Меж высоких хлебов затерялось
Небогатое наше село.
Горе горькое по свету шлялось
И случайно на нас набрело.
Первой узнала об этом Райка. Она вбежала в избу, широко распахнув дверь.
- Ты что? – спросила Марья.
- Война.
Марья посмотрела на дочь. С этого момента в её душу вселилась тревога. Тревогою стала жить деревня. Замолкли песни и один за другим уходили мужчины на войну. Ушёл и Марьин муж. Марья уложила ему сумку. Муж наблюдал за ней. Он видел её лицо с серыми глазами и светлыми бровями. Она была скромной девушкой, и это ему понравилось. Он женился на ней.
Позавтракав, муж простился с Марьей и детьми. По деревне едут подводы с солдатскими пожитками. За ними те, кто уже простился с домом и семьёй. У правления колхоза остановились. Вышел председа-тель колхоза, сказал напутственное слово, и люди двинулись дальше.
На станцию пошли самые крепкие провожающие. Вокзал, товарные вагоны, гудок паровоза, взмахи рук отъезжающих и провожающих. Марья долго смотрела вслед убегающему вагону. Но он ушёл, его уже нет.
На следующий день, подоив корову, к Марье пришла Ганна. Невысокая, толстенькая, она прошла в избу и села на лавку. Серые глаза были сухи.
Марья встала чуть свет. Подоила корову, выгнала её в стадо и долго не могла вернуться в избу. Увидев Ганну, Марья поняла, что так нельзя. Она обняла Ганну за плечи.
- Не распускай нюни.
- Не распускай! Тебе хорошо говорить. У тебя двое детей, а у меня, мал мала меньше, только жрать.
- А я виновата? – обиделась Марья. - Каждой свой мужик дорог.
- Мужик! Мне не мужик надо, а кормилец! – крикнула Ганна, и на глазах её появились слёзы. – Всю ночь глаз не сомкнула. Ох, горе горькое! Как я четверых детей одна буду растить?
Под окнами показался бригадир.
- Марья! На молотьбу. И ты, Ганна, тут? Пойдешь зерно возить.
Вчера целый обоз отправили на заготовительный пункт. Сегодня в амбаре пусто, новый намолот ещё не поступал. На подвозке снопов работали мальчишки. Стараются ребята. Решили скирдовать ночью снопы, чтоб днём было что молотить. Вечером подростки вышли в ночную смену. Мальчишки возили снопы. Среди них и старший сын Ганны Федька. Белолицая луна выглянула из-за тучки, посмотрела и спряталась, а люди возили снопы и складывали скирды.
Было ясно, что эта война не похожа на первую германскую. С фронта шли на деревню письма. И Ганна получила письмо. Она уже думала, что муж её погиб, но он, оказывается, жив. Ганна вместе с Марьей перечитала письмо, и вместе поплакали. Но Марья, сколько ни ждала, письма не было. Была уже осень. Овчарню обмазали глиной, чтоб не дуло в щели. Руки у женщин стыли, они ругали свою судь-бу, но работали.
Целый день шёл мелкий, словно просеянный сквозь сито, дождь. Ночью он перестал, но подул холодный ветер.
Марья много передумала в эту осень. А она шла неторопливыми шагами. Всё было, как обычно: и обманчивое тепло бабьего лета, и курлыканье улетающих журавлей, и шелест засыхающих трав, и золото леса, плакучие дни и ясные ночи, порханье первых снежинок. Хотелось в конце трудового дня затопить печурку и слушать, как стучит в окна дождь. Но в эту тяжёлую осень некому было любоваться красотой увядания природы, осенними закатами. Хотя и хлещет в лицо дождь, надо работать. А сквозь дождь увозят подводы на станцию девчат и одиноких женщин копать окопы. Агитатор читала вести с фронта. Марья понимала, что наши войска отступают. Уже оставили Смоленск. Это уже совсем близко. А от мужа всё писем нет. Уходили девчата на рытьё окопов.
- Совсем это не девичье дело окопы рыть, - говорила Ганна.
- Известно не бабье! Но война же! Приходится подниматься всем миром, - отвечала ей Марья.
Вскоре пришёл новый наряд: нужны люди на заводы. На улице опять гуляет ветер, в окна хлещет дождь. Марье представляется, как в эту собачью погоду её муж где-то сидит в окопе по колено в воде. Весь день пасмурно, дождливо. Бригадир собирал возчиков везти хлеб на хлебоприемный пункт. Пришёл к Марье. Мешки таскать надо. Надо, чтоб сила была у человека. Ну что тут говорить? Мужицкая это работа. Но надо ехать. Марья собралась, пошла на конюшню, запрягла лошадь. Пока запрягали, пока насыпали да вешали зерно, пока выехали и вечер.
- А кто ж у нас ночью зерно примет? – спросила Марья.
- Там круглые сутки принимают, - ответил брига-дир.
Дорога была грязная, на колёса навёртывалась земля. Лошади еле тащили груз. Марья шла пешком. Идти было трудно. Ноги вязли, на сапоги налипло по пуду грязи. Марья с трудом передвигала ноги. Темнота наступала постепенно, глаза постепенно привыкали к ней. На место приехали глубокой ночью.
С хлебопоставками дело шло хорошо. Каждый день председатель отправлял подводы с хлебом на заготовительный пункт. Оставалось совсем немного до окончательного итога. Домой возвращались шагом. К вечеру Марья почувствовала себя плохо. Есть не хотелось, по спине ползли мурашки. Марья залезла на печку и укрылась полушубком. После озноба ударило в жар, болела голова, и нечем было дышать. Всю ночь Марья металась. Пропели третьи петухи, а вставать не хотелось. Когда в окнах забрезжил рас-свет, Марья стала слезать с печи и упала. Кое-как поднялась. С трудом добралась до лавки.
- Что же мне делать? – подумала она. – Скотина, печка, дети…
На дворе промычала корова. Зашла Ганна.
- Ты что это, Маша?
- Не могу встать, заболела.
Ганна подоила корову, истопила печь. Марья пробовала встать, но её шатало и пришлось снова лечь. В голове плыл туман. Он то закрывал всё на свете, то таял. Горящими глазами посмотрел на неё молодой парень, ставший потом её мужем. Ветер тянул запах сена, а Марье от его взгляда хотелось плакать. Туман застилает сознание и Марья чувствует, что рядом с ней на лавке лежит её муж. И во тьме зажигается свет всё ярче и ярче, вертятся какие-то цветные кольца. Потом Марья очнулась. В окно светит солнце. В избе никого нет. Марья с трудом поднялась, держась за стенку, прошла к печке. По-прежнему болит голова и всё тело ломит. Марья опять легла. Хорошо лежать и ни о чём не думать. Марья проболела дней десять. Ганна ухаживала за ней, управлялась с хозяйством, присматривала за детьми и ходила на работу в кол-хоз.
Иногда Марью навещал кто-нибудь из женщин. Марья понемногу стала поправляться. На работу она ещё не ходила. Лампу не зажигала - керосина жалко было. Смастерила коптилку и при её тусклом свете занималась домашними делами. При таком свете и школьники делали уроки, бабы занимались рукоделием и вели разговоры, которые сводились к разговорам о войне.
Однажды почтальонка принесла Марье бумагу с печатью. Марья взглянула на печать, на казённый бланк, на почерк и всё поняла. Из груди её вырвался крик. В сенях хлопнула дверь. В избу вошла Ганна. Опять хлопнула дверь, и одна за другой вошли ещё женщины.
Ганна бросилась Марье на шею и прижала её голову к себе, стараясь заглушить дикий, рвавший душу крик. Женщины стояли рядом и плакали. Никто не утешал, все молчали, просто стояли и плакали.
Вернулся домой Гришка Волохов.
- Отслужился, - махнул рукой Гришка.
Он остался без ноги, высокий, стройный. Прямой, словно точёный, нос, серые глаза и добродушная улыбка располагали к нему. С ним было просто и легко. Он рассказывал о войне, о госпитале.
- Не человек я теперь, а полчеловека. Но я себе дело и с одной ногой найду, - голос Гришки дрогнул.
Наконец, приехали те, кого отправляли на рытьё окопов.
- Блиндажи мы рыли. Тётя, Маша, Вы бы их видели! Глубоченные! А сверху брёвна. А поверх дёрном уложим, будто луговина. Неужели такую махину можно разбомбить?
Зазвенела капелью весна. В колхозе начались ве-сенние работы. Марья слушала голоса жизни и видела, как растёт трава. Земля лежала, покрытая цвету-щим покрывалом, и густые запахи стояли над нею.
В сенокос Марью бросили на косьбу. Она стала косить траву. Одни женщины. Косили на болотах. Земля неровная, кочковатая. Было очень трудно. Коса то носом в землю воткнётся, то в траве запутается, то по верхушке трав пройдётся. Голова кружится, в глазах двоится, руки, будто не свои.
После отдыха дело пошло лучше. Впереди шла Ганна. Она ударяла косой по траве, словно палкой. Трава приминалась и оставалась за ней клочьями. Она остановилась точить косу.
- Ну, как? – спросила Ганна Марью.
- Не так страшен чёрт, как его малюют, - ответила Марья.
В небесах захлёбывался от счастья жаворонок, на земле ему вторил кузнечик, а трава ряд за рядом падает под косой.
Только кончили покос, поспела рожь. Пришлось бабам брать в руки серпы. Марья умела жать, любила вязать снопы, но ей пришлось косить яровые. Снова путались грабцы в колосьях, и пшеница ломалась на середине.
- Костьми лягу, а не сдамся. Не может быть, чтоб я с этим делом не справилась, - говорила Марья.
Справилась. Пошло дело! Марья косит, Ганна за ней вилами в копны складывает, а Федька её граблями оставшиеся колоски подгребает.
Все вышли в поле.
- Угробим мы себя без мужиков, - толкуют бабы.
- Фашисты не только мужиков гробят.
- Ох, мочи нет!
Делянка за делянкой очищалось поле. Всё шло хорошо. Война требовала много хлеба и, кроме обычных государственных поставок, приходилось созда-вать особый хлебный фонд Красной Армии. А там надо колёса доставать. Значит, надо хлеб готовить. Тяжи, гужи, да мало ли что нужно колхозу. И всё с хлеба. А что остаётся на трудодни? Совсем ничего не остаётся.
Темно. Петух на насесте кричит нехотя. Он знает, что рассвет будет безрадостным и кричит он только потому, что так положено. Но Марья давно уже на ногах. Догорает в печи огонь, пахнет вареной картошкой.
- Тетка Ганна извещение получила. Мужа её убили, - сообщила Надя Николаенко Марье.
Марья вскочила и побежала к Ганне. На столе лежала знакомая бумажка с печатью. Марья прочитала её, и слёзы потекли сами собой.
- Видать у нас с тобой одинаковое счастье, - проговорила она.
Долго сидела Марья у Ганны, пока не прошёл первый приступ горя.
Ещё полыхали морозные закаты, но днём уже капали с крыш капели, и снег ослепительно блестел на солнце. Идёт весна.
В этом году весна выдалась затяжная. Ветер хлестал то дождём, то снегом, забирался под ватную телогрейку, хватал за руки. Начался мелкий дождь, пахать стало ещё труднее. Но пахари продолжали работу. Мокрые лошади неторопливо ходили по борозде, ребята шагали за ними. Плуги забивало грязью, но ребята терпеливо очищали их палочками и шли дальше.
Подняв воротник овчинного кожуха, ходил бригадир от одного пахаря к другому: то поправит упряжь, то подстегнёт лошадь, то поговорит с пареньком. А это были совсем еще дети.
Летние зори друг к другу льнут. Не успеет одна погаснуть, глядь, и ночи конец. Занимается другая заря, из-за горизонта выплывает солнце, загораются росы драгоценными камнями.
Один за другим спешат косари к лугу, но пошёл дождь. Не успела просохнуть трава - опять дождь. Потом опять и опять. Только разобьют ряды - дождь. Сено почернело и запахло гнилью.
Когда погода установилась, косари вышли снова на луг. Солнце медленно спускалось к горизонту. Прогнали стадо. Пора уже доить коров, но женщины косят и косят. А когда осталась только одна делянка, все на неё набросились, звеня косами, и косили, пока не упала последняя травинка.
- Кончили! – сказала Марья. – Споём, бабы! – и разрумянившаяся, крепкая Марья запела. – А я по полю…
Но женщины не поддержали. Они убежали к ко-ровам и вечерней уборке. Марья шла, держа косу через плечо. Остановилась у ржаного поля.
- Хороша рожь, - подумала она.
Колосья во ржи начинали уже никнуть, солома у корня белела.
- Убрать бы вовремя. Постояла бы погодка, а то задождит, как в сенокос.
Хлеб стоял стеной. Вот и жатва подоспела. Где серпом, где косой убирали. Молотьба шла полным ходом. Девчата подносили снопы к молотилке. Другие подавали их вилами на полку, а там быстро вспарывали свясла и подавали его в молотилку. Напряжённый ритм машины заставлял и людей работать ритмично.
С замиранием сердца женщины следили за продвижением Красной Армии. Но наши войска продолжали отступать, и неожиданно фронт оказался под Москвой. Марьину родную деревню немцы обошли стороной, и они оказались в оккупации.
- Что же теперь будет? – размышляет Марья.
А немцы поставили в деревне старосту, распустили колхоз. Землю поделили поровну на всех жителей.
- Опять полоски будут, - говорят бабы.
- А что ж теперь с ними делать?
- Как что? Пахать.
- На чём?
- Лошадь дадут.
- А телегу, плуг, борону? И всё в одни руки. Не работа, а забота сушит. Туда кинься, сюда кинься, всё одна. Что делать? В колхозе сообща работали. За меня и сеяли, и молотили. Страшно, бабоньки, одной управляться. Погибать одной придётся, - говорит Ганна.
Сколько пота пролили женщины за время оккупа-ции, но не голодали. Объединились несколько дво-ров и вместе молотили и веяли. Сажать и копать картошку помогали друг другу. На коровах пахали, но с хозяйством управлялись.
Геселю вернули его дом, отобранный при раскулачивании. В Колодезьки он приехал ранней весной. Кругом вода, река вот-вот начнёт лёд ломать, а они на санях подъезжают к Колодезькам. Мокрые лошади шлёпают по раскисшей дороге, сани влажно шуршат.
Проехали хутор, прокатили по селу и заехали во двор. У Геселя и сердце заколотилось: вот он и дома, наконец! Переступив порог, он поклонился в красный угол.
- В этом доме родилась и выросла моя мама. Здесь была её свадьба, потом похороны, - думает Тома.
В окно видна огромная груша дичка и две груши ильинки среди зарослей малины. За рекой тянется луг. На противоположном косогоре за рекой стоит ряд изб под соломой. Это хутор, на который можно попасть по мосту через реку.
Татьяна осталась в посёлке сторожить пустую хату. Её перевезут после половодья. За кухарку была Тома: топила печь и кое-что стряпала. Дедушка сам по утрам ставил самовар, потом пил чай с сахаром.
Сейчас ещё канун весны. С утра до вечера, изнемогая от хлопотливости, орут грачи в голых вековых липах возле клуба, так, как орут они только ранней весной. Ещё сер вид деревни на косогорах. Сады голы. В полях пусто, щёткой торчит жнивьё.
Прошла неделя. Солнце вошло в силу, весна потеряла кротость, и всё вокруг стало меняться не по дням, а по часам. Стали распахивать жнивья, засинело небо, стали одеваться зеленью сады, залиловели кисти сирени и уже появились мухи. Закудрявились груши, становясь всё белее. И белизна груш, и синева неба, и куст сирени под окном, лопухи и крапива поражали своей свежестью.
И всё гудело от пчёл, зарывающихся в медвяный цвет. Жужжание пчёл, медвяный воздух томили жаждой счастья. Вся эта картина говорила о прекрас-ном деревенском лете и о том, как можно быть счастливым.
С большим любопытством смотрят на Тому сельчане, пристают с расспросами сверстницы. Она стала привыкать на новом месте, находить в Колодезьках всё больше прелести. Как красиво пестрят полотенца, висящие на иконах! А узорчатые скатерти на столе! А горшки и махоточки! Появились подруги. Они научили Тому танцевать и песни петь. И она любила общаться с ними.
Весна! Дожди, мрачные тучи. Улица утопает в грязи. Люди передвигаются, прыгая под тёмными от дождей плетнями, под окнами хибарок, сходивших под гору. Ноги в грязи вязнут. Утопая по щиколотку в грязи во дворе, переступаешь порог родного дома. С насупившегося неба шумит по крышам проливной дождь. Чернозём! Грязь на дорогах жирная. Грязи кругом по колено.
Если верить преданиям, село находилось в лесу, и речка Рассуха терялась в лесу и была полноводной. Глухой край! Древняя Русь! Вырубили лес, обмелела река. Теперь вокруг голые косогоры. На полях – рожь, пшеница, ячмень, овёс, просо, греча. От лесов осталась только небольшая роща.
Ветер бежит с лугов. Пробегая по садочку, доносит шелест груш с широко раскинутыми ветвями.
В тишине слышится лепет листвы груш. Скворцы радостно верещат среди белых цветов. В саду ветрено, мокро. Ветер сыплет брызги с деревьев.
Где-то гремит гром, сполохи озаряют сад, поют соловьи. Как они могут так старательно, так сладко и сильно цокать, щёлкать и рассыпаться под облачным небом в густых мокрых кустах?
Во время оккупации началась единоличная жизнь. Надо пахать, сеять, убирать урожай. Геселю выделили три гектара земли, телегу, плуг, борону и упряжь, но кобылу ему дали такую худую, что она была больше на скелет похожа, чем на лошадь. Рёбра у неё торчат, как штакетины в заборе.
- Что вы мне такую клячу дали? Она ж и плуг не потянет, - возмутился Гесель.
- Кобыла жеребая, из жеребёнка через три года получится хорошая лошадь. К тому времени она вам ещё жеребят принесёт.
Гесель стал обрабатывать землю. Тома водила эту кобылу в табун. Мальчишки и девчонки на своих лошадях верхом скачут, а Тома свою кобылу ведёт в поводу. Она пробовала садиться на неё верхом, но это равносильно езде на пиле. Даже бочком на ней сидеть невозможно. Пришлось Томе смириться с тем, что на лошади ей не придётся гарцевать вместе с другими ребятами.
Пришло время, и кобыла ожеребилась. Хороший жеребёнок появился на свет. Гесель стал с надеждой ждать, когда из этого жеребёнка вырастет рабочая лошадь.
Мечта Геселя заиметь хорошую лошадь не сбылась: ночью жеребёнка съели волки. Ну, что возьмёшь с пастухов? Гесель пожаловался старосте. Взамен кобылы дали ему молодую лошадку. Гесель холил её и берёг, как зеницу ока.
. В огороде росли овощи. Половина огорода засеяна коноплёй. Исчезла нагота полей – их покрыли всходы хлебов. И вот уже рожь отливает серебристо-серой зыбью. Над ней взвиваются, поют и падают жаворонки.
Наступает вечер, возвращается стадо. Тома шла в клуб гулять. Надышавшись свежим воздухом, она осторожно входила в комнату и ложилась спать. Тома разбудила мух, и они сонно гудят по потолку избы. А тёмные ночи покойны. Сонно бежит лепет сонных груш. Пахнет коноплёй. Ночью всё спит – и поля, и село.
Осень. На огородах докапывали последнюю картошку. После тяжёлого крестьянского труда пришла пора отдыха. Гесель шёл по улице, радуясь солнцу, высохшим бурьянам, милому цвету голубого цикория и тихо летящему пуху чертополоха. По огородам репейники блестят на солнце сетями паутины.
Школы в Колодезьках не было. Учились в соседнем селе Гарцево. И Тома училась там. Просыпались в селе рано. На рассвете по избам зажигались огонь-ки, затапливались печи. Татьяна гремела трубой самовара, поднимала на рогаче и вдвигала в печь чугуны. Самовар, стоявший на полу, кипел и клоко-тал. Кряхтя, вставал Гесель. Он сильно похудел, поседел. Целыми днями он гнул спину за шитьём.
Хлеба в этом году поднялись на славу, и Гесель пошёл в поле полюбоваться ими. Тома вымыла пол, и Татьяна усадила её за стол перекусить.
Откуда ни возьмись, немец. Он что-то пытался объяснить Татьяне, но она его не поняла. Тут немец увидел топор под лавкой. Он схватил топор и собрался с ним уходить. Татьяна ухватилась за топор и стала тянуть его к себе.
- Не дам! Что я буду делать без топора?
Началась борьба: немец тянет к себе топор, а Татьяна – к себе. Наконец, немец вырвал у Татьяны топор, вышел во двор, отрубил палку и привязал сломанную ось. Оказывается, он ехал на телеге, и сломалась ось. Топор ему нужен был, чтобы отру-бить нужную палку. Отрубив палку, он тут же вернул топор Татьяне, при этом он всё пытался ей что-то объяснить, закончив свою речь выразительным движением и словами: «Пуф! Пуф!». И тогда Татьяна всё поняла. Ведь, кто-то другой на его месте при-стрелил бы её – и весь разговор! Оказала сопротивление немецкому солдату.
- Ах, какая я дура! Из-за топора чуть было живота не лишилась.
- Почему живота? – не поняла Тома.
- Живота, значит, жизни, - пояснила ей Татьяна и долго не могла успокоиться.
Зимой возле изб намерзало – лили помои, выкидывали золу. Ребятишки по улице спешили в школу, взбегали на сугробы и скатывались с них на лаптях. Навстречу им, приседая под коромыслом с двумя вёдрами, шла баба. А за селом под низким небом расстилалось снежное поле.
Колодезьки находятся на холмах над привольной рекой Рассуха. Прежде тут были непроходимые леса. Птицы вили гнёзда на деревьях, выводили птенцов. Потом лес вырубили. Остались кое-где пни с деревьев в три обхвата. Река обмелела. На ней поставили водяную мельницу. Образовался пруд. Лес теперь от села далеко. Село ныне далеко от птичьего царства. В последнее время запретили порубку кустарников и стали подниматься по склонам холмов и оврагов рощи, запели соловьи. Недалеко от села насадили сосновый бор.
Жители села Колодезьки делятся на низовских и горовских. Низовские живут в низовьях реки. Тут и мельница на реке, а рядом - мост через Рассуху. Если по мосту мы перейдём на другой берег и поднимемся на взгорочек, то окажемся на хуторе. Но мы туда не пойдём. Пройдёмся по главной улице. Вот и мосточек через Дулёпку. Это приток реки Рассуха. Речка невелика, во многих местах её можно просто пере-шагнуть, но это же главная улица. По ней не только пешком ходят, но и на лошадях ездят: зимой на санях, а летом – на телегах. Потому и мост построи-ли. Вправо вдоль Дулёпки идёт улица Волоховка. Название своё она получила от фамилии Волохов. Многие жители этой улицы носят эту фамилию. Туда мы тоже не пойдём. Мы пойдём дальше по главной улице. По другую сторону мостика через Дулёпку на некотором расстоянии строений нет. Берег Дулёпки тут болотистый, а на болоте жить никому не хочется. Справа – колодец. Дальше дорога поднимается в гору. По обе стороны дороги – дома. Вот и кончился подъём. Это первая и вторая гора. Ну, гора - не гора, но так называют их жители села. Вот тут и живут наши герои. По левую руку - Гришка Николаенков, Гесель, Агеиха, Лафера, Лукерья Кузькина, Протасиха, Иван Карась, Марья, Ганна, а по правую руку - Гапа Колесникова, Михей, Парфёниха, Матрёна Колесникова.
Заглянем сначала к Гришке. Сам хозяин воюет с фашистской Германией, а жена его Мотя с детьми управляются дома и в поле работать успевают. Сегодня тут собралась молодёжь на посиделки. В зимние вечера они поочерёдно собираются друг у друга. Сегодня очередь Дины Николаенковой. Дом у Гриш-ки хороший: две смежные комнаты и сени под железной крышей. Сад большой, а в саду - ульи с пчелами и баня-землянка. Во дворе - сарай, а в сарае - корова, свиньи и овцы. Дети ни в чём не нуждаются. Старшая дочь Дина – весёлая и боевая девчонка. Она дружит с соседскими девчонками, Томой Геселевой и Машей Михеевой. Они всюду втроём.
Молодёжь собралась в передней комнате. У поро-га в самом углу стоит обеденный стол. Эта комната является одновременно и прихожей, и кухней, и столовой, и гостиной. В неё можно заходить в грязной обуви, не разуваясь. Тут же под кроватью сидят гуси на яйцах. А в другой комнате чисто, светло и уютно. Это - горница. Входить туда можно только с разрешения хозяев, сняв предварительно обувь.
Молодёжь расположилась вокруг обеденного стола в прихожей. Посреди стола стоит каганец. Вы не знаете что такое каганец? Возьмите бутылочку, налейте в неё керосин, через трубочку протяните фитиль из пеньки, можно и из тряпочки, вставьте эту трубочку в бутылочку с керосином. Фитиль намокнет в керосине, и будет гореть, как восковая свечка. Острословы прозвали эту штуку козьим оком. Она и сияет, как козий глаз в темноте, а свету даёт ровно столько, сколько необходимо, чтоб не натолкнуться на угол стола. Лица присутствующих освещены с горем пополам, а по углам притаилась темнота. Чуть шевельнёшься, и на стенах приходят в движение огромные тени, а пламя начинает трепетать, того и гляди потухнет. А спичек нет. Надо будет уголёк раздувать, чтоб загорелась тоненькая лучинка. Утром хозяйки бегают друг к другу за огоньком. Поэтому молодёжь старается не шевелиться. Сидят смирно, рассказывают друг другу страшные истории о леших, водяных, русалках и прочей нечисти.
