верха и поглотила, от этого строение  выглядело  загадочно, словно из сказки. Его покрывали  широкие резные лапки. Эти самые листья используют кулинары для приготовления различных блюд, а фантазерке Леде они чем-то напоминали человеческую руку. Зайдя внутрь беседки, дева оказалась в зелено-изумрудной тени, села на лавку, вытянула перед собой ножки. Кое-где сквозь  густую листву пробивался солнечный свет и падал на гостью в белом легком  платье, вырисовывая замысловатые узоры на нем. Вовсю пели крошки-птички, невидимые в ветвях соседних деревьев, жужжали пчелы, рядом пролетел тяжелый лохматый шмель и уселся на лиловый цветок. От тяжести последний прогнулся и скинул с себя ношу - недовольный летун оставил полянку. Леда вздохнула, скоро и она покинет это чудное место.   
     - Их можно есть,  они безобидны, - проходя мимо, шепнул ей Агерон. Он вытер руки о ткань, что подал ему раб, и направился на очередную встречу.
     Леда тут же проглотила смокву.   
     Слуга собрал чаши и помчался выполнять дальнейшие поручения, акатии занялись прежними делами.
     - Матушка, дело настолько плохо, как я вижу? – приблизилась  к наставнице Тея.
     - Еще хуже. - Айри была мрачнее тучи.
     - Как же?..
     - Не спрашивай, - направилась в храмовую комнату возжечь курильни  и вознести молитвы настоятельница, синеглазка составила ей  компанию.
231
     - Ох, спасибо тебе, - кинулась на шею деве  Ралмина. - Я так испугалась, что чуть не упала!
     - Еще бы, такой серьезный! - бледная Салмия присоединилась к подругам, чтоб продолжить прерванный разговор. - Уф! С чего вдруг господин решил осчастливить  нас?
     - Мы же в его доме, - дожевала Вейко.
     Леда подозревала о неверности предположения, но не знала наверняка. Сейчас ее больше заботило странное выражение лица  красавицы Теи.   
     С недавнего времени она в избытке одаривала  послушницу  вниманием, словно та была  спасительницей - сама же благодетельница  свою причастность в оставлении при храме отрицала. Жрица ежедневно  приходила перед сном  в ее комнату, дабы перекинуться парой фраз, поделиться переживаниями, радостями, пожелать спокойного сна, но невольно вызывала недовольство служанки и ревность близкой подруги.

     Из покоев Леды не успела  выйти  старшая жрица, как Тикавия  фыркнула.
     - Что за лица?! Видели бы вы себя! – развела руками  белокурая.
     - Как часто она ходит к тебе? - покрутилась перед зеркалом Ралмина.
     - О! Прекрасно! Теперь вас двое!
     - О чем ты?
     - Вам обоим не нравится, что сюда зашла Тея? Но ведь мы все подруги!
     - Ну, не знаю, раньше ты только со мной всем делилась, а теперь…
     - Перестаньте так на меня смотреть, словно я вас предала! Разве она хоть кого-то чем-то обидела, оскорбила? Добрая, умная, чистая, красивая, наконец…
     - Очень длинный список, - покачивая головой, протянула Ралмина.
     - Невероятно, никогда бы не подумала, что мне придется оправдываться из-за такого пустяка, - тряхнула дочь Даана кудрями.
     - Меня беспокоит не то, что  заходит, она действительно во всех смыслах хороша, а то, что я перестану быть твоей подругой, что ты будешь меньше доверять мне и разговаривать со мной по вечерам! А ты  мне как сестра!
     - О, Великая Матерь, даже если ко мне будут приходить пожелать спокойной ночи все жители дома, включая… - чуть не сказала дева лишнего и тотчас осеклась. - Оставим, я не буду хуже к тебе относиться и  меньше шептаться, когда нужно спать!
     - Правда? И я не потеряю сестру? – спросила Ралмина. Громкий тяжелый  вздох подруги убедил ее лучше любых слов. – А почему она вообще стала приходить, раньше никогда?..
     - Считает себя обязанной.
     - За что?
