рассвет

                Ольга Гарбуз





                Рассвет

   
                ( страшная сказка )


     Неведомый город, где царит зло, поглощает слабых духом людей. Женщина ищет пропавших сыновей и мужа. В страшном городе встречает мужчину, у которого исчезла невеста. Они объединяются в своих поисках, помогая друг другу. Найдут ли они близких?  В ходе поисков, приходят в монастырь, где собираются люди, верящие в Бога и добро. Герои присоединяются к ним в борьбе со злом.

























Снега, снега… .Но вот метнулась тень. Зверь вышел на промысел, а может, бедовый человек с ножичком за голенищем? Слепящей, нестерпимой, жгучей волной, обида ударила ее под сердце. Как хорошо, ладно жили они эти последние два года . замуж ее отдали родители. Так было принято. Еще ребенком девочку готовили к семейной жизни – подчиняться, угождать, молча сносить обиды и унижения. Четыре долгих, тягучих года привыкала она к новой жизни без отца, матери. Родила двух здоровых, красивых сыновей. И, вдруг, что-то переменилось в их жизни, как будто треснул лед на реке, будто выглянуло яркое, весеннее  солнышко. На пятый, шестой год после рождения детей, муж изменился, подобрел. Стала чаще разглаживаться, почти всегда багровая, складка между бровей. Стал внимательней присматриваться к подрастающим сыновьям. Огорчали ее только долгие его отлучки. Правда, возвращался он задумчивый, странный, повеселевший. И, вдруг, это исчезновение. Как всегда в это время года они, всей семьей, отправлялись на охоту. Муж бил зверя, а она с детьми помогала свежевать туши, готовила еду. Мальчиков с малых лет приучали добывать пищу и одежду. Жили они в лесном домике, построенном еще дедами в далекие времена.