- В пруду возле мельницы живут русалки. У них сверху до пояса девичья фигура, а ниже пояса - рыбий хвост.
- А их кто-нибудь видел?
- Алексей Колесников шёл ночью возле пруда. Луна светила, и всё вокруг было хорошо видно. Смотрит, а у пруда русалки играют. Водят хоровод, поют и хохочут. Увидели Алексея и стали манить к себе. Он забыл обо всём на свете. Стал, как чумной. А они манят его к себе, манят. А тут петухи на селе запели и русалки все в воду – бух! И нет их. Очнулся Алексей на самом берегу реки, вот-вот шагнул бы в воду. Хорошо, что петухи запели, а то утонул бы. Заколдовали его русалки.
- А у Парфёнихи ведьма повадилась корову доить. Вечером подоит Парфёниха, всё нормально. Утром пойдёт доить, а вымя пустое. Ну, Парфёниха и подумала, что это ведьма её корову подоила. И решила она покараулить. Сидит ночью, не спит. Слышит, ворота скрипнули в сарае. Она скорей в сарай. А ей навстречу - чёрная кошка и больше никого нет. Это ведьма обернулась чёрной кошкой.
- Говорят, Геселиха - ведьма. Она может колдовать, и всё насквозь видит.
- Не может быть. Она хорошая, добрая, умная, хоть и не грамотная, а все к ней за советом идут.
- Я тоже не верил.
- Ты сунь руку в карман и сделай там кукиш, когда будешь проходить мимо её, - посоветовала мать.
- Ну, я вижу, Геселиха идёт, сунул руку в карман и сделал там кукиш, - продолжает он свой рассказ.
- Ай, какой нехороший мальчик! Разве можно пожилому человеку кукиш показывать. Кто тебя этому научил? – говорит мне Геселиха. Откуда она знала, что я в кармане кукиш держу? Ты бы вот увидел кукиш в кармане?
- Нет.
- А она увидела. Она всё насквозь видит.
- А колхозным лошадям ночью кто-то гривы заплетает в косички. Да так заплетёт, что потом их расплести невозможно. Конюх говорит, что это леший заплетает.
- Это ласка заплетает.
- Ласка животное. Ты видел, чтоб животные заплетали косы?
- Нет.
- Ну вот. А ты говоришь, что это ласка в косы заплетает конские гривы.
- А Анисью Ефимову ночью домовой душил. Говорит: лежу ночью, не сплю. Слышу, кто-то по избе ходит: топ-топ! Я и дыхание затаила с испугу. А он подошёл к кровати и лапой по лицу провёл. Лапа мохнатая, вся в шерсти. Потом навалился на меня и давай душить. Если бы петухи не запели, удушил бы.
- А почему они боятся петухов?
- Петухи поют ровно в полночь, а нечистой силе время отведено только до полуночи.
И тут гуси под кроватью всполошились, зашипели, захлопали крыльями. Все в страхе повскакали со своих мест. Каганец погас, и стало так темно - хоть глаз выколи.
- Это крысы их напугали, - говорит Дина. – Когда весной порвало запруду, вода затопила мельницу, и крысы разбежались. Теперь они поселились у нас. Норы под полом прорыли. Ночью, того и гляди, нос откусят.
- А они кусают?
- Когда голодные, могут и съесть человека.
Тут все в страхе повскакали на скамейку. Визг, крик.
- Зажгите скорее свет!
- У кого спички есть?
- У меня, кажется, есть еще одна.
- Давай скорее! Да не сломай, осторожно.
Зажгли свет. Мало-помалу успокоились, но тут же стали собираться домой. Один за другим разошлись. Страшно оставаться в доме с крысами, которые могут и человека съесть с голоду. А может это и не крысы, а домовой или еще какая нечисть. Лучше поскорее убираться отсюда.
Молодёжь подрастает. Растут, как на дрожжах. Днём работают, а вечерами собираются на посиделки и веселятся. Сегодня они собрались у Маши Михее-вой. У них одна изба. Парней да девчат набралось полная изба. Играют в тихие игры, но и тихие игры они умудряются превратить в шумные. Крик, смех. Играют в овёс, в колечко. Да мало ли игр?
В следующий раз собрались у Геселя. Гесель тоже хороший дом построил себе, но у него две комнаты через сени, крытые соломой. У них растёт внучка Тома. Молодёжь собралась у неё на посиделки. Уст-роили танцы.
Лёшка Типка играет на балалайке, а остальные пляшут, веселятся. Шутки, смех.
Младший брат Геселя Змитрок давно уже умер. И было бы с чего! Образовался нарыв на пятке. Кожа толстая и нарыв прорвать не может. Змитрок от боли готов волком выть. И лук печеный прикладывали, и хлебный мякиш с солью жевали и прикладывали к нарыву, но ничего не помогало. Пригласили фельдшера.
- Надо резать, сам он не прорвёт - кожа толстая, - говорит фельдшер.
- Тебе лучше знать, на то ты и лекарь.
Разрезали, гной выдавили. А потом нога распухла, покраснела, как маков цвет. Да так и умер Змитрок. Жена Матрёна осталась одна с детьми.
Гапа выросла, вышла замуж за Василя. Мужик он хороший, деловой. Выучился на механизатора. Дочь у них родилась. Люсей назвали. Смышлёная девочка. Алексей подрос и превратился в красивого парня. Он уже поглядывает на девушек. А они все пригожие, а Пёкла лучше всех.
Пришла весна. На Пасху мать напекла куличей, накрасила яиц, наварила жирных щей, студень с хреном поставила на стол. Радовалась мать праздни-ку, но Алексей и не взглянул на стряпню матери. Что случилось с сыном? Такому празднику всякая тварь радуется, а он не весел. А Алексей в душе своей сотворил кумира. Только и дум у него, что о Пёкле. С ней он готов до гробовой доски быть вместе. Но Алексею хоть и думалось, но всё ещё не верилось, что она пойдёт за него. Но она дала согласие выйти за него замуж.
Кажется, ещё недавно была зима, бушевали метели, но весна уже вступила в свои права. Сначала в сугробах солнечные лучи просверлили отверстия, будто мыши норки прогрызли. Тома смотрела на эти норки и слушала крики грачей. На пригорочке, где до революции была церковь, растут вековые липы. Теперь церковь разорили, вместо церкви, сделали клуб, а липы остались. Огромные липы, и на них видимо-невидимо грачиных гнёзд. Грачи весело кричат, поправляют гнёзда после зимы. Обживают.
Тома пошла к Лафере. Муж её погиб ещё вначале войны. Двое детей остались без отца. Маша и Саня подрастают. Татьяна Геселева дружит с Лаферой, а Тома - с Машей.
Вот и сейчас Томе хочется побыть с Машей. Маша вышивала полотенце. У неё сохранились ещё хорошие довоенные нитки для вышивания гладью. Мули-не называются. У Томы таких ниток нет. Она вышивает чёрными и красными хлопчатобумажными нитками, а ими лучше вышивать крестиком. Рукоде-лием здешние девчата занимаются с детства: вышивание, мережка, вязание кружев, чулок и рукавиц - это дело молодежи. Взрослым этим заниматься некогда.
Пока девчата разглядывали вышивку, Саня вышел в сад взглянуть на реку. Она скоро должна лёд ломать и всем хочется не прозевать этот момент. Улица тянется вдоль реки по высокому её берегу. У каждого дома есть хоть небольшой садик. Деревья ещё раздеты и река видна, как на ладони. Сане хорошо всё видно. И вот он видит, как с треском лопнул лёд.
- Лёд ломает, - крикнул он.
И понеслось от дома к дому: лёд ломает! Люди высыпали, как горох из короба, на огороды в садочки смотреть, как лёд на реке ломает.
А льдины под напором воды стали налезать друг на друга. Подвигаясь вперёд, ломали лёд всё дальше и дальше.
- Лёд пошёл!
- Пошёл!
Впереди – мельница. Тут зерно перемалывают в муку. Течёт зерно в жёлоб в верхнем жернове, потом течёт мука в мешки. И вот весеннее половодье. Вы-держит ли мельница напор воды и ледяных глыб? Мельница пока держится, но по напору воды видно, что вряд ли запруда выдержит. Уже стемнело, а люди стараются по звуку определить, что делается на реке.
Всё-таки запруду на мельнице прорвало, и мост через реку снесло. Вода разлилась по лугу и затопила всё вокруг. Кончится разлив, надо будет строить новый мост и делать новую запруду. А пока Саня горит нетерпением побродить по берегу реки с сач-ком. В ямах можно поймать рыбу. Хоть немного, но всё же добавок к столу. Мяса нет. Жиры к весне кончились, хлебают пустые щи, так что рыбка, ой как нужна. Сколько бы Саня ни поймал рыбы, Лафера с Татьяной всё равно поделится. На то они и подруги.
Но пора уже Томе познакомиться с родителями отца. И Тома пошла в родное село, откуда увезли её в раннем детстве.
Каждую весну в Томином родном селе Гарцево проходили ярмарки. Во время оккупации традиция не нарушилась, наоборот, ярмарки стали более шумны-ми. Тома решила идти на ярмарку. Вот и село. Она спустилась с горки к реке. Ивы склонились над водой и отражаются в реке, как в зеркале. Впереди едет телега, полная глиняных горшков, кувшинов, макитр. Всё это укрыто, тщательно переложено соломой, чтоб не перебилось при тряске. Это ходовой товар, так как еду надо в чём-то варить и молоко да сметану хранить.
Тома вслед за горшечником подошла к рынку, где полно народу. Мужики в полотняных штанах и руба-хах, у кого они крашеные, у кого некрашеные. Кто в лаптях, а кто обут в бахилы, сделанные из негодных для машин камер. Одни продают, другие покупают. В продаже имеются телеги, санки, поросята. Продаются и лапти, и бахилы, - надо же что-то обувать! Летом все ходят босиком, а придёт осень, потребуются и обувь, и тёплая одежда. Молодёжь танцует. Тут одни девчата, но есть и гармонист. Тут же и полицейские толпятся. Сквернословят, а одёрнуть их некому – все боятся иметь с ними дело: застрелит, и отвечать не будет за это.
Отсюда Тома пошла в родительский дом. Как тут красиво! С одной стороны село Гарцево омывает река Тростянка с её поймой, а с другой – раскинулись поля. Свежий воздух, которым дышишь – не надышишься.
Дом состоит из двух комнат через сени. В одной комнате живут дедушка с семьёй, а в другой – Томина мачеха с детьми.
Дом окружён садом, а подле сада лежит огород. Там растут овощи: морковь, огурцы, свёкла, а по картошке – огромные тыквы. По меже – подсолнечник и кукуруза. В этой массе зелени яркие пятна делают маки.
Перед окнами дома пестрел цветник: сирень отцвела, но розы набирают бутоны, подрастают лилии и шёлковая травка, пахнет мятой. В сенях свили гнездо ласточки, а в саду водятся малиновки.
- Весной тут на берегу реки в вербах щёлкали соловьи, - говорит бабушка. – А как красиво сирень цвела!
Двор полон домашней птицы: куры, утки, гуси. Утром выгоняют корову на пастбище, а вечером она возвращается из стада домой. В доме живут радость и мир. Полы выскоблены добела и устланы полови-ками. Венские стулья жмутся по уголкам. На стене, в рамке под стеклом, - фотографии родственников, где есть и Томина фотография. Рядом – зеркало. В красном углу – иконы и стол, за которым обедает семья. Их трое: бабушка, дедушка и их сын Иван. Дома была одна бабушка.
Какой красавицей она казалась Томе: среднего роста, средней полноты, с большими серыми глазами и доброй улыбкой. Родимое пятно на левой щеке придаёт лицу ещё штрих доброты. Юбку и блузку, пошитые из одной материи, сельские жители называют парой. На бабушке была одета пара, повязан фартук, а на голове платок.
Пришла и мачеха повидаться с Томой. Пошли в её комнату. Тут на печке когда-то и родилась Тома. Пришёл домой дедушка, а вслед за ним – Иван. Пора обедать и все собираются дома.
- Посмотри, дед, какая Тома красавица! Батькина дочка: вся в него!
Бабушка достала с чердака копчёную колбасу и окорок. Борщ, каша, чай – всё опрокинулось на Тому. Она всему сделала честь. Дедушка - худой и малень-кий старичок. Карие глаза излучают доброту. Во время обеда он веселил всех шутками, и Тома сразу же его полюбила всей душой. Иван на год моложе Томы, и они сразу же нашли общий язык и подружились. В общем, Томе понравилось в родительском доме, а особенно ей понравился дедушка.
После этого Тома стала регулярно навещать родителей своего отца. Однажды в воскресенье она снова пошла к ним. У них были гости. Тому усадили за стол, её все наперебой старались угостить.
После обеда бабушка повела Тому в сад.
- Тут вот малина поспела. Ешь! – угощает бабушка Тому. – А я пойду, займусь делами.
Жизнь её кишит делами и заботами. Управившись утром по хозяйству, бабушка всё лето проводит в саду или в огороде. С весны до осени находится тут работа: вскопать грядки, посадить овощи, потом прополка, надо следить, чтоб гусеницы не повредили урожай яблок, не завелись бы вредители на малине. Усталая, она заканчивает день за ужином.
Говорят, что в молодости она была красивой, стройной девушкой, а возня с хозяйством превратила её в вечно движущуюся женщину. Но следы молодости ещё остались в ней.
Тома наелась малины. Спустившись по тропинке через огород, она сбежала вниз к реке и онемела перед открывшимся пейзажем. Река перекатывала свои струи по песчаному дну в берегах, заросших кустарником. Тома долго стояла, любуясь открывшейся картиной. Потом она вернулась во двор. Вид сверху на реку и её берега тоже был хорош. Томе стало так хорошо – век бы тут стояла!
Потом она пошла на танцы. Там она познакомилась с мальчиком. Его звали Лёшей. Танцевать, как следует, они оба не умеют и стесняются друг друга. Тома ему понравилась, и он от неё не отходит ни на шаг. После танцев он проводил Тому до дома. Сегодня она ночует в родительском доме. Она бы с радостью тут жила, если бы жива была мама, но мамы давно уже нет в живых, а отец где-то воюет. Без них тут Томе нечего делать, и она возвращается в Колодезьки, где ждёт её вторая мама.
Парфён и Гесель - двоюродные братья. Гесель на первую мировую войну не попал, а Парфёну пришлось повоевать. Попал он в плен к немцам. В Германии женился, и сын там у него родился. А тут в России произошла революция. Наконец, начался обмен пленными, и появилась у Парфёна возможность вернуться в Россию. Парфён не собирался покидать семью, но ему хотелось повидаться с родными, и он приехал в родную деревню погостить. А тут границу закрыли и Парфён не смог вернуться назад в Германию. Женился Парфён на пятнадцатилетней девчонке. Рано ей было замуж выходить, но как устоять против такого франта? Он, ведь, совсем не похож на сельских парней. Высокий, стройный, красивый и одет, как барин. Родились у них три дочери. Парфён с женой работали в колхозе. На барина он теперь не похож. Стал таким же мужиком, как все на селе.
В колхозе на трудодни получали мало, жили за счёт огорода. Картошку сами ели, картошкой скот кормили. Но сколько её вырастишь на тридцати сотках? Приходится приворовывать в колхозе. Убирают картошку колхозную, уходя на обед или вече-ром, притащат домой корзину картошки. Зимой с колхозной скирды воруют вязанку соломы корове на корм. А что делать? Надо же жить. Работали-работали и ничего не заработали? Всё отдай государству, а сам умирай с голоду? В этот раз Парфёниха притащила домой пару снопов поскони. Одевать тоже что-то надо. Конопля - растение двудомное. Мужские соцветия отцветут и засыхают, а у женских соцветий образуются семена и они созревают поздней осенью. Мужские соцветия называют замашкой, а женские - посконью. Женщины сначала из конопли выбирают замашку, а когда созревает посконь, то вручную вырывают её с корнем и связывают в снопы. Из поскони волокно получается грубое, но за неиме-нием другого материала из пеньки получали суровое полотно и шили из него верхние брюки мальчишкам и мешки. Вот Парфёниха и украла эти снопы. До сих пор воровали – и ничего. А тут пришли с обыском, нашли у Парфёнихи эти снопы и подали на неё в суд. А что делать Парфёну? Он взял вину на себя. Осудили Парфёна и с тех пор о нём ни слуху, ни духу. Началась вторая мировая война, многие женщины на селе овдовели. Теперь не одна Парфёниха кукует кукушкой. Девчата подрастают.
Несмотря на оккупацию, занятия в школе продожались. Тех, кто отлынивал от занятий, штрафовали и в обязательном порядке заставляли ходить в школу. В школе шли нормальные занятия, организовывали вечера художественной самодеятельности. Пьес в военное время достать невозможно, тем более на оккупированной территории. И Тома предложила подругам написать пьесу самим. Взялись они сочи-нять. Каждый предлагает свою версию, но Дина настаивает на своём варианте. А предлагает она довольно нескромные слова, так сказать, не для печати. Спорили, спорили - и на том всё кончилось. У Дины ума не хватило самой написать, а подруги не стали ей помогать.
Володя Зезюль влюбился в Тому. Он остался в четвёртом классе на второй год. Учиться снова в четвёртом классе он не хотел, а в пятый класс его не пустили, и он целыми днями стоял под дверью в пятый класс. Как только дверь в пятый класс приоткроется, тихо скрипнув, все головы поворачиваются на скрип. Все ученики знали, что это Володя появился.
- Не мешай нам заниматься! – просят его учителя.
- Я не мешаю. Я тут тихо стою, - отвечает Володя.
- Но ученики перестают слушать объяснения, смотрят на тебя.
- Так Вы их и ругайте, что они Вас не слушают. Я тут ни при чём.
- Ну, что ты всё время стоишь под нашей дверью? Есть же и другие двери.
- А мне тут нравится Тома Геселева. Я на неё смотрю.
Ученики встретили это сообщение дружным смехом. И с этого времени всё время кто-нибудь из мальчиков смотрит на Тому. Вот и сейчас Тома чувствует на себе взгляд Кирилла. Огненно-рыжий, губастый, маленького роста, он совсем Томе не нра-вится, но Кирилл упорно добивается Томиного внимания. На перемене мальчишки окружили Тому. Кирилл её тянет за полу свитки.
- Что она у тебя так торчит? Ты что там прячешь? – спрашивает Кирилл Тому.
Ходить Томе в школу не в чем. Летом она ходит босиком и в стареньком платье, а в школу ходить, нужна обувь и верхняя одежда. Бабушка заказывает кому-нибудь сплести ей лапти. Они так быстро стаптываются! Татьяна не успевает заказывать.
- На тебе прямо горит обувь! – сетует бабушка.
- Ну, что я виновата?
У Томы вообще верхней одежды нет, и она надевает бабушкину свитку. Томе она велика, а Кирилл вздумал потешаться над ней. Наверно считает это лучшим способом добиться от Томы взаимности.
В Колодезьках, кроме Геселя, одежду шьёт портной, которого почему-то прозвали Чалдоном. У Чалдона есть козёл. Летом его гоняли в стадо, хотя он частенько убегал оттуда. А зимой козёл бродил вокруг Чалдонова дома. Тома боялась этого козла. А он, наверно, знал, что Тома его боится, и ждал, когда она будет возвращаться из школы.
Если школьники шли большой компанией, то от козла легко отбивались. Если же Томе приходилось одной проходить мимо Чалдонова дома, козёл воинственно набрасывался на неё. Встанет на задние ноги и старается повалить на землю. Глаза горят, словно угли раскалённые. Черт, да и только! С рогами и с бородой – точно черт!
Братьям Вайсер не повезло. Геселя раскулачили, хотя он был середняком. У него так же, как и сейчас, было три гектара земли и лошадь. Тоже нашли капиталиста! Змитрок раньше времени умер из-за какого-то паршивого нарыва. Кузька тоже молодым умер. Лукерья Кузькина вырастила двух сыновей Ефима и Мишу. Женила. Анисья не очень ей нравилась. Она была суетливая и вороватая. Где что плохо лежит, обязательно стянет. Пришла к Лафере, поговорили, посмотрела Машину работу и ушла. Смотрят, а мулине нигде нет. Как корова языком слизнула! При-шла к Геселю. Тоже поговорила и ушла, а у Геселя деньги пропали. Анисья визит не зря ему нанесла.
Тома помогала бабушке управляться с домашними делами. Иногда навещали её подруги. Однажды Тома принесла воды из колодца, вымыла полы и решила почитать «Бедную Лизу». Тома читала вслух, а Тоня Хрисанова слушала. Лизина судьба так взволновала Тому, что она расплакалась навзрыд. Пришлось дочитывать Тоне.
Тома с утра отправилась к Лукерье Кузькиной. Она живёт со своей невесткой Ганной. Они еще только собирались завтракать. Пригласили и Тому отведать горячего кулеша из гороховой муки. У них своя ручная мельница и они мелют то горох, то греч-ку, то просо, то ячмень. Мельницу сделали своими руками: взяли два толстых деревянных чурбака, набили по срезу куски разбитого чугуна, просверли-ли в центре отверстия и одели на ось так, чтобы засыпанное зерно перетиралось чугунными осколка-ми в муку. Из гречневой муки пекли не только бли-ны, но и хлеб.
А что делать, если ржи да пшеницы не хватает? Хлеб выпекали из гречневой, просяной или ячневой муки. Тома пробовала у них всякий хлеб. Блины из гречневой муки Томе нравятся, а хлеб не понравился. Ячневый хлеб вкуснее. Гороховый кулеш ей тоже понравился.
- Какой вкусный кулеш!
- Нравится? - спрашивает Лукерья.
- Кулеш очень вкусный!
- Ну, ешь, коль понравился. А мне не очень нравится, да другого ничего нет.
От Кузьмихи Тома пошла к Лафере. Подружки стали следить за наседкой. У неё как раз цыплята выводятся. Продолбит птенец скорлупу яйца и старается сломать её. Вот он поднатужился и вывалился из скорлупы.
Курица беспокойно квохчет, вертится на гнезде, того и гляди, подавит беспомощных цыплят. Маша пересаживает их в решето, дно которого застелено тряпкой, и ставит решето на теплую печку, чтоб цыплята скорее просохли.
- Какие симпатичные пуховички! - воскликнула Тома.
Выпустили их на пол. Они тут же стали бегать, клевать желток вареного яйца.
- Вот бы люди так сразу начинали бегать! Родился – и побежал! – продолжает высказывать свои мысли Тома.
- Хорошо бы, да Бог иначе решил, - говорит Лафера.- За грехи наши наказал нас Бог.
- Будете родиться, и умирать в муках за грехи ваши, - сказал Бог. И определил людям долго учиться ходить, говорить и ума набираться.
- Если бы человек так быстро развивался, как курица, так он столько бы и жил, сколько курица живёт, - подвела итог Маша.
Весна подобралась незаметно. Вчера была метелица, а сегодня солнечно и тепло. Солнечные лучи в сугробах просверлили отверстия. Слышны крики грачей. Значит, весна не обманет: грач – птица весенняя. Раз прилетели грачи на гнездовья, значит, пришла весна.
Лёшка Типка залез на липу и набрал грачиных яиц из гнёзд. Из них Михеиха нажарила яичницу. Мать Лёшкина умерла, отец погиб на войне. Лёшку при-ютил у себя дядя Михей. Тут и Тома пришла.
- Попробуй, Тома, грачиные яйца, - предлашает Михееха.
- Ничего. Есть можно, - вынесла приговор Тома, – но вкус у них не такой, как у куриных яиц. Куриные яйца вкуснее. А зачем ты птичьи гнёзда разоряешь? Без грачиных яиц кушать нечего?
- Смотри, сколько их развелось. Их бы из ружья пострелять хотя бы половину, но и так можно уменьшить поголовье, забирая яйца из гнёзд.
- А ты не сорвёшься с липы на землю?
- Что ты! Я ловкий. Ничего со мной не случится.
На одной липе положили старое колесо от телеги и на нём аисты устроили гнездо. Тома сразу услыха-
ла, как они трещат своими клювами. У аистов голоса нет, и они клацают клювами, как трещотки.
Село Колодезьки раскинулось по высокому берегу подковой. Внизу блестит река Рассуха. Вода залила долину во всю ширь. Напоит землю влагой и летом тут вырастет хорошая трава.
Но, кроме луга, есть ещё и овраги, где накашива-ют не один стог сена. Справа от села за огородами и колхозной фермой в овраге есть криничка. Вода в ней холодная, как лёд. Бьёт под самой горой ключ. Но кто напьётся из неё – обязательно заболеет: не ангина, так воспаление лёгких. И люди друг друга остерегали, чтоб из этой кринички не пили.
