Записки рядового Кондратьева. Летят журавли...

ВЛАДИСЛАВ КОНДРАТЬЕВ

                ЗАПИСКИ СТРЕЛКА РЯДОВОГО КОНДРАТЬЕВА

                ГЛАВЫ ИЗ “АРМЕЙСКОГО РОМАНА”
                (В ВИДЕ ОТРЫВКОВ ИЗ ОБРЫВКОВ)

                “ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ”,
                ИЛИ
                ВСЕОБЩЕЕ НАШЕ МУЖСКОЕ ПРЕЗРЕНИЕ…


      Вот уж, действительно, прав был Поэт, заявив, что нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся…

      А ещё, строго говоря, неизвестно, что и в каком контексте говорил В. И. Ленин А. В. Луначарскому об искусстве кино. Но, как оказалось, не только слово в общепринятом смысле, но и кинослово может отозваться неизвестно как. Ещё как неизвестно… И ещё как – отозваться!..

      Художественный фильм Михаила Калатозова (Калатозишвили) по мотивам пьесы Виктора Розова “Летят журавли” недаром получил главный приз кинофестиваля во французском городе, называемом Канн (кстати, Канны, фигурирующий в сообщениях наших продвинутых журналистов о кинофестивале, – город, находящийся не во Франции, а в Италии, и известен этот город отнюдь не кинофестивалем, а тем, что 2 августа 216 г. до н. э. в битве во время Второй Пунической войны армия Ганнибала ударами с флангов окружила и наголову разгромила превосходящую её по численности римскую армию).

      Об этом фильме можно говорить много… Как и о том, что для солдата, как бы ни критиковали В. И. Ленина за его высказывание об искусстве кино в беседе с А. В. Луначарским и важности этого искусства для просвещения масс, кино, а это проверено на практике, по важности не намного уступает письмам из дома. Когда получаешь письмо, а вечером – кинофильм, то чувствуешь, что никакие лишения и тяготы военной службы, которые, согласно уставу, солдат должен переносить стойко, на самом-то деле не такие уж и лишения. Не такие уж и тяготы. Прочитаешь письмо… Посмотришь фильм… И готов переносить любые тяготы и лишения. Горы готов свернуть.

      Особенно хорошо, если фильм – не про армию, а про гражданскую жизнь. Судите сами: изо дня в день солдат видит вокруг себя только таких же, как и он, солдат. Зелёных человечков, как оказалось… Ещё ничего, если службу выпало нести там, где бывают увольнительные.

      Там, где служил стрелок рядовой Кондратьев, никаких увольнительных не полагалось. Да и что делать стал бы солдат, если бы ему и дали увольнительную от службы? В степь (или это была пустыня?) не пойдёшь. По площадке шататься, среди солдат увольнение не получивших? Много удовольствия. Да-а, шататься среди увольнение не получивших – удовольствие сомнительное более чем.

      Впрочем, если быть честным, то несколько раз увольнительные у некоторых солдат на площадке бывали. Один раз, вместо того, чтобы в повседневном обмундировании пойти строем в клуб (– Раз, раз, раз-два-три! И… раз, раз, раз-два-три!) смотреть кино, часть роты охраны переоделась в парадное обмундирование и под командованием отцов-командиров пошла (разумеется – строем: – Раз, раз, раз-два-три! И… раз, раз, раз-два-три!) не в клуб, а к автобусу, расселась и поехала на другую площадку, более цивилизованную, или, как говорили военные, цивильную, там, вышед из автобуса, снова строем (– Раз, раз, раз-два-три! И… раз, раз, раз-два-три!), прошагали до обычного гражданского кинотеатра, где, вместо обычного бесплатного кинопросмотра, за киносеанс пришлось заплатить деньгами из солдатской зарплаты (у советского солдата, была, оказывается, зарплата, у рядового – пять рублей, да ещё два рубля пятьдесят копеек доплачивалось вместо табачно-махорочного месячного пайка, правда, эти деньги, частью, иногда меньшей, иногда – большей, присваивались разными отцами-командирами; они полагали, что войны всё равно не будет и за собственную спину в бою не волновались). Посмотрели фильм – “Спартак”. Рядовой Кондратьев видел этот фильм ещё в детстве и особого желания смотреть его во второй раз не испытывал. Однако, паки чаяния, фильм произвёл сильное впечатление. Впечатление сильное и… крайне неприятное. В отличие от детского восприятия.

