Найти и снова потерять!
Тогда зачем нам вновь искать
Все то, что в прошлое ушло
И все с собою унесло?
Найти! Сквозь бурю огненных страстей
И вырвать из самих корней
Свою любовь, свою мечту
И снова упустить ее ко дну.
Найти и снова потерять!
Зачем, скажи, тогда искать?
Все то, что нам судьбой дано,
И то, что мы теряем, как мгновение одно?
С огромной любовью, я также посвящаю это произведение своей дочери КАРОЛИНЕ!
Ангел мой! Яркий свет в моей жизни! Все то, что я делаю и все то, что уже сделала-это все для тебя! Ради тебя! Ты являешься моим вдохновением и смыслом моего существования!
Когда-нибудь ты вырастишь, прочитаешь мой роман,поймешь суть каждой строки, написанных мною и надеюсь, что извлечешь для себя что-то хорошее и необходимое для твоего дальнейшего жизненного пути.
БЕСКОНЕЧНО ЛЮБЛЮ, МАМА!
Глава 1
Вот уже вторую неделю над Парижем бушевали проливные дожди. Серая и тоскливая осень опустилась на город. Мокрый асфальт сравнялся со свинцовым небом, тусклым и хмурым. Париж больше не радовал жителей своей красотой и потерял для них всю свою прелесть. Вместо вечерних прогулок по Елисейским полям, святым камням Монмартра или по другим не менее привлекательным местам города, большинство людей спешили спрятаться по своим домам от промочившего их дождя и холодного ветра в надежде на то, что завтра Париж встретит их мягким осенним солнцем и шуршащей под ногами листвой на аллеях парков.
Парижские бульвары казались тоскливыми и унылыми, дома — серыми и невзрачными. На улицах было тихо, лишь шум дождя, с треском ударяя о землю, нарушал эту тишину. Клубился туман, наполняя все пространство, и в этой тьме можно было запросто затеряться.
Был уже первый час ночи, когда на сырых от дождя улицах появилась какая-то женщина, шедшая в сторону знаменитого собора Парижской Богоматери. Буйство природы ей было словно нипочем. Идя вперед, она не содрогалась от невыносимой погоды, и путь ее был заранее определен.
Подойдя к собору, она остановилась и внимательно взглянула на него.
Величественная громада собора взметнулась перед ней высоко вверх толстыми каменными стенами. Здесь все поражало воображение подлинной древностью и удивительной гармонией. Массивные скульптурные изваяния уже восемь веков омывались дождями и выдерживали порывы ветра. На их каменных лицах лежала печать суровости и унылого молчания. Сколько поколений таких маленьких людишек, как она, видели они внизу у своих ног, и сколько еще поколений им предстоит увидеть?..
Затаив дыхание, женщина поднялась по истертым ступеням и вошла под гулкие высокие своды собора. Свет тускло сочился сквозь цветные старинные витражи, заполняя пространство собора зябким переменчивым мерцанием. Здесь, внутри, легко поместился бы современный десятиэтажный дом, разбитый, как улей, на многочисленные квартиры.
Пять рядов огромных колонн поддерживали свод, образуя длинные широкие коридоры — нефы. Женщина остановилась и провела рукой по прохладной шершавой поверхности. Сколько ладоней, молящих о Всевышней милости, касались этих камней? Тысячи? Миллионы? Трудно даже представить себе. Постояв еще немного, женщина решительно двинулась по коридору и, завернув за массивную колонну, подошла к двери и тихо постучалась…
Все настоятели собора уже давно погрузились в глубокий сон, едва на их устах отзвучали последние слова молитвы. Лишь старенький аббат Готье де Шазей не спал, гася последние догорающие свечи. Было тихо. И эта странная тишина витала в воздухе, наполняя собой каждую частицу собора. За свою долгую жизнь, проведенную в этих стенах, аббат Готье де Шазей привык к тому, что его окружало, так же как и к своим постоянным прихожанам. Огромное количество людей, объединенных одной судьбою, часто оказывались заброшены к дверям собора в надежде обрести здесь душевный покой.
Поэтому очередной стук в дверь совсем не удивил аббата. Осторожно приоткрыв дверь, он увидел молодую, но уже не юную женщину, промокшую от дождя и продрогшую от леденящего ветра. По щекам женщины текли слезы. Преодолевая дрожь в голосе, она сказала:
Помогите мне, аббат. Мне так плохо! Я больше не хочу жить…
Громкие рыдания прервали ее речь. Крупные слезы катились по лицу измученной женщины, но она даже не пыталась их скрыть.
Господь с тобой, дочь моя, — произнес аббат Готье де Шазей, пропуская ее вперед и закрывая дверь. — Господь всем нам посылает тяжкие испытания, но он милостив к страждущим.
Нет, — сказала несчастная женщина, проходя в комнату и садясь в предложенное ей кресло. — Нет, аббат. Если бы Всевышний был милостив ко мне, то я бы не стояла здесь сейчас и не молила бы вас о помощи. Я потеряла все в этой жизни, и даже самое себя.
Вы не должны так говорить, — срывающимся голосом сказал аббат. — Жизнь — это своего рода испытание, через которое проходит каждый человек. И мы не вправе лишать себя жизни только потому, что не можем преодолеть это испытание.
Я всегда была сильна, преодолевая жизненные барьеры, встречавшиеся на моем пути. Но судьба снова и снова наносила мне удары, и с каждым разом всё сильнее.
Аббат с нескрываемым сожалением смотрел на женщину. Он достаточно разбирался в человеческих душах, чтобы понять ее скорбь от одиночества. На его веку таких людей было немало.
Вы должны облегчить свою душу, — тихо сказал аббат де Шазей и осторожно прикоснулся к ее руке.
Этого я и хочу, — ответила женщина и посмотрела куда-то вдаль.
И неизвестно, куда был устремлен ее взгляд. Может быть, в прошлое, которое не оставляло ее в покое.
Я слушаю вас внимательно, — сказал аббат.
Я была молодой, — начала женщина. — Мне казалось, что жизнь прекрасна и что в ней нет места слезам и разочарованиям. Счастье окольцовывало меня и кружило мою голову в мечтах. Но неожиданно злой вихрь ворвался в мою жизнь, и мечты разом разбились о его леденящий поток, я осталась совсем одна, преследуемая прошлым. В этом и заключается главная трагедия моей жизни…
Глава 2
На самой вершине холма возвышается огромный особняк с ярко выраженными чертами старинных французских зодчих времен Людовика II. Он сильно отличается от всех других особняков в этих окрестностях своими громадными витражами окон, окаймленных белым мрамором и сногсшибательной палитрой мозаики, которая усиливала ощущение старины этого дома.
Каждый, кто проходил мимо него, просто не мог не восхищаться великолепным видом особняка. Его прелестным могуществом перед безжалостным мечом времени.
Казалось, этому особняку нипочем шальные порывы ветра и парижские грозовые дожди. Ни ему, ни его обитателям.
Здесь жила поистине богатая и знатная семья, гордившаяся своим аристократическим происхождением.
Ночь была в самом разгаре, тем не менее особняк ярко светился, и в нем царило радостное оживление. Слышался смех, разговоры, звон бокалов. Все блистало остроумием, весельем, злословием, причем иногда эти качества сочетались в одном человеке.
Дамы в длинных вечерних платьях, каскады всевозможных драгоценностей, ослепительно белые сорочки мужчин в черных смокингах, застегнутые запонками, украшенными жемчугом, ониксом, а то и маленькими сапфирами и бриллиантами. Все присутствующие гордились тем, что они здесь, на этом званом вечере у самой знаменитой в городе семьи Бужуа.
Такие вечера устраивались не реже, чем раз в месяц, и славились изысканностью туалетов, присутствием знаменитых людей.
Жак Бужуа, расхаживая по своей огромной гостиной от одного столика к другому, наконец-то подошел к жене, которая с улыбкой на губах наблюдала за вечеринкой и встречала гостей.
Вечеринка пришлась тебе по вкусу, моя дорогая? — весело спросил Жак.
Жанетт Бужуа, обводя взглядом гостиную, ответила:
Да, несомненно. Она вызывает восхищение.
И впрямь, каждый, кто был здесь, не мог не оценить тонкого и изысканного вкуса хозяев.
Но самое большое восхищение вызывала дочь четы Бужуа — Мадлен. В свои восемнадцать лет она была настолько красива, что могла служить воплощением идеального представления о женщине.
У нее было красивое лицо с тонкими нежными чертами, которое освещали голубые глаза, обрамленные длинными ресницами, и вьющиеся светлые волосы. Ее стройная девичья фигура с неожиданно пышной грудью восхищала многих вокруг. Но пока еще никто не мог покорить сердце первой дамы Франции.
Мадлен была единственным ребенком в семье, и родители ее обожали, стараясь предугадать каждое желание дочери.
Стоя в центре гостиной в окружении уже покоренных мужчин, Мадлен ослепительно улыбалась, рассматривая гостей и отвечая на приветствия.
Но неожиданно ее взгляд встретился со взглядом мужчины, который рассматривал ее самое. Он стоял по другую сторону гостиной с бокалом шампанского в руках. Его взгляд, казалось, был намертво прикован к Мадлен. Он, будто изучая девушку, смотрел с каким-то внутренним обожанием и вместе с тем передавая это внешне так, что Мадлен вдруг почувствовала, как у нее пробежала дрожь по всему телу. И хотя она не поняла, почему так все с ней произошло, но все же ей стало ясно — это человек, с его взглядом, был опасен для нее.
Хотя мужчина был явно привлекательным, с чисто мужскими чертами лица и густыми темными волосами. Мадлен как зачарованная смотрела на него, будто изучала. Увидев, что он поставил бокал на столик и направился в ее сторону, Мадлен с трудом отвернулась и почувствовала, как бешено стучит ее сердце.
Добрый вечер, мадемуазель, — улыбаясь, сказал незнакомец. — Скажу вам откровенно, что я весь вечер мечтаю познакомиться с вами, но из-за ваших многочисленных поклонников мне это не удается сделать.
Неужели мои поклонники стали помехой в вашем упорном желании? — улыбнулась Мадлен, посмотрев в глаза незнакомому мужчине. — Полагаю, что вы просто нерешительный человек.
Могу ли я сказать вам, мадемуазель, что вы ошиблись? — наигранным тоном ответил он. — Я просто ждал подходящего момента. — Незнакомец протянул ей руку и сказал: — Меня зовут Фрэнк Мак-Келлан.
Мадлен Бужуа, — вежливо сказала девушка, пожимая ему руку. — Вы здесь один? — полюбопытствовала Мадлен.
Я пришел со своим другом Пьером. Пьером Пенальбертом.
Мадлен несколько удивилась, услышав имя совершенно незнакомого ей человека; его, кажется, не было в списке приглашенных.
Зазвучала музыка, которая наполнила всю гостиную лившимися звуками. Здешние кавалеры с особой грациозностью и изысканными манерами приглашали дам на очередной танец.
Я могу пригласить вас на танец, мадемуазель Бужуа? — спросил Фрэнк, подавая руку Мадлен.
Девушка кивнула и протянула руку, и в ту же секунду они присоединились к другим танцующим парам в центре гостиной.
Фрэнк был отличным танцором, и порою Мадлен казалось, что она парит в воздухе, не ощущая под собой земли.
Когда танец закончился, Мадлен почувствовала легкое разочарование и про себя подумала о том, что хорошо бы было вечно кружиться в танце. Будто угадав ее мысли, Фрэнк сказал:
Очень жаль, Мадлен, что танец промелькнул, как одно мгновение, но не навсегда ушедшее. Это было незабываемым в моей жизни, так же как и знакомство с вами, поверьте. А сейчас, извините, но я должен проститься с вами.
Да, конечно, — сказала Мадлен, и ее лицо заметно погрустнело. — Мне было очень приятно познакомиться с вами.
Надеюсь на скорую встречу, — сказал Фрэнк и поцеловал руку Мадлен.
Он не сразу отпустил ее руку, а лишь медленно, уходя, выпускал ее и как завороженный смотрел на девушку, словно не мог оторвать взгляд.
До встречи, — вслед уходящему Фрэнку прошептала Мадлен. — До скорой встречи!..
Все громадное пространство собора было окутано темнотою наступившей ночи. Мгла, которая расстилалась повсюду, обволокла непоколебимые стены Нотр-Дама.
Дождь то прекращался, то вновь с силой срывался.
Крупные, холодные капли дождя ворвались через приоткрытое окошко, где сидели аббат Готье де Шазей и измученная судьбою женщина. Де Шазей встал со своего места и подошел к окну, чтобы закрыть его. А Мадлен тем временем продолжала:
Этот вечер был особенным для меня и Фрэнка, потому что именно там мы повстречали и полюбили друг друга. Казалось, в мире не существовало ничего больше, кроме нашей любви, так я, по крайней мере, думала. Но ошибалась. Ошибалась…
Глава 3
Утро следующего дня было на редкость солнечным, — продолжала Мадлен свой рассказ. — Я проснулась с каким-то невероятным ощущением нового, зародившегося во мне чувства, которого я прежде не знала…
…Солнечный луч, упавший на лицо Мадлен сквозь приоткрытую штору, разбудил девушку. Сладко потягиваясь, Мадлен с удовольствием вспоминала события прошлого вечера. Она вдруг явственно представила себе, как произошло ее знакомство с этим милым и загадочным человеком по имени Фрэнк Мак-Келлан, с которым девушка провела всю последующую часть праздника, чем вызвала негодование своих поклонников, а в особенности родителей.
Подумав об этом, Мадлен улыбнулась, но улыбка тут же сошла с ее лица, когда перед ней возникла сцена разговора с родителями, после того как Фрэнк откланялся.
Подошедшая Жанетт, строго взглянув на дочь, сказала:
Кто этот человек, который весь вечер не отходил от тебя?
Это мой новый знакомый, мама. Его зовут Фрэнк Мак-Келлан.
Ты так была увлечена своим новым знакомым, что абсолютно забыла о других людях, которые пришли на вечер исключительно ради тебя.
Мама, я же не могла разорваться на части и угодить сразу всем. — Лицо Мадлен пылало от возмущения.
В его манерах, да и во многом другом, я заметила, что он человек не нашего круга, и ты не должна была с ним поддерживать беседу.
Ты прекрасно знаешь, что я могу сказать по этому поводу, — ответила Мадлен, — однако я…
Однако ты, — перебил Мадлен подошедший отец, который услышал последнюю фразу своей дочери, — не должна общаться с подобными людьми и тем самым шокировать общество. Что скажут о тебе знакомые и друзья? Впредь ты не должна вести себя подобным образом. Ты не должна портить себе репутацию, общаясь с такими людьми. К тому же я не помню, чтобы этот Мак-Келлан был в числе приглашенных.
Он пришел на вечер со своим другом, Пьером Пенальбертом. И вы прекрасно знаете, что я не могу отвернуться от человека только потому, что он не принадлежит к нашему кругу.
Мадлен! — строго сказал Жак Бужуа. Прежде он никогда так не разговаривал с дочерью. — Если ты будешь вести себя подобным образом и общаться с такими голодранцами, ты сразу же испортишь себе репутацию. Запятнаешь свою честь и честь семьи Бужуа.
Мадлен поняла, что дальнейшие споры с родителями только усугубят ее положение, поэтому девушка не стала больше спорить, а лишь только с сожалением сказала:
Я все это очень хорошо знаю. Простите, что я понапрасну вас огорчила. Больше этого не повторится.
Сейчас, вспоминая этот разговор, Мадлен испытывала досаду от того, что между ней и родителями возникло недопонимание, что случалось крайне редко.
С детства Мадлен было присуще чувство справедливости, и не только в отношении себя, но и других. Но, несмотря на благовоспитанные манеры и тонкий вкус, Мадлен всегда была несколько другим человеком. Девушка никогда не афишировала ни перед кем свой социальный статус, как это делали ее родители и многие другие.
Мадлен легко находила общий язык со всеми, и даже с теми, кто не вращался в кругах местной знати. Это были люди из простого народа, которых общество не признавало, не воспринимало из-за их социального положения.
Мадлен всегда презирала эти предрассудки, поэтому зачастую у нее с родителями случались разногласия. Ей всегда трудно было находиться на званых вечерах и слушать, как все эти лжеаристократы высмеивают прислугу, тем самым показывая свое превосходство над ней. Поэтому нередко эта миловидная девушка пользовалась уважением и любовью у людей из простого мира, начиная от кухарок и заканчивая шоферами.
Сама же Мадлен чувствовала себя счастливой, находясь в том мире, где не надо было блистать остроумием. Вообще не надо было блистать. Очаровывать и давать обеды, званые вечера. Надо было просто быть приветливой к людям и отвечать на добрые слова и пожелания.
Мадлен никогда не умела скрывать свои чувства и говорила всегда прямо и открыто, чем зачастую шокировала общество. Хотя прекрасно понимала, что ни словами, ни чем-либо другим не изменить существующие порядки, которым сама же должна была подчиняться.
В это утро Мадлен Бужуа, немного подумав, решила прогуляться по городу и была очень рада, что погода благоприятствует ее решению.
Покончив с утренним туалетом, Мадлен поспешила в столовую, где за накрытым столом ее уже ждали родители.
Доброе утро, мама и папа, — поприветствовала родителей Мадлен и, поцеловав их, села на свое место за стол.
Какие у тебя на сегодня планы, дочка? — спросила у нее Жанетт, подливая кофе.
День сегодня выдался ярким и солнечным, поэтому я хочу прогуляться.
Неплохая идея, милая, — сказал отец, вставая со своего места. — Отдыхайте, а я в офис.
До встречи, папа, — сказала Мадлен и на прощанье помахала ему вслед рукой. — Я тоже пойду, мама. Не хочешь составить мне компанию?
Нет, детка, спасибо, я лучше побуду дома. Желаю тебе приятно провести время.
Мадлен стремительно встала и, поцеловав мать, вышла из дома. Направляясь к своей машине, Мадлен увидела, что около нее стоит шофер, видимо, ожидавший ее распоряжений.
Здравствуйте, Жерар, — приветливо сказала Мадлен. — Сегодня прекрасный день, не так ли?
Да, мадемуазель Мадлен, — отвечая на ее приветствие, сказал Жерар и распахнул перед девушкой дверцу машины. — День сегодня великолепный, вы правы.
Настроение у меня чудесное, — сказала Мадлен, усаживаясь в машину. — У меня такое чувство, что должно произойти что-то необыкновенное.
Это хорошо, — улыбаясь, сказал шофер. — Может, это и есть то самое необыкновенное? — с этими словами Жерар передал Мадлен вдвое сложенную записку и на удивленный взгляд девушки ответил: — Это передали сегодня для вас, мадемуазель Бужуа.
Мадлен почувствовала, как внутри у нее все заколотилось, и от волнения она даже не могла найти нужных слов. Дрожащими руками Мадлен развернула записку. Там ровными буквами было выведено:
«Вчерашний вечер был для меня огромным счастьем, потому что я открыл в себе нечто прекрасное, ни с чем не сравнимое чувство. Встретимся в парке Тюильри в десять часов. Фрэнк».
Прочитав записку, Мадлен прикрыла глаза, но через мгновение вновь стала читать, будто хотела убедиться, что это не сон.
Мадемуазель, что-то случилось? — услышала Мадлен голос своего шофера, который уже несколько раз обращался к ней.
Нет, Жерар, — ответила Мадлен, и в ее голосе все еще слышалось волнение. — Все нормально. Прошу вас, поехали скорее.
Глава 4
Всю дорогу до парка Мадлен ни о чем не могла думать, кроме как о предстоящей встрече. Перед ее мысленным взором снова возникал этот мужчина. Мужественный и храбрый. Волна радости нахлынула на нее, и она даже не подумала о том, что будет, если родители узнают об этом. Мадлен ничего вокруг себя не замечала.
Машина, в которой сидела Мадлен, плавно ехала по улицам Парижа, где уже толпились сотни людей, наслаждаясь теплым осенним солнцем.
Проехав главную улицу столицы Елисейские Поля, автомобиль направился в сторону тенистого парка Тюильри, и Мадлен, оторвавшись от своих мыслей, посмотрела в окно. Волнение охватило ее, и она ничего не могла с собой поделать. Лишь выйдя из автомобиля и увидев вдали Фрэнка Мак-Келлана, стоящего посреди неописуемой красоты Тюильрийского парка, Мадлен успокоилась.
Фрэнк, заметив Мадлен и улыбнувшись, пошел ей навстречу.
- Я так боялся, что ты не придешь, — сказал Фрэнк после взаимного приветствия.
Нежно посмотрев на Фрэнка, Мадлен сказала:
- У меня не было оснований не прийти, Фрэнк. Я очень рада тебя видеть.
Осторожно взяв руки Мадлен в свои, Фрэнк сказал:
- Я тоже. Я тоже счастлив снова видеть тебя. С того момента как мы познакомились, я ни о чем другом не могу думать, кроме как о тебе, Мадлен.
И вновь, как и в первый день знакомства с Фрэнком, Мадлен глубоко погрузилась в омут его дивных, манящих слов, тая от взглядов и прикосновений Фрэнка.
Держа друг друга за руки, они шли по громадному парку, заселенному неподвижными, печальными фигурами статуй. Наконец, нарушив затянувшееся молчание, Мадлен сказала:
- Расскажи мне о себе, Фрэнк. Ведь я ничего о тебе не знаю.
- А что бы ты хотела знать обо мне, Мадлен? — спросил Мак-Келлан и указал на стоявшую лавочку.
- Ты давно живешь во Франции? — спросила Мадлен, садясь на предложенное место.
- Всего пять лет. Но никогда не думал, что буду жить именно во Франции, — с задумчивостью ответил Фрэнк.
- Где ты жил до этого?
- Я родился и вырос в Англии, в городке под названием Дублин. — В голосе Фрэнка чувствовалась грусть, как будто что-то тяготило его. Но что именно, она не знала. И чтобы укрепиться в своих подозрениях, Мадлен спросила:
- Прости, Фрэнк, но почему в твоем голосе я слышу грусть?
- Моя жизнь никогда не была легкой. Особенно в последнее время.
- Что тебя тяготит? Расскажи мне, Фрэнк. — Мадлен осторожно дотронулась до его руки.
- В том мире, где я родился, люди не знали богатства и роскоши. И единственным их богатством была любовь и человеческая доброта к людям. В моей семье всегда было так…
Неожиданно Фрэнк замолчал и напряженно о чем-то задумался. Затем продолжил:
- Мои родители очень любили друг друга и не мыслили жизни в разлуке. Времена тогда были тяжелые и им приходилось работать на износ, отчего моя матушка заболела и скоропостижно скончалась...
Он говорил медленно, с трудом произнося слова, точно ему было больно. Фрэнк как бы издали смотрел на картину, которую сам нарисовал.
- С тех пор мой отец начал безбожно пить. Спиртное стало бальзамом для его кровоточащей раны. Отец потихоньку стал терять рассудок, и однажды наступил вечер, который стал кануном еще одной трагедии в нашей семье.
Наступившая ночь была холодной, дул леденящий ветер, прорываясь сквозь закрытые ставни дома.
Отец, сильно напившись, вдруг стал повторять имя моей матери, твердя его, как заклинание. Он говорил о том, что она зовет его и что они снова будут вместе.
Сорвавшись с места, он кинулся бежать и сел в первую попавшуюся машину. Он ехал в неизвестном направлении, но, не проехав и пяти минут, врезался во встречную машину. Удар был настолько сильным, что отец скончался на месте.
Мадлен была попросту шокирована рассказом Фрэнка и не могла произнести ни слова.
- Я чувствую себя виноватым в его гибели, оттого что не смог ему помочь, — глубоко вздохнув, сказал Фрэнк. — Я думал, что со временем боль утихнет, но оказалось, что наоборот. С каждым днем мне все хуже. Прошлое не оставляет меня.
Мадлен поняла, что сейчас Фрэнк нуждается в ее сочувствии и что она непременно чем-то должна помочь ему. Она ласково дотронулась рукой до его мягких волос и нежно сказала:
- Прошлое не оставляет тебя только потому, что ты сам не пытаешься его забыть. Ты не должен винить себя в том, что случилось. Просто так распорядилась судьба. А человек не может идти ей наперекор.
- Да, конечно, ты права, — немного помедлив, сказал Фрэнк и добавил: — Ты знаешь, Мадлен, до тебя я ни с кем не мог об этом говорить. Я пытался бежать от того, что мне напоминало об этой трагедии. Но потом я понял, что можно убежать от всего, только не от самого себя.
- Я согласна с тобою, Фрэнк. Мы не можем бежать от себя. Но иногда ослепленные несчастьем люди не могут этого понять, — с огорчением сказала Мадлен.
Она не могла знать, что только что сказанные ею слова в будущем будут иметь к ней непосредственное отношение.
Они прошли еще несколько шагов, погруженные в свои мысли. Легкий ветерок дул им навстречу, шевелил листочки на деревьях.
- Теперь твоя очередь рассказывать о себе, — нарушив затянувшееся молчание, сказал Фрэнк. — Я слушаю вас, мадемуазель…
Глава 5
С приходом нового дня Париж с каждой минутой оживал, потому что снова плескал солнечным светом, озаряя прохожих.
В самом деле, сверкающая Сена, с удивительной игрой красок, залила Елисейские Поля и величественно катилась к Тюильри.
Огромный черный лимузин выехал на центральную улицу Парижа Елисейские поля и помчался вперед к Латинскому кварталу.
Жак Бужуа, смотря в окно своего роскошного автомобиля, с удовольствием наблюдал за происходящим. Все радовало Жака в этот день. Счастливые и даже несчастные лица людей, яркие цветные вывески магазинов, ощущение тепла и покоя.
Автомобиль подъехал к массивному зданию и остановился. Жак Бужуа, выйдя из лимузина и вдохнув свежего воздуха, направился к входу, отвечая на приветствия идущих ему навстречу людей.
Еще когда-то очень давно, будучи молодым и энергичным, Жак Бужуа основал строительную фирму. Благодаря его целеустремленности и работоспособности через несколько лет фирма стала одной из лучших в стране и приносила ему немалую прибыль. Кроме того, Жак быстро завоевал в деловых кругах Франции уважение своей необыкновенной принципиальностью и умением хорошо вести дела. Благодаря безупречной репутации Жака ему полностью доверяли — и партнеры, и заказчики, и банкиры, и кредиторы были уверены, что этот человек — сама порядочность. Нескончаемые дела компании заставляли его бывать в офисе чуть ли не ежедневно. Но Жак никогда на это не жаловался и всегда и во всем был безупречен.
Впрочем, и кабинет соответствовал вкусу хозяина. Анфилада комнат с музейной обстановкой эпохи Людовика ХV — каминами, облицованными благородным мрамором, бронзой в несметном количестве и инструктированной мебелью, на которую можно было лишь взирать с благоговейным трепетом. Обивка стен из дамского шелка кремовых тонов и бархата цвета кофе с молоком, персикового и абрикосового оттенка. Здесь все дышало теплотой и очарованием, во всем проявлялся безукоризненный вкус Жака. Его стараниями создавалось все это великолепие.
Как всегда войдя утром в свой кабинет, Жак увидел там своего друга и компаньона Ришара Фурье, который незамедлительно встал со своего места и, приветствуя Жака, крепко пожал ему руку.
- Ну, что у нас нового? — спросил Жак, садясь на свое рабочее место.
- Обдумываем новый проект, всеми силами стараемся воплотить его в жизнь, — ответил Ришар, передавая целую папку бумаг Жаку. — Что скажешь?
- Дело прибыльное, — ответил Жак, принимая бумаги и откладывая их в сторону. — Я потом посмотрю. Ну, как тебе вчерашний вечер?
- Все было очень хорошо. И молодежь повеселилась, да и мы тряхнули среди них стариной.
- Э… друг, ты ощущаешь себя таким старым? — с удивлением взглянув на друга, спросил Жак.
- Иногда нам кажется, что мы еще молоды и полны сил. В потоке постоянных проблем и забот не замечаем, как старость постепенно подходит к нам. И лишь посмотрев на себя в зеркало, начинаешь понимать, когда видишь первую седину на висках, морщины и многое другое.
- Откровенно говоря, Ришар, ты меня поразил, — покачал головой Жак. — Никогда не думал, что ты так быстро запишешь себя в старики. Послушай, тебе надо брать пример с Коллет.
Коллет Фурье, жена Ришара, была женщиной, наделенной колоссальным темпераментом и фантазией. Она нередко была притчей во языцех у всех многочисленных знакомых. Сама себе она казалась женщиной мудрой, способной адекватно воспринимать реальность, и к тому же наделенной незаурядными способностями. Она всегда умела развеселить и придать силу духа.
- Да, Коллет всегда меня поддерживает, — с улыбкой сказал Ришар и, встав со своего места, прошелся по кабинету.
- Ну, вот видишь, — обрадовался Жак, довольный тем, что хоть этим может помочь своему отчаявшемуся другу. — Так что не делай из этого трагедию.
Дверь кабинета медленно открылась, и на пороге появилась секретарша с подносом, на котором стояли две чашки дымящегося кофе и небольшая вазочка со сладостями.
- На этой неделе к нам приезжает наш племянник из Англии. — Ришар снова сел и взял в руки чашечку с кофе. — По этому поводу Коллет решила организовать вечеринку. Я тебе уже говорил об этом, помнишь?
- Да, что-то припоминаю, — задумчиво ответил Жак. — Ей не терпится ввести его в общество и познакомить со многими знатными людьми. Кстати, как, ты говоришь, его зовут?
- Джон Бательер. Ему не так давно исполнилось двадцать три года. Джон в этом году стал адвокатом, и здесь во Франции он хочет начать стажироваться.
- Это очень даже хорошо, — выслушав Ришара, сказал Жак. — На первых порах мы ему, конечно же, поможем, если наша помощь потребуется. Ну, а с вечеринкой Коллет немного поторопилась. Понимаешь, новый человек — и сразу же его возьмут в оборот столько людей. Нет, для начала нужно что-нибудь поскромней.
- Я тоже так считаю, — сказал Ришар, покачав головой. — Но ты же знаешь мою жену.
- Знаешь, что? Поговори с Коллет, и приходите к нам в гости. Я думаю, что Мадлен с удовольствием познакомится с твоим племянником.
- Прекрасная идея, друг, — обрадовался Ришар. — Мы с удовольствием к вам придем.
- Вот и отлично! — подытожил разговор Жак. — Мы будем ждать вас.
Глава 6
Возвращаясь домой, Мадлен снова и снова переживала свой разговор с Фрэнком, вспоминая всё до мельчайших подробностей. Семья Фрэнка, представшая в мысленном воображении Мадлен, поистине казалась ей идеальной, и не только потому, что они не жили в том мире, где всем заправляли деньги и власть. Родители Фрэнка просто были честными и бескорыстными людьми, способными прийти на помощь в любую минуту. Они никогда не относились к людям с презрением, как это делали многие из ее круга, считая, что положение в обществе — это основа всего в этой жизни.
Но для таких людей, как родители Фрэнка, была важна сама семья, а не ее происхождение. Они были простыми людьми и гордились этим — так считала Мадлен. Выросшие перед ними барьеры не могли быть для них проблемой, а лишь небольшой решаемой сложностью, тем более что они могли опереться друг на друга в трудную минуту жизни. И еще — у них была любовь, которая позволяла им в любой момент ощутить поддержку самого близкого человека.
Судьба, однако, распорядилась беспощадно по отношению к ним. Не стало вдруг для отца Фрэнка после смерти жены никакой опоры. Что-то во всем мире для него изменилось. Вокруг было что-то зловещее, угрожающее. Боль от невыносимого горя не отступала, и единственным утешением было спиртное, которое, словно бальзам, проливалось на кровоточащие раны.
Убивая себя с каждой минутой, он больше не видел мир, существующий вокруг него, людей, живущих в нем. Все перестало иметь для него какой-то смысл. Лишь одна мысль в его мутном сознании промелькнула в ту роковую ночь и соединилась с реальностью.
«Теперь они навсегда соединились на небесах, — подумала Мадлен. — Господи, через сколько ему пришлось пройти, чтобы снова обрести покой!»
Мадлен невольно подумала о Фрэнке, о том, как ему сейчас больно. Ведь он сразу потерял двух дорогих для него людей.
Мадлен попыталась представить себя в той ситуации, но это плохо у нее получалось. Она всегда знала, что есть знакомые и друзья, которые помогли бы ей. И теперь, растроганная чувствами до боли, Мадлен хотела хоть как-то помочь Фрэнку и избавить его от тягостных воспоминаний. А пока…
Автомобиль, в котором ехала Мадлен, выехал на дорогу, где солнечные зайчики затеяли веселую игру, пробиваясь сквозь дрожащий занавес листвы, и помчался в центр. Проезжая мимо нового фешенебельного магазина, Мадлен решила прогуляться по нему, чтобы хоть как-то отвлечься.
Огромная яркая вывеска так и притягивала к себе внимание, а улыбающийся швейцар у дверей будто гарантировал качество продукции.
Выйдя из машины, Мадлен направилась к магазину, обходя стоящие в ряд машины. Так как на главной улице Парижа Елисейских Полях были расположены самые лучшие магазины и торговые центры, здесь всегда было сравнительно много народу.
Машины подъезжали одна за другой, и люди спешили скрыться в одном из здешних магазинов, чтобы порадовать себя очередными покупками.
Непроизвольно взглянув в сторону, Мадлен увидела сидящую на бульваре цыганку в пестром одеянии. Она ежесекундно вскакивала со своего места, завидев идущих людей, и, настойчиво предлагая им свои услуги, бежала за ними. Однако ее попытки были безрезультатны, и цыганка снова возвращалась к своему месту.
Завидев Мадлен, цыганка опять вскочила и поспешила к ней.
- Мадемуазель! — на ходу выкрикивала цыганка, — позолотите ручку, и я расскажу вам всю правду.
Мадлен внимательно взглянула на нее и поспешила уйти. Но неожиданно почувствовала на своей руке руку цыганки. Мадлен повернулась к ней и встретилась со взглядом пронзительно-зеленых глаз, который обжег ее. Мадлен почувствовала страх и слабость во всем теле, сковавшие и не дававшие сдвинуться с места.
- Ты найдешь то, что будешь любить больше жизни, — пристально смотря в глаза Мадлен, сказала цыганка. — Найдешь для того, чтобы снова потерять.
Она медленно выпустила руку Мадлен и быстро пошла прочь, смешиваясь с людской толпой. Мадлен, напротив, стояла не шелохнувшись. Шок от пережитого словно парализовал ее, и она не могла произнести ни слова и не видела ничего перед собою.
Тем не менее сознание постепенно возвращалось к ней, и Мадлен вспомнила, что с ней произошло. Слова цыганки врезались в память, но смысл этих слов не был ей понятен, как и то, что эта женщина куда-то пропала после того, как навела ужас на бедную Мадлен.
Почувствовав себя немного лучше, Мадлен двинулась с места и пошла к своей машине, но, не сделав и пяти шагов, она остановилась, так как голова у нее сильно закружилась и Мадлен почувствовала, что вот-вот упадет. Оперевшись о стоявшую рядом машину, Мадлен прикрыла лицо рукой.
- Мадемуазель, вам плохо? — обратился к ней тот самый улыбающийся швейцар, который стоял возле магазина.
Мадлен подняла голову и, взглянув на него, сказала:
- Не беспокойтесь. Все хорошо. Спасибо вам за помощь.
- Проводить вас к машине? — не отставал он.
- Нет, спасибо, — слабо улыбнулась Мадлен. — Я справлюсь.
Мадлен быстро развернулась и направилась к своей машине. Но прежде чем сесть в нее, она взглянула на то место, где сидела цыганка. Там было пусто.
Сердце у Мадлен бешено колотилось, когда она вбежала в офис своего отца. Чувство, испытанное во время кошмара, овладело ею с особой силой. Мадлен быстро поднялась на лифте на двенадцатый этаж и почти бегом направилась в кабинет отца.
Жак в это время сидел на своем рабочем месте и разговаривал по телефону. Увидев все еще бледную и запыхавшуюся Мадлен, он удивленно взглянул на нее и жестом указал на кресло.
- Что с тобой, Мадлен? — с волнением в голосе спросил Жак, подходя к ней, — что-то случилось?
- Папа… — выдавила Мадлен и заплакала.
- Что такое? — обняв дочь, — спросил Жак.— С мамой всё в порядке?
- Да, не волнуйся, — сквозь слезы ответила Мадлен. — Тут другое. Это цыганка. Она испугала меня.
- Какая цыганка? О чем ты?
- Папа, я тебе всё объясню, — вытирая слезы, сказала Мадлен. — Я была в городе, и там ко мне подошла какая-то цыганка и сказала, что я найду то, что буду любить больше жизни, и потеряю. Я очень испугалась. Ужас словно парализовал меня, а когда я очнулась, цыганки уже не было. Но я все помню. И то, как она взяла меня за руку, и как пристально посмотрела на меня.
- Но, Мадлен, — выслушав ее, сказал Жак, — как ты можешь верить словам какой-то цыганки?
- Но, папа, — возразила Мадлен, — я бы ей тоже не поверила, если бы она не говорила так убедительно.
- Мадлен, — сказал Жак, беря ее руку в свою. — Прошу тебя, успокойся и забудь. Все у тебя будет хорошо. Наш славный род не знает, что такое потери.
- Но, папа… — начала было Мадлен, но Жак тут же перебил ее:
- Никаких «но». Забудь об этом. И ничего не говори маме. Хорошо?
- Да, папа, — кивнула головой Мадлен и прижалась к Жаку.
- Мадлен, ты, наверное, знаешь, что у нас сегодня будут гости.
- Да, мама говорила, — кивнула головой Мадлен. — Коллет и Ришар Фурье со своим племянником.
- Его зовут Джон Бательер. По словам Ришара, он прекрасный молодой человек.
- Что ж, с удовольствием познакомлюсь с ним, — улыбнулась Мадлен, вставая. — До встречи, папа.
Мадлен поцеловала отца и стремительно вышла из кабинета, почувствовав облегчение во всем теле. Она вдруг поняла, что это было вызвано новым, зародившимся в ней чувством к Фрэнку.
Глава 7
Обведя взглядом комнату и посмотрев на часы, Мадлен поняла, что ей пора собираться. Надев на себя нижнее шелковое белье нежно-пастельного цвета, Мадлен подошла к платью. Оно было уже готово к предстоящему вечеру.
Мадлен выбрала великолепное платье из черного переливающегося атласа на тоненьких бретельках, которое, словно чешуя, сбегало от плеч до пят. Натянув узкое платье, Мадлен бережно ступила в черные, в тон платью, босоножки.
Платье само по себе было блеск, и Мадлен неустанно смотрела на себя в зеркало, пока взбивала свои курчавые светлые волосы. Из драгоценностей Мадлен надела бриллиантовое колье и браслет с такими же камнями. В ушах ее красовались сережки.
Еще раз взглянув на себя в зеркало и отдав должное своему наряду, Мадлен решила, что пора бы спуститься вниз, чтобы не заставлять гостей ждать. Выйдя из своей комнаты, Мадлен направилась в гостиную, откуда уже доносились смех, музыка, звон хрусталя.
Спускаясь по лестнице, Мадлен увидела отца, который улыбнулся и подал ей руку.
- Ты божественно хороша, — с нескрываемым восхищением сказал Жак.
Мадлен улыбнулась и, взяв отца под руку, последовала с ним к гостям. Вдвоем они вошли в гостиную, которая была великолепно подготовлена к приходу гостей. Цветы повсюду распространяли тонкий аромат, все блестело, включая полы и занавески на окнах. В тонких длинных бокалах искрились кусочки цветного льда.
В креслах, стоящих у камина, уже удобно расположились Коллет и Ришар Фурье, которые мило разговаривали с Жанетт. Чуть поодаль сидел и, очевидно, тоже принимал участие в разговоре сам Джон Бательер, как догадалась Мадлен.
Это был человек невысокого роста, как отметила про себя Мадлен. Его светло-каштановые волосы и выразительные карие глаза, несомненно, приковывали к себе внимание. Но на Мадлен это не произвело особого впечатления, как и то, что при знакомстве Джон пристально посмотрел на нее и нежно поцеловал руку.
После приветствий и взаимных комплиментов приступили к аперитивам, а затем перешли в столовую, где завязался общий разговор о жизни, о планах на будущее, об общих знакомых.
Сидя за роскошно накрытым столом, Мадлен старалась внимательно прислушиваться к общему разговору, однако это плохо у нее получалось. Мысленно Мадлен была еще там, в Тюильрийском парке, с Фрэнком, где его голос нежно ласкал ее слух, а его глаза неотрывно смотрели в глаза Мадлен и говорили о его чувстве к ней.
- Я надеюсь, вам здесь понравится, — услышала Мадлен голос отца, обращенный к Джону Бательеру, — и вы останетесь жить во Франции.
- Думаю, что да, месье Бужуа, — тепло улыбнувшись, ответил Джон. –Несомненно, у вас тут есть на что посмотреть.
При последних словах Джон перевел свой взор на Мадлен и пристально посмотрел на нее. Мадлен, ответив на его взгляд, умело отвела глаза, она и без того поняла, что Джон попал под власть ее прелестных чар, что было ей совсем некстати.
После ужина все присутствующие снова перешли в гостиную, чтобы выпить по чашечке кофе. Джон не упустил случая и, присев рядом с Мадлен, сказал:
- Я был очень рад с вами познакомиться, мадемуазель Бужуа, и провести вечер в кругу вашей семьи.
- Большое спасибо вам, месье Бательер, — наклонив голову, сказала Мадлен. — Мне тоже было очень приятно познакомиться с вами.
- Вам, несомненно, повезло, что вас окружают такие люди, как ваши родители, и что вы живете в таком красивом городе. Я был во многих местах, но лучше, чем Париж, ничего не видел.
- Конечно же, — ответила Мадлен, стараясь избегать взгляда пронзительных глаз молодого человека. — Париж — необыкновенный город.
- Вы знаете, Мадлен, мне так и хочется бродить целыми днями по достопримечательным местам Парижа. Эйфелева башня, Нотр-Дам, Лувр…
- Я думаю, что вы еще успеете всё посмотреть, — вмешался в разговор Жак Бужуа. — И думаю, что Мадлен не откажется быть вашим гидом.
- Да, конечно, — машинально ответила Мадлен. — С удовольствием.
Когда вечер подошел к концу и гости благодарили хозяев за прекрасно проведенное время, Джон подошел к Мадлен и, поцеловав ей руку, сказал:
- Я надеюсь на скорую встречу с вами, Мадлен. Всего хорошего.
Джон мило попрощался с Жанетт и галантно поцеловал ей руку. Сказав на прощанье несколько слов Жаку, он проследовал к двери. Перед самым выходом он оглянулся и еще раз взглянул на Мадлен, после чего последовал за Коллет и Ришаром.
- Джон — прекрасный молодой человек. Не так ли? — сказал Жак жене, после того как они поднялись в свою комнату и стали готовиться ко сну.
- Да, конечно, дорогой, — ответила Жанетт и внимательно посмотрела на мужа. — Джон действительно производит неплохое впечатление.
На несколько минут в комнате воцарилась тишина. Жанетт, взбив хорошенько белоснежные подушки, легла. Жак, размышляя о чем-то, подошел к окну. Постояв немного, он снова подошел к кровати и лег рядом с женой.
- Скажи, Жанетт, — неожиданно сказал Жак, повернувшись к жене, — если бы вдруг Джон начал ухаживать за Мадлен, ты не была бы против?
- Конечно же, нет, Жак, — улыбаясь, сказала Жанетт. — Он богат, из очень хорошей семьи, и я думаю, что его ждет прекрасное будущее. Но вот только знаешь, что мне показалось? Что Мадлен была холодна с ним.
- Откровенно говоря, — сказал Жак и привстал, подложив руку под голову, — я это тоже заметил, но не придал этому большого значения. Я думаю, что в конце концов его ум и обаяние растопят лед в сердце Мадлен.
- Время покажет, Жак, — ответила Жанетт, выключая ночник. — Не будем давить на нее, хорошо? А сейчас давай спать.
Глава 8
Было еще совсем раннее утро, но семейство Бужуа уже спустилось к завтраку. В столовой к этому времени уже все было готово. Их стол, как и, впрочем, весь дом, являл собой образец хорошего вкуса. И старинная голубая с серебряной крышкой сахарница на хрустящей от свежести ее белизны скатерти выглядела как бы символом этого годами устоявшегося быта.
Жанетт Бужуа начала привычно хозяйничать за столом. Нарезала любимый мужем кекс, налила горячего чаю в его чашку, очистила от кожуры сочный апельсин.
Жак, наблюдая за движениями жены, думал о чем-то своем. Его вовсе сейчас не заботил вкусный и аппетитный завтрак, а собственные мысли, которые не давали ему покоя вот уже второй день. Тем не менее, взяв кусочек тоста, Жак намазал его вареньем и стремительно отправил в рот.
Жанетт, хорошо зная своего мужа, понимала, что его что-то тревожит. Смотря на то, как он равнодушно поглощает свой завтрак, Жанетт не преминула сказать:
- Жак, дорогой, тебя тревожит наш вчерашний разговор. Не так ли?
- Да, Жанетт, — тяжело вздохнув, сказал Жак, отставляя в сторону чашку с кофе. — Я со вчерашнего вечера думаю об этом. Ты помнишь, о чем шла речь?
- Разумеется. О Джоне Бательере.
Жанетт поняла, что муж неспроста вернулся к этому разговору, и решила выслушать его доводы.
- Видишь ли, милая, — начал Жак. — Мадлен никогда не вникала в дела нашего семейного бизнеса. Когда впервые я пытался кратко объяснить ей, как работает наша фирма, Мадлен, к сожалению, не проявила никакого интереса, хотя и слушала меня внимательно. Но тогда я подумал, что она слишком молода, и решил подождать. Но со временем я начал понимать, что сидеть в кабинете, заваленном бумагами, отнюдь не привлекает Мадлен. Когда-нибудь мне все же придется отойти от дел. И так как мир бизнеса не терпит отлагательств, я должен найти себе замену. Надежного человека, которому будет небезразлично будущее нашей фирмы.
- Безусловно, ты прав, — внимательно выслушав мужа, сказала Жанетт. — Тут я с тобой полностью согласна. И ты думаешь, что этим самым человеком мог бы быть…
- Джон Бательер, — продолжил слова жены Жак. — Я думаю, что именно он мог бы стать в будущем управляющим нашей фирмой. У Джона все есть для этого. Образование, престиж в обществе и стремление сделать себе карьеру.
- Ну, допустим. Однако прежде чем стать во главе фирмы, Джон должен жениться на Мадлен, и, когда он станет нашим зятем, ты передашь ему дела.
- Ты абсолютно права, Жанетт, — улыбнулся Жак. — Именно об этом я и думал.
- Но вопрос еще вот в чем, — резонно заметила Жанетт, смотря на мужа. — Захочет ли сама Мадлен? Весь вчерашний вечер я наблюдала за ней, и мне показалось, что наша дочь была холодна с Джоном.
- Постепенно это пройдет, — уверенно сказал Жак. — Ведь она еще даже не успела пообщаться с ним. К тому же ей придется смириться с нашим решением. Мадлен должна позаботиться о благе нашей семьи. Ведь мы желаем нашей дочери всего самого хорошего, и она должна это понимать.
- Конечно, я сегодня же поговорю с ней об этом, — сказала Жанетт, наливая в высокий стакан сок морковного цвета.
- Вот и хорошо! — сказал Жак, вставая со своего места и допивая чай. — Как только Мадлен проснется, сразу же расскажи ей о нашем с тобой разговоре. До встречи!
Нежно попрощавшись с женой и весело что-то напевая, Жак вышел.
Жанетт еще некоторое время после ухода мужа сидела в столовой. Помешивая уже давно остывший напиток, она думала о только что состоявшейся беседе с мужем.
Будучи умной и практичной женщиной, Жанетт хорошо понимала, что Жак был, безусловно, прав, говоря о том, что Джон Бательер — не только подходящая кандидатура для фирмы, но и идеальная партия для Мадлен. В то же время Жанетт вспоминала, как холодна была Мадлен с Джоном и ее отчужденный взгляд говорил вовсе не о симпатии к этому молодому человеку.
«Джон такой милый и на редкость обходительный, — думала Жанетт. — Чем же он мог не понравиться Мадлен?».
Жанетт заметила, что в последнее время с дочерью что-то происходит. Мадлен все больше замыкалась в себе, не была откровенна с матерью, а на все вопросы отвечала довольно уклончиво.
«Я непременно должна во всем разобраться, — думала Жанетт, направляясь в спальню к дочери.
Коротко постучавшись, Жанетт вошла в комнату с тем же задумчивым выражением лица.
- Доброе утро, Мадлен, — сказала Жанетт и, поцеловав дочь, присела на краешек кровати. — Как ты спала?
- Спасибо, мама, хорошо, — сладко потягиваясь, ответила Мадлен.
- Я зашла пожелать тебе доброго дня и поговорить с тобой, — сказала Жанетт, поправляя одеяло.
- О чем же? — заинтересованно спросила Мадлен.
- О вчерашнем ужине. Он пришелся тебе по вкусу?
Мадлен внимательно взглянула на мать и, откинувшись на подушки, спросила:
- Ужин или Джон Бательер? Понравился ли мне он? Ведь ты это хотела спросить?
- А даже если и так, то что? — не растерявшись, ответила Жанетт. — Мне он показался очень милым.
- Могу сказать тебе то же самое, мама, — спокойно ответила Мадлен.
- Однако вчера, моя дорогая, было отнюдь не то же самое. Ты была с ним очень холодна, и это заметила не только я.
- О, мама, ты всегда преувеличиваешь, — возразила Мадлен, закатывая глаза.
- К сожалению, нет, Мадлен. Ты очень изменилась в последнее время. Стала скрытной и несдержанной. Все время думаешь о чем-то своем. Даже вчера, когда Коллет обратилась к тебе, ты не ответила ей. Прежде с тобой такого не бывало.
- Я просто задумалась о другом, — сказала Мадлен, — и не услышала, как мадам Фурье обратилась ко мне.
- Ты не только не услышала, но и не увидела, что Джон не отходил от тебя весь вечер ни на шаг.
Мадлен, конечно же, понимала, к чему клонит Жанетт, и это было ей совсем не по нраву.
- Мама, я прошу тебя, не будем об этом, — умоляюще сказала она.
- Нет, Мадлен. Это я прошу тебя не вести себя больше подобным образом, — строго сказала Жанетт, но тут же, погладив Мадлен по щеке, ласково продолжила: — Ведь тебе ничего не стоит быть любезной с Джоном Бательером, ведь Коллет и Ришар обожают тебя. Да и кто знает, может быть, в будущем Джон будет твоим…
- Мама! — воскликнула Мадлен, перебивая Жанетт. — Ты слишком торопишь события. Я совсем не знаю этого человека, а ты уже говоришь о каких-либо отношениях с ним.
- Я согласна с тобой, — наклонив голову, ответила Жанетт. — Но со временем ты сможешь познакомиться с ним поближе. Кто тебе мешает? О таком человеке, как Джон, мечтает каждая девушка. Он красив, богат, а его умение вести себя в обществе?..
- Но помимо этого мне нужно, чтобы тот мужчина, которого я выберу себе в мужья, был не только богат и умел вести себя в обществе, но чтобы уважал и любил меня, а я, в свою очередь, те же чувства питала к нему.
- Что ж, возможно, ты права, — задумчиво произнесла Жанетт. — Однако не забывай о том, что ты Бужуа и прежде всего должна заботиться о своей репутации. А мужа выбирать среди своего круга, и никак иначе.
- Мне это известно, — погрустнев, сказала Мадлен.
- Все же подумай об этом, — сказала Жанетт, вставая и направляясь к двери. — Хорошо подумай.
Глава 9
Мадлен после ухода матери находилась в полном недоумении, смотря на закрытую дверь. Она хорошо понимала, что Жанетт не просто так завела разговор о Джоне. И прежде чем говорить об этом с ней, уже наверняка обговорила все сказанное ею с отцом. Конечно, Мадлен не могла знать, что вся инициатива исходила именно от Жака, а Жанетт лишь поддержала его.
Отчасти Мадлен все же понимала, что своим поведением она вызывает подозрения у родителей, но ничего не могла с собой поделать. И виной всему, конечно же, был Фрэнк, который все чаще и чаще возникал в мыслях Мадлен. Тем не менее она думала о том, что ее тайной связи однажды придет конец и что все об этом узнают. После сегодняшнего разговора с матерью Мадлен хорошо представляла, какой ее ждет скандал, если это все-таки произойдет.
И вообще в последнее время Мадлен заметила, что в ее отношениях с родителями появилась стена недопонимания.
Жак и Жанетт оставались для Мадлен такими же любящими милыми родителями, готовыми исполнить любое желание дочери. Мадлен же, в свою очередь, ценила это и отвечала тем же. Но зачастую девушка стала замечать, что какое-либо желание родителей было не просто желанием, а, скорее всего, требованием, которое приходилось в знак уважения к ним выполнять. Но после разговора с матерью Мадлен взглянула на все другими глазами, да и чувства к Фрэнку изменили Мадлен.
Неожиданный стук в дверь прервал ее невеселые мысли.
- Войдите, — тихо сказала Мадлен.
Дверь медленно открылась, и на пороге появилась Бернадет, служанка Бужуа.
- Извините, что отвлекаю вас, мадемуазель, — смущенно произнесла служанка.
- Ничего, Бернадет, — ответила Мадлен. — Вы что-то хотели?
- Да, я хотела передать вам вот это… — с этими словами служанка достала из передника конверт и, подойдя к Мадлен, подала его ей в руки. — Письмо принесли сегодня утром.
Мадлен с удивлением взглянула на Бернадет. Она хорошо знала, что всю корреспонденцию оставляют на специальном столике в гостиной.
Та, в свою очередь, догадалась, о чем думает ее хозяйка, и сказала:
- Я не стала его класть на столик. Вашим родителям оно наверняка бы не понравилось.
- Да-да, спасибо. Можете идти.
Посмотрев на конверт, Мадлен увидела подпись, которая гласила: «Для мадемуазель Мадлен Бужуа». Усмехнувшись, Мадлен быстро вскрыла конверт. Там ровным почерком было выведено:
«Милая Мадлен!
До встречи с тобой мое сердце одиноко пустовало. Но ты, словно играя, наполнила его чувствами, такими нежными и неповторимыми. Сама того не подозревая, ты сделала меня самым счастливым человеком в мире. Любимая…»
Мадлен, оторвавшись от письма, почувствовала неожиданный прилив сил. Душа ее трепетно ликовала.
«Ты вернула меня к жизни, — продолжала читать Мадлен, — и я благодарен тебе за это. Знай, что я всем сердцем тебя люблю!
Навеки твой Фрэнк Мак-Келлан».
Именно этих слов сейчас так не хватало Мадлен. Словно по взмаху волшебной палочки, многое прояснилось для нее. Мадлен понимала, что родители не поймут ее любви к Фрэнку, однако она была готова отстаивать свою любовь не только перед родителями, но и перед всем миром.
«Жду тебя сегодня в семь часов на том же месте», — прочитала Мадлен расположенную ниже приписку.
Быстро вскочив с кровати, девушка закружилась по комнате. Радость от предстоящей встречи переполняла ее, а сердце бешено колотилось.
Кинув письмо на тумбочку, Мадлен начала быстро собираться и через час вышла из своей комнаты, как всегда, элегантная и подтянутая. В гостиной, к своему удивлению, Мадлен обнаружила Джона Бательера, который поднялся с кресла ей навстречу.
- Доброе утро, мадемуазель Бужуа, — приветствуя ее и целуя руку, сказал Джон. — Сегодня вы просто очаровательны.
- Большое спасибо. — Мадлен церемонно склонила голову. — Благодарю за комплимент.
- О, Джон! — вошедшая в комнату Жанетт обрадованно приветствовала гостя. — Почему мне никто не сообщил, что вы пришли?
- Я рад вас видеть, мадам! — ответил Джон, целуя руку Жанетт.
- Прошу вас, проходите и присаживайтесь. — Жанетт была сама любезность.
- Я заехал к вам, чтобы пригласить Мадлен на прогулку, — сказал Джон, посмотрев на Мадлен.
- Конечно, она с удовольствием пойдет с вами, — опередила Жанетт с ответом дочку. — Не так ли, дорогая?
Мадлен кивнула головой, с удивлением взглянув на мать. Внешне она оставалась спокойной, но внутри после слов матери в нее все закипело. Значит, за нее уже всё решают. Понятно.
- Ну, что, Мадлен, пойдемте? — обратился к ней Джон, вставая и подавая руку.
- Да, конечно, — ответила Мадлен и, бешено взглянув на Жанетт, пошла к выходу.
Прогулка с Джоном Бательером прошла как нельзя более успешно, если не считать того, что, гуляя с ним по залитому солнцем городу, Мадлен неотрывно думала о Фрэнке, представляя себе, как было бы хорошо, если бы это Фрэнк восхищался вместе с ней величием и красотой Эйфелевой башни. Этим прекрасным и в то же время самым высоким сооружением Парижа. И чтобы роскошь Елисейских полей раскрывалась перед ними, как море, а не просто как главная улица города, по которой они сейчас шли с Джоном.
Все эти мысли не давали Мадлен сосредоточиться на том, что с ней сейчас рядом Джон Бательер, а не Фрэнк Мак-Келлан, и она тяжело вздыхала, вызывая недоумение своего спутника.
Лишь только во всемирно известном Лувре, в этом крупнейшем музее мира, ей удалось немного отвлечься и обратить свой взор на многочисленные бессмертные произведения искусства.
Несмотря на ранее утро, здесь уже собралось множество народу. Экскурсии, группы, в каждой из которых был свой гид. В одной группе гид говорил по-английски, в другой — по-испански, в третьей — по-французски, в четвертой — по-русски… Великое смешение народов.
Услышав родную речь, Мадлен с Джоном присоединились к остальным.
- Музей Лувра был открыт в одна тысяча семьсот девяносто третьем году, — частил экскурсовод. — Здесь собраны подлинные шедевры человеческого гения…
Быстрым шагом они переходили из зала в зал, ненадолго останавливаясь у каждой картины.