- Пойдём к заколдованной криничке, - предложила как-то Дина.
Подружки согласились. И вот они в овраге.
- Да тут как река! – удивились они.
Криничку затопило половодье. Пошли назад. Вот и ферма.
- Тут в сарае сено лежит. Заглянем? – говорит Дина, направляясь в сарай.
Сено уже кончается. В углу осталось не так уж много.
- А хорошо будет тут вечером побарахтаться в се-не, - говорит Дина.
Все согласились с тем, что вечером можно будет сюда заглянуть.
- Тома, пойдем, - зовёт вечером Дина.
Зашли за Машей Михеевой. Пришли в сарай, стали кувыркаться в сене. Явились мальчишки. Поднялся смех и визг. Тома потихоньку выбралась из сарая и ушла домой. Её ухода никто и не заметил. На следующий день Дина снова зашла за Томой.
- Я больше туда не пойду, - говорит ей Тома.
- Почему?
- Мне там не нравится.
- Почему?
- В прошлый раз я залезла там в кучу дерьма, еле отмыла лапти.
- Подумаешь, принцесса! Она там лапти вымазала.
- Что там Тома говорит? – спрашивает Маша Дину.
- Она не пойдёт больше в сарай. Там она ножки вымарала, - отвечает Дина.
- Без неё обойдёмся.
Тома промолчала. Ей не хотелось идти в сарай не потому, что ножки вымарала, а потому что она заметила, что мальчишки с Диной не церемонились. Они её хватали за грудь и под юбку руки запускали.
- Меня пока что не трогают, но это пока, а я этого не могу допустить, - думает Тома, но подружкам ничего не сказала. - Если им это нравится, пусть кувыркаются в сене.
А весна вступает в свои права. На полях появились проталины, а над проталинами парят жаворонки. Взлетит птичка с земли и, трепеща крылышками и заливаясь песней, поднимается всё выше и выше, пока не превратится в точку. Вот уже и певца не видно, и только песня льётся с высоты. Потом точка начинает увеличиваться, увеличиваться и, наконец, певец опускается на землю. Спустя мгновение повторяется всё сначала.
Но вот и скворцы прилетели.
В саду у Геселя растёт огромная груша дичка. Плоды на ней мелкие и невкусные. Созреют - сами упадут на землю. Татьяна их соберёт и высушит на компот. Но весной она выглядит настоящей красавицей.
Татьяна попросила Гришкиного Толика сделать скворечник и прибить его на груше. Гришкин дом стоит в глубине сада. Татьяне из окошка виден не только свой сад, но и Гришкин дом, и двор, сад и баня-землянка.
Скворец поёт, сидя на груше, и его слушают одновременно и Татьяна с Томой, и Мотя со своими детьми.
- Тома, скворцы прилетели! – радостно сообщила Татьяна внучке утром.
Тома быстро вскочила с постели, выскочила во двор послушать весеннюю песню. Косые лучи солнца освещали певца, самозабвенно выводящего свои немудрёные трели. И вдруг он заверещал, как мартовский кот.
Вот тебе и песня! – засмеялась Татьяна. – Скворцы подражают тем звукам, которые слышат вокруг. Услышал кошачье мяуканье и повторил.
- Так он и говорить может научиться? – спросила Тома.
- Не знаю, не слышала, чтоб скворцы говорили.
На грядках уже появились всходы. Татьяна порадовалась дружным всходам свеклы. В лучах солнца они сверкали, как рубины. А на следующее утро она обнаружила, что всходы исчезли.
- Скворцы свёклу съели! – послышался её возмущённый голос. – Вот тебе и плата за концерт.
Пришлось снова сажать грядки. Хорошо, что семена ещё остались. Грядки сажать проще, а вот с посадкой картофеля сложнее. Поля пашут плугом, который тянет лошадь. Так же пашут и огороды. Соседи друг другу помогают. Татьяна с Томой вы-бросили навоз из сарая. Вилами перенесли его в огород, вилами разбросали по всему огороду. Теперь Гесель запахивает его, а женщины вслед за ним сажают картошку в борозды.
- Слава Богу, управились. Прямо гора с плеч свалилась, - говорит, крестясь, Татьяна.
- Спина болит, прямо разламывается, - жалуется Тома.
- Твоя спина молодая да болит. А что говорить о моей спине?
- Старые люди привычны, - замечает Мотя. – Молодые ещё не втянулись.
- Да куда уже больше втягиваться, - отвечает Татьяна. – Тянут лямку наравне с взрослыми. Только учёба в школе закончится, сразу же с ходу – в карьер.
Печку топят торфом и летом на торфяниках заготавливают топливо. Торф залегает глубоко. Около метра надо земли снять пока доберёшься до торфа. Режут его специальными резаками.
Татьяне сделали резак из старой лопаты. Сколько его ни точи, а он всё тупой остаётся. Пока Тома нарежет им торф на зиму, мозоли появятся не только на руках, но и на животе, и на груди. Резак не хочет резать и Тома всей грудью давит на ручку резака.
Карьер глубокий. Чтобы кирпичи торфа подать на поверхность, оставляют ступеньки. Отрезанный кирпич Тома кладёт на первую ступеньку, Татьяна с этой ступеньки подаёт выше. А наверху составляют из торфяных кирпичей клетки, которые называют печками. Когда торф немного подсохнет, его скла-дывают в колодцы. Сухой торф укладывают в штабе-ля, а потом перевозят на телеге домой.
Торф горит плохо, и Татьяна заливается слезами, глядя в печку по утрам, но другого топлива нет. Круглый год топят печку торфом.
Утром Тома проснулась от крика и никак не может понять, что случилось. Оказывается, Дина с Толиком поскандалили. Дело дошло до драки. Дина задиристая, как парень. Но Толик ей не уступает и не даёт себя в обиду.
Прежде всего, Тома выглянула в сад. Под окном бабушка посадила розу. Кустик небольшой, но весь в цвету. Тома насчитала пятьдесят бледно-розовых распустившихся цветов и столько же бутонов. Кроме того, ещё много молодых ветвей, которые должны зацвести.
- Бабушка, а где же наша роза? – в недоумении спрашивает Тома. Бабушка тоже выглянула в окошко. Розы нет.
- Это Динина работа. Больше некому. С улицы сюда можно попасть или через наш двор, или через Гришкин. Но вора тогда увидели бы или мы, или Мотин кто-нибудь.
- Конечно, Дине проще это сделать. Но я, ведь, у них бываю каждый день. Неужели она думает, что я не увижу там свою розу? Пойду, посмотрю.
- Не надо скандала. Если и украла она нашу розу, молчи, - напутствует Тому бабушка.
Тома прямо со своего сада попадает во двор к Гришке. С улицы появляется Маша Михеева. Дина вышла к ним. Стали говорить о цветах. Дина поясняет: это у меня – красная роза, а это – розовая, но она почему-то завяла. Ни с того, ни с сего начала вянуть.
Тома ничего не сказала. Ей стало так стыдно, будто это она у Дины украла розу.
- Загубила цветок. Разве можно пересаживать цветущее растение? Ни ей, ни нам цветка не будет. А какая хорошая роза была! – загоревала Татьяна, но скандалить она не стала с соседями.
- Последнее дело с соседями скандалить, - пояснила она. - Даже худой мир лучше доброй ссоры. Повод для ссоры всегда найдётся, но лучше избегать её, какая бы причина ни была.
Татьяна с соседями не скандалит. С одной стороны у неё сосед Гришка Николаенков.
- А почему Гришку называют Николаенковым? Его же фамилия Вайсер, - спрашивает Тома бабушку.
- А он женился на Моте Николаенковой. В зяти пристал, и его стали называть Николаенков. Зять Николаенков.
С Мотей Татьяна ладит. Вот и сейчас Мотя прибежала к Татьяне расстроенная.
- Ой, помогите, тётя Таня! Поросёнок заболел. Поглядите, пожалуйста.
Татьяна пошла к Моте, смотреть поросенка, а через несколько дней Мотя радостно сообщила, что поросёнок поправился.
- Спасибо Вам, тётя Таня.
- А за что она Вас благодарила? – спрашивает Тома бабушку. – Вы его лечили, что ли?
- Да я пошептала над ним. С решета водой побрызгала да «Отче наш» прочитала.
- Зачем Вы это сделали? Теперь до конца своей жизни останетесь в глазах односельчан ведьмой! Вас и так ведьмой считают. Хорошо, что миновали вре-мена, когда ведьм на костре сжигали, а то сожгли бы Вас за милую душу на костре, - огорчилась Тома.
- Правда, но мне было жаль Мотю. Подох бы по-росенок - обижалась бы, что я не помогла ей. Мол, не захотела помочь.
Другим соседом Ольги был Агей. Хозяин уже давно умер. Агеиха вырастила двоих детей. Началась война, сын Агеев ушёл воевать. Живёт Агеиха с дочкой Верой. Агеиха страдает часто головными болями. Мигрень!
- Что это за болезнь? – удивляются односельчане.
- Мигрень? Есть охота, а работать лень, - отвечают острословы.
Но Агеиха во время приступов мигрени места себе не находит. Перетянет полотенцем голову туго-туго и, схватившись за голову, стонет.
- Ой, головочка! Ой, головочка!
Её тут же прозвали Головочкой.
- Вон Головочка идёт.
- А Головочка говорила…
Вера некрасивая, но работящая. Работа так и горит в её руках. Лучше её никто не сметает стог сена или скирду соломы.
Наступила пора сенокоса. Бабы да девчата надели праздничные одежды. На головах – белые платочки, чтоб солнце голову не напекло. Похоже, луг покрыл-ся волшебными цветами, будто кто-то неведомый из космоса разбросал по лугу сказочные цветы. Это сельчанки сгребают сено. Валки, скошенные накану-не, сверху уже подсохли. Граблями их поворачивают на другой бок. Когда сено подсохнет, рядки растряхивают так, что, кажется, каждая травинка лежит отдельно. Снова подождут, когда подсохнет. Наконец, сено готово. Граблями сгребают его в кучки и складывают в копны.
Вот и жатва подошла. Поспела рожь, понурив к земле колосья. Они качаются на ветру, поджидая жнецов. Бабы налаживают серпы.
Рожь и озимые культуры жнут серпами, а яровые косят косами. К косе прилаживают специальные грабцы, которые бережно укладывают на землю срезанные стебли. Без грабцов зерно из колоса высыпается при ударе о землю. И так зерна много теряет-ся. Осенью пойдут дожди, зерно прорастёт и поле покроется всходами, будто нарочно засеяли поле яровыми под зиму. Но грабцы всё-таки уменьшают потери. Скошенные яровые вилами собирают в коп-ны, оставшиеся стебли сгребают граблями.
Началась страда. Встают утром рано. Над рекой туман. По взгорью – ржаные суслоны. Солнце встаёт из-за горизонта. Его лучи пронизывают серый туман, постепенно разгоняя его.
Татьяна идёт по своей полосе с серпом, оставляя на жнивье туго стянутые свяслами ржаные снопы. Работает она монотонно. Низко наклонившись, идёт она вперёд. Левой рукой захватывает рожь, правой подрезает серпом и собирает срезанные пучки в сноп.
Сжимая рожь в объятиях, она соединяет концы свясла и, придавливая коленом, связывает сноп. Иногда она распрямляется, чтобы отдохнуть, потуже завязать передник и поправить сбившийся платок. И тогда видно её лицо. Движение других женщин ничем не отличаются от движений Татьяны. Тома помогает ей. В конце дня снопы сложены в копны. Дожав последние колоски, Татьяна сплела «отжин-ную бороду».
- Расти, расти, борода, разрастайся,
Новым хлебом наряжайся, - проговорила она.
Кругом по взгорью поля утыканы копнами. Но яровые культуры ещё продолжают косить. Потом поспела гречка. Страда продолжается. А там начнётся уборка картошки. Хоть бы до снегопада управиться. Наконец, закончилась страда.
Тома натаскала картошки с погреба и, управившись с хозяйством, решила с бабушкой посидеть на скамеечке с Агеихой. Вечер сегодня чудесный. Тихо. Агеиха сидит возле своего дома с Пёклой. К ним и подсели Тома с бабушкой.
- Ну, что, Пёкла, как тебе замужем живется? Алексей не обижает? – спрашивает Агеиха.
- Нет, что Вы? – отвечает Пёкла. – Он меня любит. И за что он меня полюбил? Столько девчат вокруг, а он меня выбрал.
- Ну, и хорошо, - отвечает Агеиха, вздыхая. – А моя Вера так и будет одна век вековать. Пока война кончится, молоденькие девчонки подрастут. Такие, как моя Вера, для них уже будут старухами. Они ими будут брезговать.
- Ваша правда, - отвечает Татьяна. – Вот и Тома уже заневестилась.
- Тома еще молода.
- Год-два – и замуж пора выдавать.
Вскоре пришло время Пёкле родить. Во время родов Матрёна от Пёклы не отходила.
- Тяжело? – спрашивала Матрёна Пёклу.
- Мамочка! Помогите! Помолитесь за меня! – кричала Пёкла пронзительно, нечеловеческим голосом.
Раздался писк ребёнка. Бог дал дочку.
- Теперь ещё сына надо, - говорит Агеиха.
- Ой, что Вы! Больше я не буду рожать. Чтоб я ещё так мучилась? Ни за что больше не буду рожать! Такие мучения ещё раз испытать? Я визжала, будто резали меня. От мысли, что ещё раз придётся испытать такие муки, в дрожь бросает.
Но мучиться от родовых схваток ей больше не пришлось. Вскоре Алексей умер.
При единоличной жизни надо иметь всё своё. Во время оккупации тем более нигде ничего не купишь. Чтобы иметь одежду, сеяли коноплю и лён. Пряли лён, выращенный на своём поле. Во время цветения поле было голубое-голубое! Когда лён созрел, его выдернули с корнем, расстелили на лугу, чтоб отопрел, и волокно отстало от стебля. В мялке его помяли, выбили костру, вытряхнули, сделали кудель, а теперь прядут.
Татьяна и Тому учит прясть, но прядение льна ей не доверяет. Льняная нить пойдёт на изготовление тонкого полотна, она должна быть тонкой и ровной. Тома пока что с этим не справится. Чтобы получить такую нить, нужен опыт. Более грубое полотно дела-ют из посконных ниток. Посконные нитки и прядёт Тома. Этой работой в зимние вечера и занимаются все женщины. Под жужжание веретена Татьяна вспоминает своё детство.
- В детстве меня укусила бешеная собака, и я боялась воды. Эта болезнь называется водобоязнью, - рассказывает Татьяна Томе.
Тома с интересом слушает бабушкин рассказ, и работа у них спорится. Они уже напряли достаточно пряжи, чтобы начать ткать холст. Татьяна наладила ткацкий станок и учит Тому ткать. Будущая хозяйка должна всё уметь, и учиться этому она должна с детства. Тома старательно изучает азы домоводства при единоличном хозяйстве, когда нигде ничего не купишь. Всё должно быть своё, добытое собствен-ным трудом.
- Тётя Маша! Наши фашистов бьют! – кричит Ганнин Федька, вбегая к Марье в дом.
- Где бьют?
- Не знаю. Мама сказала.
И через линию фронта слух дошёл о победе Красной Армии под Москвой.
- Слава тебе, Господи! – вздохнула Марья.
Она побежала к Ганне. Радостную весть надо с кем-то обсудить.
- Все шёл, шёл, до Москвы дошёл - и от ворот поворот, - говорит Ганна.
- Ох, и далеко ему теперь назад идти! – проговорила Марья.
- Наши соколики им помогут.
- Скорее бы вернулись они домой.
Слухи взбудоражили жителей села, но долго ещё пришлось ждать возвращения соколиков. Однако дождались, наконец, освобождения от оккупации. Красная армия так нажала на передовые войска врага, что им стало жарко.
Немецкие передовые части вошли в село. У кого были избы лучше, заняли немецкие солдаты. Хозяева живите, где хотите. Татьяна варила еду у Агеихи. Кушали во дворе, но уже сентябрь. Во дворе холодно, а соседей стеснять не хочется. Немцам тоже в нетопленой избе холодно.
- Матка, кальт! Топи печь, только рано, чтоб наш начальник не видел, - говорит Татьяне немец, который немного может говорить по-русски.
Он всем интересуется, наблюдает, как молотят цепами, веют с помощью ветра и понемногу разговаривает.
- Я пошёл воевать с самого начала войны, когда Гитлер пошёл завоёвывать мир. Дома у меня остались две дочери. Тогда они ещё под стол пешком ходили, а теперь они уже невесты. Я очень хочу их видеть. Ни мне, ни вам война эта не нужна. Война нужна Гитлеру и Сталину. Столкнуть бы их лбами, а самим разойтись по домам.
- Вас за эти речи могут расстрелять.
- Они по-русски не понимают ни слова, а Вы на меня доносить не пойдёте.
- Конечно, не пойду, - ответила Татьяна.
Она до рассвета топит печь и варит еду. Немцам тепло, и не надо стеснять соседей, но кушают они по-прежнему во дворе.
- Матка, холодно! Идите в дом кушать.
Татьяна подала ужин. Сели за столом. Немцы в это время грели бока на русской печке. И вдруг на печке раздался грохот: это немец выпустил газы. У Татьяны кусок хлеба застрял в горле. Больше они не стали кушать в тепле.
- Вот вам и культурная нация, как о них говорят, - говорит Татьяна.
По улице провели телефонные провода, и стали готовиться к бою. Немцы расположились в Колодезьках, а красноармейцы – в селе Вяльки, расположенном на другом берегу реки. Жители села видят их невооружённым глазом. Они тоже видят мирных граждан, и стрелять по ним не хотят. А люди не знают, куда им деваться.
Мотя с Татьяной сели под вишней на меже, решают, что делать. Подошла к ним и Тома. Мотя решила угостить их пирогом с мёдом, но кушать никто не захотел, и все разошлись. Только они ушли из-под вишни, как раз на том месте, где они сидели, разорвался снаряд. Пока Тома успела лечь на землю, мимо её уха пролетел осколок, пробил стекло в окне и упал на лежанку.
- Это твоя смерть пролетела, - говорит бабушка. – Пока что миновала.
- Вы там живы? – спрашивает Мотя.
- Мы живы. А Вас не задело?
- Нет, только петуха разорвало.
- Петуха нового заведёте, были бы сами живы. Бог с ним, с петухом!
- Говорят, немцы будут жечь дома, ничего не оставят людям: уничтожат и дома, и скот.
Вот и выстрелы послышались – это немцы стреляют скот по дворам. Татьяна с Мотей привязали своих коров в конопляниках.
Туда же привела свою корову и Михеиха, но пришло время доить корову, и она повела её домой. Немец увидел её с коровой в Геселевом дворе и застрелил корову.
Татьяна с Агеихой за огородами вырыли окоп и спрятались в нём.
Стемнело, пошёл дождь. Появилась вода на дне окопа, сидеть в нём мокро, стоять страшно. Сколько уже времени? Стрелять перестали, дома не жгут и бой не начинается. Что там делается в селе? Соседи располагаются в окопах, вырытых рядом, перегова-риваются.
- Пойду в разведку, - говорит Вера Агеева.
Вера ушла. Тихо, только дождь шумит.
- Ни немцев, ни наших солдат нет, все уже вернулись по домам, одни мы мокнем тут, - говорит Вера, возвратившись с разведки.
- Слава Богу, дома не сожгли!
Убитую Михееву корову раздуло, лежит на Геселевом дворе, как гора. Тома боится идти мимо её в дом, и устроилась ночевать в погребне.
Оказывается, немцы узнали, что их готовятся взять в кольцо, и ушли без боя. Утром в село вошли бойцы Красной армии. Встречали их с радостью и плачем, обнимали, угощали, чем могли.
В этот день в Колодезьках должны были праздно-вать Рождество Пречистой Божьей Матери – престольный праздник. В этот день пришло освобождение. Жители села надели праздничные одежды. Играла гармонь, пели песни, плясали.
Геселя снова выселили из его дома. Вселилась опять Нафанова семья. Гесель снял квартиру у Нинки Лопоносовой.
Нинка любила видеть волочившуюся за собою толпу мужиков и редко бывала без их внимания. У неё маленькие дети: сын и дочь. За ними нужно присматривать, а Нинке не до этого.
С мужем они жили дружно, но у каждого своя жизнь. У Антона до войны была любовница в Стародубе. Она родила ему девочек-двойняшек. Одна вскоре умерла. А тут война началась.
Антон ушёл воевать, а Нинка с его любовницей стала в Стародубе вместе кавалеров водить. Нинки неделями не бывало дома, и она решила поселить у себя Геселя, чтоб они присматривали за домом и детьми.
Татьяна смотрит за Нинкиными детьми, а она в городе у любовницы мужа гостит. Заболела её дочь. Они обе испугались за жизнь малышки и привезли её в Колодезьки.
- У девочки детский паралич. Говорят, что надо к бабке свозить. Если бабка не поможет, то никто ей не поможет.
Понесли в Семешково к бабке.
- Крещёное дитя? – спрашивает бабка.
- Нет.
- Надо окрестить. После моего лечения девочка или поправится, или умрёт, но калекой не будет. Если умрёт, то надо, чтоб была крещёной, а то бедное дитя в рай не попадёт.
Пошли к попу. Тут же окрестили. Нинка стала крёстной матерью девочки. После бабкиного лечения ребёнок умер.
Девочку обрядили, уложили в гробик, и Гришка Волохов отвёз их в Стародуб. Нинка там неделю жила и забеременела.
- Ой, баб, - обратилась она к Татьяне, - перегну-лась через загородку к поросёнку, и что-то внутри порвалось. Пойду к соседям в бане попарюсь, может, легче станет.
У соседей в бане Нинка родила недоношенного ребенка. Там и оставила его.
- Закопайте его где-нибудь.
Крысы у Нинки развелись во множестве. Ящики в комоде заполнены крупой, крысы там и жируют.
- Надо их напугать. Поймать хоть одну крысу и заставить её кричать от боли. Остальные крысы уйдут сами, - советует бабушка Татьяна.
- Помогите, будьте добры! – просит Нинка.
Татьяна с вечера сделала засаду. В комоде приоткрыла ящик с крупой и стала ждать. Свет не зажига-ла, но была лунная ночь, и в комнате было светло. Татьяна с Томой сидят и ждут, когда крысы заберутся в ящик с приманкой.
В лунном свете они кажутся огромными. Ещё больше их тени. Наконец, Татьяна делает знак, и Тома быстро закрывает ящик.
Крыс там много. Но как их оттуда достать? Подставили мешок и открыли щель в ящике. Крысы стали в страхе выскакивать наружу. Всё же две крысы заскочили в мешок. Осторожно достали одну крысу, к передним и задним лапкам привязали верё-вочки и растянули. Зажгли лучинки и стали крысу живьём поджаривать. Визжала она, как недорезанный поросёнок. Наконец, она вырвалась и убежала.
Вторую крысу проткнули вилами и оставили мучиться от боли. Визгу было не меньше. Он разносился далеко от Нинкиного дома, пока крыса не издохла. После этого ни одной крысы не осталось поблизости. Все ушли.
- Мне, бабушка, жаль этих крыс. Ну, тех, что мы казнили, - говорит Тома.
- Мне тоже жаль, но нельзя же допустить, чтоб они мешали жить людям.
Тома промолчала. А что тут сказать? Всё верно. Людям с крысами вместе жить нельзя.
Татьяна вставала чуть свет. Природа расстилала перед ней росные ковры, их ткали звёзды минувшей ночи. Она топила печь, варила еду себе и скотине. Потом просыпалась Тома и гнала гусей пасти. В этот раз Тома ещё спала, подложив под щёку ладонь. Её волосы рассыпались по подушке. Она открыла глаза и увидела перед собой бабушку.
- Уже пора вставать? А мне снился такой хороший сон!
- Потому ты и улыбалась?
- Мне снилось, что я летала над землёй и видела всё так ясно. Я парила, как ястреб. Это было так чудесно! – сказала Тома, а солнечный свет озарял её лицо.
- Вставай! Проспишь царство небесное.
Тома вскочила. Она слушала рассуждения бабуш-ки о жизни и улыбалась. Бабушка очень забавна, когда кипятится вот так. Девушку, которой всё ещё мерещилось, что она может летать, опьянённую свежим дыханием летнего утра, потешали бабушки-ны рассуждения. Но, когда бабушка замолчала, Тома заметила призрак смерти и она пожалела бабушку.
- Бедная бабушка, - подумала она, - как горько быть старой!
Тома погнала пасти гусей и увидела у реки Саню. Он удил рыбу на мух. День был солнечный. Саня не надеялся на улов, однако забрасывал леску во все закоулки. Он пробирался по берегу среди ольхи и ив и чувствовал себя счастливым.
Он удил неторопливо, истово, словно готовился выудить сам себя в лучший мир. Каждая пойманная рыбка доставляла ему радость. Внизу, у реки, всё пестрело пятнами света, проходящего сквозь листву. Было безветренно, тепло и в то же время прохладно. Здесь было безлюдно.
Стараясь забросить удочку подальше, в затенён-ный, покрытый мелкой рябью уголок, Саня вдруг услышал чьи-то шаги. Он нахмурился: распугают всю рыбу! Подошла Тома.