                ***

  Она проснулась, как всегда, еще затемно. Чтобы не разбудить детей и мужа, осторожно ступая босыми ногами по ледяному полу, подошла к круглому, сложенному из камня очагу. Дрова там были еще с вечера, осталось только зажечь спичку. И тут она почувствовала что-то неладное. Что-то было не так, чего - то не хватало. Подняв глаза на полку над очагом, женщина не увидела детской обуви, которую она на ночь ставила для просушки. Оглянувшись на лежанку, сквозь бледный утренний туман, прищурив глаза, она различила только груду старых одеял и подушек. Ни мужа, ни детей, в покрытой инеем избушке, не было. Она открыла дверь и стала звать детей. В ответ с вековых елей сорвалась стая ворон и, с мрачным криком, закувыркалась, заплясала над избушкой. Босая и простоволосая заметалась женщина по белому снегу, запричитала, заплакала. Вернулась в избу. Лавка у стены, оконце в две ладони, печь. На лежанке горой лохмотья. Скудно. Бедно. Но здесь была семья, была вся ее жизнь. И тут мысль уперлась в страшное. В то, о чем и подумать было боязно, от чего мороз по коже драл, сердце стыло. Одна она осталась, совсем одна. Ушел муж.  Ушел не один, детей забрал. И родителей давно уж Бог прибрал. Обулась она, закуталась в платки, сунула за пазуху краюху хлеба и ступила в лес. Как говорят, «только шаг сделать надо, а там дорожка сама под ноги ляжет». А кругом лес стоял старый, еловый.  «В березняке веселиться, в кедраче молиться, в ельнике давиться». Эта присказка буравчиком сверлила мозг. Но руки на себя наложить страшно, грех большой.  Вдруг муж не бросил ее, а случилось что-то, что и объяснить нельзя и придумать не получается. Вот ведь его след и детских ножек оставлен на снегу. и тянутся они далеко, показывают ей дорожку. Вдруг, уйдя за тучи, погасло солнце, потянуло ветром. Ровно и глухо загудели деревья. Небо темное, чернота покрыла землю,  что-то неуловимое проблеснуло вдали и погасло. «То, говорят, черти костры палят» - вспомнила она слова мужа. Стараясь не поднимать глаз и смотреть только на цепочку убегающих следов, она заставила себя вспомнить только последние два года их жизни. От этих воспоминаний еще больше защемило сердце, еще больше путались мысли, еще непонятней были поступки мужа. Она почувствовала вокруг себя пустоту и одиночество. С такой болью на сердце вышла она из леса на заснеженный простор. И тут же тяжелые тучи будто прорубили секирой, и в прорубь эту глянуло стылое, ледяное небо. От него в лицо дышало таким холодом, что кожа натягивалась на скулах, цепенели губы. Сквозь смерзшиеся ресницы увидела женщина деревушку. Избы нахохлились, присели на корточки. Настороженно, с опаской она пробиралась меж избенок. Снег где- то упал с крыши и звук раздался, как если бы кто-то охнул. Почувствовала она, что сил идти больше нету, дышать тяжело. Постучалась в кособокие ворота. Во дворе залаял хриплой глоткой кобель, завыл. На стук никто не вышел. Немного потоптавшись, нерешительно вошла во двор. Кобель, поигрывая цепью, ворчал. Кобылка, впряженная в сани, фыркнула. Посреди двора стоял мужичонка, перебирал кривыми ногами. Под ними хлюпал свежий навоз. Мокрая бороденка, синее лицо, испуганные глаза, часто моргая, вперились в вошедшую женщину. Редко чужие люди забредают в их края. Дурная слава идет об этих местах. Но, разглядев гостью, мужик быстро оклемался. Перед ним стояла худенькая, промерзшая до костей, до смерти напуганная баба. Придав своему писклявому голосенку строгости, он цыкнул на кобеля. Хотелось показать, перед незнакомкой, кто здесь хозяин. Сгреб с бороды наносимый снег и солому, приосанился. Кобель, еще раз звякнув цепью, заскулил и свернулся клубком на снегу. Прикрыл от греха голову пушистым хвостом.
  - Ну что, деваха, каким нелегким ветром тебя занесло сюда? С чем пожаловала. Что молчишь, испужалась?
Старик сурово сверлил ее глазами. Приоткрылась дверь. Из избы пахнуло теплом, животиной и чем-то съестным. От этих запахов у нее закружилась голова, и подкосились ноги.
  -  Ну ладно, бабонька, заходи в дом, раз уж пожаловала. Нечего торчать на морозе, - поддержал пошатнувшуюся женщину старик. Внутри изба выглядела так же убого, как и снаружи. Да, впрочем, как и хозяин. Подстать всему в углу под образами сидела оборванная, давно не мытая, бабка. Но незваная гостья ничего этого не замечала. Старик усадил ее на лавку, спиной к теплой печке. Все трое молчали. Только слышны были падающие капли. Это от тепла стали оттаивать ледышки, которыми была покрыта одежда женщины. Чуть порозовевшими губами, она тихо произнесла:
  - Меня зовут Груня. Я мужа и сыновей ищу. Вы не видели их? Умоляю, скажите, помогите.