     - И я не понимаю за что, - взялась Леда расчесывать волосы переживающей скромнице.
     - Мне она все равно не нравится, - тихонько проворчала себе под нос служанка.
     На нее разом обернулись  послушницы, она все продолжала:
     - Ходит тут вся такая красавица, улыбается. Все наши глядят ей вслед, надо же какая, - не унималась Тикавия, полагая, что на нее никто не обращает внимания.
     Послушницы рассмеялись.
     - Ворчунья же ты, - подошла Леда к служанке, готовящей воду для омовений, и обняла ее.   
     Тика расчувствовалась -  не каждый день слуга бывает обласкан господином. А здесь она, простая нищенка, без кола и двора, сирота, вдова удостоилась высокой  чести служить Великому жрецу и добрейшей госпоже, не брезгующей обниматься и разговаривать на равных с чернью.
     - Ты тоже очень красивая. Тебе ли жаловаться? Сколько за тобой здесь мужей  ходит, а ты?.. - прищурилась Леда.
     - Ох, госпожа, она-то лучше.
     - Все хороши по-своему, тебе ли не знать? Ты же видела больше нашего.
     - Видеть-то видела, но думать,  как вы, не могу.
232
     - Буду теперь чаще с тобой разговаривать. Со временем поймешь, что зависть и злость несет разруху. Злишься, и это пагубное чувство забирает твои силы, подчиняет себе, тогда начинаешь болеть и мучиться - подобное притягивается подобным.
     Тика растеряно заморгала.
     - Не желай плохого, не твори  дурного, – промолвила Леда.
     - А-а-а, – обрадовалась служанка, Ралмина не удержалась от забавной улыбки.

     Сегодня в дом благодетеля прибыл еще один гость.    
     - Наконец-то! Заждался же я тебя! - распростер объятья Канций. - К тебе прямо-таки не пробиться в праздники!
     - За благословением пришел? - похлопал  его по плечу Агерон.
     - Не совсем. Благословил певунью? – хитро прищурился молодой правитель.   
     - Конечно, мой день начинается с этого.
     Каждое утро перед отбытием жрец возносил молитвы перед божеством в храмовой комнате Великого Отца, что в восточном крыле. Но после знакомства с чаровницей к мольбам  добавилась еще парочка.  Одетый по всей форме,  как и подобает религиозному главе,  готовый к выполнению  обязанностей,  он приходил с рассветом в храмовую комнату Акка, возжигал курильни, приносил жертвы, читал наизусть молебны, перечислял имена, начиная с милого.
     Близ алтаря стояли всевозможные  ароматические смеси, смолы, растения и коренья - в общем, все, что могло  пригодиться здесь. Привезенные с Востока тлеющие палочки сегодня присоединились к посеребренным углям, на которые Агерон капнул редкое средство. Его легкий  завораживающий  дух взлетел к потолку, не решаясь умчаться в открытое окно, и остался с молящимся человеком. Воздушный свежий запах лишний раз  напомнил о ней.
     Из кармана сановник достал девичий талисман. Как приобрел, ни разу  не расставался  с большим красным камнем – бывало, поглаживал его, теребил в руках.  Он  на время потемнел и стал ледяным, когда прежняя хозяйка тонула, а  оправилась - принял прежний вид. Трудно ответить,  приносил ли он удачу нынешнему владельцу, но Агерон с уверенностью мог сказать,  что минерал являл собой толику девичьей души, заключенной  туда при возложении на алтарь.
     Великий жрец  глядел на рубин – камень,  посвященный солнцу. Индусы называют  его царем самоцветов, что  обладает магической силой. Камень мистерий, испытаний и владения энергиями, а дева отдала его ради других. Возможно, она и не знает истинную цену вещицы, не денежную, хотя та также велика, но скрытая превышает мыслимые простыми людьми достоинства. Минерал оказывает помощь в борьбе с темными силами, незаменимый помощник в преодолении страхов. Хотя лучше так, не то еще понесет кудрявую послушницу куда-нибудь и расшибется или… не приведите Боги. Даже подумать страшно! Этот «ратнарадж», что на санскрите  как раз и означает  царь самоцветов, способствует достижению власти, значительности и подходит уверенным, идущим до конца людям. Он  оберегает носителя  от страшных  недугов, дарует энергию. Рубин способен разжигать любовные страсти – может, стоит вернуть? Жаль, постоянно носить его не рекомендуют учителя, заберет силы. Агерон вернул талисман в карман.