- Надеюсь, я не распугала рыбу? - сказала Тома, и Саня отложил удочку.
- Присаживайся, поболтаем.
Они сидели на берегу. Тома рассказала Сане о том, как она летала во сне. Поговорили о птицах. Взгляд Сани был прикован к светлой заводи. Там плеснулась крупная рыба.
- Смотри, ястреб! – воскликнула Тома.
Прямо над ними повис в синеве ястреб. Саня посмотрел на Тому. В тихом заливчике снова плесну-лась рыба.
- Она выскакивает уже второй раз, - пробормотал Саня. – Пожалуй, заброшу удочку. Сейчас подцеплю.
- Хорошо, я пойду, - сказала Тома и ушла, а Саня остался удить рыбу, которая плескалась в реке.
Татьяна замучила Тому гусями, а чтоб избавиться от них и слышать не хочет.
- А зимой что будем жевать, пустую картошку? Без мяса ног не потянешь. Скрепя сердце Томе приходится пасти гусей вместе с малышами.
- Эй, пастушка! Пастуха тебе не надо? – смеются над ней парни.
Тома от стыда готова сквозь землю провалиться, но приходится подчиняться бабушке и пасти гусей. Вокруг посевы, чуть зазеваешься, и гуси уже в посе-вах, а за потраву штрафуют. Объездчиком работает Стесель. Томины гуси залезли в посевы, и он их пинками стал оттуда выгонять. Тома бросилась на защиту гусей, так он и ей надавал пинков.
- Я буду жаловаться! За рукоприкладство по головке не погладят. Мой отец свою жизнь отдал не за то, чтоб его дочь избивали, - крикнула Тома обидчику, но жаловаться не пошла.
Гесель купил в соседней деревне деревянную ба-ню, и с Томой перевёз её к своей усадьбе. Когда они стали сгружать брёвна, стало вдруг темнеть. Ещё не вечер, темнеть ещё рано. Но почему же темнеет? Взглянули на солнце, а оно закрывается луной всё больше и больше. Солнечное затмение! Томе интересно смотреть на затмение.
- Посмотрели немного, и хватит, а то глаза испортишь. На солнце долго нельзя смотреть, - говорит бабушка.
- Так оно ж наполовину закрыто, - отвечает ей Тома.
- Всё равно нельзя смотреть простым глазом. Затмение смотрят через закопченное стекло. Да и что на него смотреть? Надо работать. Вот я видела солнечное затмение, когда молодая была! Стало темно, как ночью, и звёзды на небе видны были. Коровы, подняв хвосты, примчались домой со стада. Куры с кудахтаньем полезли на насест. Они думали, что ночь настала. Столько шума было. А тут немного стемнело, как будто вечер наступил и уже светлеет.
- Это неполное затмение, - поясняет Тома.
Теоретически она знает о существовании затмений, а практически видит его впервые.
- Редкое явление, - говорит бабушка.
- Не такое и редкое, - поясняет Тома, - но не всякое затмение видно у нас. Где-то оно видно, а у нас не видно.
- Я и говорю, что у нас редко бывает.
Баню перевезли, плотник собрал брёвна. Теперь появилась ржаная солома, и накрывают крышу. Осталось печь сложить, и можно будет зимовать в своём доме.
Наконец, вселились в свой дом. К сеням пристроили из плетня небольшой сарайчик. Там и корова будет, и поросёнок, и куры.
Томе от отца писем нет. В Гарцеве тоже писем от Алексея нет. Похоронки тоже не получили, а челове-ка нет: пропал без вести.
- Видно, его нет в живых, - говорит бабушка.
- А может быть, он в плену?
- Может быть.
- Может быть, он вернётся?
- Будем надеяться и ждать.
Родительский дом немцы при отступлении сожгли, живут они по нескольку семей у тех, чьи дома сохранились.
Тома ходила к Лукерье Кузькиной.
- Мы получили письмо от Миши. Скажи дедушке Васе, что племянник его жив.
- Пробились всё-таки! – обрадовался Гесель, когда Тома сообщила ему об этом.
- Слава тебе, Господи! – воскликнула Татьяна.
- Он говорил, что броня крепкая! Надо же, такая крепость на колёсах!
Дети Марченихи - Федя, Шурик, Витька и Люба - не могут мирно жить: как проснутся, так и начинают скандал.
- Что там за шум такой? – спрашивает Татьяна Марью.
- Да это Марченята с утра пораньше крик поднимают. Как глаза протёрли, так и начинают шум.
- Шум, а драки нет?
- Бывают и драки: схватят за чубы друг друга, словно петухи, - говорит Марья.
- Ну, и семейка!
- От безделья дурью маются.
Тем не менее, Марченята всюду вместе находятся. Они стайкой бродят по полям, оврагу и кустарникам, и однажды нашли неразорвавшийся снаряд. Федя предложил братьям разрядить его.
- Знаете, сколько пороха у нас будет! – говорит он братьям. – Подай, Шурик, вон тот камень, я попробую им капсюль выбить.
- А не взорвётся? – спросил Шурик.
- Не взорвётся.
- Попробуй вот этим железом, - говорит Шурик, подавая брату железо, которое он нашёл неподалёку, видя, что камень плохо помогает Феде.
- Отойдите дальше на всякий случай. Я стукну этой железкой, может быть, и выбью капсюль.
Братья немного отошли, а Федя стукнул. Раздался оглушительный взрыв. На месте, где сидел на корточках Федя, осталась глубокая воронка. В ужасе дети примчались домой.
- Мама, Федю снарядом разорвало!
Вслед за сыновьями мать побежала в поле, где разорвался снаряд. Они собрали вокруг воронки кусочки тела, оставшиеся от Феди, и похоронили.
Западный ветер, шёпот которого слышала накануне Тома, нёс первые осенние облака. Кудрявые, серые, они медленно наползали на солнце, и оно светило лишь урывками.
После перерыва вновь начались занятия в школе. День, обещавший поутру быть пасмурным, посветлел, словно за жаркое лето воздух слишком накалился, чтобы уступить первой же атаке ненастья.
Солнце, пробиваясь сквозь кудрявые облака, пронзало своими лучами яркие листья и осыпало землю их тенями. Ощущался щемящий душу аромат листвы, готовой облететь.
Птицы настраивались на осенний лад. Жёлтый лист, разомлевший под солнцем, сорвался с ветки над головой Томы и упал к её ногам. Как быстро они увядают! Тома поспешила в школу. У Томы появились новые предметы и новые учителя. С арифметикой у Томы дело наладилось. Дроби оказались не такими и трудными, как ей показалось вначале. Может быть потому, что она стала старше, а может быть, новая учительница лучше объясняет. У Томы появился интерес к математике.
Училась она хорошо. За это её любили учителя. Если у кого-то из одноклассников возникали затруднения в учебе, она охотно помогала им одолеть трудности. Кому не хотелось трудиться, просто списывали у неё домашние задания.
За это её любили одноклассники. Но мальчишки на неё заглядывались и потому, что она была просто мировая девчонка.
Иногда Тома в субботу оставалась у дедушки в Гарцеве до понедельника. Тома выполняет домашнее задание, а Иван наблюдает за ней.
- Ага! Начеркала в тетради, неуд получишь.
- Сокращение дробей так и надо делать.
Вечером Тома ходила на танцы. Она шла с танцев, и смотрела в тёмное небо. Тонкий, как волосок, серп месяца блестел в прозрачном небосклоне. На селе протяжно пели девки. Мягкий сумрак с луга поднимался в гору, шёл в поле и слушал перепелов. Все уже спали крепким сном. И Тома ложилась спать. Перед рассветом кричали петухи. Стал заниматься новый день.
С арифметикой у Томы дела наладились, но у неё теперь дело застопорилось с геометрией. Всё началось с доказательства первой теоремы. Учительница весь урок доказывала одну коротенькую теорему и никак не могла растолковать её ученикам.
- Понятно? – спрашивает она в очередной раз.
- Нет! – хором отвечает ей класс.
Учительница снова и снова повторяет доказательство теоремы, пока звонок не покончил с этим делом. Так и не могли понять ученики, что им доказывала учительница целый урок.
Были у неё проблемы и с географией: сведения о климате, народах и прочее не задерживаются у неё в голове. Между тем, она любит читать рассказы о дальних странах, городах, морях и океанах, то есть о том, о чём в учебниках нет, и учитель не рассказывает. Тому интересуют каменистые пустыни. Мысленно она сидит на камнях пустыни, томится жаждой.
Одним словом, она любит природу и любит читать литературу о природе разных широт. А ещё Томе нравится писать сочинения. Для примера её сочинения учительница зачитывала всему классу. Потом она выбирала в сочинениях нелепости и спрашивала у автора, что они означают.
- Идя по улице, снег блестел и поскрипывал, - читает она и смотрит на Тоню Сидоренко. – Кто шёл по улице? Снег шёл и поскрипывал? Что это за выраже-ние?
Тоня краснеет и, молча, склоняется на парту, закрывая лицо. Сочинения ей никак не даются.
Тома старается помочь Тоне: проверяет ошибки, исправляет их и отдаёт сочинение переписать начисто. Тоня переписывает и делает новые ошибки. Кое-как она вытягивает на удовлетворительно.
А Любе Иванцовой больше всего нравится химия, и она с удовольствием задаёт учительнице вопросы.
- Формула воды Н2О. Водород горит, а кислород поддерживает горение. А почему вода не горит?
- Водород соединился с кислородом, получилось новое вещество с новыми свойствами.
Беженцы движутся вслед за фронтом, постепенно приближаясь к родным местам. Каждый ждёт, когда освободят его территорию. Они ходят по домам за подаянием. На Рождество Тома сидит с подружками у Евменовых. Они щёлкают семечки.
В ночь под Рождество Тома с Тоней гадали: они обнимали забор и считали в паре ли им быть в этом году, хотя знали, что о паре им ещё рано думать, но это так интересно.
Тоня решила перебросить свой валенок через крышу Томиного дома, чтобы узнать в какую сторону она выйдет замуж. Куда смотрит валенок, в ту сторону и увезёт её жених. Валенок застрял на крыше. Тоня прыгает на одной ноге, а вторая нога оста-лась без валенка и в одном носке мёрзнет. Тома нашла длинную палку и старается достать Тонин валенок с крыши. Наконец, валенок оказался в их руках.
Сегодня они с подружками обсуждают это событие. В избу вошли две беженки и застыли на пороге, удивлённые и взволнованные.
- Саша, доченька! – произнесла одна из них, захлёбываясь слезами, к удивлению Томы.
- Не плачь, милая, это не твоя Саша, - говорит ей напарница. – Если бы это была твоя дочь, она бы тебя узнала и бросилась бы к тебе.
- Ты здешняя? – спрашивает она Тому.
- Да, я тут с детства живу.
- Я потеряла свою дочь во время бомбёжки. Ты на неё так похожа!
- Да, очень похожа, - подтверждает вторая бежен-ка. – Как две капли воды!
- Надо же! Я похожа на какую-то девчонку так, что даже родная мать приняла меня за неё.
Ночь, но на улице светло, как днём. В небе плывёт полная луна. Она освещает всё вокруг своим серебряным светом. Снег блестит и переливается разноцветными искрами, как в сказке. В комнате светло, хоть иголки собирай, и Томе спать не хочется. Она достала русские народные сказки, которые когда-то ей подарил отец, и стала читать.
Сказочный лунный свет помогает Томе оторваться от земли и улететь вместе со сказочными героями в тридевятое царство, тридесятое государство.
- Почему ты спать не ложишься? Тебе дня не хватает почитать книжку? – услышала Тома голос Татьяны, и сразу же опустилась на грешную землю, молча, легла в постель и сразу же заснула крепким сном.
Во дворе намело сугробы выше крыши. От порога дома до улицы прорыли дорожку, по обе стороны которой горы снега. По улице ездят на санях прямо по сугробам, и кажется, что извозчик вот-вот заедет на крышу дома.
На Крещение Тома с Тоней ходили в церковь. Там заранее на реке вырезали крест изо льда, поставили его у проруби и покрасили свекольным соком. На солнце он блестит, солнечные лучи отражаются. Как красиво! Освятили воду в реке, набрали святой воды в посуду, и тут привели больного мужика. Его обвя-зали верёвкой, чтоб течение не утащило. Бросился мужик в воду и тут же выскочил, как ошпаренный. В ледяной воде долго не усидишь! Набросили на него тулуп и увезли в санях. Но у Любы теперь есть вопросы к учительнице химии.
- На крещение воду в церкви святят, она хранится целый год и не портится. Почему?
- Поп окунает в воду серебряный крест, молекулы серебра переходят в воду и не дают ей испортиться.
- Это может быть, когда воду святят в колодце. Но вода, освящённая в реке, тоже не портится. Там вода течёт и молекулы серебра уносит, а вода всё равно не портится. Почему?
Были подружки и на Пасху в церкви. Это самый большой православный праздник. На него ничего не делают, даже печку не топят. В субботу, накануне праздника, пекут куличи, красят яйца, варят мясо и студень. Потом идут в церковь, чтобы освятить куличи, яйца и мясо. Перед этим семь недель был пост, и ничего этого кушать нельзя было.
Тома завязала в салфетку кулич, крашеные яйца и вместе с подругами пошла в церковь. Всю ночь шло богослужение, из церкви возвратились утром, разго-велись: сначала покушали освящённые продукты, а потом уже можно кушать всё, что есть.
Молодёжь водит хороводы, танцуют, поют и ка-чаются на качелях. Среди них и Тома. В понедельник в школе на уроке химии Люба снова донимает учи-тельницу своими вопросами.
- А почему на Пасху солнце играет? Почему в другие дни не играет?
Тома, возвращаясь из церкви на Пасху, долго следили за восходящим солнцем, но так и не увидела, как оно играет, но Люба уверяет, что она видела это. Значит, Тома не сподобилась видеть.
Появился новый предмет: труд! Что надо делать на уроках труда никто не знает. Отдали этот предмет учителю биологии, и она превратила труд в дополнительные уроки биологии.
Томе нравится биология, но опыты на уроке физики её поразили. Потёрли эбонитовую палочку шерстяной рукавицей, и палочка стала притягивать ку-сочки бумаги. Соединили сухие батареи между собой, взялись все за руки, крайние в этой цепи взяли в руки провода от батарей, замкнув тем самым цепь, и по цепи пошёл ток. Пальцы рук покалывает, тело трясёт, как в лихорадке. Интересно и жутко. А вдруг, убьёт! В испуге руки стали отдёргивать, и ток прекращался. Поднялся визг, крики, смех.
- Не бойтесь, не убьёт! Ток тут слабый. Чтоб убить человека, надо большое напряжение, а тут только лампочка от карманного фонарика загорается, - успокаивает учитель и подсоединяет маленькую электрическую лампочку, которая тут же загорается.
Приборов в школе совсем мало, опыты можно только прочитать в учебнике, но интерес к физике у Томы не пропал.
В классе очень холодно. Окна без стёкол, вместо них вставлена фанера. Сквозь щели в окне на подоконник намело сугробы снега. Чернил нет, вместо них в бутылочку наливают свекольный сок. Писать этими чернилами можно, но они скоро выгорают. Чернила эти быстро замерзают на морозе. В классе их сначала размораживают на буржуйке. Эта железная печка стоит рядом с Томиной партой. За одной партой с ней сидит Тоня. Они периодически меня-ются местами: на одном уроке Тома подкладывает дрова в печку, на другом – Тоня. Через всю классную комнату тянутся железные трубы. Дым идёт по трубам, нагревая их, и выходит через дыру в окошке во двор. Печка топится беспрерывно, но всё равно в классе холодно.
Школьное здание кирпичное, в нём холодно.
- Пойдём во дворе на солнышке погреемся. Там теплее, - подал кто-то из учащихся мысль на перемене, и все гурьбой высыпали во двор.
Тут и впрямь теплее. Тихо, светит солнышко
- Пожар! Смотрите, какой дым валит! – закричал Кирилл.
- Огонь виден. Смотрите, какое пламя!
- Где это горит?
- Может Заровье?
- Нет. Это, наверно, Колодезьки горят.
- И пепел сюда долетает.
- Правда! Смотрите, даже солома обгорелая летит.
Все заволновались. Мальчишки залезли на школьную крышу посмотреть, где горит.
- Это Колодезьки горят. Большой пожар. Вся улица в огне, сообщили они.
Колодезцы рванули в класс за сумками.
- Скорей бежим домой!
- Надо отпроситься у учительницы, а то попадёт за самовольный уход.
- Так горят же Колодезьки!
Но тут вошла в класс учительница.
- Горят Колодезьки. Скорее бежите домой, - сказала она.
- А мы будем учиться? – спрашивают гарцевские школьники.
- Идите все домой. Какие тут уроки.
Колодезские школьники бежали бегом. Вот и мост через Дулёпку. Дальше – море огня. Тут даже на мосту жарко от адского костра. Улица превратилась в пекло. Сюда и нос не сунешь.
- Бежим по оврагу.
- Скорей!
Побежали по Волоховке. По тропинке спустились к Дулёпке. Тут переброшено бревно через неё. Перебежали на другую сторону речушки и по оврагу побежали в обход села. Тома бежит далеко впереди подруг. Дина замыкает процессию.
- Да быстрей же ты! Что ты, как черепаха, пол-зёшь? – торопит Тома подругу.
- Ой, не могу! Сейчас сердце разорвётся.
- Что ты, совсем бегать не умеешь?
- Не могу. И рада бы быстрее бежать, но нет больше сил.
Ну, вот и выбежали на улицу села с другого конца. В этом месте от главной улицы влево идёт дорога на второй хутор. Уже давно хутор слился с селом, но его по привычке называют хутором.
В развилке между этими дорогами стоит Геселев дом, а в другом углу – Протасихин. Протас погиб на войне, а Протасиха осталась вдовой с малыми деть-ми. Они и устроили пожар.
Нашли в овраге окоп, а в нём – пулемётную ленту с патронами. Разложили во дворе костёр и заложили в него патроны. От костра загорелась погребня. Это такой шалаш из соломы или картофельной ботвы над лазом в погреб, чтоб вода во время дождя не попала в погреб.
Этот шалаш и загорелся. Лукерья Кузьмиха увидела со своего двора костёр и бросилась тушить, но тут начали рваться патроны, и она отступила. Того и гляди, пуля угодит в неё! Рвущиеся патроны разбрасывали горящие поленья далеко вокруг, и от них загорелась крыша дома.
Лукерья бросилась в свой дом спасать имущество. И тут поднялся такой ветер, что горящие пучки соломы с горки переносило далеко вниз на другие крыши, а они все соломенные.
Взрослые все были в поле на уборке урожая, и тушить пожар некому. А тут и ветер помогал беде. То тихо было, а тут, откуда он и взялся. Поднялся настоящий ураган, и вся улица от второй горы до Дулёпки превратилась в море огня.
Горящую солому забрасывало и на крыши ближайших домов Волоховки. Но тут уже подоспели люди из поля и дружно взялись отстаивать Низовье от огня. Все бежали на Волоховку: кто с мешком, кто с дерюжкой, кто с ведром. Мокрыми тряпками укры-ли крыши домов, из Дулёпки таскали воду и без конца лили на крыши. Падающие на крышу горящие пучки соломы сбрасывали на землю, захлёстывали мокрыми тряпками.
Сгорели на главной улице крыши, и стало спокойней на Волоховке. Брёвна горели ярким огнём, языки пламени взметнулись в небо, но даже буран не в силах был занести головешки далеко от места пожара. Волоховку отстояли. Погорельцы с горя почерне-ли, над селом стоял вопль от женских причитаний и крика. Но слезами горю не поможешь. Надо как-то жить дальше. Куда-то надо голову прислонить. Гля-нули на село. Далеко внизу видны уцелевшие дома.
- Гляньте!
- Что?
- Поглядите на чудо!
- Какое чудо? Ах! И, правда, чудо!
Чудо явилось в виде трёх домов, уцелевших от огня. Кругом пылал огонь, как в пекле жарило, а три дома стоят, как и прежде, целёхонькие.
- Это чьи дома? Заколдованные они, что ли?
- Агеев, Нафанов и Гришкин.
А хозяйки уцелевших домов не знали смеяться им от радости или плакать. Когда вокруг столько горя, сердце не знало, как ему быть. Затащили опять в дом пожитки, которые успели вытащить на огород.
Погорельцев пригласили к себе те, чьи дома уцелели. Надо же людям помогать в беде.
После пожара на селе установили дежурство по ночам. Ходят по селу двое дежурных, время от времени стучат в колотушку. Мол, не спим, караулим. А на столбе подвесили железо, чтоб в случае беды было во что стучать, созывая народ на помощь. Пожар принёс большое горе людям, но и то хорошо, что никто не сгорел. Ни люди, ни скот не сгорели.
Тома видела однажды сильно обгоревшего чело-века. Во время оккупации в соседней деревне решили построить церковь. Уже осталось только крышу сделать, и строители решили заняться этой работой в воскресенье. День был ясный, ни тучки, ни даже маленького облачка не видно. Солнышко веселило строителей, и они в приподнятом настроении торопились закончить работу.
Но вот появилось небольшое облачко, сверкнула молния и кровля церкви загорелась. Церковь высокая, а кровля – самая высокая точка в храме. Пока строителей сняли с кровли, один человек так обгорел, что кожа с него свисала клочьями. Запрягли лошадь и повезли пострадавшего в больницу.
Везли его через Колодезьки, и Тома слышала рассказ о происшествии. От боли потерпевший ни лежать, ни сидеть на телеге не мог и бежал за телегой, приплясывая и стеная.
- Это Бог наказал нас за то, что Божий храм строили в воскресный день. Не было ж на небе ни облачка. С ясного неба грянул гром и сгорел уже готовый храм.
На уроках все сидят в верхней одежде, только головные уборы надо снимать. Это требование выпол-няется на всех уроках, кроме уроков военного дела. На этих уроках никакой дисциплины нет.
На весь класс одна винтовка. Пока один ученик разбирает и собирает затвор винтовки, остальные ученики остаются без дела.
Они громко разговаривают, ходят по классу, списывают друг у друга письменные домашние задания по другим предметам. Тоня решила у впереди сидящих девочек связать бахрому шалей, которые были у них на головах, но она заметила, что за ней наблюдает учитель, и прекратила это занятие. Тома ей помогала и так увлеклась этой затеей, что не обращала ни на что внимания, пока не довела дело до конца. Учитель специально вызвал отвечать одну из девочек. Она поднялась и потянула за собой соседку. Началась такая потеха в классе! Учитель пожаловался на неё завучу, и он вызвал Тому в учительскую, так как отдельного кабинета ни у завуча, ни у директора не было.
- Расскажи, что у вас случилось на уроке военного дела, - потребовал завуч, и Саша рассказала. – Зачем ты это сделала? – продолжал он.
- Все учителя требуют на уроке снимать головные уборы, а он не требует. Вообще, на уроке военного дела должна быть идеальная дисциплина, а он за
дисциплиной не следит, и на уроках творятся безобразия. Он решил на мне отыграться? Разве это такое серьёзное нарушение дисциплины?
- Он требует, чтобы тебе в свидетельство об образовании поставили неуд по поведению. Учишься ты хорошо и поведение у тебя на всех уроках примерное, а тут ты такое натворила.
- Я больше не буду.
- Это ты скажи военруку. На уроке военного дела попроси у него прощения.
- Я не буду у него просить прощения. Он сам виноват, что не может навести порядок на своих уроках. Другие ученики на его уроках постоянно нарушают дисциплину, и он на них не жалуется, а мне за этот пустяк требует снизить отметку по поведению. Он просто на меня взъелся!
- Ладно, можешь идти.
Конфликт уладили без Томы. На педсовете все учителя выступили против снижения оценки по поведению Томе. Всё пошло своим чередом. На уроках военного дела винтовку изучили вдоль и поперёк, с гранатами наигрались.
На улице потеплело, и уроки военного дела стали проводить в школьном дворе. Ученики ходили по буму, досконально изучили хождение строем и по-вороты, но военрук любил заставлять их ползать по-пластунски. Но тут выяснилось, что Тома бегает быстрее всех.
Она стала участвовать в спортивных соревновани-ях по бегу на разные дистанции, прыжкам в длину и в высоту. Тома занялась спортом всерьёз.
С Томой в одном классе учится Зина Кумкова. Она живёт рядом с панским садом. До революции тут жил помещик. В революцию он бежал за границу. Дом его разгромили, а сад впоследствии стал колхозным. На месте дома сохранились руины, а вокруг – заросли сирени.
Тома договорилась с Зиной накопать в панском саду сирени. Там есть и лиловая, и белая, и красная. Ну, не красная, но девчонки её так называют. У Геселя от улицы вся стена была закрыта лиловой сиренью.
- Это твоя мама сажала, - говорит бабушка Томе. – Маленькую веточку посадила, а теперь вон как разрослась. Эта веточка, которую посадила Настя, превратилась в толстое деревцо, а вокруг разрослась целая роща. Но теперь там живёт Нафанова семья.