И она горько заплакала. Настороженные хозяева облегченно вздохнули. Бабка подняла глаза к иконе и зашамкала беззубым ртом. Старик скинул с плеч   драный тулупчик, который, упав на пол, стукнулся так, будто состоял изо льда. Распахнувшаяся пола открыла низ подола. Он весь был заляпан примерзшим навозом. – Вот от чего он такой тяжелый, - не прошеная мысль промелькнула у Груни. И эта глупость отпустила пружину, которая была скручена внутри ее тела. Она задышала легче, свободнее. Стала потихоньку оглядывать помещение и хозяев. А они молчали. Не ответили на ее вопрос о близких, выжидали, о чем спросит. Наконец, совсем осмелев, Грушенька повторила вопрос. Дед показал глазами хозяйке на печь. Та поставила видавший виды чугунок, в котором томилось молоко. Оно было покрыто душистой, коричневой пенкой. Не пригласив гостью за стол, налила в щербатую глиняную кружку и протянула ей. Молоко, горячей, живительной влагой, обожгло все внутренности. Женщина с благодарностью взглянула на стариков.
  - Отогрелась, отдохнула, а теперь иди-ка своей дорогой, бабонька. Ничего мы не знаем, никого не видели. Бабка, иди-ка за околицу, укажи ей дорогу до города, - хриплым голосом произнес хозяин. Старуха подняла с пола тулупчик. Он тоже оттаял, и под ним осталась, на занозистом полу, лужа навоза. – Да поторопись. Харчеваться пора, - вдогонку пробубнил старик. Груша поклонилась ему в пояс и вышла следом за бабкой. Кабель опять звякнул цепью, потянулся вперед и, выставив нос, принюхался. На этот раз от незнакомки пахло нутром избы и молоком, от чего он опять жалобно взвизгнул и, повесив хвост, убрался в свою конуру. И тут заговорила бабка, придвинув вонючий рот к самому лицу женщины. Не договаривая слов и постоянно оглядываясь, она зашептала:
  - В городу ищи своего мужика-то, да робят. В городу. Если знамо не испужаешься. Боязно и говорить-то про этот город, не токмо итить туды. Зло там живет, как есть одно зло. И заманивает, зло-то енто к себе людишек. Особливо слабых духом, в Бога не верующих, да детишек не окрепших.- Старуха, не переставая креститься, от нервного возбуждения дробно сучила ножонками. – Лепят из них себе работников, да служивых. Для зла все, как есть для зла. Чтобы известь Божьих людишек с земли, а самим чернотою  и страхом покрыть все, - набрав в легкие очередную порцию воздуха, бабка продолжала. Груша внимательно слушала, боясь пропустить хоть слово. – Дорожка твоя мимо монастыря пойдет. Так ты в него не стучись, людишек нетуть там, вымерли от мора какого. Да ведь ясно какого, злой город порчу на округу насылает. Скорость все вымрем, кто к ним итить не хочет, - старуха всхлипнула. Было видно, что так много она давно не говорила и устала.
  - Ну, иди, иди с Богом, ищи ребятенков. Это дело святое. Глядишь, Всевышней тебе поможет, - перекрестив Грушу, она заспешила обратно, в страхе за рассказанное , пригнувшись к земле.
  И опять Груня осталась одна. Свирепее засвистел ветер, бросая горстями в лицо колючие ледяные снежинки. Да и страх неведомого заползал в душу. Что-то ужасное грозит ее любимым сыновьям, что-то очень плохое совершил ее муж. И она сопоставила слова бабки о неверующих в Бога и поведением мужа. Последнее время он перестал ходить в церковь. Не преклонял колен перед иконами дома. Спросить его она не решалась, да он бы и не ответил, отмахнулся. Дескать, не твоего ума, бабьего, дело. А оказывается, все было неспроста. Злая сила вмешалась, стала руководить им, чтобы он по своей воле отдал детишек для черных дел. С такими мыслями наткнулась на высокую стену. Мрачный стоял монастырь. Заснеженные стены, воронье на крестах, у ворот ни души. Тяжелыми шапками набился снег меж смотровых зубцов. Нависал так, что того и гляди упадет вниз, зашибет. Груня боязливо оглядывала неприветливое здание. Взгляд задержался на темных монастырских оконцах с крепкими решетками толщиной в руку. Женщине подумалось, что нелегко, наверное, на мир смотреть день за днем через такое кружево. Она вспомнила слова бабки, что и смотреть то в эти оконца некому. Вымерли все. Еще большим страхом и холодом повеяло от обители. День близился к концу, и темнота стала окутывать холмы щемящим одиночеством. Со стороны леса, в метре от стены, Груня увидела полуразвалившийся сарайчик. С трудом отворила скрипучую дверь и бочком, задыхаясь от страха, вошла. На ночь оставаться на снежном просторе было хуже, а монастырские ворота заколочены огромными гвоздями. – Так что придется заночевать здесь, - решила женщина. Когда глаза привыкли к темноте, разглядела развалившуюся поленницу старых, трухлявых дров, на гвозде висела, вся в узлах, веревка, а поверх ее изодранная и грязная ряса. Уложив ровнее поленья, сверху застелила рясой. Немного подумав, Груша привязала веревку к ручке двери, а другой конец к столбу. Не велика защита, а все же немного спокойнее. Догрызла совсем промерзшую корочку хлеба и свернулась калачиком. Она очень устала, но сон не шел к ней. Сильнее усталости был страх. Он становился видимым и слышимым. Казалось, страх затаился среди теней и дышал. От чего монастырь опустел? Чего боятся люди? Что ждет ее в городе? Вопросы мелькали