     - Я думал, придешь в храм, а ты схитрил, - приподнял жрец уголок рта и  распорядился принести ужин и вино.
     - Кажется, ты забыл, сколько народа было возле тебя сегодня?! Царю послал дары?
     - Первым делом.
     С этого и  начиналась раздача - сначала освященная пища складывалась в   шкатулку и с гонцом-поверенным отсылалась государю, уж после приходила очередь остальных.
     - Разъяренные верующие  затоптали бы  меня - я же  в простых одеждах.
     - Пора  переодеваться, - хохотнул священнослужитель.
     - Придаст ли мне это веса? Вряд ли - хочу хоть немного отдохнуть от официальности,
233
деловитости, громких пустых речей и побыть  самим собой, пока не сошел с ума - я еще слишком молод! - рассмеялся сын Ареда.
     - И горяч, - подлил ему  вина  Агерон.
     - О! О горячности, как поживает милая кудряшка? Кстати, ты говорил ей двадцать семь? – спросил Канций, кивок друга уверил, что память ему не изменяет. – Прекрасно  сохранилась, походит на девчонку. Столько не дашь, ни за что. Хороша,  -  откинулся на спинку ложа сантариец.
     - Ей положено быть прекрасной - жрица обязана следить за внешним видом.
     - Следить-то многие следят, но выглядят по-другому. Она свежа и… - осекся правитель.  - Прости, не хотел. Как ты теперь относишься к случившемуся? Раньше яростно отбивался.
     - Трудно расстаться в одну минуту с тем, к чему стремился всю жизнь.
     - Разрушила мечты хрупкая дева?
     - Нет, мечта переменилась, - крутил  в руках  смокву сановник. - Сейчас я смотрю на это иначе.
     - Как же?
     Агерон распорядился принести еще сосуд с вином, гость быстро поглощал его.
     - Когда я задался вопросом, что теряю и обретаю, что держит меня, от чего бегу,  зачем держусь за настоящее и каково  будущее - все встало на свои места.
     - Каков вывод?
     - Мне не для кого было жить, - глядел  Агерон на дно  пустой чаши. - Посмотри на эту  емкость - меня она интересует наполненной, а без вина или еды, зачем такая на столе? – отставил он керамику. - Помнишь слова Гесиода: «Лучше хорошей жены ничего не бывает на свете…»?
     - Помню и другие: «В дом свой супругу вводи, как в возраст  придешь подходящий…» Что там дальше?
     - «…до тридцати не спеши, но и за тридцать долго не медли…»
     Друзья  рассмеялись.
     - Но ты печален, отчего? Ведь можешь воспользоваться своей силой? – пожал плечами Канций.
     - Я не занимаюсь  любовной ворожбой, хоть и могу опоить, заставить подчиняться своей  воле, это несложно. Что стоит одурманить ее сознание или подвергнуть гипнотическому  воздействию? Но это не то, что  хочу от нее получить и, кроме того, колдовство запрещено - не хочу прибегать к нему. Любое использование дара в своих целях будет наказано.   
     - Опасный ты  человек, - протянул молодой правитель с хитренькой улыбочкой на лице. - И правда будет делать, что скажешь? Выполнять любое требование?
     - Любое, хоть вниз с обрыва.
     - Зачем  мне обрыв? Научи, прошу! - шутливо взмолился Канций.
     - Ни за что, - улыбнулся  Агерон. 
     - Ты беспокоил меня, когда…  - посерьезнел гость.   
     - Думал, что лишу себя жизни? Нет. Уход к Всевышним - своего рода благодать, избавление, ведь душа после Суда возвращается Назад. Однако я молю Всевышних о милости - если она, то пусть следом и я.