Подойдя к знаменитой «Джоконде», Мадлен внимательно взглянула на нее. Сколько человек рассматривали эту картину? И каждый оценивал ее по-своему.
С глубокой задумчивостью вглядываясь в картину, Мадлен вдруг перестала ощущать себя современной девушкой. Время словно замедлило свой бег и повернуло вспять. Ей казалось, что здесь, в Лувре, она идет совсем одна, даже не идет, а летит, словно птица, в длинном белом платье, с развевающимися волосами, навстречу чему-то пылающему и столь же легкому, как и она сама. Незабвенному и сильному. Душа ее сразу стала спокойна, а сердце было наполнено до краев чувствами к любимому человеку.
Глава 10
Наступил вечер, но жара была по-прежнему удушающей, да и гроза уже давала о себе знать. С юга доносились гулкие раскаты грома, и молния, еще далекая, на мгновение прорезав зигзагами горизонт, проявила влажную ленту Сены. На улицах было малолюдно, так как неожиданно испортившаяся погода разогнала парижан по своим домам.
Но Мадлен Бужуа, предвкушающую события наступившего вечера, не волновали буйства природы. Поднявшись в свою комнату, она открыла шкаф и придирчиво осмотрела свой гардероб. Взгляд ее остановился на белом шелковом платье с открытой спиной и плечами, немыслимого покроя юбкой с многочисленными складками, лежащими в разных направлениях, и супермодной пелериной в дополнение.
«Я буду неотразимой в этом платье», — подумала Мадлен, одеваясь. Посмотрев на себя в зеркало и поправив волосы, уложенные в прическу, она осталась довольна собой.
Прихватив с собой изящную белую сумочку, Мадлен поспешила спуститься вниз, так как на часах уже было без четверти семь. В гостиной было тихо. Родители сегодня вечером уехали в театр на открытие сезона, и Мадлен с облегчением вздохнула. Ей не придется объяснять, куда она идет. Хотя, уходя, Жанетт была уверена, что у дочери свидание с Джоном Бательером. Что ж, это вполне устраивало Мадлен.
Опустившись на мягкое сиденье роскошного лимузина, Мадлен заметила, что погода, увы, не соответствует ее хорошему настроению. Тем не менее, даже плохая погода не могла изменить той радости, которая переполняла Мадлен от предстоящей встречи с Фрэнком.
- Мадемуазель сегодня просто великолепна. Наверняка у вас свидание, — услышала Мадлен голос своего шофера, обращавшегося к ней.
- Благодарю вас за комплимент, — ушла от ответа Мадлен. Сейчас она не была расположена к длительным беседам. Ей хотелось скорее доехать до Тюильрийского парка. Но лимузин, по мнению Мадлен, ехал очень медленно, о чем она не преминула сказать шоферу.
- Мадемуазель, наверное, хочет, чтобы мы разбились, — усмехнувшись, сказал он, но скорость все же прибавил.
Ну, наконец-то! Долгий путь остался позади. Мадлен буквально выскочила из машины, на ходу успев сказать слова благодарности шоферу.
Мадлен потеряла голову, едва увидела вдали идущего ей навстречу Фрэнка. И вот уже то расстояние, что разделяло их, осталось позади.
Фрэнк, нежно прижимая к себе Мадлен, смотрел в ее огромные, лучившиеся счастьем глаза и думал о том, что эту девушку послал ему сам Господь Бог.
- Я люблю тебя, Мадлен! — с жаром сказал Фрэнк. — Очень люблю!
Вместо ответа Мадлен еще крепче прижала к себе Фрэнка и поцеловала. Губы у него были замечательные, о таких только мечтать можно, — крупные, плотные и жадные. Она медленно проводила по ним языком, впитывая их таинственный возбуждающий вкус.
Наконец, Мадлен оторвалась от него и, отодвинувшись, сказала, смотря ему в глаза:
- Спасибо тебе Фрэнк! Спасибо за твою любовь!
- Тебя невозможно было не полюбить, Мадлен, — говорил Фрэнк, бесконечно целуя и лаская ее лицо. — Ты так не похожа на всех остальных девушек, которых я знал. Твоя красота проявляется не только внешне, но и внутренне, и то душевное тепло, что исходит от тебя, — это самое ценное. За красоту твоей души я и полюбил тебя.
- О, любимый! — воскликнула Мадлен, но не успела договорить, так как следующий страстный поцелуй заставил ее замолчать.
Поглощенные друг другом, они не заметили, как унылое грязно-серое небо низко нависло над землей. Поднялся ветер, принесший частый, холодный, неприятно хлеставший по лицу дождь…
- Нам пора уходить отсюда, — сказала Мадлен, прячась от дождя под деревьями. — Иначе мы сильно промокнем.
- Пошли, моя милая, — сказал Фрэнк и, взяв Мадлен под руку, властно повел ее за собой.
Поймав идущее такси, они быстро опустились на заднее сиденье и помчались вперед. Мадлен не знала, куда они едут и зачем. Это было не важно. Главное, что они вместе и любят друг друга.
По дороге уже замелькали знакомые улицы, дома, цветные вывески на магазинах. Приближались сумерки, и город зажил своей обычной ночной жизнью.
Машина остановилась на улице Колизэ, и, выйдя из нее, Фрэнк и Мадлен направились к небольшому зданию, на котором разноцветными огнями светилось название «Райский уголок».
Едва они вошли, как громкая музыка и шум веселья обрушились на них со всех сторон. Здесь все было слишком просто, и, очевидно, клиентами кабаре являлись такие же простые гуляки и дебоширы, принадлежавшие к низшим слоям общества. Большинство людей были одеты в пестрые наряды ужасных расцветок, и среди них, в своем белом платье, Мадлен выглядела королевой, поэтому притягивала к себе все взоры и внимание.
Повсюду клубился табачный дым, заполняя собою все пространство. Официантки скользили между пьяными клиентами, не очень-то стараясь увильнуть от наглых рук. Кто-то, уже, видимо, сильно перебравший, спал в углу, громко посапывая. Чуть поодаль был слышен звон бьющегося стекла. Наверное, началась драка. Привыкшие ко всему посетители «Райского уголка» уже не обращали внимания на подобные вещи, потому что они случались практически каждую ночь.
Такого, конечно же, прежде не приходилось видеть Мадлен. Несомненно, что на столь «изысканную» публику люди из круга Мадлен боялись и взглянуть, а если бы даже и взглянули, то ужаснулись бы, увидев среди этого народа (да еще и в ночном кабаре!) самую красивую и богатую девушку Франции.
Однако сама Мадлен мало обращала внимания на подобные предрассудки со стороны местной знати. Ей было все равно. Обстановка, царящая здесь, пришлась ей по вкусу. Может быть, потому, что в кабаре, как заметила Мадлен, каждый занимался тем, чем хотел, что было большим исключением в высших кругах, так как подобные выходки нарушали светское равновесие.
Фрэнк, впрочем, чувствовал себя в привычной обстановке и был весьма доволен тем, что и Мадлен казалась оживленной.
- Наверное, Мадлен, тебе раньше не доводилось бывать в таких местах? — сказал он Мадлен, после того как они прошли и сели за свободный столик. — Хотя ты уже заметила, что в «Райском уголке» можно повеселиться от души.
- Фрэнк, для меня главное, что ты рядом, — просто ответила Мадлен. — И не важно, будем ли мы здесь или в каком-либо другом месте.
После этого, наклонившись, она поцеловала его долгим страстным поцелуем, в который вложила весь жар своей любви.
Глава 11
Ничего не подозревавшие Жак и Жанетт Бужуа возвращались домой в радужном настроении.
Машина легко скользила по вечернему Парижу. Один за другим зажигались огни. Толпы нарядно одетых людей устремились к центру города, где в этот час уже было особенно оживленно.
Рассказывая жене что-то веселое, Жак открыл двери своего дома и, пропустив вперед Жанетт, вошел сам.
Везде было необычно тихо, и казалось, что эта тишина присутствовала в доме повсюду.
Идущая навстречу им Бернадет, видимо, еще не ложилась, так как ждала распоряжений от приехавших домой хозяев.
- Вам что-нибудь нужно, мадам? — обратилась служанка к Жанетт, после того как Жак вышел.
- Да, — ответила Жанетт, проходя в гостиную и садясь в мягкое кресло. — Мадемуазель Мадлен давно ушла?
- Давно, мадам, — сказала служанка, поправляя диванные подушки. — Она передавала вам привет и сказала, что вернется нескоро.
- Месье Бательер заехал за ней? — полюбопытствовала Жанетт, наливая сок в высокий стакан.
- Нет, она вышла из дома одна. Вероятно, они договорились где-то встретиться.
- Странно, — задумчиво сказала Жанетт, вытягивая свои красивые кисти рук. — На Джона это так не похоже. Ну, да ладно. Можете идти. Спасибо!
- Знаете, — продолжила Бернадет, — мадемуазель Мадлен вышла из дома такая красивая. Впрочем, как всегда, и…
- Спокойной ночи, Бернадет, — перебила служанку Жанетт, и та смущенно удалилась.
- Что сказала Бернадет? — заинтересованно спросил Жак, входя в гостиную.
- То, что мне показалось весьма странным.
- Что же?
- Бернадет сказала, что сегодня Мадлен вышла из дома одна. Почему-то Джон не заехал за ней.
- Ну, наверняка они договорились встретиться где-то, — ответил Жак, садясь рядом с женой. — Хотя это действительно странно.
- Именно! — воскликнула Жанетт. — Я тоже тебе говорю об этом.
- Но, дорогая, — возразил муж, — не будем же мы звонить Джону и интересоваться, почему он не заехал за Мадлен?
- Нет, — тихо ответила Жанетт, — конечно, нет.
- Я думаю, лучше всего будет, если мы пойдем спать, — сказал Жак, вставая и подавая руку жене. — Думаю, завтра мы обо всем узнаем.
Обнявшись, они стали подниматься наверх. Проходя мимо комнаты Мадлен, Жанетт вдруг остановилась и сказала:
- Иди в комнату, дорогой. А я зайду на минуту к Мадлен, а затем приду.
- Хорошо, — ответил Жак, целуя жену. — Я жду тебя.
Войдя в комнату дочери, Жанетт осторожно прикрыла за собой дверь. Здесь все благоухало чистотой и свежестью. Стоял стойкий запах духов Мадлен, и повсюду были разложены мягкие игрушки.
Поправив висевшие на окнах портьеры, Жанетт подошла к кровати и провела рукой по атласному, нежно-голубого цвета покрывалу. И уже собиралась уйти, как вдруг ее внимание привлек конверт, лежащий на тумбочке.
«Для мадемуазель Мадлен Бужуа», — прочитала Жанетт.
Преодолевая неловкость, она быстро его вскрыла и достала оттуда вдвое сложенное письмо. Сомнения уже одолели ее, и она должна была их развеять.
«Милая Мадлен! — начала читать Жанетт. — До встречи с тобой мое сердце одиноко пустовало. Но ты, словно играя, наполнила его чувствами, такими нежными и неповторимыми. Сама того не подозревая, ты сделала меня самым счастливым человеком в мире. Любимая…»
Жанетт почувствовала, что голова ее сильно закружилась, и, чтобы не упасть, она присела на краешек кровати. Что-то в глубине души ей подсказывало, что это письмо не предвещает ничего хорошего.
«Ты вернула меня к жизни, — продолжала читать Жанетт, — и я благодарен тебе за это. Знай, что я всем сердцем тебя люблю!
Навеки твой Фрэнк Мак-Келлан».
- Что это за бред! — воскликнула Жанетт и кинула письмо, но тут же схватила и прочитала приписку:
«Жду тебя сегодня в семь часов на том же месте».
В ярости Жанетт вскочила с письмом в руках и быстро выбежала.
Комнаты для прислуги располагались в другом крыле дома, и Жанетт в порыве гнева не сразу сообразила, куда ей идти. Тем не менее, добравшись до нужного места, она влетела в комнату и что есть силы начала трясти служанку.
- Что? Что случилось? — спросонья Бернадет ничего не могла понять.
- Ты знала об этом письме! — крикнула Жанетт и начала махать конвертом в воздухе. — Знала и не сказала.
- О чем вы? — Бернадет никак не могла понять, чего хочет от нее хозяйка.
- Это Фрэнк Мак-Келлан прислал письмо Мадлен, — гневно сказала Жанетт. — Его, очевидно, принесли сегодня утром, но на столике для писем я ничего не видела. Значит, ты его сразу же передала Мадлен? Отвечай!
Жанетт начала трепать за шиворот испуганную служанку.
- Мадам… — лепетала Бернадет. Сон постепенно уходил от нее. — Я ничего не знаю.
- Знаешь! — снова крикнула Жанетт. — И все мне сейчас расскажешь. Иначе я тебя уволю.
- Хорошо, мадам, — окончательно проснувшись и, наконец, поняв, чего от нее хотят, сказала Бернадет. — Я только лишь передала письмо мадемуазель Мадлен.
- Ты знала о содержании письма?
- Нет, — ответила служанка. — Клянусь вам! Я ничего не знала.
- Хорошо, — сказала Жанетт. — Надеюсь, что ты мне сказала правду. А Мадлен ничего об этом не смей говорить. Ты меня поняла?
- Да, — в страхе произнесла Бернадет, натягивая на себя одеяло.
После этого Жанетт вышла, громко хлопнув дверью. Войдя в гостиную, она села на диван и сжала виски руками.
Происшедшее никак не укладывалось у нее в голове. Неужели Мадлен пошла на встречу с этим оборванцем? Как она могла связаться с теми людьми, которых Жанетт считала ниже себя? Мадлен — голубая кровь, знатная аристократка, заслуживала, на взгляд Жанетт, лучшей партии, нежели какой-то безродный Фрэнк Мак-Келлан.
- Жанетт! — услышала она голос мужа, звавший ее. — Дорогая, ты здесь?
- Да, — упавшим голосом ответила Жанетт.
- Что случилось? — спросил Жак, увидев все еще бледное лицо жены. — Почему ты сидишь одна и не идешь спать?
Вместо ответа Жанетт подала мужу злосчастный конверт и тихо сказала:
- Прочти.
Жак удивленно взял его в руки и, раскрыв, начал читать. По мере того как он читал, лицо его постепенно изменялось.
- Этого не может быть! — его реакция была точно такой же, как и Жанетт. — Я прекрасно помню этого оборванца. Он был у нас на том званом вечере. Именно там он и познакомился с нашей дочерью.
- Да, — подтвердила Жанетт. — Я и тогда недоумевала, как он мог попасть к нам, и объяснения Мадлен показались мне непонятными.
- Но я думал, что после моего разговора с ней Мадлен все поймет, — с перекошенным от злобы лицом сказал Жак. — Однако она посмела ослушаться нас.
- Господи! Не дай Бог, если кто-нибудь об том узнает!.. — заплакала Жанетт. — Ведь такие выходки неуместны ни в Париже, ни в любом другом цивилизованном обществе.
- Успокойся, прошу тебя, — обняв жену, сказал Жак. — Мы должны дождаться ее прихода, и тогда я не представляю, что с ней сделаю. А в первую очередь с ним.
- Я до сих пор не могу в это поверить, — покачала головой Жанетт. — Боже мой!
Она снова залилась слезами, крича так, что от ее крика в гостиную прибежали перепуганные слуги.
Глава 12
Мадлен в это время находилась в обществе своего возлюбленного Фрэнка Мак-Келлана и даже не подозревала, какие страсти кипят вокруг нее. Ей никогда не было так хорошо. Во-первых, потому, что рядом был Фрэнк, такой милый и любящий. Во-вторых, люди, которые окружали Мадлен, вели себя естественным образом — вовсю веселились и наслаждались жизнью. Этого так не хватало ей в своем кругу.
Заиграли музыканты, и на маленькой эстраде появилась певица, одетая, как и все в кабаре, блестя украшениями, звон которых был слышен даже среди такого шума. Очевидно, она пользовалась большой популярностью у посетителей «Райского уголка», потому что, едва запев, она завела всю публику.
Фрэнк встал со своего места и подал Мадлен руку со словами:
- Потанцуем?
- Но, Фрэнк! — на красивом лице Мадлен появилось удивление. — Я не умею танцевать такие танцы.
- Это несложно, — ответил Фрэнк, подавая ей руку. — Поверь мне.
Они пошли по направлению к сцене и, присоединившись к остальным танцующим, начали ритмично двигаться под музыку.
Как-то получилось, что они оказались посередине круга и стали центром всеобщего внимания. Окружившие их люди громко кричали, аплодировали. А когда танец закончился, на них со всех сторон посыпались цветы.
Мадлен, раскрасневшаяся и усталая, буквально повисла на Фрэнке.
- Тебе хорошо? — тихо спросил Фрэнк.
- О да! — ответила Мадлен, и в ее глазах промелькнул восторг.
- Тогда приглашаю тебя на прогулку по ночному городу, — улыбаясь, сказал Фрэнк.
- Ваше предложение принято, месье, — ответила Мадлен и наклонила голову в знак согласия.
Они вышли из кабаре и, прикрыв за собой дверь, очутились в окружении ночной прохлады. Дождь перестал, и вокруг стояла тишина — только время от времени капало с карнизов крыш. Фрэнк и Мадлен, взявшись за руки, пошли вниз по все еще мокрой от дождя улице Колизэ. Они шли молча, погруженные каждый в свои мысли. Но, вероятно, каждый из них думал о том, как им невероятно повезло, что они встретили и полюбили друг друга. Это был словно небесный дар, дар судьбы. И Фрэнк, и Мадлен благодарили судьбу за то, что она предоставила им возможность насладиться этим даром.
Мадлен не знала, куда они идут, да и не хотела спрашивать. Она шла, нежно прижимаясь к плечу Фрэнка, и тоже молчала. В этом молчании не было никакой натянутости. Напротив, та бессловесная связь, что установилась между ними, была полнее, точнее, богаче любых слов.
Они прошли несколько кварталов и свернули в переулок.
- Это мой дом, — сказал Фрэнк. Он не стал спрашивать, хочет ли она подняться к нему, а просто взял за руку и ввел в подъезд.
Мадлен, однако, тоже не сопротивлялась. Ей хотелось посмотреть, как живет Фрэнк. До этого девушке не приходилось бывать в таких домах, поэтому сейчас ею овладели любопытство и интерес.
Фрэнк отпер железную дверь и пропустил Мадлен вперед. Перед ее взором открылась полная очарования квартира. Все стены были разрисованы удивительной гармонией природы. Походные рюкзачки, несколько картин, коврики составляли убранство этого жилища. На миг Мадлен показалось, что она очутилась в райском саду.
- Это великолепно, Фрэнк! — у нее от восторга широко раскрылись глаза, когда она смотрела по сторонам.
- Что, понравилось? — спросил он с невинным выражением в голосе, и оба они засмеялись. — Кофе?.. Какой предпочитаешь — с сахаром, со сливками?
- И с тем и с другим, — ответила Мадлен и села в глубокое кресло.
Через несколько минут Фрэнк вернулся с подносом, на котором дымились две чашечки кофе и стояла небольшая вазочка со сладостями.
- Спасибо за всё, Фрэнк, ты очень мил, — сказала Мадлен, отпивая из чашки кофе.
- Мне очень хорошо с тобой, Мадлен, — сказал Фрэнк. — Я так счастлив, что ты со мной. Это стоит отметить.
Он снова вышел и вернулся через пару минут с бутылкой шампанского и двумя фужерами. Разлив шампанское по бокалам, Фрэнк встал и выключил дневной свет, затем зажег свечи и включил музыку, которая наполнила всю комнату своими переливами.
Фрэнк сейчас был такой красивый, одухотворенный, что Мадлен ужасно захотелось его поцеловать. И она подняла лицо навстречу его губам. Сейчас он поцеловал ее, как и прежде, очень бережно и нежно. Однако в этот момент ей хотелось чего-то большего. В поцелуе разжав губы, она почувствовала во рту его язык. Поначалу испугавшись нового ощущения, она затем все с большим удовольствием предавалась этому страшившему ее наслаждению и интуитивно стала отвечать ему тем же.
Оторвавшись от ее губ, он начал страстно целовать ее лицо, уши, шею. Мадлен таяла от прикосновения его мягких губ, исследовавших ее тело. Прижав ее к себе, он целовал ее шею, затем все ниже и ниже, нежно касаясь выпуклой груди.
И бешеный шквал его страсти вдруг обрушился на нее, вызывая ответную страсть. Все то, что они так долго скрывали, вылилось наружу. Она, нащупав пуговицы его рубашки, с такой силой начала расстегивать их, что некоторые поотлетали в разные стороны. Эта сила в ее движениях еще больше подогрела его желание.
Быстро подхватив Мадлен на руки, он бережно донес ее до кровати. Дрожащими руками он стащил с нее платье, обнажив прелестные груди. Фрэнк начал целовать их с такой страстью, что Мадлен не выдержала и застонала от удовольствия. Так ответило ее тело на интимные ласки.
Не отводя глаз от Мадлен, Фрэнк снял с себя остатки одежды. А Мадлен, в свою очередь, тоже не сводила с него глаз, зачарованно смотрела на его стройное мускулистое тело.
Вернувшись к ней, он снова начал ласкать ее. Только теперь живот и бедра. Сердце Мадлен переполнялось радостью. Никогда в жизни она не испытывала ощущений настолько острых, что каждое мгновение она с томлением утопала в блаженстве. Она почувствовала, что его дыхание участилось, он поспешно стащил с нее нижнее белье и лег на нее. Готовясь принять его, она раскрылась ему навстречу, как цветок, почувствовав, что он весь содрогается от желания, и прижалась к нему трогательно, настойчиво и вместе с тем умоляюще.
Не видя больше причин, чтобы сдерживать себя, Фрэнк крепко обнял ее и ввел в нее орудие своей любви.
Мадлен пронзила внезапная острая боль, и она почувствовала, как ее тело рассталось с последним атрибутом ее девичества. Она вскрикнула от острой боли, но этот крик быстро перешел в непрекращающийся стон желания. Фрэнк, подхваченный ее стоном, начал ритмичные движения. Мадлен обвила его своими ногами вокруг талии. Боль, которая не отступала, перемешивалась с волнами удовольствия. Никогда прежде Мадлен не испытывала таких чувств. Возбуждение нарастало и нарастало, до тех пор, пока она не достигла его пика и страсть не захлестнула ее. По телу Мадлен побежали спазмы удовольствия. В ответ на ее непроизвольное движение Фрэнк содрогнулся и вскрикнул, а затем упал рядом с ней. И они лежали рядом, обессиленные страстью, пойманные в ловушку древнейшего инстинкта любви…
- Я впервые чувствовала себя такой счастливой, — продолжила Мадлен свой рассказ, смотря на аббата и нервно теребя в руках носовой платок.
Аббат Готье де Шазей, чуть наклонив голову в сторону, внимательно слушал Мадлен, пытаясь представить все то, что она успела ему поведать. А Мадлен между тем продолжала:
- Когда я впервые испытала близость с Фрэнком, то поняла, что дороже этого человека для меня нет ничего и никого на всем белом свете.
- Все это понятно, но ведь, вступив с ним в половой контакт, ты совершила грехопадение, дочь моя. — Аббат покачал головой. — Ведь вы не были связаны узами брака.
- Да, я знаю, — тихо сказала Мадлен и опустила голову, — но в тот момент я не думала ни о чем и уже больше ничего не боялась. Для меня как бы перестали существовать правила приличия. Единственное, что было важно, — это наша любовь, страсть. Она была настолько велика и сильна, что ни обычаи, ни страх, ни условности, ни какие-либо другие обстоятельства не могли помешать ей.
После этих слов Мадлен встала со своего места и подошла к окну. Отодвинув занавеску, она взглянула туда, где ночь уже обволокла собою все вокруг. Не было слышно ни шороха. Повсюду стояла безмолвная тишина, словно земля потеряла жизненную энергию и прекратила свое существование на веки вечные. И смотря куда-то вдаль, где осталось ее прошлое, Мадлен продолжила:
- Я знала, что родители будут против Фрэнка и сделают всё, для того чтобы нас разлучить. И тогда я решила, что имею право сама устраивать свою жизнь. — Тут Мадлен остановилась, пытаясь унять дрожь во всем теле, а затем, повернувшись к аббату, продолжила: — Именно так, как хочу я, а не так, как того требовали родители и как было заведено в наших кругах.
Мадлен опять прервалась и прикрыла глаза.
- И что же было дальше? — спросил аббат, нарушив молчание.
- Дальше?.. — переспросила Мадлен, — дальше я пошла к родителям с намерением рассказать им всё, ничего не тая. Но случилось то, чего я никак не ожидала…
Глава 13
Мадлен проснулась от того, что первые лучики тепла осветили ее лицо солнечным светом. Повернув голову, она увидела рядом с собой мирно спящего Фрэнка. Горячая волна радости захлестнула ее. И вовсе это не сон! «Не сон, — повторила про себя Мадлен, с нежностью смотря на Фрэнка. — Все было наяву!»
Они любят друг друга. Одна мысль об этом сводила Мадлен с ума. Никогда еще девушка не чувствовала себя такой счастливой.
Наклонившись, она поцеловала Фрэнка. Он тут же проснулся и привлек ее к себе.
- Я люблю тебя, Фрэнк, — прошептала Мадлен, целуя его в шею. — Я твоя навсегда. Что бы с тобой ни случилось, куда бы ты ни поехал, я последую за тобой и буду любить тебя вечно.
- Я тоже очень люблю тебя, — с жаром произнес Фрэнк. — И очень хочу, чтобы ты была моей навсегда.
- Означает ли это, что ты делаешь мне предложение? — лукаво спросила Мадлен.
- Конечно же, — улыбаясь, сказал Фрэнк и погладил Мадлен по щеке. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты согласна?
- Я согласна, Фрэнк, — ответила Мадлен и порывисто обняла его, — на все, что ты предлагаешь.
Несколько минут прошли в молчании. Казалось, что Фрэнк напряженно о чем-то размышлял. Затем, пристально посмотрев Мадлен в глаза, он неожиданно сказал:
- Дорогая, ты ведь не жалеешь о том, что произошло этой ночью?
Мадлен бросила на Фрэнка взгляд, полный удивления, и на миг ей показалось, что она ослышалась, но напряженное лицо Фрэнка заставило ее понять, что это не так.
- Конечно же, нет! — воскликнула пораженная его словами Мадлен. — Никогда. Ты и представить себе не можешь, чем ты одарил меня этой страстной ночью. — На миг она замолчала и ее лицо приняло горестное выражение, тем не менее Мадлен продолжила: — Неужели ты сомневаешься в этом?
- Нет, милая, — сказал Фрэнк и провел рукой по волосам Мадлен. — Просто мне захотелось убедиться в этом.
- Фрэнк! — снова воскликнула Мадлен, и в глазах ее засверкали искорки счастья. Приложив руки к груди, она продолжила: — Я люблю тебя! Я принадлежу тебе, тебе одному! И ни о чем не жалею и никогда не буду жалеть. Мы будто созданы друг для друга, и никто и ничто не изменит этого.
- А твои родители, Мадлен? — тихо сказал Фрэнк и взял ее за руку, — что скажут они? — Фрэнк почувствовал, как дернулась рука Мадлен в его руке и она тут же изменилась в лице. В комнате моментально повисла тягостная тишина. Мадлен знала, что им не избежать этого вопроса и не скрыться от действительности.
- Я думаю, что они поймут меня, — не смотря Фрэнку в глаза, ответила Мадлен.
Однако это были просто слова. И Фрэнк, и Мадлен прекрасно знали, что этого никогда не будет.
Неожиданный озноб пробежал по телу Мадлен, едва она представила реакцию родителей на ее скорое замужество. Когда она выложит все факты, что у человека, которого она полюбила, ничего нет. Ни своего дома, ни денег, ни, тем более, престижа в обществе. Что он не обладает правилами хорошего тона и не принадлежит к сливкам общества. От всего этого Мадлен стало не по себе, и, прикрыв глаза рукой, она медленно опустилась на подушку.
- Мадлен, — обратился к ней Фрэнк. В его голосе звучало беспокойство. — Дорогая, не терзай себя так, прошу. — Он, конечно же, понял, о чем она думала, но решил пока ничего не говорить о своих подозрениях. — Любовь никогда не бывает простой, — вздохнув, продолжил он. — Обязательно что-то нарушает ее мирное течение. Но мы любим друг друга и всё преодолеем.
- Конечно, родной мой, — ответила Мадлен, прильнув к Фрэнку. — Мы пройдем через все несчастья, что уготовила нам судьба, чтобы снова быть вместе и любить друг друга.
- Я люблю тебя, Мадлен! Господи, как я люблю тебя! — сказал Фрэнк и снова приник к губам Мадлен.
Отвечая на поцелуй Фрэнка, Мадлен поняла, что значит принадлежать кому-нибудь. Ничто и никто никогда не разлучит ее с тем, кто открыл ее для любви и для нее самой…
Было еще совсем раннее утро, но в воздухе уже чувствовались сырость и прохлада. Дул сильный пронизывающий ветер, а серые тучи, плывшие по небу, уже грозили дождем. Очевидно, день тоже не предвещал ничего хорошего жителям Парижа. И им ничего не оставалось, как смириться с этим.
Но Мадлен была не тем человеком, который закрывал на всё глаза, особенно сейчас, когда решалась ее судьба. Она прекрасно знала, что сумеет смотреть жизни в лицо, упорно бороться, решительно и бесповоротно преодолевая вставшие на пути препятствия, не думая о возможности поражения, и продолжать бороться, даже если поражения не избежать. Бог наградил Мадлен этими прекрасными качествами, и она была рада быть их обладательницей. Поэтому сейчас Мадлен подходила к своему дому с твердым намерением рассказать обо всем родителям. А потом будь что будет.
Мадлен осторожно открыла входную дверь дома и тихо вошла. Здесь повсюду веяло тишиной и спокойствием. Дом! При одной мысли о том, что его надо будет покинуть, у Мадлен на глазах выступили слезы. Дом! Ее родной дом был не только убежищем для нее, но и последним звеном, связывавшим ее с детством. Каждая частичка о чем-то напоминала.
Оглядевшись, Мадлен уже в сотый раз стала рассматривать легкую изящную лакированную мебель, которая принадлежала еще прошлому веку. Она была обтянута голубым шелком с белыми узорами и, казалось, стояла только для того, чтобы подчеркнуть красоту громадных букетов роз и розовых георгин, со вкусом расставленных повсюду. Над огромным камином большое зеркало времен Людовика II отражало убранство комнаты, а яркий огонь в камине наполнял ее теплом. Через огромные окна, окаймленные белым мрамором, виднелся замерзший пруд. Все это веками переходило от поколения к поколению.
Перед Мадлен сейчас как бы стоял выбор между Фрэнком и всем этим великолепием, о котором она была обязана заботиться и сохранить для потомства. Но, несмотря ни на что, Мадлен выбрала Фрэнка. И скажет об этом родителям.
Наверху послышался какой-то стук, будто кто-то спускался по лестнице, и Мадлен поняла, что это отец, так как она безошибочно научилась различать родителей по шагам. Набрав в легкие побольше воздуха, она круто повернулась и решительно пошла ему навстречу.
- Папа, — спокойно сказала Мадлен. — Прошу тебя! Не надо криков и скандалов. Я сейчас все объясню…
Не успела она договорить, как Жак развернулся и с силой ударил ее по щеке.
- Шлюха! — закричал Жак. — Грязная шлюха!
Мадлен, бледная как стена, держалась за горящую щеку. Нет, она не была шокирована тем, что отец поднял на нее руку, но его слова больно резанули Мадлен по сердцу.
- Где ты была всю ночь? — ехидно спросил он. — Начинаешь привыкать к своему теперешнему положению? Да?
Мадлен, дико расширив от ужаса глаза, потеряла дар речи и ничего не могла ответить. От только что нанесенной обиды крупные слезы полились из ее глаз.
- Хочешь стать шлюхой при нищем голодранце? — услышала Мадлен за спиной голос матери.
- Послушайте… — Мадлен наконец обрела способность говорить, но Жанетт тут же перебила ее:
- Тебе наверняка знакомо вот это… — с этими словами в руках Жанетт появился конверт, который Мадлен сразу же узнала.
Мадлен не сразу сообразила, откуда у родителей этот конверт, и была удивлена, увидев его в руках Жанетт. Сейчас она, конечно же, не могла вспомнить, как, уходя из дома, она оставила его на тумбочке. Тем не менее, оправдываться не было смысла, да Мадлен и не собиралась этого делать.
- Я хотела вам все объяснить, — начала Мадлен, — но вы и слушать меня не хотите.
- Нам нечего слушать, — снова вступил в разговор Жак. — Все и так ясно. Ты низко пала, связавшись с грубым мужланом. Ты, которая носит фамилию Бужуа, и тем самым порочит ее, выставляя свои отношения с ним напоказ.
- Как ты посмела опорочить себя в глазах общества! — продолжила за Жака Жанетт, не давая Мадлен сказать ни слова. — Уничтожить веками существующие устои! Подобные выходки неуместны ни в Париже, ни в любом другом цивилизованном обществе.
На Мадлен было страшно смотреть в эту минуту. Она стояла бледная, униженная собственными родителями. На нее сыпались такие слова, о существовании которых она даже не подозревала. В их глазах Мадлен будто бы была разрушительницей устоев и судеб. Наконец, набрав в легкие побольше воздуха и с усилием воли, Мадлен заставила себя взглянуть родителям в глаза, четко и внятно сказала:
- Вы всегда знали, что меня не интересуют сословные предрассудки. Хотя для вас это было самым главным, и для вас, и для общества, в котором мы живем. Вы неоднократно мне это доказывали и еще раз подтвердили это сейчас, унизив и оскорбив меня.
- Мадлен… — начала было Жанетт, — но та продолжила:
- Я всю жизнь подчинялась вам, тем самым скрывая свои истинные чувства по отношению к другим людям. Но я больше не буду этого делать.
- И что же? — спросил Жак уже более спокойно. — Будешь жить с этим простолюдином в нищете?
- Да, папа, буду. Пусть в нищете, но зато в счастье.
Мадлен говорила уверенно и спокойно. Сколько раз ей хотелось сказать об этом родителям, но не было подходящего случая. Но сейчас, стоя перед ними и говоря им чистую и откровенную правду, которая жила в ней столько лет и вот, наконец, вырвалась наружу, Мадлен благодарила Бога за то, что он предоставил ей такую возможность.
- Счастье… — повторила Мадлен, — с человеком, которого я люблю, и мне неважно, каков его социальный статус.
- И тебе не стыдно говорить об этом!? — воскликнула Жанетт. — Ведь ты же Бужуа!
- Нет, — покачала головой Мадлен, — мне стыдно от того, что я раньше вам этого не сказала. Я люблю Фрэнка, хотя он и не нашего круга. Но он честный и порядочный человек. А главное — любит меня.
- Но он же голодранец! — побледнев, воскликнула Жанетт, — человек не нашего сословия.
- Я же сказала, что меня это не волнует, — резко ответила Мадлен. — Я люблю его и выйду за него замуж.
- Никогда! — закричала Жанетт и, подскочив к дочери, дала ей звонкую пощечину. — Никогда ты не выйдешь замуж за это ничтожество.
Глава 14
Огромный особняк Бужуа, стоящий на вершине холма, безусловно, поражал всех жителей в округе своей древностью, необыкновенной тишиной, царившей повсюду, а также покоем, который, казалось, был внедрен в эти могучие вековые стены.
Однако обитатели этого прекрасного архитектурного творения вовсе не чувствовали покоя или чего-нибудь, что напоминало бы о нем. Обстановка в доме все больше и больше накалялась. Казалось, что в воздухе повисло что-то зловещее, в любую минуту готовое взорваться от одного неосторожного слова или жеста.
Жанетт Бужуа полулежала на диване и, постанывая, держалась за сердце. Рядом с ней со стаканом воды сидел Жак, с тревогой смотря на нее.
А на бедную Мадлен было некому и взглянуть. Она стояла бледная, измученная обстоятельствами, и в этот момент казалось, что никто уже не в состоянии ей помочь.
Прижавшись лицом к холодной колонне, она тихо плакала. Слезы текли у нее по щекам ручьями, но она не вытирала их. Лицо горело от пощечин, а сердце разрывалось от незаслуженной обиды.
Наконец, совладав с собой, Мадлен подошла к матери и, опустившись перед ней на колени, дотронулась до ее руки. Та еще по-прежнему лежала с закрытыми глазами и тихонько стонала.
- Мама, — плакала Мадлен, — мамочка, прости меня, пожалуйста.
- Уйди отсюда, — слабо ответила Жанетт. — Уйди, чтобы я не видела тебя и не чувствовала того позора, которым ты наградила семейство Бужуа.
- Убирайся отсюда, — услышала Мадлен гневный голос своего отца.
Мадлен ничего не оставалось, как уйти. Поднявшись с колен, она быстро выбежала из гостиной и бросилась наверх. С усилием добравшись до своей комнаты, Мадлен упала на кровать и сильно безмятежно разрыдалась. Раскрывшаяся кровоточащая рана вызвала тяжкую боль от того, что самые дорогие сердцу люди так и не поняли ее чувств, желаний. Душа отяжелела от невыносимой обиды и горечи, вызванных жестокими и деспотичными словами. Мадлен знала, что по сути это были всего лишь слова, больно ранившие слова, которые можно простить, но только не забыть. Мадлен это знала, и от этого ей становилось еще хуже.
Но Мадлен не была бы Мадлен, если бы тут же не успокоилась и решительно не взяла себя в руки. Встав, она направилась в ванную и, приняв горячий душ, завернулась в большое пушистое полотенце. Выйдя из ванной комнаты, Мадлен легла на мягкую тахту, заваленную мягкими игрушками. Боль по-прежнему не уходила, но немного утихла. Она знала: что бы родители ни говорили, она все равно любит Фрэнка, и никакая сила в мире не заставит ее отречься от своей любви. Подумав об этом, Мадлен почувствовала, что ей стало значительно легче. Все мысли разом отступили, и Мадлен ощутила усталость во всем теле. Глаза помимо воли стали закрываться, и Мадлен постепенно начла погружаться в глубокий одурманивающий сон…
Наступил полдень, и погода все-таки разгулялась. Приводящий в отчаяние непрерывный дождь, навсегда, казалось, обосновавшийся во Франции, внезапно прекратился. Осеннее солнце разогнало тучи и ярко сверкало на хорошо вымытом небе, на голубизне которого вырезались набухшие почки каштанов.
Казалось, что с приходом осеннего тепла мир снова ожил, но для благородного семейства Бужуа он померк.
Жак и Жанетт Бужуа по-прежнему сидели в своей роскошной гостиной, все еще находясь под впечатлением от недавнего разговора с Мадлен. Жанетт сидела, уставившись в одну точку, и тихо плакала. Реальность происходящего не доходила до ее сознания. Жак, конечно же, не был столь сентиментален, как Жанетт. И сейчас ходил по огромной гостиной, обдумывая и ища выход из этой нелепой ситуации, в которую они попали из-за собственной дочери. Бешенство овладевало им, едва ему стоило представить Мадлен в объятиях этого грубого неотесанного мужлана.
- Нет, — будто вторя своим мыслям, решительно сказал Жак. — Этому не бывать! Никогда!
Затем, переведя взгляд на жену, он сказал:
- Знаешь, дорогая, нам нужно сесть и все спокойно обсудить. Но только не здесь. Пошли в мой кабинет.
В просторном кабинете Жака Бужуа на каминной полке монотонно тикали часы. Все здесь соответствовало изысканному вкусу хозяина. Эта тихая комната, отделанная деревянными панелями, будто бы служила убежищем от житейских забот.
Сев за свой рабочий стол, Жак посмотрел на жену долгим взглядом и сказал:
- Ситуация, в которую мы попали из-за Мадлен, увы, не из лучших. Но, как известно, в любом лабиринте есть выход, каким бы запутанным он ни был.
- Безусловно, ты прав, — немного успокоившись, согласилась с мужем Жанетт. — Что же ты предлагаешь?
Жак взял в руки стоящую на столе статуэтку и начал внимательно ее рассматривать, будто в ней он искал выход.
- Ну, во-первых, — сказал он, — об этом позоре никто не должен узнать, и даже близкие родственники.
- Да, конечно, — согласилась с мужем Жанетт. — Это самое главное. Я с ужасом думаю о том, что кто-нибудь… — она не смогла договорить. Спазм сжал ей горло, и она прикрыла глаза, гоня от себя эти ужасные слова.
- А во-вторых, — продолжил Жак, — Мадлен надо как можно скорее выдать замуж. За человека нашего сословия.
- Правильно, — машинально сказала Жанетт. — И я догадываюсь, кто этот человек.
- Конечно же, это Джон Бательер, — улыбнулся жене Жак. — Да, милая, он тот самый идеальный вариант, о котором мы столько говорили.
- Да-да, я помню, — задумчиво сказала Жанетт, — но дело в том, что они встретились всего два раза. Один раз у нас дома, другой, кажется, в Лувре. Но от этих двух встреч Мадлен, по-моему, была не в восторге.
- Чего совсем не скажешь о Джоне, — вторя жене, сказал Жак. — Ему было достаточно увидеть Мадлен, чтобы понять, что это любовь с первого взгляда. И будь с нами аббат, Джон бы тут же, без колебаний, обвенчался с ней.
Жанетт, улыбнувшись словам мужа, решительно сказала:
- Думаю, ничего другого нам не остается. Джон богат, красив, из хорошей семьи, а главное — у него безупречная репутация в обществе.
- У него много прекрасных качеств, — продолжил слова жены Жак. — Жаль только, что Мадлен их не видит или не хочет видеть.
- Тем не менее, ей придется это сделать. — Жанетт была настроена более чем решительно. — А также примириться с нашим общим решением.
Жанетт встала со своего места и подошла к окну. За окном возвышался великолепный сад. Повсюду высились величественные могучие деревья, широко раскинув свои ветви. Сад поистине казался Жанетт райским местечком, и, смотря на него, она словно попадала в волшебный мир, где не было ни проблем, ни забот.
- Ты должна поговорить с ней об этом сегодня же, — услышала Жанетт голос мужа и, повернувшись к нему, отошла от окна.
- Хорошо, — устало сказала Жанетт и зевнула. — Я сейчас пойду посмотрю, что она делает у себя наверху или лучше пошлю за ней Бернадет. Извини.
Жанетт развернулась и вышла из кабинета, оставив Жака наедине со своими размышлениями.
Мадлен медленно открыла глаза и потянулась. Она не знала, сколько прошло времени, но, кажется, солнце уже клонилось к закату. «Неужели я так долго спала?» — подумала Мадлен.
Однако сон повлиял на нее самым лучшим образом, и после него ей стало значительно лучше. Она вдруг вспомнила, что случилось накануне, и ужаснулась, но тут же в ней затеплилась маленькая искорка надежды. Может, родители осознали, что незаслуженно обидели ее, и уже раскаиваются? Поняли, что ее жизнь не должна остаться прежней и что, если Мадлен захочет, она вправе ее изменить так, как считает нужным.
Но неожиданный громкий стук в дверь прервал ее мысли и заставил вернуться с небес на грешную землю. Мадлен почувствовала что-то неладное, и ее мгновенно затрясло. Она поняла, что чудес, увы, не бывает и что родители никогда не изменят своего мнения. И не позволят ей стать счастливым с любимым человеком.
- Извините, мадемуазель, — сказала Бернадет, входя в спальню.
- Ничего, — ответила Мадлен, с трудом отрываясь от своих мыслей. — Вы что-то хотели?
- Ваши родители просили вам передать, что ждут вас в библиотеке.
Мадлен тяжело вздохнула. Глупо было на что-то надеяться. Вот сейчас ей придется спуститься вниз и снова стать разрушительницей существующих устоев в глазах родителей.
- Хорошо, — устало сказала Мадлен. — Передай, что я сейчас приду.
Бернадет кивнула и поспешила уйти.
Мадлен встала и, подойдя к большому зеркалу, взглянула на свое отражение. Она все должна сказать им. Все, как есть, и не было в ней страха, а только решительность и упорная борьба за счастье.
Глава 15
В библиотеке семьи Бужуа монотонно тикали часы. На полках ровными рядами до самого потолка стояли книги. Горел камин, создавая атмосферу тепла и покоя, и казалось, что ничто не могло нарушить это мирное существование.
Однако супруги Бужуа находились в полном напряжении. Ожидая прихода Мадлен, они вновь и вновь возвращались к случившемуся. Все казалось таким нереальным. Вот-вот раздадутся шаги Мадлен в просторном пустом холле, и все начнется заново.
Жанетт Бужуа тяжело вздохнула и, обращаясь к мужу, сказала:
- Знаешь, Жак, я думаю, что мы должны обсудить все это спокойно. Без криков и скандалов.
- Ты права, — кивнул головой Жак, наливая себе виски. — Мы все-таки цивилизованные люди и должны соблюдать правила хорошего тона. Однако порою мне трудно сдерживать себя.
- Но, тем не менее, ты должен это сделать, — настаивала на своем Жанетт. — Пообещай мне.
Жак посмотрел на жену долгим взглядом и тихо сказал:
- Хорошо, я постараюсь держать себя в руках.
Раздался стук в дверь, и на пороге появилась Мадлен, как всегда подтянутая, но только слишком бледная. Она медленно прошла и, сев в кресло, вопросительно взглянула на родителей.
- Как ты уже поняла, Мадлен, — начал Жак, отвечая на вопросительный взгляд дочери, — мы еще раз хотим обсудить сложившуюся ситуацию и все окончательно решить.
Мадлен внимательно взглянула на отца и подумала, что для себя она уже все решила. Остается лишь выслушать их мнение. Тем не менее, она спокойно сказала:
- Да, конечно.
- Ты, наверное, уже поняла, что поступила неправильно. Однако мы готовы пойти тебе навстречу и простить, только в том случае, если ты навсегда забудешь об том голодранце.
- Пойми, это позор… — начала было говорить Жанетт, но Мадлен тут же ее перебила:
- — Но я не вижу здесь ничего позорного! — воскликнула Мадлен. — Неужели в вашем понятии полюбить человека и быть с ним счастливой — это позор?
- Вопрос заключается не в том, что ты полюбила, а кого? — Жанетт снова вступила в разговор. — Человека совсем не нашей среды. Грубого, вульгарного. У него же ничего нет. Ни образования, ни денег, ни, тем более, престижа в обществе.
- Пойми, Мадлен, — подключился к разговору Жак. — Вы живете в разных мирах. Ты была воспитана, чтобы стать человеком определенного типа, выполнять определенные обязанности, занимать определенное место в обществе. А этот Фрэнк — полная тебе противоположность.
- Именно за это я его и полюбила, — спокойно сказала Мадлен. — Он человек из простого народа, умеющий быть приветливым к людям и отвечать на их добрые слова и пожелания. Этих качеств так не хватает утонченным людям из высшего света.
Ее слова прозвучали как гром среди ясного неба. В комнате мгновенно повисла тягостная тишина. Жак и Жанетт, пораженные словами дочери, лишь переглянулись.
- Как ты можешь нести весь этот вздор? — закричал Жак и вскочил со своего места. — Раньше я не слышал от тебя таких слов. Но после того как ты пообщалась с этим сбродом, стала нести полную бессмыслицу.
- Ты же Бужуа, Мадлен. — Шок от пережитых слов дочери постепенно проходил, и Жанетт наконец-то обрела способность говорить. — Девушка твоего положения и думать не должна о таком. А ты… — Спазм сжал ей горло, не дав договорить, и, уронив голову на руки, Жанетт расплакалась.
Жак в оцепенении мерил шагами комнату. Раздражение все больше и больше закипало в нем, а слезы жены действовали на него угнетающе. Уже не владея собой, он подошел к Мадлен и, схватив ее за плечи, одним рывком поднял из кресла.
- Хочешь ты этого или нет, — говорил он, тряся ее, словно куклу, — но тебе придется смириться с нашим решением. И оставить этого подонка. А если ты этого не сделаешь, то я убью его. Слышишь! Убью, как последнюю собаку.
Договорив, Жак с силой бросил Мадлен в кресло и, круто развернувшись, вышел из библиотеки, громко хлопнув дверью. Мадлен проводила его ужасным взглядом. Ее всю трясло. Она хотела заплакать, но слез не было. Слишком большой шок испытала она — тут слезами не поможешь.
- А ты прекрасно знаешь, — услышала Мадлен голос своей матери, будто издалека. — Если отец сказал, значит, он это непременно сделает.
- Нет… — начала было Мадлен, обретя, наконец, дар речи, — я не позволю ему этого сделать.
- А что ты можешь сделать? — улыбаясь с издевкой, сказала Жанетт, смотря на Мадлен. Взгляд ее был ледяным и жестоким.
«О, Боже! — подумала Мадлен. Губы ее задрожали, прежде чем она успела сжать зубы и остановить дрожь. — Нет, что угодно, только не это!». Прямая ранящая откровенность отца и эгоистичное издевательство матери угнетали ее сознание.
На какое-то время чувство реальности покинуло Мадлен, и она окончательно растерялась. Возникшее ощущение страха не проходило, исподволь завладевая ее сознанием. Сердце ее сжималось при мысли о том, что отец приведет в исполнение свое обещание и убьет Фрэнка.
- Прекрати, мама! — Я больше не хочу тебя слушать, — крикнула Мадлен во всю мощь своих легких.
- Однако тебе придется меня выслушать, — спокойно, несмотря на крики Мадлен, сказала Жанетт. — Здесь и сейчас.
Мадлен подняла глаза на мать и, встретившись с ее решительным взглядом, поняла, что она поступит именно так, как сказала, и не было смысла ей перечить.
- Мы с твоим отцом на протяжении многих лет делали все возможное, чтобы достойно воспитать тебя и обеспечить тебе хорошую репутацию в обществе, окружали любовью, заботой, удовлетворяя при этом все твои капризы. И мы добились своего. У тебя, Мадлен, безупречная репутация в обществе. Все богатые дома Франции открыты для тебя. Твое сердце стремятся завоевать толпы гордых аристократов из самых благородных семей. А ты им предпочла какого-то безродного, нищего, никчемного человека… — Боль, словно хищный зверь, вонзила когти в сердце Мадлен, когда она услышала, как мать называет Фрэнка. Мадлен тут же вспыхнула, но Жанетт властным жестом не дала ей заговорить: — …и тем самым хочешь погубить одним махом то, что для тебя должно быть важнее всего. Твоя репутация в свете.
Мадлен сидела, и свет падал на ее бледное растерянное лицо. Она смотрела в глаза матери и слушала ее тихий спокойный голос. Впервые за все время она говорила с ней так по-человечески, как говорят обычные люди, без дерзостей, без насмешек, без загадок.
- Я люблю Фрэнка, мама, — спокойно, без особого напряжения сказала Мадлен. Она будто бы не слышала того, что ей только что говорила Жанетт, и все твердила свое: — И хочу быть с ним. Остальное для меня не имеет никакого значения.
- И даже то, что не только общество отвернется от тебя, но и мы с папой? — задала Жанетт резонный вопрос, пристально смотря на дочь.
Мадлен молча опустила глаза. Ее усталый мозг старался воспринять эту жестокую истину. От этой мысли ей стало еще тяжелее на сердце. Мадлен прикрыла глаза, и слезы непроизвольно полились.
Хорошо зная свою дочь, Жанетт, однако, тоже поняла, что своими словами уколола ее в самое сердце, но, тем не менее, не испытала от этого к ней жалости, а лишь улыбнувшись краешком губ, так, чтобы было незаметно для Мадлен, она продолжила:
- Разумеется, тебе будет не все равно. Ты не захочешь остаться одна и быть отвергнутой всеми. Так что советую тебе хорошо подумать, прежде чем принимать решение.
- Но наверняка вы уже выбрали мне мужа среди своих, раз так говорите, — с сарказмом сказала Мадлен.
- А ты знаешь, что лучшие браки — это те браки, когда родители сами выбирают супруга для дочери? — спокойно ответила Жанетт. — А мы с папой считаем, что лучший для тебя вариант — это Джон Бательер. Подумай об этом. Подумай хорошо, чтобы не сделать ошибку, за которую ты будешь расплачиваться потом всю жизнь.
После этих слов Жанетт поднялась со своего места и с гордо поднятой головой покинула комнату, оставив Мадлен в недоумении.
Этого следовало ожидать! Последние слова матери подтвердили догадку Мадлен. Джон Бательер. Она всегда знала, что этим кончится. Тем не менее, злость и бешенство колотились в ней. Почему кто-то должен распоряжаться ее судьбою? Нет. Она не позволит. Никогда. И, как бы в подтверждение своих слов, Мадлен изо всей силы стукнула кулаком по спинке кресла и, резко встав, покинула комнату…
В тот же день, когда ночь уже обволокла весь город своей темнотой, а луна ярко светила, Мадлен встретилась с Фрэнком (разумеется, втайне от родителей). Со слезами на глазах она поведала ему о состоявшемся разговоре. И, конечно же, очередная новость не обрадовала Фрэнка, хотя он уже был заранее готов к такому повороту событий, и сейчас ему было больно смотреть на измученную и захлебывающуюся рыданиями Мадлен.
При таких обстоятельствах им ничего не оставалось, как скрыть свои отношения от всех и пока встречаться тайно. Честной и благородной Мадлен было, конечно же, ужасно стыдно изворачиваться и кривить душой перед родными. Она хорошо помнила и, конечно же, была благодарна родителям за многие годы, проведенные в любви и заботе. Но сейчас на весы легло не только чувство благодарности, но и любви, которая, конечно же, оказалась весомее. Предпочтя любовь Фрэнка, Мадлен мужественно смотрела в глаза одиночеству.
Глава 16
Офис Джона Бательера, несомненно, соответствовал вкусу и безупречной репутации самого хозяина, а изысканная обстановка, царящая здесь, еще более подчеркивала это.
Сидя за своим рабочим столом, Джон смотрел на все своим зорким взглядом так, как будто видел это впервые. Изящная лакированная мебель цвета электрик стояла повсюду и являлась как бы символом всего роскошного в этом кабинете. А небольшой камин, расположенный в дальнем углу, создавал атмосферу тепла и покоя, что, наверное, было чуть ли не самым важным. И огромное окно, открывающее перед собой великолепный вид всего города.
Встав со своего места, Джон подошел к небольшому бару и налил себе виски, положил туда несколько кусочков льда. Все складывалось как нельзя лучше. И в жизни, и в работе. Все было бы совсем хорошо, если бы не Мадлен, обаятельная блондинка, покорившая сердце Джона. Она была по-настоящему красива, а главное, не была похожа на всех остальных девушек, которые были ему представлены по приезде в Париж. Конечно же, они были воспитаны в лучших традициях, бесспорно, обладали благородством манер и прочими драгоценными качествами. Но в то же время все они были так бесцветны, так тоскливо-однообразны по сравнению с яркой, изменчивой и очаровательной Мадлен Бужуа. Наверное, в этом и заключалась ее своеобразная прелесть.
Вот уже несколько дней Джон звонил ей домой, но все его попытки застать Мадлен были безрезультатными. Вежливый женский голос отвечал, что мадемуазель Бужуа нет дома.
«Что могло произойти»? — думал Бательер, набирая в очередной раз номер телефона Бужуа. Во время последней встречи он был нежен и обходителен с Мадлен и они хорошо провели время вдвоем, если не считать того, что сама Мадлен была, по-видимому, чем-то озабочена и, как ему показалось, поскорее поспешила уйти домой. После этой встречи Джон больше не видел Мадлен.
Однако природа наделила его редкими в любую эпоху чертами: решительностью, упорством и умением добиваться своего. Будучи человеком самоуверенным, он верил в себя, в свои силы, и поэтому всегда и во всем его ждал успех. Поражения были не свойственны его непревзойденно сильной натуре, и каждая одержанная победа была подтверждением тому. Поняв, что ослепительная Мадлен Бужуа стала смыслом его жизни, он с присущим ему упорным рвением ринулся в бой, при этом не учтя того, что сама Мадлен обладала такими же чертами характера и могла оказаться сильнее его самого.
На этот раз ему повезло, и он услышал в трубке мелодичный голос Мадлен Бужуа.
- Мадлен, дорогая, здравствуй! — сказал Джон, и в голосе его промелькнуло радостное оживление. — Это Джон Бательер. Надеюсь, ты меня еще помнишь?
- Да, конечно, — машинально ответила Мадлен, чувствуя легкое разочарование. — Как ты?
- Все хорошо! Мадлен, а как ты? Тоже хорошо? Я рад за тебя. Послушай, дорогая, мне бы очень хотелось сегодня увидеть тебя. Ты будешь дома?
- Да, я буду дома, — без всяких эмоций сказала она и тут же ощутила досаду от того, что говорил не Фрэнк.
А если он все-таки позвонит и ее не окажется дома? Тогда трубку возьмет кто-нибудь из родителей. Можно вообразить, что тогда будет! Мадлен мучительно старалась придумать для Джона какую-нибудь отговорку, чтобы не ходить сегодня никуда. Но ей ничего никак не приходило в голову.
Вот уже месяц, как Мадлен встречалась с Фрэнком и всеми силами пыталась это скрыть от всех, а в особенности от родителей. Ей, конечно же, было нелегко каждый раз уходить из дома в ночное время, не вызывая подозрений. Но укоров совести Мадлен не чувствовала. Родители по-прежнему держали ее в напряжении, не давая расслабиться ни на секунду.
В это время Джон Бательер, с радостью ожидая встречи, хотя и несколько удивленный странным тоном Мадлен, подъезжал к дому Бужуа.
Он решительно вошел с огромным букетом белых роз и небольшой коробочкой конфет, перевязанной ленточкой. Джон ничуть не смутился, натолкнувшись на ледяной взгляд Мадлен, а лишь, улыбнувшись, поцеловал ей руку со словами:
- Добрый день, дорогая. Ты, как всегда, ослепительна. Это тебе. — С этими словами он протянул ей принесенные подарки.
- Огромное спасибо, Джон, — через силу сказала Мадлен, но особой благодарности в ее голосе не было. — Прошу, проходи, пожалуйста, — пригласила она тоном радушной хозяйки. — Что-нибудь выпьешь?
- Кофе, с удовольствием, — снова улыбнувшись, ответил Джон, и Мадлен вышла отдать распоряжения.