Тома откопала веточку и посадила у себя под окном. Теперь она хочет посадить и другую сирень. Пошли Тома с Зиной в панский сад. Со стороны улицы там сохранился забор, а вдоль забора – живая изгородь из боярышника и жимолости. Нигде больше таких кустарников нет. От калитки до бывшего панского дома ведёт аллея, обсаженная с обеих сторон лещиной. По этой аллее и шли подруги. Зина знает, где какая сирень растёт.
- Вот это белая сирень, а с той стороны дома – красная, - говорит Зина.
- Красиво тут в саду. Жили же люди!
- Да, жили. Крестьяне на них батрачили, а они пановали.
Тома задумалась о тех временах, когда были батраки. При крепостном праве жители села были крепостными крестьянами, но не все.
- Вайсеры никогда не были крепостными. Они всегда были вольными, - говорила Томе бабушка. – Они казаки.
Тома с гордостью думает сейчас о том, что её мама казачка. Значит, и она казачка. А главное, что никто из её предков не был крепостным и на барина не гнул спину.
Бабушка Татьяна большая любительница цветов. У неё во дворе под окнами летом цветут астры, бессмертник, бархатцы. Любовь к цветам передалась и её внучке. Под окнами у неё растёт много цветов. Теперь и сирень добавилась. Но ей хотелось ещё и пионы посадить. Флоксы у неё были, а пионов не было.
- Возьмите у меня, - говорит Сёканиха. – только у меня не махровые цветы, а простые. Марьин корень.
- Хорошо, давай Марьин корень. А ты не боишься, что он у тебя три года цвести не будет?
- Да выдумки всё это. Ничего ему не станет.
Правда, ничего ему не стало. Летом, как ни в чём не бывало, пионы зацвели и у Сёканихи, и у Татьяны. Они разрослись по всей клумбе. Тома ещё у Сёканихи и жасмина веточку откопала.
- Бери, сколько надо, - сказала она.
Но откопать его не так просто, еле одну веточку отделила от куста. Татьяна весной ещё и георгины высаживала, а от улицы всю стену закрывают мальвы. Красиво летом у Геселя возле дома. Только вот повадились хлопцы, возвращаясь с гулянки ночью, опустошать цветник. Татьяна караулила по ночам цветы чуть ли не до утра, но хлопцы, наверно, караулили, когда она уйдёт спать. Утром Татьяна обнаружит, что на клумбе похозяйничали незваные гости, поплачет над клумбой и ждёт следующего лета. Без цветов остаться она не может.
Учебный год продолжается. Колодезьские школьники из школы идут по тропинке вдоль реки. Справа – холмы, покрытые кустарником. Затем дорожка идёт мимо панского сада, но не со стороны парадного хода, а с противоположной стороны, по задворкам.
Тут забора нет, сад обсажен лиственницами. Лиственницы тоже тут нигде больше не растут. Томе нравится, когда весной распускаются на них почки. Молоденькие листочки, похожие на иголочки, мяг-кие, словно цыплячий пушок, и пахнут приятно. Тома сорвала маленькую веточку и всю дорогу нюхает.
За ней увязался Кирилл. Девчата убежали вперёд, а Кирилл пристаёт к Томе со своими любезностями. Ему вздумалось подарить ей кольцо.
- Смотри, какое колечко я тебе сделал. Примерь, оно тебе не мало?
Тома видела, как Лёшка Маше делал колечко из пятака. Ей тоже хотелось такое колечко, но просить она никого не стала, чтоб он ей сделал, а у Кирилла отказалась брать наотрез.
- Не надо мне твоего кольца!
- Ну, примерь, пожалуйста! Давай сюда свой пальчик, - просил Кирилл, но Тома не дала ему своего пальчика, и Кирилл хотел насильно надеть кольцо на палец.
Тома вырвала руку у Кирилла, кольцо выскользнуло из рук и покатилось в речку. Тома испугалась. Но он даже виду не подал, что это его огорчило.
- Ничего, я тебе другое сделаю.
- Не надо мне делать кольца. Я не люблю их носить. Это невесты носят кольца, а я пока что ещё не невеста.
- Когда ты будешь моей невестой, я тебе золотое кольцо куплю. А пока, до свидания. Жаль, что ты не хочешь кольцо носить. Другие девчата носят, я думал, что тебе тоже понравится.
Кирилл не на шутку влюбился в Тому. Только глаза закроет, и она является в его воображении, как наяву. День и ночь думает о ней. Вечером он пришёл в Колодезьки на танцы. Погода хорошая. Тепло и тихо. Танцы устроили на улице Волоховка. Кирилл решил проводить Тому домой.
- Что ты привязался ко мне? Сколько раз тебе говорить, чтоб не ходил за мной?
Тома отбивалась от него, как могла, осыпала оскорблениями, но он и не думал обижаться на неё. Когда она от него отбежала немного, из темноты вынырнул Василёк Кругликов.
- Ты не хочешь, чтоб Кирилл тебя провожал, но он от тебя не отвяжется, если ты будешь одна. Пойдём вместе.
- Пойдём. И что за человек! Сколько раз говорить, чтоб не ходил за мной! Специально говорю ему всякую гадость. Думаю, обидится и перестанет приставать ко мне, а ему хоть бы что.
А Кирилл расстроенный ушёл домой.
- Почему она не хочет со мной дружить? – думал он. - Кто её ещё так будет любить, как я?
Тома учится в школе, а летом работает в колхозе. Гесель вступил в колхоз, и работает сторожем то на бахче, то скирды соломы сторожит. Тома работает на прополке: надо полоть и овощи, и зерновые культуры, а иначе посевы забьют сорняки, и урожая не получишь.
Днём Тома трудится на колхозных полях, а вечером надо свой огород полоть. И гусей без присмотра не оставишь: вокруг колхозные посевы, а их туда, как магнитом, тянет.
Татьяна из сил выбивается: надо и дома управляться, и гусей пасти. А без гусей мяса не будет, будешь пустое хлебать. Что там один поросёнок? Его надолго не хватит.
Кончится прополка, начинается покос. Женщины траву косят, а девчонки сгребают сено. Потом начинается жатва. Копны свозят на ток. Там стоит сложная молотилка. Тома работает на молотьбе. Она за день так устаёт, что еле до дому доберётся, а утром голову от подушки не может оторвать.
- Вставай, Тома, пора идти молотить, - говорит бригадир, стоя над Томиной душой.
- Да она ж ещё ребёнок! Ей всего тринадцать лет, а вы её запрягли наравне с взрослыми, - вступается за неё Татьяна. – Силёнок у неё ещё мало. Она с работы еле живая приходит, дайте ей отдохнуть денёк.
- Некому работать, - отвечает бригадир. – Мужики воюют, бабы жнут, а надо кому-то и молотить. Надо успеть до зимы управиться, а то завьюжит, и пропадёт хлебушек.
Молотили и на гумне. Там немного легче, и Тому бригадир послала туда поработать. Вокруг столба, вбитого в землю посреди гумна, по кругу бегает лошадь. Возле неё ходит мальчишка. Он хлопает бичом и понукает лошадь. Лошадь не понимает, зачем её заставляют кружить и мять солому, и бега-ет неохотно. Из-под её копыт ветер поднимает облако мякины.
Девчонки граблями и вилами складывают солому в кучи и отгребают мякину. Из последних сил Тома выбивается на работе, пока не начнутся занятия в школе. Но, несмотря на непрестанный труд жены, и внучки, Гесель кормильцем считал только себя, а Татьяна и Тома – дармоеды.
Когда Гесель был в хорошем расположении духа, он и с женой поговорит, и пытается петь.
Песен он ни одной до конца не знает, но первые строчки усвоил и мурлычет себе под нос. Мелодия в голове его звучит, а слов не знает.
- Это мама твоя с подружками пела эти песни, - поясняет Татьяна.
Песни песнями, но у Геселя раз в месяц портится настроение. Тогда он начинает хмуриться, сопеть, и Татьяна затихает, готовясь к буре. У Геселя в голове бродят чёрные думы, значит, быть грозе.
Гроза разразится такая, что Томе кажется, вот-вот рухнет потолок. Если это случится во время обеда, то он так стукнет кулаком по столу, что миски под-прыгнут.
- Вон из-за стола, дармоеды! – кричит Василий Яковлевич, и дармоеды, умываясь слезой, выскакивают из-за стола.
- Лунатик! Если на сходке не побушует, то на молодике обязательно будет буря, - говорит Татьяна Томе, имея в виду фазы луны.
Буря повторяется каждый месяц. Шуму много, но за всю свою жизнь он даже пальцем не тронул Тому. Тем не менее, Тома его боялась.
А вот Татьяна Тому била без пощады. Однажды гуси залезли в чужой огород. Изгороди вокруг огорода не было, а была вместо изгороди вырыта канава. Тома стала их выгонять из потравы и заторопилась. Старые гуси перелетели через канаву, а гусята с трудом преодолевали препятствие.
Чтобы ускорить этот процесс, Тома помогала гу-сятам выбраться из канавы, и один гусёнок перевернулся на спинку кверху лапками. Татьяна как раз несла воду из колодца и увидела этого гусёнка. Это вызвало её гнев.
- Я ухаживаю за ними, столько труда положила на них, а ты не бережёшь их! – закричала она и бросилась к Томе с коромыслом, поставив вёдра с водой на землю.
Тома в испуге бросилась бежать от неё. Татьяна увидела, что ей не догнать Тому, и запустила в неё коромыслом. В это время Тома оглянулась и увидела, что коромысло сейчас ударит её в голову. Инстинктивно она заслонилась рукой.
На обоих концах коромысла были приделаны же-лезные крючки, на которые вешают вёдра. Этим крючком Томе рассекло палец. Если бы она не заслонилась, крючок угодил бы ей в висок. Домой Тому Татьяна не пустила.
- Иди куда хочешь, ты мне больше не нужна. Отправляйся к мачехе или к отцовым родителям. Они тебе такие же дед с бабой, как и мы.
- Когда папа хотел меня забрать к себе, Вы меня не отдали, а теперь гоните!
- А теперь уходи!
- Мамочка родненькая! Забери меня к себе! У меня больше сил нет жить на этом свете! Никому я тут не нужна! – плачет Тома, прислонившись к стогу сена во дворе.
- Иди в дом! Развопилась, чтоб соседи слышали её вопли! Обидели её!
Тома легла спать без ужина, а утром осталась без завтрака. Татьяна сама выгнала гусей пастись. Тома пошла к ней, чтобы сменить её.
- Не подходи к гусям даже близко! – заявила Татьяна. – Я в тебе больше не нуждаюсь.
- Так что же мне делать? Куда мне деваться?
- Куда хочешь, туда и девайся: хоть утопись, хоть удавись – мне всё равно!
- Утоплюсь! – решила Тома и пошла к реке.
Она села на берегу реи и долго смотрела на воду. Здесь она каждое лето купалась с девчонками. Было весело и хорошо. Она плавать не умела и боялась, что может утонуть. А теперь ей предстоит прыгнуть туда с берега, чтоб покончить счёты с жизнью.
- Плавать я не умею, и выбраться из омута не смогу, если передумаю. Поэтому надо сначала подумать хорошенько, следует ли прыгать в воду. Я ведь своей жизнью должна сама распоряжаться. Хочу я ещё жить или нет? Сейчас я оказалась в безвыходном положении, но должен же быть какой-то выход. - Жить всё-таки интересно, а я ещё и не жила как следует. Вот я подрасту, выйду замуж, у меня будет семья: муж, дети. Если я утоплюсь, ничего этого уже не будет. Нет, топиться я не буду. Как-нибудь всё уладится, - подумала Тома и ушла от реки.
Из дому её никто не гнал и не обращал на неё внимания. Тома затаилась, как мышка в норке.
- Гони гусей пастись, - милостиво заявила Татьяна Томе поутру. – Но смотри, если ещё раз замечу что-нибудь подобное, - тебе не поздоровиться!
Тома знала, что ей не поздоровится, и знала, что мамы у неё больше нет, а есть злая баба, которой её ничуть не жалко. Ей паршивого гусёнка жальче, чем её. С этого момента Тома Стала называть Татьяну бабой.
Ещё гремели залпы на полях сражений, ещё отвечали им в Москве салюты, но вера в торжество правды превращалась в уверенность.
- Что сегодня взяли?
- Скоро ли до Германии доберутся?
- И когда же войне конец?
Давно уже все ждали конца войны, и всё же это было неожиданно.
В этом году Тома кончает седьмой класс. Начались экзамены. У Томы в свидетельстве об образовании оценки будут отличные, если она и последний экзамен сдаст отлично. Сегодня он решит этот вопрос. Тома собралась идти в школу и вышла на улицу. По улице мчится всадник и что-то кричит.
- Что это он так лошадь гонит. Так и загнать её можно! – подумала Тома.
- Победа! Война кончилась! – услышала Саша его голос. – Все на митинг! У здания сельсовета будет митинг. Все на митинг в честь победы!
Весть о победе быстро распространилась по всей округе. Из всех домов выскакивали люди и торопились в Гарцево на рынок. Смеялись и плакали одно-временно. Обнимались и целовались. С трибуны произносили речи. Поздравляли друг друга с победой. Работы в колхозе отменили. Экзамен в школе перенесли на другой день. Стряпухи взялись за дело. Напекли хлеба, зарезали бычка колхозного. Целый день по селу ходили наряженные девчата, пели песни, и был пир на весь мир.
Экзамены Тома сдала хорошо. Вот и выпускной вечер. Тома с Зиной решили подарить классной руководительнице букет цветов, но у Томы в это время цветущих растений ещё нет, и она пришла к Зине за помощью.
Зина в панском саду выкопала веточку жимолости, и она разрослась и зацвела. Сейчас куст покрыт нежно-розовыми цветочками.
- Давай мы с тобой один букет подарим, - предложила Зина, но как они будут дарить его вдвоём, плохо представляли.
Наломав жимолости и добавив немного других цветов, они отправились в школу. Торжественная часть проходила в классе.
Учителя выступали друг за другом с наилучшими пожеланиями. Вот уже и конец
скоро будет этой части вечера, а Зина всё не решается подарить цветы. Тома её толкает в бок
- Давай дарить, а то поздно будет.
Но Зина не решается. Тома не выдержала и, схватив цветы, дёрнула Зину за руку.
- Пошли!
Тома с букетом выскочила вперёд, а Зина осталась сидеть на месте. Поблагодарив классную руководительницу за благородный труд, Тома вручила ей букет и вернулась на место.
- Это твои цветы? Решила чужие цветы вручить? – зашипела Зина гадюкой.
- Мы же договорились с тобой один букет дарить. Почему же ты вместе со мной не вышла? Надо было не сидеть, а выходить вместе.
- Надо было не хватать цветы! Что ж, я должна была без цветов выходить? Быть у тебя хвостиком?
- А ты хочешь, чтоб я у тебя была хвостиком? Я думала, мы с тобой на равных будем дарить. Вместе встали, вместе пошли и подарили. Надо было не сидеть, а идти самой дарить. Я бы тогда у тебя хвостиком была. Ты поэтому и предложила вместе один букет дарить?
Торжественная часть закончилась, и подруги разбежались в разные стороны. В школе зала не было, но одна стена между классами раскрывалась, как ворота. Получался большой зал. Во время учёбы тут проводили вечера. Перед Новым годом ставили ёлку. Устраивали художественную самодеятельность. Выступали перед сельчанами с песнями и пьесы ставили. Сейчас все дружно парты свалили в угол. Начались танцы. Зина со своим одноклассником Мишей залезла на парты. Он обнимал её и целовал на виду у всех, что-то нашептывал на ушко, а она, скло-нившись, с удовольствием слушала его и принимала ласки. Тома возмутилась.
- Как ей не стыдно! Разве можно девушке такое поведение допускать?
Но классная руководительница охладила её пыл.
- Каждый ведёт себя так, как ему позволяет его совесть. Тебе кажется это непозволительным, а ей совесть не мешает вести себя так. Не мешай им.
Потом всех пригласили к столу. В учительской были накрыты столы с выпивкой и закуской. Выпили по рюмке за окончание школы, потом выпили по второй за дальнейшие успехи. У Томы с непривычки закружилась голова.
Снова танцевали и снова сели за стол доедать приготовленное угощение. Закончили гулянье под утро, когда небо на востоке уже посветлело. Скоро восход солнца. Зина с Мишей, обнявшись, идут впереди, а Тома с Тоней Хрисановой выскочили вслед.
Кирилл слишком много думал о Томе, и забывал об учёбе и поэтому остался на повторный курс в седьмом классе. На вечере ему быть не положено. Это вечер для тех, кто расстаётся со школой, но они с Володей Зезюлем терпеливо ждали окончание вечера в школьном дворе. И только Тома с Тоней показались во дворе, они дружно бросились к ним. Девчонки побежали от нежданных кавалеров напрямик через посевы картофеля. Картофельная ботва выросла огромная, и девчонки в ней запутались. Тут подбежа-ли к ним мальчишки. Кирилл ухватил Тому за руку, а Володя растерялся и не знал, как ему быть. Он, ведь, тоже хотел Тому провожать.
- Ой, я туфлю потеряла! – послышался Тонин го-лос. – Помогите мне найти туфлю.
- Где ты её потеряла?
- В ботве.
Все дружно стали шарить в ботве, выискивая Тонину обувь.
- Бежим, - шепчет Тоня Томе на ушко.
- А туфля? Ты её нашла?
- Я её и не теряла. Это я придумала, чтоб хлопцев отвлечь.
Тома с Тоней побежали по улице, а хлопцы за ними вслед. Володя ухватил Тому за руки и заломил их за спину, как у арестанта. Тома с испугу и слова вымолвить не может.
- Лучше бы Кирилл провожал, - думает она, – а это такой кавалер, что от него самого надо, чтоб кто-то охранял.
Потом она немного пришла в себя и стала про-сить Володю отпустить её.
- Отпусти меня, пожалуйста. Ты ж меня в Коло-дезьки не поведёшь. Девчата уйдут, а я одна боюсь через Провалье идти.
В одном месте под горой бьют ключи, и время от времени земля обваливается, и образовался провал. Говорили, что в этом месте русалки по ночам выхо-дят взглянуть на свет Божий и порезвиться в лунном свете. Тут, даже зимой, вода не замерзает. Но Тома в русалок не верит, а больше всего боится волков. Сразу же возле Провалья вправо отходит овраг, заросший кустарником. Томе казалось, что лучшего места для ночных прогулок волков нет. Днём она не боялась ходить в овраг за цветами, но в тёмное время суток боялась до душевной дрожи. Хотя уже брезжил рассвет, но Тома упирала в своей мольбе к Володе на страх перед Провальем. Сейчас она боялась не волков, а самого Володю. Хулиган он первоклассный и кто его знает, что у него на уме. Тоня тоже упрашивает Володю отпустить Тому. Тут и Миша с Зиной расстались, и это подействовало на Володю. Он отпустил, наконец, Томины руки и девчата дружно припустили домой.
В воскресенье Тома пошла к дедушке в Гарцево. Вечером пошла на танцы. Её взялись провожать одноклассники Витька Бурый и Иван Смоляк. Они не могут договориться, кому провожать её домой, поэтому Иван её держит под левую руку, а Витька – под правую. Тома возле своего дома делает вид, что плачет, и кавалеры отпускают её домой, а сами ухо-дят. Потом Витька вернулся и долго ждал, не выйдет ли к нему на свидание Тома. Но она так и не вышла.
После окончания семилетки надо подумать, что делать дальше. Тома с Тоней решили поступать в педагогический техникум. Зина и Миша – в среднюю школу. Всем нужны свидетельства о рождении и девчонки собрались идти в Стародуб за документами. Встали затемно, ведь, путь неблизкий, а транспорта нет, надо идти пешком.
На обратном пути решили заночевать у Зининых родственников. В Стародуб пришли как раз в обеденный перерыв. Пришлось ждать, когда он кончится. Пока получили документы, и день стал клониться к вечеру. Добрались до Зининых родственников. Заночевали у них. Им постелили какое-то тряпьё на кровати из досок, такой широкой, что они улеглись поперек её.
И только свет потух, на девчат напали вши, да такие крупные, как ячменные зёрна. Тома хватает их руками и с отвращением бросает на пол. А они всё лезут и лезут. Всю ночь она воевала с ними и так обрадовалась утру, как никогда в жизни не радова-лась. Дома она, прежде всего, рассказала бабушке о нападении вшей. Бабушка её и в дом не пустила. Вынесла ей одежду во двор.
- Сначала переоденься, чтоб не занести этой гадости в дом. Бельё оставь во дворе. Куры поедят вшей, потом заберём.
В Стародуб приходилось и ещё ходить, пока собрали все нужные документы, но больше ни разу к Зининым родственникам не заходили. Домой приходили поздно ночью усталые, но вшей кормить желания не было. В последний раз Тома так об камушки набила ноги, что не могла ступить на подошвы. Шла ж она по шоссейке босиком.
В головах у сельчан вши водились, и никто этого не скрывал, но постельные вши – это позор хозяевам и это стараются скрывать от людей. В волосах ищут друг у друга. И сейчас во дворе Змитрочиха сидит на скамеечке, а дочь её Женя у неё ищет в голове.
- В молодости я сильно болела, - говорит Жене мать. – Меня всё тянуло в воду. Где бы я ни была, меня, будто магнитом, притягивала река.
- Русалки манили? – спрашивает Женя.
- Нет не русалки. Я не знаю, кто, но кто-то звал меня войти в воду. И подсказали мне добрые люди, что в Лизогубовке есть один старичок, который владеет магией.
- Колдун?
- Ну, да, колдун. Повезли меня к нему. Он сказал, что мне это сделала порчу старуха, которая владеет чёрной магией.
- Как это чёрной магией?
- Колдуны делятся на добрых и злых. Добрые колдуны владеют белой магией. Они делают людям добро. От болезней лечат, и порчу снимают. А злые владеют чёрной магией и стараются сделать людям зло. Вот, как эта бабка, которая на меня порчу навела.
- А как она смогла это сделать?
- Подбросила заговоренное яйцо. Куры иногда теряют яйца, а мы подбираем. Оказалось среди них и подброшенное. Мог кто-то другой съесть, но досталось мне
- Зачем же она это сделала?
- Те, кто владеет чёрной магией, связаны одной верёвочкой с сатаной и они должны обязательно делать кому-то зло. Всё равно кому.
- Ну, и как же Вас вылечили?
- Старик этот оказался хорошим магом. Он сказал, что ведьма эта сильная, и он боится, что не сможет одолеть её чары. Но он всё же одолел её. Я три раза ездила к нему, но поправилась. Перестало меня тянуть в воду.
- Вы же могли и утонуть.
- Могла, но меня караулили день и ночь. Ни на минуту не оставляли одну. Если бы этот старик мне не помог, то я рано или поздно всё равно утонула бы. Всю жизнь караулить не будешь.
Тома готовится поступать в педагогическое училище. Письменных экзаменов она не боится. Её пугает устный экзамен по арифметике. Она понятия не имела, что есть учебник, в котором собраны все правила по арифметике. Ей кажется, что она о них ничего и не слышала. Запомнить их она никак не может и думает, что этот экзамен она не сможет сдать. На селе находится что-нибудь такое, что отвлекает Тому от учёбы, и она решила уйти в луга. Захватив учебник, она вышла из села и меж хлебов пошла к лугу. Рожь уже колосилась и доходила Томе до пояса. Хлеба тут родили хорошие. Чернозём! Во время вспашки пласт земли блестит, словно маслом смазанный. А рожь вырастает выше человеческого роста. Тома однажды специально проверяла кто выше - она или рожь. Оказалось, одного роста.
По обеим сторонам дорожки колосится рожь, а по меже тянутся голубыми лентами полосы цветущих васильков. Одни растения в цвету, другие набирают бутоны, третьи уже рассыпали семена. Как красиво! А вот и луг. Трава по пояс. Скоро начнётся сенокос, но пока тут никого нет. Тома легла в траве, и она скрыла её от случайных прохожих. Тихо, только кузнечики стрекочут. Бабочки перелетают с цветка на цветок. Такая благодать! Тома устала от зубрёжки, повернулась на спину и стала смотреть в небо. Кучевые облака плывут, словно парусники по синему морю. Томе показалось, что она тоже плывёт по этому морю. Перевернулась снова на живот. По дороге кто-то проехал на телеге, но Тому в траве не видно и она продолжает наслаждаться летним, погожим днём.
Вот муравей забрался на травинку, щекочет уси-ком тлю и слизывает сладкий сок. Какая-то букашка залезла Томе на руку. Тома стряхнула её. Фу ты, ну ты! И тут что-нибудь отвлекает. Ничего в голову не лезет. Хорошо зимой учёбой заниматься, а летом что за учёба. И кушать уже хочется. Надо идти домой. На обратном пути Тома не удержалась и нарвала целую охапку васильков. Сплела венок и одела на голову. Так с венком на голове и пришла домой. Дома она повесила венок на гвоздь, вбитый в стену. Пообедав, взялась снова за проклятую арифметику.
На приёмные экзамены девчонок повёз Гесель на лошади, впряженной в телегу. Там у Татьяны живёт двоюродный брат, и она надеется, что он устроит девчонок у себя на квартире.
