Солдатка

  В нашей большой, на несколько семей, квартире с " общей кухней" появилась новенькая жиличка. Тетя Света-инженер. Её появление внесло резкие изменения в размеренный, хотя и не всегда монотонный ритм нашей  жизни. Женщина-инженер  уже само по себе было явление неординарное, " ни в какие ворота", как говоривал, подвыпивши, сосед дядя Костя. Он проживал со своей женой , молчаливой карелкой Настей, которая была ему полной противоположностью. Он и всегда-то был большой любитель засиживаться на кухне допоздна, обсуждая текущие события в стране, а теперь, с появлением тети Светы, он совсем вышел из под контроля. И, хотя говорил он о политике, все-то понимали, что  ему просто хочется дождаться появления длинноногой инженерши в высоких сапогах, похожей на актрису Светличную.
 Чаще всего ему не везло, и на кухню являлась побледневшая от долго сдерживаемого гнева, жена Настя.
 
 -  Ты давай, трепи, трепи, языком-то, горе, мало его тебе Ежов укоротил! -  Говорила она подвыпившему Косте.

Вздрогнув было при имени Ежова,  дядя Костя тут же выпрямлялся и бил себя кулаком в грудь:

 -  Что мне Ежов, что мне Молотов!! Где они все? А я - вон он я, тута! - Он смеялся, обнажая поредевшие, с металлическими коронками, зубы.

 Дядя Костя был не одинок. Другой сосед, татарин Николай Нурулин, тоже попал под влияние тети Светы. Обычно, по субботам, получив зарплату, он напивался и зверел.  Сначала из-за закрытой двери неслись вопли избиваемой жены и писк напуганных малышей. Потом дверь распахивалась и Нурулин решительным шагом направлялся на кухню. За ним, причитая по-татарски, ползла жена Галина. Он останавливался на пороге и обводил присутствующих строгим взглядом. Никто в его действия не вмешивался, уже знали, так - лучше. Тогда он подходил к своему столу, смахивал с него все содержимое, включая смовар и банку с грибом, повязанную сверху марлей, на пол и, поднатужившись, ставил стол на попа. Слышался звон бъющейся внутри посуды. После этого, еще раз обведя всех победным взглядом, уходил в комнату и вскоре отуда был слышен его храп.
 Однажды, ради разнообразия, он замочил свои ковровые дорожки в нашей бочке из под грибов, которую мои родители выпаривали с можжевельником в огромной цинковой ванне, стоящей на кухне. Он потом и сам жалел, да чего уж, пропали дорожки.

  Теперь же ванную пришлось вынести и на ее место был поставлен маленький, на тонких, козьих каких-то ножках, столик дла тети Светы. Нурулин, как ни странно, сам помог выволочь ванную  в коридор и воодрузить этот столик, на поверхность которого тетя Света пришпилила канцелярскими кнопками кусок белого ватмана.  Нурулин же, отчего-то расстрогавшись, купил жене новую посуду.

  Домой тетя Света обычно возвращалась поздно, подчас далеко за полночь, и обычно не одна, а в компании других инженеров. Она быстро кипятила в чайнике воду и уносила его к себе в комнату, где, странные они люди, на ночь глядя, пили кофе и тренькали на гитаре. Потом кто-то из них уходил, а кто-то оставался, и долго в тишине уснувшей квартиры слышался равномерный скрип тетисветиной раскладушки. Словом, образ жизни она вела распутный, - во всяком случае такой приговор вынесли обитатели "общей кухни". Женщины, как ни странно , злорадствовали: " Хороша-то мол, хороша, да не замужем.."

  Летом она поехала с друзьями на юг, на мотоциклах, и так как путь их пролегал через Оршу, родной её город, то решила навестить родителей. Увидев свою дочь с распущенными патлами, в узких брючках и обнимающую  хиппарика, отец её рассвирипел и, за волосы, стянул с мотоцикла:

  -  Пока я жив, такого сраму не потерплю, чтобы моя дочь с мужиками в одной палатке спала да к морю  ездила, не для того в институте выучивал, чтобы позорила нас на старости лет.