     - Прежде думал, что ты боишься смерти, ведь видел, как смотришь на других во время прощания. Тогда, на поле битвы…
     - Неизвестность всегда страшит. Любого. Смерть тоже своего рода неизвестность - как и что будет Там? И моих знаний недостаточно -  не ведаю всего, что хотел бы. Может, за мои грехи я понесу страшные  наказания - об этом узнаю после. Видишь ли, мы не помним своих прежних дней,  до, а потому  впадаем в непознанное.    
     - О каких таких грехах ты говоришь? Разве у тебя, жрец, их так много?
     - Предостаточно, - ответил Агерон, изумляя гостя. - Если перечислять, что является грехом, до утра просидим.
234
     - О, Боги, видимо, я совсем грехоносец! Раз мой друг считает себя таковым, куда уж мне-то деваться?! – подпрыгнул  Канций и снова рухнул на ложе. - Подскажи, гореть мне  в огне или отправят  на съедение к страшным животным?
     - Тебя отправят туда, где нет женщин, - сановник подлил гостю вина.
     - Истинно жестокое наказание, как я без них?!
     - Каждому свой ад. Грех понятие неоднозначное, между ним и праведным поступком тонкая грань, как между белой магией и черной. Коль  во благо -  на твоей стороне правда, в противном случае - ты колдун. Убийство - преступление, страшное, необоснованное, с одной стороны. С другой, если на войне бьешься за  родину и одерживаешь верх над врагом - вина твоя оправдана. Правда, курий говорит но.
     - «Но»?
     - Да. Убийство есть убийство, пусть даже ради защиты.
     - Как же быть? Пусть тебя грабят, ранят и прочее, а ты стой и смотри?
     - Так и поступают святые, любящие неограниченной Любовью врагов своих. Есть отшельники, которые подвергались страшным пыткам и молили Богов о прощении безумцев,
хотя могли и сами избавиться от страданий. Но не смели  без  высшего на то  изволения преступить Законы, и потому принимали боль как очередное испытание. Они молили дать им сил, чтоб вынести муки  с достоинством и не поддаться греху ненависти и мести. 
     - Это выше моего понимания!
     - От тебя его не требуют.
     - Ты говорил о тяжести  самоубийства, что скажешь о наших друзьях, пожертвовавших собой ради победы?
     - Это принесение себя в жертву для спасения близких, товарищей,  детей. Мать, что бросается  на зверя, чтоб защитить своих чад не является грешницей, добровольно уходящей из мира сего.
     - Ты заговорил о детях?! - поперхнулся Канций, сраженный наповал словом, ранее отсутствующим в словаре приятеля.
     - Представь себе, - повертел в руках полный килик  Агерон.
     - Мне кажется? Наверно, я ослышался? С каких пор мой друг заговорил об этих  маленьких, высасывающих все соки из родителей существах?!
     - С недавних, - прищурился священнослужитель. -  Ты не видел ее в окружении детей, как они смотрели на нее, слушали. Когда Мади, ее племянница, обняла и прошептала, что любит…   Я много раз держал в руках младенцев, но никогда не думал о своих. Недавно я лечил девочку, маленькую, кудрявую…  - улыбнулся ныне разговорчивый жрец.
     - И  подумал «мне б такую»?
     Друзья переглянулись.
     - Вылечил? – вскинул бровь Канций.
     - Да, болезнь отступила. Сколько у тебя детей?
     - Одна дочь. Моя самая любимая женщина!
     - За нее, - произнес Агерон, подняв чашу.
     - За нее! - подхватил тост Канций.    
     Леда ступила в порядком надоевшую емкость для омовений – что и говорить, прежний способ мытья  удобнее и приятнее. Был бы душ, еще можно  было бы худо-бедно переносить ограничения, но  так стоять в огромной тяжелой чаше, пока на тебя льет воду из кувшина верная служанка, ужасно. Брызги так и летят в разные стороны, и после  водных процедур вода повсюду! Несмотря на то, что Тика старается мыть госпожу аккуратно, остаются глубокие лужи на полу, доставляя массу неудобств. Тикавия  предложила хозяйке стоять в купальне, но тогда помощница не доставала и до худенького плечика, однако,  становиться на стул ей было категорически запрещено.