Джон, опустившись в мягкое кресло, осмотрелся. Повсюду стояла дорогая мебель, сверкали серебро и хрусталь. Портреты предков Бужуа дополняли семейную идиллию. Эта обстановка была с самого детства привычна его глазу. Сейчас Джон был весьма доволен тем, что его избранница росла в такой же роскошной среде. Сердце его с каждым разом замирало при виде такой невероятно женственной и хрупкой Мадлен и вместе с этим сжималось от того, что кто-то мог ранить в ней эти качества, причинить боль. Поэтому, видя ее такой, Джон всегда хотел обнять и тем самым защитить ее хрупкую натуру от внешнего мира. Однако, с другой стороны, он видел ее скрытую стальную выдержку и невероятно сильный характер и понимал, что Мадлен не нуждается в этом.
Джон заметил, что за то время, пока они не виделись, в ней произошли явные перемены, и это обстоятельство не могло не тревожить его. Она больше не улыбалась так обольстительно и беззаботно, а если на ее губах и появлялась улыбка, то она выглядела натянутой и печальной. Взгляд, который раньше был полон огня, сейчас потух и казался вообще безжизненным. И даже на вопросы Мадлен отвечала вяло и односложно. Тем не менее, Джон перешел к тому, что заботило его в данный момент и ради чего он пришел в дом Бужуа.
- Мадлен! Я приехал поговорить с тобой об одном очень важном деле…
Мадлен вдруг неожиданно почувствовала себя плохо. Лицо ее стало напряженнно-белым, на лбу выступили капельки пота, потому что она наверняка знала, какие слова последуют дальше.
А Джон, будто бы не замечая в ней этой перемены, продолжал:
- За те несколько дней, что мы не виделись, я ни на минуту не забывал о тебе.
Он взял руку Мадлен и молча поднес к своим губам. Мадлен не отняла руки, однако не почувствовала ничего похожего на то, что при этом она испытывала с Фрэнком.
- И последние несколько дней заставили меня понять, — продолжал Джон, медленно выговаривая каждое слово, — что я полюбил тебя так, как никого и никогда раньше не любил. — Пока он говорил, его рука держала руку Мадлен.
Неожиданно слова Джона воскресили в памяти Мадлен образ Фрэнка, и она явственно представила его лучезарную улыбку, взгляд, переполненный нежностью, и слова любви, которые он произносил, звучали музыкой в ее сердце. А излияния чувств Джона были для нее мукой, и почти все его слова падали на бесплодную почву.
Несомненно, с самого начала Джон предстал перед Мадлен в образе чуткого и милого человека, но впоследствии она поняла, что это всего лишь маска, и кто за ней скрывается, Мадлен точно знать не могла. Но кто бы это ни был, он все равно вызывал у нее только лишь ярость и раздражение.
Но, будучи скованной по рукам и ногам своими тайными похождениями, Мадлен должна была усиленно скрывать свои чувства, чтобы не дать родителям каким-либо образом усомниться в ней.
По-видимому, Мадлен, в силу своего возраста, была слишком наивной, если считала, что родители вообще ничего не подозревают. На самом деле ее странное поведение давно вызывало сомнения, особенно у Жака. Тем не менее, Жанетт, при всей своей строгости, предпочитала верить Мадлен, считая, что после их последнего разговора дочь не осмелится пойти наперекор воле родителей.
Жак, конечно же, как и любой мужчина, не был столь сентиментален и старался прислушиваться не к сердцу, а к разуму. Именно это и навело его на мысль, что Мадлен по-прежнему встречается с Фрэнком, несмотря на данное ею обещание. И вскоре, не долго думая, Жак решил развеять свои сомнения и положить конец этому делу.
Жан Марэ был одним из лучших детективов, работавших в частном сыскном агентстве на улице де ля Луа де Валенсей. Именно к его услугам и обратился Жак, считая, что другого выхода нет. Это был человек неприметной наружности, одетый в недорогой костюм фабричной работы. Он внимательно слушал, что говорил ему Жак, и кое-что при этом отметил в записной книжке. Взглянув на фотографию Мадлен, он удивился. Что могло связывать подобную девушку с таким типом? Но это ему и предстояло выяснить. Подведя итог разговору, детектив Марэ сказал:
- Думаю, мы быстро управимся с этим делом.
- Насколько быстро? — поинтересовался Жак.
- Ну, думаю, нам будет достаточно и недели.
- Что ж, как только что-нибудь узнаете, сразу сообщите мне, — сказал Жак, пожимая руку детективу Марэ.
- Разумеется, — заверил тот. — Всего доброго!
Мадлен, конечно же, не могла знать об этом и по-прежнему считала, что ее довольно-таки странное поведение остается незамеченным. Но, наверное, даже в своих самых невероятных фантазиях она не могла себе представить, что ее отец, так безгранично заботившийся о чести семьи Бужуа и о престиже в обществе, мог решиться на подобную вещь. Сейчас, к сожалению, она была далека от этого. Находясь в своей роскошной гостиной, она слушала заверения Джона Бательера в любви. Они были ей так чужды, что сердце, ее исстрадавшееся сердце предательски кричало: «Я хочу Фрэнка! И мне ничего больше не нужно». Но это был всего лишь крик сердца. Реальность, к сожалению, не воспринимала его.
- Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, — услышала Мадлен голос, и ей на мгновение показалось, что она ослышалась. Но напряженное лицо Джона заставило ее понять, что это не так.
- Но, Джон, ведь мы практически не знаем друг друга! — воскликнула пораженная Мадлен.
- Я знаю одно — я люблю тебя! — пылко произнес он.
- Ты же знаешь, что этого недостаточно, чтобы связать себя узами брака, — попыталась уйти от ответа Мадлен.
- Я согласен с тобой, Мадлен, — несколько умерив свой пыл, сказал Джон. — И готов ждать столько, сколько потребуется. Я прошу тебя только лишь об одном: подумай над моим предложением.
Этот разговор с Джоном навел Мадлен на мысль, что рано или поздно все тайное становится явным. А тайным были ее встречи с Фрэнком, о которых, как она считала, никто не подозревал. И все было бы не так уже плохо, если бы Джон Бательер своим предложением руки и сердца не загнал ее в угол. Мадлен хорошо знала, что при других обстоятельствах она бы тут же ему отказала. Однако если бы Мадлен дала ему отставку, в тот самый момент ее мгновенно бы раскрыли, и ей бы пришлось выходить замуж за Джона по настоянию родителей.
«Я должна срочно обо всем поговорить с Фрэнком», — подумала Мадлен, садясь в свой шикарный «кадиллак». Поглощенная своими мыслями, она не заметила, как следом за ней отъехала машина, в которой сидел детектив Марэ.
Глава 17
Пришло время, и на Париж опустилась холодная зима. Крупными белыми хлопьями кружился в воздухе снег, а затем покорно падал на землю. Деревья, окутанные белоснежной пеленой, казалось, намертво застыли. И повсюду стояла тишина.
Смотря из окна своего роскошного офиса, Жак Бужуа мало что видел, так как сейчас его мысли были где-то далеко от всего окружающего.
Вот уже прошла ровно неделя, как детектив Марэ приступил к своей работе. Сегодня он должен был завершить расследование и представить Жаку полный отчет.
Посмотрев на часы, Жак нервно откинулся на спинку кресла. Детектив явно запаздывал. И Жак не мог знать причины, по которой тот не пришел вовремя. Тем не менее, Жак успокаивал себя тем, что движение в это время года становится медленным, а поток машин еле двигается. Жак уже понемногу начал терять терпение, когда секретарша доложила ему о приходе детектива Марэ.
После взаимного приветствия Жак предложил Жану чего-нибудь согревающего: на улице было явно прохладно, но тот отказался, заявив, что во время работы предпочитает не брать в рот спиртного.
- Есть новости, Марэ? — спросил Жак. Это сейчас волновало его больше, чем что-либо.
- Да, — коротко ответил тот и добавил: — Весьма интересные.
- Я вас слушаю.
- Проведя небольшое расследование, я могу точно вам сказать, что ваша дочь не встречается с неким Джоном Бательером, как вы, по крайней мере, утверждаете. Да, за это время я видел мадемуазель Бужуа в компании этого человека. Но думаю, что он служит лишь прикрытием.
- То есть вы хотите сказать, что… — ошеломленно начал говорить Жак, но детектив, мгновенно перебив его, продолжил:
- Да, месье Бужуа, именно это я и хочу сказать. Ваша дочь встречается с человеком по имени Фрэнк Мак-Келлан. Чем я могу это подтвердить? Я неоднократно за эту неделю следовал за нею по пятам. И не раз она ехала по направлению к улице Колизэ, где и живет этот самый Фрэнк. Вообще на этой улице расположены убогие дома, и люди, которые там живут, принадлежат к самым низшим слоям общества. Очевидно, и этот человек тоже.
Все эти слова Жан Марэ произносил с таким заметным презрением в голосе, что Жак поморщился от такой фамильярности. Какие-то минуты тот молчал, будто собирался с мыслями, а затем, вновь посмотрев на Жака, сказал:
- Я также осторожно расспросил соседей о мадемуазель Мадлен и об интересующем вас человеке, и они подтвердили мою догадку относительно вашего предположения, месье Бужуа…
Но Жак, казалось, ничего уже не слышал, оглушенный таким поворотом событий. Невольное раздражение закипело в нем, и он уже не владел собой. Да как она посмела ослушаться? Дать обещание и не сдержать его? Перейти границу дозволенного и опозорить весь их славный род?..
У Жака, конечно же, не было ответов на эти вопросы. Больше всего его сейчас тревожила мысль: «В чем же его ошибка?» Ведь они воспитывали Мадлен в рамках своего мира и никогда не выходили за его пределы. Так что же случилось? Как могла Мадлен так поступить и тем самым пренебречь всем, что имеет?..
Жан Марэ заметил перемену в лице своего клиента, однако не придал этому значения. За долгие годы своей работы он видел разную реакцию людей, которая отражалась на их лицах. Чаще всего это были неожиданность, удивление, а затем ужас и страх. И все эти качества сочетались в одном лице.
- Но и это еще не всё, — смотря на разгневанное лицо Жака, сказал детектив, и тот понял, что все то, что Марэ говорил до этого, еще не самое страшное. — Мне удалось установить жучки в его доме, и благодаря этому я узнал, что на днях они собираются пожениться, а причиной этого является беременность вашей дочери.
- Проклятье! — дико закричал Жак и стукнул кулаком по столу. Затем схватил первый попавшийся под руку предмет, им оказалась хрустальная ваза, и запустил ее в стенку. Кусочки мелкого хрусталя разлетелись повсюду.
- Нет, этого не может быть! — снова и снова, как заклинание, повторял Жак. — Я не могу в это поверить.
- Успокойтесь, месье Бужуа, — спокойно сказал детектив. — Вот, возьмите эту пленку с записью и убедитесь в том, что это правда.
С этими словами детектив передал Жаку пленку, и тот тут же прослушал ее. И по мере того как слова Марэ подтверждались из уст самой Мадлен, Жака все больше и больше охватывал гнев и невозможность примирения с неизбежным.
- Она опозорила семью, эта дрянь! — вымолвил Жак, дослушав пленку, и в изнеможении опустился в кресло, закрыв лицо руками. — Я убью ее собственными руками! Убью!
- Не делайте глупостей, месье Бужуа, — рассудительно сказал детектив. — Что вам даст смерть дочери? Только лишь лишнюю боль, и ничего больше. Есть много способов решить эту проблему, так выбирайте один из них.
- Возможно, вы правы, — немного придя в себя, сказал Жак. — Я полагаю, что мне стоит подумать обо всем произошедшем.
- Вот адрес этого парня и все данные о нем, — сказал Марэ и передал папку с досье Жаку.
- Благодарю вас за оказанную мне услугу. Всего хорошего.
- И вам, месье Бужуа. Если вдруг что-нибудь понадобится, вы знаете, где меня найти.
Проводив детектива, Жак снова вернулся к своему рабочему месту и, сев в глубокое мягкое кресло, задумался. Собственные мысли вновь раздували в нем злобу.
«Что? Что теперь будет? — думал он. — Как могла Мадлен — самая обаятельная девушка Франции, да к тому же единственная богатая наследница рода Бужуа, выйти за рамки своего мира и связаться с подобной челядью? Ведь будущее сулило ей жизнь в ярких красках и образованного мужа из благовоспитанной родовитой семьи. А вместо этого она предпочла тусклый тон в лице простого и необразованного Фрэнка… как его там… Да еще и, в довершение всего, ждет внебрачного ублюдка, который в скором времени должен появиться на свет».
Жак Бужуа, конечно же, понимал, что последнее обстоятельство хуже других повлияет не только на репутацию самой Мадлен, но и на репутацию всей семьи. И поэтому, когда он вошел в двери своего дома и увидел Мадлен, бешенство еще больше овладело им. Но он понимал, что ему надо сдержаться, пока не представится удобный случай. Его поразило то обстоятельство, что Мадлен была необычно спокойна и как ни в чем не бывало подошла к нему и поцеловала.
- Ты неважно выглядишь, папа, — встревоженно сказала Мадлен, взглянув на его разом побледневшее лицо. — Что-то случилось?
- Нет, ничего, — холодно ответил Жак, стараясь не смотреть на Мадлен, и прошел в гостиную. — Где мама?
- Поехала в город, — ответила Мадлен, с удивлением смотря на отца. Странно, но он даже не поцеловал ее, как обычно это делал при встрече.
- Я поднимусь к себе, Мадлен, — все так же холодно сказал Жак, — когда мама придет, дай мне знать. — И, не говоря больше ни слова, он стал подниматься наверх.
Мадлен проводила отца задумчивым взглядом и, последовав было за ним, остановилась в нерешительности. «Может быть, ему стало обо всем известно? — размышляла она над его странным поведением. — Тут Мадлен почувствовала, как от этой мысли у нее пробежал холодок по спине. Тем не менее, она попыталась себя успокоить: — Хотя если бы он что-то знал, то уже разразился бы невероятный скандал, и тогда меня ждало бы самое что ни на есть ужасное».
Мадлен, конечно же, знала, что именно кроется по этим словом — «ужасное», так как Жак и Жанетт не раз давали ей ощутить и понять явный смысл этого слова и того, что кроется за ним. Поэтому, отметив странное поведение отца, Мадлен решила, что пора действовать. Больше не имело смысла скрывать то, что через некоторое время само даст о себе знать. Но сначала она решила поговорить с Фрэнком, и, прихватив с собой сумочку, Мадлен быстро выбежала из дома.
В это время на втором этаже особняка Жак стоял около окна. Он видел, как Мадлен садилась в свою машину. Он прекрасно знал на этот раз, куда она направляется, и считал, что настал подходящий случай, чтобы поймать свою дочь с поличным и разоблачить.
Не медля ни секунды, Жак выскочил из дома и направился следом за Мадлен. Всю дорогу он старался быть незамеченным и ехал очень медленно. Да и Мадлен, поглощенная своими мыслями, не могла заметить отца. Припарковавшись, Мадлен вышла из машины и направилась к какой-то хижине. Жак мгновенно потерял дар речи, взглянув на эти дома. Убогие, обшарпанные, они стояли в ряд один за другим, засыпанные снегом и окольцованные тишиной, походившей на мертвую. Только сейчас, смотря на все это, Жак понял, что упорядоченный мир, в котором жила Мадлен, рухнул, вытесненный иным миром, со своими грубыми законами и иными мерками и ценностями.
«А Жанетт? Что будет с ней, когда она обо всем узнает?.. — невольно подумал Жак, выйдя из машины, и направился туда, где недавно скрылась Мадлен. — Увидит, не дай Бог, эту убогую обстановку, бросающуюся резко в глаза?..»
Поднявшись по небольшим ступенькам, Жак подошел к железной двери. Она была приоткрыта, и оттуда Жак отчетливо услышал голос своей дочери:
- Я боюсь, любимый, — говорила Мадлен и явно плакала. — Мне кажется, что отцу уже стало все известно. Он так холодно и отрешенно разговаривал сегодня со мной.
- Мадлен, милая, ты же знаешь, что если бы твой отец обо всем узнал, то наверняка он бы пришел сюда и попытался свести со мной счеты.
- Что я и сделаю сейчас, — произнес Жак, входя в комнату и, к ужасу ошеломленной Мадлен, достал из внутреннего кармана пистолет.
Глава 18
Вот уже несколько дней Мадлен не находила себе места. То, о чем она смутно догадывалась в последние дни, теперь не вызывало ни малейшего сомнения: у нее будет ребенок… От этой мысли Мадлен невольно бросало в дрожь. И это столь неожиданное известие заставило ее посмотреть на всё совсем иными глазами.
Во-первых, Мадлен окончательно убедилась в том, что в отношении нее у родителей зародилось подозрение. Более того, им стало обо всем известно. Об том говорило многое. Например, недоверие в каждом взгляде и постоянная резкость в словах. Во-вторых, Мадлен оказалась в положении, а этого долго не скроешь. Значит, надо было что-то предпринять. Притом как можно быстрее. Вот так, придя к окончательному выводу, Мадлен села в свой шикарный автомобиль, на котором привыкли ездить представители рода Бужуа, и поехала к Фрэнку. В пути мысли снова одолели ее разум, и она никак не могла сосредоточиться на дороге. До дома Фрэнка оставалось всего несколько кварталов, и весь оставшийся путь Мадлен решила пройти пешком.
Мадлен шла по улице. Миниатюрная, легкая, в ореоле облитых солнцем волос, она была очень хороша. Мужчины оборачивались и смотрели ей вслед. Но Мадлен не замечала ни этих взглядов, ни проносившихся мимо машин, ни газетчиков, громогласно рекламировавших свой товар: «Последние новости! Последние новости!». Для Мадлен последняя новость была горькой. Она хорошо понимала, что родители укажут ей на дверь и отвернутся от нее, едва узнают, что она забеременела вне брака, от презираемого ими мужчины. А хуже всего то, что они никогда не признают ее ребенка своим внуком, наследником старинного рода Бужуа. Это Мадлен знала наверняка. О чем она не преминула сказать Фрэнку, едва только вошла к нему в дом, и, уронив голову ему на грудь, зарыдала громко и безутешно.
- Не надо так убиваться, Мадлен, — ласково гладя ее по голове, сказал Фрэнк. — Прошу тебя, не плачь. Ты же знаешь, что слезы только внесут смятение и ослабят дух.
Фрэнк осторожно приподнял ее лицо и ужаснулся, увидев на нем печать неизгладимых страданий.
- Мы все равно пойдем к твоим родителям и скажем им, что мы любим друг друга и что у нас будет ребенок. Дитя нашей любви. — Все это Фрэнк говорил уверенно, но уверенность звучала лишь в его словах, но не в нем самом. Это понимала и Мадлен.
- Нет, — мотая головой, сквозь слезы сказала она. — Ты сам прекрасно знаешь, что они не только не поймут нас, но и никогда не смирятся с неизбежными обстоятельствами. А хуже всего — не простят.
И когда дверь вдруг с силой неожиданно открылась и в комнату вошел Жак с пистолетом в руке, сомнений у обоих на этот счет больше не осталось. С перекошенным от злобы лицом и ненавидящим взглядом, он сказал, обращаясь к Мадлен:
- Ну, что, не ожидала? Ах, ну да, конечно, ты думаешь, что мы с матерью круглые дураки и, вероятно, не подозреваем о твоей связи с этим выродком. Что ж, теперь все очевидно. На твоем лице это ясно написано. Нам известно все, как и то, что ты успела от этой черни прижить еще одну чернь. Шлюха?
Последние слова больно резанули Мадлен по сердцу, но лицо ее по-прежнему оставалось бесстрастным и натянутым как струна.
- Послушайте, вы… — раздался голос Фрэнка, и Жак резко повернулся в его сторону.
На лице Жака появилась злобная усмешка. Он будто бы ждал, когда раздастся этот ненавистный для него голос. Ждал, чтобы огненным пламенем, бушующим внутри, обжечь противника.
- А ты, мерзкий ублюдок! — все с тем же выражением лица закричал Жак, — как ты посмел своими грязными руками прикоснуться к той, которая до сегодняшнего дня была моей дочерью! Да еще и к тому же сделал ей внебрачного ребенка.
Во время этой гневной тирады Жак продолжал держать Фрэнка под прицелом, и на какое-то мгновение Мадлен показалось, что отец, ослепленный ненавистью, не совладает с собой и нажмет на курок. При мысли об этом Мадлен едва не лишилась чувств.
- Ты играешь с огнем! — истерически крикнула она, встав между ними. — Не надо делать этого.
- Ты говоришь мне «не надо»! — возмущенно крикнул Жак на дочь и дико рассмеялся. — А когда я просил тебя не водиться с подобным сбродом нищих, не общаться с этими отбросами общества, — ты меня послушалась? Нет! Так почему я должен слушать сейчас тебя?
- Да, я живу посреди этого сброда нищих, — твердо сказал Фрэнк, отстраняя Мадлен в сторону, — и общаюсь, как вы позволили себе выразиться, с отбросами общества. Но эти люди намного чище и добрее, чем вы в роскошных домах, где, за редким исключением, живут свиньи.
- Да как ты смеешь говорить мне такое в лицо, грязный оборванец! — Жак кипел от возмущения и едва мог себя сдерживать.
- А как смеете вы оскорблять меня в моем собственном доме? — Фрэнк почувствовал, как кровь закипает в нем, и с силой сжал кулаки. — Может, я и беден, но все же у меня есть достоинство, и я не позволю вам говорить о себе такое.
- А что ты можешь сделать? Что? — с той же ехидной ухмылкой спросил Жак. — Ничего! А знаешь почему? Да потому, что ты рожден для того, чтобы об тебя вытирали ноги. Об тебя и об эту голодрань, с которой ты поддерживаешь отношения. И неужели ты, наследница аристократического рода Бужуа, — Жак повернулся к Мадлен, — готова жить среди этого сброда, да еще и растить детей, которые впоследствии сравняются с людьми, подобными тем, что живут здесь.
- Замолчи! — крикнула Мадлен во всю мощь своих легких и при этом вцепилась в рвущегося навстречу Жаку Фрэнка. — Я больше не хочу тебя слушать.
- Нет, вот теперь ты меня выслушаешь, — решительно сказал Жак. — Я скажу всё, и никто меня не остановит. Ни ты, ни, тем более, этот голодранец.
- Я просил вас выбирать выражения, месье! — крикнул Фрэнк. — Вы все-таки находитесь в моем доме.
- Этот вертеп ты называешь домом? — сказал Жак и сделал жест рукой вокруг. — Все это убогое зрелище ты предлагаешь той, которая на протяжении всей жизни купалась в роскоши. И тебя ничуть не трогает, что и твой выродок тоже будет созерцать эти потертые стены.
- Нет, меня это ничуть не трогает, — спокойно сказал Фрэнк. — Более того, я горжусь, что хоть что-то, пусть даже самое малое, могу дать Мадлен и своему ребенку. Конечно, здесь нет той роскоши, о которой вы говорите. Единственное сокровище — это наша любовь…
- Но здесь все говорит о недолговечности вашей любви, — перебил Жак Фрэнка. — Вас слишком многое разделяет. Разница в социальном положении, воспитании, в отношении к жизни. Мадлен, — Жак обернулся непосредственно к дочери, — ты же пришла сюда, не задумываясь, не ставя никаких условий, не осознавая того, что теряешь, связав свою жизнь с бедняком.
- Нет, папа, — возразила Мадлен. — Мне не надо было ни о чем думать, потому что я уверена в своих чувствах и чувствах Фрэнка. Я хорошо осознаю, что никогда не вернусь в свой дом, в свою прошлую судьбу — обеспеченной девушки, аристократки. Поймите, наконец, что я хочу жить простой жизнью и довольствоваться немногим.
- Но когда-нибудь тебе все-таки надоест подобие этой никчемной жизни, — раздался голос сзади, и, обернувшись, все увидели входящую в комнату Жанетт Бужуа, — и тебе захочется вернуться к прежней жизни, но обратной дороги ты уже не найдешь. Никогда. Запомни это.
Мадлен была попросту шокирована приходом матери. Хотя она полагала, что, как и отцу, ей все уже известно. Холодок пробежал по спине Мадлен, когда Жанетт с ненавистью взглянула ей в глаза. Потом, подойдя поближе, Жанетт тихо, но внятно сказала:
- Ты опозорила семью, и отныне мы отрекаемся от тебя и от твоего недоноска, которого ты ждешь.
- Что ж, Бог вам судья. — Мадлен душили слезы, но она нашла в себе силы договорить: — Раз так, то и я больше не нуждаюсь в вас.
- Бессовестная дрянь! — Жанетт больше не могла сдерживаться и дала дочери звонкую пощечину. — Неблагодарная! — Из глаз обессиленной Мадлен полились крупные слезы. Щека горела огнем, а сердце разрывалось от незаслуженной обиды.
Фрэнк, увидев Мадлен в таком состоянии, принялся успокаивать ее, но это обстоятельство еще больше разожгло пыл Жанетт. Она начала кричать, что дочь — развратница, опозорившая семью и запятнавшая честь благородного имени, при этом Жанетт швыряла все, что попадалось ей под руки: книжки, тарелки и другие многочисленные предметы летели по всей комнате и с треском ударялись об пол.
Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы Жак не попытался успокоить жену, вывести ее из этого истерического состояния. Но не тут-то было. С яростью разъяренной тигрицы, которую задели за живое, она уже не могла остановиться.
Жанетт происходила из очень знатной и богатой семьи, где превыше всего ценили честь и достоинство. Выросшая в таких условиях, Жанетт строго внедряла Мадлен эти железные правила. И сейчас она была крайне раздосадована тем, что дочь пренебрегла этими правилами, тем самым нарушив существующие общественные порядки, и вдобавок ко всему смешала весь их славный род с простолюдинами! Этого же, конечно, гордая аристократка Жанетт Бужуа допустить не могла. Разумом она понимала, что это всего лишь реальная борьба с неизбежным, а вот сердцем… Сердце ее сжималось от дикой боли, едва ей удалось представить Мадлен презираемой и отвергнутой обществом, посреди этой лачуги, с внебрачным ребенком на руках, да еще и с нищим оборванцем на шее, как тут же перед глазами поплыли фиолетовые круги и она начала падать во тьму, которой, казалось, не было конца.
Жак моментально подскочил к жене и попытался привести ее в чувство, но обморок оказался слишком глубоким. На миг перед ним промелькнуло побледневшее лицо Фрэнка, затем он услышал крик Мадлен, подскочившей к Жанетт, а позже вой сирен «скорой помощи».
Через двадцать минут санитары выносили на носилках бесчувственную Жанетт. Бригада медиков тут же приступила к работе. Ординатор быстро измерил давление, проверяя пульс и наблюдая за дыханием.
Жак одним прыжком запрыгнул в машину и хотел закрыть дверь, но подбежавшая Мадлен остановила его.
- Папа! — закричала она, плача, — я тоже поеду в больницу.
- Не смей даже близко подходить к нам, — был ответ. — Уйди прочь.
С этими словами он сделал знак шоферу «скорой», и машина тронулась, завывая сиреной, помчалась по улицам…
Ночь, казавшаяся, бесконечной, тем не менее, подходила к концу, и Мадлен вдруг стало страшно от того, что наступит новый день, а с ним и новые неприятности, которых нельзя ни предугадать, не предотвратить. До самого рассвета Мадлен твердила только одно: «Я должна что-то предпринять». Но ситуация, как ни крути, казалась безнадежной и безвыходной.
Мадлен снова и снова вспоминала вчерашний день, вплотную наполненный бедами, переживаниями и опасениями за жизнь самого родного человека на земле, без которого жизнь не имеет никакого смысла. Мама! Мадлен казалось, что часть ее души находится в таком же бессознательном состоянии, в котором находилась сейчас Жанетт. Она не знала, в каком сейчас состоянии находится ее мать, потому что все попытки узнать это оказались безрезультатными. Отныне все двери захлопнулись перед Мадлен. И даже дом, который до недавнего времени был ее домом, отныне навсегда закрылся для нее и остался лишь в воспоминаниях.
И Мадлен было нестерпимо больно, когда вечером она пришла туда, чтобы поговорить с отцом о маме или хоть что-то узнать о том, как она себя чувствует. Охранник преградил ей дорогу со словами:
- У меня приказ вашего отца не впускать вас в дом, мадемуазель, — сухо сказал он.
- Но я прошу вас, пожалуйста, — взмолилась Мадлен, — я хочу узнать, что с мамой.
- Сожалею, но я ничем не могу помочь. — Он повернулся и пошел в глубь двора.
После этих слов Мадлен вся сникла и, прислонившись к холодной решетке, начала сползать вниз. Ее тело сотрясали рыдания. Отец даже не захотел выслушать ее, но почему?.. За что он наказывает ее, Мадлен, неизвестностью? За то, что она полюбила человека из простой среды? Но ведь это не говорит о том, что она разлюбила своих родителей. Нет! Но, вероятно, что ее не так поняли, да и нет надежды, что когда-то поймут. Обида, страх и сильная боль — все смешалось воедино, в нескончаемом потоке несчастья.
Глава 19
Все в этом помещении было белоснежным: стены, потолок, простыни, халаты. Вокруг царила атмосфера безумной активности, сновали толпы людей, одетых в белое, которые двигались в таком же ритме. И весь этот цвет повсюду вызывал у Мадлен головокружение.
Идя по длинному коридору, Мадлен в который раз попыталась понять, что же все-таки произошло. А только лишь то, что она полюбила человека не своего круга и теперь платит за это слишком высокую цену. Ее разум отказывался принимать ту жестокую истину, наказание, которое вынесли для нее дорогие ее сердцу люди, лишившие Мадлен любви, поддержки и родного дома. Все, буквально все косточки тела были наполнены обидой и болью. Обида выплескивалась наружу со словами, а боль — боль жгла изнутри. Каждый шаг давался ей с трудом. И чтобы не упасть, Мадлен остановилась, облокотившись о стену.
- Вам плохо, мадемуазель? — услышала Мадлен заботливый голос и подняла голову.
Перед нею стояла женщина средних лет в белом накрахмаленном халате.
- Все хорошо, — слабо улыбнулась Мадлен. — Скажите, пожалуйста, в какой палате лежит Жанетт Бужуа?
- В двадцать пятой, — вежливо ответила медсестра и с беспокойством добавила: — С вами действительно всё в порядке?
- Да, все хорошо, — ответила Мадлен. — Огромное спасибо.
Пройдя через весь длинный коридор, Мадлен остановилась возле двадцать пятой палаты. Сердце ее болезненно сжалось, когда она представила, что ждет ее за этой закрытой дверью. Набрав в легкие побольше воздуха, Мадлен взялась за ручку двери и, открыв ее, тихо вошла в палату.
Жанетт лежала на высокой кровати, опутанная многочисленными проводками. Она по-прежнему находилась в шоковом состоянии, и ее лицо было таким же белым, как лед, на котором она лежала. Вся она теперь носила печать какой-то удивительной отрешенности, безличности, анонимности.
Мадлен осторожно, чтобы не потревожить мать, подошла к кровати и тихо дотронулась до ее лица.
- Мама, — упавшим голосом позвала Мадлен. — Ты слышишь меня, мама?
Но ответом ей была лишь тишина, витавшая здесь и наполняющая собой все это безмолвное пространство.
- Как ты посмела сюда прийти? — услышала Мадлен грозный голос за спиной. — Убирайся отсюда.
Обернувшись, она увидела отца с перекошенным от злобы лицом, стоящего в дверях палаты.
- Папа, не надо со мной так, — взмолилась Мадлен. — Я пришла узнать, как мама.
- Ах, значит, тебя интересует ее здоровье? — с сарказмом сказал Жак, входя в палату. — А не твое ли безумное поведение привело ее в эти стены? Не ты ли явилась виною этому? И после этого у тебя хватает наглости сюда приходить? — Жак кипел от возмущения, но каждое слово выговаривал твердо.
- Ты слишком жесток со мною, папа, — заплакала Мадлен. — Я ничего не сделала плохого…
- Вот именно, что сделала, перебил ее Жак. — И не смей называть меня отцом. Запомни: у меня нет дочери.
- Что здесь за шум? — влетевшая в палату медсестра остановилась, смотря то на Мадлен, то на Жака. — Разве вы не знаете, что больной нужен абсолютный покой? Извините, но я буду вынуждена попросить вас удалиться.
Повернувшись, Жак со словами извинения распахнул дверь палаты и вышел. За ним последовала Мадлен, кинув быстрый взгляд на мать.
- Ты должна немедленно покинуть больницу, — решительно сказал Жак, обращаясь к Мадлен, после того как они вышли в коридор. — Навсегда уйти не только отсюда, но и из нашей жизни тоже. Для нас ты умерла.
Эти слова прозвучали для Мадлен как приговор. Она посмотрела вслед удаляющемуся отцу, потом перевела взгляд на закрытую дверь и почувствовала, как крупные слезы катятся у нее из глаз. Ужас, вызванный словами отца, парализовал ее, и она не могла сдвинуться с места, а в голове эхом гулко звучало: «Неужели это происходит со мной?.. Неужели? Неужели?..»
Прошло три месяца, но за это время в благородном семействе Бужуа почти ничего не изменилось. Жанетт выписали из больницы, однако она по-прежнему находилась в тяжелом состоянии и все еще оставалась под наблюдением врачей. После того случая, который произошел в квартире Фрэнка, Жанетт больше не видела Мадлен, да и не хотела снова лицезреть тот позор, который нельзя ни смыть, ни стереть.
Жак тоже старался не думать о дочери. А если даже и вспоминал ее, то старался не говорить об этом жене, чтобы не беспокоить ее понапрасну. Однако по его осунувшемуся лицу Жанетт видела, что он явно переживал случившееся, но всеми силами старался скрыть это. Теперь Жак больше времени проводил дома в мирных беседах с Жанетт. Но это мирное существование продлилось совсем не долго…
Роковые события последних месяцев не прошли бесследно и для самой Мадлен, более того, они оказали на нее сильное воздействие, и здоровье ее резко ухудшилось. Хотя позади уже остались первые тяжелые месяцы беременности и тело освоилось с новым для себя качеством, сердце Мадлен, как и в первые дни после разрыва с родителями, не знало покоя, тосковало и болело от незаслуженной обиды. По ночам ей не спалось от диких головных болей, вызванных различными воспоминаниями, а если Мадлен и удавалось забыться, то ей снился кошмар и она с криком просыпалась.
Теперь Мадлен часто видела во сне свой дом, себя маленькой девочкой, играющей на огромной зеленой лужайке, а рядом маму, которая нежно говорит ей: «Моя дорогая, ты всё для нас. Самый главный человек на свете — это ты, Мадлен…». И тут же совсем другая мама — с отчужденным взглядом, отстраненно говорит ей: «Ты опозорила семью и не достойна прощения. Отныне у нас больше нет дочери…». Холодный пот струями стекал с лица Мадлен, когда она вставала с постели, не желая больше длить этот кошмар. Реальность, к сожалению, была не менее трагичной, чем сон.
Так продолжалось изо дня в день. Видя критическое состояние Мадлен, Фрэнк понимал, что так больше жизнь длиться не может. С каждым разом Мадлен становилось все хуже, она осунулась, побледнела, почти ничего не ела, и это все, конечно же, сказывалось на ребенке.
Несмотря на раннее утро, Фрэнк отправился в дом Бужуа, чтобы положить этому конец и тем самым вырваться из этого порочного во всех отношениях бесконечного круга. Дворецкий с каким-то странным удивлением отреагировал на его приход, но, тем не менее, впустил его в дом и пошел докладывать хозяину. И уже через несколько минут Фрэнк услышал гневный голос Жака Бужуа:
- Как ты посмел переступить порог моего дома? — Он стоял на лестнице с перекошенным от злобы лицом.
- Я пришел поговорить с вами, спокойно сказал Фрэнк, не обращая внимания на манеру общения Жака.
- Нам с тобой не о чем говорить, — снова прогремел Жак, спускаясь с лестницы. — Я все сказал, и мне нечего добавить. Так что убирайся отсюда, исчадье ада.
- Нет, я не уйду, пока мы не поговорим, — решительно сказал Фрэнк. — Так что нам лучше присесть. Разговор будет долгим.
- Да как ты смеешь указывать мне, ничтожество! — Жак кипел от гнева и был поражен наглостью своего противника.
- Как вы уже наверняка догадались, речь пойдет о вашей дочери Мадлен, — начал говорить Фрэнк, но почувствовал, что кровь уже закипела в нем.
- О ней я не хочу ничего слышать, — быстро, но твердо сказал Жак. — Она разбила сердце матери, опозорила семью.
- Но от этого она не перестала быть вашей дочерью, — возразил Фрэнк. — Все, что она сделала, так это полюбила человека из простого народа, и вы не смогли смириться с этим.
- Да, не смогли, — сделав жест рукой, сказал Жак. — Но тебе этого не понять, потому что ты человек с окраины, живущий по законам своего мира, к которому Мадлен никогда не принадлежала. Но она, увы, пренебрегла всем ради того, чтобы жить с таким ублюдком, как ты, и растить этого выродка, который вскоре появится на свет.
Эти слова были последней каплей, взорвавшей терпение Фрэнка. Со всего размаха он, развернувшись, ударил Жака в челюсть, а тот, не удержавшись на ногах, упал на стоящий рядом стеклянный столик. Осколки мелкого стекла разлетелись по всей гостиной.
— Никогда, слышишь, — крикнул Фрэнк, схватив Жака за лацканы пиджака, — никогда больше не смей оскорблять меня и мою семью. Запомни, что ублюдок ты сам и навсегда им останешься.
С этими словами Фрэнк отпустил Жака и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Теперь он отчетливо понимал, что не стоило приходить в дом Бужуа и просить, чтобы упорный и гордый Жак проявил великодушие по отношению к собственной дочери.
Жак, конечно же, был раздосадован таким поворотом событий и в душе поклялся отомстить ненавистному противнику. Щеки его пылали гневом, а разбитое лицо кровоточило. Медленно встав с пола, он сел на диван.
- Дорогой, что случилось? — испуганно крикнула Жанетт, спустившись по лестнице и кинувшись к мужу. — Что с тобой?
- Всё в порядке, дорогая, — слабо улыбнувшись, ответил Жак. — Почему ты встала? Тебе надо лежать.
- Я услышала крики и подумала… О, Боже, у тебя на лице кровь, — ужаснулась Жанетт. — Скажи, что же все-таки произошло?
- То, что и должно было произойти, — сказал Жак, отстраняя Жанетт, и направился в кабинет. — Я отправлю эту чернь на тот свет. Собственноручно.
После этих слов он громко хлопнул дверью и закрылся на ключ.
Глава 20
Конечно же, бурные события, происходившие в семье Бужуа, не могли остановить бег времени. Оно неумолимо шло вперед, и не только для семьи Бужуа, но и для всех жителей планеты. Прошлое переходило в ногу со временем в будущее. И снова время напомнило жителям Парижа о приближении Рождества, и парижане, уставшие от обилия повседневных забот и проблем, с удовольствием окунулись в суматоху этого праздника, сбиваясь с ног и покупая все необходимые подарки для своих друзей и близких. Когда же Рождество наступило, все могли спокойно вздохнуть с облегчением, так как предпраздничные хлопоты остались позади и можно было спокойно наслаждаться праздником, который предвещал в этом году немало интересного.
Фрэнк и Мадлен решили провести праздник дома. Это было их первое совместное Рождество, и поэтому для них было важно, чтобы оно прошло в спокойной домашней обстановке. Накануне Фрэнк принес домой маленькую елочку и они, поставив ее на столик, украсили гирляндами. Получилось очень красиво. Под елкой уже лежали заранее приготовленные подарки. Первой открыла свой подарок Мадлен. В маленькой изящной коробочке оказалась красивая брошь.
- Фрэнк, какая прелесть! — глаза Мадлен сверкнули восхищением. — Дорогой мой, спасибо!
- Эта брошь — семейная реликвия Мак-Келланов, — прикалывая к платью Мадлен переливающуюся драгоценность, сказал Фрэнк. — Моя бабушка передала ее моей матери, когда та едва достигла совершеннолетия. Все это время мама хранила ее у себя, а перед смертью отдала мне, чтобы я подарил ее той девушке, которую полюблю.
Грустно улыбнувшись, Мадлен поцеловала Фрэнка и крепко обняла. Она знала, как дорога ему память о прошлом.
- И я счастлив, что эту брошь будет носить обожаемая мною женщина, — с нежностью сказал Фрэнк и протянул руку за своим подарком.
То, что он увидел, поразило его. На темно-синем бархате красовался массивный перстень, усыпанный мелкими осколками бриллиантов. От изумления Фрэнк перевел взгляд на Мадлен, которая, улыбаясь, наблюдала за его реакцией.
- — Мадлен, милая, неужели это мне? — ошеломленно спросил Фрэнк, — я не стою таких подарков.
- Ты стоишь гораздо большего, дорогой, — ответила Мадлен и погладила его по лицу. — Прими этот перстень в знак моей бесценной любви. Пусть он всегда напоминает тебе обо мне.
С этими словами Мадлен взяла перстень, который заиграл блеском в лучах света, и надела его на безымянный палец Фрэнка.
- Любимая моя, спасибо, — произнес польщенный Фрэнк, обнимая Мадлен. — Я принимаю его и буду носить с благодарностью и любовью. Ну, а теперь не пора ли нам выпить шампанского?
Взяв из ведерка уже охлажденное шампанское, он наполнил им высокие бокалы.
- За Рождество, — сказал Фрэнк, подняв свой бокал. — За самое счастливое Рождество в моей жизни.
- За Рождество, — улыбнувшись, сказала Мадлен, тряхнув своими белокурыми локонами.
Раздался мелодичный звон хрусталя, который наполнил всю комнату перезвоном. Шампанское заискрилось в свете луны и наступившего Рождества.
Рождественская ночь между тем продолжалась. Общий праздник объединял весельем многих. Повсюду слышались смех, разговоры, звон бокалов. Только в доме Бужуа было тихо и ничто не нарушало, да и, казалось, не могло нарушить эту тишину.
Жанетт Бужуа снова спустилась вниз, в надежде поговорить с мужем. Вокруг было темно, лишь отблеск луны освещал ей путь. К удивлению Жанетт, дверь кабинета открылась, едва она взялась за ручку.
- Дорогой, ты здесь? — позвала Жанетт мужа, входя в кабинет. И вздрогнула. Но не оттого, что комнату неожиданно озарило ярким светом, а из-за того, что перед ней стоял Жак с холодно-отчужденным взглядом и пистолетом в руке.
- Жак, — что ты задумал? — тревожно спросила Жанетт и кинулась к мужу. — Зачем тебе пистолет?
Несколько мгновений Жак молчал, но потом, будто опомнившись, яростно сказал:
- Чтобы отомстить. Отомстить этому голодранцу, унизившему весь наш славный род.
После этого он решительно направился к двери, пройдя мимо ошеломленной и сбитой с толку его действиями Жанетт.
Улицы. Бесконечно красивые улицы Парижа были повсюду освещены праздничными огнями: свечами, факелами, фейерверками.
Фрэнк задумчиво стоял у окна и наблюдал за крупными снежными хлопьями, которые сыпались отовсюду и величественно ложились на землю.
Казалось, что он вовсе не был зачарован этой белоснежной пеленой, открывшейся перед его взором. Тяжело вздохнув, Фрэнк перевел свой взгляд на Мадлен, которая сладко спала, убаюканная снегопадом. Сейчас, в объятиях сна, она показалась Фрэнку особенно красивой. Чуть откинутая вбок голова с разметавшимися по лицу и подушке белокурыми локонами. Ее фигура была великолепно сложена, несмотря на большой округлившийся живот, который заметно выдавал ее беременность. Но даже в столь интересном положении Мадлен была для Фрэнка чуть ли не идеальным воплощением женской красоты. Боже! Как он любил ее! Такую обаятельную, хрупкую, нежную, ни с кем не сравнимую женщину. Он знал, что убьет всякого, кто обидит ее или каким-либо другим образом посмеет причинить боль. Да и сам Фрэнк без колебаний готов был отдать за Мадлен свою жизнь…
Нервно сглотнув, он сжал в руке вдвое сложенную записку, от которой исходил гнев могущественного и властного Жака Бужуа. После той роковой встречи в доме Бужуа, когда Фрэнк, не совладав с собой, ударил Жака, минуло уже две недели. Однако Фрэнку было хорошо известно, что Жак не тот человек, который умеет прощать обиды. Он обязательно захочет взять реванш и отомстить за поруганную честь. И эта записка, присланная накануне Рождества, была тому подтверждением. Фрэнк это прекрасно знал и был заранее готов к этому. Посмотрев на часы, он понял, что пора идти. Подойдя к Мадлен, он нежно поцеловал ее и, осторожно прикрыв сбившимся одеялом, вышел…
Мадлен проснулась от того, что ее мирный сон обратился кошмаром, и она с криком вскочила. Ей снилось огромное серое здание, внутри которого находился Фрэнк и несколько вооруженных лиц, одно из которых: деликатное, с уже заметными морщинами, — показалось ей знакомым. Держа Фрэнка под прицелом, неизвестные привязали его, и один из них, которого Мадлен различала, начал говорить Фрэнку что-то странное и непонятное. Было ясно, что он намеревается убить Фрэнка, и хуже всего то, что никто не сможет ему помочь, даже Мадлен, которая в это время мечется по лабиринту, словно птица в клетке, ища выход. Но неожиданно раздается выстрел и одновременно душераздирающий крик Мадлен…
Когда девушка проснулась, она поняла, что это был всего лишь сон. Однако какое-то тревожное ощущение сковало ей сердце и усилилось еще больше, кода Мадлен, обойдя всю квартиру, не обнаружила Фрэнка дома. Но тут ее взгляд упал на лежащую записку, видимо, забытую Фрэнком перед уходом. Прочитав ее, Мадлен побледнела и быстро начала одеваться…
Фрэнк стоял перед огромным серым зданием, похожим не то на завод, не то на какой-то заброшенный склад. Железная дверь казалась плотно закрытой, но едва Фрэнк толкнул ее, как она медленно, с громким скрипом открылась и перед его взором предстала сплошная темнота, которая заполняла собой все внутреннее пространство. Однако, присмотревшись, Фрэнк увидел вдали тусклый свет и, вытащив из внутреннего кармана пистолет, он, осторожно ступая, вошел, но, сделав несколько шагов, резко остановился, услышав стук закрываемой двери.
Несколько мгновений Фрэнк стоял, не двигаясь, держа под прицелом темноту, но неожиданно помещение озарилось ярким светом, и тотчас перед Фрэнком предстало ненавистное, перекошенное от злобы лицо Жака Бужуа.
- Вы умеете запугивать, — с усмешкой сказал Фрэнк, — однако вы не учли одного — я не из пугливых.
Слова Фрэнка вызвали у Жака жуткий смех, и он долго не мог остановиться.
- Ты просто строишь из себя героя, — сказал Жак, все еще смеясь, — но герои рано или поздно тоже умирают.
- Не припомню, чтобы я собирался умирать, — сказал Фрэнк спокойно. И добавил: — Вы слишком самоуверенны, месье Бужуа.
- А ты слишком самонадеян, — парировал Жак, — если думаешь, что с помощью Мадлен выйдешь в запретный для тебя мир…
- Стены которого сложены из законов лицемерия, лжи и запретов, — намеренно перебил Жака Фрэнк, смотря ему прямо в глаза. — А потолки выложены предрассудками и страхом. И все это украшено бриллиантами.
- Это полный абсурд, — возмущенно возразил месье Бужуа. — Хотя даже если считаешь, что это так, то почему ты и тебе подобные используют все средства для того, чтобы выйти в самую середину элиты общества?
- Боюсь, что вы ошибаетесь, — покачал головой Фрэнк. — Я и не пытался этого делать. Все, что мне нужно, — это Мадлен.
- А в придачу, конечно же, огромное состояние Бужуа, которое исчисляется не только миллионами, но и самыми разными фамильными драгоценностями, а также наше громкое имя и престиж в обществе. Вот что тебе нужно. Но только не сама Мадлен, имя которой ты, жалкое отродье, опорочил и тем самым навсегда поставил пятно на весь наш славный род.
Все эти слова Жак говорил медленно, но со злостью. Гнев закипал в нем, но он тут же успокаивался, потому что знал, что обязательно добьет своего врага.
- Конечно же, тебе абсолютно все равно, потому что тебе нечего терять, — продолжал Жак все в том же тоне. — Ты — ничто, откуда тебе знать, как все это выглядит на самом деле.
- Думаю, вы недооцениваете меня, — сказал Фрэнк, после того как выслушал гневную тираду Жака, — да и свою дочь тоже. Вероятно, вы не можете понять, что ей не нужно ваше огромное состояние с различными фамильными безделушками, имя, о котором вы так печетесь, и, наконец, вся эта совершенно никчемная и бессмысленная жизнь.
- Это потому, что ты сбил ее с пути, когда вторгся в нашу семью, установив для Мадлен те законы, по которым она никогда не жила. Да к тому же посмел заявиться ко мне в дом и поднять на меня свою грязную руку, ничтожество. За это и за многое другое ты заплатишь своей жизнью.
Фрэнк хотел что-то сказать, но не успел, потому что в комнате неожиданно погас свет и его со всех сторон обступила темнота, которая ясно давала понять, что опасности не миновать. Мак-Келлан стоял не двигаясь, но вдруг услышал, как кто-то, неизвестно с какой стороны, быстрым шагом приближается к нему. Фрэнк быстро достал пистолет и начал стрелять во все стороны. И по мере того как раздавались выстрелы, он слышал крики и грохот от падения тел на землю.
Неизвестно сколько бы это продолжалось, если бы сильный удар по голове чем-то тяжелым не заставил Фрэнка потерять сознание и упасть навзничь…
Фрэнк не знал точно, сколько времени он был без сознания, но, когда очнулся, почувствовал невероятную боль в голове и сочившуюся кровь, которая заливала ему все лицо. Он открыл глаза и в тусклом свете увидел стоящие над ним малоприятные угрюмые физиономии, которые грязно ругались и били его ногами, отчего боль становилась еще более невыносимой.
Однако среди всех лиц Фрэнку все же удалось рассмотреть знакомое надменное лицо Жака Бужуа. Не говоря ни слова, он подошел к Мак-Келлану и, наставив на него пистолет, посмотрел на Фрэнка. Взгляд его излучал ненависть. Потом он с силой и злостью придавил ногой грудь Фрэнка, отчего тот громко вскрикнул. И этот крик вызвал у Жака истерический смех, но потом, будто опомнившись, он сказал:
- Я надеюсь, ты убедился в правоте моих слов, ублюдок? Сейчас ты сдохнешь. Сдохнешь, как паршивая собака, в этом Богом забытом месте…
Сзади что-то скрипнуло, и было слышно, как кто-то тихо вошел. Жак насторожился, но, услышав голос Мадлен, зовущий Фрэнка, резко повернулся к нему и сказал:
- Это тебе за то, что ты разбил и уничтожил мою семью. — После чего он несколько раз выстрелил и скрылся.
Услышав выстрелы, Мадлен поняла, что случилось то, чего она больше всего боялась. Страшная догадка пронзила ее мозг. Кошмар обратился в реальность. Мадлен кинулась бежать туда, откуда слышны были выстрелы. Она бежала сейчас, как бежала во сне, — вслепую, неизвестно куда, подгоняемая безымянным страхами. Сердце ее бешено колотилось и едва не выпрыгнуло из груди, когда она увидела перед собой несколько окровавленных тел, среди которых был Фрэнк. Она с криком кинулась к нему и, тяжело дыша, опустилась на колени, зарыдала.
- Фрэнк! Боже мой! Не умирай, любимый мой, я так тебя люблю. — Слезы заливали лицо Мадлен, взгляд ее терял с каждой минутой уверенность. Казалось, что еще минута, и она не выдержит такого напряжения. — Прошу тебя, не умирай, ты так нужен мне и нашему ребенку.
Фрэнк чуть приоткрыл глаза, и легкое подобие улыбки мелькнуло на его лице. Словно удостоверившись, что это на самом деле Мадлен, он тихо произнес:
- Мадлен, я… тебя... люблю… любил… всегда…
- Я тоже, милый, — она гладила его лицо, волосы, руки. — Все будет хорошо, только не умирай.
- Мадлен… ребенок… — с трудом выговорил Фрэнк и попытался дотронуться пальцами до ее склоненной головы, но рука его безжизненно упала, веки закрылись, и голова откинулась назад.
- Нет, Фрэнк! Нет! — закричала Мадлен и потеряла сознание.
Глава 21
Прошло двадцать лет.
По дорожке, усыпанной цветами, шла молодая девушка. Выразительные черты ее лица, живой взгляд, очаровательная улыбка и длинные светлые волосы напоминали о Мадлен Бужуа.
Красивая, обаятельная, да к тому же богатая Мерилин (так звали девушку) была центром всеобщего внимания и в свои восемнадцать лет имела грандиозный успех не только среди молодых людей, но и среди старшего поколения. Несомненно, Мерилин безмерно гордилась собой и своим аристократическим происхождением, которое тянулось от длинной цепи высокого и прекрасного рода. Как и все выдающиеся люди голубых кровей, она была немного капризна и высокомерна; но это придавало ей еще больше очарования.
Грациозной походкой Мерилин подошла к красивым резным дверям богатого особняка и вошла туда. В холле ее встретил дворецкий, который не замедлил спросить:
- Вам что-нибудь угодно, мадемуазель?
- Нет, мне ничего не нужно. Спасибо, — вежливо ответила Мерилин и, улыбнувшись, добавила: — Вы можете идти.
- С вашего позволения, — наклонив голову, сказал дворецкий и удалился.
Девушка, проводив его задумчивым взглядом, направилась через весь длинный коридор к кабинету.
- Мама! — крикнула Мерилин, входя в комнату, и подошла к высокому креслу, в котором сидела красивая женщина. Ее глаза излучали грусть, а печаль будто бы затаилась на лице. — Мама! — снова крикнула Мерилин, и глаза ее загорелись. — Ты опять сидишь здесь одна и грустишь. Ну, что с тобой?
С трудом оторвавшись от своих мыслей, Мадлен (а это была именно она) перевела взгляд на девушку и через силу улыбнулась.
- Все хорошо, родная, — ласково сказала она, погладив дочь по щеке. — У тебя нет причин для беспокойства.
- Как это нет, мама? — возмутилась Мерилин. — Есть, и довольно веские. Ведь ты целыми днями сидишь здесь взаперти и никуда не выходишь.
- У меня просто нет настроения, — ушла от ответа Мадлен.
- Но это продолжается изо дня в день, — не отставала Мерилин. — Тебя что-то тревожит. Но что, мама?
- Ничего, Мерилин, — сказала Мадлен, пряча глаза, — тебе показалось.
- И папе тоже? — тихо спросила Мерилин. — Ты, наверное, не замечаешь того, что он очень переживает, видя твое состояние. Ведь папа тебя очень любит, мама, и хочет, чтобы ты почаще куда-нибудь выходила, а не сидела в этом душном кабинете.
Мадлен молчала и смотрела куда-то вдаль, но Мерилин показалось, что она просто ничего перед собой не видела.
- Мама, — снова обратилась к ней дочь после надолго затянувшейся тишины. — Пойдем погуляем. Сегодня прекрасная погода, и свежий воздух тебе будет полезен.
- Не сейчас, Мерилин, — через силу сказала Мадлен, и из глаз ее потекли крупные слезы. — Оставь меня одну, пожалуйста.
- Хорошо, — тихо сказала та и, поцеловав мать, так же тихо вышла из комнаты.
Мадлен даже не увидела, как уходила Мерилин, потому что снова погрузилась в воспоминания. Перед ее мысленным взором, будто кадры фильма, вновь возникали картины прошлого. Все еще не забытого и не оставлявшего ее все эти годы…
Сцена, разыгравшаяся в том сыром и холодном помещении, снова всплыла в памяти Мадлен. По сей день в ее голове звучали громкие выстрелы, крики, мелькали окровавленные тела, среди которых лежал умирающий Фрэнк. Мадлен и сейчас помнила каждое слово, сказанное им. Видела его глаза, которые когда-то излучали нежность, а теперь заметно потухали в свете тусклой лампочки. А собственный душераздирающий крик после кончины Фрэнка еще долго звучал в ее воспоминаниях.
Конечно же, уход из жизни любимого человека оставил глубокий след в душе Мадлен. Открывшаяся рана с годами не заживала, а наоборот, еще больше кровоточила. Изо дня в день просиживая часами в своем кабинете, Мадлен изводила себя событиями двадцатилетней давности, потому что не могла, да и не хотела найти в себе силы обо всем забыть и постараться обрести вкус к жизни. Память о прошлом не только не забывалась, а, напротив, еще больше укреплялась и пускала в ход свои болезненные корни, которые пробуждали в ней воспоминания. Как на ладони Мадлен видела, что после того как Фрэнк умер, она потеряла сознание и долго не могла прийти в себя. А когда через некоторое время очнулась, то не сразу поняла, где он находится.
Ее окружали какие-то белые стены, доносившиеся откуда-то непонятные звуки, голоса незнакомых ей людей. Понемногу сознание все же возвращалось к ней, а вместе с ним ощущение беспокойства, которое охватывало ее все больше и больше.
Мадлен поняла, что находится в больнице, слышит гудение мониторов и аппаратуры жизнеобеспечения. Над ней склонились два человека в белых халатах, наверное, врачи, им она, видя их в какой-то серебристо-серой мути, попыталась что-то сказать, но не смогла, так как почувствовала тупую боль в низу живота. Боль толчками распространялась по ее телу. Неожиданно до нее донесся голос одного из врачей:
- Боюсь, мы ничем не смогли бы помочь ее ребенку, — с сожалением сказал врач. — Он родился мертвым.
Услышав эти слова, Мадлен тихо застонала и прикрыла глаза, из которых хлынули беспомощные слезы. Последнее то, что оставалось у нее от Фрэнка, — это ребенок, и тот был потерян для нее навеки. Всё. Единственная ниточка прошлого оборвалась. Значит, не имело смысла жить дальше и продолжать борьбу. За кого? За что? Никому, даже ей это было уже не нужно. Не нужно.