в голове у Груши, как потревоженные осы. Они также жалили и лезли с разных щелей. Ответа не было ни на один. Вконец измучившись, она забылась, только, когда забрезжил рассвет. Очнулась от холода, зубы стучали так, что женщина прикусила кончик языка. Все  косточки были проморожены, казалось, до прозрачности. Тронь руку, ногу, со звоном рассыплются. В какой стороне от монастыря город, ей объяснила бабка, и женщина побежала, чтобы согреться и быстрее увидеть своих близких, за которых душа болела, и плакало сердце. Вскарабкавшись на обледенелый холм, Груша увидела невдалеке город. Тяжелые тучи опустились над ним, волокутся, цепляются за купола без крестов. Надо к кому-то постучаться в дом, попросить помощи. Может хлебца дадут, да подскажут куда идти. По первой улице ползли нищие и убогие, пугая страшными ранами, язвами и бельмами. – Пойду дальше, здесь не помогут, - рассудила Груша. Завернув за угол, она чуть не столкнулась с всадником. Под ним был огромный вороной жеребец. Грудь, как крепостная стена, шея, как ствол дерева. Жеребец зло рыл землю мохнатыми ногами, косил алым глазом и норовил подняться на дыбы. Но его держал крепкой рукой бородатый мужик в клюквенном кафтане. Груня опешила и когда открыла рот, чтобы расспросить всадника, его уже и след простыл. Пришлось идти дальше. Навстречу стали попадаться люди. Но никто не хотел ей ответить. Они даже не останавливались, шарахались в сторону, стоило ей подойти с вопросом. Вдруг, мужики сорвали колпаки и шапки, упали на колени в грязный, истоптанный снег. Завыли бабы. На площадь выехали человек десять на конях, подстать уже виденному. В центре возвышался мужчина в длинном черном плаще. Его лицо скрывал глубокий капюшон. От этой фигуры Груня не могла отвести глаз. Он вызывал в ней притягательное чувство ужаса, когда кровь холодеет в жилах, а оторваться не можешь. Никогда еще она не испытывала такого и, поддавшись общему экстазу, тоже завыла. Очнулась от собственного противно голосящего крика. Народ разошелся. Только по белому снегу, черным пауком, бежал человек, в зубах нес мясо и на снег падали красные капли. Грушу затошнило, она согнулась и стала жадно хватать ртом воздух. Растерянная, замершая, обессиленная, стояла она, прислонившись к покосившемуся забору. Прошла бродячая собака, стала лизать руку. От ласки животного слезы хлынули из глаз. Вздрогнула, почувствовав на своем плече цепкие пальцы.
  - Перестань реветь, утри слезы. Вижу, не здешняя ты. У нас так душевно не плачут. Нельзя это, не положено. Накажут за это, строго накажут. – Перед Грушей стоял парень. Лицо было строгое, даже суровое. Брови сдвинуты, жесткие складки возле губ. Только взглянув ему в глаза, она увидела, что все это напускное, фальшивое. Парень быстро опустил длинные ресницы и дернул ее за руку.
  - Пошли от  сюда быстрее, а то плохо будет.
Повинуясь властному голосу, Груня заспешила за парнем. Шел он быстро, не оборачиваясь, будто точно знал, не отстает от него женщина. Вдруг, резко остановился, оглянулся по сторонам и нырнул в подвал. Заскользив по обледенелым ступенькам, Груша кинулась следом. В подвале было темно и сыро. Несколько раз, свернув за угол, они вошли в помещение с грязным оконцем под потолком. Через просветы в грязи были видны пробегающие мимо кошки и собаки. Оконце выходило на пешеходный тротуар. В комнате стоял табурет, на полу лежал драный матрас со скомканным одеялом. В углу из железа была сооружена печурка, на которой стоял чайник. Парень, молча, налил в кружку кипяток, достал краюху хлеба и подал Груне. Она, также молча, села на табурет, осторожно взяла кружку и хлеб. Все выпив и съев, подобрала с подола крошки, встала и поклонилась в пояс.
  - Ну, а теперь, рассказывай. Кто ты, откуда, зачем пришла?
В ответ произнес он. Пригретая добрым человеком, Груша оттаяла телом и душой. Без утайки и хитрости она рассказала незнакомому о своей жизни. О душевных муках, о редких радостях, о постигшем несчастье. Парень ни разу не перебил ее, дав возможность излить душу. А когда она закончила, произнес:
    - Меня зовут Митей. Я сюда попал по той же причине, что и ты. У меня невеста ушла в этот город. Не могу ее найти. Я согласен, чтобы мы вместе искали наших близких. Только не так здесь все просто. Сможешь ли? Ты женщина добрая, мягкая. В этом городе такие долго не живут, - он внимательно заглянул ей в глаза, засомневавшись, можно ли ей говорит все. Помолчав, продолжил:
  - Здесь кругом зло и ненависть. Если сможешь притвориться, дрянью стать, тогда дело другое. Может, что и получится. А сейчас ложись, отдыхай. Тяжело тебе было, а будет еще труднее, опаснее. А у меня дела в городе. Сюда никто кроме меня не придет, не бойся, спи.
  - Митя, спасибо тебе. Дай Бог здоровья, - в ее глазах блеснули слезы.
Он сурово глянул на нее.
  - Бога то только в душе носи. В уста не вкладывай, пропадешь, - и исчез в темноте подвала.