      Что-то похожее на положение рабов в Риме в положении солдат Советской Армии почувствовал рядовой Кондратьев, что-то нехорошее проникло в её ряды. И от этого стало скверно на душе. Да, войны никто не ждал и в неё не верил – потому, что миллионы таких же вчерашних мальчишек служили в рядах Несокрушимой и Легендарной. В рядах Армии единого государства. В Армии, располагавшей полноценной ядерной триадой. Всё это казалось, да и было, гарантом неприкосновенности границ Родины, гарантом сохранения мира. Гарантом безопасности.

      Но что-то нехорошее уже проникло… Нет, не в Армию, не только в Армию. Тогда это ещё не осознавалось, лишь ощущалось, как что-то мерзкое, но до поры неведомое… Люди, пережившие Великую Войну, строя, ценой невероятных лишений, ядерный шит Родины, частенько приговаривали:

      – Лишь бы не было войны…

      Они-то ведь знали, что говорят и о чём говорят. Они-то ведь знали, что такое война… А потом пришли дети тех, кто во время войны, мужественно отстоял нашу свободу и независимость на продовольственных и вещевых складах, кто насмерть стоял на самой передовой – в Ташкенте, Ашхабаде, Алма-Ате… И дети этих героев стали, в пику тем, кто валял дурака под Сталинградом и на Курской дуге, кто сутками прохлаждался в цехах предприятий и загорал на полях, диссидентски заявлять:

      – Да чем такой мир, так лучше – война.

      Гниль, что завелась в обществе, ещё не вылезла наружу, но отвратительный её запашок уже ощущался явно…

      Но вот римляне уже распяли Кирка Дугласа, будущая мать Мэгги из “Поющих в терновнике” Джин Симмонс показала распятому его сына. Финальные титры. Вышли из кинотеатра. Построились. Строем – в автобус (– Раз, раз, раз-два-три! И… раз, раз, раз-два-три!). Приехали на свою площадку. Вышли. Построились. Строем – в казарму (– Раз, раз, раз-два-три! И… раз, раз, раз-два-три!). Переоделись в повседневную форму (хэбэшку). Мимино в таком случае говорил, что “кончилось кино”. Кончилась увольнительная. А далее – по уставу:

      – Раз, раз, раз-два-три! И… раз, раз, раз-два-три!

      Другой разувольнение было в Волгоград. Встали за три часа до подъёма. Переоделись в парадную форму. Вышли из казармы. Построились. Строем – к автобусу (– Раз, раз, раз-два-три! И… раз, раз, раз-два-три!). В Волгограде – строем до ближайшей гражданской столовой (– Раз, раз, раз-два-три! И… раз, раз, раз-два-три!), позавтракали. Из столовой – строем к автобусу (– Раз, раз, раз-два-три! И… раз, раз, раз-два-три!). Доехали до Мамаева кургана.

      За паломничество на Мамаев курган можно было бы сутки-двое без отдыха печатать шаг на плацу (– Рота! Прямо: шагом – марш! Раз, раз, раз-два-три! И… раз, раз, раз-два-три!): что такое строевой шаг в сравнение с тем, что здесь воевали, умирали и побеждали наши деды (нам им за этот их подвиг до скончания века не отшагать). Старлей Колос, замполит, в этом нужно отдать ему должное, захватил фотоаппарат, а потом каждому солдату, бесплатно, сделал по фотографии на память. Тогда это стоило сущие копейки, но важен сам факт. А ещё на Мамаевом кургане солдаты два (а то и три) часа могли видеть гражданских лиц. А ведь среди этих гражданских были и девушки. Некоторые – очень хорошенькие.

      После паломничества к Мамаеву кургану, как нетрудно догадаться, строем – к автобусу (– Раз, раз, раз-два-три! И… раз, раз, раз-два-три!), поехали в часть, там… Ну, да, строем – в расположение роты (– Раз, раз, раз-два-три! И… раз, раз, раз-два-три!)…

      И никто, ни одна сволочь, а в роте были и такие, про поездку на Мамаев курган не осмелилась пошутить, что для солдата праздник, как… Кто бы тогда мог подумать, что всего через шесть лет победившая фашизм Родина будет развалена, а фашистские прихвостни – бандеровцы – объявлены борцами за свободу нэзалэжной…

      Все эти увольнительные (оба-два) были у рядового Кондратьева на первом году службы. На втором увольнительных уже не было, зато был краткосрочный (десять суток, не считая дороги, на которую полагалось ещё четверо суток) отпуск с выездом на родину. А ведь были солдаты, которые и в увольнение не попали, и отпуск им так и не достался.

      Поэтому девушек можно было увидеть только в кино. Вот почему в Армии зрители-солдаты не любят фильмы про Армию. Ведь в фильмах про Армию показывают, в основном, таких же зелёных человечков, как и ты сам, как и сотни ребят вокруг тебя. С утра и до вечера… Поэтому в Армии не очень любят фильмы про Армию, а любят и ценят простые и понятные фильмы про гражданскую жизнь.