 Все это она поведала моэй маме, с которой была дружна.

 Потом у неё была любовь с  начальником оттдела из её же конструкторского бюро. Он был высокий культурный мужчина в хорошем костюме, и курить выходил на лестничную клетку, молча уступая дорогу проходившим мимо соседям. Все понимали, что происходит  на их глазах что-то большое и важное, и вели себя тихо, почти торжественно. Нурулин не дебоширил, а дядя Костя задумчиво ерошил свою шевелюру, говоря:
 -  Надо же, ты гляди-ко, вот она, любовь..

Потом мужчина исчез, выяснилось, был он женатый, и тетя Света подурнела от слез, пила много кофе, курила и начала закладывть за воротник.

  Наступило время перемен и люди начали получать квартиры. Мы тоже переехали в новый дом и про тетю Свету я почти забыла, как однажды повстречались мы со своими старыми соседями. Зашел разговор о бывших жильцах, и, конечно, о тете Свете. Оказалось, что она совсе пoтеряла всякий стыд и связалась с молодым солдатиком из  гaрнизона. У парня шел второй год службы и начальство на него почти рукой махнуло, ничего с ним поделать не могли: ни дисциплинарные взыскания, ни уговоры, ни призывы к верности присяге не помогали. стыдили, уговаривали, и даже на  гаупвахту сажали - все без толку. Парень влюбился. Она тоже, на старости лет , совсем голову потеряла, опять похорошела, смеялась заливисто, как девчонка, в ответ на остроты соседей.

 Солдатик этот был родом из деревни, из под Курска, и по-окончании срока службы решил жениться на тете Свете, а ведь был лет на восемь её моложе. Написал родителям, что после демобилизации остается в городе, что полюбил женщину и что она уже ждет от него ребенка. Родители были в ужасе, присушила, мол, городская. Взмолились , чтоб сын хоть на недельку приехал навестить, а там уж - вольному воля.
  Вернулсь она с вокзала, "никакая". И слезинки не пролила по своему Игорьку, а что там в её душе происходило, один бог знал. Беременность её подходила к концу. Надо было жить.  Не вернулся он через месяц, как обещал, а через два у неё родился сын и назвала она его тоже Игорем. Игорь Игоревич, значит.

Год спустя мы с матерью увидели её на улице, да сразу и не узнали, так сильно она изменилась - чудо как расцвела! Она  нам тоже обрадовалась. Игорек в коляске спал и  был прямо красавцем - чернобровый, черновоосый. Но тетя Света!  Она была оживлeна и болтала без умолку, она постриглась, что очень ей шло, похудела, оделась как-то по-другому, её словно подменили.

 - А я-то переживала, думала, как-то ты там, горемычная, совсем верно слезами изошла, - сказала моя мама.

 -  Слезами? - тетя Света рассмеялась и задорно тряхнуа стриженой головой, - о чем мне плакать? Я счастлива, так счастлива, что словами и не выразить. Ведь раньше жизнь моя была пустая, пустая, как...- она споткнулась, подыскивая нужное словo, - как пустая консервная банка. Я раньше несчастлива была, потому что мне жить было не для кого, а теперь, вон у меня, богатырь какой растет.

Она горделиво взглянула на спящего сына.

  -  А как же твои родители?

  -  Теперь нормально. Сначала, конечно, слышать об Игоречке не хотели, велели дорогу домой забыть, опозорила, мол, навеки. Ну а потом.. Отец первый и не выдержал, приехал, с рук его не спускал, и купал и пеленал сам. Он у меня ведь добрый, так, кричит только..

  -  Ну а этот... - осторожно начала мама, - твой-то про него знает? Пишет хоть?

  -  Пишет... - Тетя Света улыбнулась и поправила вихры у малыша. - Приехать грозится.

Она любовалась сыном и в её взгляде явно читалось:" Приедет, куда он денется. Кто ж от такого красавца откажется".

  -  Приедет. - Еще раз повторила она тихо.