Стародуб – один из древнейших городов Брянщины, центр крупного и наиболее развитого сельскохозяйственного района. Расположен он по обоим бергам реки Бабинец, впадающей в Ваблю. В 1900 году к городу была подведена железнодорожная ветка от Унечи. Город принадлежит к числу древнейших поселений России. Памятником древнего Стародуба являются следы насыпной земляной крепости и двух земляных валов под названием «Городок» и «Десятуха». В одиннадцатом веке Стародуб был стольным городом Черниговского княжества. В тринадцатом веке он был захвачен и разрушен полностью татарами. В четырнадцатом веке был занят литовцами. В 1500 году жители Стародуба во главе с князем Симеоном Ивановичем Можайским попросили помощи у России. Это была одна из причин для начала войны Литвы и Польши с Россией. Победили русские, и в 1503 году Стародуб вошёл в состав Московского государства. Однако литовско-польские захватчики продолжали нападать на русские земли в районе Стародуба. Они устроили тайный подкоп и ночью заняли город. Но вскоре были изгнаны из города. В 1615 году русские уступили Стародуб Польше и вернули его снова себе в 1667 году. С 1802 года Стародуб принадлежал Черниговской губернии.
За годы Советской власти Стародуб стал крупным центром пищевой промышленности. Есть тут и педагогическое училище, в котором Тома с Тоней собираются учиться. Вот уже и «Десятуха», до города рукой подать. Наконец, въехали в город, нашли нужный дом.
Бабушкин брат оказался маленьким горбуном. На спине у него высился огромный горб, и Тома с ужасом смотрит на него. Надо же так изуродовало чело-века! Он занимается фотографией на дому и на улице возле дома прибита вывеска «Фотография». Семья у него большая, да ещё и клиенты приходят, так что для абутариенток места не нашлось, но он договорился с соседкой, и она устроила девочек у себя. Тихая, спокойная улочка упирается в железную дорогу недалеко от вокзала.
Дом обнесён высоким забором. Хозяйка занимается выращиванием цветов на продажу. В саду у неё нет даже маленького клочка земли не занятого цветами. Под окошком растёт душистый табак и маттиолы. Это уже не на продажу, а для запаха.
Днём они закрываются и выглядят некрасиво, а вечером венчики цветов раскрываются и по двору разливается такой аромат, что голова кружится. После экзаменов Тома с Тоней сидят на крылечке и наслаждаются ароматом цветов.
Вот явилась молодая пара за букетом к свадьбе. В саду выбрали себе цветы для букета,
Хозяйка называет цену. Они расплатились и ушли с огромным красивым букетом, счастливые и опья-нённые своим счастьем. А Тома думает, что это противоестественно покупать красоту на счастье за деньги.
В деревне никто и не подумал бы брать деньги за цветы. Да их осмеяли бы! А тут покупают цветы и на свадьбу, и на похороны. Что-то странное происходит с людьми, когда они становятся городскими жителями. Они уже не такие, как деревенские.
На ночь хозяйка спускала собаку с цепи, и Юля боялась даже нос высунуть из дома во двор.
- Ну, и злющая собака! Сорвётся с цепи – на куски разорвёт, - думала Тома, проходя мимо собаки в туалет в дневное время.
Письменные экзамены Тома сдала хорошо, Тоня немного хуже. Осталась арифметика. Устного экзамена по арифметике Тома страшно боится, но Тоня чувствует себя уверенно. Наконец, всё позади. Теперь они ждут результатов. Вывесили списки абиту-риентов, зачисленных в техникум. Тома сразу нашла себя в списке, а Тонину фамилию никак не могут найти. Несколько раз прочитали список вдоль и поперёк – Тониной фамилии нет. Не прошла по конкурсу. Тоня пошла забирать документы. Тома пошла с ней. Обе забрали документы и вернулись домой. Тома дома поплакала о несбывшейся надежде стать учительницей. Бабушке она не призналась, что её приняли, но она забрала документы из солидарности с подругой.
Одновременно с Брянском от захватчиков был освобождён и город Карачев. Сто сорок лет он находился под владычеством Польско-литовского государства. В 1614 году поляки снова попытались овла-деть Карачевом. Когда к Карачеву подошли москов-ские войска под командованием Дмитрия Пожарско-го, чтобы отбросить врага, польский наместник Лисовский, отступая, сжёг город. Девичья бабушкина фамилия – Лисовская. И Тому интересует вопрос, состоит ли бабушка в родстве с этим наместником. Но вопрос её остался без ответа.
Лето пришло грозовое: с утра погода ясная, а после обеда появляются тучи, и начинается гроза. Молнии сверкают одна за другой, гром оглушительными раскатами обрушивается на землю. Татьяна ужасно боится грозы, и она на коленях перед иконами молит Бога о пощаде. Её страх передаётся Томе, и она обмирает при каждой вспышке молнии. Крестясь, она вслед за Татьяной повторяет слова молит-вы.
Наступила пора сенокоса. Женщины сгребают сено. Вслед за ними мальчишки на лошадях волокушами стаскивают сено в одно место, где будет стог метаться. Сначала сделали одонок: накидали бурьяну на дно будущего стога, чтоб во время дождя не замокло сено. Потом расчали стог. Он поднимается всё выше и выше. Наверху стоит Вера Агеева и укладывает сено так, чтоб стог получился ровный и проч-ный, чтоб ветер сено не раскидал, чтоб дождь не промочил. Лучше Веры никто этого не сделает. Она стоит на вершине, как царица, а снизу ей вилами подают сено, пока Вера не завершит стог. Тогда на верхушку его она положит ветви деревьев, чтоб буря не скинула верхушку на землю.
В Колодезьках живут две сестры: Кулина и Мала-нья. Маленького роста, толстые и к тому же некрасивые. Замуж они не могли выйти, так и живут вдвоём. Утром Кулина выгребла золу из печи на заслонку и отдала Маланье.
- Отнеси, высыпь золу на дорогу.
Маланья вышла во двор. Видит, куры на завалинке роются, вырыли ямки в завалинке.
- Кыш, проклятые! Ишь, как разворотили завалинку! Надо засыпать, а то всё тепло из избы выдует.
Недолго думая, Маланья высыпала золу на завалинку, а в золе оказался уголёк горящий. Ветром раздуло пламя, загорелась стена дома. Хорошо, что во время увидели. Затушили начинавшийся пожар.
- Вы что ж это, снова решили село спалить?
- Да нет! Я золу на завалинку высыпала, - отвечает Маланья.
- С горящими угольками? Ты б еще под стреху их подложила!
- Зачем под стреху? Я ж не дура.
- Не дура? Кулёма!
- Я ей говорила, чтоб на дорогу высыпала, а она на завалинку высыпала.
- Так куры же ямки вырыли в завалинке! Я их и засыпала.
- Хорошо, что вовремя увидели, а то грелись бы угольками. Впредь золу высыпайте на дорогу.
Жители села золой посыпают проезжую часть улицы, чтоб не было скользко.
- Хорошо. Теперь мы знаем, что золу под стеной дома нельзя высыпать.
- Век учи, а всё равно дурами умрут.
Кончился сенокос, и началась жатва. Тому определили в молотьбитную бригаду. Возле молотилки стоит скирда ржи. Поодаль стоит движок, который приводит в движение молотилку. Подле движка стоит механик. Держится он особняком. Длинный ремень, соединяющий передаточное колесо движка с молотилкой, - единственное звено, связывающее механика с земледелием.
Женщины влезли на скирду и стали сбрасывать снопы вниз. Другие – подносят снопы к молотилке. Третьи – вилами подают их на площадку молотилки. Тома, стоя на площадке, обломком серпа разрезает свясла на снопах, которые ей подаёт Дина. Марья берёт у Томы сноп и понемногу бросает на вращающийся барабан, который их обмолачивает. После нескольких заминок, порадовавших тех, кто подавал снопы от скирды до молотилки, работа пошла на лад и продолжалась до обеда.
Рядом с молотилкой скирда снопов уменьшалась, а скирда соломы росла. Неумолимые колёса продолжали вращаться. Старики, вершившие скирду соломы, вспоминали, как во время оккупации работали единолично. Хлеб молотили цепами на току во дворе своего дома, а веяли с помощью ветра, и работа шла медленно.
Те, кто стоял на скирде ржи, также могли немного поболтать, но работники, которые, обливаясь потом, обслуживали молотилку, не могли даже на минутку отвлечься от работы.
Для Томы не было ни минуты отдыха. Пока вращался барабан, Марья, бросавшая в него рожь, не могла прервать работу, и Тома, подававшая ей развязанные снопы, не могла передохнуть. Гул молотилки мешал разговорам. Когда иссякало в ней зерно, гул переходил в рёв.
Настал обеденный час. Молотилку остановили. Тома покинула свой пост. От тряски машины ноги её дрожали.
- Можно подумать, что из тебя душу вытрясли, - сказала Марья.
После обеда снова пустили в ход молотилку. Снова Тома встала на своё место возле гудящего барабана и начала развязывать снопы один за другим. Молотили последнюю скирду, и бригадир объявил, что молотьбу нужно закончить сегодня, хотя бы при-шлось работать при луне.
Медленно тянулось время. Скирда ржи оседала, скирда соломы росла, а мешки с зерном увозили в амбар. К вечеру скирда ржи стала высотой по плечи. Но, хотя молотилка поглотила бесчисленное количе-ство снопов, и все они прошли через руки Томы, Дины и Марьи, а число оставшихся снопов, казалось, не убывает. К концу дня запад окрасился багрянцем. Осенний день не мог подарить лучшего заката. Все задыхались от усталости. Выбилась из сил Марья. Тома стояла на своем посту. Потное её лицо было покрыто пылью, от которой потемнел белый платок на голове. Лица у всех были землистого цвета. Тома видела скирду соломы, а на ней стариков, которые вырисовывались на фоне неба. Работать нужно было ещё около часа. Когда вечерняя заря погасла, над горизонтом поднялась луна.
В конце концов, исчез последний слой снопов. Молотилку остановили, гул стих. Тома спустилась с площадки на землю. Холодная луна посматривала на Тому, остановившуюся перед домом, где она жила. Помывшись в лохани, она поужинала и легла спать.
Оставалось ещё обмолотить яровые культуры. Опять гудит молотилка, и в поте лица колхозники вымолачивают зерно. Молотили ячмень. На верху скирды стояла Мотя и принимала охапки соломы, которые ей подавали снизу. В это время на дороге показался человек. Шёл солдат.
- Кто это?
Солдат шёл, а люди, прервав работу, вглядыва-лись в него.
- Мотя! Твой Гришка!
Мотя охнула и, как на салазках, съехала со скирды вниз. Она смеялась и плакала, целуя Гришку, не обращая внимания на людей.
На другой день Мотя не вышла на работу. Вече-ром праздновали возвращение Гришки с войны. Были тут все соседи и родственники. Начался пир на весь мир. Мотя сменяла одно блюдо другим. Пили за победу, за возвращение домой, за мир в семье и во всём мире. Молодёжь под лихие частушки выбивала дроби. Мотя затянула «Тонкую рябину»
- Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына?
Марье стало грустно, и она ушла. После душной избы и нескольких рюмок водки холодок осеннего вечера приятно пахнул в лицо. Захотелось вздохнуть глубже. Марья посмотрела на мерцавшие в избах огоньки и направилась домой. Вдруг она услышала рыдания. Она пошла на этот звук и увидела женщи-ну, погружённую в горе.
- Ганна! Ты что?
Марья крепко обняла её.
- Устроила пирушку. А каково вдовам? Никто не утешит, ни приласкает. Никто тебе не поможет. Всё одна!
- Не плачь, Ганна! - проговорила Марья.
- Рада бы не плакать, да сами слёзы льются.
- Живой о живом думает. Хоть плачь, хоть не плачь, а жить надо, детей растить надо.
Погорельцы обустраиваются. Протасиха продала корову, чтоб на эти деньги купить в соседнем селе старую избушку. Теперь дети остались без молока. Ну что ж! Сами виноваты. Без своего дома плохо жить. Уже и печь сложили. Есть теперь у Протасихи свой угол.
Но всему приходит конец, пришёл конец и лету. Начались занятия в школе. Тома решила продолжить образование в Рахмановской средней школе. Когда начался новый учебный год, Тома стала учиться в восьмом классе.
Лето захлебнулось в потоках дождя. Тучи нависли над землёй, затянули всё небо, и так низко проплы-вают над домами, что, кажется, зацепятся за крышу.
- Когда я была девчонкой, - говорит бабушка Татьяна, - кусок облака оторвался и упал на землю. Как кисель! Я взяла его в руки, а он тут же и растаял. Он холодный такой! Водой взялся и просочился сквозь пальцы на землю.
Тома поглядывала на плывущие облака, тяжёлые, насыщенные влагой, и думала, что вполне возможно, они похожи на кисель. Дождь перешёл в мгу. Капельки дождя стали такими мелкими, будто их через сито просеяли. Дождя и не видно.
Стоит густой туман, и на одежде оседают мельчайшие капельки влаги. Грязь кругом по колено.
Томе предстоит наносить воды. Пока что мы видели только один колодец на селе возле Дулёпки. А где же остальные? Да где же им быть? На горе копать колодец не будешь. Естественно, под горой.
Спуститесь с горки к реке. Из-под основания холмов бьют ключи. Достаточно сделать углубление, чтоб можно было ведром воду черпать, поставить деревянный сруб, и колодец готов. Их вполне хватает, чтоб обеспечить всех водой. И не все ещё ключи использованы под колодцы. Вода в них чистая, холодная и вкусная. Но вот беда, воду надо носить на гору. Пожилым людям тяжело таскать полные вёдра, но молодым всё нипочём. Только в дождь такую грязь развезёт, что ноги скользят и разъезжаются в разные стороны. Того и гляди, полетишь вместе с вёдрами назад под горку.
Тома принесла полные вёдра воды, вошла в избу. Хорошо тут, тепло и уютно. Бабушка склонилась над решетом с перьями. Она обдирает у перьев стержни, чтоб подушки были мягче. Томе уже приданое готово. Тут принято давать на приданое невесте перину и четыре – шесть пуховиков, чтоб хватило подушек положить под голову и себе, и мужу, и детям.
У Томы шесть подушек высится горкой на крова-ти: внизу - самая большая, на ней – поменьше, а наверху – самая маленькая подушечка. Родится ребенок, эта маленькая подушечка пригодится ему под голову. По мере роста ребёнка, подушечка будет увеличиваться в размерах.
Сундук Томе достался от матери, а в сундуке уже лежат готовые скатерти и полотенца. Тома вяжет к ним кружева и вышивает. А Татьяна готовит себе подушки.
Тома разделась и принялась помогать бабушке, а за окном усилился дождь, забарабанил по стёклам. Тома выглянула в окно. Рябина, растущая у Марьи под окном, покрыта кистями ярко оранжевых ягод. Листья на ней раскрашены в яркие цвета осени, и это немного скрашивает серый ненастный день.
Вот и собрались мужики. Вернулись с войны все, кто живой остался. Все эти годы сойдутся в контору женщины, а старики папиросами в углу дымят. А теперь собираются ветераны и вспоминают о прошедшей войне. Послушаешь – живая география.
- Какие там постройки хорошие! – говорит Гриш-ка. – Крыши черепичные да цинковые.
- А дороги! Шоссе асфальтовое – любо-дорого. Сядешь на машину – газуй!
- Да. Под конец споро пошла война, - говорит Иван Карась.
- А фрау их! В шелках да бархате!
Разговоры шли и шли – кто что видел, что понравилось, что не понравилось. Женщины слушают эти разговоры молча. Была война. Всё перемешалось, потом отстоялось, всё стало привычно. Остались воспоминания.
Ефим Кузькин вспоминает, как он был в плену. Он работал на ферме. Теперь всем расхваливает немецкий образ жизни. Был работником у фермера, а рассказывает так, будто сам был фермером. Какой у хозяина шикарный дом! А какие породистые коровы! А какой порядок во всём! Не то, что у нас. Далеко нам до них.
- Ты осторожнее со своими воспоминаниями, а то загремишь, куда Макар телят гоняет, - остерегает Ефима мать. – Вздумал расхваливать фашистов-капиталистов.
Ефим притих. Чего доброго загребут за правду-матку. Работали Ефим с Анисьей в колхозе не лучше и не хуже других - с середины на половину. Сын Шурка за войну успел вырасти, скоро в армию идти. Он такой же рыжий, как мать, но голос превосходный. Как запоёт, возвращаясь с гулянья с ребятами!
- Кто это так на подголосник тянет? – спрашивают бабы друг друга.
- Да это Шурка Ефимов.
- Надо же! Как колокольчик!
- Скоро в армию заберут, некому будет веселить нас.
- Да, редкий голос. Такой раз в сто лет родится.
Шурка приходит к Томе за книгами. Все книги вытаскал на курево. Табак в огороде вырастили, а бумаги на самокрутки нет.
- Зачем они тебе? Они уже своё отслужили, - говорит Шурка Томе.
Рассуха берёт начало возле одноимённого села, протекает мимо Гарцева, поворачивает к Колодезькам и идёт дальше. В воде отражаются деревья, плывут по реке облака, солнце, небо. День-деньской хлопочет на реке мельница. В тени растущей по берегам реки ольхи телеги, лошади и мужики, ждущие своей очереди. Они привезли зерно на помол.
У мельницы растут на берегу реки раскидистые вербы. Они дают обширную тень. Сюда приходят мальчишки поить и купать лошадей.
А на возвышенности раскинулся хутор. Здесь на хуторе живёт Ефим. У дома растут яблони, среди которых и белый налив. Шурке нравятся эти яблоки. Он прибил на этой яблоне скворечник, и весной тут поют скворцы.
Но сейчас скворцы уже отлетели в тёплые края, а за окном стоит осень и на улице непролазная грязь. Анисья только что растопила печь. Сегодня она собирается выпекать хлеб. Вскинув на плечо коромысло с пустыми вёдрами, вышла она на улицу. Тихо. Анисья прислушалась к утренней тишине.Глухо шумит вода на мельнице. Чирикают воробьи на яблоне.
Принесла Анисья воды и принялась за хлеб. Она сажала круглые куски теста в печь. Зной печи обда-вал лицо Анисьи. Щёки разрумянились. Вскоре буханки хлеба испеклись. Анисья уложила их на скамью, укрыла чистым полотенцем, чтоб подольше были горячими. Закипел самовар. Она перенесла его на стол. Анисья ждала, когда проснутся муж и сын, чтобы вместе позавтракать.
Этот дом они строили вместе с Ефимом, и сад посадили. Она смотрела на сына и думала, что он очень похож на неё: стать, глаза, брови её и говорит так, как она. Анисья очнулась от своих мыслей – пора бы уже мужикам вставать. Анисья подошла к кровати, пристально посмотрела на мужа. От её взгляда Ефим проснулся, улыбнулся жене. Встали, умылись. Дружно сели за стол. Анисья выглянула в окно.
- Гляньте! – воскликнула она.
Улица взбухла от осенней влаги. Чернозём весной, осенью и после дождя становится таким вязким, что ног не вытащишь из грязи. Люди увязают в ней по щиколотку. Гришка Волохов ходит на костылях. Костыли разъехались, и Гришка опрокинулся в грязь. Перевернувшись, лицом ткнулся в лужу посреди дороги. Грязь залепила ему рот. Ефим выбежал из дома поднимать Гришку.
- Как же это ты оступился? – ахал Ефим.
Он помог Гришке встать, под руки повёл его к себе в избу. С Анисьей помогли ему отереть грязь с одежды, умыться. Проводили до дома. Он живёт тут неподалёку. У Гришки двое детей: Таня и Саша. Закончив семилетку, они поступили в Рахмановскую среднюю школу. Вместе с ними учатся и Зина, и Миша, и Тома.
Вечера молодёжь проводит в клубе. У Нади Николаенковой есть три сестры: Соня, Вера и Люба. Соня в детстве болела детским параличом и её так перекособочило, что смотреть страшно. Но работала она наравне со здоровыми людьми и иногда ходила посмотреть, как молодёжь веселится. Мать её всегда испытывала раздражение к Соне. Это была не нелюбовь, а безотчётное сознание вины, что её дочь стала калекой.
- Лучше б она умерла, - постоянно думала мать, глядя на Соню.
Мать инстинктивно, а не намеренно, старалась вознаградить её ласками и заботами в ущерб другим дочерям. Сознавая это, мать сердилась, и выходило только хуже.
Старшие девочки собирались в клуб. Надя осмот-рела Соню с ног до головы.
- Ты когда же соберёшься? – спросила Надя Соню.
- Сейчас, - кротко ответила Соня.
- Скорее собирайся! – проворчала Надя.
Наконец, собрались, пошли в клуб. Вечер в полном разгаре. Вообще вечера в большом зале, освещённом одной керосиновой лампой, не производят на Соню радостного настроения. Она скучает, сидя в сторонке, глядит на танцующие пары.
В дверях зала стоят молодые люди, среди которых и Витька Марченок. Они вели себя развязно и смеялись, чтобы показать свою самостоятельность. Витька увидел своих соседок и направился прямо к ним.
Гармонь заиграла страдание, и Витька пригласил Надю на танец. Витька среднего роста, коренастый, с ним не стыдно танцевать. Надя протянула свою руку кавалеру.
Витька танцевал плохо, но Надя хорошо умела танцевать. Они прошли в такт музыке. Надя шла так легко и просто, точно лебёдка на воде. Прямая и стройная Надя шла, будто не касалась пола ногами. Витька не мог понять, что с ним случилось, но чувствовал в себе необыкновенную лёгкость. Никогда ему ещё не удавалось так танцевать.
Он весь отдался своей даме, словно царице. Очнулся он только тогда, когда кончился танец. Когда Витька оставил Надю и снова подошёл к дверям, ему показалось, что он вернулся из заколдованного мира.
- Хорошо танцует, - сказали ему.
- Ещё бы! - ответил Витька.
Вслед за Витькой к Наде подошли сразу несколько кавалеров, так что ей пришлось только выбирать. Её приглашали наперебой. Надя танцевала, а Соня сидела одна у окна. Как только кончились танцы, сёстры вместе ушли. Вернувшись домой, Соня скорее легла в постель и закрыла глаза.
- Ой, Надя, как я тебе завидую, - с горечью высказала она свои думы, спустя некоторое время. – Ты выйдешь замуж, будешь иметь семью – мужа, детей. А мне ничего этого не положено. Кому я нужна калека? Мне положено только работать. А у меня ведь такие же, как у тебя, душа и сердце, но никому и в голову не приходит, что они у меня есть.
Надя ничего не ответила, а Соня продолжает думать всё о том же.
Ни петь, ни танцевать, ни просто повеселиться ей не приходится. Она только наблюдает за другими, как они веселятся. Соне было горько думать так. Она подумала, что не заснёт, пока не успокоится.
Это были самые тяжёлые, самые отчаянные минуты в её жизни. Что делать, чтобы не было этих ужасных бессонных ночей, когда ей не давали заснуть мысли, набегавшие одна за другой?
Соня никогда ничего не просила себе у матери и никогда не жаловалась, но мать видела, что ей тяже-ло. И эта молчаливая покорность судьбе в Соне была постоянным упрёком ей.
Но разве она хотела, чтоб дочь так изуродовала эта страшная болезнь? Она мечтала иметь здоровых и счастливых детей.
Но что же делать, если такое случилось с её девочкой?
- Хоть бы рассердилась когда-нибудь! – думала о Соне мать, - Я не могу вынести её страдания, а она страдает молча.
Мать в сотый раз думает о дочерях. Хоть бы Надю выдать замуж за кого-нибудь. Ей было решительно всё равно за кого выдавать, лишь бы она заимела семью и жила без нужды. Мать долго сидела возле стола, думая о будущем своих дочерей.
Молодые люди собирались отпраздновать проводы в армию своего товарища Витьки Марченка. Они с вечера пили, играли в карты и шумели до полуночи. Бессонная пьяная ночь давала знать о себе. Витька полез драться к одному из своих друзей. Со сжатыми кулаками и пьяными глазами кинулся он, как сумасшедший, на противника. Выбежали во двор.
- Убью! – закричал он на всю улицу, но сильные руки остановили Витьку.
Незнакомое строгое лицо было близко к его лицу. Не понимая, откуда взялся этот чужак, державший его, безобразник рванулся, но его держали крепко. Витька напрасно старался вырваться. Когда проблеск сознания мелькнул в его лице, его отпустили.
Это был молодой человек из соседней деревни. Ребята приходили вечером с гармошкой в клуб. Допоздна шли танцы в клубе, потом Роман пошёл провожать Надю, понравившуюся ему, и, когда он распрощался с девушкой, увидел готовую вспыхнуть драку. Витька несколько раз взглянул на своего оскорбителя, каким показался ему Роман. Он набросился на Романа с кулаками, но несколько рук уцепи-лись за Витьку и оттащили его от Романа. Таким образом, Роман оказался в компании молодёжи.
Они радушно усадили Романа за стол, налили ему стакан самогону, чокнувшись с ним, выпили. На Романа они уже смотрели, как на своего товарища. Роману ничего не оставалось делать, как пристать к их компании. Рядом с ним сидел Витька. Он вёл себя так, как будто ничего не случилось. Он почувствовал к Роману симпатию и предложил ему свою дружбу. Роман удобно облокотился на спинку стула и вытя-нул ноги под столом, чувствуя удовольствие после выпитой рюмки и хорошей закуски. Разговор наладился. Стали говорить о храбрости и страхе.