Тем не менее, время проходило, и Мадлен постепенно оправлялась от перенесенной ею во время родов тяжелой операции. Однако ее душевное состояние по-прежнему оставалось критическим. Ее разум ослабел, а воображение представляло одну и ту же картину: убитый Фрэнк посреди окровавленных тел, умершее дитя и закованная в цепи под влиянием нестерпимой боли от всего случившегося она сама.
Лишь иногда приходя в сознание, Мадлен видела над собой чье-то склоненное лицо. Это был мужчина с явно привлекательной внешностью. Его отличали светло-каштановые волосы и выразительные карие глаза. Он все время ласково гладил ее по голове, целовал, ставил на столик возле ее кровати всегда свежие цветы и вообще проявлял всяческую заботу о ней. Однако, преследуемая постоянным страхами, находившимися в ее больном воображении, девушка никак не реагировала на эти проявления нежности, более того, все попытки со стороны этого человека Мадлен воспринимала в штыки и лишь смотрела на него непонимающими глазами.
Этим человеком был не кто иной, как Джон Бательер. Когда-то он с первого взгляда полюбил эту красивую, неискушенную в жизни девушку, но все его попытки достучаться до ее сердца оказались безрезультатными. Однако Джон был не из тех людей, которые сдаются. Даже в тот момент, когда он узнал о переменах в ее жизни, он все равно ждал, ждал смиренно, в надежде на то, что когда-то станет нужен Мадлен и она позовет его. Однако Джон превзошел все свои ожидания, когда стал для нее единственным человеком на земле, после того как все, даже и собственные родители, отвернулись от нее.
Находясь рядом с Мадлен, Джон постоянно видел страх в ее глазах, а вместе с ним какую-то обреченность и безразличие ко всему. Казалось, что для нее не было ни пространства, ни времени. Она существовала в замкнутом мире боли и страха, ограниченном стенами палаты. Она то узнавала Джона, то не узнавала. Если узнавала, то могла часами говорить с ним, а если не узнавала, что случалось часто, то с криком гнала его от себя. Но тот не сдавался.
Будучи влиятельным человеком, он нанял для Мадлен лучших специалистов в области психиатрии, которые регулярно следили за ее душевным состоянием, применяя для этого самые лучшие и современные методы лечения. Со временем Мадлен почувствовала себя лучше. Она перестала бояться окружающих ее людей, случавшиеся провалы в памяти постепенно восстанавливались, а ночные кошмары, преследовавшие Мадлен, уступили место спокойному сну. Однако она по-прежнему не проявляла интереса к жизни. Односложно отвечала на вопросы врачей, принимала лекарства под строжайшими взглядами медсестер, ела без аппетита, ходила на прогулки, но почти ничего вокруг себя не замечала, даже находящегося рядом с ней Джона, который ни на шаг не отходил от нее и старался предугадать любое желание Мадлен…
- Джон был единственным, кто поддерживал меня в то время, — продолжала Мадлен свой рассказ, печально смотря на аббата. — Мои родители, конечно же, знали, что я сильно больна, но ни разу не навестили меня в больнице и даже не позвонили.
- Но это проявление человеческой жестокости по отношению к собственной дочери, — горестно воскликнул Готье де Шазей. — Даже с посторонними людьми не поступают подобным образом.
- Все потому, что для моих родителей главным была репутация в обществе, которую я, как они считали, загубила, поэтому не имела права рассчитывать на их сочувствие и понимание.
Мадлен ненадолго прервалась, вспоминая отдельные эпизоды своей жизни, и молчала до тех пор, пока аббат не дотронулся до ее руки.
- Что было дальше, дочь моя? — спросил он.
- После того как меня выписали из больницы, мне ничего не оставалось, как принять предложение Джона и стать его женой. Дорога домой навсегда была закрыта, возврата к прошлому не было, значит, и не имело смысла оставаться в этом городе, где все напоминало о трагедии.
Единственное, чего мне хотелось, — это затеряться от всех. Нью-Йорк был самым подходящим местом для этого. К тому времени Джон купил там огромный дом, и мы поселились в нем. Потом родилась Мерилин. Однако даже рождение дочери не избавило меня от тягостных воспоминаний.
- Но ведь, несмотря на то, что тебя постоянно преследовали призраки прошлого, домой все же хотелось вернуться?
- Да, конечно, — продолжала Мадлен. — Когда я покидала Францию, то не учла одного — что могу убежать от всех, но только не от самой себя. Нью-Йорк был прекрасным городом, но мое сердце будто бы осталось за его пределами — там, в родном краю. Однако я прекрасно понимала, что в Париже меня никто не ждет. Наверное, сознание этого помешало мне все бросить и уехать домой.
Мадлен снова заплакала, горько и безутешно. Слезы текли по ее щекам, но она не обращала на них внимания, продолжая рассказывать аббату трагическую историю своей жизни.
- Прошлое не оставляло меня ни на минуту. Ни безмерная любовь мужа, ни прелестное личико дочери не могли отвлечь меня от мыслей о коварном прошлом. Я все время жила с ощущением того, что мне удастся найти то, что я когда-то потеряла. Каждый день в течение двадцати лет я бродила по городу, сама не зная, куда иду и зачем. Всматривалась в лица прохожих, и мне казалось, что посреди этих многочисленных лиц я вижу родное и до боли знакомое лицо. Но тут же понимала, что это всего лишь мираж, самообман зрения.
- А что говорил ваш муж по поводу ваших частых отлучек из дома? — спросил аббат.
- Сначала ничего. Ведь Джон очень любил меня и беспокоился о моем душевном состоянии. Однако когда он понял, что эти прогулки ничего кроме вреда мне не приносят, настоял на том, чтобы они прекратились и чтобы я обратилась к врачу. Я так и сделала, но от этого не почувствовала себя лучше.
Наши отношения с Джоном обострились еще и потому, что я не могла воспринимать его как мужа, хотя все это время делила с ним постель и даже родила от него дочь.
Постоянные скандалы в семье привели Джона к тому, что он начал пить, стал позже обычного возвращаться домой, иногда даже на рассвете. Вся его одежда была пропитана женскими духами. Вероятно, вне стен дома он искал то, чего я не могла ему дать. Однако самым ужасным было то, что я абсолютно не обращала внимания на измены мужа и вообще на его безалаберный образ жизни. Не закатывала сцен, истерик, не устраивала скандалов, потому что знала, что виновата в этом только я…
Мадлен на мгновение замолчала, потому что не могла дальше говорить. Ей было тяжело. Тяжело и больно снова вспоминать пережитое, которое принесло ей много горя и бед.
- И только ради Мерилин я попыталась установить в семье мир, — через силу продолжала Мадлен. — Ради Мерилин, которая не должна была страдать из-за наших несложившихся судеб.
Джон, конечно же, обожал дочь и ради нее был готов на всё, даже на примирение со мной. Но и это, однако, не принесло облегчения. Общие обеды и ужины проходили в тягостном молчании. Каждый из нас старался побыстрее уйти в свою комнату. Так уплывали дни, и ничто не нарушало, да и не могло нарушить их безмятежное течение. Но, по мере того как новый рассвет прибавлялся к ушедшему, я вновь ощущала возвращение нервозности, которая не покидала меня все эти годы.
Глава 22
Жизнь идет, и у каждого в ней свои радости, свои печали, сложности, и у счастливых, и у несчастных, и у бедных, и у богатых. И никто не обделен ни тем ни другим.
Последние годы Джон Бательер часто задумывался над этим. Он, преуспевающий бизнесмен, обаятельный мужчина с идеальной репутацией в обществе, никогда не думал, что его личная жизнь не будет такой же идеальной, как и его репутация.
Внешне его жизнь с Мадлен протекала ровно и спокойно, но на самом деле она такой не была. Конечно же, соблюдая правила приличия, они выходили в свет: на всевозможные вечеринки, общественные мероприятия, а иногда и принимали гостей у себя. Однако каждый раз, собираясь в гости, Джон видел, с какой неохотой Мадлен туда шла, а иногда вообще не ходила, ссылаясь на головную боль. И Джону приходилось идти в компании с Мерилин. Разумеется, он ничего не имел против компании своей красавицы дочери, однако всякий раз, когда он гулял с Мерилин, его сердце сжималось при упоминании о жене.
Прошедшие годы жизни с Мадлен не принесли ему счастья, но все же Джон продолжал нежно и страстно любить ее. Зная, сколько ей пришлось вынести, он всячески старался оберегать ее, не напоминая о прошлом и о пережитом в нем страданиях. Однако каждый раз, когда отношения в семье входили в нормальное русло, прошлое будто бы стеной вырастало между ними и порождало за собой обилие тяжких воспоминаний, которые загоняли Мадлен в какое-то замкнутое пространство. И под влиянием этого жизнь ее и всей семьи становилась невыносимой.
Мадлен, конечно же, не знала, да и не могла знать, что Джон разделяет ее страдания так же глубоко, как и она сама.
Все эти годы он жил будто бы не своей жизнью. Изнурял себя работой, погружаясь в дело так, что не оставалось времени на другие мысли, а зачастую прибегал и к другому способу, который помогал ему забыть семейные неурядицы и ссоры. Бывало, отбросив все дела на потом, он ехал в какое-нибудь ночное кабаре, которых в Нью-Йорке было немало. Конечно же, всегда и везде его принимали почетным гостем, имеющим не только безупречную репутацию среди нью-йоркского света, но и огромные деньги, которые могли позволить ему любую роскошь и которых он оставлял немало после себя.
Джон много пил, пил не переставая, веселился, играя в покер, рулетку, стараясь не думать о жене, а после всего удалялся на всю ночь с какой-нибудь красоткой. Однако наступало утро, а с ним возвращались позабытые за ночь проблемы. Джон вновь с раскаянием и болью думал о Мадлен. О том, что она не заслуживает такого отношения к себе, но старался оправдать себя тем, что больше не может терпеть этой пытки, вызванной прошлым Мадлен.
Радость и счастье вносила лишь Мерилин. Всякий раз, когда она появлялась, Джон будто бы оживал. Она была для него бальзамом, залечивающим его кровоточившие раны. Он отдавал ей всю свою любовь и всеми силами старался уберечь дочь от несчастья, поселившегося в их семье.
Но Мерилин росла и с годами сама начала понимать, что в семье происходит что-то непонятное. Что именно, она не знала. Замкнутость матери, ее постоянные слезы втихомолку всё же наводили Мерилин на некоторые мысли. Да и поведение отца было весьма странным. Его почти не бывало дома, а если и приходил домой, то сразу же уходил в свой кабинет, запирался на ключ и не выходил оттуда долгое время. Тем не менее, Мерилин догадывалась, что частое отсутствие отца было вызвано загадочным поведением матери. В конце концов, решив выяснить, в чем дело, Мерилин отправилась в офис к отцу.
Войдя к нему в кабинет, она сразу же про себя отметила усталое выражение его лица. Хотя он, как всегда, обрадовался приходу дочери и, выйдя из-за своего стола, пошел ей навстречу.
- Дорогая, как я рад тебя видеть, — сказал Джон, нежно целуя девушку.
- Я тоже, папочка, — ответила Мерилин, садясь в предложенное отцом кресло. — Как твои дела?
- Все хорошо, родная, — стараясь скрыть волнение, сказал Джон.
- Папа… — неуверенно начала Мерилин.
- Ты хотела о чем-то поговорить со мной, Мерилин? — хорошо зная свою дочь, спросил Джон.
- Да, и, вероятно, ты догадываешься, что речь пойдет о маме.
Услышав это, Джон нервно встал со своего места и, пройдя через весь свой огромный кабинет, остановился у окна. Он хорошо понимал, что этого объяснения с дочерью ему не избежать, но ему не хотелось, чтобы однажды девочка узнала всю правду и страдала так же, как теперь страдают Мадлен и он сам.
- Видишь ли, папа, я не могу понять, что с ней происходит, — начала говорить Мерилин после надолго затянувшегося молчания. — Вот уже на протяжении многих лет мама ведет себя странным образом. Она никуда не выходит, даже в сад. Старается ни с кем не общаться, а даже наоборот — уединяется в своей комнате и сидит там часами, задумчиво смотря в окно. Видно, что на ее лице лежит печать каких-то неизгладимых страданий, и я думаю, что в этой печали кроется ее прошлое.
Во время всего монолога дочери Джон внимательно слушал ее и понимал, что она не так далека от разгадки.
- Я же тебе рассказывал, — спокойно, без напряжения сказал Джон. — В молодости мама перенесла тяжелейшую травму. Это отразилась на ней и спустя многие годы.
- Да, папа, я помню, — кивнула головой Мерилин, — но все-таки думаю, что, помимо ее ссоры с родителями, есть что-то еще, о чем мы не знаем.
- Мерилин, дорогая моя, поверь, ничего другого нет, — как можно убедительнее сказал Джон. — Просто для мамы в то время это был шок. И вполне естественно, что она вспоминает об этом и переживает.
- Тогда почему ты ее не поддерживаешь, папа? — задала Мерилин резонный вопрос и внимательно посмотрела на Джона. — Я заметила, что вместо этого ты стараешься избегать ее, просиживаешь сутками в своем офисе. Да и вообще, в последнее время вы почти не общаетесь друг с другом.
- Мерилин, я очень устаю на работе, — попытался оправдаться Джон. — И когда я прихожу домой, у меня только единственное желание — лечь спать.
- Ну, а что, если нам всем вместе куда-нибудь поехать отдохнуть? — подала идею Мерилин, и глаза ее загорелись. — Представляешь, как было бы хорошо? Уехать на несколько месяцев. Ты бы развеялся, да и мама поправила свое здоровье.
- Да, не мешало бы, — согласился с дочерью Джон. — Но, боюсь, мама с нами не согласится и откажется от путешествия.
- А мы ее постараемся убедить, — не унималась девушка. — В конце концов, мы делаем это для ее блага. Ведь она должна это понять?
- В общем, ты права, — задумчиво сказал Джон. — Я сегодня же поговорю с ней об этом и постараюсь убедить.
- Прекрасно, папа! — воскликнула Мадлен и кинулась отцу на шею. — Я на тебя надеюсь.
Повсюду смеркалось, и на город потихоньку опускалась ночь. Как всегда, неумолчно гудела Пятая авеню. Час пик. Да к тому же шел снег. Поток машин еле двигался, водители сердито сигналили, но Джон, казалось, не обращал на это внимания. Он ехал домой, а в голове его все время крутился состоявшийся разговор с Мерилин. Она, по мнению Джона, была близка к разгадке, только не все до конца понимала. Однако Джон знал, что если дочь все выяснит, то для нее это будет трагедия, и поэтому, как за спасательный круг, уцепился за ее идею с отъездом. Вообще отдых где-нибудь в Мексике или круиз по Средиземному морю были его давней мечтой. Сейчас ему оставалось превратить эту мечту в реальность, но для этого надо было сначала поговорить с Мадлен и убедить ее в необходимости поездки.
Машина плавно затормозила у дома, и на лицо Джона сразу же набежала грусть. Удастся ли убедить Мадлен? Пойдет ли она ему навстречу и согласится ли?..
С такими мыслями он открыл дверь своего дома и вошел в гостиную. Там он застал одну Мерилин, которая расположилась с книжкою у торшера. Увидев отца, девушка радостно кинулась ему навстречу и, поцеловав, сказала:
- Маме я не говорила о нашем с тобой сегодняшнем разговоре. Думаю, ты сделаешь то сам, и сегодня же. Желаю успеха!
Еще раз поцеловав отца, Мерилин быстрым шагом начала подниматься наверх.
Джон проводил дочь задумчивым взглядом и опустился в рядом стоящее кресло. Услышав шаги жены, он постарался придать своему лицу как можно больше уверенности и встал, чтобы поприветствовать ее.
- Здравствуй, Мадлен, — сказал он, и на его лице появилось подобие улыбки. — Как прошел день?
- Как обычно, — вздохнула Мадлен. — Ничего особенного. А как ты?
- Все хорошо, но думаю, будет еще лучше… — сказал Джон и, помедлив, продолжил: — Послушай, дорогая, мне надо с тобой поговорить об очень важном деле.
- Да. Я тебя внимательно слушаю, Джон, — без особых эмоций сказала Мадлен.
Джон заметил, что жена как-то вся внутренне сжалась и, похоже, уже не проявляла никакого интереса к предстоящему разговору.
- Сегодня днем ко мне в офис приходила Мерилин, — начал Джон. — Мы говорили о тебе. Мадлен, она очень обеспокоена состоянием твоего здоровья.
- Но со мной всё в порядке, — взволнованно ответила Мадлен.
- Это ты так думаешь, — возразил ей муж. — Последнее время с тобой происходит что-то непонятное. Неужели память снова возвращает тебя в прошлое?
Услышав эти слова, Мадлен мгновенно затряслась, и из глаз ее покатились крупные слезы.
- Почему ты не можешь ей противостоять? — спросил Джон, подавая носовой платок жене. — Ведь ты сильная женщина, и нельзя, чтобы обстоятельства одержали верх над тобой.
- Я не могу ничего с собой поделать, — плакала Мадлен. — Я словно в бреду. Чувствую невыносимую боль, когда вспоминаю обо всем.
- Но нельзя жить прошлым, Мадлен, — возразил Джон. — Это может погубить тебя, да и Мерилин тоже…
- Нет… — вскрикнула она. — Только не Мерилин.
Мадлен вскочила со своего места и, подбежав к мужу, начала трясти его за лацканы пиджака.
- Ты ей что-то рассказал. Скажи мне. Зачем ты это сделал?
- Успокойся, Мадлен, — Джон встревоженно усадил ее на место. — Кончено же, нет. Она ни о чем не знает, но догадывается.
- Как догадывается? — снова истерически вскрикнула Мадлен. — Этого не должно быть. Что она говорила?
- Пока ничего определенного. Но она девушка умная и рано или поздно может все выяснить.
- Этого не должно случиться, — решительно сказала Мадлен и вытерла слезы. — Я не позволю, чтобы моя дочь страдала из-за моей нескладной судьбы. Никогда.
- Так вот, чтобы этого не случилось, нам нужно уехать, — наконец-то перешел Джон к самому главному. — Мерилин давно мечтает об отдыхе. Да и тебе не мешает развеяться и подлечить нервы. Нам всем нужно сменить обстановку.
Мадлен как-то странно взглянула на Джона, и на миг ему показалось, что она впервые видит собственного мужа.
- Я не хочу никуда ехать, — спокойно сказала она, — и ты это прекрасно знаешь. Сейчас у меня нет настроения путешествовать.
- Но ты не должна думать только о себе, Мадлен! — воскликнул Джон. — Есть еще Мерилин и я. Мы хотим отдохнуть, но непременно с тобою. Нежели тебе так трудно нам уступить?
- Хорошо, я подумаю об этом, — согласилась Мадлен и снова почувствовала, что глаза ее против воли увлажняются. А сейчас оставь меня, пожалуйста, одну.
Кивнув головой, Джон встал и вышел из гостиной. Он не мог понять, сколько же коварный рок прошлого будет преследовать его и всю семью. После разговора с женой он понял, что Мадлен не хочет признавать очевидное. А очевидным было то, что ее прошлое — это теперь уже руины, которые невозможно ни восстановить, ни собрать заново. К сожалению, Мадлен не хотела этого признать, поэтому и жила посреди этих руин. Однако Джон дал ей шанс вырваться из развалин и начать новую жизнь. Что ж, выбор оставался теперь только за Мадлен.
Глава 23
Наступившая ночь установила на улицах города тишину. Движение почти прекратилось, лишь изредка сигналили автомобили, да случайные запоздалые прохожие ловили такси.
Мадлен стояла у окна и задумчиво наблюдала за происходящим. Ей особенно нравилось это время суток, когда уже не надо было ничего делать, а можно было просто спокойно посидеть и обо всем подумать.
Тяжело вздохнув, Мадлен отошла от окна и села в кресло возле горящего камина. Ей действительно было о чем подумать. Предложение мужа о поездке застало ее врасплох, и она не сразу нашлась с ответом.
В такой задумчивости нашла ее Мерилин.
- Мама, — обратилась Мерилин к матери. — Ты сегодня не ужинала с нами. Что случилось?
- Ничего, дочка, — с трудом оторвавшись от своих мыслей, ответила Мадлен. — Просто у меня нет аппетита.
- Это из-за разговора с папой о поездке? — догадалась Мерилин.
Мадлен вздохнула и молча посмотрела на горящий в камине огонь.
- Мама, — после долгой паузы снова обратилась Мерилин к матери. Подойдя к ней, она присела рядом и заглянула ей в глаза. — Скажи, почему ты не хочешь никуда уезжать?
- Я не сказала, что не хочу, Мерилин, — ответила Мадлен, отводя глаза. — Дайте мне время, и я подумаю об этом.
- Это было бы здорово, — не обращая внимания на состояние Мадлен, продолжала Мерилин. — Представляешь, поехать куда-нибудь всем вместе. В Италию. Или, скажем, во Францию.
Даже от Мерилин не укрылось то, как при последней фразе у Мадлен задрожали губы и на глазах ее появились крупные капли слёз.
- Мама, что с тобой? — испуганно спросила Мерилин, смотря на мать.
- Ничего, — с трудом выговорила Мадлен. — Оставь меня одну, прошу тебя, пожалуйста.
Ошеломленная Мерилин вышла из комнаты, не понимая, в чем дело. Что она такого сказала? Чем вызвала слезы матери? К сожалению, для нее все это оставалось загадкой.
А Мадлен после ухода дочери дала волю слезам и мыслям. Снова вернуться во Францию и столкнуться там с прошлым, наполненным злом, болью и человеческой жестокостью? Нет! Этого ей не хотелось.
Однако Франция все же имела для нее и оборотную сторону медали. Ведь там прошли ее детство и юность, первая и единственная навсегда оставшаяся в ее жизни любовь. И Мадлен приняла решение. Она поедет во Францию. Несмотря ни на что!
Когда Джон вошел в комнату, чтобы узнать окончательный ответ, он удивился, увидев перемену в настроении жены, но еще более удивился, даже поразился, услышав ее слова:
- Я согласна ехать с вами, но только туда, где я так давно не бывала. Я хочу поехать во Францию, — решительно сказала Мадлен.
- Ты уверена? — удивленно спросил Джон. — Зачем тебе это всё?
- Я чувствую необходимость вернуться туда, — просто сказала Мадлен. — Это мое окончательное решение.
- А сможешь ли ты найти в себе силы жить там после всего, что случилось? — все еще не веря, спросил муж.
- Думаю, у меня хватит на это мужества и сил, — твердо сказала она. — Я не могу всю жизнь бежать от прошлого. Мы уедем как можно скорее. — И, может быть, впервые в жизни Мадлен была непоколебима в своем решении, которое далось ей с огромным трудом.
Конечно же, было немного жаль покидать этот вечно холодный и шумный город Нью-Йорк. Когда он стал для нее пристанищем, где она смогла укрыться от бури и увидеть совершенно другой мир, наполненный различными и немыслимыми персонажами, которыми были смешные старые дамы-аристократки с лицами, превращенными макияжем в маски, веселые парни в узких брючках, роскошные девушки в строгих деловых костюмах и огромные, уходящие ввысь небоскребы.
Однако все это есть и во Франции. Хотя, может быть, там нет такой шумихи, как в Нью-Йорке. Но все же Франция была ее родиной, где она провела лучшие годы своей жизни. Детство, которое осталось в ее памяти незабываемым морем игрушек. Юность, наполненную горестями, борьбой, разочарованием, в основу которых легла любовь всей жизни Мадлен Бужуа-Бательер.
Она вновь хотела оказаться в своем родном городе и увидеть, как он плещет солнечным светом, ощутить свежий воздух Парижа, пройтись по Елисейским Полям, одним словом, насладиться привычной для себя обстановкой. Однако каждый раз на пути к осуществлению мечты вставал огромный непреодолимый страх — страх снова столкнуться с прошлым, которое навсегда, казалось, перечеркнуло ее настоящее и будущее.
Джон, конечно же, был не в восторге от идеи жены снова посетить Францию! Честно говоря, он не понимал, почему Мадлен выбрала именно это место для отдыха. Ведь столько там пришлось пережить. Но, зная твердый характер жены, он не стал ей перечить. Хотя был уверен, что вряд ли эта поездка повлияет на нее положительно. Он думал так, может быть, потому, что интуиция подсказывала ему, что должно произойти что-то непоправимое. Но что? К сожалению, на этот вопрос он пока не мог ответить.
В течение всего полета Мадлен, не отрываясь, смотрела в окно иллюминатора. Она совершенно не обращала внимания на мужа, который сидел с задумчивым видом, уставившись в одну точку, на Мерилин, светившуюся счастьем от того, что через несколько часов она окажется в городе своей мечты. Наконец-то осуществятся ее самые заветные желания! Все то, что она неоднократно видела на картинках, теперь предстанет въявь перед ее взором.
Улыбающаяся стюардесса в накрахмаленном переднике убирала от них почти не тронутую еду и с удивлением смотрела на них. Каждый из них, очевидно, был занят своими мыслями.
Находясь в воздухе, посреди плывущих облаков, Мадлен почему-то почувствовала, что коварное прошлое куда-то отступило, а вместе с ним исчезли и былые страхи. Впервые за долгие годы на душе у нее было легко и спокойно. Однако, когда самолет начал приземляться, Мадлен почувствовала тревожную боль и одновременно огромную радость. Наконец-то она во Франции! Казалось, что все эти двадцать лет, которые она провела на чужбине, были всего лишь сном, и ей не верилось, что она проснулась и с невероятным усилием все же зачеркнула то расстояние, которое уже прошла, для того чтобы снова оказаться дома.
Всю дорогу от аэропорта до отеля Мадлен неотрывно смотрела в окно и радовалась как ребенок, узнавая родные достопримечательности столицы Франции: Елисейские Поля, Эйфелеву башню, театр «Гранд Опера». Как только они устроятся, она непременно обойдет всё пешком.
По приезде в Париж они сняли дорогой номер в отеле «Елисейские Поля» с видом на великолепный парк, усеянный множеством цветов и различных деревьев. В самом отеле было шумно. Люди находились в постоянном движении, одни входили, а другие выходили, третьи читали ежедневные газеты, устроившись в мягких удобных креслах.
Решив задержаться в Париже на несколько месяцев, Джон подумал о том, чтобы снять небольшой домик, и решил обратиться за помощью к своим родным — Коллет и Ришару Фурье. Он не видел их с тех самым пор, как покинул Францию, и сейчас думал о том, чтобы засвидетельствовать им свое почтение.
Они по-прежнему жили в своем старом доме, в котором когда-то жил и сам Джон. За долгие годы здесь почти ничего не изменилось. Стены были так же окрашены в бледно-лиловый цвет, что всегда действовало крайне успокаивающе на глаза, в комнатах стояла жесткая мебель из красного дерева, и повсюду держался стойкий аромат изящных георгинов.
- Мой дорогой племянник! — воскликнула Коллет, входя в гостиную и раскрывая объятья навстречу Джону. — Неужели это ты? Вот так сюрприз!
Бательер улыбнулся. Тетушка была, как всегда, в своем репертуаре. Тот же темперамент, то же кокетство. Вот только годы уже давали о себе знать. Мадам Фурье заметно постарела, осунулась.
- Я только что приехал, — объяснил Джон, садясь в предложенное кресло. — А где дядя Ришар?
Искрящиеся блеском глаза Коллет мгновенно померкли. На лице показалась затаившаяся печаль. Коллет тихо встала и подошла к комоду, на котором стояло множество фотографий, взяла одну из них и снова села на свое место.
- Ты, вероятно, не знаешь, но пять лет назад он скончался, — тихо сказала Коллет, нежно проводя рукой по фотографии Ришара.
- Умер? — Казалось, что удивлению Джона не было предела. Ришар всегда казался ему крепким и пышущим здоровьем мужчиной.
- В последние годы он много работал, и это, безусловно, отражалось на его здоровье, — со слезами на глазах начала рассказывать Коллет. — У него было больное сердце, что впоследствии привело его к инфаркту, и врачи, увы, не смогли спасти его.
- Мне очень жаль, тетя, — сочувственно произнес Джон и коснулся ее руки.
- Мы всю жизнь были неразлучны с Ришаром, — продолжала она, — и теперь я осталась одна в этом огромном доме, где предаюсь воспоминаниям и тоске.
Старая дама снова всхлипнула и поднесла кружевной платочек к глазам. — А как Мадлен? — немного успокоившись, спросила она. — Надеюсь, что она тоже приехала с тобой?
— Да. Она и моя дочь Мерилин.
Джон, отвечая на удивленный взгляд Коллет, постарался изложить ей всю историю своей жизни с Мадлен, с того самого момента, как они покинули Париж.
- Мы приехали сюда на несколько месяцев, чтобы отдохнуть, — подытожил свой рассказ Джон, — и сейчас думаем подыскать себе небольшой домик…
- Вам не надо ничего искать, — тут же перебила Коллет племянника. — Я настаиваю на том, чтобы вы переехали ко мне. Дом огромный, и места хватит всем.
- Но нам бы не хотелось причинить вам неудобства, — попытался возразить Джон, хотя, зная характер тети, понимал, что это бесполезно.
- Господи, какие там неудобства! — закатила глаза Коллет. — Переезжайте без разговоров хоть сегодня. А теперь расскажи мне о своей дочери. Должно быть, она прелестна?..
Глава 24
На следующий день Мадлен проснулась раньше всех. Эту ночь она почти не спала. С приездом в Париж воспоминания возобновились с новой силой и окончательно лишили ее покоя и сна.
Взбодрившись холодным душем, она оделась и быстрым шагом вышла из гостиницы. Час был еще ранний, поэтому на улицах было немноголюдно, и Мадлен решила пройтись пешком. Она шла, шла по Елисейским Полям и радовалась как дитя, оттого что снова видит родные и такие дорогие сердцу места.
Вот Эйфелева башня — главная достопримечательность Парижа. Когда-то, давным-давно, она провела здесь немало времени. Мадлен долго стояла и смотрела на это великолепное сооружение, устремленное ввысь.
Постояв еще некоторое время, Мадлен двинулась дальше, по не менее привлекательным и таким знакомым для нее местам Парижа. Казалось, что от взора Мадлен не ускользнула ни одна, даже самая малая частица города.
Мадлен не знала, куда она идет и зачем. Однако ноги будто сами привели ее к знакомому кварталу, где располагались самые красивые и роскошные особняки. А вот и знакомый особняк, стоящий на вершине холма, который по-прежнему привлекал к себе внимание и поражал своим могуществом и прелестью.
Сердце Мадлен заныло при виде родного дома, но, решительно собрав все силы, она направилась к огромным решетчатым воротам. Подойдя ближе, женщина увидела, что на огромном газоне какой-то человек в черном костюме моет машину. Приглядевшись, Мадлен узнала в нем Жерара, шофера семьи Бужуа.
- Жерар! — крикнула Мадлен и припала к прутьям забора.
Тот мгновенно обернулся, и на его угрюмом лице появилась ласковая улыбка.
- Мадемуазель Мадлен, — сказал он, открывая калитку и впуская ее. — Господи, да неужели это вы?
- Сколько лет, Жерар! — воскликнула Мадлен, обнимая старого шофера. — А ты, я смотрю, почти не изменился.
- Ну, что вы, мадемуазель, — доброе лицо Жерара снова просияло улыбкой. — Годы отразились на мне.
- Но ведь они не изменили твое сердце и душу, — уверенно сказала Мадлен. — А это, поверь мне, самое главное.
- Спасибо. Вы всегда были так добры ко мне, — благодарно ответил Жерар. — Вы тоже по-прежнему очаровательны.
Они еще немного поговорили, и Мадлен решила перейти к тому, что волновало ее едва ли не сильнее всего.
- А родители, Жерар? — с волнением в голосе спросила Мадлен, словно боясь ответа. — Как они?
- Да, в общем-то, ничего, — вздохнув, ответил он. — Матушка ваша иногда прибаливает. А месье Бужуа, как всегда, занят работой.
- А как ты думаешь, захотят ли они меня увидеть?
- Думаю, что нет, мадемуазель, отрицательно покачал головой шофер. — Все эти годы они даже не вспоминали о вас, как будто дочери у них нет вообще. Всем остальным в доме запрещалось под страхом увольнения даже имя ваше произносить.
Мадлен почувствовала, что против воли глаза ее увлажняются, но, к своему удивлению, она быстро сказала:
- Жерар, пойди и доложи им о моем приходе. Может, они все-таки захотят со мной поговорить.
- Хорошо, я сделаю так, как вы велите, — покорно сказал он и направился к дому.
Мадлен огляделась. Как непривычно для себя снова оказаться дома! Там, где с каждым местом связано свое воспоминание. За двадцать лет здесь почти ничего не изменилось. Трава на газоне была такого ярко-зеленого цвета, что казалась не настоящей. За домом возвышался красивый тенистый парк, густо засаженный могучими деревьями, небольшими кустарниками и многочисленными благоухающими цветами.
На террасе, возле огромного бассейна, стояли стулья и шезлонги, но никто не сидел в них, наслаждаясь солнечными лучами. Все выглядело по-прежнему красивым, но в то же время каким-то померкшим и безжизненным. Какая-то странная пустота поселилась здесь. Странная и незаполнимая, тронутая увяданием и тленом.
- Мадемуазель Мадлен! — услышала она голос за спиной и, обернувшись, увидела Жерара. — Я очень сожалею, но мадам Жанетт сказала нет. Извините.
- Ничего, Жерар, — побледнев, сказала Мадлен. — Ты ни в чем не виноват. До свидания, и спасибо за всё.
Повернувшись, она стремительно пошла по направлению к калитке, но затем, резко остановившись и постояв несколько мгновений, побежала обратно к дому.
Стремительно открыв дверь, Мадлен вбежала в гостиную, где в мягких креслах расположились ее родители. При виде дочери Жанетт Бужуа всплеснула руками, а Жак нервно встал.
- Я прекрасно понимаю, что вы не хотите меня видеть, но я все-таки скажу, что думаю о вас, — решительно заявила Мадлен.
Не зря природа наделила Мадлен стойкостью, а умению преодолевать препятствия во всем ее научила сама жизнь, поэтому она стойко и мужественно перенесла жестокие слова отца, сказанные вслед за ее словами:
- Как ты посмела явиться сюда после всего, что сделала!? — с гневом смотря на дочь, сказал Жак. — И вообще, кто ты такая, чтобы говорить о нас?
- Кто я такая? — с усмешкой переспросила Мадлен. — Ваша дочь, от которой вы отреклись много лет назад. Дочь, у которой вы отняли единственную любовь в жизни, а вместе с ней надежду и желание жить.
- Какое ты имеешь право упрекать нас в подобных вещах!? — немного придя в себя, подала голос Жанетт. — Ты сама поломала себе жизнь, связавшись с этим оборванцем Фрэнком Мак-Келланом.
То, как мать назвала Фрэнка, вызвало у Мадлен приступ ярости, и следующую свою фразу она не просто сказала, а прокричала:
- Ты не имеешь никакого права так отзываться о нем и осквернять его память. Он был достойным человеком.
- Жалким, грязным ничтожеством — вот кем он был, — вновь вступил в разговор Жак, четко выговаривая каждое слово. — Он был не достоин войти в семью Бужуа, но, тем не менее, сделал это самым наглым образом.
- Это не так… — возразила Мадлен, но Жак тут же перебил ее:
- Именно так. С помощью тебя он хотел открыть себе двери в райскую жизнь.
- Ему не нужны были ваши деньги, — снова вступила в спор Мадлен. — Фрэнк любил меня, остальное для него было не важно.
- О, да время не изменило тебя! — воскликнул Жак. — Ты все такая же наивная дурочка, какой и была, когда спуталась с этим нищим и поломала себе всю жизнь.
- Нет, — покачала головой Мадлен. — Не я, а вы сделали всё, чтобы моя жизнь превратилась в ад.
- Власть, богатство, известность — этого не выдумать, не украсть и не получить от доброго волшебника, — не обращая внимания на ее слова, продолжал Жак. — С этим нужно родиться, получить с генами. Однако твой выродок Мак-Келлан этого не учел и тем самым подписал себе смертный приговор.
- Нет, — завороженно сказала Мадлен и отшатнулась. Горький смысл слов отца дошел до нее. — Ты хочешь сказать, что это ты убил Фрэнка?
- Да, Мадлен, — сказал Жак, смотря на парализованную его словами дочь. — Это я убил Мак-Келлана много лет тому назад. За то, что этот ублюдок разрушил нашу семью, да и к тому же осмелился поднять на меня руку.
Мадлен вся сникла, как от удара, и не знала, куда ей деться от этой страшной правды. А хуже всего было то, что она это услышала из уст родного отца.
- Я защищал свою семью, — будто оправдываясь, сказал Жак. — И к тому же я… я не жалею о содеянном, потому что у меня были веские для этого основания.
- Но ты же убийца! — зарыдала Мадлен и, кинувшись на отца, начала кулаками бить его в грудь. — Убийца!.. Если бы я тогда, двадцать лет назад, знала, что это ты… Я ненавижу тебя! Слышишь, ненавижу!
Жак, конечно же, не ожидал от Мадлен такой реакции и не был готов к нападению. Однако ей, находившейся в истерическом состоянии, было все равно. Она продолжала, будто по инерции, колотить его, и последние два удара пришлись по его лицу, после чего он грубо оттолкнул дочь от себя.
- Убирайся отсюда немедленно, — потеряв самообладание, крикнул он. — И никогда сюда больше не возвращайся.
- Ты для нас никто, — вторя мужу, сказала Жанетт. — Запомни это и не приходи сюда больше! Этот дом закрыт для тебя навсегда!
Больше Мадлен здесь было нечего делать. Сейчас ей казалось, что не только высокомерные родители, но и все стены этого дома были пропитаны ненавистью к ней.
- Вы убили Фрэнка, — упавшим голосом сказала Мадлен, и слезы полились из ее глаз. — Но рано или поздно вы ответите за это.
После этих слов Мадлен развернулась и побежала к выходу. Открыв дверь, она понеслась по садовой дорожке так, будто за ней была погоня, состоящая из цепочки прошлого, которая несла за собой страшную правду, зло и ненависть. И только пробежав некоторое расстояние, Мадлен остановилась и попыталась прийти в себя.
Сердце ее бешено колотилось, ноги подкашивались, и, чтобы не упасть, она опустилась на первую попавшуюся лавочку и попыталась понять, что случилось на самом деле.
Она не могла забыть о прошлом и жила с чувством вины от того, что не смогла уберечь свою любовь. А с появлением новых, непредвиденных Мадлен фактов не зарубцевавшаяся рана теперь еще больше кровоточила. Смысл слов, сказанных отцом, все еще не доходил до нее. Просто не верилось, что именно он приложил к этому руку. Зверски убил Фрэнка и тем же самым образом загубил ей душу.
Впервые Мадлен пожалела о том, что вернулась во Францию и позволила еще больше поглотить себя каверзному прошлому. Сейчас ей хотелось покинуть эту страну и не возвращаться сюда больше никогда.
И еще Мадлен подумала о дочери. Что, если девочка узнает правду? Мадлен хорошо знала, что тогда будет. Ведь Мерилин была капризной и избалованной девушкой и гордилась тем, что она дитя выдающихся родителей. Последнее звено в длинной цепи высокого и прекрасного рода.
Будучи высокомерной, как и все богатые люди, Мерилин гордилась своим аристократическим происхождением и не допускала к себе простых и бедных людей, относилась к ним с пренебрежением. Эта черта передалась ей в наследство от семейства Бужуа, думала Мадлен со слезами на глазах.
Она хорошо понимала, что если Мерилин узнает о том, что ее мать когда-то была связана с человеком не своего круга, то не простит ей этого никогда. Более того, будет презирать и отвернется от Мадлен. Нет! Такого не должно случиться.
Значит, оставался единственный выход — это уехать. Может быть, еще на двадцать лет, а лучше — навсегда. Забыть обо всем и окончательно стереть память о прошлом. В конце концов, постараться жить нормальной жизнью. Однако Мадлен была бы не Мадлен, если бы немедленно не отвергла эту мысль. Сколько можно бегать от прошлого? Всю жизнь? Нет. Она больше не станет этого делать. От самой себя все равно не убежишь.
Подумав об этом, Мадлен почувствовала себя немного лучше. Встав с лавочки, она пошла по направлению к дороге, чтобы поймать такси и поехать домой. Ее, наверное, уже ищут. Ведь с самого утра Мадлен не было дома, а уже вечер…
Глава 25
Был полдень. Мадлен стояла и смотрела из окна своего нового дома, приобретенного Джоном через неделю после того, как они приехали в Париж.
Тетушка Коллет никак не могла смириться с тем, что они не захотели жить с ней, в ее доме. Однако Мадлен не желала быть никому чем-то обязанной, и после небольшого ремонта в купленном доме она с семьей переехала сюда.
За это время она ни разу больше не навестила своих родителей. После того как из уст отца она узнала страшную правду, с тех самых пор ей претила одна только мысль столкнуться с ними, увидеть в их глазах насмешку и снова услышать то, что они говорили.
Мадлен почти никуда не выходила. Оставаясь одна, она предавалась слезам и обидам, которые постепенно переросли в ненависть. Тем не менее, немного подумав, Мадлен поняла, что вновь стала заложницей своего прошлого, а этого ей совсем не хотелось. Ей не хотелось снова оказаться в замкнутом пространстве, наполненном ужасом и болью. Все время жить, как на вулкане, и бежать от самой себя. Нет. Так не должно больше продолжаться. Нельзя быть постоянно окутанной мраком и сквозь него видеть только лишь непрерывную черную полосу и никакого просвета впереди.
«Я должна покончить с той жизнью, которую вела, и начать новую, где не будет места прошлому», — думала Мадлен и тем самым пыталась сжечь за собой все мосты.
Приняв такое решение, которое далось ей с огромным трудом, Мадлен почувствовала, что ей стало намного лучше, и даже подумала о том, чтобы прогуляться по городу. Тем более что день сегодня выдался на редкость солнечным и ясным, и нужно было непременно воспользоваться этим.
Приведя себя в порядок, она быстро вышла из дома и, взяв первое попавшееся такси, поехала в центр.
Как всегда остроумная, галантная и подвижная Франция была наполнена шумом и суетой. Кого только не встретишь в Париже! Какие великолепные экземпляры проходимцев! Респектабельные бизнесмены и кутилы с замаранной репутацией, хорошенькие американские туристки и старые дамы, идущие с гордо поднятой головой. Миллионеры, сорящие деньгами в разные стороны, проститутки, готовые ввести богачей в искусительный мир любви и страсти, скромные отцы семейств и светские мошенники, знающие цену всему и не ценящие ничего.
Приехав в город, Мадлен пошла по улице Елисейские Поля, где были расположены самые дорогие магазины модной одежды и ювелирные лавки. Именно здесь делали покупки самые богатые и знаменитые люди Парижа.
В приятных раздумьях, плодотворно и с удовольствием она провела здесь большую часть времени. Ее шофер только и успевал подхватывать очередной пакет, который он должен был отнести в машину.
Однако сейчас Мадлен находилась там, где больших пакетов вовсе не требовалось. Это был известный ювелирный магазин месье Мишеля. Он пользовался огромной популярностью еще и потому, что здесь можно было приобрести драгоценности, существующие в единственном экземпляре.
На темно-красном бархате под стеклом витрины блестели, мерцали и переливались бриллианты и сапфиры, рубины и изумруды, аметисты и топазы. Камни, оправленные в золото и серебро, становились перстнями и браслетами, ожерельями и брошками…
Но, едва войдя в магазин, Мадлен остановилась как вкопанная. На самом видном месте посередине прилавка красовался массивный перстень, усыпанный множеством мелких осколков бриллиантов. Мадлен прекрасно помнила, что точно такой же она подарила Фрэнку на их первое совместное Рождество. Сомнений, что это тот же самый перстень, быть не могло, потому что он существовал в единственном экземпляре и достался ей в наследство от деда.
— Боже мой, — прошептала Мадлен. — Этого просто не может быть.
Судьба в очередной раз настигла ее и сыграла с нею злую шутку. Глупо было надеяться на чудо и стараться забыть обо всем. С появлением увиденного всё упало на бесплодную почву, а незабытое прошлое снова возвращалось и рождало обилие тяжких воспоминаний.
Голова Мадлен мгновенно закружилась, ноги стали подкашиваться, и она упала бы в обморок, если бы стоящий рядом мужчина в темных очках не поддержал ее.
- Что с вами, вам нехорошо? — заботливо спросил он, увидев, как побледнело лицо женщины.
- Нет, ничего. Спасибо, — едва взглянув на незнакомца, ответила Мадлен и подошла ближе к прилавку. — Прошу вас, — обратилась Мадлен к продавцу, — покажите мне, пожалуйста, этот перстень.
Блеск заиграл в ее глазах при виде переливающихся бриллиантов. Да, это тот самый перстень, но как он мог здесь оказаться? Разве только сам Фрэнк решил выставить его на продажу. Но Фрэнк... О, Боже мой, нет. Не может быть…
- Меня интересует одна очень важная вещь, — взволнованно сказала Мадлен. — Не могли бы вы мне сказать, кто владелец этого украшения? Для меня это очень важно.
- Увы, нет, — развел руками продавец ювелирных изделий. — К сожалению, мы не называем имен своих клиентов.
- Это был мужчина средних лет, не так ли? — продолжала допытываться она.
- Мадам, простите, но я не могу вам ничего сказать, — он ясно дал понять, что будет и дальше непоколебим в своем решении.
- Тогда я хочу купить у вас этот перстень, — сказала Мадлен и вежливо добавила: — Оформите, пожалуйста, покупку.
- Очень сожалею, мадам, — сказал тот и тяжело вздохнул. — Но эта вещь была продана за несколько минут до вашего прихода.
- Как?! — с болью в голосе воскликнула Мадлен, не поверив услышанному. — Этого не может быть!
- Тем не менее, это так, — продавец как-то странно посмотрел на нее и, не удержавшись, добавил: — Извините за бестактный вопрос, но почему вы проявляете такой интерес к этому изделию?
- У меня личные мотивы, — быстро проговорила Мадлен и последний раз взглянула на перстень, который продавец убирал с прилавка. — Еще— раз извините, и спасибо за всё.
Она не помнила, как вышла из магазина, обливаясь слезами. Разум все еще не воспринимал очевидное и боролся с действительностью. Может быть, всего этого и не было? Ведь иногда при свете дня то, что казалось реальностью, начинает казаться фантазией. Однако судьба капризна и жестока, она не признаёт оправданий.
- Что же мне теперь делать? — вслух произнесла Мадлен и неожиданно для себя услышала голос за спиной:
- Мне кажется, я смогу вам помочь, мадам Бательер.
Мадлен резко повернулась и увидела перед собой того самого мужчину в темных очках, который предложил ей свою помощь в магазине, когда от пережитого ей вдруг стало плохо. От неожиданности она не сразу нашлась с ответом и после небольшой паузы удивленно спросила:
- Простите, мы знакомы?
- Да, — ответил незнакомец, снимая очки.
Что-то в его взгляде показалось Мадлен знакомым.
- Я знаю вас, как и вы меня, уже много лет. Однако вас сейчас интересует совсем не это. Не так ли?
- Да, но… — начала было Мадлен, но мужчина тут же перебил ее:
- Я случайно услышал, что вас интересует тот перстень, который продали за несколько минут до вашего прихода. Мне известно, что эта вещь очень дорога вам, как память о прошлом.
- Откуда у вас такая информация? — изумлению Мадлен не было предела. Если этот человек говорит о прошлом, значит, сам был непосредственно связан с ним. — Прошу, скажите, кто вы?
- Меня зовут Пьер. Пьер Пенальберт, — сказал он и добавил: — Вам что-нибудь говорит мое имя?
Мадлен внимательно взглянула на незнакомца, будто пытаясь сначала мысленно ответить на его вопрос. Вихрь имен пронесся у нее в памяти, но Пьера Пенальберта среди них не было.
- Если честно, то я не помню вас, — призналась она, продолжая изучать незнакомца.
- Мы познакомились двадцать лет назад на званом вечере, который проходил в особняке Бужуа, — начал прояснять ситуацию Пьер. — Я пришел туда со своим другом Фрэнком Мак-Келланом. Надеюсь, что хоть этого человека вы знаете?
И тут в просветлевшем сознании Мадлен всплыла сцена двадцатилетней давности: огромный зал с множеством гостей. Смех. Разговоры. Яркий свет, искрящийся в серебристых брызгах шампанского. И посреди этого улыбающийся Фрэнк и она сама, уже захваченная новым, никогда до этого не ведомым для себя чувством.
- Вы здесь один? — спросила Мадлен в надежде на то, что любопытство скроет ее тайну.
- Я пришел со своим другом Пьером… — Фрэнк явно не увидел в глазах Мадлен того, что она так упорно старалась ему показать, — Пьером Пенальбертом…
Затем память снова вернула Мадлен в реальность, и она, взглянув на незнакомца, увидела в нем того самого друга Фрэнка. Перед глазами в нее все поплыло, и она стала падать, казалось, что ее падению нет конца.
- Мадам!.. — Кинувшись к ней, Пьер успел ее подхватить. — Господи, что с вами?!
Вокруг них уже собиралась толпа любопытных зевак, для которых происходящее было ничем иным, как очередным спектаклем. Люди вокруг громко переговаривались, обсуждая только что произошедшие события, предлагали свою помощь, но Пьер не обращал на них никакого внимания и пытался поднять упавшую навзничь Мадлен.
Наконец он поднял ее на руки и понес к своей машине. Там опустил ее на мягкое сиденье и поднес к лицу нашатырь, который подала ему стоящая рядом пожилая дама.
- Мадам Бательер, с вами все в порядке? — спросил он после того, как она стала понемногу приходить в себя.
- Что со мной? — спросила Мадлен слабым голосом.
- Вы потеряли сознание, — ласково сказал Пьер. — Давайте я отвезу вас домой.
- Нет, не надо, — запротестовала она.
- Тогда поехали. Тут недалеко есть одно замечательное местечко, — сказал Пьер, садясь в машину рядом с Мадлен. — Там вы успокоитесь, и мы обо всем поговорим.
Место куда привез Мадлен Пьер, действительно оказалось замечательным. Это был Латинский бар, расположенный на бульваре Сен-Жермен. В это время здесь было малолюдно, и это их вполне устраивало. Сев за свободный столик и сделав заказ, они приступили к разговору.
- Вам лучше? — заботливо спросил Пьер и осторожно коснулся руки Мадлен.
- Да, — ответила она и, чуть наклонив голову набок, добавила: — Прошу простить меня за причиненное вам беспокойство. Просто я переношу очень болезненно все то, что связано с прошлым.
- Естественно, — кивнул Пенальберт в знак согласия. — Я сам едва пришел в себя, когда увидел этот перстень в ювелирном магазине.
- Что вам известно о нем?
- Только то, что в канун Рождества вы подарили этот перстень Фрэнку, после чего он трагически погиб.
Пьер сочувственно развел руками и посмотрел на Мадлен, во взгляде которой появилась боль после его последней фразы, а затем удивление.
- Откуда вы это знаете?
- Это и многое другое, — задумчиво сказал он и взял в руки чашечку с кофе. — Но хватит ли у вас сил выслушать то, что я скажу?
- О, поверьте, да, — усмехнулась Мадлен. — Думаю, что хуже того, что я уже услышала, быть не может. Пожалуйста, расскажите все, что знаете, для меня это очень важно. Я так устала жить в неведении.
- Да, понимаю, — сказал Пьер и почувствовал жалость к ней.
Однако, когда он увидел в Мадлен сильную и непоколебимую женщину, то понял, что она вовсе в этом не нуждается.
— Мы с Фрэнком на протяжении многих лет были друзьями, — начал он свой рассказ. — Всегда хорошо понимали и поддерживали друг друга в трудный момент. Я был в курсе всех его дел и, конечно же, знал об огромной любви Фрэнка к вам, Мадлен, и о том, какая преграда стояла на пути у этого чувства... — Пенальберт на минуту задумался, видимо, вспоминал какие-то отдельные эпизоды, а затем продолжил: — Однако он всеми силами старался устранить существующие препятствия, потому что знал о том, что они сулят ему разлуку с вами. А для Фрэнка это было бы трагедией, которую он бы просто не перенес. По той простой причине, что безумно любил и не мыслил себе жизни без вас.
- Я тоже его очень любила, — глаза Мадлен заблестели. — И эта любовь до сих пор живет во мне и придает мне силы жить и бороться против ненависти и зла.
- В обличье которых были прежде всего ваши родители и им подобные люди, в одно мгновение лишившие вас вашей сокровенной любви, — продолжил слова Мадлен Пьер. — И всё потому, что у них испокон веков сложились правила, гласившие о том, что девушка, подобная вам, из знатной и богатой семьи, не должна была поддерживать отношения с человеком вроде Фрэнка Мак-Келлана, который принадлежал совсем к другому социальному сословию. Ведь так?
- Да, так, — согласилась Мадлен. — Однако я никогда не думала, что мои родители способны на убийство только ради того, чтобы благородное имя Бужуа оставалось незапятнанным. Тем не менее, я ошиблась и поняла это тогда, когда, вернувшись в Париж, нанесла им визит. В тот день мы обменялись колкостями, и в порыве гнева отец ошеломил меня непредвиденным, из которого стало ясно, что Фрэнка Мак-Келлана он собственноручно лишил жизни в ту самую роковую Рождественскую ночь, двадцать лет назад.
- В ту самую ночь Фрэнк позвонил мне и назначил встречу недалеко от своего дома, — выявлял новые факты Пьер. — Я удивился звонку, но все же пришел в назначенный час, так как не мог поступить иначе. Вид у него, на мой взгляд, был ужасающий, глаза лихорадочно блестели, и в нем невозможно было узнать того спокойного и уравновешенного человека, которого я знал…
Во время монолога Пьера Мадлен старалась вслушиваться в каждое его слово, чтобы не упустить ничего.
- Ситуация прояснилась для меня после того, как Фрэнк подтвердил мою догадку о том, что могущественный и властный Жак Бужуа вывел корабли и благословил их на битву с ним, — подытожил Пенальберт и посмотрел на Мадлен.
- Что же произошло дальше? — с нетерпением спросила она и почувствовала, как внутри у нее все сжалось, будто от удара.
- Дальше?.. — задумчиво переспросил Пьер. — Дальше он распрощался со мной и хотел было рвануть к стоянке такси, но я остановил его, схватив за руку. Вот тогда-то мне и бросился в глаза этот перстень, которым был надет у Фрэнка на безымянном пальце...
Глава 26
Уже ближе к вечеру Джона охватило беспокойство. Пора было ужинать, а Мадлен все еще нет. Он не на шутку переживал и опасался за здоровье жены. Особенно после того как они вернулись во Францию. Джон все чаще замечал, что она стала вести себя весьма странным образом. Это основывалось на том, что сначала Мадлен почти не выходила из дому, предпочитая сидеть взаперти и предаваться воспоминаниям. Однако спустя некоторое время затворничество жены вдруг резко прекратилось, и она стала пропадать где-то целыми днями. Джон пытался оправдать поступки жены тем, что Мадлен постоянно находилась в мире заточения, и по приезде в Париж ей захотелось вырваться оттуда и вновь посетить родные и все еще не позабытые места.
Тем не менее, так продолжалось каждый день, и Джона постепенно начали одолевать сомнения, пока он не пришел к выводу, что вся загвоздка заключается в прошлом Мадлен. Это и являлось единственной целью ее длительных прогулок. Глупо было надеяться на чудо и думать, что с годами его жена забудет обо всем. Случилось как раз-таки наоборот. С приездом во Францию воспоминания возобновились с особой силой и заставили Мадлен бродить по городу в поисках миража. Так думал Джон, проводя долгие часы в ожидании жены. Но все же сегодня он решил окончательно поговорить с ней и выяснить всё до конца. Сев в мягкое кресло, он закурил сигарету и принялся ждать.
С одной стороны, Мадлен, конечно же, тоже понимала, что терпение мужа не вечно и однажды ей придется объяснить Джону, где она проводит столько времени и с кем. Но с другой стороны, она считала, что ничего плохого не делает и упрекать ее не в чем.
«Не моя вина в том, что, приехав во Францию, я вновь столкнулась с прошлым и оно, как трясина, стало засасывать меня все глубже и глубже», — неоднократно думала Мадлен.
Ко всему прочему было и еще одно обстоятельство, которое вполне оправдывало ее поступки. Именно в Париже она вдруг ощутила ту невероятную силу, которая влекла ее за собой. И то ли это было связано с тем, что женщина снова оказалась там, где впервые познала незабываемое чувство любви, а вместе с ним и огромное множество сложностей, в преддверии которых стояли прежде всего зло и ненависть. А может быть, всё заключалось в том, что на ее пути встретился человек из прошлого и помог ей ощутить себя прежней Мадлен. Но все же основной причиной являлся Фрэнк и неугасимая любовь к нему на протяжении всей жизни.
Невероятно, но все эти годы Мадлен не оставляло предчувствие, что Фрэнк жив и что когда-нибудь судьба сведет их для того, чтобы воссоединить навсегда. И по мере того как женщина думала об этом, в ее душе возрождалась надежда и она, как маленькая искорка, разгоралась все ярче и ярче. И особенно после того, как Мадлен увидела в магазине этот перстень, который она не могла перепутать ни с каким другим, потому что он существовал в единственном экземпляре.
Пьер Пенальберт был не столь наивен, как Мадлен, и придерживался на этот счет своей точки зрения. Сначала нужно было все проверить, считал он, и убедиться в том, что это тот самый перстень, который подарила Мадлен Фрэнку на Рождество, а затем уже действовать. Вдруг это предположение окажется ошибкой? Тогда выдержит ли израненное сердце Мадлен еще один удар? Сможет ли она противостоять судьбе, которая так жестоко карает ее?..