      К фильмам про войну – отношение иное. Фильмы про войну – это про святое. “Летят журавли” – из этой категории.

      Но реакция на этот фильм у солдат, нужно честно об этом сказать, очень своеобразная. И это – ещё мягко сказано. Начинается киносеанс. На экране – гражданские люди. Есть и девушки. Например, Белка – главная героиня… Идёт фильм, развиваются события. Солдаты жадно следят за развитием событий…
Вот – началась война. Мобилизовали Бориса. Кто-то – воюет. А кто-то – неплохо себе поживает и в военное время. Для таких война – не хуже мира. А для кого-то – это шанс на кусочек личного удовольствия – среди бед и страданий военного времени.

      Вот Вероника-Белка изменила Борису. Вот в госпитале у раненого солдата, узнавшего об измене любимой, истерика. Солдата понять можно: “Невеста не дождалась, за другого выскочила, стерва”. – “Эти стервы хуже фашистов – в самое сердце бьют”.

      Позвали начальника госпиталя – Главного.

      Меркурьев прекрасен в роли Главного: “Подумаешь, невеста сбежала! Радоваться должен. Копейка ей цена, если она такого красавца, настоящего героя на какую-то тыловую крысу променяла”. Меркурьев вещает, а в кадре – изменившая Борису Белка, которой – копейка цена, потому что это она красавца-Бориса, настоящего героя, променяла на какую-то тыловую крысу.Это к ней относятся слова про то, что это она своё счастье потеряла… Это ей, Белке, так и надо… Так ей и надо! Это она – недостойна… Это она – недостойная. Это у неё – мелкая душонка. “Убивать таких мало!” – явно горячась сверх меры, выкрикивает кто-то из раненых. Это, конечно, перебор. Убивать таких, конечно же, не нужно. Наверное…

      Но в остальном – всё правильно: он за неё на смерть шёл, а она ничтожного испытания временем не выдержала.

      А Главный – Меркурьев – продолжает вдохновенно: “Таким, как она – всеобщее наше мужское презрение!!!”

      Сильный момент, что и говорить. Но в зале – сотни молодых мужчин. Сотни зелёных человечков. Солдаты. И кто знает, когда эти человечки с ружьём покажут себя как вежливые люди, а когда – совсем иначе.

      В тот субботний, а, может быть, воскресный, вечер солдаты себя показали, как есть. И не с лучшей стороны. Показали – так уж показали. Не успел Меркурьев прогрохотать: “Таким, как она – всеобщее наше мужское презрение!!!” – как весь зрительный зал ужасающими голосами завыл:

      – У-у-у-у… – сссуки!

      Кинематографисты, снимая фильм, всегда рассчитывают на реакцию зрителей. И неважно, авторское (то есть скучное), или массовое это кино. Реакция зрителя (пусть немассового, подготовленного, специфического, словом, такого, какой не отважится признаться, что кино явно скучное) – любого зрителя, автору очень важно. У фильма “Летят журавли”, особенно у этого эпизода, зритель оказался заинтересованным. Но реакция – уж слишком особенной.

      И хотя в уставах и наставлениях нигде не написано, как солдат обязан реагировать на кинофильм, отцы-командиры решили, что именно такая реакция – неправильная, недопустимая.
Два-три немца привычными голосам отдали команду:

      – Отставить реагировать на фильм!

      Несколько лизоблюдствующих сержантиков добавили свои голосишки:

      – Отставить!

      – Прекратить!

      – Молчать!

      – Я кому сказал – отставить?!

      А в зале эхом:

      – У-У-У-У! СССУКИ! – многократно перекрывающее командирское:

      – Отставить… Я сейчас прикажу прекратить показ…

      И ответом уже не столько на пламенную речь Меркурьева, сколько на смехотворные приказы отцов-командиров:

      – Они обиделись!

      И далее – громоподобное:

      – Да и ИКС с ними!!!

      И это – уже только им – немцам. Кускам. И сержантам-подхалимам. Все знают, что против стихии человек бессилен. Отцам-командирам не хватило тогда ума, просто хитрости не хватило, понять, что зрительская солдатская масса сейчас – это стихия. Замолчи, уймись, не лезь на рожон… Так нет же:

      – Отставить!.. Я приказываю!.. Сейчас остановим показ… Киномеханик…

      – Да они и вправду обиделись!

      И ответом совсем уже страшное:

      – Ну, и ИКС с ними!!!!!

      Опозоренная Белка улизнула. А они, немцы и иже с ними, остались в зале. И ИКС – с ними.

© 29.03.2016 Владислав Кондратьев