- Что вы считаете самым страшным? – спросил один из молодых людей.
Начали рассказывать страшные истории.
- Я ни за что не пошел бы на кладбище ночью, - сказал один молодой человек.
- Пустяки! – говорит Витька. – Я назначал свидание девчонке на кладбище, и мы встречались с ней там.
- Врёшь, конечно.
- Ничуть не вру.
- Говорят, что есть такие люди, которые видят всё нутро человека. Это должно быть страшно.
- Вы ни разу не летали?
- На самолете?
- Нет, как ведьмы летают. Вот один секретарь обкома писал в журнале, что он, лёжа на постели, вдруг почувствовал себя, парящим над ней, потом увидел над собой звёздное небо и полетел высоко-высоко над землёй.
- А мне было бы страшно увидеть своего двойника, точно похожего на меня.
- Так бывают же двойняшки, похожие друг на друга, как две капли воды.
- Это совсем не то.
- Самое страшное, по-моему, когда лошадь смеётся, как человек, - сказал Роман.
- Это сказки. Спьяну привидится всякое, - сказал Витька.
- А кто согласится выйти один в поле и три раза прокричать свое имя?
- Никто.
- Но кто сейчас может это сделать?
- Я, - сказал Роман. - Мне надо идти домой, а, как вы знаете, дорога проходит по полю, а потом через овраг.
Роман поднялся со своего места, попрощался с товарищами и пошёл домой. Стояла ночная тьма. Высоко виднелось звёздное небо с серебристою полосой Млечного пути. На небе вызвездило так, что оно казалось сплошь покрытым блестевшими по синеве уколами, лившими холодный свет. Небо светило так ярко, что было ясно без месяца.
Роман любит это время года, когда осень мало-помалу овладевает природой. Говорят, природа умирает осенью, но осень не смерть природы, а доказательство её вечного обновления. Летний жар становится невыносимым в конце лета. Зелень по-крывается пылью. И, вдруг, откуда ни возьмись, налетит свежий ветер. Начинает лить дождь, чтоб омыть природу, напитать реки, напоить землю, омыть позлащённый наряд деревьев. И всё грязное и ненужное уничтожается осенним дождём и ветром, и укутывается белым пухом царицы-зимы.
Дожди прекратились, установилась хорошая погода. Осень! С шелестом падают с деревьев жёлтые листья. Кусты шиповника стоят, будто объятые пламенем, и красные ягоды пылают, как огненные язычки.
Ежевичник опутал землю по берегам реки. Под его ползучими ветвями прячутся дымчато-сизые кисти ягод. Блестит посеребренная росой паутина. Тишину нарушает только чириканье воробьёв.
Перелески, вызолоченные осенью, сияющие осенней красотой, особенно хороши.
Несказанно нарядный куст клёна сияет под осенним солнцем пурпурной листвой, как в сказке.
Роман шёл и с наслаждением дышал свежим воздухом, казавшимся ему ещё более чистым после прокопченной табачным дымом комнаты. И вдруг он увидел волка. Роман вздрогнул, потом побежал вперёд. Тропинка в этом месте опускалась, проходя через неглубокий, отлогий овражек. Роман ощутил чувство сновидения, после которого долго не можешь придти в себя. Он чувствовал неприятное ощущение в спине, точно волк гнался за ним, и боялся оглянуться или посмотреть в сторону.
- Глупости! – сказал себе Роман и оглянулся.
Сзади никого не было, никто за ним не гнался, но Роман всё-таки бежал дальше. Только попав на улицу села, хотя и пустынную в это время, он почувствовал себя хорошо.
На другой день он снова пошёл к Наде. Его тянуло увидеться с ней. Он снова провожал её с танцев домой. Его взгляд говорил Наде, что она ему нравит-ся. Роман смотрел на Надю, и голова его кружилась от радости. Надя затаила дыхание, предчувствуя, что о чём Роман будет ей говорить, решит для неё всё.
- С тех пор, как я увидел тебя, я только о тебе и думаю, - сказал Роман.
Она, повинуясь не себе и не ему, а сама не зная как, потянулась к нему. Роман был наверху блаженства и счастья. На другой день он явился сватать Надю. Она дала согласие выйти за него замуж. Свадьбу решили сыграть после завершения уборки урожая.
Зерновые культуры уже убрали, осталось убрать корнеплоды. Надя со своими подругами детства, выкапывала свёклу. Корнеплоды пойдут на корм скоту. Они работали в фуфайках и сапогах час за часом, не задумываясь о своей судьбе. Снова начался дождь. Под напором ветра он хлестал горизонтально, и они промокли до костей, Надя чувствовала, как дождевая вода стекает по плечам, потом по бёдрам и бокам. Пока она добралась до дома, не осталось ни одного сухого места.
На другой день они снова работали на уборке свёклы. Выдернув корнеплоды из земли, они собрали их в одну кучу и ножом соскребали прилипшую землю и срезали ботву, а затем ссыпали на хранение. За работой они иногда болтали о том, о сём, вспоми-нали прошлое.
Когда закончилась уборка урожая, Роман с Надей сыграли свадьбу. Ребят, с которыми познакомился Роман во время вечеринки по поводу ухода их в армию, торжественно проводили с песнями и танцами. На площади устроили митинг, выступали с напутственными речами и наилучшими пожеланиями. Потом погрузили призывников на машину и отправили на призывный пункт в Стародуб
План заготовок выполнили. Приехал уполномоченный, заглянул в амбары и добавил ещё к плану малость, такую малость, что получать на трудодни стало нечего. Что же делать? Оставить оставшееся зерно на семена или раздать на трудодни? Надо же что-то и людям дать. Они же трудились целый год. И чем только люди живут? С огорода соберут картошку, и сами её едят, и скот кормят. Хоромы на колхоз-ной работе не наживёшь.
В грозные годы войны, стоившей народу бесчисленных жертв, понесла утрату и Алёна. На войне был убит её муж. Оцепенев от горя, получив похоронку, Алёна лежала на постели, как мёртвая. Соседи решили, что она не перенесёт обрушившееся на неё горе, ждали её кончины. Но Алёна не умерла. Надо было растить детей, и её сознание потянулось к ним. Их у неё двое. Перед её мысленным взором вставала вся её жизнь, а рядом с ней был её сын. Вот подрастёт Василёк, женится, подарит ей внуков. И мать, окрылённая надеждой, вновь вернулась к жизни. Она следила за происходящим вокруг, прислушивалась к разговорам.
- Не горюй, мамочка! Пройдут трудные времена. Мы восстановим разрушенное войной хозяйство. Наступят счастливые времена, - говорил Алёне сын, надежда её и опора в жизни.
Окрылённая его словами, Алёна стала ждать сча-стливого будущего. Солнце уже склонилось к западу, когда к Алёне пришёл председатель колхоза.
- Эй, хозяйка! – закричал он.
На дворе появился молодой человек в рубахе нараспашку. Это был Василёк.
- Проходите, - пригласил он председателя.
- Как поживает мама?
- Мама? Да вот она сама.
Действительно, из дома вышла Алёна и, поправляя на ходу платок, направилась к Симеону.
- Здравствуй, Симеон! Проходи в дом.
Для своего возраста Алёна выглядела недурно. Добрая, сердечная, открытая женщина. Её сын похож на неё. Недавно с ним случилась беда. Он работал на лошади. В обеденный перерыв пустил её пастись на лужок, спутав передние ноги. На лужке траву уже дочиста съели скотина да гуси, которых тут не раз пасли, но рядом на болоте зеленеет высокая трава, своим свежим видом она манила животных.
Лошадь Василька полезла в болото полакомиться этой зеленью и утонула. Васильку грозила тюрьма.
- Ну, что, Алёна? Сынок твой натворил дел. Придётся подавать в суд, - говорил Симеон.
- Пощади нас, Симеон! Не губи мою кровиночку! Отца его на войне убили, теперь и сына посадят, - плакала Алёна. – Заступись за него, пожалуйста! Будь для него родным отцом!
- Решать будет правление колхоза. Завтра будет заседание. Как оно решит.
- Да разве твоё слово ничего не значит? К твоим словам прислушаются. Заступись за мальчишку!
Между тем, Алёна поставила на стол бутылку самогона, нарезала сала, сбегала в огород за зелёным лучком.
- Хорошо, я попытаюсь уговорить правление простить твоего сына. Попытаюсь.
На правлении, конечно, вопрос решили так, как сказал председатель.
- Отец погиб на войне. Кто же теперь за него заступится? Если бы не война, разве мы заставили бы пацанов с лошадьми управляться? Виновата война. Зачем же ломать судьбу парня?
Решили не подавать в суд.
- Нам обещают выделить грузовик. Нужен шофёр. Кого пошлём учиться на шофёра?
- Вот Василька давайте и пошлём.
- Все согласны, чтоб Василька послать учиться на шофёра?
- Пусть учится.
Так Василёк оказался на курсах шоферов.
Возвращаясь, домой, Зена взглянула на огород.
- Боже мой! – дико кричала Зена, несясь к огороду.
На этот крик выскочила из дома девочка лет двенадцати в одном платье, босиком.
- Что случилось, мама?
- А чтоб ты ослепла! Не видишь разве?
Зена кинулась в огород, дочь – за нею. В огороде паслись соседские овцы.
Услышав крик, они опрометью кинулись к ограде из жердей. Наскочив на ограду, они сломали жердину и пустились бежать по улице.
- Чтоб вы сдохли! Погубили урожай, пропал мой труд! Чтоб вы околели вместе с вашей хозяйкой! – кричала Зена, стоя посреди огорода и озирая истоптанные грядки.
Соседи, несомненно, слышали её крик, но ни Алёна, ни Василёк не показались во дворе дома.
- Такой убыток! Пойду к председателю жаловаться.
Зена быстро собралась и направилась к председателю. На улице ей повстречался Саня Лаферин.
- Здравствуйте, тётя Зена. Как живёте?
- Спасибо! Живём.
- Значит, все живы, здоровы?
- Соседи обижают. Управы на них нет.
- Как обижают? – воскликнул Саня.
- Алёнин скот вытаптывает огород. Овцы все грядки опустошили. Некому за меня заступиться. Трудно ладить с соседями, если у них совести нет. Житья нет, Саня! Мочи моей больше нет! Такой убыток несу! Я, ведь, весной столько труда вложила, а овечки так и норовят в мой огород. Дорвались, и в мгновение ока всё дочиста пожрали, а Алёне хоть кол на голове теши. Хоть проси её, хоть нет, за овцами она не смотрит. Судиться с ней, что ли? Пойду к председателю, может быть поможет.
Зена пришла в колхозную контору, заполненную народом. У стола сидел Симеон.
- Помоги, Симеон! – обратилась к нему Зена.
- В чём дело? – спросил он Зену.
- Пригрозите Алёне Кругликовой, чтоб она смот-рела за скотиной. Весь огород потравила.
- Пригрозить?
- Ну, да!
- Что ж я – пугало? Что мелешь?.
- Ты приди, Симеон, погляди, что Алёнины овечки натворили в моём огороде.
- Хорошо! Завтра зайду. Только угощение приготовь, - смеётся Симеон.
- Попотчую. Ты только приходи.
К приходу председателя Зена приготовила бутылку самогона, закусок и стала ждать его прихода.
- Погодите! Будет на вас управа! – грозит Зена овцам.
Наконец, пришёл Симеон к Зене и был встречен с почётом. Сели за стол, Зена услуживает Симеону. Симеон перед каждой рюмкой желал Зене доброго здоровья и счастья.
Зена и впрямь чувствовала себя счастливой, ожидая помощи от председателя. В этот миг Зена выгля-нула в окошко. В огороде пасутся Алёнины овцы.
- Глянь, Симеон! – горестно воскликнула Зена. – Помоги! Умоляю тебя! Это не соседи, а разорители! Избавь ты меня от этой напасти! Помоги! Не стало житья от соседей! – упрашивала его Зена.
Но председатель был пьян и ничего уже не пони-мал в том, что творится вокруг него. С трудом Зена выгнала овец с огорода, пьяного Симеона уложила на сене во дворе в надежде, что после сна он разнесёт Алёну в пух и прах.
Однако, к вечеру Симеон проснулся и заторопился домой. Это озадачило Зену, но она была уверена, что председатель повлияет на бессовестных соседей.
В течение некоторого времени огород Зены и в самом деле Алёнины овцы не посещали. Не слышно и ругани Зены по адресу Алёны. Казалось, что наде-жды Зены сбылись, но, к несчастью, это длилось недолго. Неделю спустя, Алёна перестала встречать овец со стада, и они возобновили свои набеги. Со-всем разорили огород.
- Будьте вы прокляты! Нет никакого спасения! – кричала Зена, обуреваемая ненавистью. – Чтоб вы все передохли! Сдохнуть вам всем в один день с хозяе-вами!
С уборкой урожая колхозники управились, при-шло время отчетно-перевыборного собрания. Симеон делает отчёт о проделанной работе. Колхозники набросились на него с упрёками.
- Развалил колхоз, совсем довёл до ручки!
- Он же не руководит колхозом, только пьянствует!
- Какой руководитель из пьяницы?
- Совсем обнаглел! Ходит по домам, требуя выпить!
- Не надо нам такого председателя!
Долго шумели колхозники, высказывая наболевшее на душе. В конце концов, выбрали другого председателя. Теперь Симеон стал простым колхозником и наряду с другими ходит на работу. Нет ему уже того почёта и уважения, каким он пользовался в первое время своей работы председателем.
Никто его не зазывает к себе на угощение. И работник из него никудышный. Какой может быть работник из пьяницы? Сами колхозники споили председателя, а у него не хватило силы воли устоять перед соблазном.
С уходом Симеона колхоз лучше не стал и колхозники почти ничего не получают на трудодни. Да и как они лучше жить станут, если государство весь урожай забирает? Рады и тому, что получают больше соседей. Но пришло указание укрупнить колхозы. Решили слить два колхоза в один.
- Мы не хотим с ними сливаться! У нас на трудодни больше дают, а сольют с ними, поровну на всех поделят. Что мы получим? – кричали колхозники.
- А почему они меньше получают?
- Да! Почему? Земли у нас одинаковые, а урожай у них хуже!
- Ленятся работать, вот и урожай плохой получа-ют. Земля любит, чтоб на ней пот проливали.
- И с этими лодырями нас хотят объединить? Мы не желаем!
Но их мнения никто и не собирался учитывать. Два соседних колхоза объединили в один.
Подошла зима. Марья любит зимние вечера. За окном гудят метели, укутывают землю пухом. По просторам бушует русская зима. Сердитая позёмка, шипя и завывая, стелется по полю и заносит дорогу, а в доме тихо и тепло. Мужики собираются у кого-нибудь поговорить. Приходят, рассаживаются, кашляют и оглядываются кругом. Сегодня собрались у Гришки. Рядом с ним сидит Иван Карась, пережи-вающий смерть своей жены. Разговорились мужики, распоясались, хоть бы и до утра сидеть. Только дым махорочный столбом стоит.
- Говорят, у нас решили электричество провести. Заготавливают столбы под провода, - говорит Гришка.
- Будем электричеством цыплят выводить.
- Хватит при каганце детям уроки делать.
Учебный год в разгаре. Рахмановские школьники домой приходят только на выходной, в остальное время живут на квартирах в Рахманове.
Томе уже находятся женихи. В Колодезьках за ней начал ухаживать Иван Смыцалев. Она не хотела с ним дружить, но он продолжал провожать её домой. Она старалась отделаться от такого ухажёра, но это ей не удавалось.
- Иван говорил, что ты хорошая лошадка, только не объезженная, - говорит Маша Лаферина. – Он поспорил с ребятами, что объездит тебя.
- Так он думает меня запрячь, и всю жизнь пону-кать? – возмутилась Тома. - Не бывать этому!
- Пойдём к Нинке в сад, - предлагает Томе Иван вечером.
- Зачем?
– У неё в саду яблоки вкусные, нарвём.
- Ты мне предлагаешь воровать яблоки? Зачем я буду у неё воровать яблоки? Я попрошу неё, и она мне даст яблок.
- Это не интересно! Нарвать яблок тайком от хозяев – совсем другое дело. Ворованные яблоки вкуснее, - говорит Иван.
- Нет, Иван! Воровать яблоки я не пойду.
Ивану так и не удалось уговорить Тому отойти от своего дома. На следующий день он решил затащить Тому силой в кусты возле клуба, но она так вцепилась в ручку двери, что её никакими силами невозможно оторвать.
- Маша! Ты сегодня не оставляй меня одну. Что бы ни случилось, ты от меня ни на шаг, - просит Тома подругу.
Когда молодёжь стала расходиться из клуба, Иван снова пытался увести Тому от подруг, но она уцепи-лась за Машину руку мёртвой хваткой.
- С тобой ходить страшно, - говорит Маша.
- Прицепился, как смола! Не мытьём, так катаньем хочет взять, - отвечает Тома.
После этого вечера Тома перестала ходить в клуб. Начались занятия в школе, и она налегает на учёбу, чтобы выдержать конкурс при поступлении в институт.
Дружба Миши с Зиной вскоре прекратилась. Миша подружился со своей одноклассницей Соней, а Зина стала дружить с Петей. Он уже успел повоевать. Вернулся домой, стал присматриваться к девчатам, выбирая невесту себе. Ему понравилась Зина, и они стали дружить. У Зины с учёбой дела шли плохо, и Петя договорился с ней, что придёт её сватать.
Зина красавица. Где вы видали такую красавицу из красавиц? Говорят, у неё есть жених. Что же это за парень? Ему 25 лет, недурён собой, с войны вернул-ся, цел и невредим.
Вот мы в доме Зины, рядом с панским садом. В доме одна большая комната. Полы не крашены, стены побелены белой глиной. Мебель самодельная: деревянная кровать, некрашеный, чисто выскобленный, стол, покрытый самотканой скатертью. Вдоль стен, тоже чисто выскобленные, лавки. На стене зеркало, засиженное мухами, фотографии в рамке под стеклом. У порога в углу русская печь. Возле неё на полу кипит самовар. На столе расставлены чашки. Самоваром и чаем заведует Зинина мать. Она брю-нетка, со свежим цветом лица и живыми карими глазами, хороша собою, весёлого характера и большая хохотунья. Она обрадована настоящим событи-ем, и даже не старается скрывать свою радость. Дело в том, что Зину пришли сватать, и мать надеется, что Зина, наконец, заживёт своей семьёй.
Петя стоит перед нею и что-то с одушевлением рассказывает. Видно, что ему хочется угодить слушателям. Он влюблён в Зину до безумия, и поминутно обращается к ней, стараясь вызвать улыбку своей возлюбленной. Но она холодна. В эту минуту Зина стоит в стороне.
Она хороша до невозможности: среднего роста, брюнетка, стройная, ножки ровные, походка, как у королевы. Сегодня она бледна, но её губки недаром снятся Пете каждую ночь.
Движения её небрежны. Она одета в ситцевое платье, которое ей к лицу. В это утро Зина молчалива и грустна.
Зато её мать говорит, не умолкая, хотя её тревожит поведение дочери. Зина сама сказала накануне матери, что Петя придёт её сватать, и мать приготовила угощение.
- Я так рада, так рада, - говорила она.
- Ехали мы, торопились, - подхватил Петя. – Представляете, как я торопился! Морозная пыль серебрится в солнечных лучах, но мне некогда любоваться очарованием погожего дня. Перед Колодезьками сани на повороте перевернулись и мы, как горох, посыпались все в сугроб.
- Как он рассказывает, Зина! – удивляется мать.
- Зина, - обратился Петя к невесте, - сегодня ты мне снилась во сне. Я не мог дождаться, когда увижу
тебя. Не хмурься! Мы же с тобой договорились, что я приеду тебя сватать.
- Я ожидала вас, - ответила Зина, - но я передумала выходить за тебя замуж. Я не могу стать твоей женой.
- Что же это! – вскричал Петя. – Ты же согласна была выйти за меня замуж! Мы же с тобой договорились, что я приеду тебя сватать.
- Я согласилась, чтоб успокоить тебя. Ты настаивал на сватовстве, я согласилась, но это ещё не значит, что я согласилась стать твоей женой.
Эта речь была произнесена сухо, без запинки, будто заранее подготовлена. Петя понял, что остался с носом.
- Что же это ты, Зина? – заволновалась мать. – Зачем же было обещать человеку? Так же нельзя поступать.
Сваты ушли. Когда они остались с Зиной одни, мать села на табуретку и значительно посмотрела на Зину.
- Зачем ты так поступила? – спросила она Зину.
- Он говорил, что любит меня, и приставал, как смола. Чтоб отвязаться от него, я и согласилась на это сватовство.
- Странно! Ты не собиралась выходить за него замуж и согласилась, чтоб он пришёл тебя сватать. Я думала, что ты серьёзная девушка, а ты поступила так несерьёзно.
- К чему эти упрёки, мама? – раздражённо проговорила Зина. – Дело сделано.
- Зина! Я тебе не враг, и хочу тебе счастья. Ты знаешь дядиного сына Андрея. Он хороший парень! Вот за него бы тебе выйти!
- Мама! – воскликнула Зина. – Вы что же сами сватать меня будете за него?
- Я хочу, чтоб ты вышла замуж и была счастлива.
- Но, мама, он же меня не сватает!
- Не беспокойся, я сделаю, как положено.
- Я ни за кого не хочу замуж!
- Что же ты, останешься старой девой?
- Да, я останусь в девах, и Вам придётся с этим смириться. Не хочу я замуж!
- Зиночка! Ты сама не знаешь, что говоришь!
Наступило долгое молчание. Зина была в волнении. Мы не можем угадать чувства Зины. Она до сих пор любит Мишу, но у него появилась новая возлюбленная. Он теперь её провожает домой.
По вечерам целуется с ней, сидя на скамеечке, а о Зине забыл. С Петей она подружилась, чтобы отомстить Мише, и сватовство это затеяла по той же причине.
Мать права, что не век оставаться девой. Не всё ли равно за кого выходить замуж? И она пожалела, что отказала Пете, но дело сделано.
Теперь мать предлагает ей выйти замуж за троюродного брата Андрея. А какая разница за кого выходить? За Петю или за Андрея – не всё ли равно? Она не любит ни того, ни другого. И Зина согласилась с матерью.
- Мама, я согласна выйти замуж за Андрея. Но как Вы это сделаете?
- Зиночка! Я люблю тебя! Для твоего счастья я постараюсь.
Мать любила Зину до безумия, и Зина понимала, что мать её любит.
- Я не понимаю, как Вы это сделаете. Вы только опозоритесь с этим сватовством, - продолжала Зина.
- Не беспокойся! Если ты согласна, я всё сделаю, как надо. Не бойся, он же мой брат.
Мать предполагала, что односельчане не одобрят этот брак. По селу уже разнеслись слухи, что Петя получил отставку. Весть о намерении Зины выйти замуж за Андрея, односельчане встретили с негодованием. Поднялись яростные крики со всех сторон. Кричали, что грешно выходить замуж за троюродного брата, что это безнравственно. Чем другие девушки хуже Зины? Могли бы другие выйти замуж за Андрея.
Все эти толки Зина не слышала ещё, но она предполагала, что так оно и есть. Она знала, что односельчане не пощадят её самолюбие. Зина пугала мать своим грустным видом и заплаканными глазами.
Невыразимая тяжесть давила её душу. Она, стис-нув зубы, опустив голову, стояла возле своей девичь-ей постели, не двигаясь с места. Слёзы катились из её глаз. Наконец, она разделась и легла в постель. Она лежала, зарывшись лицом в подушку, и обливалась слезами. Изредка она вздрагивала, как от холода.
Петя вышел от Зины, чувствуя потребность в уединении. Он сказал товарищам, чтоб они ехали домой без него. Ему было досадно и стыдно, что Зина его оставила с длинным носом. Становилось темно. Он брёл, не разбирая дороги, по улице с маленькими, вросшими в землю домишками. Лаяли собаки. Начинал падать мокрый снег. Изредка ему встречался какой-нибудь запоздавший мужик или баба в тулупе и валенках. Петя вспомнил, что в деревне его считали Зининым женихом. Он гордился, что стал женихом красивой девушки. И, вдруг, отставка! Как он будет глядеть людям в глаза после этого? Подымут на смех! Тоскуя и горюя, он думал о Зине. Ему припомнился прощальный взгляд Зины.
При этом воспоминании Петя остановился, как вкопанный, и покраснел от стыда. И тут он оступился и полетел в сугроб. Пока он барахтался в снегу, собаки, преследовавшие его лаем, налетели со всех сторон. Отбиваясь от собак, ругаясь и проклиная всё на свете, Петя с невыносимой тоской на душе, пошёл по направлению к родной деревне Дубровск. Снег валил всё гуще и Петя, наконец, заблудился. Человек, заблудившийся ночью, не может идти прямо. Его подталкивает какая-то сила сворачивать, и он идёт кругами, теряя направление.
Петя заблудился окончательно. Наконец, усталый, измученный, проплутав часа два, он вышел снова к Колодезькам. Круто развернувшись, он побрёл назад.
Я не берусь описывать, какие чувства испытывал Петя по отношению к Зине после возвращения от неё домой. Наружно он вёл себя, как прежде.