Услышав это заявление, Мадлен ничего не сказала, а только лишь усмехнулась. За эти годы жизнь уже столько раз бросала ее в пропасть и наносила множество ударов с разных сторон, что ей поневоле пришлось бы противостоять судьбе для того, чтобы выжить. И поэтому Мадлен была уверена, что и этот удар она стойко вынесет, хотя он будет и больнее предыдущих. Казалось, что никто и ничто не сможет убедить ее в обратном. Тем более сейчас, когда сквозь густой мрак ей показался свет в конце тоннеля, пусть он светил тускло, но все же это был свет. И Мадлен знала: чтобы этот свет разгорался ярче, она должна будет упорно идти к нему, шаг за шагом, не останавливаясь и не оборачиваясь назад. Знала, как и то, что если пройдет весь этот путь, то наконец-то найдет Фрэнка, а вместе с ним обретет и любовь, выстраданную годами, и долгожданное счастье.
Вот об этом думала Мадлен, уже в сумерках подъезжая к своему дому. Машина плавно затормозила, и она почувствовала легкий укол совести, вспомнив о том, что помимо всего остального у нее еще есть и семья. Муж и дочь, которые наверняка сейчас не находят себе места от беспокойства. Ведь дома ее не было с самого утра.
В гостиной горел свет: значит, Джон не спал и, вероятно, ждал прихода жены. Наверняка, чтобы потребовать объяснений. Однако сама Мадлен не была расположена к длительным разговорам, так как жутко устала и ей хотелось одного — спать. Но все же объяснения с мужем Мадлен избежать не удалось, потому что, едва войдя в дом, она увидела Джона, поднимающегося из кресла и идущего ней навстречу.
Собрав остатки сил, Мадлен изобразила подобие улыбки и приветливо поздоровалась с мужем, но в ответ услышала его гневную тираду:
- Вы мне можете объяснить, мадам Бательер, где вы пропадали все это время?
- Да, конечно, — поспешила ответить Мадлен. — Я была в городе.
- До сих пор? — удивился Джон. — Не хочешь ли ты сказать, что все это время ты там гуляла?
- Нет, — спокойно ответила Мадлен. — Позволь, дорогой, я всё объясню. Дело в том, что сегодня я почти весь день провела у твоей тетушки Коллет. Ты же прекрасно знаешь, что у нее огромный дом, и она не справляется со всеми делами сама.
- Но это не значит, что надо приходить домой ночью, — возразил Джон и снова сел в кресло. — Ведь мы с Мерилин за тебя очень волнуемся.
- Извини, дорогой, ты прав, — устало сказала Мадлен, присев рядом с мужем. — Этого больше не произойдет.
- Последнее время ты часто повторяешь эту фразу, но только лишь повторяешь. — Джон был намерен все выяснить до конца. — Хотя сама в нее не веришь, потому что знаешь, что это все ложь, которой ты пытаешься покрыть свои оправдания и прикрыть очевидное.
- Что ты этим хочешь сказать?
- Только то, что уже сказал. — Джон внимательно посмотрел на жену. — Я заметил, что по возвращении во Францию ты стала вести себя весьма странным образом. — Мадлен при этих словах удивленно взглянула на мужа, тот в ответ покачал головой и добавил: — Да, именно странным. И объясняется твое поведение тем, что здесь ты снова столкнулась с прошлым и оно как наваждение преследует тебя, мешая жить…
Джон ненадолго прервался, увидев вдруг разом поникшую Мадлен, а затем продолжил:
- Но нельзя все время жить прошлым. Пойми это и перестань бродить по улицам в поисках миража. То, что умерло, уже не воскреснет.
- Но ведь мои родители живы! — воскликнула Мадлен, и слезы ручьями потекли из ее глаз. — И они не хотят иметь ничего общего со мной, несмотря на то, что прошло уже много лет.
- Вот именно, Мадлен. Много лет, — покачал головой Джон. — Ты никогда не думала о том, что с годами их ненависть к тебе не угасла, а наоборот, еще больше воспламенилась? Однако ты, вместо того чтобы погасить это пламя, продолжаешь его распалять.
- Неправда, — возразила Мадлен. — Я всеми силами пыталась погасить эту леденящую душу ненависть. И доказательством этому служит то, что я, переступив через все обиды и унижения, пришла к ним. Но мои родители приняли меня в штыки и при этом обвинили во всех своих бедах и несчастьях. Это же несправедливо!
- Несправедливо? Почему же? Потому что так думаешь ты, Мадлен? — казалось, что удивлению Джона не было предела. — Однако, насколько мне известно, Жак и Жанетт придерживаются совершенно другого мнения, которое основывается на том, что они считают тебя причиной всех своих бед и несчастий. А знаешь почему? Да потому, что когда-то в их глазах ты навсегда стала разрушительницей веками существующих устоев и судеб.
- Нет, — Мадлен побледнела как мел. — Я ничего не разрушила.
- Разрушила, и прежде всего тем, что нарушила уклад жизни своих родителей, — продолжал Джон. — Растоптала их утонченные чувства своим необоснованным поведением. Запятнала благородное имя Бужуа, разом упала в их глазах и никогда уже не поднимешься, потому что Жак и Жанетт не из тех, кто умет прощать обиды. Ты не хочешь этого признавать, но, тем не менее, это так.
- Я ходила туда не для того, чтобы просить прощения. Моя совесть чиста, и мне не в чем раскаиваться, — убежденно сказала Мадлен. — Я только лишь хотела высказать им все то, что за долгие годы накопилось во мне.
- Высказала и увидела, как твои слова разом разбились о глухую стену. — Джон пытался доказать жене простую, но такую непонятную для нее истину. — Когда же ты, наконец, поймешь, что ты для и них не существуешь и что даже прошедшие годы не изменили этого.
Мадлен ничего не ответила, а только лишь тихо встала с дивана и подошла к окну.
За окном была ночь, которая обволокла своей темнотой весь город. Создавалось впечатление, что ночью Париж напоминает большую, окутанную туманом мрачную гавань. Редкие фонари уныло освещают своим мерцающим светом улицы, а темные дома, в тени которых блуждают расплывчатые бесформенные фигуры, неясно вырисовываются во мгле, как стоящие на якоре корабли.
- Дорогая, прости, я не хотел сделать тебе больно. — Джон подошел к Мадлен, которая стояла с задумчивым видом у окна, и обнял ее за плечи. — Я лишь хотел, чтобы ты меня поняла и перестала испытывать судьбу, все время оборачиваясь назад. Нельзя жить прошлым, пойми. Забудь об этом навсегда, и если не ради меня, то хотя бы ради своей дочери.
После этих слов в комнате воцарилась тишина, которая длилась всего несколько мгновений, но Джону эти мгновения показались вечностью. Он смотрел на Мадлен, которая стояла все с тем же задумчивым выражением лица. И было понятно, что в мыслях она далеко отсюда и, вероятно, думает о чем-то своем.
- Мадлен… — не выдержав тягостного молчания, обратился к ней Джон.
- Хорошо, — с трудом отрываясь от своих мыслей, сказала она, отходя от окна. — Я постараюсь. А сейчас извини, но я очень устала и хочу спать. Спокойной ночи.
Повернувшись, Мадлен вышла из гостиной, оставив мужа в полном недоумении. Было не совсем ясно, что именно хотела сказать Мадлен последней фразой. Может быть, дать обещание, которое впоследствии все равно разлетится по ветру? Или же своим ответом она, наоборот, хотела уйти от длительного разговора, чтобы как раз-таки не давать никаких обещаний?.. Да, все же второе предположение больше соответствовало истине, чем первое. Наверное, все же Мадлен действительно хотела уйти от разговора, чтобы не давать напрасных обещаний, потому что знала, что никто и ничто в целом мире не заставит ее забыть о прошлом и начать новую жизнь.
Однако в глубине души Джон все же верил в здравый смысл Мадлен и в свой дар убеждения. Верил, что когда-нибудь ей надоест нести этот непосильный крест бед и несчастий, который возложило на нее коварное прошлое. На нее и ее семью.
Пожалуй, только лишь Мерилин оставалась единственным человеком в семье, которого не настиг злой рок прошлого. И, наверное, это произошло только благодаря тому, что сам Джон позаботился о благе своей дочери, но вовсе не Мадлен, которая была поглощена исключительно своими заботами.
Все эти годы он делал все возможное и даже невозможное ради того, чтобы и дочь не поглотило это огненное пламя, полыхавшее бедами и несчастьями. И чтобы мир, в котором она жила, не был окутан плотным кольцом холодного и густого тумана. Все так бы и было, если бы странное поведение матери, угрюмый вид отца, их бесконечные ссоры не стали вызывать у Мерилин подозрения.
Они влекли за собой множество вопросов, на которые она, естественно, хотела знать ответы. Это обстоятельство очень сильно беспокоило Джона, потому что он прекрасно знал, что будет, если все-таки дочь докопается до истины. Он внутренне содрогался, думая об этом, и его мозг неустанно перебирал всевозможные варианты защиты и зацепился лишь за один, как ему казалось, самый важный.
Жак и Жанетт Бужуа — вот кто из мести к своей дочери могут нанести первый удар Мерилин и открыть ей всю правду. Поэтому прежде всего надо оградить девочку от собственных бабушки и дедушки, поговорив с ними.
Решив ситуацию таким образом, Джон отправился в дом Бужуа. Прием, как он и ожидал, разумеется, оказался холодным, но отступать Джон не собирался даже тогда, когда увидел перед собой Жака и наткнулся на его леденящий взгляд.
- Чем могу быть полезен? — спросил Жак, преодолевая желание немедленно выставить зятя за дверь.
- Мне нужно поговорить с вами, — спокойно сказал Джон, но сразу же почувствовал неприязнь в голосе Жака:
- Не думаю, что нам с вами есть о чем говорить, — не проявив интереса к разговору, ответил Жак.
- Но тем не менее я скажу. — Джон был настроен решительно.
- Если речь пойдет о Мадлен, то я ничего не хочу о ней слышать.
- Но это же ваша дочь, месье Бужуа! — воскликнул Джон, хотя и понимал, что его слова не доходят до тестя. — И, несмотря ни на что, она останется ею.
- У меня нет дочери, — резко ответил Жак. И было абсолютно ясно, что своего мнения он не изменит.
Джон и сам предполагал такой исход дела, поэтому слова Жака вовсе не ошеломили его. Однако в глубине души он все же надеялся на восстановление мира между ними. Надеялся на то, что сможет убедить Жака в том, что прошедшие годы ушли и унесли с собой все горести и беды. И что сделанного не вернуть, а можно лишь только постараться забыть обо всем.
Будто угадав его мысли, Жак задумчиво сказал:
- Даже прошедшие годы не смогли залечить ту боль, которую нам причинила ваша жена. Да и вряд ли бы это произошло.
- Вы так думаете? — Нельзя сказать, что Джон был сильно удивлен, видимо, потому, что ожидал это услышать. — Но ведь вы не можете всю жизнь провести в постоянной борьбе с Мадлен и мстить ей за нанесенную вам обиду. Мы с вами знаем, что каждый из нас способен совершать ошибки, но и каждый способен их исправить. — Своими словами Джон словно хотел растопить лед в сердце Жака, но, видимо, это плохо у него получалось.
- Боюсь, что ваше определение совсем не соответствует истине, месье Бательер. — Мадлен никогда не исправит свою ошибку, потому что цена этой ошибки была слишком велика.
Несомненно, что Жак был непреклонен, однако Джон был настроен решительно и не собирался отступать.
- Вам не кажется, что сейчас вы выносите Мадлен слишком жестокий приговор? — Джон почувствовал, как кровь закипает в нем. — Даже самый закоренелый преступник имеет право на помилование.
- Мне ясны последствия моих решений, которых я не меняю, — тоном, не терпящим возражений, ответил Жак.
- Но вы же должны понимать, что вражда между вами приносит вред и другим людям, — Джон вновь ринулся в наступление. — Людям, которые совершенно не имеют никакого отношения к прошлому вашей семьи.
- Не понимаю, о ком вы говорите, — покачал головой Жак.
- В первую очередь, конечно же, о моей дочери Мерилин, — пояснил Джон. — Я не допущу, чтобы она страдала по вашей вине, из-за вашего прошлого.
После этих слов в комнате воцарилось молчание, и Джон не знал, чем оно было вызвано.
Жак ходил по гостиной с задумчивым видом, затем, будто невзначай остановившись, он как-то странно взглянул на Джона и спокойно спросил:
- Вы уверены, месье Бательер, что Мерилин — ваша дочь?
- Что вы сказали? — на миг Джону показалось, что он ослышался. Но спокойное лицо Жака не оставляло сомнений в том, что услышал он именно то, что Жак хотел сказать.
- То, что вы слышали, — продолжил Жак все тем же спокойным тоном. — Вы никогда не думали о том, что вас ввели в заблуждение, сказав, что ребенок, которого вы считали своим, вовсе не ваш, а того мерзкого ублюдка Фрэнка?
- Как вы смеете нести такую чушь и тем самым оскорблять мою жену! — Джон почувствовал, что теряет самообладание. У него было такое ощущение, что ему в спину воткнули нож.
- А может быть, ваша так называемая дочь родилась от какого-нибудь другого ублюдка, подобного Фрэнку Мак-Келлану? — издевательски продолжал Бужуа, не обращая внимания на состояние Джона. — Тогда почему бы ей не узнать правду о своем истинном происхождении?
Эти слова стали последней каплей, переполнившей чашу терпения Джона. Глаза его налились кровью, и он больше не мог владеть собой, несмотря на то, что дал себе слово держать себя в руках во благо восстановления мира между семьями.
Он подбежал к Жаку и с силой ударил его по лицу. Тот, не удержавшись на ногах, рухнул на пол и повалил рядом стоящий столик со спиртными напитками. Раздался звон бьющегося хрусталя. Разные напитки смешались с кровью и растеклись по светлому коврику. После чего Джон подошел к Жаку, взял его за лацканы пиджака, приподнял и зверски сказал ему прямо в лицо:
— Если ты посмеешь повторить моей дочери весь этот бред, что я тут сегодня услышал, то тебе не жить. Запомни это.
Затем он грубо оттолкнул от себя Жака и молча вышел из гостиной.
Глава 27
Проблески рассвета едва только засеребрились над Парижем, когда Мадлен была уже на ногах. Сидя в своей роскошной гостиной, она ждала звонка Пьера Пенальберта и в ожидании думала о вчерашнем разговоре с мужем.
Мадлен хорошо понимала, что своим неопределенным ответом дала ему напрасное обещание забыть обо всем. Хотя сама прекрасно знала, что не сдержит его даже под дулом пистолета. Тем более сейчас, когда спустя столько лет, преодолевая множество вершин, Мадлен наконец-то удалось совсем близко подойти к своей цели. И не могло быть и речи о том, чтобы отступить назад. Ведь, может быть, ей осталось преодолеть еще одну, последнюю вершину, и она найдет то, что когда-то потеряла и так долго искала, — Фрэнка. А вместе с ним обретет покой и счастье.
Однако Мадлен содрогалась при мысли о том, что это ей придется сделать за счет счастья своих близких — мужа и дочери. Такой исход дела претил Мадлен, но она не видела другого выхода из сложившейся ситуации. Теперь она все чаще и чаще думала о том, что будет, если ей удастся найти Фрэнка.
Для Мерилин прежде всего раскроется тайна, которую Мадлен скрывала от нее на протяжении двадцати лет. Ей было известно, что Мерилин жила в своем собственном мире, в который еще никогда не вторгались ложь и предательство. Однако горькая правда предвещала именно это. Сердце Мадлен сжималось от боли при мысли о том, что именно через раскрывшуюся тайну дочь познает все эти новые, неведомые ей ранее чувства. И, убитая ими, не простит этого матери никогда. Но как Мадлен могла объяснить этой восемнадцатилетней девчушке то, что и сама до конца не понимала? Как она могла рассказать своей дочери о пережитых ею страданиях так, чтобы та поняла и простила ее?
Хотя, смотря с высоты своего жизненного опыта, Мадлен знала, что ее сможет понять только тот человек, который через это прошел и все испытал на себе.
Но, тем не менее, судьба не оставляла ей выбора. Больше она так жить не могла. Жить прошлым и на протяжении всей жизни владеть только им. И ничем больше. Как никогда, Мадлен хотелось вырваться из мира заточения, в котором она пребывала все эти годы. Сорвать с себя железные оковы и стать свободной. Ведь только свободный человек может жить и любить по-настоящему. Но все это будет только лишь в том случае, если ей удастся найти Фрэнка, без которого ее жизнь была лишена всякого смысла. Подтверждением тому служили прошедшие годы, проведенные в тоске и печали.
Но было и еще одно обстоятельство, которому не могла не придавать значения Мадлен. Ее собственный муж. Человек, спасший ей жизнь и оберегавший ее на протяжении многих лет. Она знала, что причиняет ему боль, и прежде всего своим молчанием, которое объяснялось тем, что она с удвоенной силой возобновила поиски Фрэнка Мак-Келлана, для того чтобы найти его и воссоединиться с ним навсегда. Парадоксально, но факт. Бросить человека, которому всем обязана, но зато взамен обрести любовь, а вместе с ней и вкус к жизни.
Что ж, в жизни всегда приходится выбирать. И Мадлен уже сделала свой выбор в надежде на то, что муж и дочь поймут ее или хотя бы постараются понять. А если нет, то придется ей пережить еще одну трагедию. А пока…
Мадлен настолько погрузилась в свои мысли, что не сразу заметила, как сверху спустилась только что вставшая Мерилин.
- Мама!.. — Мерилин уже несколько раз обращалась к ней, но мать не реагировала, пока Мерилин не дотронулась до ее руки.
Мадлен неожиданно вздрогнула. На ее испуганном лице появилась ласковая улыбка при виде дочери.
- Дорогая, — нежно сказала Мадлен, с трудом отвлекаясь от своих мыслей. — Ты почему встала так рано?
- Мне не спится, мама. — Мерилин припала к груди Мадлен.
- Почему? — встревоженно спросила Мадлен, гладя дочь по голове. — Что случилась?
- Мама, я бы хотела с тобой поговорить, — сказала Мерилин, вставая. — Но прежде пойдем в столовую и выпьем кофе. Ведь еще очень рано.
Заинтригованная Мадлен последовала за дочерью в столовую. Они сели за обеденный стол, на котором стояли сервированный чайник, две чашечки и небольшая вазочка со сладостями. Взяв свою чашечку в руки, Мадлен внимательно посмотрела на дочь, как будто хотела проникнуть в ее сознание и прочитать ее мысли заранее.
- Итак, я слушаю тебя, милая, — после недолгой паузы сказала Мадлен. — О чем таком важном ты хочешь со мной поговорить?
- Нет, в этом разговоре ничего нет такого особо важного, — покачала головой Мерилин, — но все же я бы хотела знать…
- Что же? — заинтересованно спросила Мадлен.
- Ты, наверное, помнишь, что, когда я была маленькой, ты мне рассказывала, что здесь, во Франции, живут очень близкие нам люди. Ведь так? — Мерилин испытующе посмотрела на мать.
- Конечно же, дорогая, — Мадлен удивилась вопросу дочери. — Это дядя Ришар, которого, к сожалению, уже нет с нами, и тетушка Коллет.
- Да, но ведь речь шла не только о них, — поспешно сказала Мерилин, — но и о твоих родителях, моих бабушке и дедушке, которые живут здесь, во Франции. Их, по-моему, зовут Жак и Жанетт Бужуа. Не так ли?
- Да, так, — Мадлен на миг опешила, услышав знакомые имена из уст дочери. Она не могла понять, почему Мерилин завела этот разговор. — Они действительно живут здесь… Но что именно ты хочешь знать?
- Почему на протяжении всех этих лет вы не поддерживали отношения с ними?
- Я же тебе уже об этом рассказывала, — Мадлен тяжело вздохнула. Ей не нравился этот разговор, который дочь, очевидно, завела неспроста. — Когда-то давно, много лет назад, мы не поняли друг друга, и между нами произошла ссора, которая и положила конец всем нашим отношениям…
- И дало начало вражде между вами, — продолжила Мерилин, перебив мать…
Но продолжить не успела, так как неожиданно зазвонил телефон, и Мадлен, сбитая с толку, стремительно кинулась в гостиную, на ходу обдумывая, что ответить дочери.
Она говорила недолго, а положив трубку, задумалась. Вернувшись затем в столовую, Мадлен коротко и ясно сказала:
- Извини, дорогая, — поговорим позже. Сейчас мне надо срочно уйти.
Быстро поцеловав дочь, она заспешила наверх. Наконец-то позвонил Пьер, и, судя по его словам, у него есть какие-то новости.
Мадлен, как ураган, подгоняемый ветром, неслась на встречу с ним, потому что только это имело сейчас для нее значение. Все остальное отошло на задний план, и даже только что состоявшийся разговор с дочерью.
Мерилин после ухода Мадлен задумалась. Она не могла понять, почему же у матери была такая странная реакция на ее слова. Ведь она только предположила, что между матерью и ее родителями возникла вражда. Это не исключено. Но, тем не менее, сейчас Мерилин вспомнила очень важную вещь, которая вполне могла служить подтверждением недавно сказанных ею слов. Всегда, когда Мадлен рассказывала дочери о своих родителях, то сильно плакала, и в рассказах матери Мерилин не ощущала того душевного тепла, с которым обычно дети отзываются о родителях. Как раз-таки наоборот. Слова Мадлен были наполнены горечью и какой-то непосильной тяжестью, которую она, казалось, несла на своих плечах все эти годы.
Так думала Мерилин и все больше укреплялась в мысли о том, что в прошлом действительно случилось что-то такое, что дало начало вражде между семьями. Что именно, Мерилин пока не знала, но в ближайшее время намеревалась выяснить это.
Мадлен приехала на место встречи немного позже назначенного времени. Пьер уже ждал ее, поглядывая на часы. Поздоровавшись, она сказала:
- Извините, я немного опоздала. Просто всюду пробки.
- Ничего страшного, — ответил Пьер и предложил ей присесть. — У вас всё в порядке?
- Да, спасибо, — Мадлен не терпелось перейти к волнующему ее разговору, поэтому она сказала: — Вы позвонили мне и сказали, что у вас для меня есть новости.
- Да, это так, — кивнул Пьер в знак согласия. — Дело в том, что мне удалось узнать, кому принадлежит тот самый перстень, который вы видели в магазине месье Мишеля и который показался вам знакомым.
- Нет, не показался! — пылко воскликнула Мадлен. Голос ее дрожал от волнения. — Я просто уверена, что это тот самый перстень, который я подарила Фрэнку на Рождество.
- Да, но дело в том, что сейчас его обладателем является совсем другой человек.
- Кто же?
- Некий Поль Шардон, — ответил Пьер и внимательно посмотрел на Мадлен. — Вам что-нибудь говорит это имя?
- Нет, — задумчиво сказала Мадлен после минутной паузы. — Я прежде не слышала этого имени.
- Но именно месье Шардон приобрел этот перстень, за несколько минут до вашего прихода в магазин.
На миг Мадлен замерла и почувствовала, как сильно бьется ее сердце, которое, казалось, готово было выскочить из груди. Неужели ее предположения, несмотря на все разногласия, оказались верны?! Она посмотрела на своего собеседника изумленными глазами и сказала:
- Ясно, что раньше этот перстень мог принадлежать только одному человеку… Фрэнку Мак-Келлану. Значит, он жив.
- Мадлен, послушайте. Послушайте меня внимательно. — Пьер говорил так, словно пытался достучаться до ее разума. — Я не хочу, чтобы вы строили иллюзии на это счет, потому что ваше предположение может оказаться ошибочным. И тогда это обернется еще одной трагедией для вас.
- Но я сердцем чувствую, что Фрэнк… — начала было Мадлен, но Пьер тут же перебил ее:
- Сейчас мы должны полагаться не на сердце, а на разум, Мадлен. Именно он подскажет нам, что делать дальше.
- Что ж. Думаю, что вы правы. — По задумчивому виду Мадлен невозможно было определить, искренни ли ее слова.
- Поверьте, Мадлен, для вашего же блага так будет лучше, — убежденно сказал Пьер. — Однако мы все же можем постараться узнать, кто настоящий владелец этого перстня, только если обратимся за помощью к хозяину ювелирного магазина месье Мишелю.
- Боже мой! — схватилась за голову Мадлен. — Ну, конечно же! Как я раньше об этом не подумала! Поехали к нему прямо сейчас. — Она быстро встала и пошла по направлению к выходу.
- А как же наш завтрак?
- Завтрак может подождать, — на ходу ответила Мадлен. — Не будем терять времени. Поехали.
Казалось, что ее теперь уже ничто не могло остановить. Слова Пьера вновь вселили в Мадлен надежду и придали ей новых жизненных сил, которые ей были сейчас так необходимы для того, чтобы продолжать искать и, наконец-то, найти то, что она когда-то потеряла…
В ювелирном магазине месье Мишеля в этот час сновали толпы людей. Одни стояли у витрин и восхищенными глазами рассматривали переливающиеся под стеклом драгоценности Другие, уже что-то выбрав, расплачивались за покупку, а затем с довольным видом уходили из магазина.
Однако Мадлен и Пьера, зашедших в магазин, не интересовало ничего из того, что здесь происходило. Они вслед за швейцаром направились в кабинет месье Мишеля.
Открыв дверь кабинета, человек, сопровождавший их, попросил подождать, а сам быстро вошел туда. Через несколько минут он вышел оттуда и пригласил Мадлен и Пьера войти.
Мадлен вошла первой и увидела, как навстречу ей поднялся сам месье Мишель. Это был человек маленького роста с уже заметной проседью в волосах и добрым лицом.
- Не ожидал вас здесь увидеть, — сказал он, приветствуя Мадлен, и обменялся рукопожатием с Пьером. — Дорогая Мадлен, сколько лет!
- Да, прошло уже много лет, — Мадлен не удивилась, что месье Мишель узнал ее. Ведь он был другом семьи Бужуа на протяжении многих лет. Она помнила его, еще будучи маленькой девочкой.
- Полагаю, что вас ко мне привело какое-то дело, — сказал месье Мишель, после того как они расположились в мягких удобных креслах.
- Да, вы правы, — ответила Мадлен и посмотрела на Пьера.
- Какое же?
- Не так давно в вашем магазине была выставлена на продажу одна уникальная вещь, — приступила Мадлен к изложению своего плана. — Массивный перстень старинной работы, сплошь усыпанный осколками бриллиантов. И его отличие от всех украшений заключалось в том, что он существовал в единственном экземпляре.
- Да, что-то припоминаю, — задумчиво ответил хозяин магазина. — Этот перстень действительно уникальная вещь. У нас не было украшений, ему подобных.
- Несомненно, — ответила Мадлен и наклонила голову в знак согласия. — Однако сейчас меня интересует совсем другое.
- Что же?
- Месье Мишель, не будете ли вы так любезны сказать мне, кто прежний владелец этого изделия?
- Всегда рад вам услужить, Мадлен, но я дал слово не разглашать имени владельца, — месье Мишель сочувственно развел руками.
- Я все прекрасно понимаю, но поймите, пожалуйста, и вы меня, — жалостно сказала Мадлен и приложила руки к груди. — Дело в том, что мы ищем одного человека, которым вполне может оказаться бывший хозяин этого перстня.
- Почему вы в этом так уверены?
- Мы ни в чем не уверены, месье Мишель, — вступил в разговор Пьер. — Это всего лишь наше предположение…
- Которое вы можете подтвердить и тем самым развеять наши сомнения, — продолжила за него Мадлен. — Поймите, что для нас это вопрос жизни и смерти.
- Неужели все так серьезно?
- Да, поверьте мне, — сказала Мадлен как можно убедительнее и почувствовала, как глаза ее против воли немного увлажняются. — Вы единственный, кто может нам сейчас помочь.
- Я все понимаю, Мадлен, но…
- Я прошу вас, месье Мишель, назовите мне только имя этого человека, и ничего более. — Мадлен прикрыла глаза, и по щекам ее потекли крупные капли слёз. — Я клянусь вам всем самым святым, что этот разговор останется между нами и никто и никогда не узнает об этом.
Взгляд ее терял уверенность с каждой минутой. Глаза, залитые слезами, лихорадочно блестели. Казалось, что еще минута, и она не выдержит такого напряжения.
- Хорошо, Мадлен, я скажу вам имя этого человека, — наконец, сдался месье Мишель, увидев, что она на грани нервного срыва. — Только прошу вас, успокойтесь.
Встав со своего места, он подошел к небольшому сейфу и, открыв его, достал оттуда объемистую папку. Затем, вернувшись на свое место, он открыл ее и осторожно начал перелистывать, до тех пор пока не нашел то, что нужно.
Мадлен в это время напряженно следила за его движениями, стараясь не упустить ни одной детали, и, когда он, наконец-то, извлек оттуда какой-то документ и отложил папку в сторону, Мадлен вся превратилась во внимание.
- Имя этого человека — Жан Пари, — сказал он и внимательно посмотрел на Мадлен.
- Жан Пари?! — удивленно воскликнула Мадлен и вскочила со своего места…
Часом позже Мадлен и Пьер уже сидели в уличном кафе и обсуждали состоявшийся разговор с месье Мишелем. Пьер все повторял и повторял загадочное имя Жана Пари, стараясь вспомнить, где он мог раньше его слышать.
Мадлен, сидящая напротив с задумчивым видом, была натянута как струна. Она едва приходила в себя от пережитого разочарования.
- Жан Пари… Жан Пари… — повторял Пьер. — Нет, я все же думаю, что раньше я не слышал этого имени.
- Да, я тоже, — отозвалась Мадлен и тяжело вздохнула. — Однако мы можем через общих знакомых навести справки об этом человеке. Ведь кто-то должен его знать.
- Да, вы правы, Мадлен, — задумчиво ответил Пьер. — Конечно же, нам будет сложно сделать это, потому что мы знаем только имя этого человека.
- Сложно, но все же возможно, — сказала Мадлен. — У меня такое предчувствие, что именно этот таинственный Жан Пари раскроет нам тайну перстня и тем самым выведет нас на Фрэнка. Именно поэтому нам любой ценой надо найти его.
- Ну, и с чего же мы начнем?
- С ювелирного магазина месье Мишеля, — ответила Мадлен и посмотрела на своего собеседника. — Мне кажется, именно в этих стенах кроется правда.
Если бы сейчас Мадлен вдруг оказалась в кабинете месье Мишеля, она бы поняла, насколько верны и справедливы ее предположения.
В ту самую дверь, из которой они вышли, вошел человек невысокого роста с привлекательными чертами лица и с густой шевелюрой темных волос, которые едва тронула седина. Он по-хозяйски расположился в кабинете и с наслаждением закурил сигарету.
- Что привело сюда эту женщину? — спросил он и вопросительно посмотрел на хозяина магазина.
- Как ни странно, но ее интересовали вы, месье Пари, — ответил месье Мишель.
- Я? — удивился Жан Пари? — Действительно, странно. Зачем я ей понадобился?
- Чтобы узнать, откуда у вас вот этот перстень, — с этими словами месье Мишель достал из ящика то самое ювелирное изделие и передал в руки Жану Пари.
- Как зовут эту прелестную мадам? — спросил он, надевая перстень на безымянный палец.
- Мадлен Бужуа-Бательер.
Даже от месье Мишеля не укрылось то, как при его последних словах Жан Пари заметно побледнел и тяжело задышал.
- Вы знаете эту женщину? — спросил месье Мишель.
- Что вы сказали? — будто не слыша вопроса, спросил Пари.
- Я спросил, вы когда-нибудь были знакомы с этой женщиной?..
Глава 28
Сидя в кабинете своего роскошного офиса, Джон Бательер просматривал бумаги. В последнее время дел накопилось очень много, но из-за обилия семейных проблем он никак не мог к ним приступить. Однако даже сейчас дела не шли ему на ум, потому что он постоянно думал о своем разговоре с женой. О том, что бы могло заставить Мадлен забыть о прошлом и начать новую жизнь.
Тем не менее, сколько бы Джон ни думал, он не мог не признать того, что, к сожалению, ничто не сможет заставить Мадлен забыть обо всем. Ничто.
Подтверждением тому были прошедшие годы. Они показали, что даже перемена места, и то не смогла ничего изменить. Что тогда говорить о Париже?.. Здесь тем более за каждым углом можно встретиться со своим прошлым.
Из сказанного выше можно было сделать вывод, что вероятность того, что Мадлен забудет обо всем, ничтожна. И нет смысла далее что-либо предпринимать.
Однако Джон не был бы Джоном, если бы немедленно не отвергнул эту непристойную для его твердого характера мысль. Сейчас он уже не мог так просто взять и отступить. Слишком много воды утекло. Да к тому же отступить — значило проиграть, а это было вовсе не в его правилах. Джон всегда придерживался строгих законов, которые гласили, что жизнь — это поле боя, на котором побеждает сильнейший. И он был готов к тому, чтобы выйти на поле боя и начать борьбу. И в первую очередь с Мадлен, которая никак не могла смириться с истинным положением вещей и забыть обо всем. С самим собою, дабы придать себе силы выстоять до самого конца, все выдержать и уйти победителем. И, наконец, с прошлым. Каверзным, непредсказуемым, невыносимым прошлым, заслонившим собою, словно какой-то изгородью, не только будущее, но и всю жизнь. Он страстно хотел поломать эту изгородь и тем самым стереть всё из памяти Мадлен. Даже подумывал о том, чтобы снова пойти к родителям своей жены и попытаться восстановить мир между ними. Хотел, но считал эту затею безнадежной.
Жак и Жанетт Бужуа были жестокими и бессердечными людьми, которые не умели прощать и ценить чувства других людей. Последняя встреча с ними показала Джону именно это. Так что вряд ли можно было рассчитывать на их благоразумие.
Однако в глубине души Джону что-то подсказывало, что корни былой вражды зародились именно здесь, в доме Бужуа, и вырвать их в первую очередь надо непременно оттуда.
Вдруг неожиданно дверь кабинета распахнулась и на пороге появилась Мерилин.
При виде дочери лицо Джона осветилось улыбкой, а сердце заныло от боли. Всё, только что обдуманное им, вновь вихрем пронеслось у него в голове и остановилось на последнем. Неужели и этой ни в чем не повинной девочке придется страдать и расплачиваться за ошибки своих родителей? Неужели и Мерилин станет жертвой и заложницей прошлого, к которому она совершенно не имеет никакого отношения? Нет! Этого нельзя допустить. Так не должно быть. Надо как можно скорее постараться оградить дочь от всего этого и тем самым предотвратить надвигающуюся страшную трагедию, которая сможет сыграть роковую роль не только в их жизни, но и непосредственно в жизни самой Мерилин.
Собственные мысли сейчас угнетали Джона и вызывали у него тревогу. Однако ему меньше всего хотелось, чтобы дочь заметила, в каком он состоянии. Поэтому Джон как можно скорее заключил Мерилин в объятия и долго не отпускал от себя, словно пытался защитить ее от всего происходящего.
- Рад тебя видеть, солнышко, — наконец, сказал Джон, выпуская Мерилин из объятий.
- Я тоже рада тебя видеть, папа, — ответила дочь и села в предложенное отцом кресло.
- Что привело тебя ко мне? — Джон внимательно взглянул на дочь. — Должно быть, очень важное дело?
- Угадал, — кивнула головой Мерилин, — мне надо поговорить с тобой, папа.
- Ну, что ж, — развел руками Джон. — Тогда я слушаю тебя.
- Когда мы жили еще в Нью-Йорке, мама рассказывала мне о том, что здесь, во Франции, живут очень близкие нам люди, — сказала Мерилин и, на минуту прервавшись, внимательно посмотрела на отца, а затем продолжила: — Я хорошо помню, что, говоря о близких людях, мама прежде всего имела в виду своих родителей, то есть моих бабушку и дедушку. По-моему, их зовут Жак и Жанетт Бужуа.
Во время всего монолога дочери Джон внимательно слушал ее и чувствовал, как каждое слово, сказанное ею, рождает в нем страх, вызванный неизвестностью.
Почему Мерилин все же заговорила об этом, и что именно она хочет знать?..
Джон не был готов к этому разговору, однако понимал, что рано или поздно он все же состоится. И сейчас было важно ответить на все вопросы дочери так, чтобы она ничего не заподозрила.
- Ты что-то хочешь узнать о них? — осторожно спросил Джон, догадавшись о намерении дочери. — Что именно?
- Всё. И в первую очередь я хочу, чтобы ты объяснил мне, почему на протяжении всех этих лет мы не поддерживали отношений с ними.
Сказав все это, Мерилин вопросительно взглянула на отца.
- Ты говорила об этом с мамой? — спросил Джон.
- Да, говорила, — ответила Мерилин. — Но на все мои вопросы она дала мне какие-то невразумительные ответы.
- Что именно мама сказала тебе?
- То, что много лет назад, еще до моего рождения, между нею и ее родителями произошла ссора, которая и положила конец всяким дальнейшим отношениям между ними, — пояснила Мерилин.
- Да, это было действительно так, — подтвердил Джон.
- Но и помимо этого мне известно, что эта ссора со временем переросла во вражду, — продолжала Мерилин. — Но если так случилось, значит, этому способствовали весьма веские причины.
Выслушав дочь, Джон с облегчением вздохнул. Мерилин пока еще была далека от истины, но кое-что уже предполагала. Поэтому он как можно мягче постарался объяснить ей положение вещей.
- Понимаешь, Мерилин, родители твоей мамы — очень сложные люди. У них были свои представления о жизни, а у мамы совсем другие. Они хотели от жизни для своей дочери одного, а Мадлен — совсем другого.
- Но почему так?
Было ясно, что Мерилин не удовлетворилась этим ответом, и поэтому Джон продолжил:
- Почему? Да потому, что у Мадлен были совсем иные понятия о жизни, которые не соответствовали ее статусу и положению в обществе. Это, естественно, не могло нравиться Жаку и Жанетт Бужуа…
На мгновение прервавшись, Джон внимательно посмотрел на сидящую напротив Мерилин. Понимала ли она действительно то, что он сейчас ей говорил? Понимала, но наверняка по-своему.
- И прежде всего потому, что они были очень богатыми людьми, гордившимися своим аристократическим происхождением, — продолжил Джон. — Они вращались в кругах высшей знати, и дочь четы Бужуа, конечно же, тоже имела принадлежность к этим кругам. Однако все это было ей не по душе, потому что Мадлен всегда придерживалась простых нравов.
- Ты хочешь сказать, что именно поэтому… — наконец, сказала Мерилин, но Джон тут же перебил ее:
- Они возненавидели свою дочь и не поддерживали с ней отношений на протяжении всех этих лет. Это всё.
- Нет, не всё, — покачала головой Мерилин. — Я хочу знать, что это были за простые нравы, которые предпочла мама взамен на многолетнюю вражду между ней и ее родителями.
- Извини, Мерилин, но я всё сказал, и мне нечего добавить, — быстро проговорил Джон и посмотрел на часы. — Да к тому же у меня срочное совещание. До встречи!
Поцеловав дочь, Джон стремительно вышел из кабинета, оставив ее в полном недоумении. Теперь Мерилин казалось непонятным и поведение отца. Во-первых, потому, что в разговорах он никогда прежде не вводил ее в заблуждение, как это сделал сейчас. Во-вторых, он, может быть, говорил прямо и открыто, но чувствовалось, что он что-то недоговаривает. Точно так же повела себя и мать, когда Мерилин заговорила с ней о прошлом. И как бы само собой у Мерилин создавалось впечатление, что от нее что-то умышленно скрывают. Но что? Что это были за простые нравы, которых так придерживалась мама и о которых говорил отец? Какую роль они сыграли в жизни великосветской Мадлен Бужуа? К сожалению, у Мерилин на это рождаемое количество вопросов ответов не было. Но со временем она намеревалась получить их. Любой ценой узнать тайну, которая пока еще была для нее покрыта густым мраком...
Мысль о том, что мсье Мишель что-то недоговаривает, возникла у Мадлен еще тогда, в магазине, при разговоре с ним. С тех самых пор она прочно засела у нее в голове и все последующее время не оставляла ее.
Дабы развеять свои сомнения, Мадлен вновь решила навестить хозяина ювелирного магазина и еще раз поговорить с ним обо всем, в надежде выяснить хоть что-то.
До обеда было еще далеко, поэтому, располагая свободным временем, Мадлен села в свой шикарный автомобиль и двинулась в путь. С задумчивым видом она медленно ехала по Елисейским Полям, стараясь не превышать скорости. Встречных машин почти не было, поэтому Мадлен не заметила, как меньше стала уделять внимания дороге, а больше — собственным мыслям, не дававшим ей покоя.
Сейчас она уже думала о своем утреннем разговоре с дочерью и никак не могла понять, почему Мерилин так настойчиво интересуется прошлым. Зачем ей все это нужно?..
Последний разговор с дочерью встревожил Мадлен. Хотя Мерилин пока ничего не было известно, но из последнего разговора с ней можно было сделать вывод, что кое о чем она уже стала догадываться.
Такой поворот событий претил Мадлен. Она вовсе не хотела, чтобы тайна, которую она хранила на протяжении двадцати лет, вдруг раскрылась и дала начало вражде между ней и дочерью. Почему вражде? Да потому что Мадлен прекрасно знала свою гордую и высокомерную дочь. Знала, что та никогда не простит ей, если узнает о прошлом своей матери. Но, тем не менее, обстоятельства складывались совсем не в пользу Мадлен, и поэтому она была вынуждена будет рассказать дочери всю правду. И прежде всего потому, что Мадлен хотела, чтобы историю ее жизни Мерилин услышала именно от нее, а не от кого-либо еще.
Она не могла не учитывать того факта, что вокруг много противников, а точнее сказать, огромное количество людей, которые ненавидели Мадлен из-за ее прошлого и из мести могли преподнести Мерилин самое страшное. И ждать этого в первую очередь нужно было от собственных родителей, которые сделают всё для того, чтобы настроить Мерилин против собственной матери и тем самым беспощадно отомстить.
Теперь Мадлен понимала, что сейчас надо всеми силами стремиться опередить их всех.
Однако была и другая, не менее важная причина, из-за которой Мадлен должна была открыться дочери. Фрэнк! К счастью, недалек был тот день, когда она найдет его и воссоединится с ним навсегда. Тогда тайное станет явным без каких-либо объяснений. И это будет не только неожиданностью, но и настоящим шоком для Мерилин…
Водоворот мыслей настолько поглотил Мадлен, что она совсем перестала следить за дорогой и поэтому не заметила пешехода, переходящего дорогу. А когда увидела, то закричала и с силой ударила по тормозам…
Однако было уже поздно. Удар произошел мгновенно, и Мадлен с ужасом увидела упавшего навзничь человека.
Бледная, едва пришедшая в себя, она выскочила из машины и подбежала к нему. Им оказался мужчина.
- Слава Богу, вы живы, — возведя глаза к небу, с волнением в голосе сказала Мадлен, увидев, что мужчина зашевелился и открыл глаза. Более того, он попытался встать. — Давайте я вам помогу… — Мадлен, оборвав себя на полуслове, застыла, встретившись со взглядом незнакомца и вдруг почувствовав при этом, как сердце ее сильно забилось…
Мужчина словно завороженный смотрел на нее, не в силах оторвать взгляда. Что было в этом взгляде такого необычного, Мадлен и сама не знала. Но он показался ей до боли знакомым.
- Не волнуйтесь, я думаю, все будет хорошо, — наконец-то сказал незнакомец и, осторожно коснувшись руки Мадлен, будто оживил ее.
- Но как же так… — потихоньку приходя в себя, сказала Мадлен, чувствуя, как рука ее дрожит от прикосновения. — Я же вас чуть не убила. Может, я отвезу вас в больницу? — Голос ее дрожал от волнения, и она медленно соображала.
- Забудьте об этом, — неожиданно сказал мужчина, на этот раз уже пристально взглянув на нее. — Думаю, что ничего страшного не случилось. Вы можете спокойно ехать.
- Но я… — запнулась Мадлен. — Я могу вам чем-то помочь?
- Спасибо, не надо, — он медленно поднялся на ноги и, держась за капот машины, еще раз взглянул на Мадлен.
Мадлен тоже с интересом смотрела на него. Мужчина был явно привлекательным, с чисто мужскими чертами лица и густой шевелюрой темных волос, которые уже чуть тронула седина.
Невероятно, но не только взгляд, но и мимика, жесты незнакомца вызывали у Мадлен странное предчувствие, будто этого человека она знает всю жизнь…
- Вот вам моя визитная карточка, — наконец, сказала Мадлен, протягивая ему визитку. — Если что-то понадобится — обращайтесь.
Мадлен еще раз взглянула на незнакомца, будто пытаясь запомнить его, и пошла к своей машине.
Однако ноги не слушались ее. Какая-то невероятная, ни с чем не сравнимая сила тянула ее назад, к этому мужчине. Почему — она и сама не знала, но все же попыталась справиться с собой.
Быстро сев в машину, она завела мотор, но перед тем как ехать, посмотрела в ту сторону, где только что стоял этот мужчина. Там уже не было никого. Лишь только какая-то странная пустота витала в воздухе. И даже на расстоянии Мадлен чувствовала, как эта пустота с силой давит ей на грудь, вызывая боль. Да к тому же сейчас, смотря на это место, Мадлен ощущала чувство потери, которое можно было сравнить только с тем, что она чувствовала, когда потеряла Фрэнка…
«Откуда при виде этого незнакомого человека у меня возникло это чувство потери?.. — думала Мадлен. — Ведь я впервые видела его. Однако он мне показался до боли знакомым. Да и он так пристально смотрел на меня. Так, как будто знал меня раньше. И все же, если я никогда больше не увижу этого мужчину, в моей памяти навсегда сохранится его облик и… взгляд, которого я никогда не забуду».
Мадлен попыталась отвлечься от произошедшего и сосредоточиться на дороге, но это плохо у нее получалось. В глазах по-прежнему стоял незабываемый образ незнакомца. Рука горела от жаркого прикосновения. А нежный голос эхом звучал в памяти Мадлен…
Глава 29
Разговор с месье Мишелем, как и предполагала Мадлен, ничего определенного не дал. В процессе всего разговора он сказал ей то же самое, что и в прошлый раз, а также дал понять, что ко всему прочему ему больше нечего добавить.
Однако у Мадлен, как и в их первую встречу, снова возникло ощущение, что хозяин ювелирного магазина что-то недоговаривает. И сразу было видно, что ему есть что скрывать. В этом Мадлен была твердо уверена. К сожалению, для нее пока осталось загадкой таинственное имя Жан Пари, но Мадлен не собиралась сдаваться. Она всегда умела использовать то, что попадало ей в руки. А сейчас у нее в руках была не просто информация, а имя человека, который может вывести ее на Фрэнка. Поэтому, не медля ни секунды, Мадлен ринулась в бой.
Сев в мягкое кресло, любезно предложенное месье Мишелем, она рассказала ему всю историю своей жизни, закончив ее словами:
— В жизни есть два варианта: или человек борется, или отступает. Третьего не дано. И я буду бороться до тех пор, пока не найду Фрэнка. Во что бы то ни стало, даже ценой собственной жизни.
Месье Мишель был невероятно тронут, услышав историю великосветской Мадлен Бужуа. Мадлен — дитя выдающихся родителей. Последнее звено в длинной цепи высокого и прекрасного рода. Подумать только! Он не мог и представить себе подобного. А тут!.. Так, помимо этого, месье Мишель был удивлен, увидев, что за этим хрупким и нежным созданием скрывается сильная и мужественная женщина, умеющая преодолевать все вершины.
Доказательством тому служила история ее жизни. Многое — и хорошее, и плохое — преподнесла судьба этой женщине. Но она по-прежнему твердо стоит на ногах. А если подумать, сколько еще ей придется принять от судьбы испытаний, прежде чем она найдет то, что когда-то потеряла?.. Страшно и подумать, но все же воистину такие люди, как Мадлен, достойны быть счастливыми, потому что они умеют бороться за свое счастье…
Так думал месье Мишель, провожая Мадлен Бательер. Он дал обещание помочь ей во всем.
Возможно, трагическая история жизни Мадлен помогла ему все хорошенько взвесить и изменить свое решение.
А у Мадлен — у Мадлен зародилась надежда, и ей ничего не оставалось, как довериться месье Мишелю и положиться на его слова.
Не зная почему, но по дороге домой Мадлен снова вспомнила сегодняшнее дорожно-транспортное происшествие. Да, собственно говоря, она о нем и не забывала. Пристальный взгляд этого мужчины преследовал Мадлен как наваждение, и она не могла понять, что было особенного в этом взгляде. Такого близкого и родного… Что было особенного в его прикосновении, что рука ее при этом запылала огнем?.. Казалось бы, ничего, но образ незнакомца все время стоял перед глазами Мадлен, а рука горела от жаркого прикосновения. А еще Мадлен с ужасом думала о том, что больше не увидит этого человека. Ситуация была для нее непонятной и, может быть, даже непредсказуемой.
Неожиданно Мадлен вдруг почувствовала, что еще немного, и у нее от всех этих мыслей разорвется на части голова. К тому же она чувствовала усталость во всем теле — день, однако, выдался не из легких. И сейчас Мадлен хотела лишь одного — спать.
Войдя в свою комнату, Мадлен с удивлением обнаружила, что муж еще не спит, хотя время было уже далеко заполночь.
Джон стоял у окна с задумчивым видом, но будто бы не видел ничего перед собою.
- Джон! — позвала мужа Мадлен. — Почему ты до сих пор не спишь? Ведь время уже позднее.
Он, с трудом оторвавшись от своих мыслей и повернувшись к ней, сказал:
- Я ждал тебя для того, чтобы поговорить с тобой об очень важном деле.
- Тогда я слушаю тебя, — с неохотой сказала Мадлен и присела на краешек кровати, понимая, что разговор будет долгим.
- Речь пойдет о Мерилин.
- О Мерилин?.. — Мадлен вся внутренне сжалась. — А что с ней случилось?
- Пока ничего не случилось, — ответил Джон и присел рядом с женой. — Но вполне вероятно, что может случиться.
- Что ты имеешь в виду?
- Дело в том, что сегодня Мерилин приходила ко мне в офис и вплотную расспрашивала меня о твоем прошлом.
- Что именно она у тебя спрашивала?
- Почему на протяжении многих лет мы не поддерживаем отношений с твоими родителями.
- Утром за завтраком она тоже заговорила со мной об этом. Я постаралась всё объяснить ей, но, похоже, Мерилин не удовлетворилась моим ответом, раз потом пришла к тебе.
- Что ты ей сказала?
- Вероятно, то же, что и ты, — Мадлен пожала плечами. — Сказала, что в прошлом между нами произошла ссора, которая и положила конец всем нашим отношениям, а она, в свою очередь, добавила, что это дало начало вражде между нами.
- Откуда ей это известно?
- Не знаю, — задумчиво сказала Мадлен. — Знаешь ли, она далеко не ребенок и видит, какие между нашими семьями отношения.
- Согласен с тобой, — кивнул головой Джон. — Когда наша дочь была у меня в офисе, я рассказал ей такую же историю, но тут же увидел недоверие в ее глазах.
- Потому что Мерилин прекрасно понимает, что мы скрываем от нее причину этой ссоры. А это ведь именно то, что она хочет знать. — Мадлен немного помедлила, а затем продолжила: — И я думаю, что пора рассказать ей всю правду.
- Что?.. Что ты сказала?! — воскликнул Джон. На мгновение ему показалось, что он ослышался, но напряженное лицо жены не оставляло сомнений в том, что услышал он именно то, что она сказала.
- Ты не ослышался, я действительно решила рассказать Мерилин всё, — повторила Мадлен, и в глазах ее появилась решимость. — И сделаю это как можно скорее, потому что у меня нет другого выхода.
- Но почему, Мадлен? — Джон был ошарашен. Этого он боялся больше всего на свете — чтобы дочь пострадала за ошибки своих родителей. Этого просто нельзя было допустить.
- Потому что так надо, — твердо сказала Мадлен. — Необходимо, и прежде всего потому, что я хочу, чтобы всю правду Мерилин услышала от меня, а не от кого-либо другого.
- Ты имеешь в виду своих родителей? — догадался Джон.
- Да, — кивнула головой Мадлен. — Именно они из мести могут рассказать нашей дочери самое страшное, после чего она возненавидит нас.
- А ты думаешь, что, если ты расскажешь ей правду, она поведет себя по-другому?.. — Джон старался говорить спокойно, но внутри у него все кипело. — Ты разрушишь ее собственный мир и тем самым ранишь дочь в самое сердце. Она никогда не простит тебе этого.
- Я все это прекрасно знаю, но все же готова рискнуть, — спокойно сказала Мадлен. — И я не изменю своего решения.
- Но я не согласен с твоим решением, Мадлен, — снова возразил Джон. — Я не хочу, чтобы Мерилин пережила то, что когда-то пережила ты. Она не должна страдать за твои ошибки.
- Но и жить во лжи тоже, — сказала Мадлен. — А сейчас извини, но я очень устала и хочу спать
- Ах, значит, раньше тебя не трогало, что твоя дочь жила во лжи, а теперь вдруг затронуло, — продолжил Джон, не обращая внимания на состояние Мадлен.
- Ты ошибаешься, — резко ответила Мадлен. — Меня всегда это беспокоило, но я всегда боялась рассказать ей правду. Боялась…
Мадлен не успела договорить, так как Джон тут же перебил ее:
- Боялась. Потому что знала свою гордую и высокомерную дочь. О, как она похожа на семейство Бужуа, которые не умеют прощать и не терпят возле себя голодранцев.
Это был камушек уже в огород Мадлен, и она это прекрасно поняла.
- Джон, — тихо сказала Мадлен. — Зачем ты напоминаешь мне об этом и оскверняешь память человека, которого совсем не знаешь.
- Я это говорю вовсе не для того, чтобы оскорбить тебя или осквернить его память, — попытался смягчить положение Джон. — А лишь для того, чтобы ты поняла, какую ошибку хочешь совершить.
- Знаю, что совершаю ошибку, цена которой слишком велика. Однако уже хорошо то, что я могу ее исправить и сделаю это.
- Увы, дорогая, уже поздно что-либо исправлять. — Джон понимал, что все попытки переубедить Мадлен приравниваются ею к нулю. — А даже если ты исправишь ее, рассказав дочери всю правду, то потеряешь ее навсегда.
- Нет, — с ужасом покачала головой Мадлен. — Не потеряю.
- Именно потеряешь. Потому что расскажешь неприемлемую для нее историю. О том, как богатая и знатная девушка связала свою судьбу с простым человеком, не имеющим ничего. Ушла к нему, бросив все и переступив через все, даже через собственных родителей. Я уже не говорю об имени и положении в обществе — всем этим ты пренебрегла. Из-за тебя пострадало много людей, и прежде всего ты сама. И вряд ли теперь ты, Мадлен, сможешь объяснить все это Мерилин так, чтобы она поняла тебя и простила.
Джон говорил с волнением, с тихой яростью человека, высказывающего наболевшее, много раз продуманное, выношенное годами.
- Однако я все же попытаюсь, — настаивала на своем Мадлен. — Она должна понять, что богатые женщины тоже подвластны чувствам и, отдавшись им, в состоянии забыть манеры и правила хорошего тона.
- Но только не свою семью, — возразил Джон. — Потеряв Фрэнка, ты на протяжении двадцати лет безуспешно искала его, хотя и знала, что его уже нет в живых. При этом ты знала о том, что, помимо созданных тобой иллюзий, у тебя есть еще дом и семья.
- Неправда! — воскликнула Мадлен, хотя в душе чувствовала правоту мужа. — Я всегда помнила о вас.
- Помнила, разгуливая по улицам Нью-Йорка в поисках миража. Или когда, заперевшись, сидела в своей комнате, смотря в одну точку, и думала о том, как поправить непоправимое. Это так-то ты помнила о нас?
- Ты ставишь мне это в упрек после стольких лет, — Мадлен и сама понимала, что заданный ею вопрос неуместен.
- Вовсе нет, — ответил Джон, ложась на кровать. — Хотя для этого у меня есть все основания. Я лишь хочу уберечь тебя еще от одной трагедии, но ты этого, похоже, не можешь понять.
Он потянулся к ночному столику и, выключив светильник, сердито отвернулся от Мадлен.
Сама же Мадлен еще несколько минут стояла с задумчивым видом и смотрела на отвернувшегося мужа, а потом, раздевшись, легла и попыталась заснуть, но сон упорно не шел к ней, а наоборот, будто бежал от нее.
Последнее время в жизни Мадлен произошло слишком многое, что окончательно лишило ее покоя и сна. Ко всему прочему добавился еще и этот инцидент с мужем, который упорно настаивал на том, чтобы она ничего не рассказывала дочери, потому что знала, чем все это закончится.
Мадлен была поражена, впервые услышав из уст своего мужа подобное. Ведь за все эти годы Джон никогда даже не намекал ей на прошлое. Но в состоявшемся разговоре прозвучали даже упреки. Ну, что ж, муж сказал ей то, что думал, и по-своему был прав. Все это, очевидно, накапливалось годами, и Мадлен был нечем оправдаться, кроме как лживыми неправдоподобными фразами.
А что касается Мерилин, то Мадлен уже всё решила, хотя и сама понимала, что, спасаясь от дыма, попала в огонь. Она расскажет дочери обо всем, а там будь что будет. Мадлен уже настолько привыкла к ударам судьбы со всех сторон, что и следующий удар была готова принять как должное.
Поток мыслей начал расплываться у Мадлен в голове, и она почувствовала, как погружается в глубокий, одурманивающий сон, но, однако, на этот раз сон не предвещал ей состояния покоя.
Мадлен почему-то приснилось дорожно-транспортное происшествие. Будто бы она вновь ехала по Елисейским Полям, думая о своем и не замечая ничего вокруг.
Неожиданно откуда-то взялся этот прохожий, и Мадлен, с криком ударив по тормозам, наехала на него. Выскочив из машины, она быстро подбежала к лежащему на асфальте мужчине и тут же обомлела, наткнувшись на его пристальный взгляд, который почему-то показался ей до боли знакомым.
Эти лучистые, искрящиеся нежностью глаза, которые преследовали ее все эти годы. Необыкновенно мягкий голос, успокаивающий Мадлен. О, этот голос она могла бы узнать из тысячи других голосов!.. Жаркое прикосновение этого мужчины заставляло гореть руку Мадлен огнем. Манеры и прочие черты лица говорили сами за себя. И Мадлен невольно узнала в этом человеке Фрэнка. Такого любимого и желанного. Она была уже готова броситься в его объятия, но вдруг откуда-то начал настилаться туман, который стал разделять ее с Фрэнком. И Мадлен с криком: «Нет, Фрэнк, не уходи! Я так долго искала тебя!..» — проснулась.