                ***

  Проснулась женщина от тихого звука приближающихся шагов. Она резко села, со сна не сразу поняв, где находится. В комнату вошел Митя.
   - Ну что, отдохнула немного? А теперь собирайся, пора нам. Здесь хныкать да охать нельзя. Глаз от земли не поднимай, да молчи, слушай. Представлять тебя буду невестой своей. Платок, платок надвинь на глаза, - приказал он. – Ох! Навязалась ты на мою голову. Пошли.
И они заспешили из подвала. Груня удивилась, сколько же она проспала. Оказывается, уже сумерки окутали серые, холодный стены домов. Выли голодные собаки и, изредка, мелькали  в лунном свете сгорбленные, уродливые тени. Молодые люди  в страхе переглянулись, почувствовав рядом с собой что-то злобное. Чужие шаги, стихая и возобновляясь одновременно с их шагами, сопровождали вдоль глухой стены, окружавшей парк. Поступь невидимки была неровной, то медлила, то ускоряясь, почти до бега. Митя и Груня, в страхе, несколько раз оглядывались, резко останавливались, но никого так и не увидели. Будто шел за ними человек. Без плоте, без крови. Так, почти бегом, добрались они до дома, одиноко стоящего в стороне от дороги. Парень остановился и прошептал на ухо Груне:
  - Это трактир. Собираются здесь страшные люди. Мы не должны себя выдать, иначе погибнем, - одними губами продолжал он, - слышал сегодня на базаре, что здесь можно кое-что разузнать. Во хмелю люди больше говорят. Опасно это, но надо попробовать.
Внутри облаком стояли дым и вонь. Воняло водкой, вперемешку с пивом, давно не мытыми человеческими телами. Мало по малу, глаза свыклись с туманом, колыхающимся в трактире. Столы, крытые красными скатертями, лавки, табуреты. Посредине длинная стойка-буфет, заставленная штофами водки, чайниками, пивными бутылками. За столами сидели пьяные, страшные люди. Кого тут только не было! Беглые каторжники, воры-домушники, мазурики-карманники, фальшивомонетчики. У многих на коленях сидели женщины. Молодые, средних лет и старые, они повизгивали от откровенных ласк их обожателей. Митя нашел свободный уголок за грязным, липким столом. Сюда почти не проникал свет и, заказав штоф водки и закуску, они обратились в слух. Груня с удивлением смотрела, как Митя наливает полные стопки и делит еду. – Сделай вид, что пьешь, - прошептал он. Женщина поняла, что они для своей безопасности, должны притворяться загулявшей парой. И, подражая здешним женщинам, взяла в руку стопку и захихикала. Тут Митя посмотрел на нее с удивлением. Уж очень убедительно она все сделала. – Ты быстро вошла в роль, - с улыбкой похвалил он, – молодец. Много страшного и гадкого пришлось им выслушать. Кругом бахвалились своим «подвигами» разгулявшиеся бандиты. Кто пропивал награбленное добро, кто в красках описывал свою окровавленную руку, перерезающую чью-то глотку. И, вдруг, за соседним столом, зашептались, а потом и громко заспорили. Говорили о каком-то кладбище, куда приводят новоявленных граждан. Якобы, для проверки, кому можно остаться в городе, а кого и в расход пустить. Это уже было кое-что. Митя с Грушей непроизвольно повернули головы в сторону говоривших. Их сразу заметили. Злые глаза устремились на них, многие замолчали. Груня засуетилась, выдавая себя. Митя постарался прийти на выручку. Он обнял ее за плечи, приподнял и, делая вид, что они пьяные, спотыкаясь и смеясь, повел к выходу. Ступив за порог, они побежали. Оглянувшись, увидели, что несколько человек вышли следом и спешат за ними. Светил месяц, заливая все мертвенно – бледным, таинственно – чудным светом. Но они не замечали красоты. Глухая отдаленность, пригородная местность, кругом ни души. Только ели в снегу, только бесстрастный месяц. Позади притон с преступниками, впереди неведомая  даль темного перелеска, где, казалось, смерть занесла над ними дьявольскую косу. Преследовавшие их бандиты отстали и потеряли их из вида. Митя с Груней замедлили бег и, убедившись в том, что им удалось невредимыми уйти из страшного места, нырнули под лапы раскидистой ели. Они очутились под пахучим и темным навесом из густых, колючих веток. Здесь, как показалось Груне, было даже уютно. Ароматная смола заставила на миг забыться и мысленно перенестись  в уже далекое время их семейной охоты. Перед взором пронеслись картины прошлого. Их зимний домик, в котором становилось тепло и весело от потрескивавших в печке поленьев. Мужа, зорко глядевшего вдаль и высматривавшего дичь. Визги и барахтанье сыновей, ждущих ужина.
  - Ты что остолбенела, нам выбираться от сюда надо. Завтра чуть свет пойдем на кладбище, я понял, где это, - вернул Митя ее к действительности. До своего подвала добрались они глухой ночью. Пришлось сделать большой круг по лесу, что бы выйти на дорогу в стороне от бандитского кабака. Выпив холодного кипятка, они вместе сели на матрас, укутавшись одним одеялом. Прижатые к стене спины мерзли, ободранные о кусты ноги ныли, но веки сами собой закрылись и, не успев ничего сказать друг другу, провалились в тяжелый, беспокойный сон.