     - Я вполне могу сама о себе позаботиться, - не выдержала  в очередной раз дочь Даана - прислужница облилась с головы до ног.
235
     - Нет-нет! Мне поручено!
     - Полить воду на себя в состоянии сама. Зачем такие сложности, ответь?
     - У меня распоряжение,  не хотите же вы, что господин ругал слуг?
     Обе молодые женщины вздохнули.
     - Продолжай, – скомандовала Леда. – Надеюсь, под нами никто не утонет? 
     - Под вами комната этой, рыженькой.
     - Давай поскорее закончим, не то она рискует пострадать.
     Хоть наказанная послушница  и мгновенно нанесла на себя мягкое мыльное средство, но уже порядком замерзла  из-за остывшей воды. Тикавия готовила погорячее, но туда-сюда и  влага успевала растерять тепло. Пока из  сосуда, что на кухне   жидкость попадала в емкость, из нее  в кувшин, далее  тонкой  струйкой  стекала  по телу, обливая  лишь его малую  часть, все остальное леденело. Когда пена была смыта, прислужница  метнулась к  столику, взяла  флакончик и капнула в последнюю  наполненную чашу  несколько капель.   
     - Что ты добавила? - сжалась Леда.
     - Масла нероли, герани и сандала - госпожа Айри принесла для вас, - сказала Тика и  опрокинула на озябшую деву  ароматный водопад.
     Матушка знала о болезненных днях начала цикла воспитанницы и заботливо приготовила  помогающее средство.
     - И еще вот этот камень, - протянула служанка Леде блестящий минерал в виде подвески на коротенькой серебряной цепочке.
     Дочь Даана тут же поместила его на  красивую тонкую шейку,  чего и желал покровитель.
     - Гематит - знаю, знаю. Его носят женщины, если особые состояния доставляют  им беспокойства.  - Белокурая дева и  не догадывалась, что этот кровавик передан наставнице самим Великим жрецом. – Хм. Нероли снимает спазмы, укрепляет сосуды, с геранью все понятно, используется при женских проблемах. Но вот сандал-то зачем?
     - А что именно вас беспокоит? - закутала Тикавия в теплую материю замерзшую хозяйку.
     - Кожных проблем у меня нет, лицо без юношеских воспалений, нервных расстройств  и бессонницы тоже вроде не наблюдается.
     - Будете лучше спать. Что в том плохого?
     Не стала дева продолжать разговор, который грозился затянуться надолго. Ей приходилось слышать, что это масло усиливает влечение, но вряд ли матушка имела в виду последнее - вероятнее всего, ее беспокоят  душевные переживания любимицы  после  череды тяжелых событий.
     - О! Я вспомнила! – улыбнулась Тикавия. - Госпожа, у нас есть одна служанка, так у нее те же проблемы, что и  у вас, даже еще хуже,  она почти что лежит! Так мучается, бедняжка!
     - Что принимает? - Леда накинула на себя  сатиновую ночную сорочку,  расшитую  серебряными  нитями,  и с интересом ждала продолжения рассказа.
      - Честно говоря, я не знаю, но помню, как при мне ей стало плохо. Это увидел господин и велел собирать  какую-то траву, а, главное, сказал, что ей нужно найти мужа, мол, это поможет.
     Леда даже не удивилась - что еще мог мужчина посоветовать женщине? Затем принялась натирать себя смесью масел,  к ней присоединилась темноволосая  болтушка.
     - Я предпочитаю свои средства. Мне нравится лаванда, душица, роза тоже часто применяется  нами в храме - все мы  используем ее для ухода за собой. Хорош еще розмарин, не стоит забывать об  отварах трав и настоях кореньев,  - зевнула будущая акатия. -  Что ж, поверим жрецу на слово, - повалилась она  на кровать, решив, что проверять не станет,  метод «лечения» неподходящий.   


Рецензии