Подскочив на кровати, она попыталась понять, что же все-таки произошло на самом деле. Однако через несколько мгновений Мадлен стало ясно, что ей приснился кошмар, который произошел с ней в реальности. Сон смешался с явью, и Мадлен было трудно отличить их друг от друга. Однако, когда в памяти начали потихоньку всплывать подробности вчерашнего происшествия, то Мадлен поняла, что это все случилось на самом деле. Она вспомнила этого незнакомого мужчину и ужаснулась. Незнакомого ли?.. Ведь его улыбка, взгляд, голос напоминали ей…
- О, Боже, — прошептала Мадлен. — Это был он. Теперь я в этом уверена.
После этого она вдруг зарыдала, уткнувшись в подушку. Зарыдала горько, безутешно. Будто стрелой пронеслось у нее в памяти всё до мельчайших подробностей. Мадлен действительно сбила человека, но не узнала в нем Фрэнка, которого она когда-то потеряла и на протяжении всей жизни безуспешно искала. И когда, наконец, при неожиданных или, можно даже сказать, непредсказуемых обстоятельствах нашла его, то сердце, ее измученное и израненное поисками сердце вдруг обмануло ее. Как же так?.. Как же так могло случиться, что она всю жизнь искала Фрэнка, а обрела его только лишь во сне. Невероятно, но, несмотря на страшные события двадцатилетней давности, Мадлен почему-то жила с ощущением того, что Фрэнк жив и что когда-нибудь она все же найдет его.
Предчувствие не обмануло Мадлен, однако судьба сыграла с нею злую шутку. Мадлен нашла, нашла Фрэнка в этом огромном океане, полном тревог и забот. Но, увы, многолетие сыграло свою роль, и наяву ей не удалось узнать Фрэнка, хотя шестое чувство подсказывало ей, что это тот самый человек, которого искала Мадлен на протяжении двадцати лет. Он всегда был и остался смыслом ее жизни. Благодаря ему Мадлен выжила, ведь, ища его, она черпала в этих поисках свои жизненные силы.
И вот теперь Бог, наконец-то, услышал ее молитвы и, сжалившись над ней, снова подарил ей встречу с тогда еще не знакомым ей мужчиной. Однако только сон дал Мадлен понять, что этот мужчина далеко не незнакомый ей. Наоборот, он был более чем знакомый. Это в действительности был ее Фрэнк. Фрэнк, который был и навсегда остался всем для Мадлен. Ее жизнью, силой, радостью, надеждой, болью и, наконец, страстной, непомерной и какой-то неземной любовью.
В действительности то, что случилось с Мадлен, было полной непредсказуемостью для нее. Даже в какой-то степени она все еще не до конца верила в реальность происходящего. Ведь сны на жизнь не похожи, но иногда сон меняет всё. Теперь Мадлен окончательно убедилась, что Фрэнк жив и находится где-то рядом с ней. Он, возможно, ищет ее сам. Ведь, как две половинки одного целого, они чувствуют друг друга даже на расстоянии. Мадлен твердо в это верила.
- Я знаю, что теперь недалек тот день, когда я найду Фрэнка, ведь теперь я знаю, какой он, — прошептала Мадлен. — И найду его для того, чтобы воссоединиться с ним навсегда.
Улыбнувшись своим мыслям, Мадлен прикрыла глаза и незаметно для себя уснула, в надежде на то, что ей снова приснится Фрэнк. Однако этого больше не произошло.
Проснулась она, когда солнце уже заглядывало в окно и осветило яркими лучами лицо Мадлен. Сладко потянувшись, Мадлен встала и подошла к окну. Невероятно, но в одно мгновение изменилась вся ее жизнь. Сон, приснившийся накануне, вдохновил Мадлен и придал ей новые силы для борьбы. Остальные проблемы будто отошли на задний план, и только лишь Фрэнк, Фрэнк был для нее сейчас важнее всего.
- Сейчас или никогда я должна свести счеты с прошлым, — вслух сказала Мадлен. — Найти Фрэнка и сбросить с плеч груз прежних лет.
В ее взгляде вдруг появилась уверенность, и она решила действовать наверняка. Одевшись, Мадлен быстро спустилась вниз, в гостиную. Здесь было тихо. Джон, вероятно, уехал в офис, а Мерилин ушла на занятия.
Мадлен взяла телефонную трубку и, немного постояв с задумчивым видом, набрала номер Пьера Пенальберта.
Глава 30
Париж — один из наиболее своеобразных, неповторимых городов мира, где обширные торжества, ансамбли, здания в стилях ренессанса и классицизма, парки и скульптуры, парадные площади, бульвары и проспекты с уютными живописными набережными, скверами, улочками, восходящими к средним векам, а теперь и со скоростными автомагистралями, районами новых зданий и небоскребов.
Архитектурный образ Франции складывался на протяжении многих веков, сочетая в себе черты разных стилей. К примеру, театр Гранд Опера и театр Елисейских Полей. А также всемирно известный музей Лувр с восхитительным Тюильрийским садом.
И наиболее известная достопримечательность Франции — знаменитый собор Парижской Богоматери, Нотр-Дам де Пари, построенный в двенадцатом веке. Это архитектурный шедевр веселого города, представляющий собой великолепный образец раннего готического стиля. Иль-де-Сите, на котором он расположен, составляет древнейшую часть Парижа.
Величие и красота Собора, впечатление, производимое им как целым, страдают от той же причины, которая вредит церквам, окруженным зданиями современного города. В соборе у входа стоит Парижская Богоматерь, средневековая статуя Пресвятой Девы, глубоко чтимая набожными людьми.
Все кругом дышало покоем и даже необычной, какой-то немного пугающей повсюду тишиной. В прохладе осенней дождливой ночи эту картину дополняла темнота, которая обволакивала своими черными руками Нотр-Дам, отчего вид его становился мрачным и безмолвным. Хотя святое место никогда не будет безмолвным, именно потому, что оно святое. Настанет новый день, и толпы людей разных судеб нарушат это безмолвие тем, что вновь придут под своды собора и будут просить у его покровительницы о Всевышней милости.
Как сидевшая тут женщина, измученная жизнью, истерзанная обстоятельствами, сложившимися в ней, пришла под гулкие своды собора просить о Всевышней милости.
Не видя ничего перед собой, она рассказывала аббату Готье де Шазею свою печальную историю. А перед ним, словно кадры фильма, проходила вся ее жизнь, в которой было всё: и горе, и радость, разлука с родителями, потеря любимого человека, безуспешные поиски его на протяжении двадцати лет. И все это произошло во имя любви. Во имя той самой любви, которая рождается не в голове, а в сердце. Она разносится по всему телу, и человек уже не владеет собой.
Держа в руках кружевной платочек, женщина, словно по инерции, продолжала свой рассказ:
- Сон, который приснился мне той ночью, видимо, предвещал, что я, наконец-то, нашла Фрэнка. Нашла, пройдя столько испытаний, но, к сожалению, не узнала его. Однако теперь я твердо была уверена в том, что предчувствие не обмануло меня и что Фрэнк действительно жив. А это означало, что в скором времени мы с ним обязательно встретимся и снова будем вместе.
- Но как же так! — удивленно воскликнул аббат. — Как же так могло случиться, если у вас была семья? Ваши муж и дочь.
- Да, была, — чуть помедлив, ответила Мадлен. — Но с мужем я бы рано или поздно рассталась, даже несмотря на то, что была обязана ему жизнью. Однако так больше продолжаться не могло. Постоянные скандалы в семье. Мое отношение к Джону, ведь я никогда не любила его, и он это прекрасно понимал, как и то, что я живу тем днем, когда найду Фрэнка.
- Ну, а как же ваша дочь? — на этот раз аббат удивился еще больше.
- Дочь… — Мадлен на мгновение замолчала и почувствовала, как к горлу ее подступает комок, а глаза против воли увлажняются. — Когда я решила наконец-то рассказать Мерилин всю правду о моем прошлом и даже как-то хотела подготовить ее к тому, что должно было произойти в будущем, на моем пути встали препятствия. И первым препятствием был мой муж, который стал отговаривать меня от этой затеи, говоря мне о том, что если Мерилин станет известно о моем прошлом, то она возненавидит меня. Однако в силу своего упрямого характера я твердо была уверена, что моя упрямая и своенравная дочь, выслушав меня, все поймет и простит, но случилась непредвиденное…
Мадлен нервно ходила по гостиной в ожидании Мерилин. Сегодня она наконец-то решилась рассказать ей всю правду о своем прошлом. Но поймет ли дочь все то, что пришлось пережить Мадлен? Сможет ли она простить ей то, что она скрывала от нее на протяжении двадцати лет? Но ведь Мадлен, как и всякая мать, всего лишь хотела оградить своего ребенка от боли и разочарований. Это было вполне естественно. Однако, хорошо зная свою дочь, Мадлен понимала, что Мерилин, вопреки своим природным инстинктам, не сможет ее простить, но отступать было не в правилах Мадлен.
Хлопнула парадная дверь, и Мадлен вся внутренне сжалась, услышав в холле шаги Мерилин. Предстоящий разговор сеял в душе Мадлен множество сомнений. А вдруг все-таки подтвердятся слова мужа о том, что Мерилин, узнав о прошлом матери, возненавидит ее. Однако отступать было некуда. Изменить можно только будущее, но не прошлое. Глубоко вздохнув, она решительно шагнула навстречу входящей в гостиную Мерилин.
- Мама?.. — на лице Мерилин появилось удивление. — Не ожидала увидеть тебя дома в такой час. Что-то случилось?
- Ничего, дорогая, — взволнованно ответила Мадлен и вдруг порывисто прижала дочь к себе. Различные противоречивые чувства смешались в ней. Потом, оторвав ее от себя, она долгим взглядом посмотрела на нее, и слезы невольно потекли из глаз Мадлен.
- Мама, что с тобой? — Мерилин не поняла, чем была вызвана такая странная реакция матери. Ее порывистые объятия, пристальный взгляд, наполненный горечью и болью, и, наконец, слезы.
- Мерилин, милая, я хочу с тобой поговорить об очень важном деле, — сказала Мадлен, вытирая слезы, и, взяв дочь за руку, подвела ее к дивану и усадила рядом с собой.
- Но тогда я внимательно слушаю тебя, мамочка, — ответила Мерилин, а Мадлен, тяжело вздохнув, сказала:
- Я хочу поговорить с тобой о том, что очень интересовало тебя. О моем прошлом. Ты ведь хотела знать об этом?
- Да, конечно, — кивнула головой Мерилин в знак согласия. — Мне хотелось бы знать, почему ты не поддерживаешь отношения со своими родителями. Я много раз спрашивала и тебя, и папу об этом, но точного ответа на свой вопрос я так и не получила. Странно, но у меня сложилось такое впечатление, что вы от меня что-то скрываете.
- Я хочу, чтобы ты сейчас выслушала меня и постаралась понять. — Мадлен с задумчивым видом посмотрела куда-то в сторону, а затем, переведя взгляд на дочь, начала свой рассказ: — Когда я была молодой, вот такой, как ты сейчас, я вдруг влюбилась. Без памяти влюбилась в простого человека, у которого не было ничего. Мои родители, как ты уже знаешь, были очень богатыми людьми и ценили свою принадлежность к высшему обществу. И, как и для всех людей, их положение в жизни для них было главным — имя, деньги, безупречная репутация в обществе. К сожалению, простых людей они за людей не считали, и простые человеческие чувства были чужды им…
Мадлен ненадолго прервалась и погрузилась в воспоминания. Мерилин тихо тронула ее за руку и спросила:
- Мама, а что было дальше?
- Дальше, — продолжила Мадлен, — мы начали встречаться, но, разумеется, втайне от моих родителей. Но, как ты знаешь, — рано или поздно все тайное становится явным. Совершенно случайно им стало известно о моей связи с Фрэнком — так звали человека, которого я полюбила. Тогда разразился страшный скандал. Они были в шоке от того, что их единственная дочь, наследница богатого и высокого рода Бужуа, связалась с нищим оборванцем, у которого ничего нет и никогда не было. — Из глаз Мадлен потекли крупные капли слез.
Мерилин же сидела напротив с расширенными от ужаса глазами и смотрела на мать, качая головой. Чего-чего, а подобного она услышать вовсе не ожидала. Находясь почти в шоковом состоянии, Мерилин не могла вымолвить ни слова.
- После этого мне ничего не оставалось, как признаться во всем родителям, — продолжала Мадлен. — Я открыто им объявила о своей любви к Фрэнку и сказала, что хочу быть рядом с ним, и при этом добавила, что никакие сословные предрассудки меня не интересуют, и тем более не остановят. Это было настоящим ударом для моих папы с мамой. Естественно, родители не поняли моих чувств к простому человеку и, выгнав меня из дома, объявили, что я больше им не дочь.
Мадлен снова замолчала, вновь почувствовав ту пережитую боль, когда самые близкие люди отвернулись от нее. Даже время не смогло унести эту боль с собою.
- Затем случилось совершенно непредвиденное. Фрэнка… — Мадлен на мгновение прервалась, потому что спазм сжал ей горло и не дал договорить, — Фрэнка при невероятных обстоятельствах убили, и я осталась совсем одна, преследуемая неведомыми страхами и ужасами. Попала в клинику для душевнобольных и выжила только лишь благодаря твоему папе и своему сильному характеру.
- Так вот почему все эти годы вы не общались и враждовали друг с другом, — Мерилин наконец-то обрела способность говорить. — Родители не простили тебе грех твоей молодости, не простили тебе того, что ты связалась с человеком низшего сословия и опозорила семью. Как ты могла, будучи такой представительной дамой, поступить подобным образом?
- Мерилин, доченька, послушай, все это я объясняла твоему папе, а теперь объясняю и тебе. — Мадлен умоляюще взглянула на дочь и схватила ее за руки, но та мгновенно выдернула руки. — Ты должна понять, что и богатые женщины тоже подвластны чувствам и, отдавшись им, в состоянии забыть манеры и правила хорошего тона…
- Замолчи! — перебив мать, властно крикнула Мерилин и вскочила со своего места. — Я не хочу больше слушать этот никчемный вздор, который ни к чему не приведет. Ты забыла не только манеры и правила хорошего тона, но и о нас с папой. Вот все-таки почему ты никогда не обращала на нас внимания. Все время сидела, запершись у себя в комнате, и оплакивала этого нищего, а если и выходила, то бродила неизвестно где в поисках миража.
Мерилин развернулась и хотела было идти, но Мадлен тут же остановила ее, сказав:
- Мерилин, доченька!.. — Мадлен упала на колени и руками обхватила колени Мерилин.
- Не смей меня больше так называть, — новый приступ ярости накатился на Мерилин, и она с силой оттолкнула мать от себя. — Ты мне больше не мать. Всю жизнь ты витала в облаках и прикрывалась своей ложью. А потом, видимо, решила, что хватит обманывать всех, надо рассказать правду, в надежде на то, что тебя поймут и простят. Но тут, боюсь, ты просчиталась. Я никогда не прощу тебе того, что ты всю жизнь меня обманывала.
- Пойми, Мерилин, — Мадлен снова залилась слезами, — я не хотела рассказывать тебе всю правду, чтобы не причинять тебе боли, потому что я всегда любила тебя и…
- Но своим молчанием ты причиняла мне боль втройне, — снова перебила Мерилин Мадлен. — Это не похоже на любовь. Да и отца ты никогда не любила. Он был для тебя всего лишь ширмой, за которой ты скрывалась от всех своих бед и несчастий. И я ненавижу тебя за все это! Ненавижу! — кричала Мерилин, выбегая из гостиной.
- Нет!.. — закричала Мадлен и упала на пол. — Нет, Мерилин, нет!.. Прости меня. Прости!..
Несколько мгновений она истерично кричала, но затем, незаметно для себя, утихла. Она лежала, уставившись в одну точку, и видела в ней кромешную тьму, которая сейчас ее окружала и в которой она не могла найти даже себя. То, чего она больше всего боялась, случилось. Она потеряла свою дочь. Потеряла навсегда.
Но Мадлен была бы не Мадлен, если бы тут же не встала. Раздавленная, разбитая, отвергнутая собственным ребенком, она все же твердо держалась на ногах. Она подошла к небольшому бару и, кинув в стакан несколько кусочков льда, налила себе туда виски, а затем выпила всё залпом. В теле появилась какая-то легкая усталость, желудок жгло от выпитого спиртного напитка.
Мадлен села в кресло и подумала о том, что, несмотря на то, что сегодня произошло, ей есть ради чего продолжать жить. Фрэнк! Фрэнк, которого всеми правдами и неправдами на протяжении двадцати лет ищет Мадлен. И даже разрыв с дочерью не смог изменить этого.
Месье Мишель сидел в своем кабинете и курил трубку, когда дверь медленно открылась, очень медленно, словно тот, кто был за нею, стеснялся или колебался. Вошел человек небольшого роста. Слегка прихрамывая, он подошел к креслу и, даже не спросив разрешения, сел в него. Хозяин магазина удивленно взглянул на вошедшего.
- Что с вами, месье Пари? — усмехнулся Мишель, — вы повредили себе ногу?
- Ну, что-то вроде того, — усмешкой на усмешку ответил Пари. — Скажи мне, к тебе еще раз заходила Мадлен Бательер?
- Да, как-то была, — махнув головой, ответил месье Мишель.
- Давно? — спросил Жан Пари и вопросительно посмотрел на своего собеседника.
- На той неделе. А что?
- Что она от тебя хотела?
- Мадлен постоянно интересуется одним и тем же. Ее интересует некий Жан Пари.
Месье Мишель загадочно взглянул на своего собеседника, встал со своего места, прошел через весь кабинет и остановился у небольшого бара. Взял оттуда два хрустальных бокала и налил в них бренди. Вернувшись к своему рабочему месту, он передал бокал своему собеседнику.
- Послушай меня, — сказал Пари, рассматривая свой бокал. — Я не хочу, чтобы эта женщина что-либо узнала.
- Но почему? — задумчиво спросил хозяин магазина. — Ты думаешь, что еще не время?
- Да, еще не время, — кивнул головой Пари и повторил: — Не время.
- Мадам Бательер не зря приходила ко мне еще раз, — сказал месье Мишель. — Вероятно, она уже догадывается о том, что мне всё известно.
- Я думаю, ты легко сможешь убедить ее в обратном, — сказал Пари, улыбнувшись, и, встав со своего места, направился к двери. — Ты и так уже сказал ей достаточно много. Счастливо!
- Жан, ты не сказал, что с твоей ногой, — крикнул ему вслед месье Мишель.
- Упал с Эйфелевой башни, — пошутил тот и вышел из кабинета.
Наверно, в судьбе каждого человека, когда его жизнь течет ровно и спокойно, происходят неожиданные перемены, связанные с тем или иным событием. И тогда он отчетливо понимает, что его миротворение нарушено.
То же самое сейчас происходило и с Мерилин. После недавнего разговора с матерью ее жизнь круто изменилась. Она стала жить, словно на вулкане, и до ее сознания никак не доходила эта история, рассказанная матерью. Мерилин, конечно же, и раньше догадывалась о том, что от нее что-то скрывают. И это что-то было связано с прошлым. Однако даже в своих самых невероятных фантазиях она не могла себе представить нечто подобное.
Мадлен — голубая кровь, знатная аристократка, в то время самая красивая девушка Франции, она всегда и везде была в центре внимания, подобно сверканию молнии, всегда окруженная вспышками камер, запечатлевших, когда она входит в ресторан или выходит из театра. Вездесущие фотографы и репортеры не оставляли ее в покое. Огромное количество поклонников толпилось у ее дверей, в надежде хотя бы увидеть ее. И тут вдруг такое…
Она встречается с этим нищим оборванцем Фрэнком и, буквально забыв про всё: имя, семью, положение, — уходит с ним. Это просто невообразимо. И вполне естественно, что не только родители отвернулись от нее, но и вся местная аристократия.
Помимо всего прочего, во всем этом деле была и еще одна загвоздка, которая тоже не давала Мерилин покоя. В чем она заключалась? А в том, что во время разговора с матерью у Мерилин сложилось такое впечатление, что мать сказала ей, очевидно, не всё. Под словами «не всё» подразумевалось, что было в прошлом матери еще что-то такое, о чем она преднамеренно умолчала. Что же именно, Мерилин пока не знала, но в ближайшее время намеревалась выяснить это. И прежде всего Мерилин решила сходить в особняк Бужуа, потому что она была уверена, что именно там кроется истинная правда.
Мадлен, конечно же, ничего не подозревала о планах своей дочери. Ей и в голову не приходило ничего подобного по той простой причине, что все мысли ее были заняты совсем другим. Да и к тому же Мадлен понимала, что Мерилин никогда не простит ее, потому что прежде всего ее гордую и высокомерную дочь заботили нравы семьи, а вовсе не простые человеческие чувства. Но теперь всему этому Мадлен значения не придавала. Может, потому, что заранее знала, чем все это кончится.
Тем не менее, сейчас Мадлен еще больше укрепилась в мысли, что, несмотря ни на что, надо продолжать жить. Жить, что бы ни случилось. Более того, после того как Мадлен узнала в том незнакомце Фрэнка, жизнь ее наконец-то обрела смысл. А смысл этот состоял в том, что теперь она была твердо уверена: Фрэнк жив, а значит, не сегодня, так завтра она найдет его.
Дома ее теперь почти не бывало. Да и не хотелось ей здесь находиться. Отныне родной дом стал для нее настоящим адом, а не пристанищем, где можно укрыться от бури. Наоборот, Мадлен хотелось бежать отсюда, чтобы не видеть нестерпимую для ее сильной натуры жалость в глазах мужа и ненавидящий взгляд дочери, покрытый молчанием, которое давило на Мадлен. И поэтому она бежала из дома, бежала, как облака, подгоняемые ветром, вновь бродила по улицам Парижа, в надежде найти Фрэнка или хоть что-то узнать о нем. Она часами стояла и смотрела на то место, где она при непредсказуемых обстоятельствах встретилась с Фрэнком и не узнала его. Стояла с задумчивым видом, не видя никого и ничего вокруг себя.
Однако же, все эти поиски пока были безрезультатными. Пьер Пенальберт отбыл по срочным делам в Италию; он, к сожалению, тоже ничего не смог узнать ни о Фрэнке, ни о загадочном Жане Пари. Вероятно, здесь и в самом деле скрывалась какая-то тайна.
И после долгих раздумий Мадлен вновь решила заглянуть к своим родителям, в надежде прояснить ситуацию и узнать хоть что-то…
Глава 31
Новое утро занялось над Парижем, но, к сожалению, семье Бательер оно облегчения не принесло.
Мадлен завтракала одна. Грустная это была трапеза — одна за прекрасно сервированным столом. Но даже когда с ней рядом были муж и дочь, она все равно чувствовала себя одиноко, потому что с ней рядом не было частицы ее самой — Фрэнка. Самого родного и близкого для нее человека. Повсюду витала какая-то странная пустота, которую невозможно было заполнить ничем.
Как часто, сидя в окружении своих близких, Мадлен страдала от того, что на месте Джона не сидел Фрэнк и не обжигал ее своим взглядом, полным любви и нежности, а на месте Мерилин — их совместный и когда-то потерянный навеки ребенок — вершина их страстной огромной любви. Он был бы так похож на Фрэнка.
Такие мысли всегда приводили Мадлен в отчаяние и делали ее жизнь еще более невыносимой.
В который раз подумав об этом, Мадлен резко отодвинула от себя тарелку и тяжело вздохнула. Взяв в руки стакан сока, она вышла на террасу.
Неожиданно ее взгляд упал на газету, лежавшую на полу. На первой странице был помещен некролог с большой фотографией месье Мишеля и чуть ниже слова соболезнования от родных, друзей, коллег по работе, а также от многих знаменитостей. Все эти слова соболезнования были вовсе не удивительными, потому что месье Мишель на протяжении всей своей жизни был почтенным и уважаемым всеми человеком. Да к тому же его ювелирный магазин был одним из самых лучших и пользовался огромной популярностью не только в самом Париже, но и далеко за его пределами.
Однако это были всего лишь нюансы. И дело было вовсе не в этом. А в том, что, уйдя в мир иной, месье Мишель забрал у Мадлен единственную и, может быть, даже последнюю возможность узнать о загадочном Жане Пари. Ведь только ему все было известно наверняка об этом человеке. И вот теперь его нет. Он ушел навсегда и унес с собой нераскрытую тайну.
Но как же такое могло случиться? Почему именно тогда, когда она так близка была к разгадке?..
Мадлен и сама понимала, что все заданные ею вопросы были невразумительными, и, к сожалению, так была устроена жизнь, что на эти вопросы ответов как таковых не было. Так думала Мадлен, одеваясь. Она решила съездить в магазин месье Мишеля и всё выяснить.
Едва войдя в ювелирный магазин, Мадлен остановилась как вкопанная. Повсюду царила необычная тишина. Создавалось такое впечатление, что даже драгоценности, лежащие под стеклом витрин, не сверкали, а наоборот, померкли, чувствуя, что хозяина больше нет. Мадлен невольно почувствовала, что глаза ее против воли увлажняются, и силой заставила себя отвернуться от представившейся в ее мыслях картины.
Коридор, который вел в кабинет месье Мишеля, был тоже пуст, и Мадлен направилась туда. Она медленно открыла дверь в кабинет и потихоньку вошла, прикрыв ее за собой.
На столе у месье Мишеля царил полный беспорядок, который до невероятности поразил Мадлен. Такого здесь прежде не бывало. Разбросанные бумаги валялись по всему столу, открытые книги лежали в беспорядочном виде, и даже фотографии родных стояли как-то не так.
Мадлен подошла к столу и, осторожно взяв одну из фотографий, поставила ее на место. И тут внимание Мадлен привлекло нечто похожее на записную книжечку, которая лежала на столе открытая посреди разбросанных бумаг.
Преодолевая неловкость, Мадлен быстро взяла книжечку в руки и начала листать страницы, внимательно всматриваясь в каждую из них. И вдруг замерла, увидев на одной из страниц знакомое имя — Жан Пари, а напротив значились две буквы: Ф. М.
Мадлен почувствовала, как голова у нее сильно закружилась, и, чтобы не упасть, она села на стоящий рядом стул. Нет! Как же она сразу не догадалась, что Жан Пари и Фрэнк Мак-Келлан — одно лицо. Ведь именно тот самый перстень, который подарила Мадлен Фрэнку на Рождество, стал разгадкой тайны. Перстень принадлежал Жану Пари, а Жаном Пари являлся Фрэнк Мак-Келлан. А ведь Мадлен сердцем чувствовала, что Фрэнк где-то рядом и тоже ищет ее.
Ясно было одно: что Фрэнк нашел Мадлен. Но тогда почему не попытался с ней встретиться? Ведь наверняка он тоже знал о том, что и сама Мадлен ищет его. Знал, потому что месье Мишель рассказал ему об этом. А почему же месье Мишель не открыл ей всю правду, предпочтя вместо этого прикрыться никчемной ложью?..
Мадлен металась в кругу неразгаданных тайн и всё глубже и глубже погружалась в водоворот задаваемых ею вопросов, ответов на которые она пока, к сожалению, не знала. Однако намеревалась узнать и решительно двинулась к своей цели.
В первую очередь Мадлен решила съездить к своим родителям, в надежде узнать хоть что-то. Месье Мишель был дружен с ними и нередко навещал семью Бужуа.
И вот она уже шла по садовой дорожке, направляясь к дому. В гостиной было тихо, и у Мадлен, как всегда, заныло сердце при виде такого всего родного и знакомого. Но тут раздались шаги, и Мадлен замерла на месте, увидев, как сверху спускается мать. Она была, как всегда, подтянутой и элегантной, но взгляд ее по-прежнему излучал холодность.
- Чему обязана твоим приходом? — с вызовом смотря на дочь, спросила Жанетт. — Должна быть веская причина, чтобы явиться сюда после того, что произошло.
Мадлен тяжело вздохнула. На другой прием она и не рассчитывала.
- Мама, послушай… — начала было говорить Мадлен, но Жанетт тут же перебила ее:
- Не смей меня так называть, — властно крикнула она. — У меня нет дочери. Ясно? Так что, будь добра, уйди отсюда.
- Я не уйду, пока не скажу все то, что хотела сказать, — Мадлен была непоколебима в своем решении.
- Ты не уйдешь? — Мадлен услышала за спиной голос отца. — Я выставлю тебя отсюда, слышишь, если ты немедленно не уберешься из этого дома.
- Не думайте, что мне приятно находиться здесь с вами, — побледнев, сказала Мадлен, — но, тем не менее, я потерплю.
- Да как ты смеешь! — возмущению Жанетт не было предела.
Однако Мадлен не дала ей договорить. Резко перебив, она сказала:
- А как вы посмели поломать мне жизнь? Разлучить с любимым человеком? Лишить всего того, что я имела?
- Тебя никто ничего не лишал, — вступил в разговор отец. — Ты по собственной воле потеряла всё и сама же поломала себе жизнь, когда связалась с этим голодранцем.
- Этого голодранца, как ты его называешь, я любила и люблю по сей день. — Мадлен прикрыла глаза и почувствовала прилив новых сил при воспоминании о любимом. — Ради него одного я была готова на всё, лишь бы он был рядом со мной. Ни деньги, ни положение, ни что-либо другое не имели никакого для меня значения. Только он. Он один был и остался смыслом моей жизни. Единственным мужчиной на земле. Я никогда не верила в его смерть. Мое сердце подсказывало мне, что Фрэнк Мак-Келлан жив и что мы когда-нибудь найдем друг друга для того, чтобы воссоединиться навсегда. Именно поэтому я и искала его на протяжении этих долгих двадцати лет. Да-да, искала, — кивнула головой Мадлен, — отвечая на удивленный взгляд матери и ошарашенное лицо отца. И вот, наконец-то, нашла, слышите, нашла в этом огромном океане, полном тревог и забот. Сквозь бури и ненастья и посылаемые вами проклятья… — после этих слов Мадлен совсем близко подошла к отцу и твердо сказала: — Ты не убил его тогда, двадцать лет назад. Не убил, но сумел поломать жизнь нам обоим, — закричала Мадлен и с силой толкнула его в грудь.
Во время всего этого монолога Мадлен ее никто не мог не только перебить, но и что-либо сказать. И не только потому, что бесполезно было ей перечить, но и потому, что от ее слов Жак и Жанетт потеряли дар речи. Особенно Жак. Такого поворота событий он просто не ожидал. В голове не укладывалось подобное. Ведь Жак приложил немало усилий, чтобы стереть даже имя этого негодяя с лица земли, и вот оно что получилось. Мало того, что этот оборванец при довольно-таки невероятных обстоятельствах остался жив, так к тому же еще Мадлен удалось найти его. Нет! Такого просто не может быть! Все это было не похоже на правду. Вероятно, сейчас просто срабатывала больная фантазия Мадлен, и не более того.
- Что за вздор ты несешь? — едва обретя способность говорить, закричал на дочь Жак. — Ты просто больна!
- Нет, — покачала головой Мадлен и улыбнулась краешками губ, заметив реакцию родителей на ее слова. — Я не больна. Это вы больны своей злобой и ненавистью.
- Замолчи! — не выдержав насмешки Мадлен, истерически крикнула Жанетт. Она сама не меньше Жака была шокирована словами дочери и едва приходила в себя. — Вполне понятно, что ты — ненормальная, раз несешь полную чушь.
- Вам бы так хотелось, — снова усмехнулась Мадлен, — но, к сожалению для вас и к счастью для меня, это не чушь.
После этих слов в комнате повисла тягостная тишина. Было видно, что каждый из присутствующих здесь переживает страх, родившийся от слов Мадлен. Но хуже всего было то, что этот страх вновь раскрывал двери коварному прошлому, которое, в свою очередь, возвращало ужас былых дней. А вместе с ужасом возвращались и все призраки прошлого, которые преследовали судьбу Бужуа на протяжении этих долгих страшных двадцати лет.
Лишь Мадлен оставалась спокойной и уравновешенной. Победа, только что одержанная ею, вдохновила ее, и Мадлен почувствовала в себе рождение нового, еще более сильного человека.
Сколько раз жизнь бросала Мадлен в пропасть до самого дна, но она каждый раз выбиралась оттуда для того, чтобы снова твердо встать на ноги и продолжать борьбу, которая давалась ей с огромным трудом.
Однако сейчас Мадлен вновь твердо стояла на ногах. Не побежденная коварным прошлым, не сломленная бедами и несчастьями и, наконец, готовая продолжать борьбу, какой бы исход она ни имела.
С легкой усмешкой на губах Мадлен с удовлетворением наблюдала, с каким неистовым страхом эти практически чужие ей люди восприняли ее слова. Как они, переминаясь с ноги на ногу, то ли оттого, что потеряли дар речи, то ли оттого, что не знали, что сказать. Как истерично кричали, а потом затихли, пораженные и убитые наповал словами Мадлен. Что ж, может быть, отчасти справедливость и восторжествовала.
- Хорошо, — едва обретя способность говорить, сказала Жанетт. — Пусть даже так. Но что скажет твоя дочь, когда узнает обо всем? — Последние слова Жанетт вызвали у Мадлен бешенство. Вероятно, родители думали, что нашли ее слабое место, но не тут-то было.
- Это не должно вас касаться, — резко ответила она.
- Может быть, нас и не должно, но твоей дочери это напрямую касается, — спокойно продолжала Жанетт, но только она знала, чего стоило ей это спокойствие. — Ведь если ей станет все известно, то Мерилин будет презирать тебя и никогда не простит тебе твоего прошлого.
- Не простит того, что ты спуталась с этим ублюдком Фрэнком, — вновь вступил в разговор отец. — Запятнала свое благородное имя и честь семьи Бужуа тем, что ушла к нему. Да к тому же забеременела вне брака от грубого мужлана, у которого не было ничего. Ты думаешь, что, узнав обо всем этом, твоя дочь кинется тебе на шею и скажет спасибо за то, что ты испортила ей будущее?..
Никто из присутствующих не заметил, как в гостиную тихо вошла Мерилин. Сегодня она наконец-то решила узнать правду, а именно то, что, как ей казалось, мать утаила от нее. Весь день она следила за ней от самого ювелирного магазина месье Мишеля, где мать пробыла больше часа и вышла оттуда в возбужденном состоянии, что явилось для Мерилин весьма странным. Но еще более странным явилось для нее то, что после ювелирного магазина мать поехала в дом Бужуа. Тогда же Мерилин поняла то, о чем прежде догадывалась. Именно здесь кроется истинная правда.
Во время всего разговора Мерилин тихо притаилась у стены и старалась вслушиваться в каждое слово, сказанное в гостиной. И то, что она услышала здесь, было полным для нее шоком. Последний монолог Жака раскрыл ту истинную правду, которую хотела знать Мерилин. Она тихо вышла из своего укрытия и теперь стояла уже перед всеми с широко раскрытыми от ужаса глазами.
- Нет… — качала головой Мерилин и как завороженная приближалась к матери, Нет! Этого просто не может быть!
- Тем не менее, это так, — продолжал Жак, не меньше других ошарашенный приходом внучки. — Как бы ни прискорбно это звучало, но твоя мать всю жизнь тебя обманывала.
- Нет, Мерилин! — закричала Мадлен и попыталась обнять дочь, но та резко отшатнулась от нее. — Это не так, дочка. Я лишь хотела уберечь тебя от боли и страданий.
- Но не уберегла, и именно потому, что скрыла от нее истинную правду, — вступила в разговор Жанетт. — Она тоже была удивлена приходом Мерилин, но все же постаралась взять себя в руки. — Так пусть же твоя дочь узнает всё. — Жанетт поняла, что у нее появился шанс отомстить Мадлен за все ее злодеяния. И вот она уже ринулась в наступление: — Узнает то, что ты не хотела выходить замуж за человека своего круга — Джона Бательера, предпочтя ему нищего голодранца Фрэнка Мак-Келлана. Однако ты все же вышла замуж за Джона Бательера, но не потому, что хотела этого, а потому, что тебе любой ценой надо было скрыть свой грех.
- Не может быть! — плача прошептала Мерилин и закрыла лицо руками. Ей хотелось превратиться в точку, исчезнуть, лучше всего — умереть, чтобы не видеть и не слышать происходящего. — Это просто кошмарный сон. Я сейчас проснусь.
- На твоем месте я бы тоже захотел проснуться, — заметил Жак и продолжил: — Проснуться для того, чтобы не узнать, что твой отец вовсе не Джон Бательер, а Фрэнк Мак-Келлан. Этот жалкий нищий ублюдок, с которым спуталась твоя мать и родила тебя. Ты — внебрачный ребенок.
- Нет, Мерилин! — закричала Мадлен, увидев, как это заявление произвело на дочь эффект разорвавшейся бомбы. — Это ложь. Ложь. Твой отец — Джон Бательер
Мадлен подбежала к дочери и попыталась ее обнять и тем самым защитить от всего происходящего. Однако Мерилин грубо оттолкнула ее и с перекошенным от ненависти лицом сказала:
- Не смей прикасаться ко мне. Я тебя ненавижу. Слышишь? Ненавижу.
После этого она развернулась и быстро выбежала из комнаты.
Мадлен кинулась за ней, крича ей вслед и зовя ее по имени…
Глава 32
Мерилин не помнила, как выбежала из дома Бужуа и добежала до своей машины. Уронив голову на руль, она зарыдала. Зарыдала горько, безутешно. Удар, обрушившийся на нее, был настолько сильным, что девушка не чувствовала ничего, кроме адской боли, которая жгла ее изнутри. Но еще и ненависти. Ненависти ко всем тем, кто причинил ей такую невыносимую, ни с чем не сравнимую боль…
И это ужасающее, раньше не ведомое ей чувство Мерилин испытывала прежде всего к своей матери, которая на протяжении всей жизни лгала ей. А Мерилин, в свою очередь, верила в ее правдивую ложь. И вот что оказалось итогом ее веры. Мерилин была обманута. Горько обманута. В голове просто не укладывалось только что услышанное.
Так вот, оказывается, что скрывала от нее Мадлен. Мерилин, конечно же, могла предполагать в ответ на свои подозрения все, что угодно, но только не то, что она дочь не своего отца. Богатого и благородного Джона Бательера. Ведь Мерилин всегда так гордилась своим аристократическим происхождением, которое тянулось от длинной цепи высокого и прекрасного рода. А оказалось, что это вовсе не так. Она всего лишь дочь жалкого и нищего Фрэнка Мак-Келлана, которого ее мать толком-то и не знала, но все же спуталась с ним, несмотря на свое высокое положение, да и к тому же родила от этого самого Фрэнка внебрачного ребенка. Вероятно, тогда Мадлен не были ясны последствия ее решений, которые несли за собой тяжкий исход. Разрыв с семьей, уход из родного дома, нескончаемая вражда на протяжении всей жизни. И все это теперь отразилось на Мерилин. Девушка прекрасно понимала, что за ошибку своей матери заплатит слишком высокую цену. Ведь это позор не только для всей семьи, но и для всего общества в целом.
Мерилин на мгновение представила, что будет с ней, когда в обществе станет известно о том, что знатная аристократка, обаятельная Мерилин Бательер принадлежит к самым низким слоям общества. При мысли об том Мерилин зарыдала еще сильнее.
Чуть приподняв голову, она неожиданно увидела бегущую к машине мать. Мадлен быстро бежала по дорожке и что-то кричала, но Мерилин уже не слышала ее. С перекошенным от ярости лицом она завела мотор и резко сорвалась с места, едва не сбив на своем пути прохожих.
Мерилин ехала, не видя ничего перед собой. Слезы заливали ей глаза, но она не вытирала их. В голове, словно эхом, отдавались жестокие слова Жака Бужуа: «Твой отец вовсе не Джон Бательер, а Фрэнк Мак-Келлан, этот жалкий нищий ублюдок, с которым спуталась твоя мать и родила тебя. Ты внебрачный ребенок…». Внебрачный!.. Внебрачный!..
Совсем обессилев от ярости, Мерилин придавила педаль газа до пола, и машина понеслась на бешеной скорости. Спидометр зашкаливало за сто, и машину немного бросало из стороны в сторону, но Мерилин будто бы не замечала этого.
Не заметила она и того, как на встречную полосу выехал черный «линкольн», и Мерилин с криком: «Нет!» — налетела на него. Пламя, рев, грохот, скрежет металла, осколки стекла — машины врезались друг в друга, как разъяренные быки.
Мчавшиеся по той же дороге автомобили начали вилять, чтобы избежать столкновения с покалеченными машинами. Ревели, захлебываясь, гудки, визжали тормоза. Но все звуки перекрыл мощный вихрь, и все смолкло.
Две искалеченные машины переплелись в смертельном объятии. В отдалении послышались гудки и, наконец-то, протяжный вой сирены. И снова все пришло в движение. Люди начали выскакивать из машин. Они мчались к сцепившимся автомобилям, словно сплавившимся в единую массу… Люди бежали к ним…
Звук сирены приближался. Казалось невероятным, чтобы в этом смертельном столкновении кто-то мог уцелеть…
Мадлен не находила себе места от беспокойства. Она поехала домой, в надежде что Мерилин уже дома, но нет, ее там не было.
Сев в кресло, Мадлен закрыла лицо руками и зарыдала. Еще час назад она стояла в доме Бужуа, совершенно не сломленная, не побежденная женщина, готовая преодолеть всё на своем пути. Однако эти гордые, не терпящие поражения люди попытались сломить ее сильную несгибаемую натуру и снова испортить жизнь Мадлен. И выбрали для этого самый что ни на есть коварный способ. Но каким бы коварным этот способ ни был, он все же дал свои плоды.
Бужуа придумали какую-то нелепость, в которой не было ни капли правды. Конечно же, они об этом не знали, но даже если бы и знали, то все равно не упустили бы возможности отомстить Мадлен. Отомстить ей за прошлое. Что ж, этого следовало ожидать.
Теперь же от той женщины, которая еще некоторое время назад стояла в гостиной Бужуа, не осталось и следа. Сейчас Мадлен чувствовала себя совершенно разбитой и опустошенной. И ко всему прочему ощущала невероятную боль и тревогу в сердце за Мерилин. Хорошо зная характер своей дочери, Мадлен понимала, что Мерилин в порыве гнева может сделать все, что угодно. От этой мысли чувство тревоги в Мадлен еще более усилилось.
Неожиданно Мадлен услышала звук открываемой двери и, вскочив с дивана, устремилась в прихожую, думая, что это вернулась Мерилин. Однако это оказался Джон. Увидев перед собой не дочь, а мужа, Мадлен зарыдала еще сильнее и, облокотившись о дверь, начала сползать по ней.
Увидев жену в таком состоянии, Джон бросился к ней.
- Что с тобой, Мадлен? — голос Джона Бательера задрожал от волнения. — Что случилась? Что-то с Мерилин?.. — Его догадка была очевидной.
Мадлен же была не в состоянии отвечать на такое количество заданных вопросов.
Джон поднял ее на руки и, прижав к себе, повел к дивану.
- Успокойся, прошу тебя, — сказал он, подавая жене стакан воды, — и расскажи мне, что произошло.
Немного успокоившись, Мадлен, прерываясь, рассказала мужу обо всем. И по мере того как она рассказывала, лицо Джона все больше вытягивалось…
- И вот я не знаю, где она сейчас и что с ней, — этими словами Мадлен закончила свой рассказ.
- О, Боже мой! — воскликнул Джон, пораженный только что услышанным.
Он встал со своего места и нервно заходил по комнате. То, чего он больше всего боялся, случилось с еще пока неизвестными из всего этого последствиями.
- Ты во что бы то ни стало должна была остановить Мерилин. Почему ты этого не сделала? — Джон и сам не заметил, как перешел на крик.
- Я пыталась, Джон, поверь мне, — Мадлен снова залилась слезами. — Я сразу же выбежала за ней, но когда Мерилин увидела меня, то тут же резко сорвалась с места и уехала в неизвестном направлении. Она была в полном отчаянии, когда услышала весь этот вздор.
- Вот именно. Полнейший вздор. Бред сумасшедших людей, который я неоднократно слышал, — твердо сказал Джон и посмотрел на жену. — Твой отец как-то пытался доказать мне, что Мерилин не моя дочь, не моей крови. За эту ложь Жак Бужуа дорого поплатится. Тогда же я предупредил его о том, что если он посмеет сказать об этом Мерилин, то я его убью. Я сделал все для того, чтобы моя дочь не услышала этой лжи, чего не скажешь о тебе, Мадлен.
- Неправда! — воскликнула в ответ Мадлен. — Обвинение мужа вызвало у нее бурю эмоций. — Ты же сам прекрасно знаешь, что я сделала все, чтобы оградить Мерилин от подобной мерзости. — Мадлен всеми силами пыталась убедить мужа в обратном. — Мерилин давно стала подозревать что-то несущественное, потому что той правды, которую я рассказала, нашей дочери было недостаточно. Вероятно, ее не оставляла мысль о том, что есть что-то еще, о чем она не знает, и, чтобы узнать, Мерилин, по всей видимости, следила за мной. И сегодня услышала то, что говорили эти ужасные люди, и посчитала, что именно этого и недоставало до всей правды в целом.
- Но Мерилин — моя дочь. Моя дочь! — не обращая внимания на последние слова жены, как заклинание, твердил Джон. — Неужели твои родители до сих пор не знают о том, что ребенка Фрэнка ты потеряла двадцать лет назад…
Эти слова больно резанули Мадлен по сердцу. Несмотря на то, что уже прошло столько времени, она по-прежнему чувствовала невыносимую боль при воспоминании о погибшем ребенке. Наверное, потому, что это была единственная ниточка, которая когда-то связывала ее крепкими узами с Фрэнком. Ниточка, которая впоследствии резко оборвалась. Навсегда.
- Но где же моя девочка? — все твердил и твердил Джон. — Прошло так много времени, а ее все нет. Надо что-то делать...
Неожиданно его реплику прервал настойчивый звонок в дверь, и Джон на мгновение застыл, смотря на жену, а затем быстро кинулся в прихожую, думая, что это вернулась Мерилин.
Мадлен, не менее взволнованная, чем Джон, поспешила вслед за ним.
Распахнув дверь, Джон увидел перед собой двух полицейских. Шестое чувство подсказывало ему, что приход этих людей не предвещал ничего хорошего.
Один из них, достав удостоверение, представился:
- Лейтенант полиции Дебуа. Вы родители некой Мерилин Бательер? Мадлен и Джон Бательер? — спросил он, смотря на них.
- Да, — прошептала Мадлен, потому что от страха у нее перехватило горло.
Сердце ее начало бешено колотиться. Она поняла, что произошло что-то непоправимое. Что-то с Мерилин.
- Что произошло? — сдавленно проговорил Джон, не слыша собственного голоса.
- Очень сожалею, — откашлявшись, сказал Дебуа, — но я вынужден сообщить вам, что ваша дочь попала в автокатастрофу.
- Нет, — с ужасом прошептала Мадлен и отступила назад. — Нет. Этого просто не может быть.
Она в тревоге отошла в дальний угол комнаты, словно это могло отдалить ее от страшной правды.
- Боже мой! — с ужасом сказал Джон и, умоляюще посмотрев на полицейского, спросил: — Где моя девочка? В какой больнице?
- Она не в больнице, — тихо сказал лейтенант, опустив голову. — Ваша дочь скончалась на месте происшествия. Врачи оказались бессильны чем-либо помочь ей. Я очень сожалею и…
Он не успел договорить, потому что Мадлен без чувств рухнула на пол.
- Мадам Бательер! — кинулся к ней второй полицейский. — Мадам!.. Вызови врача, — обратился он к своему напарнику, и тот незамедлительно проследовал к телефону.
Перепуганные таким шумом слуги Бательеров вбежали в комнату и в растерянности остановились, смотря то на Джона, то на Мадлен, над которой склонился полицейский. Затем, присоединившись к нему, они перенесли ее в гостиную на диван и попытались привести в чувство.
На Джона же было страшно смотреть. В первое мгновение, когда сообщили о смерти Мерилин, он ничего не понял или просто не захотел понять. Его охватила волна оцепенения, и в комнате все, казалось, застыло. Затем он резко очнулся, и перед ним, будто в замедленной киносъемке, замелькало все вокруг. Он безмолвно смотрел на упавшую навзничь жену, на людей, которые бегали по всей гостиной, непонятно зачем и почему. Что это теперь могло изменить? Ровным счетом ничего.
Сознание окончательно вернулось к нему, и Джон вдруг зарыдал. Зарыдал так сильно, что все люди, присутствующие здесь, содрогнулись от его рыданий.
- Нет! — закричал Бательер и схватил рядом стоящего полицейского за лацканы униформы. — Это неправда!.. Моя девочка… Она сейчас придет домой.
Создавалось впечатление, что от сильного шока у него помутился рассудок.
- Успокойтесь, месье Бательер, — сказал полицейский и усадил Джона в кресло. — Вот, выпейте, пожалуйста, воды.
Едва пришедшая в себя Мадлен впала в истерику и начала бить все, что ей попадалось под руки, пока не обессилела и вновь не потеряла сознание.
Подоспевший к этому времени врач склонился над Мадлен, которая лежала на диване и не подавала никаких признаков жизни.
- Как это случилось? — придя в себя, через некоторое время спросил Джон, хотя ему и не хотелось узнать ответ на это вопрос. Он хотел услышать лишь одно: что все сказанное — неправда. Однако услышать это ему было не суждено.
- Произошло лобовое столкновение с черным «линкольном» на улице де ля Луа, — начал объяснять Дебуа. — По словам очевидцев, ваша дочь ехала на бешеной скорости, не соблюдая правил движения… все произошло мгновенно.
- Где сейчас моя дочь? — спросил Джон, и слезы вновь градом потекли из его глаз. Может, потому, что он знал ответ на этот вопрос, но вслух ничего не мог сказать. Не мог произнести это ужасающее слово, которое рождало в нем страх. — Куда мне ехать за ней?
- Я вас провожу, — сказал полицейский и встал. — Возьмите с собой необходимые документы.
Джон Бательер покидал дом в страхе, потому что знал: ему предстоит самое страшное испытание — опознание тела Мерилин.
Почти всю дорогу Джон молчал. Он думал о Мерилин. Думал и никак не мог поверить в то, что ее больше нет и никогда не будет. А ведь еще сегодня утром Джон видел свою дочь целой и невредимой, слышал ее звонкий голосок… И что же?.. Мерилин погибла? Погибла самой что ни на есть страшной смертью — от черепно-мозговой травмы. Да быть такого не может!
Однако, когда машина подъехала к небольшому серому зданию, Джона вдруг охватил ужас. Быстро выскочив из машины, он, опередив полицейских, вошел в вестибюль. В душе, как и любой отец, Джон все еще надеялся на то, что произошла ошибка и что всё еще может быть по-другому.
Сердце его бешено колотилось, пока он бежал по длинному коридору, не слыша и не видя ничего. И только когда Джон подошел к последней двери и вокруг все замерло, он почувствовал, как страх намертво сковал его, и, чуть помедлив, Джон шагнул в сумерки морга.
Мерилин лежала там на каталке, накрытая простыней, и Джон на цыпочках подошел к ней. Дрожащей рукой он взялся за кромку простыни и начал медленно откидывать ее.
Сомнений быть не могло. Это была Мерилин.
Ужас охватил Джона Бательера, когда он увидел искаженное лицо дочери, ее изуродованное тело. И, может быть, только сейчас он осознал, что у него больше нет дочери и что она действительно погибла.
Упав головой ей на грудь, Джон зарыдал. Называя дочь по имени, он начал целовать ей руки, лицо, гладить по голове. И его вдруг пронзило воспоминание: как Мерилин, еще маленькой девочкой, бежит через лужайку, заливаясь звонким смехом, ее золотистые локоны подскакивают вверх, голубые глаза блестят в лучах яркого солнца. А вот уже другая Мерилин: изящная, очаровательная, грациозная, в окружении своих многочисленных поклонников… Но это были всего лишь воспоминания. Трепетные, ранящие душу воспоминания…
Мерилин у него отняли навсегда. Он никогда больше не увидит, как она смеется, как бежит через лужайку, не почувствует прикосновения ее теплой руки. Он никогда не увидит свою дочь взрослой. Никогда у нее уже не будет ни семьи, ни детей. Она навсегда останется в его памяти вот такой искаженной, неподвижной, с отлетевшей в мир иной душой.
Обливаясь слезами, Джон осторожно накрыл ее простыней и на цыпочках вышел из морга.
Глава 33
Реальность случившегося не доходила до Мадлен до самых похорон. Три дня, что отделяли ритуал от момента кончины, были наполнены лихорадочными, неправдоподобными приготовлениями. Однако Мадлен, которая находилась в состоянии шока, не видела перед собой ничего и никого.
Проводить Мерилин в последний путь пришло множество народа: родственники, друзья, коллеги Джона по работе и просто те люди, которые уважали и почитали семью Бательер.
Похороны почти не остались в хрупком сознании Мадлен. Цветы, их было множество, как и слов соболезнования… Перекошенное от боли лицо мужа, да бледное, искаженное лицо Мерилин…
Джон, конечно же, был убит горем и очень переживал потерю дочери. Много пил, но спиртное лишь обжигало его открытую рану. Изводил себя воспоминаниями, потому что это было единственным, что оставалось у него от Мерилин. Из дома тоже почти не выходил, а если и выходил, то прямиком ехал на могилу к дочери и там часами оплакивал ее смерть.
Вот и сегодня, приняв изрядную порцию виски, Джон сел в машину и поехал на кладбище, несмотря на то, что на улице сгущались сумерки.
Приехав на кладбище, Джон вышел из машины и двинулся по хорошо знакомой дорожке. Здесь было так спокойно и безмолвно. Такое тихое уединенное место, вокруг которого стояла мертвая, вечная тишина, и казалось, что эту тишину никто не мог нарушить.
Джон подошел к небольшому ухоженному холмику и, наклонившись, положил туда принесенные с собою цветы. Затем, выпрямившись, он долгим взглядом посмотрел на надгробную плиту, на которой было высечено:
Мерилин БАТЕЛЬЕР
1981 — 1999
Джон почему-то чувствовал, что Мерилин где-то здесь, где-то рядом, но в то же время так далека отсюда. Далека от реального мира. Комок подступил к его горлу, когда он подумал о том, что дочь не вернется уже больше никогда. Ему казалось, что все тело у него насквозь пропитано болью, и не было такого места в теле, которое бы не болело.
Не выдержав, Джон снова зарыдал, и крупные капли слез потекли из его глаз.
- Прости меня, доченька… Прости, — сквозь рыдания, как заклинание, твердил Джон, прижавшись к холодной плите. — Если можешь… Прости… Прости.
Было очевидным то, что Джон просил прощения у дочери. Наверное, потому, что он чувствовал себя виноватым. Ведь Джон не смог уберечь дочь от страшной трагедии, которая, как он и предполагал, сыграла роковую роль не только в жизни самой Мерилин, но и жизни семьи Бательер. А ведь еще там, в Нью-Йорке, у Джона возникло странное предчувствие, как будто здесь, во Франции, должно было произойти что-то непоправимое. Однако даже это не удержало его от поездки во Францию. Так что вполне естественно, что Джон чувствовал себя виноватым.
Однако не столько себя, сколько семью Бужуа Джон винил в случившемся. Ведь именно эти своенравные, высокомерные люди своими словами убили ни в чем не повинную Мерилин, сказав ей о том, что она дочь жалкого и нищего Фрэнка Мак-Келлана. Услышав такое заявление, Мерилин, очевидно, вошла в шоковое состояние и перестала контролировать свои поступки. Она, такая же своенравная, высокомерная девушка, не признающая простых нравов, бежала, бежала от позора, навстречу своей смерти, потому что другого выхода у нее не было.
Боже! Как же она была похожа на Бужуа! Неужели Жак и Жанетт были настолько слепы, что не увидели этого, как и того, что Фрэнк Мак-Келлан — полная противоположность Мерилин. Вероятно, не увидели. Иначе они не придумали бы подобную чушь. А может быть, ослепленные ненавистью, Бужуа просто не захотели этого увидеть. Последнее было больше похоже на правду, так, по крайней мере, думал Джон.
Но не меньше, чем Бужуа, Джон винил в происшедшем и Мадлен. Мадлен, которая в силу своего упрямого характера никак не могла забыть о своем прошлом и смириться с истинным положением вещей. Теперь уже, спустя время, Джон это понимал. Понимал он и то, почему Мадлен так настаивала на том, чтобы они вновь вернулись во Францию. Просто ей любой ценой надо было отомстить семье Бужуа за давно прошедшее прошлое, которое перечеркнуло не только ее будущее, но и всю жизнь. При этом Мадлен, конечно же, знала, на что способны ее родители, если дело касается чести семьи. Но это, однако, не остановило ее. Мадлен, видимо, не думала о последствиях, а думала лишь о том, как бы отомстить.
Однако Джон ошибался в своих предположениях. Когда Мадлен решила вернуться во Францию, у нее не было и мысли о том, чтобы отомстить. Эта мысль пришла ей в голову только после того, как по приезде она навестила своих родителей и услышала из уст отца страшную правду о том, что это он убил Фрэнка Мак-Келлана и тем самым разрушил ей жизнь. Эта первая встреча оказалась для Мадлен весьма плачевной. Именно тогда Мадлен поклялась отомстить за смерть Фрэнка, поэтому за первой встречей последовали и все остальные. Встречи, которые сплошь были наполнены всевозможными упреками и угрозами. Так продолжалось в течение долгого времени. Мадлен прекрасно понимала, что своими визитами она еще больше разжигает ненависть Бужуа. А они будто этого и ждали. И вот им представился случай нанести удар Мадлен в самое больное место. Они нанесли удар по Мерилин, ни в чем не повинной, не имеющей абсолютно никакого отношения к прошлому. И сделали это для того, чтобы отомстить Мадлен за содеянное. И месть их в итоге оказалась намного сладостнее, чем они ожидали.