                ***

   Женщина проснулась первая и затопила печь. Пахучий жар и булькающий чайник разбудили Митю. Он потянулся, вытягивая занемевшие ноги, и стал наблюдать за ловкими движениями женщины. – Любопытно, а смогла бы моя невеста пойти на такое дело ради моего спасения? – промелькнуло в голове парня. Попили чаю с хлебом, который он захватил со стола в кабаке. – Какой он хозяйственный, - удивилась Груня.
Чтобы добраться до кладбища пришлось выйти из города и немного поплутать. Спрашивать дорогу было не у кого, да они и не решились привлекать к себе внимание. Наконец, добравшись до места, наткнулись на металлическую ограду, всю увитую диким виноградом. Без листьев, без зелени, казалось, каждый прут ограды обвит тонкой змейкой, застывшей на морозе. Место было заброшено. Ни один след не отпечатался на снегу. Но, раз они пришли сюда и в трактире слышали об этом кладбище, решили проверить все сами. Заскрипели ржавые петли ворот, и они оказались среди крестов и надгробий. Светало. Уже можно было разглядеть могилы и разбитые статуи. Они были довольно искусно сделаны, но время не пощадило камень. Изуродованные лица холодно смотрели на притихших людей. Прямо перед ними высилась огромная фигура идола. Лицо его застыло в гневе. Оно было человеческое, но выражение звериное. Он будто требовал, чтобы они убирались от сюда. Кладбищенская тишина давила, все вокруг казалось застывшим. Но Митю с Грушей не покидало ощущение, что за ними наблюдают. Вдруг, из-за идола показалась ощеренная морда огромной собаки. Ее, близко посаженые  глаз, зловеще светились. Из пасти текла слюна. Послышался злобный рык. Зверь медленно вышел и стал виден полностью. Он был тощий, весь в шрамах, на боку виднелась свежая рана. Из соседних кустов показалась еще одна собачья морда и тоже изуродованная. Все кладбище приходило в движение, уже не меньше десятка бешеных, голодных псов. Собаки окружили их со всех сторон. Солнце взошло и осветило надгробья. Собаки застыли, как бы ожидая сигнала броситься вперед. Митя с Груней стали медленно пятиться к выходу. Митя осторожно, незаметным движением руки, вытащил из-за пояса кривой нож. В его отшлифованном лезвии блеснул луч солнца. Это стало сигналом для атаки собак. Вожак первым бросился на людей. Но ему не суждено было впиться в человеческую шею. Парень изловчился, вытянул вперед руку, и тощее тело животного с силой напоролось на смертельную преграду. Лезвие чиркнуло по ребрам и по рукоятку вонзилось в горло. Кровь хлынула фонтаном. Ее металлический запах моментально учуяла вся бешеная свора. Митя отпихнул от себя труп вожака и, схватив Грушу за руку, бросился к ограде. Голодные, кровожадные твари кинулись рвать своего собрата. Молодые люди успели, тем временем, выскочить за ворота, закрыв их за собой. Быстро разделавшись с трупом, собаки опять кинулись в погоню. И опять повезло людям. Одна из зверюг попыталась перепрыгнуть через металлическую ограду и брюхом упала на острые, ржавые прутья. Остальная свора, рыча и кусаясь, стала объедать второй труп.
Как Митя с Груней добежали до города, они толком не помнили. Отдышавшись только в подвале, в изнеможении повалились на матрас. Попытка узнать что-либо о близких чуть не закончилась трагически.
   