Таким образом, сопоставляя факты гибели Мерилин, Джон предполагал много версий, но наиболее точной он все же считал последнюю. Да, несомненно, именно Бужуа убили Мерилин и тем самым отомстили Мадлен за грех молодости. Однако они не учли того, что отомстили не только Мадлен, но и, в первую очередь, непосредственно Джону Бательеру, который не имел совершенно никакого отношения к их былой вражде.
Казалось бы, за что? За то, что он всегда с уважением относился к семье Бужуа? За то, что двадцать лет назад он помог их дочери выжить и, женившись на ней, увез Мадлен из Франции? Что ж, вполне возможно. Но сделал это Джон из самых лучших побуждений, а вовсе не потому, что хотел кому-то навредить. Он безумно любил Мадлен и просто не мог бросить ее на произвол судьбы. Тогда Джон еще не знал того, что за это ему придется заплатить слишком дорогую цену. Но даже если бы и знал, то все равно бы не бросил Мадлен. Не бросил потому, что Мадлен так тяжело ему досталась и все эти годы он безумно боялся ее потерять. Хотя сейчас Джон понимал, что терять-то было нечего. Мадлен никогда ему не принадлежала.
Однако Мерилин, напротив, всецело принадлежала только Джону. Джон будто бы оживал в те моменты, когда видел свою дочь. Все заботы, проблемы вмиг отходили на задний план. И только Мерилин — Мерилин делала всё для того, чтобы облегчить и без того тяжелую участь своего отца: строго следила за тем, чтобы он вовремя поел, отдохнул, сопровождала отца во всех деловых поездках, на разные приемы. Часто вела с ним длительные беседы, которые сопровождались задушевными откровениями.
И Джон платил Мерилин той же монетой и с радостью отдавал ей всю свою любовь, которую Мадлен так и не приняла. И Джону было больно, очень больно, когда он понял, что потерял не только дочь, но и человека, который его не только понимал, но и безгранично любил и разделял эту любовь только с ним. И никакая боль не могла залечить рану от невосполнимой потери.
Джон просто не представлял для себя возможность жизни без Мерилин. И теперь ему ничего другого не оставалось, как отомстить Бужуа за дочь. Заставить их страдать так, как он страдает.
Джон еще раз провел рукой по надгробной плите и поднялся с колен. Какое-то странное, раньше не ведомое ему чувство вдруг овладело им. Ненависть, перемешанная со злом и болью, будто сковала его крепкими цепями, и эти цепи способна была разорвать лишь месть. Слез больше не было, во взгляде появилась уверенность, а в голосе — непреодолимая твердость.
- Я клянусь, что сделаю все возможное и невозможное, чтобы отомстить за твою смерть, Мерилин, — сказал он и, развернувшись, быстро пошел по дорожке.
Несмотря на поздний час, Джон все же отправился к Бужуа. Этот красивый старинный особняк, стоящий на вершине холма, навевал на Джона холод и страх. Но эти чувства не затмевали в нем чувства ненависти. С такими мыслями Джон переступил порог дома Бужуа.
В холле его встретил Жак Бужуа. Он на миг опешил, увидев перед собой Джона Бательера, да еще в такой поздний час. Но затем быстро взял себя в руки и проговорил, слегка запинаясь:
- Я не слышал, как вы вошли… Джон, я знаю, что произошло, и… я очень сожалею о случившемся.
- Вы сожалеете?! — воскликнул Джон. — Надо же, какой цинизм!
- Я не понимаю, о чем ты, — сказал Жак, всем своим видом показывая удивление.
- Не думал, что вы настолько глупы, чтобы не понять очевидного, — усмехнувшись, продолжал Джон. — Что ж, тогда я объясню. Вы невероятным образом сумели разбить мне жизнь, отняв у меня самое дорогое — дочь.
- Мерилин, как мне известно, не являлась вашей дочерью, — съязвил Жак. Он прекрасно понимал, что Джон пришел не просто так, и ринулся в наступление.
- Вы имеете наглость говорить мне такое после всего, что произошло? — Джон почувствовал, как теряет самообладание. — Так вот знайте! Предполагаемая вами версия оказалась ошибочной. Мерилин в действительности была моей дочерью. Урожденной аристократкой, в которой текла смесь голубых кровей Бужуа и Бательеров. Вы не учли этого, да? Как и того, что Мадлен потеряла ребенка Фрэнка еще двадцать лет назад, и, между прочим, опять-таки по вашей вине. Мерилин же родилась в Нью-Йорке через два года после всего произошедшего.
- Интересно, чем же ты все это сможешь доказать? — Было видно, что при последней реплике Джона Жак заметно побледнел, но продолжал говорить все в том же тоне.
- Я ничего тебе не буду доказывать по той простой причине, что уже поздно что-либо доказывать. — Жак почувствовал, как в разговоре Джон перешел на угрожающее «ты», — да и к тому же я пришел сюда не за этим, а за тем, чтобы отомстить тебе за смерть своей дочери…
Джон молниеносно достал из кармана плаща пистолет и направил его на Жака.
- Ты не посмеешь выстрелить, — Жак испуганно сделал шаг назад. По всей вероятности, он просто не ожидал подобного.
- Еще как выстрелю, — покачал головой Джон, смотря на испуганного Жака и испытывая при этом большое удовлетворение. Могущественный и властный Жак Бужуа был загнан в угол. — Я скажу больше: я с удовольствием это сделаю.
- Возможно. Но ради одного такого удовольствия ты потеряешь всё, — парировал Жак.
- А мне больше нечего терять, — покачал головой Джон, продолжая держать Жака под прицелом. — Все, что было можно, я уже потерял из-за твоей кровожадной мстительности, ублюдок. Ты лишил меня всего. И в первую очередь — дочери.
- Но я не убивал ее!.. — закричал Жак в надежде, что его кто-то услышит. — Не убивал!
- Нет, убил, и при этом даже не раскаялся в своем поступке, — спокойно продолжал говорить Джон, хотя внутри у него была настоящая буря. — После того как ты сказал Мерилин весь этот бред, который сейчас я снова услышал, она пришла в ярость. Будучи опозоренной и униженной, Мерилин уже не контролировала свои поступки. Ей было абсолютно все равно, что с ней будет. Она села за руль и понеслась на бешеной скорости в неизвестном направлении. Все равно куда, лишь бы скрыться от позора. Но, скрываясь от позора, она летела прямо навстречу своей смерти. Она попала в жуткую автокатастрофу и погибла… Мгновенно. — Джон понизил голос и почувствовал, как глаза его против воли увлажняются. Но в то же мгновение, когда Джон вспомнил о гибели дочери, им овладела ярость. — А ведь ты, наверное, помнишь, Жак Бужуа, что когда-то я предупреждал тебя о том, что если ты посмеешь сказать моей дочери хоть слово, то тебе не жить. — Казалось что еще мгновение, и Джон выстрелит, но тут...
- Остановитесь! Не делайте этого! — услышал Джон голос за спиной и резко обернулся. Он с удивлением увидел входящего в гостиную человека невысокого роста, одетого во все черное. — Что вам даст смерть этого человека? — продолжал говорить незнакомец, приближаясь к ним. — Этим вы все равно не вернете свою дочь.
- Кто вы такой, и что вам здесь надо? — едва обретя способность говорить, сказал Джон и сделал шаг в его сторону.
- Вам ничего не даст мое имя, — сделав жест рукой Джону, ответил незнакомец, — а пришел я сюда, вероятно, для того же, для чего и вы, — после этого он перевел взгляд на бледного как полотно Жака.
Мужчина был ростом меньше Джона, но плотнее. Подойдя к нему, он одним рывком выхватил у него пистолет. Джон не стал сопротивляться, а лишь изобразил на лице ярость и удивление.
- Как вы смеете! — крикнул Джон, — по какому праву вы вмешиваетесь?
- Я хочу лишь вас предостеречь, — спокойно сказал незнакомец, — ну, а если мы будем говорить о правах, то прав лишить этого человека жизни у меня больше, чем у вас. У меня с этим человеком свои давние счеты. — При этом он кивнул в сторону Жака, а затем вновь обратился к Джону: — Так что прошу вас покинуть этот дом.
Джон еще некоторое время стоял и расширенными от удивления глазами смотрел то на Жака, то на незнакомца, пытаясь вспомнить, где же он мог видеть его раньше. Затем, развернувшись, Джон быстрым шагом вышел из гостиной.
Жак, конечно же, был не меньше Джона удивлен появлением этого мужчины. Удивлен и напуган. Откуда взялся этот человек, и что ему нужно? О каких давних счетах он вел речь? К сожалению, Жак этого не знал.
Однако невероятным было то, что и ему этот человек показался знакомым. Во время всего диалога Джона с незнакомцем Жак неотрывно смотрел на этого мужчину и думал о том, где бы он мог его видеть. У него почему-то возникло такое чувство, что этого человека он знает уже много лет… Манеры, движение, голос напоминали ему о… О, Боже!.. Жак осекся, прервав свою мысль на полуслове, и с ужасом взглянул на незнакомца.
- Ты?!. — с расширенными от ужаса глазами вымолвил Жак и, схватившись за сердце, начал оседать на пол.
Со смертью Мерилин в семье Бательеров что-то изменилось, и Мадлен остро это чувствовала. Боль от невыносимого горя постепенно сменилась смирением перед понесенной утратой, и Мадлен понемногу приходила в себя. По воле этих воинственных людей, одержимых местью, она потеряла дочь. Однако смогла выдержать это, как выдержала и другие сокрушительные потери. И это случилось лишь потому, что, потеряв в своей жизни немало, Мадлен уже научилась мириться с этим. Однако она не могла, да и не хотела смириться лишь с одним обстоятельством — с потерей Фрэнка. Того самого Фрэнка, который, казалось бы, был потерян для нее навсегда. Именно поэтому она продолжала искать его.
Мадлен потеряла дочь, но знала, что у нее остался Фрэнк, ради которого Мадлен пожертвовала всем. Фрэнк, на поиски которого Мадлен положила жизнь. И хотя ее поиски пока не увенчались успехом, в сердце все еще жила надежда и вера в то, что однажды судьба сжалится над ней и вознаградит ее за многолетние страдания Фрэнком. Мадлен была в этом твердо уверена.
Однако теперешние проблемы никак не давали Мадлен вновь сосредоточиться на поисках Фрэнка. Ощущение того, что в семье что-то не так, не покидало Мадлен, и это в первую очередь было связано с Джоном. Теперь, когда не стало Мерилин, Мадлен была готова сломать возникшую между ними многолетнюю стену недопонимания, для того чтобы хоть как-то поддержать мужа. Но он все время держал дистанцию с нею, не говорил ни о чем, кроме самого необходимого.
Кроме того, Мадлен и самой в данный момент так хотелось опереться на близкого человека. А ближе Джона у Мадлен сейчас не было никого.
Мадлен так хотелось прижаться к мужу, для того чтобы излить душу, сказать ему о том, что, несмотря ни на что, она тоже любила свою дочь, что тоже страдает от того, что не смогла уберечь ее. И что ей сейчас так страшно и одиноко. И, может быть, в объятиях Джона, который знал Мерилин больше всех на свете, Мадлен обрела бы утешение. Но при нынешних обстоятельствах она готова была броситься в объятия даже постороннего человека.
Джон, хотя и бывал дома, однако Мадлен его почти не видела, потому что он сидел, заперевшись в своем кабинете. А если и выходил оттуда, то не смотрел ни на кого и не разговаривал ни с кем. Он выходил из дома, садился в машину, ехал куда-то и подолгу не возвращался.
Мадлен догадывалась, что в такие моменты он ехал на кладбище и там, скорее всего, оплакивал смерть дочери.
Он изредка присоединялся к ней ужинать, но все время был молчалив и мрачен. Почти ничего не ел, а только пил. Пил, не останавливаясь, наверное, надеясь на то, что спиртное зальет его кровоточащую рану. А под конец вечера Джон начинал обливаться слезами, вспоминая о Мерилин, и проклинал всех тех, кто был виноват в ее смерти, в том числе и Мадлен.
Пристрастие к спиртному стало сказываться на внешности Джона. Его еще недавно красивое лицо расплылось, щеки болезненно опухли, а под глазами образовались мешки. Мускулистое тело обмякло, а талия начала исчезать. Но самое главное — что ему было все равно. Таким Мадлен Джона еще никогда не видела.
Однако сейчас Мадлен сделала бы все возможное и даже невозможное, для того чтобы увидеть его прежним. Она бы сразу помогла Джону затянуть его кровоточащие раны в сердце. Мадлен всеми силами стремилась помочь не просто мужу, а человеку, который когда-то спас ее от неминуемой гибели, и теперь она хотела сделать то же самое и для него. Но все ее попытки даже хоть как-то приблизиться к мужу приравнивались к нулю.
«Если бы только Джон позволил, то я бы сделала всё для того, чтобы облегчить его страдания, он будто бы нарочно гонит меня от себя», — с горестью думала Мадлен, всматриваясь в даль Елисейских Полей, по которым она сейчас шла.
Мадлен сама себе не хотела признаваться в том, что знала истинную причину замкнутости мужа, а причина эта состояла в том, что Джон считал Мадлен виновной в смерти дочери. Мадлен, которая никак не могла забыть о своем прошлом, и в конце концов оно сыграло роковую роль в жизни Мерилин.
Она, конечно же, не могла этого отрицать, но и не могла себя заставить признаться в этом. Слова будто не шли у нее с языка. Однако она знала, что, когда слишком долго откладываешь признание, его все трудней и трудней сделать. И Мадлен решилась. С трудом, с невероятным усилием решилась и поспешила домой.
Она бежала по темным и безлюдным улицам Парижа так, словно за ней была погоня. Бежала, не останавливаясь, навстречу неизвестности.
И только лишь вбежав в дом, Мадлен остановилась, переводя дух и стараясь преодолеть дрожь во всем теле. Еще немного постояв, она поднялась наверх и открыла дверь в спальню…
Глава 34
Джон неподвижно сидел в высоком кресле перед окном и смотрел куда-то в уходящую даль сада, но со стороны казалось, что он ничего не видел перед собой. Он не шелохнулся даже тогда, когда дверь медленно открылась и в спальню тихо вошла Мадлен.
Она нерешительно остановилась у порога, прижав руки к груди, вдруг испугавшись царящей здесь обстановки. В спальне горел тусклый свет, и на мгновение у Мадлен мелькнула мысль, что этому свету уже было не суждено разгореться. Страх, не покидающий ее, вечный страх присутствовал и здесь. Повсюду царила глубокая тишина, не мирная тишина сна, а тишина настороженная, усталая и слегка зловещая.
Мадлен попыталась успокоить себя тем, что это просто усталость сказывалась на ней, и ничего более. Однако возникшее ощущение не проходило, а наоборот, все больше росло, исподволь завладевая ее сознанием, но все же ей кое-как удалось преодолеть себя, и, собрав в себе всю решительность, Мадлен двинулась к мужу.
Подойдя к нему, она осторожно тронула его за плечо. Он вздрогнул и резко обернулся. Задумчивое выражение его лица сменилось удивлением, и Мадлен облегченно вздохнула. Хорошо было уже то, что его взгляд не излучал ненависти к ней.
Ничего не говоря, Джон жестом указал ей на стоящее рядом кресло, и Мадлен с облегчением опустилась в него.
Джон посмотрел на жену в упор своими темными глазами из-под набрякших от усталости век, затем снова перевел взгляд на окно. Мадлен вся внутренне сжалась от длительного затянувшегося молчания, но сама она тоже не могла произнести ни слова. Слова будто не шли у нее с языка.
- Ты была на могиле у Мерилин? — наконец-то заговорил Джон.
Мадлен отрицательно покачала головой.
Усмехнувшись, Джон продолжил:
— Конечно же, глупый вопрос. Тебе не было никакого дела до дочери, когда она была жива, что же говорить об этом теперь, когда ее уже нет.
После этих слов по телу Мадлен прошла дрожь и затеплившийся было в ней свет надежды исчез.
- Как ты можешь так говорить!? — гневно воскликнула Мадлен, в душе чувствуя правоту мужа. Затем, смягчившись, продолжила: — Дорогой, я понимаю, как тебе плохо. Но… Но теперь уже ничего нельзя сделать.
- Да, ты права, нельзя, — упавшим голосом сказал Джон. — Что-то еще можно было сделать тогда, но ты не сделала.
- Я неоднократно повторяла тебе, что пыталась сделать все, для того чтобы ее остановить, — пылко сказала Мадлен, глубоко уязвленная, чувствуя прихлынувшие к глазам слезы. — Я тебе уже говорила о том, что, когда Мерилин, вся в слезах, выбежала из особняка Бужуа, я сразу же побежала за ней. Но, увидев меня, Мерилин резко сорвалась с места и уехала неизвестно куда. Услышав бред о том…
- Это полнейший бред, который способен придумать только ненормальный человек! — повысил голос Джон почти до крика. Глаза его сверкнули недобрым огоньком. — И не смей мне больше никогда говорить об этом. Эти сумасшедшие люди были одержимы местью тебе, как болезнью. На протяжении всех этих лет они искали лекарство от нее, и вот наконец-то нашли его через Мерилин… — Спазм сжал ему горло и не дал договорить. Лицо его приобрело страдальческий вид. И в тяжелом молчании, воцарившемся между ними, Мадлен поняла, что воспоминания о дочери вновь задели незарубцевавшуюся рану. — И все это случилось только потому, что тебя никогда не интересовала твоя семья, — с тяжелым сердцем продолжал Джон. — Я любил тебя, Мадлен. Очень любил. Но ты, казалось бы, этого не замечала или просто не хотела замечать. Тогда, двадцать лет назад, я стал единственной опорой для тебя, когда все, включая и твоих родителей, отвернулись от тебя и начали наносить тебе всевозможные удары с различных сторон. Я стал для тебя не только опорой, но и всевозможной защитой, пристанищем, где ты могла укрыться от бури. Я женился на тебе вопреки чуть ли не всему миру и увез тебя из Франции, для того чтобы ты могла забыть обо всем и начать новую жизнь. Нью-Йорк был самым подходящим для этого местом, но со временем я понял, что даже перемена места не смогла ничего изменить. — Джон глубоко вздохнул. Голос его теперь звучал ровно и спокойно. Жгучая боль отступила и дала возможность вырваться на волю другим чувствам: горечи, отчаянью. — Ты продолжала, несмотря ни на что, жить в своем собственном мире, ограниченном болью и страданием. В мире, где существовало только прошлое…
Мадлен не совсем понимала, к чему весь этот разговор. Она хотела поговорить с мужем о том, что происходит сейчас, а он говорил о давно прошедших временах и смотрел на все это как бы со стороны.
- Однако я неизменно надеялся на то, что смогу вырвать тебя из этого зловещего мира, в который ты, Мадлен, себя заключила, — продолжал Джон. — Я попытался сделать это, но ты, не приняв моей помощи, оттолкнула меня. Увы! Все было безнадежно. И даже рождение Мерилин не смогло этого изменить. Да что там говорить, если ты даже не обращала на дочь никакого внимания.
- Неправда! — злобно воскликнула Мадлен и вскочила с места. Слова мужа задели ее за живое. — Я любила свою дочь!
- Любила? — удивленно переспросил Джон и усмехнулся. — Это свое безразличное отношение к ней ты называешь любовью? — казалось, что удивлению Джона нет предела.
Мадлен резко села. Губы ее задрожали, а лицо приняло яростное выражение. В душе она чувствовала правоту мужа, и ею овладело бешенство, а он тем временем продолжал:
- Нет, дорогая, ты никогда не любила свою дочь, и доказательством этому является ее гибель.
- Джон! — выкрикнула Мадлен, чувствуя, что от бешенства сейчас взорвется, но он жестом заставил ее умолкнуть.
- Приходило ли тебе когда-нибудь в голову, что помимо отцовской любви, которой у Мерилин было в избытке, существует еще и материнская, которой она не знала совсем? Ты уделяла дочери настолько мало времени, что она даже не успела этого познать. Если ты бывала дома, то запиралась у себя в комнате и плакала там целыми днями, а если и выходила, то куда-то шла в неизвестном направлении. Вероятно, шаталась по улицам в поисках миража…
Внезапно Мадлен стало жалко мужа, так жалко, что она почти забыла о своем горе. Невероятно, но впервые в жизни Мадлен приблизилась к пониманию этого человека. Из только что сказанного им она поняла, что Джон все эти годы стремился помочь ей и наставить ее на путь истинный, но она, ослепленная своим прошлым, не видела этого.
- Джон, дорогой, — сказала она ему, и слезы непроизвольно потекли из ее глаз. Ей так сейчас хотелось прижаться к нему, чтобы почувствовать тепло и успокоение, но она не сделала этого, потому что боялась, что он оттолкнет ее и тем самым причинит ей боль еще сильнее. — Мне очень жаль, что все так вышло. Поверь мне и… прости меня. — Мадлен опустила глаза, потому что не смела взглянуть на мужа.
- Твоего «прости» недостаточно, для того чтобы перечеркнуть боль и ошибки, стереть из памяти обиды и затянуть кровоточащие раны. Пойми, этого недостаточно. — Джон покачал головой.
- Я знаю, — тихо ответила Мадлен, не поднимая глаз.
- Нет, не знаешь, — сказал Джон. — Ты многого не знала из того, что я тебе сейчас рассказал. Не так ли? Так. Потому что для тебя существовало только одно — прошлое. На этом основывалась твоя жизнь.
- Что ж, возможно, ты и прав, — Мадлен понимала, что эту правдивую истину отрицать бесполезно, как бы тяжело это ни было, — но ведь… я не всегда была так далека от вас.
- Всегда, Мадлен, всегда, — тихо, но внятно сказал Джон. — Ты не понимала этого никогда, как и того, что мы с Мерилин страдали. Только по-разному воспринимали твое необоснованное поведение. Я носил свои страдания глубоко в себе, а страдания Мерилин проявлялись в виде слез. Я не раз заставал ее плачущей, и причиной этих слез была ты, Мадлен.
- Я разговаривала с ней много раз, но она мне никогда ни о чем не говорила, а все чаще замыкалась в себе, — сказала Мадлен и посмотрела на мужа. — Более того, я уступила настоятельной просьбе Мерилин уехать куда-нибудь.
- Долго колеблясь, ты уступила не ее настоятельной просьбе, а своей. Ты заранее знала, что из всех на земле мест выберешь именно Францию. Почему? Да потому, что ты наконец-то поняла, что устала вести эту бессмысленную борьбу, и решила окончательно свести счеты с прошлым. Ты, конечно, продумала всё до мелочей, но не учла одного — последствий.
Джон нервно встал со своего места и подошел к небольшому бару. Достав оттуда бутылку, он налил себе немного виски и залпом всё выпил. Затем, вернувшись, он сел на свое место.
— Приехав во Францию, ты начала делать свои первые шаги, и прежде всего ты хотела выяснить свои отношения с родителями. Ты знала о том, что они ненавидят тебя, но упорно продолжала добиваться своего, не отступала, пока не прогремел удар. — Голос Джона дрогнул.
- Я не думала, что все так выйдет, — виновато сказала Мадлен и вся внутренне содрогнулась, как будто снова переживала гибель Мерилин. — Месть не жила во мне все эти годы, как ты, по крайней мере, утверждаешь, а лишь только злость, и когда по приезде в Париж я навестила родителей и выплеснула на них всю эту злобу, накопленную годами, в тот момент я хотела только одного — чтобы они признали свои ошибки и раскаялись в содеянном.
- Но тут ты, видимо, просчиталась, дорогая, да? Воинственные и не признающие поражений Бужуа не только не признали своей ошибки и не раскаялись в содеянном, но и захлопнули двери прямо у тебя перед носом, устояв перед твоим упорным характером. Вероятно, твое желание отомстить им удвоилось.
- Месть овладела мною только тогда, когда отец признался мне в том, что это он убил Фрэнка, — резко сказала Мадлен, — и я…
- Фрэнк!.. — воскликнул Джон, перебив жену, и вскочил со своего места так быстро, как будто какая-то невероятная сила подхватила его. — Ну, конечно же, Фрэнк! Тот самый Фрэнк, который был и остался твоей любовью и которого ты так безнадежно искала на протяжении двадцати лет. Фрэнк, ради которого ты пренебрегла всем: семьей, положением и даже жизнью. Ты готова была отдать всё на свете, лишь бы найти его и быть с ним. А я был готов отдать всё на свете, чтобы навсегда стереть его из твоей памяти. Невероятно, но тогда я боролся с человеком, которого уже не было в живых. Я просто не мог каждый день сидеть напротив тебя, зная, что ты хотела бы, чтобы на моем месте сидел Фрэнк, а на месте Мерилин — ваш совместный ребенок.
Мадлен едва не задохнулась от удивления. Создавалось впечатление, что он читал в ней, как в раскрытой книге и тем самым так легко просматривал глубины ее души.
- Более того, я не мог смотреть тебе в глаза в минуты близости, зная, что в них не было той страсти, которая бы была, если бы на моем месте был… Это все доводило меня до безумия и вызывало жгучую боль, которую мне надо было чем-то заглушить. Вот я и заглушал ее, уходя из дома. Вне стен дома я утолял свою боль в ночной жизни, которая сопровождалась картами, вином и женщинами. — Тяжело вздохнув, Джон перевел свой взгляд на Мадлен, но на ее лице не дрогнул ни один мускул. — Но тебе, Мадлен, было наплевать на это и на все остальное. Независимо ни от чего ты продолжала свои поиски. Даже если бы перевернулся мир, это бы все равно не остановило тебя.
Мадлен, конечно же, было неприятно услышать из уст мужа эту горькую правду, виновницей которой была она сама. Однако Мадлен давно была готова к такому повороту событий. Но то, что последовало за этим, поразило ее как гром среди ясного неба.
- Когда же мы вернулись во Францию, ты удвоила свои поиски, потому что узнала, что твой возлюбленный жив, да?
После этих слов Мадлен вскинула голову и на лице ее появилось удивление. Брови непроизвольно поползли вверх.
- Не удивляйся так, — усмехнулся Джон, увидев реакцию Мадлен на его слова. — Я узнал это от твоего отца, после того как ты в порыве гнева сказала ему об этом. Но здесь, моя дорогая, ты не подрассчитала свои возможности, потому что, сказав отцу о том, что Фрэнк жив и что ты его нашла, ты тем самым подписала своей дочери смертный приговор, в этом и заключалась твоя ошибка.
- Возможно, что это было моей ошибкой, — кивнула Мадлен в знак согласия, обретя наконец-то дар речи, — но я же не думала, что все так выйдет.
- Твои слова о Фрэнке Мак-Келлане были для Бужуа как красная тряпка для быка, — не обращая внимания на слова Мадлен, продолжил Джон. — Они разожгли в них ненависть. И, вероятно, тогда, находясь в шоке от услышанного, Жак и Жанетт решили отомстить тебе раз и навсегда. Они нанесли удар в самое что ни на есть больное место — по Мерилин, и сделали они это так, что от этого невыносимого удара сотряслась не только ты, но и я в особенности.
В глубине души Мадлен понимала, что муж прав, тысячу раз прав, поэтому не могла ничего возразить против. Покорно сложив руки у себя на коленях, она молча смотрела на него и слушала, стараясь не пропустить ни одного из его слов.
- Я, конечно же, не обхожу молчанием твою неоправданную вину, но все же считаю, что во всей этой истории виновата не только ты, Мадлен, но и я сам, — сказал Джон, стараясь, чтобы голос его звучал твердо и пытаясь проглотить стоявший в горле комок. — И виноват я в том, что не раскрыл глаза раньше и не увидел, что ты не не можешь, а просто не хочешь вырваться из цепких лап своего прошлого. Если бы я тогда это увидел, то, наверное, нам бы удалось избежать трагедии.
Сердце у Мадлен вдруг заныло от боли и усталости. Слезы навернулись ей на глаза и медленно покатились по щекам.
- Прошу тебя, прости меня, — не осознавая, что делает, Мадлен упала перед мужем на колени и вдруг разразилась рыданиями. — И не вини себя ни в чем. Вина за все произошедшее лежит на мне. Я все время оглядывалась назад, в прошлое, и поэтому никогда не видела будущего. — Грустная цепочка воспоминаний опалила Мадлен горечью. — Прежде я этого не понимала, но… Постарайся понять меня и простить, дорогой…
Не то, чтобы Мадлен раскаивалась в произошедшем, просто ею снова овладел страх. Теперь уже страх одиночества, который преследовал Мадлен на протяжении всей жизни. Она знала, что этот страх несет с собой боль, душевные муки и потери, поэтому она так отчаянно боролась за последнюю надежду.
- Не у меня надо просить прощения, а у Мерилин, — Джон грубо оттолкнул от себя Мадлен и встал со своего места. — Но этого ты уже не сможешь сделать никогда. — Он отвернулся от Мадлен и отошел к окну. — А что касается меня, то я никогда не прощу тебе гибели моей дочери. Слышишь? Никогда! Ты можешь и дальше погружаться во мрак своего безумия. Жить прошлым и продолжать искать то, чего уже никогда не найдешь. Ну, а я ухожу и никогда уже не вернусь.
В первое мгновение Мадлен показалось, что она ослышалась, но напряженное лицо мужа заставило ее убедиться в обратном.
Уходит?.. Нет! Что угодно, только не это! Ведь она остается одна посреди руин и развалин своей жизни…
- Я ухожу и тем самым признаю свое бессилие против твоего прошлого, Мадлен, — горько сказал Джон и усмехнулся. — Многолетие все же сыграло свою роль. Я устал и не хочу больше вести эту бесполезную борьбу, не хочу и не буду.
После этого Джон развернулся и медленно проследовал по направлению к двери, словно решая про себя, не будет ли это в конечном счете ошибкой.
- Нет! — крикнула Мадлен и, подбежав к мужу, вцепилась в него. — Она, наконец-то, обрела способность говорить и поняла, что теряет последнюю надежду и что муж все же уходит. — Только не это! Не бросай меня, прошу тебя! Что со мною будет?..
С минуту Джон помедлил и внимательно посмотрел на нее. Это был долгий взгляд, проникший в глубину ее сознания. Затем, не отрывая взгляда, он покачал головой и сказал:
- Мне странно слышать подобное от такого сильного и непревзойденного человека, как ты, Мадлен. Что с тобой будет? Да ничего! Ты сумела пройти через ад, и с тобой ничего не случилось. Более того, ты по-прежнему твердо стоишь на ногах, но почему-то боишься того, что может произойти сейчас. Не забывай о том, что ты сама себе выбрала этот путь, по которому все время шла и не допускала того, чтобы кто-то шел рядом. А когда в твоем сознании появились проблески, ты наконец-то поняла, что кто-то рядом просто необходим, но, к сожалению, слишком поздно. Что ж, вероятно, судьба предназначила этот путь только тебе одной, и как бы там ни было, ты должна завершить его. Найти, наконец-то, то, что когда-то потеряла. Ведь в этом и заключается смысл твоей жизни. А я пойду по своему пути.
Это были последние слова, сказанные Джоном, ибо после них он развернулся и уже с уверенностью проследовал к двери.
Мадлен молча проводила его взглядом, пока он не скрылся за дверью. За Джоном захлопнулась дверь, и этот звук отразился в сердце Мадлен так, что она невольно вздрогнула. Она вдруг почувствовала, что сейчас задохнется от боли, сжавшей все ее тело. Мадлен казалось, что где-то вдалеке она все еще слышит звук его шагов, удаляющихся все дальше и дальше. Однако сердце Мадлен наполнилось непредсказуемым ужасом, когда этот звук постепенно прекратился и ее со всех сторон обступила тишина. Мертвая тишина, пропитанная страданиями и горем былых лет.
Мадлен села и тупо уставилась в одну точку. Она осталась совсем одна посреди огромного дома. Одна, снова преследуемая прошлым, которое застилало ей дорогу к будущему. У нее больше не было ни семьи, ни родных, ни друзей, и вообще никого в целом мире…
Но все же главное заключалось в том, что с ней не было дорогого ее сердцу человека, которого Мадлен на протяжении двадцати лет искала, но так и не нашла. Судьба сыграла с ней злую шутку. В поисках Фрэнка Мадлен пренебрегала всеми и старалась всех обходить стороной. И вот итог: не найдя Фрэнка, она осталась одна.
«Одна, одна, одна…» — гулко стучало уставшее от страданий сердце, не в силах справиться с нахлынувшей безнадежностью.
Мадлен казалось, что еще немного, и от всех этих мыслей расколется голова. Сейчас ей хотелось лишь передышки, чтобы утихла боль, хотелось покоя, чтобы залечить свои раны, приюта, где бы она могла найти этот покой.
Мадлен встала со своего места и, подойдя к кровати, легла. Взгляд ее устремился на тусклый свет, горевший в спальне. Ее еще недавняя мысль о том, что этому свету уже было не суждено разгореться, обретала смысл, и подтверждением этому являлась сложившаяся ситуация. И что же теперь?..
Мадлен еще с минуту посмотрела на свет, а затем перевела свой взгляд на пузырек с транквилизаторами, который стоял на тумбочке. Улыбнувшись, Мадлен поняла, что ей надо делать. Она нашла ответ на свой вопрос, удивившись, почему не подумала об этом раньше. Зачем думать о том, что же теперь делать, искать покой всего лишь на время, когда можно обрести покой навеки?.. Так легко и просто.
Мадлен встала и пошла в ванную. Выйдя оттуда уже со стаканом воды, она открыла пузырек и одну за другой приняла все таблетки. Их оказалось ровно двадцать пять…
Глава 35
Над головой — яркий свет, он слепит, а потом постепенно слабеет и исчезает совсем, и на нее вдруг откуда-то издали надвигается серая мгла, застилающая все вокруг. Слышится звучание каких-то аппаратов, странное ощущение чего-то шершавого, проникающего в глотку.
Какое-то время находясь в забытьи, Мадлен ничего не помнила, но когда под влиянием яркого света мгла начала рассеиваться, она наконец-то поняла, что находится в больнице.
И тут же в сознании мелькнула мысль: почему она здесь, что произошло?.. Она не хочет находиться в этом месте, в замкнутом мире боли и страха, ограниченном стенами палаты.
Мадлен сделала слабое движение подняться, но сразу же резкая боль пронзила ее насквозь и она застонала.
К ней тут же подошла дежурная медсестра и сделала укол, под влиянием которого Мадлен начала погружаться в глубокий, одурманивающий сон…
Сколько дней, — а может, лет? — так прошло, она не знала.
Проснувшись, Мадлен увидела, что над ней склонился какой-то человек с выразительными глазами и с густой шевелюрой темных волос, которые чуть тронула седина. Он нежно гладил ее по голове и, улыбаясь, шептал какие-то ласковые слова, но Мадлен ничего не могла разобрать. В ответ она лишь попыталась благодарно улыбнуться, но улыбка у нее вышла вялой и безжизненной.
Дверь осторожно открылась, и в палату вошел другой человек. Высокий, светловолосый, приятной наружности, в белом халате. Очевидно, доктор.
Мужчина, который был рядом с ней, сразу же кинулся к нему навстречу.
- Как она, доктор? — встревоженно спросил он.
- Я думаю, что кризис миновал, — не слишком громко, чтобы не потревожить Мадлен, сказал врач. — Мы сделали ей промывание желудка. Однако психическое состояние мадам Бательер оставляет желать лучшего.
- Да, — кивнул незнакомец, — Мадлен постоянно мучают кошмары, и она зачастую кричит во сне.
- Это вполне понятно, — сказал врач. Он подошел к Мадлен и, взяв руку, пощупал ей пульс. — Она недавно трагически потеряла дочь, затем от нее ушел муж. Все это отразилась на ее состоянии.
- Она поправится? — спросил мужчина, с надеждой посмотрев на врача.
- Будем надеяться на лучшее, — не совсем уверенно сказал врач и добавил: — Прошу прощения, но мне нужно идти.
- Да, конечно, — сказал незнакомец. — Спасибо, доктор. Я вас провожу.
Мадлен не видела, как уходил врач, потому что, закрыв глаза, она вновь погрузилась в глубокий сон.
Мужчина, проводив врача, вернулся в палату. Он подошел к Мадлен и посмотрел на нее долгим задумчивым взглядом. Затем, осторожно убрав ее волосы с лица, он наклонился и поцеловал Мадлен.
- Бедная моя любовь, — тихо прошептал он. — Сколько же тебе пришлось пережить из-за меня, Господи, подумать страшно. — Он положил голову на грудь Мадлен и прислушался к биению ее сердца. Оно стучало спокойно и равномерно. — Мой ангел, — продолжал он. — Прошу тебя, поправляйся. Иначе… Иначе мне без тебя не жить.
В палате стояла тишина, которая заполняла собой все пространство. Извечная, тягостная тишина, царящая в больничных покоях. В ней всегда ощущалось что-то тревожное, зловещее и невосполнимое…
Прошло несколько дней. Однако за это время изменений в жизни Мадлен не произошло. Она по-прежнему находилась в больнице под присмотром врачей. К счастью, кризис миновал, после того как ей сделали промывание желудка, но, к сожалению, ее психическое состояние оставалось без изменений.
Мадлен целыми днями сидела с задумчивым видом, уставившись в одну точку. И никто не знал, что было в этом глубоком молчании, потому что она почти ни с кем не разговаривала. Отказывалась принимать пищу, а порою даже и лекарства.
По ночам Мадлен плохо спала. Ее мучили кошмары и терзали призраки прошлого. Она зачастую просыпалась с криками в холодном поту. И несмотря на то, что клиника, где сейчас находилась Мадлен, была одной из самых дорогих и престижных во Франции, жизнь здесь все же отличалась удивительной простотой. Люди в белых халатах были очень добры и внимательны. Они всегда готовы были прийти на помощь, отвлечь от тягостных воспоминаний, сохранить покой. Однако депрессия Мадлен зашла так далеко, что она попросту не обращала на все это внимания.
Доктор, лечивший Мадлен, заходил к ней каждый день. Он вел с ней длительные беседы, стараясь в разговоре не упустить ни одной детали. Сама же Мадлен не была расположена к этим беседам и все чаще замыкалась в себе, как будто не слышала увещеваний доктора. А он с жалостью смотрел на все еще молодую и очень красивую женщину с измученным лицом, не находившую себе покоя. Доктор хорошо знал жизнь и понимал, что только нежная забота родных и близких могла бы излечить ее душевную рану. Но у Мадлен не было ни тех ни других. У нее не было никого в целом свете. Значит, оставалось полагаться только на время. Может, со временем она перестанет тревожить свою память горькими воспоминаниями, жить только ими.
Вот и сегодня, зайдя в палату, он вновь застал Мадлен все в том же задумчивом виде.
- Как вы себя сегодня чувствуете, Мадлен? — спросил врач.
Она ответила не сразу, а лишь после того как он осторожно прикоснулся к ее плечу. Мадлен неожиданно вздрогнула, и на ее лице появилась гримаса ужаса, но когда она увидела перед собой врача, то лицо ее сразу выразило безразличие.
- Простите, доктор, я задумалась и не сразу заметила, как вы вошли. — Мадлен смотрела на него, по-детски улыбаясь. — Сегодня я чувствую себя очень плохо, но когда придет моя дочь Мерилин, мне станет лучше.
- Мадлен, ваша дочь Мерилин умерла, — попытался вразумить ее доктор. За последнее время он неоднократно слышал подобное от Мадлен, и всегда это сопровождалось одним: она кого-то икала в тумане своего беспамятства.
Мадлен вдруг испугалась, услышав его слова, и поспешила возразить:
- Нет! Она придет, придет, — как заклинание твердила Мадлен. — И Фрэнка я все равно найду. Найду! — вдруг перешла на крик Мадлен и расплакалась.
- Успокойтесь, прошу вас, — встревоженно сказал врач, увидев реакцию Мадлен на свои слова. — Сейчас я пришлю медсестру, и она сделает вам укол.
Выйдя из палаты, врач столкнулся все с тем же мужчиной, который неоднократно приходил к его пациентке. Незнакомец внимательно посмотрел на врача и поинтересовался здоровьем Мадлен.
- Боюсь, что пока ничем не смогу вас обнадежить, — доктор с сожалением развел руками. — У мадам Бательер началось временное помешательство.
- Как долго это продлится? — с нетерпением спросил незнакомец.
- Сейчас я точно ничего не смогу вам сказать, — ответил врач. — Но все же думаю, что в себя она придет не скоро. Вы же знаете, что она пережила сильный эмоциональный стресс.
- Я могу ее увидеть?
- Да, можете, — кивнул врач в знак согласия. — Но только ненадолго.
Мадлен сидела на кровати и была, как всегда, глубоко погружена в свои мысли, поэтому она не заметила, как дверь осторожно открылась и в палату вошел все тот же незнакомец.
Он медленно подошел к ней и, присев рядом, взяв ее руку в свою, заглянул ей в глаза.
Но Мадлен никак не отреагировала. Она лишь равнодушно посмотрела в глаза сидящему рядом человеку, а потом отвернулась.
Однако мужчина нежно, но настойчиво повернул ее лицо к себе и вновь посмотрел на Мадлен долгим, проникновенным взглядом.
- Мадлен, дорогая, посмотри на меня, пожалуйста, — мягко сказал он. — Ты не узнаёшь меня? Это же я — Фрэнк! Фрэнк Мак-Келлан.
Мадлен удивленно взглянула на него, и брови ее непроизвольно поползли вверх. Возможно, сознание зацепилось за столь знакомое хрупкой памяти имя.
- Фрэнк, — тихо протянула Мадлен и чуть улыбнулась. — Он скоро придет за мной. Я уже так долго жду его… Долго… Но он все равно придет. Ведь он меня любит.
- Безумно люблю, Мадлен, — с жаром ответил Фрэнк. — И уже пришел, чтобы забрать тебя отсюда. Ты так долго искала меня, и вот я здесь! Здесь, с тобою, слышишь! Я наконец-то вернулся, Мадлен.
- Придет и заберет меня с собой, — твердила Мадлен, как заведенный робот, не обращая абсолютно никакого внимания ни на его слова, ни на него самого. — Ведь я так долго ждала его. — Глаза Мадлен сверкнули блеском.
- Я тоже, любимая моя, — Фрэнк покачал головой. — Я тоже так долго ждал этой встречи. Как же долго я ждал!
После этого он вдруг порывисто прижал к себе Мадлен. Она не оттолкнула его, но и не раскрыла ему навстречу свои объятия. Мадлен безмолвно посмотрела на него, не понимая, кто он и откуда. Но уже через мгновение во взгляде ее появилось просветление и, медленно подняв свою руку, она прикоснулась к его лицу…
Глава 36
Прошел еще месяц. Но всё оставалось без изменений, как будто бег времени остановился навсегда. Всё, за исключением того, что Мадлен перевели в психиатрическую клинику.
Ее психическое состояние не улучшилось. Она по-прежнему не проявляла никакого интереса к жизни, а лицо ее выражало высшую степень напряженности. Временами Мадлен мучительно вспоминала что-то из своего прошлого, но это что-то неуловимо ускользало из ее хрупкого сознания, едва она пыталась соединить в памяти разрозненные впечатления от происшедшего с нею. И вновь перед ней мелькали, словно кадры немого кино, всё те же белые стены, белый потолок и уже неживой цвет голубоватого освещения палаты. Какое-то душное замкнутое пространство, откуда нет выхода.
И Мадлен снова замыкалась в себе. Все время чего-то боялась, как будто что-то одолевало ее хрупкую память, и она не могла вымолвить ни слова. Так же не разговаривала с врачами, отказывалась от приема пищи и транквилизаторов, не желая видеть ничего и никого. И даже человека, который называл себя Фрэнком и так нежно заботился о ней.
Каждый день, приходя к Мадлен, он приносил ей свежие фрукты и ярко-красные розы. Садился возле ее кровати, брал руки Мадлен в свои и подолгу разговаривал с ней, пытаясь освежить в ее памяти былые воспоминания. Но Мадлен чаще всего отворачивалась и невидящим бессмысленным взглядом равнодушно смотрела в сторону.
Вот и на этот раз, войдя в палату с огромным букетом цветов, Фрэнк подошел к Мадлен и нежно поцеловал ее. Присев рядом, он взял руки Мадлен в свои и пристально посмотрел на нее.
- Здравствуй, Мадлен, — тихо сказал он и сжал ее руки. — Как ты себя сегодня чувствуешь?
Мадлен ничего не отвечала, а лишь молча смотрела в сторону.
- Мадлен, милая, посмотри на меня, пожалуйста, — умоляюще сказал Фрэнк и мягко повернул ее лицо к себе. — Ты должна попытаться вспомнить свою жизнь, свое прошлое.
- Прошлое… — медленно произнесла Мадлен, и Фрэнк отчетливо увидел отразившееся на ее лице страдание, как будто она вспомнила обо всем.
- Дорогая, я понимаю, что это тяжело, — так же мягко продолжал говорить Фрэнк, — но тебе просто необходимо вспомнить всё, поверь мне.
- Прошлое!.. — как заклинание твердила Мадлен. — Фрэнк… Я найду его… Найду!
- Ты нашла меня, родная, — пылко сказал он, пытаясь достучаться до сознания Мадлен, — я рядом, слышишь? Фрэнк с тобою.
- Фрэнк умер, — с болью в голосе сказала Мадлен.
- Нет, Мадлен, я жив, — не отступал Фрэнк. — Я вновь вернулся, для того чтобы быть с тобою.
- Нет! — закричала Мадлен и зарыдала. — Фрэнка нет! Его убили… Убили… — Мадлен захлебывалась слезами.
- Успокойся, милая, не надо так, — прижимая Мадлен к себе, сказал Фрэнк. — Все будет хорошо, успокойся.
Услышав крики Мадлен, в палату вбежали врач и медсестра. Врач попросил посторонних выйти из палаты и распорядился сделать больной успокоительное, а затем в раздражении покинул палату. Он был весьма недоволен тем, что этот мужчина, не имея на то никаких полномочий, провел с его пациенткой своего рода сеанс гипноза, чем вызвал у нее болезненную реакцию. Это дело врачей, считал он, и никто из посторонних не должен вмешиваться.
По дороге в свой кабинет он строго-настрого приказал старшей медсестре исключить все посещения к Мадлен Бательер.
Он подошел к своему кабинету и резко открыл дверь. Там он с удивлением обнаружил того самого мужчину. Тот сидел с задумчивым видом, взгляд его был устремлен куда-то в сторону. Увидев вошедшего врача, он, оторвавшись от своих мыслей, встал со своего места и двинулся навстречу врачу.
- Доктор, ну как там Мадлен? — быстро проговорил Фрэнк.
- Сейчас ей сделали успокоительное и она уснула, — сухо сказал врач. — К сожалению, после разговора с вами состояние Мадлен ухудшилось, и поэтому впредь я исключил все посещения больной. Извините.
- Но как же так, доктор? — с удивлением произнес Фрэнк и посмотрел на своего собеседника. — Почему?
- Потому что для нее сейчас вредны всякие виды нагрузки на ее хрупкую память, — ответил врач и, пройдя к своему рабочему месту, сел. — Вы, вероятно, сегодня сами убедились в том, что каждое слово о прошлом вызывает у Мадлен боль, и она впадает в отчаяние, которому, казалось бы, нет конца. А впадая в отчаяние, Мадлен начинает метаться в тумане своего беспамятства.
- Но ведь однажды Мадлен вспомнит всю свою жизнь? — в голосе Фрэнка отчетливо прозвучала надежда.
- Да, вспомнит, — кивнул врач в знак согласия, — но это произойдет только лишь в том случае, если мы не будем на нее давить. Возможно, тогда она перестанет бояться и гнать от себя прошлое.
- Но когда это случится, доктор? — Фрэнк посмотрел на врача усталыми глазами. — Ведь прошло уже столько…
- Все решит время, — перебил Фрэнка и тем самым подвел итог разговору врач. — А пока не приходите к ней. Так будет лучше…
Мадлен провела в клинике для душевнобольных больше полугода. За это время Мадлен не вспомнила, ни кто она, ни откуда. За ее хрупкое сознание зацепилась лишь одна слабая ниточка из прошлого, которая тянула за собой ряд всевозможных потерь. Измученная тревогой, Мадлен не находила себе покоя и рвалась, словно птица в клетке, искать то, что когда-то потеряла. Однако все ее потери сводились к одной. Она все время порывалась искать Фрэнка — единственного человека, который остался в ее помутневшем сознании. Фрэнка, который по пока еще непонятным причинам находился рядом с ней. Но Мадлен, которая находилась в тумане своего беспамятства, не замечала этого.
Мадлен не находила себе покоя ни днем, ни даже ночью. Едва ее голова касалась подушки, как со всех сторон Мадлен обступала темнота, а вместе с ней выплывали все призраки прошлого, наполненные сплошными ужасами и кошмарами. Ей часто снилась одна и та же картина: какой-то мужчина, стоящий посреди темного здания. Мадлен подходит к нему и умоляюще протягивает руки, как будто хватается за последнюю соломинку над затонувшим кораблем ее жизни. Но не успевает она и дотронуться до него, как он тут же медленно растворяется во мраке и исчезает совсем, а на руках Мадлен остается кровь, и она кричит, кричит…
Или же нечто подобное: Мадлен входит все в то же здание, окутанное темнотой. Сердце ее учащенно бьется. Вдруг откуда-то из глубины здания до нее доносятся стоны и крики. Пробираясь сквозь холодную липкую мглу, населенную цепкими тенями и привидениями, она идет в глубь здания. Там, посреди окровавленных тел, Мадлен видит знакомый мужской силуэт. Страх овладевает ею, но она ускоряет шаг и потихоньку приближается к мужчине, чувствуя, что он и есть тот, кого она здесь ищет. Приблизившись, Мадлен протягивает к нему руки, но он тут же исчезает, оставляя за собой кровавые следы и пустоту, а затем появляется в другом месте. Она снова кричит и мечется, в надежде поймать его…
Такие сны преследовали Мадлен каждую ночь. Они всегда сопровождались криками, страхами и рыданиями. Со странным недоумением Мадлен долгое время не могла понять, кого же она так отчаянно ищет в этой густой клубящейся темноте. Но, когда в глубине ее сознания стали появляться проблески, она поняла, что слепо ищет безымянное пристанище, которое находится именно в объятиях этого до боли ей знакомого мужчины…
Шло время. И заботливые лица врачей, постоянные беседы в спокойной обстановке — сделали свое дело. Мадлен пошла на поправку, хотя память так и не вернулась к ней. Но, на удивление, она стала более спокойной. Еще несколько дней назад от Мадлен невозможно было и слова добиться, а теперь она охотно и доверительно разговаривала со своим лечащим врачом. Постепенно ее перестали мучить ночные кошмары и преследовать призраки прошлого, дыхание стало ровным, а сон — спокойным.
Лечащий врач Мадлен был доволен ее состоянием и считал, что нет никакого смысла держать ее больше в клинике. О своем решении он сообщил Фрэнку, который продолжал приходить и справляться о здоровье Мадлен, даже несмотря на то, что все визиты к ней были запрещены.
- Видите ли, нет больше никакой необходимости держать Мадлен здесь, в клинике, — сказал врач в очередной визит Фрэнка. — На днях вы сможете забрать ее домой.
- Значит, она здорова? — обрадовался Фрэнк, но в его голосе прозвучало сомнение.
- Понимаете, — пояснил доктор, — от своей навязчивой идеи, от своей травмы Мадлен еще не совсем оправилась. Но ей ничего не грозит. В принципе — ее нервная система уже пришла в норму. Однако Мадлен вредны всякого рода переживания, и для того чтобы она окончательно выздоровела, я посоветую вам быть с ней очень внимательным, любящим, нежным.
- Понимаю, доктор, — кивнул Фрэнк. — Смею вас заверить, что так оно и будет. Ну, а память… Вернется ли к ней память?
- Как я вам уже говорил, потеря памяти произошла на почве сильного эмоционального стресса — это временное явление, — начал объяснять доктор. — И рано или поздно память все равно восстановится. Будем надеяться… А пока Мадлен должна будет выполнять все наши рекомендации и каждую неделю посещать клинику.
Итак, Мадлен вернулась в свой собственный дом. Богато обставленный, красивый. Но нет. Она не помнила и своего дома. Хотя здесь все было по-прежнему. Все дышало удивительной гармонией. Повсюду сверкала идеальная чистота; легкие занавески чуть шевелил ветерок, проникающий в окно, везде стояли цветы, которые наполняли своим ароматом весь дом. На столике, возле красивых резных кресел, стояли семейные фотографии. Но и они ровным счетом ни о чем не говорили Мадлен, ни о чем не напоминали.
Она целыми днями ходила по дому, пристально всматриваясь в каждую вещь, в каждую частицу, которая могла бы хоть как-то освежить ее память. Также Мадлен выполняла все рекомендации врачей, но ей казалось, что выздоровление идет слишком медленно. Конечно же, здесь, дома, Мадлен чувствовала себя уже более уверенной, и эту уверенность придавал ей прежде всего человек, который называл себя Фрэнком.
Он все время находился рядом с ней. Вел длительные беседы, пытаясь с помощью рассказов о прошлом воскресить память Мадлен. Она внимательно вслушивалась в его рассказы, стараясь не проронить ни единого слова. Однако пока это не помогало. Память по-прежнему отсутствовала, и даже отдельных проблесков у нее пока не наблюдалось.
Но однажды, ярким и солнечным утром, будто какая-то неведомая сила подхватила ее с постели, она оделась и быстро спустилась вниз по лестнице, открыла дверь на улицу.
Фрэнка дома не было, он отбыл по каким-то важным делам, поэтому никто ее не остановил.
Выйдя из дому, Мадлен пошла вниз по садовой дорожке и, открыв калитку, вышла за ворота…
Сколько она, выйдя из дома Бательеров, бродила по улицам, только Бог знает. Дома, дома, бесконечные дома, садовые решетки, посторонние люди, бросавшие на нее удивленные взгляды, которых она просто не замечала…
На перекрестке Мадлен решила перейти улицу, но не успела сделать и пяти шагов, как мчавшаяся встречная машина налетела на нее. Мадлен упала и сильно ударилась головой о бордюр, потеряла сознание.
Из машины выбежал перепуганный мужчина и стремительно кинулся к ней. Склонившись над Мадлен, он попытался привести ее в чувство. Через несколько мгновений Мадлен открыла глаза. Сначала все было словно в тумане, потом она увидела склонившегося над ней какого-то незнакомого мужчину.
- С вами всё в порядке? — взволнованно спросил он, увидев, что Мадлен пришла в себя.
- Не беспокойтесь, — слабым голосом сказала Мадлен и попыталась встать. — Со мной все нормально. Только немного кружится голова.
Вокруг них уже начали собираться люди. Кто-то попытался помочь Мадлен подняться, кто-то просил о том, чтобы немедленно вызвали «скорую помощь».
- Давайте я отвезу вас в больницу, мадам…
- Мадлен Бательер, — посмотрев на мужчину, она назвала свое имя и тут же удивилась. Неужели произошло чудо, и она вспомнила, кто она такая? — Меня зовут Мадлен Бательер, — повторила Мадлен, как будто хотела убедиться в достоверности своих слов.
- Хорошо, мадам Бательер, — кивнул незнакомец. — Но давайте я вас все же отвезу в больницу.
- Нет, — покачав головой, твердо сказала Мадлен и уже затем, чуть смягчившись, добавила: — Мне надо домой… к Фрэнку.
Выговорив последнее слово, Мадлен с еще большим удивлением обнаружила, что человек, который все время находился рядом с ней, и был Фрэнк. Это просто невероятно! В это просто невозможно поверить!..
Лицо Мадлен озарилось радостью, смешанной с восторгом, и одновременно — отчаянием, неверием в то, что такое стало возможным.
«Нашла, нашла, нашла!» — ликовало ее исстрадавшееся в поисках сердце.
Мадлен медленно встала, поддерживаемая под руку все тем же мужчиной, и, даже не взглянув на него, двинулась вперед. Голова ее сильно кружилась, но она все же быстрым шагом шла по улицам к своему дому, и каждый квартал казался Мадлен бесконечно длинным. Слишком, слишком длинным. Но она все равно шла, шла, как тогда, во сне, подгоняемая страхами и ужасами, в надежде найти прибежище, попасть в объятия Фрэнка и обрести с ним покой и счастье.
Тысячу раз она видела этот сон. Сон, который, оказывается, заранее предвещал ей скорую встречу с Фрэнком. И сейчас Мадлен хотелось поскорее добраться домой, увидеть Фрэнка и в конце концов убедиться, что это не сон. Ведь она так долго искала его, и вот, наконец-то, нашла вместе с обретенной памятью.
Мадлен вся внутренне сжалась, представив, что ей пришлось пережить… Собственная семья, отвергшая Мадлен навсегда, потеря ребенка, бегство из родного города и нежеланное замужество, разрыв с мужем, потеря второго ребенка…
Вот, оказывается, сколько ей надо было потерять, для того чтобы обрести главную потерю своей жизни — любимого человека, безуспешные поиски которого продолжались на протяжении двадцати лет.
Ну, что ж — долгий путь нельзя пройти без потерь. И теперь, оглядываясь назад, в свое прошлое, Мадлен отчетливо это понимала.
Она вдруг почувствовала себя сильной и впервые за много лет такой счастливой! Мадлен уже не боялась ни бед, ни несчастий, и сердце ее запело от сознания того, что Фрэнк защитит ее от всего плохого. И какие бы беды и несчастья ее теперь ни преследовали, она знала, где найти от них спасение…
Глава 37
Жак Бужуа сидел в офисе своей строительной компании и просматривал документы о новом проекте, связанном со строительством отеля, когда один за другим пошли звонки заказчиков. Заказов было очень много, и за разговорами Жак не заметил, как пришло время ужина. Положив трубку, он тяжело вздохнул и откинулся в кресле. Всё бы ничего, да вот усталость последнее время всё чаще стала сказываться на Жаке, да и здоровье уже заметно подкосилось. Оно требовало отдыха, которого Жак никак не мог себе позволить, по той простой причине что ему было не на кого оставить фирму. Как часто в такие минуты своей жизни он сожалел о том, что у него нет наследников, которые могли бы продолжить его дело.
Мадлен… В последнее время Жак все чаще думал о ней. Конечно же, это выглядело весьма странным, и более того — абсурдным, потому что все эти годы он и слышать не хотел о дочери. Но трагедия, произошедшая с Мерилин, заставила его посмотреть на всё другими глазами. И нельзя было сказать, что Жак раскаивается в прошлом, но все же в душе лед начал потихоньку оттаивать. И то ли это случилось, потому что жизнь так повернулась, а может, одиночество, да и приближающаяся старость сделали свое дело. Но, так или иначе, он все же думал о примирении с Мадлен.
Однако всякий раз, когда Жак вспоминал, какие унижения ему пришлось пережить из-за Мадлен, в душе его поднималась буря и смешивала все противоречивые чувства.
Да и Жанетт, Жак видел, тоже страдала все эти годы, и, как ни старалась, не смогла выкинуть из сердца единственного ребенка. Однако гордость и тщеславие не давали ей сделать первый шаг навстречу дочери.
Что же касается непосредственно самой Жанетт, то она бы лучше умерла, чем сделала шаг навстречу Мадлен. Да, она, как и муж, действительно страдала, но не столько от разрыва с дочерью, сколько от позора, которым эта дочь наградила всю семью, от унижения, которое оставило после себя слишком глубокие следы.
Уже сейчас, по истечении столького времени, Жанетт Бужуа с ужасом и болью вспоминала о прошлом и никак не могла простить дочери того, что она запятнала честное и благородное имя Бужуа. Однако в душе ее что-то перевернулось, когда Жанетт увидела свою дочь после двадцатилетней разлуки. Но тогда она старалась не выдавать никаких чувств и вела себя соответственно поведению Мадлен. И если сейчас в душе у нее и были какие-то сомнения, то произошедшее заставило их развеять. Случилось так, что от последующих обстоятельств Жанетт не только содрогнулась от ужаса, но и воспылала еще большей ненавистью к Мадлен…
Уже начали потихоньку опускаться сумерки и мирный Париж начал отходить ко сну, когда Жак Бужуа подъезжал к своему дому. Идя по садовой дорожке, он с удовольствием вдыхал в себя ночную прохладу после жаркого напряженного дня.
Едва Бужуа открыл дверь своего дома, как навстречу ему кинулась какая-то странная тишина, витавшая повсюду. Но не это испугало Жака, а то, что в этой тишине присутствовало что-то зловещее, мертвое.
Жак невольно поежился. Страх, с давно преследующим его предчувствием смерти, вдруг охватил Жака, и ему стало трудно дышать. Он ослабил себе галстук на шее и, не включая света, прошел в гостиную. Там подошел к небольшому бару и налил себе немного вина. Но не успел он сделать и глотка, как комнату озарило ярким светом, а из кресла ему навстречу поднялся какой-то мужчина.
От неожиданности Жак выронил из рук бокал с вином, и осколки мелких стекол рассыпались по ковру, смешавшись с красной жидкостью. Но еще большей неожиданностью явилось то, что он узнал в этом человеке своего зятя — Джона Бательера. Таким Жак не видел его никогда.
Лицо Джона было затуманено неестественной бледностью и перечеркнуто пополам полосой губ, закушенных, красных, как кошениль, как будто бы кто-то полоснул по этому восковому, прозрачно-белому лицу острым лезвием.
- Вероятно, вы не ожидали меня увидеть здесь, в ваших покоях, Жак Бужуа? — усмехнувшись, сказал Джон, и глаза его лихорадочно заблестели.
- Как ты вошел сюда? — с трудом выдавил из себя Жак и в неописуемом ужасе посмотрел на улыбающегося Джона. — Что тебе здесь надо?
- А я думал, что ты уже на том свете, — не обращая внимания на его слова, издевательски продолжал Джон, — что ты давно уже варишься в котле и под ним весело горит огонек... А черти всё подбрасывают и подбрасывают туда поленья. Знаешь — не сухие, они быстро сгорают, а влажные, сырые — они тлеют, и от них такой удушливый дым!
В устах какого-нибудь другого человека это могло бы прозвучать как шутка, как своеобразный черный юмор, однако тон, каким была сказана эта фраза, не оставлял никаких сомнений, что Бательер говорит совершенно серьезно и искренне…
- Я последний раз спрашиваю: что тебе здесь надо? — резко изменившись в лице, прогремел Жак.
- А у тебя удивительно короткая память, — сказал Джон все тем же серьезно-издевательским тоном. — Я пришел довести до конца одно дело.
- У меня нет с тобой никаких дел, — придя немного в себя, Жак повысил тон. — Если ты немедленно не уберешься, то я вызову охрану.
Жак тут же схватил в руки телефонную трубку, намереваясь привести свои слова в исполнение, но Джон молниеносно выхватил у него телефон и грубо оттолкнул Бужуа в сторону.
- Ты будешь делать только то, что я тебе скажу, — злобно сказал Бательер.
Жак, который не ожидал такого поворота, со страхом смотрел на Джона, а тот, заметив его реакцию, дико рассмеялся.
- Страшно, да? — сквозь смех проговорил он. — Может, страх вас заставит понять, что ваша судьба сейчас является незначительным обстоятельством, зависящим от моей цели. А цель у меня только одна… — он немного помедлил, наблюдая за реакцией Жака, а затем договорил: — Убить тебя, Бужуа.
После этого Джон быстро достал из кармана пистолет и направил его на Жака, который отпрянул назад.
- Вы всю жизнь не отвечали за свои поступки, и всё сходило вам с рук, — сказал Джон, держа Жака под прицелом. — Однако теперь вам придется ответить за всё, и в первую очередь — за смерть моей дочери.
- Но я не убивал ее! — испуганно воскликнул Жак. — Не убивал!..
- Нет, ты убил ее, — перебив Жака, закричал Джон, — и прежде всего своими словами. Конечно же, надавив на Мерилин, вы тем самым пытались погубить свою дочь. И всё бы сложилось для вас весьма удачно, если бы на месте Мерилин оказалась Мадлен. Но, увы! — Джон развел руками и понизил тон. — Не стало Мерилин. И, несомненно, вы отомстили Мадлен, но не погубили ее. Ваша дочь по-прежнему твердо стоит на ногах. И никакая сила не сможет сломить ее сильную, непревзойденную натуру… А вот я мертв, будучи живым, потому что моей Мерилин нет и не будет никогда.
- Я не думал, что все так обернется, — виновато произнес Бужуа.
- Но все же оно так, и не иначе. А ваш ответ вас не оправдывает, — продолжал Бательер все в том же спокойном тоне. — Подумать только: вы загубили столько судеб! И прежде всего — судьбу своей дочери. Сделали всё для того, чтобы Мадлен на протяжении всей своей жизни мучилась, и добились своего. Все эти годы она будто бы не жила, а существовала. Но и этого, по всей вероятности, вам показалось мало. Вы дошли и до Мерилин, и не успокоились, пока не загубили и ее душу. А вместе с ней и мою…
После этих слов Джон пристально посмотрел на Жака. Его глаза не были затуманенными, отчужденными, а, широко раскрытые, смотрели на него. И в них отчетливо отразилась та боль, которую Джон испытал, когда узнал о гибели Мерилин.
- Джон, я… — наконец-то, после затянувшегося молчания, произнес Жак и умолк. В горле застрял комок, а слова будто бы не шли с языка.
- Теперь мне ни к чему твои лживые абсурдные фразы, — твердо и решительно сказал Джон. — Имей мужество хотя бы сейчас честно во всем признаться.
- Мне не в чем признаваться! — Жак снова не совладал с собою и закричал. Что-то в последней фразе Джона насторожило его. — Всё, что я сделал, я сделал исключительно ради своей семьи. И не моя вина была в том, что моя дочь стала шлюхой при нищем голодранце. Опозорила семью, разбила сердце матери. Да к тому же испортила себе жизнь. Да и тебе тоже. Не сомневаюсь в том, что, живя с тобою, Мадлен все время думала о Фрэнке, которого давным-давно уже нет. Но у нее оставалась еще и Мерилин, которая напоминала ей о Мак-Келлане.
- Что касается Фрэнка, то тут, боюсь, вы ошиблись, — спокойно сказал Джон. — Да, Мадлен действительно думала о Мак-Келлане все это время, но о Мак-Келлане живом, а не о Мак-Келлане мертвом, потому что он, вопреки вашим стараниям, все же остался жив… — Джон приостановился и посмотрел на лицо Жака. На нем не отразилось ни тени удивления. — Вижу, что вы не удивились, и это говорит лишь только о том, что вам известно, что Фрэнк Мак-Келлан жив. Ведь именно он спас вас тогда от неминуемой гибели.
Помнил ли Жак?.. Конечно же, он помнил о невероятном воскрешении Фрэнка. Фрэнка Мак-Келлана.
Это произошло в то самое время, когда погибла Мерилин. Джон Бательер в бешенстве ворвался к нему в дом и хотел его убить. И лучше бы он его убил, чем то, что в вошедшем в гостиную мужчине Жак узнал Фрэнка.
Тогда Жаку мгновенно стало плохо с сердцем. Он упал в обморок и ничего больше не помнил, а когда очнулся, то никого уже не было. Ему даже показалось, что, возможно, это всего лишь был мираж, самообман зрения. Тем не менее, он грубо сказал Джону:
- Даже если это и так, то это не должно тебя волновать.
- Говоря об этом, ты заблуждаешься и забываешь о том, что Фрэнк Мак-Келлан был напрямую связан с Мадлен, — сказал Джон. — А Мадлен по сей день является моей законной женой. И всё, что было связано с ней, значит, связано и со мною. А также, еще теснее, с моей дочерью. С моей дочерью, слышишь? — Джон четко выделил слово «моей». — И уж кому-кому, но только не тебе, Жак Бужуа, рассуждать о том, кто кому поломал жизнь.
- Да, я вижу, твоя жена тебя хорошо обкрутила, заставив поверить в правдивую ложь, снова вошел в раж Жак. — Пусть не Фрэнк был отцом Мерилин, но кто сказал, что у Мадлен не было и других таких же ничтожных ублюдков, как Мак-Келлан?..
Эти слова переполнили чашу терпения Джона. Он быстро подошел к Жаку и силой ударил его в челюсть.
Жак упал, но тут же, быстро вскочив на ноги, в бешенстве кинулся на Бательера.
Тот с силой оттолкнул его и выстрелил.
Жак зашатался, потом, как будто в смерти желая дотянуться до Джона, тяжело перевалился через спинку кресла и упал на журнальный столик, сбрасывая с него посуду, пепельницу, цветы…
- Это тебе за всё, что ты сделал, и прежде всего — за гибель моей дочери, — твердо сказал Джон, смотря на распростертое перед ним тело.
Еще живой, Жак лежал на боку, с удивлением глядя на расплывающееся под ним красное пятно. Потом, в страшном напряжении сил, перевернулся на спину, чтобы не видеть, как выходит из него жизнь. И затих.
Но в последнем всплеске затухающего сознания он успел заметить над собой ненавистное лицо и прохрипеть в него:
- Мадлен… Прости… Мадлен!..
Джон выпрямился и, в последний раз взглянув на мертвого Жака, сказал, не столько ему, сколько себе:
- Я сдержал свое слово и отомстил за гибель дочери.
После этого он развернулся и в молчании покинул дом.
Заслышав выстрелы, в комнату вбежали перепуганные слуги, а сверху уже бежала перепуганная Жанетт Бужуа. Увидев распростертое тело мужа, Жанетт сразу всё поняла.
- Жак! Жак!.. — громко зарыдала она, опускаясь на колени перед мертвым мужем. — Кто это сделал? Кто, скажи?..
Но ответом были лишь ее громкие рыдания.
Она приподняла его голову, словно для того, чтобы ему было легче дышать. Жанетт гладила мужу лицо, волосы, поправляя мокрую от крови рубашку… Потом закрыла мертвые глаза… И снова упала ему на грудь и закричала…
Глава 38
Фрэнк Мак-Келлан сидел в высоком кресле напротив входа и думал о Мадлен. Он отсутствовал всего несколько часов, а когда вернулся, то не обнаружил ее дома. Фрэнк обошел весь дом, но Мадлен нигде не было. Куда же она могла уйти? Он ведь знал, что она практически не выходила на улицу.
Последующие часы бежали в томительном ожидании, и когда подошло время ужина, Фрэнк забеспокоился всерьез. И это было вполне понятно. Вернуться через целых двадцать лет, найти Мадлен только для того, чтобы снова потерять. Нет! Только не это! Одна мысль об этом приводила Фрэнка в ужас. Ведь им обоим пришлось столько выстрадать, потерять всё, прежде чем найти друг друга…
Фрэнк и сейчас с содроганием думал о том, через какие страшные муки прошла Мадлен, да и он сам. Это казалось невероятным, что Фрэнк Мак-Келлан при таких роковых обстоятельствах остался жив. Но все же это было так, а не иначе.
Все это время, что он находился рядом с Мадлен, Фрэнк часами рассказывал ей о прошлом. И по мере того как он рассказывал, перед ним снова проносились видения прошлого…
Тогда, двадцать лет назад, Фрэнку все же удалось избежать верной гибели. Находясь в том сером холодном здании, куда искусно заманил его Жак Бужуа, он, истекая кровью, лежал на холодном бетоне и чувствовал, как силы покидают его. Фрэнк попытался успокоить находившуюся в истерическом состоянии Мадлен, но голос его не слушался. Под ним расплывалась лужа крови, а невыносимая боль пронзала насквозь все тело. Однако Фрэнк все же выдавил из себя последние слова. Это были слова о Мадлен и о ребенке. В них было столько горечи, столько тревоги и печали! Затем Фрэнк почувствовал, как боль начала куда-то уходить, и он перестал ощущать свое тело…
Через некоторое время возле неподвижно лежащих на каменном полу тел начали мелькать люди в белых халатах. Слышался вой сирены «скорой помощи», мелькали огни полицейской машины.
Двое санитаров подбежали к Фрэнку и, осторожно уложив его на носилки, поспешили к машине.
Врач, склонившийся над телом Фрэнка, пощупал пульс.
- Он еще жив, но дела его плохи, — сказал врач и протянул руку. Санитар вложил в нее шприц, наполненный адреналином. Затем, приоткрыв пальцами веки, он заглянул Фрэнку в глаза.
Но взгляд Мак-Келлана был отсутствующим, словно он смотрел куда-то в глубину себя, в мир, не доступный пониманию живых людей.
Машина «скорой помощи» быстро доставила Фрэнка в больницу, и санитары мигом поставили носилки на каталку. Предупрежденные по рации хирурги уже готовились к операции, поэтому с каталки Фрэнка переложили на операционный стол.
В то самое время, когда врачи боролись за жизнь Фрэнка, полиция занималась выяснением обстоятельств, при которых произошла эта кровавая трагедия. И прежде всего полицейским предстояло выяснить личности пострадавших.
Объектом внимания прежде всего стали молодой парень и девушка.
По виду парня можно было определить, что он из простых людей, но вот перстень, который был надет у него на безымянном пальце, совсем не говорил о его бедности. Это был массивный перстень, усыпанный мелкими осколками бриллиантов. Перстень резко выделялся и никак не сочетался с потертой одеждой этого мужчины, поэтому назревал вопрос: откуда же у пострадавшего оказалась такая драгоценная вещь?
Девушка, голова которой лежала на груди парня, была, видимо, из богатых. Она была одета в дорогой брючный костюм сиреневого цвета, который обтягивал ее довольно заметный живот. В ушах ее блестели бриллиантовые сережки, на ухоженных пальцах — несколько золотых колец. Было сразу видно, что эти руки никогда не имели никакого отношения к труду.
Она была явно без сознания и вся испачкана кровью. Ее осторожно уложили на носилки и тоже увезли в госпиталь.
Служителям же правоохранительных органов предстояло выяснить и еще одну немаловажную вещь. Рядом с пострадавшим мужчиной один из полицейских нашел пистолет, который, по его мнению, был тесно связан с этими убийствами. Осторожно взяв платочком пистолет, полицейский положил его в полиэтиленовый пакет.
Нужно было выяснить, кому он принадлежал, и тогда, по всей вероятности, будут ясны мотивы этих тяжких преступлений.
В течение нескольких часов врачи боролись за жизнь Фрэнка. Операция прошла успешно, и извлеченные пули покоились на стеклянном столике, раны стягивали повязки. Однако Фрэнк по-прежнему не приходил в себя. И это было вполне объяснимо. Одна из пуль попала в переднюю долю мозга, но не задела ни одного жизненно важного центра. Эта рана не представляла опасности ни для жизни, ни для здоровья. А вот вторая пуля пробила Фрэнку артерию, и он потерял очень много крови.
В больницу Мак-Келлан попал уже в состоянии клинической смерти, и медикам стоило больших трудов вернуть его к жизни. Однако его мозг долгое время находился без притока свежей крови, наступило кислородное голодание, и это явилось причиной дальнейшего состояния больного. Разум Фрэнка оставался погруженным в беспросветную темноту, туда, где нет ни воспоминаний, ни планов на завтрашний день, где не существует ни прошлого, ни будущего. И если тело Фрэнка постепенно возвращалось к жизни, то разум его спал.
Но судьба все же сжалилась над Фрэнком и подарила ему новую жизнь. Через некоторое время Мак-Келлан пришел в себя, но ничего не говорил, а лишь только смотрел в одну точку. Весь мир был замкнут для него в пределы больничной палаты, а все человечество сводилось к мужчине в белом халате, который находился поблизости.
В таком состоянии Фрэнк пробыл еще долгое время. Затем он начал постепенно говорить, но ничего не мог вспомнить из своей жизни, из своего прошлого. Его память напрочь отсутствовала.
Несколько месяцев огромного труда и сил потребовалось Фрэнку для того, чтобы вновь вернуться к нормальной жизни. Пришлось заново учиться практически всему, а также по крупицам восстанавливать свою память. Но по мере того как память возвращалась к нему, с ней вместе возвращались и ощущения пережитого, которые были насквозь пропитаны болью и страданием. Ни ночью, ни днем Фрэнку не было покоя, его преследовали кошмары. В них была Мадлен, оставшаяся в том сыром и холодном здании. Она металась в густом тумане, посреди окровавленных тел, вся в крови. Мадлен искала и звала Фрэнка, а он сам не мог пробиться сквозь плотно закрытую решетку и помочь ей выйти из этого кровавого лабиринта.
Такие сны всегда сопровождались ужасами и страхами и были своего рода испытанием. Но еще большим для него испытанием явилось то, что эти сны стали явью, обратились в реальность.
Случилось непредвиденное. Дело в том, что экспертиза подтвердила, что пистолет, из которого было убито несколько человек в ту роковую Рождественскую ночь, принадлежал Фрэнку Мак-Келлану. Более того, на пистолете были найдены отпечатки пальцев Фрэнка. Так что прямо в больнице он был арестован за убийство.
Однако Фрэнк был еще очень слаб и пока не мог самостоятельно передвигаться, поэтому некоторое время оставался в больнице, и возле его палаты был выставлен полицейский пост. Но когда Фрэнк окончательно поправился, то из больницы был отправлен прямо в тюрьму.
Ему грозило двадцать лет тюремного заключения за тяжкие преступления. И, по всей вероятности, Фрэнк понимал всю безнадежность своего положения, но не придавал этому особого значения. Он давно махнул рукой на свою жизнь, и уж тем более на все происходящее.
И причиной тому была Мадлен. Мадлен, которую он так долго искал и в одночасье потерял. Она вдруг исчезла из его жизни. И вместе с ней все существенное, все важное, что было в его жизни. Сама же жизнь теперь лежала в обломках, и только боль, нестерпимая, невыносимая боль от потери любимого человека, словно холодный ветер, пронизывала его сердце насквозь.
Однако на этот раз судьба оказалась безжалостной к Фрэнку Мак-Келлану, и его осудили на двадцать лет. Для любого другого человека такой срок был бы равносилен смертному приговору, но для Фрэнка не сам срок заключения, а такая долгая разлука с Мадлен была подобна смертному приговору. Он был готов отсидеть и все двадцать лет, только если бы рядом была Мадлен. Но ее рядом не было, и ему ничего не оставалось, как думать о ней. Здесь, в тюрьме, думать о ней стало больше чем привычкой, это стало смыслом существования. Она словно жила внутри него, управляя каждым его поступком.
Постепенно, по мере того как то короткое время, которое они провели вместе, отдалялось, память всё яснее и со всё большими подробностями восстанавливала их встречи. И Фрэнк жил тем днем, когда выйдет на свободу и найдет Мадлен вновь, как когда-то.
Дни заключения запечатлелись в его памяти судом, тюрьмой да невозможностью смириться с неизбежным…
Однако всё когда-то кончается, и по истечении срока Фрэнк Мак-Келлан вышел на свободу. Он вновь вернулся, чтобы обрести когда-то потерянную, но не забытую за все эти годы любовь.
Незадолго до этого во Францию возвратилась с такой же целью и сама Мадлен.
Первым человеком, который встретился Фрэнку в Париже, был месье Мишель. Их знакомство произошло в ювелирном магазине. Тогда же Мак-Келлан рассказал месье Мишелю свою печальную историю. О том, как он нашел Мадлен и они полюбили друг друга, как отец его возлюбленной препятствовал их любви и сделал всё для того, чтобы разлучить их. Умело подстроил ловушку Фрэнку, и тот угодил в нее с огромными для себя последствиями. Затем попытался убить его. Но, находясь на волоске от смерти, Мак-Келлан все же выжил, однако заплатил за это ценой своей свободы. Отсидев такой долгий срок, Фрэнк вернулся, для того чтобы найти Мадлен.
Месье Мишель был невероятно поражен, услышав историю своего собеседника. В голове у него как-то не укладывалось подобное. Ведь он давно был знаком с семейством Бужуа. Однако он все же согласился помочь Фрэнку. И в первую очередь, сделал ему фальшивые документы на имя Жана Пари. А затем выставил перстень Фрэнка (тот самый, который подарила ему Мадлен, — единственная память о прошлом) на продажу. Благодаря этому перстню Фрэнк и нашел Мадлен.
Фрэнк никогда не мог забыть об их первой встрече, когда он переходил дорогу, а Мадлен наехала на него. Тогда она остановилась на полуслове, встретившись с ним взглядом, но не узнала его.
Фрэнк тоже обомлел, увидев перед собой Мадлен, и как завороженный смотрел на нее, не в силах оторвать взгляда. Соприкосновение их рук дополнило прилив чувств, и Фрэнк быстро удалился, чтобы не выдать себя. Ему, как и Мадлен, надолго запомнилась эта встреча.
Когда же был выставлен на продажу перстень, Мадлен сама обратилась за помощью к месье Мишелю. Она попросила назвать имя владельца перстня, и хозяин магазина, не долго думая, назвал вымышленное имя Фрэнка Мак-Келлана — Жан Пари. Но, по всей вероятности, это имя ничего не дало Мадлен, так как через некоторое время она снова возвратилась к месье Мишелю и в отчаянии попросила его еще хоть чем-нибудь помочь ей. Тогда Мадлен в подробностях рассказала ему обо всем, закончив словами: «В жизни есть два варианта: или человек борется, или отступает. Третьего не дано. И я буду бороться до тех пор, пока не найду Фрэнка. Во что бы то ни стало, даже ценой собственной жизни». Тогда еще месье Мишель был невероятно тронут рассказом Мадлен. Слушая ее, он все больше и больше убеждался в том, что люди, которые прошли через такие страдания, непременно должны быть вместе.
Выслушав Мадлен, месье Мишель принял окончательное решение рассказать ей обо всем, несмотря на все запреты Фрэнка… Но судьба распорядилась иначе. Месье Мишель совсем неожиданно ушел из жизни, так и не успев ей ничего рассказать.
И для Фрэнка, и для Мадлен смерть месье Мишеля оказалась страшным ударом. Ведь он был единственным звеном, связывающим их друг с другом.
Однако впоследствии, оценив всю ситуацию, Фрэнк с сожалением думал о том, что не встретился с Мадлен в самом начале, как только вернулся. Он думал об этом, но понимал, что существовал ряд всевозможных причин, по которым эта встреча не представлялась для него возможной. И одна из них — Жак Бужуа. Ведь если бы он узнал, что Фрэнк Мак-Келлан жив, то непременно постарался бы повторить свою попытку и убить Фрэнка. Поэтому в первую очередь Мак-Келлан решил убрать со своей дороги Бужуа и тем самым отомстить ему за прошлое…
Фрэнк приехал в дом Бужуа, когда уже начали сгущаться сумерки. Пройдя в дом незамеченным, он услышал громкие крики двух мужчин, в одном из которых он узнал по голосу Жака Бужуа. Вторым, по всей вероятности, был муж Мадлен — Джон Бательер, который держал Бужуа под прицелом и обвинял его в смерти дочери.
Ситуация накалилась до предела, когда Фрэнк вошел. Удивленные лица двух разъяренных мужчин не тронули его. Он должен был отомстить Жаку и не мог позволить, чтобы кто-то это сделал за него. Одним рывком Фрэнк выхватил у Джона пистолет и попросил его удалиться.
Тот повиновался, и Фрэнк остался наедине со своим противником. Однако Бужуа, по всей вероятности, узнал Мак-Келлана и, схватившись за сердце, начал оседать на пол. И всё бы устроило Фрэнка, да только ему помешала спускавшаяся сверху Жанетт.
Он скрылся незамеченным. Спустя некоторое время Фрэнк узнал о том, что Джон Бательер повторил свою попытку и все же убил Жака Бужуа, но это его уже не волновало.
Стечение трагических обстоятельств поглотило Мадлен, и это определило ее долгожданную встречу с Фрэнком. Узнав о том, что на нее со всех сторон посыпались несчастья, Фрэнк без оглядки кинулся к ней, в надежде поддержать ее, а заодно вернуть ей (и себе) душевный покой и наконец-то, после двадцати лет разлуки, обрести то, что было важнее всего, — друг друга.
Смерть единственной дочери (которую Фрэнк сначала считал своей, но по достоверным сведениям месье Мишеля он узнал о том, что его и Мадлен ребенок родился мертвым), затем разрыв с мужем, и на фоне всех этих несчастий отчаянная попытка самоубийства — определили исход этой истории.
Тогда Фрэнк, не медля больше ни секунды, как сумасшедший понеся к ней, забыв обо всем на свете. Казалось, что ничто его не могло остановить, потому что он так долго ждал встречи с Мадлен. Лишь только она, она одна была и осталась навсегда единственным смыслом жизни. Долгожданной мечтой, надеждой и болезнью на долгие годы. Любовью. Необъяснимой, страстной, неземной любовью, за которую он был готов сражаться со всем миром.
Фрэнк нашел Мадлен лежащей на кровати без каких-либо признаков жизни и тут же отвез ее в больницу. Всю дорогу до больницы он молил Бога лишь об одном — чтобы Мадлен осталась жива. Ведь он так долго искал ее и нашел не для того, чтобы снова потерять. Одна мысль об этом сводила Фрэнка с ума.
Он долгим взглядом смотрел на бледную как полотно Мадлен и на то, как врачи, склонившись над ней, возвращали ее к жизни, а в голове непрерывно мелькала мысль, которая вполне соответствовала истине: попытка самоубийства Мадлен была вызвана вовсе не гибелью дочери и не разрывом с мужем. Причина была именно в нем, Фрэнке. Ведь, потеряв всех, она отчаялась найти Фрэнка.
Несомненно, что Мак-Келлан винил себя в произошедшем. Ведь он заранее предчувствовал беду и теперь жалел, что не появился и не открылся во всем перед Мадлен раньше. Однако это все же произошло, и попытка самоубийства не прошла для Мадлен бесследно. На почве сильного эмоционального стресса у Мадлен началось временное помешательство. Она не помнила никого и ничего, не узнавала Фрэнка, который все время находился рядом с ней. И в конце концов ее пришлось поместить в психиатрическую клинику, где она пробыла несколько месяцев.
Эти долгие месяцы ее пребывания в клинике стали для Фрэнка адом. Но настоящий, сущий ад был еще впереди, когда Фрэнк с помощью воспоминаний о прошлом хотел воскресить память Мадлен, а ее лечащий врач решил, что это вредно для его больной, и запретил все визиты к ней. Это действительно стало для Фрэнка настоящим, сущим адом. Им вдруг снова овладело такое знакомое, еще не позабытое чувство потери. Невосполнимой потери. Он как будто заново переживал прошлое, то время, когда он потерял Мадлен. Это было похоже на страшный сон. Боль, отчаянье, страх — всё смешалось вместе, и не зарубцевавшаяся с годами рана вновь начала кровоточить с еще большей силой.
Воспоминания усилились и не давали Фрэнку покоя ни днем ни ночью. Заключенный страхом и болью, он, находясь в четырех стенах, мерил комнату шагами, все время курил и непрерывно думал о Мадлен, которая снова стала недосягаемой для него. Казалось, что она была так близко, но в то же время так далеко…
По уже пройденному горькому жизненному опыту Фрэнк понимал, что сложившаяся ситуация была еще одним испытанием в его жизни, поэтому старался твердо держаться на ногах. Ведь он столько лет ждал встречи с Мадлен, жил этим днем, столько пережил, и теперь должен был пережить и это, только ради нее одной…
Часы, дни, недели проходили в томительном ожидании, и порою Фрэнку казалось, что это никогда не закончится. Однако, несмотря ни на что, он все равно ждал, смиренно ждал, когда закончится и это испытание.
Но всем испытаниям приходит конец. Беды забываются, и печаль уходит, уступая место надежде.
В скором времени Мадлен выписали, и Фрэнк забрал ее домой. Память у нее по-прежнему отсутствовала, и она ровным счетом ничего не помнила. Ничего и никого. Фрэнку же было достаточно и того, что Мадлен была рядом с ним, а память (со слов врача он знал) восстановится со временем.
Фрэнк, как и в первые дни, вел с ней длительные беседы, но уже старался не задевать болезненных воспоминаний о прошлом. Показывал ей различные семейные фотографии, где была запечатлена ее жизнь. Она изучала свое прошлое, как изучают биографию постороннего, незнакомого человека.
Помимо всего прочего, Фрэнк всеми силами старался и здесь, в доме, создать для Мадлен атмосферу покоя и защищенности, прогнать от нее ужас и страх, идущие из недр прошлого. Сделать всё, для того чтобы ее жизнь вошла в нормальное русло. Однако, как бы он ни старался, Мак-Келлан все же ясно видел, что где-то глубоко в ней все еще жил страх, а в глазах порою проскальзывал ужас…
Но сейчас Фрэнк сидел и думал не об этом, а о том, где же может быть Мадлен. Ведь он знал о том, что она практически не выходила на улицу, а если и выходила, то только с ним и только в сад. Сейчас же Мадлен не было нигде.
Фрэнк обошел весь квартал, опросил всех, кто мог бы увидеть ее, но никто ничего не знал. Переживания Фрэнка постепенно усиливались.
Неожиданно за дверью послышался какой-то шум, и Фрэнк, вскочив со своего места, стремительно кинулся к двери, с надеждой думая, что это вернулась Мадлен. Но не успел он добежать, как дверь распахнулась и он увидел входящего человека.
На миг Фрэнк оторопел, но все же пропустил входящего мужчину. Сначала Фрэнк не понял, кто перед ним, но, присмотревшись, узнал в этом человеке Джона Бательера. Правда, вид у него был возбужденный, а глаза лихорадочно блестели.
Для самого Джона Бательера увидеть Фрэнка (да еще и в своем собственном доме!) было настоящим шоком, хотя он всегда подозревал, что Мак-Келлан жив. И его подозрения подтвердились, когда он вспомнил, что уже видел этого человека в доме Бужуа.
Еще тогда ему показалось странным неожиданное появление этого человека, его спокойное лицо, когда он забрал у Джона пистолет и попросил его удалиться, и при этом добавил, что расправится с Бужуа сам, потому что на это у него больше прав, чем у самого Джона. Теперь, вспоминая это, Бательер понял, что это был не кто иной, как Фрэнк Мак-Келлан. Сомнений быть не могло.
- И ты здесь, вечный призрак прошлого, — загремел Джон, а глаза его сверкнули сумасшедшим блеском. — Надо же, все герои этой злосчастной истории наконец-то теперь собрались вместе, в моем собственном доме.
- Я всё могу объяснить, Джон, — Фрэнк не меньше Джона был шокирован этой встречей.
- Не надо ничего объяснять, — злорадно крикнул Джон. — Мне и так все ясно. Двадцать лет назад ты невероятным образом сумел войти в семью Бужуа и нарушить их семейный уклад. Однако тебе, по всей вероятности, этого показалось мало. Ты, грязный ублюдок, даже на расстоянии влез и в мою семью, испортив жизнь моим домочадцам.
- Это полный абсурд, — покачал головой Фрэнк. — Я никому не портил жизнь.
- Это просто смешно, — Бательер рассмеялся громким неестественным смехом. — Да ты и впрямь думаешь, что ты никому не портил жизнь, сделав так, что все, даже собственные родители отвернулись от нее?.. А затем бросил ее, беременную, и исчез неизвестно куда, на столько лет.
- Я не бросал Мадлен, и уж тем более не исчезал по собственной воле, — гневно сказал Фрэнк. — Все это время я провел за решеткой, но если бы я был на свободе, то сделал бы всё, чтобы найти ее…
- Какая ирония судьбы! — воскликнул Джон, перебив Фрэнка. — А Мадлен, в свою очередь, сделала всё для того, чтобы найти тебя. Воистину такие люди, как она, достойны восхищения и уважения, потому что они умеют добиваться своего. — После этих слов Джон посмотрел на Фрэнка, но на его лице не появилось и тени удивления. — Не вижу того, чтобы ты сильно удивился, — продолжил он. — Ну, конечно же, ты, по всей вероятности, знал, что Мадлен все эти двадцать лет непрерывно искала тебя. Искала, несмотря ни на что и ни на кого.
- Я не мог этого знать, потому что из жизни Мадлен я исчез много лет тому назад…
- Исчез! — резко сказал Бательер, вновь перебив Мак-Келлана. — Исчез, но оставил за собой глубокий след от прошлого, который преследовал Мадлен на протяжении всех этих лет. Все это время она не преставала думать о тебе. — Эту и последующие фразы Джон проговорил монотонно. — Это было как бред, как наваждение. Бродить целыми днями по городу в поисках миража, всматриваться в лица прохожих, пытаясь среди них найти твое, до боли родное лицо…
Во время всего монолога Джона Фрэнк стоял и молча смотрел на него. Потом он хотел было что-то сказать, но последние фразы Бательера не дали вырваться его словам наружу, как будто слова у него не шли с языка.
Фрэнку вдруг неожиданно стало жарко, и он расстегнул две верхние пуговицы своей рубашки.
- Я предполагал такой исход событий, но меня это не остановило, и я, вопреки всему и всем, женился на ней, потому что любил ее, — продолжал Джон. — Любил долгое время, прежде чем сумел добиться ее. Тогда, когда все отвернулись от Мадлен, я стал единственным человеком в мире, который помог ей. Я наивно думал, что моя любовь окажется сильнее и перевесит чашу весов коварного прошлого. Однако проходили годы, а все оставалось без изменений.
Сейчас голос Джона Бательера звучал спокойно, но устало. Лицо приняло страдальческое выражение, в нем смешались и горечь, и отчаяние от непосильного груза прошлых лет.
- И неизвестно, сколько бы это еще продолжалось, если бы не прогремел удар. — Джон говорил почти без передышки, словно боялся что-то упустить или недоговорить. — Сильнейший удар, который положил конец всему. Этим ударом была гибель моей дочери… Мерилин, — Бательер с трудом выговорил имя своей дочери и осекся, почувствовав, как в горле стал у него ком, а на глазах появились крупные капли слез.
В комнате мгновенно воцарилась мертвая тишина, которая овеяла своим ледяным дыханием обоих мужчин, присутствующих здесь. Однако эта тишина была вскоре нарушена монотонным голосом Фрэнка:
- Я не убивал твою дочь, Джон. — По сказанному Бательером Мак-Келлан догадался, что тот обвиняет его в гибели дочери.
- Убил! — неожиданно закричал Джон и, подбежав к Фрэнку, схватил его за лацканы пиджака. — Вместе с этим проклятым Жаком Бужуа, ты убил мою девочку, мою Мерилин… — Бательер вновь осекся. Боль от былых воспоминаний пронизывала его насквозь и не давала договорить.
- Это ложь, — сказал Фрэнк и, сделав резкое движение, освободился от рук Джона. — Ты, должно быть, сошел с ума, если можешь меня обвинять в этом.
- Еще как могу, — с полной уверенностью в голосе сказал Джон. — Более того. У меня для этого есть все основания. Тебе уже наверняка известно то, что Мерилин погибла после того, как услышала из уст Жака гнусную ложь о том, что она якобы твоя дочь. В порыве гнева и ослепленный ненавистью к Мадлен, Бужуа выплеснул все это в лицо Мерилин. Это заявление прозвучало для нее как гром среди ясного неба. Ведь в обществе все знали об ее аристократическом происхождении, и вдруг такое. Не зная, что делает, она в истерическом состоянии села за руль и понеслась на бешеной скорости, попала в автокатастрофу и… мгновенно погибла. — Джон на мгновение замолчал, пытаясь унять возникшую во всем теле дрожь. Фрэнк хотел было что-то сказать, но Джон жестом руки заставил его замолчать и продолжил говорить уже более спокойным голосом: — И все это случилось, потому что Жак Бужуа хотел отомстить Мадлен за ее прошлое, а ее прошлое — это ты. Ты, Фрэнк Мак-Келлан, который принес в их дом столько бед и несчастий. Однако саму Мадлен это не остановило. Она пожертвовала всем, даже жизнью собственной дочери, для того чтобы найти тебя, и все же нашла. Для нее же теперь все закончилось, но не для меня… — После этих слов Джон достал из внутреннего кармана пистолет и направил его на Фрэнка. Тот в ужасе отшатнулся. — Я убил Бужуа и тем самым отомстил ему за смерть дочери, — глаза Бательера сверкнули недобрым блеском, лицо перекосилось от боли, и он тяжело задышал. Но тебе я отомщу еще и за сломанную жизнь…
- Ты не в своем уме, — сказал Фрэнк.
- Да?.. Ты и вправду так думаешь? — дико рассмеялся Джон. — Я в своем уме и при хорошей памяти. И намерен отомстить. — Бательер еще решительнее направил пистолет на Фрэнка.
- Подожди, — жестом руки остановил его Фрэнк. — Ты можешь делать со мной все, что хочешь, но только не трогай Мадлен.
- А это уже решать не тебе, — сказал Джон, и глаза его блеснули бешеным блеском. — Здесь виновны… — Бательер не успел договорить, потому что Мак-Келлан вдруг кинулся на него и попытался отнять пистолет…
Прозвучал выстрел, и в ту же секунду с криком:
- Нет, Фрэнк! Нет! — вбежала Мадлен.
Глава 39
- Нет, Фрэнк! Нет! — этот отчаянный крик доносился из самой глубины сердца Мадлен и разрывал его на части. Он леденил ей душу и вызывал нестерпимую адскую боль. И казалось, что в мире нет ничего такого, что было бы способно заглушить этот крик и эту боль…
Вот и сейчас, когда Мадлен сидела перед аббатом, в ушах ее стоял этот пронзительный крик. Он вдруг разом натолкнул ее на былые воспоминания, и та ужасная ночь, когда произошла страшная, непоправимая трагедия, вдруг встала в ее памяти, как страшный сон. Сон, который повторил события двадцатилетней давности.
В ту ночь Мадлен с отчаянным криком ворвалась в дом и уже на ходу успела подхватить еще живого Фрэнка. Она опустилась с ним на ковер, по которому уже расплывалось красное пятно крови.
- Нет, любимый, не умирай, — взмолилась Мадлен, — не покидай меня. Ведь я так долго искала тебя! — крупные капли слез покатились из ее глаз.
- Мадлен… — вымолвил Фрэнк, и глаза его заблестели. Слабое подобие улыбки появилось на его губах. Он попытался сжать ей руку, но попытка вышла слабой. — Я… должен сказать… тебе, — Фрэнк закашлялся, и Мадлен приподняла ему голову, пытаясь дать возможность договорить. Ведь в этом едва слышном разговоре она лихорадочно пыталась найти утешение, но так и не находила. — Я… искал тебя… — наконец, договорил Фрэнк, и его разом побледневшие губы дрогнули.
- Я тоже, — прошептала Мадлен, а затем, чуть повысив тон, продолжила: — Я тоже искала тебя все эти долгие годы. — Слезы начали катиться из ее глаз таким обильным потоком, что, казалось, конец ее рыданиям не наступит никогда. Она гладила его лицо, волосы, руки, бесконечно целуя их. — Эти поиски оказались для меня единственным спасением, потому что я знала, что они непременно приведут меня к тебе. И если ты сейчас уйдешь, то что же я стану делать без тебя? Без тебя у меня уже ничего не останется. — При последней фразе голос Мадлен сник, а в глазах вместо слез появился ужас.
- Мадлен… прости… я тебя люблю и… всегда лю… — Фрэнк не успел договорить. Дыхание его вдруг стало прерывистым, а затем, глубоко вздохнув, он затих.
- Нет, Фрэнк! Нет! — закричала Мадлен и, упав головой ему на грудь, разразилась рыданиями. — Только не это. Ведь я так долго искала тебя, и неужели нашла только для того, чтобы снова потерять?.. — Мадлен вдруг осеклась на последнем слове и медленно стала поднимать голову, как будто до нее дошел смысл сказанных ею слов…
В ее памяти вдруг неожиданно всплыла главная улица Парижа Елисейские Поля, которая была сплошь наполнена людьми. И среди этой толпы и она сама, стоящая рядом с женщиной в пестром одеянии — цыганкой.
Мадлен чувствует ее прохладную руку на своей руке, ее обжигает взгляд пронзительно-зеленых глаз, и откуда-то издалека до нее доносится голос цыганки:
- Ты найдешь то, что будешь любить больше жизни. Найдешь для того, чтобы снова потерять…
- О, Боже мой, — прошептала Мадлен. Она была в шоке. — Так, значит, то, что много лет назад предсказывала цыганка, оказалось правдой. Я действительно нашла его только для того, чтобы потерять. Потерять навсегда. — После этого Мадлен снова упала на грудь Фрэнка и зарыдала…
* * *
«Двадцать лет. Двадцать лет разлуки и нескончаемых поисков пролетели над моей жуткой страшной жизнью. И только мысль о тебе, о том, что когда-нибудь эти поиски прекратятся и я, наконец-то, найду тебя, заставляли меня жить. Жить и бороться. С обстоятельствами, с жизнью и, в первую очередь, с самой собой. И что же — пройдя через все испытания, я все же нашла тебя и вновь потеряла, навсегда», — горестно думала Мадлен, смотря на мраморную плиту, на которой значилось:
Фрэнк МАК-КЕЛЛАН
Непрекращающийся, холодный проливной дождь вот уже длительное время заливал Францию. Он лил, словно из ведра, угнетая парижан своей сыростью и холодом.
Только Мадлен, одиноко стоящую посреди кладбища, не угнетало буйство природы. Глубоко засунув руки в карманы своего плаща, она стояла и неотрывно смотрела на мраморную плиту. Крупные капли дождя стекали по ее волосам, лицу, но Мадлен даже не пошевелилась. Погрузившись в раздумья, она предавалась неизбывному отчаянию. У нее не было слез, потому что за все годы нескончаемых поисков Мадлен давно выплакала все свои слезы, и теперь все ее существо превратилось в маленький комок бесконечной боли.
Уже сгущались сумерки, когда, вся до нитки промокшая, Мадлен очнулась от своих мыслей и поняла, что ей пора уходить. Она подошла к мраморной плите и, поцеловав ее, развернулась и пошла по уже знакомой дорожке.
Сев в свой роскошный автомобиль, она завела мотор, и машина тронулась. Однако всю дорогу перед ее мысленным взором стоял образ Фрэнка Мак-Келлана, а в ушах, словно эхо, звучали непостижимые ее разумом слова той цыганки: «Ты найдешь то, что будешь любить больше жизни. Найдешь для того, чтобы снова потерять…»
Мадлен вернулась домой, когда уже совсем стемнело и весь мирный Париж отошел ко сну. Едва она успела переодеться, как служанка доложила ей о том, что пришла Жанетт Бужуа.
Мадлен посмотрела на служанку, как на умалишенную, но все же поспешила спуститься вниз.
- Чему обязана таким визитом? — спросила Мадлен, спускаясь, и с вызовом посмотрела на мать.
Жанетт отметила про себя надменный тон, которым была сказана эта фраза, но все же постаралась не потерять самообладания.
- Я пришла сказать тебе все то, что я о тебе думаю. — Жанетт постаралась, чтобы ее тон был не менее холодным.
- Мне прекрасно известно, что обо мне думаешь ты и тебе подобные, — безразлично и даже с какой-то усталостью в голосе сказала Мадлен. — Но мне на это глубоко наплевать, — договорила она и жестом указала на дверь: — А теперь, будь добра, покинь мой дом. Не вынуждай меня терпеть твое присутствие.
- Как ты смеешь так разговаривать со мною! — не выдержав, крикнула на дочь Жанетт. — Хотя другого я от тебя и не ожидала.
- А чего же ты ожидала? — сделала Мадлен удивленные глаза. — Благодарности за мою сломанную жизнь?
- В этом тебе никто не виноват, — уже более спокойно ответила Жанетт. — Ты ее сама себе сломала, когда спуталась с этим нищим голодранцем…
- Не смей так говорить о нем! — перебив мать, закричала Мадлен так, что стекла задребезжали от ее крика. — Не оскверняй его память. Фрэнк был достойным человеком.
- Нищим, грязным оборванцем — вот кем он был, — Жанетт стояла на своем. — Оборванцем, который посмел влезть в наш дом и нарушить веками существующие устои.
- Я не хочу больше тебя слушать! — сорвалась на крик Мадлен и добавила властным тоном: — Немедленно убирайся отсюда и навсегда забудь дорогу в этот дом.
- Нет, я не уйду, пока не скажу тебе всё, что хотела.
- Ну, конечно же, тебе мало того, что уже произошло. Ведь вы с отцом загубили жизнь не только мне, но и убили ни в чем не повинную Мерилин. Кроме того, вы отняли у меня Фрэнка и попытались убить его.
- А отец? — тихо произнесла Жанетт, и глаза ее против воли стали увлажняться слезами. — Отец, Мадлен. Ведь его убил твой безумный муж по твоей же вине. И вместо того чтобы пожалеть отца, ты жалеешь этого грязного, гнусного выродка.
- Я уже сказала, чтобы ты не называла его так! — вновь крикнула Мадлен, и глаза ее сверкнули бешеным блеском. Она едва сдерживалась, чтобы не ударить мать. — Он был достойней всех вас, вместе взятых. Однако же вы, напротив, считали, что Фрэнк был не достоин войти в нашу семью, поэтому решили убрать его со своей дороги и тем самым обречь меня на адские душевные муки. Я двадцать лет блуждала в бесконечных поисках Фрэнка и все же нашла его. Слышишь, нашла! — последнюю фразу Мадлен выкрикнула чуть ли не истерически.
- И что из этого? — Мадлен показалось, что Жанетт, задав этот вопрос, усмехнулась, и это привело ее в небывалое бешенство. — Ну, и что из того, что ты искала его столько лет. Ведь ты не успела найти его, как снова потеряла. Финал все же оказался трагическим: его убили, а ты сошла с ума.
- Так вот, значит, зачем ты пришла, — покачала головой Мадлен. — Тебе даже не надо сбрасывать маску лицемерия, чтобы я могла понять, что ты пришла добить меня.
- Да! — злобно выкрикнула Жанетт. — Добить и тем самым отомстить за смерть человека, который когда-то приходился тебе отцом.
- Ну, во-первых, что касается меня, то тут ты, боюсь, просчиталась. Тебе меня не одолеть. Никогда. А во-вторых, что касается Жака Бужуа, то он был далеко не ангелом и загубил жизнь многих людей, а в жизни за всё приходится платить. Вот и он получил по заслугам.
Едва только Мадлен успела договорить эту фразу, как Жанетт развернулась и с силой дала ей звонкую пощечину.
- Кто ты такая, чтобы бить меня? — с ненавистью сказала Мадлен матери, держась за щеку.
- А ты кто такая, чтобы осквернять память Жака Бужуа?
- У меня как раз-таки для этого есть все основания. — Мадлен все еще держалась за щеку. — Он сломал мне жизнь.
- Ты продолжаешь это утверждать, да? — ехидно улыбнулась Жанетт. — Но в этом ты ошибаешься. Это Господь Бог наказал тебя за всё то зло, что ты причинила нам. Сурово наказал тем, что ты осталась одна…
Странное чувство испытывала Жанетт, разговаривая с дочерью и нанося ей удары со всех сторон. Мучая Мадлен, она как бы брала реванш у судьбы, сурово обошедшейся с ее семьей. Со стороны даже могло показаться, что это доставляет ей необычайное удовольствие.
- И никого у тебя больше нет, — продолжила Жанетт. — Твоего нищего голодранца убили, и ты тоже сдохнешь в этих стенах в гордом одиночестве.
При последних словах лицо Мадлен вдруг перекосилось от боли, в ней появилась какая-то звериная сила, и она кинулась на мать.
- Убирайся вон отсюда! — закричала Мадлен, выталкивая ее из дома. — И не приходи больше сюда никогда. Но запомни одно: тебе меня не уничтожить. Никогда. Слышишь? Никогда! — Эти слова Мадлен уже кричала вслед удаляющейся матери.
Она с силой захлопнула дверь и, упав на мягкий пушистый ковер, разрыдалась. Наверное, только сейчас она поняла, что окончательно потеряла Фрэнка и осталась совсем одна. Сердце ее сжималось от дикой боли. Мадлен рыдала так сильно, что, казалось, конец ее рыданиями не наступит никогда…
Но неожиданно на нее нашло озарение, и она вдруг поняла, что только лишь одно может спасти ее от смертельного отчаяния, которое еще раз грозило поглотить ее. И, сильная духом, не приемлющая поражений, даже когда они очевидны, Мадлен подняла голову.
- Им никому и никогда не одолеть меня, даже сейчас, когда я потеряла то, что любила больше жизни, — твердо сказала вслух Мадлен, стремясь отодвинуть свою беду в глубь сознания, стремясь найти какую-то опору, ухватиться за что-то, чтобы не захлестнула нарастающая боль. — Потому что теперь я знаю место, где смогу укрыться от этих всевозможных проклятий, — и ей стало чуточку легче.
Несмотря на то, что уже стояла глубокая ночь и погода на улице не утихомиривалась, Мадлен быстро накинула свой плащ и стремительно вышла из дома, навстречу проливному дождю и холодному пронизывающему ветру…
Глава 40
Да, было над чем задуматься старенькому аббату Готье де Шазею. За свою долгую жизнь, проведенную в соборе, он слышал немало разных трагических историй от своих постоянных прихожан. Однако подобную историю, да еще и от такой великосветской дамы, как Мадлен Бужуа-Бательер, аббат слышал впервые.
«Невероятно, но с каким усердием эта хрупкая женщина противостояла судьбе, которая все время ставила перед ней непреодолимые вершины. Но она все же не отступала и несгибаемо продолжала бороться за то, что принадлежало ей. Продолжала искать то, что ей было суждено потерять навеки, — с нескрываемым восхищением думал Готье. — Воистину такие люди, как Мадлен, достойны восхищения и уважения, потому что они сумеют преодолеть любые вершины, встречающиеся на их пути!»
- Вот и вся история моей жизни, аббат, — тяжело вздохнув, печально сказала Мадлен. — Моя душа прошла через страшные муки, и к вам я пришла в надежде обрести покой.
Она сидела перед аббатом, измученная жизнью, истерзанная обстоятельствами, сложившимися в ней, и едва находила в себе силы говорить.
- То, что случилось с вами, дочь моя, это очень печально, — спокойным ровным голосом произнес де Шазей. — Но случившегося не исправить, и вам остается надеяться лишь на Бога, раз уж вы пришли под его покровительство. Здесь Он защитит вас от всех напастей, и после пережитых страданий поможет обрести покой.
- Простите, но мне кажется, что Бог забыл обо мне, — в отчаянье произнесла Мадлен, и по щекам ее потекли крупные капли слез.
- Ты не вправе так говорить, дочь моя, — аббат поднял вверх указательный палец, — раз ты находишься в стенах этого собора, то, значит, Господь не забыл о тебе.
- Но ведь я только в мельчайших подробностях поведала вам всю свою трагическую историю жизни, — вновь возразила Мадлен. — Ради того, чтобы найти Фрэнка, я потеряла всех своих родных. Но все же продолжала его искать. Нашла и вновь потеряла, но уже навсегда. И вот теперь я осталась одна… Совсем одна.
- Но ведь у вас еще был муж, Мадлен? — спросил аббат, пытаясь дать ей хоть какую-то зацепку.
- После того как Джон убил моего отца, а затем и Фрэнка, он исчез, и его долгое время не могли найти, — начала рассказывать Мадлен, отвечая на вопрос аббата. — Вся парижская полиция сбилась с ног, разыскивая моего мужа, и нашла его в пригороде Сен-Дени, в каком-то Богом забытом месте. Он был абсолютно без сознания, и его отправили в клинику. Там Джона полностью обследовали и обнаружили у него настоящую паранойю. Затем его поместили в психиатрическую клинику, по всей вероятности, на длительный срок. Больше я о нем ничего не знаю.
- Но ведь ты была обязана добиться встречи с ним, — возмутился аббат. — Ведь, как-никак, этот человек помог тебе в самый трагический момент твоей жизни. Более того, он, несмотря ни на что и ни на кого, стал твоим мужем и в течение всех этих лет поддерживал тебя. Делил с тобой общий кров, общее ложе, помогал в воспитании дочери, да упокой Господь ее душу, — добавил де Шазей и перекрестился.
- Здесь я согласна с вами, отец мой, — Мадлен кивнула головой в знак согласия. — Но я никогда не прощу ему того, что он отнял у меня человека, который был для меня дороже жизни.
- Убив Фрэнка, Джон совершил большой грех, за который его вправе судить один Господь Бог, но не ты, — мудро сказал аббат, — а что касается тебя, то так распорядилась судьба.
- Но ведь я могла изменить свою судьбу! — воскликнула Мадлен, — если бы тогда поверила словам той цыганки.
- Никто не может изменить своей судьбы, — повторил Готье де Шазей и покачал головой. — Ведь та женщина заранее предсказала тебе, что тебя ждет, но ты ее не послушала. Значит, это судьба. Значит, так было на роду написано.
После этих слов несколько минут прошли в глубоком молчании. Вероятно, каждый из собеседников думал о чем-то своем. Однако в этом молчании больше не чувствовалось напряженной тяжести и немыслимой боли, как в самом начале разговора. Это была лишь простая затянувшаяся пауза, в которой, по всей вероятности, каждый приходил к последнему решению.
- Нет такой ситуации, из которой не было бы выхода, — аббат первым нарушил тишину. — И в твоей ситуации тоже есть выход. Тебе нужно перевернуть страницу и начать новую жизнь. Но это произойдет лишь в том случае, если ты сумеешь подняться над ситуацией и не дашь горю окончательно поглотить себя. Тогда ты поймешь, что все случившееся преходяще. — Мадлен хотела было что-то возразить, но аббат остановил ее движением руки и продолжил: — И то, что вчера казалось черным, вдруг представится совершенно иным, и будущее наполнится новым светом.
- Но не для меня, аббат, — тихо произнесла Мадлен и покачала головой. — Только не для меня, потому что у меня никого не осталось. Я потеряла всё в этой жизни.
- Послушай меня, Мадлен. Внимательно послушай, — твердо сказал Готье де Шазей. — Я знаю то, что ты потеряла всех своих родных, но оттого что ты будешь все время это повторять, ты их этим не вернешь. Однако на твоем пути будут встречаться и другие люди, которые, согласен, не смогут заменить тебе твоих близких. Но они тоже по-своему будут любить и уважать тебя, станут тебе всевозможной опорой, — аббат перевел дух и продолжил: — Ты просто должна поверить в это и в то, что однажды все невзгоды обернутся во благо.
За разговорами ни Мадлен, ни аббат не заметили, как наступило утро и в вышине мягким светом засветились цветные витражи в окнах.
- Я постараюсь, аббат, — покорно сказала Мадлен, и на ее лице появилась печальная улыбка. — Спасибо вам за всё. После разговора с вами мне стало действительно легче. Всего вам хорошего!
- Иди с Богом, дочь моя, — благословил Мадлен аббат, и когда Мадлен уже направилась к выходу, он задержал ее за руку и, смотря ей прямо в глаза, сказал:
- В своей жизни ты потеряла много дорогих твоему сердцу людей, но смогла перенести эти удары судьбы, вышла из них несломленной, непобежденной. Это великий дар, которым наделен, увы, не каждый человек, но ты обладаешь таким даром, такой великой жизненной силой. И в дальнейшем с помощью этой силы, мужества и желания побороть несчастья ты сможешь преодолеть любые жизненные сложности, встречающиеся на твоем пути.
Мадлен кивнула в знак согласия и вышла, осторожно прикрыв за собою дверь.
После разговора с аббатом Мадлен действительно стало легче, ей даже показалось, что из Нотр-Дама она вышла совершенно другим человеком, наполненным новыми жизненными силами.
От собора она по каменным ступеням спустилась вниз, к Сене, которая величественно катилась вдоль набережной. Утро едва только наступало, и здесь повсюду было тихо и безлюдно. Лишь вдалеке маячили неутомимые рыболовы, закинув свои удочки вдаль, и следили за поплавками.
О ночном дожде напоминала лишь влажность в воздухе да утренняя прохлада. Оглушительным шум, в котором смешались звуки завывающего ветра и проливного дождя, сменились удивительным спокойствием, как будто уставшая природа решила перевести дыхание, и сквозь журчание тысяч крошечных ручейков вдруг послышалось стрекотание сверчков — маленький оркестр играл в честь окончания бури.
Мадлен не спеша прошла вдоль Сены, затем остановилась и взглянула на воду. Она текла ровно и спокойно, направляясь вдаль. Однако Мадлен казалось, что это ее прошлое, уплывающее навсегда, — все то, что она когда-то нашла и вновь потеряла.
Найти, чтобы снова потерять. 1-40 главу
© Copyright: Каролина Московкина, 2016
Свидетельство о публикации №216032901271
Свидетельство о публикации №216032901271
Рецензии