                ***

    На следующий день они договорились идти порознь. Груня пошла на базар. Медленно  бродя меж торговых рядов, прислушивалась к разговорам людей, пытаясь узнать что-нибудь полезное. Делая вид, что приценивается к товарам, щупала платки, вертела в руках плошки. Торговцы зорко глядели за своим товаром, цепкими глазами оценивали покупателей. И видя, что женщина ничего не собирается купить, быстро отделывались от нее. Вдруг, Груня почувствовала, что кто-то тянет ее за юбку. Обернувшись, увидела грязную, в лохмотьях старуху.
  - Красавица, дай погадаю. Денежку дай, все расскажу, обо всем поведаю. Не бойся меня, ручку, ручку дай, - скрюченные пальцы потянулись к руке Груни. Как сухие, колючие ветки вцепились они в растерявшуюся женщину. А беззубый рот растягивался в подобии улыбки и шептал: «Дай денежку, дай». Груша очнулась и в испуге отпрянула от назойливой старухи. Та в миг переменилась, и лютая злоба исказила, и без того, безобразное лицо. Шепот перешел в крик, и страшные проклятия полетели  вдогонку убегающей женщине. 
  - Вот погоди, как пробьет твой смертный час, вспомнятся грехи твои, потянут на дно адово! А дьяволы подхватят тебя,
 и мертвецы закружат вокруг! Жадность погубит тебя! Не хочешь помочь старой, больной женщине! Прочь, прочь отсюда!    
Сумасшедшая уже визжала. Груня забежала в дальний угол базара и забилась под заброшенный прилавок.
   А, тем временем, Митя стоял в рядах попрошаек, толкающихся возле богатого дома.  Постоянные обитатели этого места  зло смотрели на новенького и подначивали друг друга вступить в драку. Но парень раздал немного мелочи, якобы вытащенной из кармана убитого им мужика, и попрошайки утихомирились. Даже стали дружески похлопывать его по плечу прося рассказать об убийстве. Но, вдруг, все разом примолкли. К ним приближался человек. Митя понял, это их главарь. Крохотного роста урод. Огромная голова с копной бурых волос, небольшое лицо, один глаз закрыт, другой, как узкая щелка. Длинные руки, одна нога волочится, другая короткая. Огромный горб поднимался выше головы. Это подобие человека внушало страх, ужас, отвращение. Единственный глаз, налившись кровью, сверкал огнем бешенства. – Вот за кем надо проследить, - сразу сообразил Митя и спрятался за спины попрошаек. Горбун пошептался с одним из мужиков и ушел, ковыляя и раскачиваясь.
Долго шел Митя следом, петляя меж домов, прячась в вонючих подворотнях. Наконец, горбун остановился, поглядел по сторонам и спустился в подвал старого, полуразвалившегося здания. Митя спрятался за кучей отбросов и битого кирпича. Ждать пришлось долго, и он уже перестал надеяться узнать что-нибудь. От холода и усталости потянуло в дрему. Вдруг, он резко дернулся. Из подвала показалась большая, лохматая голова. Горбун опять огляделся и заспешил прочь. Митя еще немного подождал, перекрестился и медленно спустился в подвал. Отвратительно повеяло сыростью, точно от болота. По каменным стенам вставлены факелы, их багровый свет отражался в хлюпающей под ногами воде, делая ее похожей на кровь. Узкий коридор со сводчатым потолком, с которого сбегала вода, капала со стуком на плиты, упирался в тяжелую дверь. Парень надавил плечом и она открылась. Низкая, сырая комната тонула в полумраке. В темноте виднелись очертания каких-то жерновов, жаровен, колодок. Чем-то унылым, страшным веяло от этого непонятного помещения. Митя зажмурился, немного подождал. Опять открыв глаза, стал уверенней продвигаться вглубь комнаты. До его сознания дошло, это пыточный подвал. Недаром здесь сжимается сердце и затуманивается сознание. Он уже хотел повернуть обратно, выбраться от сюда к свету, к живым людям, как вдруг, заметил в стене обширную нишу. Подойдя ближе, кровь от ужаса застыла в жилах рядом, близко друг к другу лежало восемь голых трупов без голов. Это были тела мужчин. У одного скрючены руки и ноги, у другого пятки прижаты к спине. Рядом лежало восемь отрезанных голов. Эти головы выглядели еще ужасней трупов. У большинства глаза закрыты. А в открытых глазах  застыло выражение смертельного ужаса и смертельных мук. Сколько времени простоял Митя в оцепенении он не знал. Сознание отключилось, нормальное течение жизни в его теле прекратилось. Он пошатнулся и чуть не  упал на залитый кровью пол. От этого непроизвольного движения Митя очнулся.  Пересилив страх и отвращение, еще раз осмотрел страшную картину и понял, что подсознательно привлекло его внимание. Груня в деталях описывала внешность своих детей и мужа. Среди отрезанных голов он узнал знакомые черты и, необычайного вида, шрам. На щеке мужчины были рубцы в виде большого жука. Женщина рассказывала, что это увечие муж получил на охоте, когда на его спину с дерева спрыгнула рысь. Дрожа всем телом, Митя стал разглядывать тела. На плече одного из трупов выделялся шрам от лапы животного. Сомнений быть не может, муж Груни был обезглавлен. А теперь быстрее, быстрее бежать от сюда. Бежать от крови, от смерти, от боли. Вот и свет. Снег, блестевший в лучах солнца, хмурые, но живые лица людей. Митино тело согнулось пополам и его стошнило.
  Разбитый, обессиленный вернулся он в сою конуру. Груня была там. Она уже затопила печь и вскипятила воду. От тепла, от потрескивавших дров, от бульканья воды в чайнике, Митя стал приходить  в себя. Все им увиденное в пыточном подвале стало удаляться и становиться нереальным. Они выпили чаю с большим куском белого хлеба. Это Груня заработала на базаре, выскоблив добела прилавок мясника. Видя, в каком состоянии вернулся парень, она ни о чем его не спрашивала. И, только когда они сели на матрас и укутались одеялом, поведали друг другу о том, что с ними случилось за прошедший день. Митя подробно описал один из увиденных трупов, и женщина поняла, что стала вдовой. Она склонила голову не его плечо и горько заплакала. Ей было безумно жалко так рано ушедшего мужа и было страшно за судьбу пропавших мальчиков. Митя нерешительно протянул руку и погладил ее по голове. – Поплачь, поплачь, голубушка. Со слезами боль уходит, - и он глубоко задумался. Ночь Груня просидела у печки, давая Мите выспаться, после всех ужасов дня. Во сне он стонал, метался и всхлипывал. Она выплакалась вечером, а он расслабился ночью, неведая, что за ним наблюдают. Митя не видел, какой добротой и жалостью светились глаза женщины.

                ***

  На следующий день они пошли на другой конец города. Моя мясной прилавок, Груня забралась внутрь, выскабливая заляпанные кровью ножки. Рядом с собой она увидела пару женских ног и услышала прерывистый шепот. Одна из женщин рассказывала о каких-то слухах, ползущих по городу.
  - Говорят, что есть люди, верящие в Бога, которые стараются спасти остальных от дьявольских сетей. Из людей, давно живущих в городе, таких мало, а вот из вновь прибывших, кое-кто есть.
По нервному переминанию ног, Груша поняла, что женщина очень нервничает, но шепот продолжался.
  - Эти верующие очень рискуют своими жизнями, но во имя Христа, идут на такой риск.
Заставив вторую женщину дать клятву о молчании, первая сказала, где, примерно, собираются эти люди.
Вот туда-то Митя с Грушей и отправились. Парень уже хорошо изучил город и сразу понял, где искать. Проходя последние дома и улицы, женщина увидела, что они идут по дороге, которая привела ее сюда. А когда вдали показалась громада монастыря, догадалась, что это и есть обитель смелых людей. Заброшенность монастыря и смерть от неведомой болезни, были пущены средь людей для отвода глаз. Неприступность высокого каменного забора и тяжелый замок на кованых воротах говорили о том, что просто в монастырь не попадешь. Молодые люди пошли вдоль забора, по пояс утопая в рыхлом снегу. Прошли сарайчик, в котором заночевала Груня, заглянули внутрь. Женщина заметила, что исчезла веревка, которой она привязывала дверь и часть поленницы. Это вселило надежду. Пройдя открытое пространство, они вступили в темный и густой еловый лес. Сюда выходила часть забора. Вдруг, среди раскидистых еловых лап, мелькнула монашеская ряса. Мелькнула на миг, как крыло птицы, и неведомо куда исчезла. Митя приложил палец к губам, показывая Груне, что надо молчать и двигаться очень тихо. Парень он был ловкий и смышленый. Подойдя ближе  к стене, понял, куда исчез человек. Под забором был лаз. Небольшая перебежка до здания и они оказались внутри. Было отчетливо видно, что люди, ходившие здесь многие столетия подряд, ногами протерли  в камне ложбинку. Во время ливней по ней стекала вода. Тропинка вела к двери. Приоткрыв ее, они попали в совершенно другой мир, абсолютно не похожий на тот мир, из которого они только что пришли. Присутствие Бога и духовной святости ощущалось здесь, будто это было чем-то осязаемым и живым. Они увидели просторный зал, каменные ступени вели к алтарю, на котором возвышался деревянный крест с фигурой распятого Христа. У алтаря на коленях стояли монахи, они молились. Пение то затихало, то вновь оживало, усиливалось. Молодые люди замерли, потрясенные увиденным. После грязи, крови, убийств города, это место показалось им раем. У Груни потекли слезы, да и Митины глаза заблестели. Вдруг, на его плечо легла чья-то рука.
  - Если с миром пришли, подойдите к кресту, преклоните колени. Какой грех на вас, покайтесь. Здесь вас поймут и примут, как брата и сестру. Встаньте перед братьями, расскажите, с чем пришли.
Старый монах слегка подтолкнул их к алтарю. Пение прекратилось и воцарилось молчание. Митя и Груша упали на колени перед распятием. Им казалось, что они целую вечность не молились, не осеняли широким крестом свою грудь. В их молитвах были благодарность, и просьба, и вера. Они путались в словах, они плакали. И эти слезы очищали их души. Казалось и тела их, испачканные в этом городе, становятся чище. Монахи терпеливо ждали, молча наблюдая за ними. Такая искренняя молитва не могла исходить от людей с черными мыслями. Им велели рассказать все о себе и обещали помочь, чем смогут. Внимательно выслушали рассказ Мити о пропавшей невесте, покачали головами после рассказа Груни. Когда они замолчали, старый монах встал, подошел к ним и сказал:
  - Крепитесь. Ничего утешительного я сказать не могу. Много людей и старых и младых пожрал этот черный город. Многие навеки сгинули в его прожорливой, дьявольской пасти. Но в ваших душах осталась вера. Даже если она совсем маленькая, меньше макового зернышка, она есть, - монах освятил себя крестом. – Вера в чудо, которое зовется любовью. Любовью к ближнему, к Богу. Если вам так и не удастся найти близких, вы сможете спасти не одну человеческую жизнь. Сможете  уберечь не одну душу от дьявольских лап. Бог нам поможет
И в одном порыве все встали на колени, и зазвучала молитва.

   За окном монастыря слышались голоса птиц. Это грачи купались в лужах. Они окунали головки в светлую воду, скатывали по спинке крупные, золотые под солнцем, капли. Весна.