- Правда ли, Петя, что тебе вышла отставка? – спрашивали его.
- Какая отставка? – в свою очередь спрашивал Петя.
- У Зины, конечно.
- Так что же? Она не одна на белом свете, найду другую.
- И правильно. Не гонись за красавицей. Красавицы избалованы вниманием кавалеров, жёны из них получаются неважные, капризные и ленивые.
- Мы тебе высватаем хорошую девушку. Не красавицу, зато добрую, - поддержали его товарищи, и вскоре они высватали Пете в соседнем селе хорошую девушку. Она хорошая хозяйка и с уважением относится к мужу. А Соня продолжала дружить с Мишей
Наконец, состоялась Зинина свадьба.
Жениха с невестой усадили в красный угол под иконами. Рядом с ними сидят дружки с полотенцами через плечо. Начался свадебный пир. Песни, шутки, прибаутки.
- Горько! – дружно кричат гости, требуя, чтоб молодые целовались.
Наступил момент вручения подарков. Кто телёнка дарит, кто поросёнка, кто овцу на обзаведение хозяйством.
- Дарю вам пару голубов и вечную любовь, - говорит очередной родственник, - а в придачу к ним дарю тёлочку.
Пора невесту увозить из родительского дома. Родители благословили её, под свадебные песни вывели во двор. На телегу погрузили сундук с приданым, перину и четыре пуховика. Любопытные старухи проверяют мягкая ли постель, тёплое ли одеяло. Им всё интересно.
Наконец, увезли невесту. Гулянье продолжается, но уже без невесты.
А молодых встречают гости жениха. Там тоже решили не ударить лицом в грязь: наварили и напекли всего вдоволь, на три дня хватит угощения. Свадьба пела и гуляла два дня.
Пахнуло теплом, кругом всё растаяло и потекло. Марья зашла к Ганне.
- Проходи. У меня полы грязные, можешь не вы-тирать ноги, - сказала Ганна.
Она вязала свитер.
- И когда ты успеваешь?
- А что делать? Детей одевать надо.
- Вот Витька уже вырос, и остальные вырастут. Вернётся Витька домой, женим, пойдут внуки. Растут дети. Василька вон на шофёра послали учиться. Колхоз грузовик должен получить.
- А мой Шурка хочет на тракториста выучиться.
- Хорошее дело. Жизнь вперёд идёт. Вот и техникой колхоз обзаводится.
Жизнь идёт, не останавливаясь. Опять весна. Зацвела верба.
Полая вода начала спадать. На берегу лежит выброшенная половодьем коряга. Воды ещё много. Она бежит, унося пену. Струи обгоняют друг друга. Одни текут прямо. Другие сворачивают в сторону и, захватив клочья гнилой соломы, лениво кружатся около берега. Плотину на мельнице прорвало и теперь надо строить новую.
Вскоре отшумели весенние воды, во всю ширь развернулся весенний сев. По прошлогодней траве пробиваются молодые зелёные листочки. Начали восстанавливать плотину. Люди пришли с лопатами, носилками. Зазвенела песня, зашумели разговоры. Речка текла, петляла и пряталась в ивняках, снова сверкала на солнце и снова петляла. В озере, образовавшемся возле мельницы, разводили зеркального карпа, но каждую весну приходилось восстанавливать плотину и начинать всё сначала.
Марья поплевала на руки, потёрла их друг о друга и вонзила лопату в землю на полный штык. Потом налегла и отбросила на носилки глыбу влажной земли. Работа зашумела и вскоре плотина была готова.
Берёзы ещё недавно стояли голые, будто весна их и не касается. Но вот сразу на ветвях проступили зелёные капли. Ещё день, ещё одно ослепительное утро – и выглянули из капелек клейкие листочки. У Марьи возле дома целая роща берёзовая. И хотя только-только начинает зеленеть вечно отстающая ольха, но весна идёт. И луна светит по-особенному и не даёт спать. И облака мирно пасутся на голубом небе. В лесу – писк, пение и непонятная возня. На болоте чибис добивается ответа на вопрос: «Чьи вы?» Вся природа полна радости. И берёза кокетливо лепечет ветру что-то очень весёлое и доверчивое. На полях грач кружит над трактором, выглядывая выпаханного плугом червя. А трактор гудит, и земля вскипает за ним чёрными волнами. Лёгкая тень от бороны. По земле плывут тени от облаков, а люди трудятся.
Цветут сады. Во время весенних заморозков в са-дах раскладывают дымокуры. По земле стелется чёрный едкий дым и, обволакивая деревья, спасает их от мороза. Костры из навоза, соломы и отбросов тлеют потихоньку, дымя всю ночь. Сад утопает в ды-
му. Дым заменяет облака и спасает от утренников. Марья в своём саду следит за костром до утра.
Взошло солнце, стало тепло. Солнце ярко осветило землю и предвещало ясный день. На душе у Ма-рьи хорошо. Они позавтракали и ушли на работу.
Деревня окутана зелёной дымкой распустившихся верб и садов. Вокруг поля, в лощине пасётся стадо. Иван Карась идёт по полю и думает о своей женитьбе. Он решил, не откладывая в долгий ящик, сделать предложение Марье. Он в фуфайке, солдатских брюках и сапогах. Щёки и подбородок его покрыты щетиной.
- Трактором обзавелись, теперь вот передвижную электростанцию купили. Ночью свет будет, - думает он. - До войны и машины не было, а теперь и машина есть, и трактор, и электричество будет.
Машина радовала всех. Когда Шурка Марченок прибежал домой и сообщил матери радостную весть, она даже расплакалась. Идёт весна и в весеннем севе машина во многом помогает колхозу. Столько лошадей освободилось от разных перевозок, столько новых плугов поставили в борозду.
Но Васильку пришлось поволноваться. Всё как будто в исправности, а машина не идёт.
- Ничего! Пойдёт, никуда не денется! – говорит Василёк.
Вот и зафыркал мотор, машина затряслась мелкой дрожью.
- Пошла! – закричал Василёк.
Он дал газ, передвинул рычаги скорости, и машина тронулась.
А вскоре и Шурку Марченко забрали в армию. Марчениха устроила сыну проводы. Было застолье, играла гармонь, танцевали и пели песни до утра, а мать плакала горькими слезами.
- Как же ей не плакать? – переговаривались женщины. – Растила детей без мужа. Никто ей в этом не помогал, никому до неё дела не было, а вырастила себе помощника, и тут же его забрали. Опять она одна будет растить сыновей, а подрастут и их забе-рут. Только успевай провожать!
Марья решила вскопать грядки. Никто её не торо-пил. Это было своё, и она с удовольствием работала. По примеру Марьи, не вышли на колхозную работу и другие женщины. Марья копается у себя в огороде. Усадьба у неё хорошая. Возле дома растут берёзы. Под берёзками – куст сирени, а рядом – стройная рябинка и скамеечка под окном.
- Посидеть, поговорить, подумать, - говорит Марья о ней.
Она не раз сидела тут и разговаривала с соседками. Возле дома у неё сад и огород. В огороде она сажает всего понемногу: помидоры, перец, морковь, свёкла, картошка, а по всей картошке тыква натыкана. По меже она сажает фасоль да кукурузу.
Но больше всего Марья любит сад.
Вечером к Марье на скамеечку пришёл посидеть Иван Карась.
- Что это ты сегодня на работу не пошла?
- Дома тоже надо грядки сажать.
- Это верно. Тебе Райка уже помогает. А мне одному скучно.
- А дочка?
- Это не то, что жена. Вот бы нам с тобой сойтись до кучи. Как ты на это смотришь?
- Надо подумать.
- А что тут думать? Для чего одной жить, Маша? Друг для друга будем жить.
- А дети?
- У детей своя дорога. Твой сын женится, дочь замуж выйдет. Ты останешься одна. Моя дочь тоже выйдет замуж, а я один останусь в четырёх стенках. До меня никому дела не будет, до тебя тоже.
Марья вскинула на него глаза, на этого среднего роста, коренастого человека. Трудно женщинам-вдовам, а Ивану без жены не легче. Марья поняла его.
- Одна судьба у нас с тобой. Ты жену потерял, а я мужа. Вся душа наша в детях, но они свои семьи заведут. Тут ты прав, но сорок лет – бабий век. Стоит ли новой семьёй обзаводиться?
- А в сорок пять баба ягодка опять, - заметил Иван.
- Правда? Думаешь не поздно мне замуж выходить?
- Для меня ты в самый раз.
Так поговорили они, и сошлись для совместной жизни. Свой дом Иван оставил дочери, а сам перешёл к Марье. Дочь Иванова Маша осталась в родительском доме.
Она вышла замуж за Мишу Харламова. Жизнь её превратилась в ад. Миша пьёт, а пьяный устраивает жене весёлую жизнь.
Весной она выставила двойные рамы, поставила у стенки, дожидаясь, когда Миша придёт с работы и поможет убрать их на чердак.
Миша пришёл домой пьяный и полез драться. Маша, защищаясь, толкнула его. Пьяный Миша не удержался на ногах, упал на рамы и обрезался об стекло.
- Зарастёт, как на собаке! Не впервой! – со злостью проговорила Маша, намекая на случай, который произошёл с ним прошлым летом.
В базарный день он приставал к парням из соседней деревни. Обиженные парни подождали, когда он вечером возвращался домой, и в овраге изрезали его ножом. В больнице отлежался и снова взялся за своё. Эти порезы стеклом по сравнению с теми – пустяк!
Вскоре и сын Марьин женился.
- Выходи, Тома, за моего Володю замуж! Пострим вам новый дом, посадим сад, и будем жить одной семьёй, - говорит его мать.
- Вы же с моим дедом не поладите.
- Не бойся, поладим.
- Володя и не смотрит на меня. Он любит Машу Химину, а не меня. Пусть на ней и женится.
- Мы же с её отцом поженились. Они же теперь - брат и сестра. Жениться им нельзя.
Володя пристал в зяти. В доме тихо. Марья встала и босиком вышла на свою скамеечку. На востоке занималась заря и горела утренняя звезда. Деревня ещё спала, пели петухи. Кричали что-то друг другу, но о чём кричат никак не понять. Марья посмотрела на небо. Оно чистое, без единого облачка.
- Эх, дождя бы! Жарит и жарит – беда!
Пока Марья сидела, звёзды погасли, и разгорелась заря. Деревня выступила из предрассветного сумрака. Хлопали двери. Хозяйки, подоив коров, выгоняли их на поросшую спорышом улицу. Выгнала и Марья свою корову, а на конце деревни уже трубил пастух.
Женщины, проводив коров в стадо, сошлись поговорить. Ганна рассказывала сон, который она видела сегодня. Вернувшись в избу, Марья принялась за приготовление завтрака.
- Что это тебе не спится, Маша?
- Скучаю по Володе. Ушёл он, и как бы пусто в доме стало.
- А я?
- Не привыкла я ещё к тебе. Надо время, чтоб я привыкла к тому, что я уже не одна.
- Привыкнешь. Я постараюсь, чтоб ты не чувствовала себя одинокой.
Сегодня Марья занимается прополкой хлебов. Рядом с женщинами трудятся и школьники.
- Вот не везёт людям! До всего додумались, а вот дождика, когда он нужен, не могут добиться.
Так говорили женщины, а высоко над ними недвижимо стояла маленькая трепещущая точка. От неё шла песня в переливах. Переполненная восторгом птаха захлёбывалась от радости существования, от солнца и голубого неба. Казалось, что это небо смеётся.
Утро, но солнце палит с безоблачного неба и по всему видно, что день предстоит жаркий, и надежды на дождь нет. Жалко смотреть на растения, на их борьбу за жизнь. Женщины пололи просо. Только изредка та или иная разогнёт спину, выложит траву из передника.
Снова началась засуха: посевы желтеют, травы сохнут. Решили отслужить молебен.
Пригласили попа, украсили цветами икону, и процессия двинулась в поле: впереди несут хоругви и икону, вслед за ними идёт поп, а вслед за ним пылят мужики, женщины и дети. Поп поёт, в небе заливаются песнями жаворонки. Пришли в поле, покропи-ли святой водой, с коленопреклоненной молитвой попросили у Бога дожди-ка. Молятся, а сами поглядывают на небо, не появится ли дождевая тучка, но небо безоблачно, и солнце печёт беспощадно.
После молебна устроили танцы на лугу. Трава под ногами ломается, как пересушенное сено. Наконец, на небе появилось облако, и все стали ждать дождя, но вскоре стало ясно, что ожидания напрасны: облако так мало, что дождя от него не дождёшься.
Засуха погубила урожай, и снова начался голод. Зимой кое-как перебивались картошкой: и варили её, и хлеб из неё пекли.
Весной на полях снег растаял, и вытаяли клубни картофеля, которых не заметили во время уборки урожая. Её сушили, толкли в ступе и из получившейся муки пекли оладьи. Они черны, как чугун, и называют их тошнотиками. Голод заставит всё ку-шать.
Тома решила навестить отцовых родителей. Они купили в соседней деревне баньку, и из неё построи-ли себе избушку. Жили они втроём, пока не забрали к себе дочь. Она была замужем в соседней деревне. Муж погиб на войне, и она осталась одна горевать. В голодовку она с сумой пошла за подаянием. Пришлось родителям забрать её к себе. Маше как будто неловко держать себя в чистоте. В чистом платье ей несвободно ходить. Она, кажется, только тогда и счастлива, когда вся вымажется и растреплется. Когда пришла к ним Тома, Маша возилась в огороде: она полола грядки. Руки до того грязные, что, когда потребовалось ей высморкать нос, она прибегла к грязному фартуку, а волосы под платок заправила грязными руками. В доме их стало грязно и неуютно.
Лето пришло грозовое: с утра погода ясная, а после обеда появляются тучи, и начинается гроза. Молнии сверкают одна за другой, гром оглушитель-ными раскатами обрушивается на землю. Татьяна ужасно боится грозы, и она на коленях перед икона-ми молит Бога о пощаде. Её страх передаётся Томе, и она обмирает при каждой вспышке молнии. Кре-стясь, она вслед за Татьяной повторяет слова молит-вы.
Но всему приходит конец, пришёл конец и лету. Начались занятия в школе. Татьяна не заставляет больше Тому учить уроки вслух: больно мудрёные науки пошли – какая-то химия!
- Придумали чёрт те чего! И ты всему этому веришь? – спрашивает она Тому.
- Конечно! С помощью химии получают кислоты, щёлочи, соду, мыло, спирт.
- При чём тут химия? Самогон и без химии научились гнать – тот же спирт, а мыло Нинка Лопоносова сама варит. Она берёт в салотопке падаль, бросит в чугун с кипятком соду, а потом заложит туда эту падаль, и всё перегорит, даже костей не останется. Застынет, как студень, порежут на куски – и мыло готово.
- Так этому и учит химия.
- Никакой химии тут нет, а учить эту химию вас заставляют, чтоб развивать память.
Но сейчас Тома не химию учит, а читает роман Шолохова «Поднятая целина». Тома увлеклась чте-нием художественной литературы. Она берёт книги в школьной библиотеке, и в свободную минутку хоть пару строчек почитает.
- Почитай вслух, о чём там пишут, - попросил её дедушка.
Тома читает ему роман о коллективизации, а Гесель с удовольствием слушает.
- Точь-в-точь так и было! – ахает он, но Тома с разгону налетела на отборный мат.
В книге полно матерных слов, и Тома старательно пропускала их, а тут не сумела заметить запретное слово.
- Дочиталась! – произнесла Татьяна, подводя итог, и Тома замолчала, будто воды в рот набрала. А щёки её заалели от стыда.
- Разве я виновата, что в книжке так написано? – думает Тома, переживая, но читать художественную литературу ей не запретили.
Тут и Тоня пришла и принесла Томе учебник по акушерству.
- Спрячь его у себя, а то Петя может добраться до него. Почитай!
Тома прочитала эту книжку, разглядела картинки и спрятала её в сундук. Спустя несколько дней, Тоня пришла за учебником.
- Я хочу дать Пете почитать эту книжку.
- Ты дашь Пете читать эту книжку?
- Пусть почитает, надо просветить его в этом во-просе, а то он не смыслит ничего в этом.
Тоня и Тому агитирует поступать учиться на акушерку, но Тома решила стать учительницей. Она собирается ехать в Новозыбков. Там есть педагогический институт. Тоня тоже собралась ехать с ней, чтоб учиться вместе.
В последний год учёбы в школе Тома подружилась с Соней. Ей нравится Миша, а Тома с Мишей из Рахманова вместе ходят домой. Соня выспрашивает у Томы, что говорил о ней Миша. Как бы то ни было, но они подружились. Тома стала заниматься в школь-ном фотокружке. Фотоаппарата у неё нет, но она научилась фотографировать на школьном аппарате.
Наконец, закончился последний год Томиной учёбы в школе. Скоро выпускной вечер. Собрали деньги на школьный бал: будет и выпивка, и закуска. Разрешается пригласить кого-нибудь из родственников на вечер. Миша пригласил своего двоюродного брата Колю.
На вечере было весело: пели песни и плясали до утра, но Томе грустно: то ли расставание со школой и школьными друзьями подействовало на её настроение, то ли по другой причине она не в настроении.
- Тома, Коля просит узнать, пойдёшь ты за него замуж? – спрашивает её Миша.
- Нет! Я буду учиться дальше, поеду поступать в пединститут, - ответила Тома.
- В пединституте можно и заочно учиться.
- Заочно! Это не учёба, учиться надо очно.
- Иван просит тебя выйти к нему, он хочет с тобой поговорить, - передаёт Томина одноклассница Фаня просьбу своего брата, но Тома не вышла к нему.
Миша с Соней ушли гулять куда-то. Тома зашла в свою классную комнату и грустит там одна. Вот за этой партой они сидели с Соней три года, а теперь их пути расходятся.
Тома посмотрела в окно. На востоке небо посветлело, и на фоне светлеющего неба Тома увидела два силуэта: это Миша и Соня возвращаются с прогулки, а Тома сидит одна в пустом классе.
Домой Тома возвращается вместе с Мишей и Колей. Коля молчит, думая о своём, а Миша хвастается, как его любит Соня.
- Если бы я захотел, она уже сегодня была бы моей, но я сам этого не хочу.
- Ну, как ты можешь говорить так о любимой девушке?
Они идут по тропинке, по обе стороны которой растёт густая трава по колено. Она вся в крупных каплях росы. Томино платье от росы намокло и облепило ноги, поэтому Тома идёт, как спутанная. А навстречу им поднимается солнце. Его косые лучи бьют Томе прямо в глаза, ослепляют её, и она впереди ничего не видит. Тома думает, что и будущее её так же невозможно разглядеть. Каким оно будет?
Первую задачу, которую задала ей сегодня жизнь, она решила. Но правильно ли она её решила? И сколько ещё задач преподнесёт ей жизнь? Кто ей ответит на эти вопросы?
Витька Бурый не стал дожидаться, когда его заберут на службу в армию: он решил поступить в военно-медицинскую академию в Киеве. Тома и Миша поступают на физико-математический факультет, Тоня – на географический факультет, а Соня – на факультет русского языка и литературы Новозыбковского педагогического института.
Немного проучившись, Миша перевёлся на заочное отделение, устроился работать в школе. В той же школе работает Таня Алтухова преподавателем русского языка и литературы.
Таня Алтухова учится заочно. Она купила велосипед и летом стала учиться на нём ездить. Тома держит велосипед, Таня садится в седло, нажимает на педали и потихоньку движется вперёд. Тома держит её, чтоб не упала.
- Отпускай! – командует Таня, и Тома отпускает её в свободный полёт.
- Уходи с дороги! – кричит Таня идущей навстречу ей Тоне. – Я не умею сворачивать в сторону.
Тоня отскочила в сторону, а Таня вместе с велоси-педом полетела в придорожную канаву.
- Ты там живая? – бросились к ней подруги. – Кости целы? Ничего не сломала?
- Целы, целы! Давай снова! Подержи, Тома, велосипед, - говорит Таня, и начинается всё сначала.
Таня научилась ездить на велосипеде и, пока не выпал снег, ездит на нём каждый день в школу.
- Зимой сниму там квартиру, а пока поезжу домой, - говорит Таня.
Вскоре Миша задумал жениться на Тане. Он любит Соню, а женится на Тане. Может быть, он Соню разлюбил и полюбил Таню?
- Зачем Миша женится на Тане? Подождал бы, когда Соня институт закончит, и он к тому времени закончил бы. - думала в это время Тома.
Оформившись на заочное отделение, Миша стал работать в той же школе, что и Таня. Вместе ездили на велосипедах в школу и из школы домой до зимних холодов.
- Вот и доездились! – думает Тома.
На зимнюю сессию они приехали вместе. Тома с Соней разговаривали в коридоре института, когда подошёл к ним Миша.
- Здравствуйте! Как вы тут?
- Нормально. А у тебя как дела?
- Я женюсь.
- На ком? – поинтересовалась Тома.
- На Тане.
- Поздравляю! – говорит Соня.
- Как это Соня может так спокойно говорить? – думает Тома. – И какой же Миша подлец!
- Ну, я пошёл, мне некогда, - говорит Миша.
- Мне тоже пора идти, - говорит Соня.
- Да, Соне лучше побыть одной, - подумала Тома. – Ей теперь не до разговоров.
- Ты выходишь замуж за Мишу? – спрашивает Тома Таню при встрече. – Но он же любит Соню, а не тебя. Ему не ты нужна, а твои деньги. Он женится на тебе по расчёту. Ты поможешь ему окончить институт, а потом он тебя бросит.
- Много ты знаешь! Ты, наверно, сама метишь выйти за него замуж, вот и отговариваешь меня.
- Как знаешь! Я желаю тебе добра, и хотела тебя предупредить.
- Что ты переживаешь? Таня сама свою судьбу делает, - говорит Тоня.
- Он же не любит Таню! А она вообразила, что я отговариваю её, потому что сама хочу выйти замуж за Мишу.
После сессии Миша и Таня поженились. На весеннюю сессию они уже приехали мужем и женой. Миша рассказывает домашние новости.
В Гарцеве умерла жена Фомина, остался без матери маленький сын Алик. Фомин женился на Ксене Маринкиной. У Алика появилась мачеха, но он никому не нужен. Вскоре Алик исчез.
- А где Алик? – спрашивает Ксеню муж..
- Он пошёл гулять, - отвечает Ксеня.
- А что так долго он не возвращается домой?
Но уже стемнело, а Алик домой не возвращается. Где же он? Пропал? Но куда он мог пропасть? Убийств тут никогда не бывало, детей никто никогда не воровал. Стали искать Алика, но так и не нашли.
Пришла весна, Рассуха разлилась, затопив всё вокруг. Миша решил наловить рыбки сачком. В мут-ной воде ничего не видно, поймал с полдесятка плотичек. Когда вода вошла в берега, Миша пошёл снова рыбачить. Он дошёл до Провалья и забросил в него сачок. Летом купальщики это место обходили стороной, а рыба, наверно, тут водится.
- Что-то тяжело идёт сачок. За корягу зацепил, что ли? Ещё порву сачок! – думает Миша, вытаскивая помаленьку сачок.
В сачке оказался мешок с чем-то. Миша развернул мешок и ахнул.
- Алик! Так вот он куда девался! Поэтому его и не могли найти! – подумал Миша и бросился с уловом в село.
Находку разглядели. Алика зарубили топором. Удар нанесён сзади по затылку. Привели Ксеню к Алику.
- Твоя работа?
- Я его не убивала! Я и топор никогда не беру в руки. Муж дрова рубит.
- Откуда ты знаешь, что Алика топором зарубили? Тебе говорили об этом? Мы тебе об этом не говори-ли. Рассказывай, как дело было.
Под нажимом соседей Ксеня созналась в преступлении и всё рассказала. Алику отец купил новые ботинки. Когда он ушёл на работу, Ксеня достала ботинки и предложила Алику примерить их.
- Я ж уже примерял.
- Я же не видела, как ты примерял, примерь ещё раз. Разве тебе не хочется покрасоваться в новых ботинках?
Какому же малышу не хочется пощеголять в обнове? Алик сел на скамеечку и стал натягивать ботинок на ногу. Ксеня ударила его сзади топором по затылку, засунула его в мешок, дошла до реки и бросила мешок в Провалье. Её с этой ношей никто не заметил, и она успокоилась. О последствиях она не думала, но теперь пришло время расплачиваться за свой поступок.
- Судить своим судом! – крикнул кто-то из присутствовавших людей.
- Бейте убийцу! – поддержали его и стали Ксеню избивать.
Били от души, никому не было её жаль, кроме матери.
- Помогите! Дочку убивают! – с криком бросилась она за помощью в сельсовет.
- Она должна ответить перед судом по закону. За самосуд придётся отвечать, - говорит председатель сельсовета, и Ксеню отправили в тюрьму.
- Я её бил от души, будет помнить мою науку до конца жизни, - говорит Миша. – Что ей сделал ребёнок? За что она его убила? Таких людей, как она, надо убивать без суда и следствия.
- Миша переводится на очное отделение, - говорит Таня Томе.
- А почему Миша переходит на очное отделение? Почему не ты, а Миша? Надо женщине быстрее кончать институт. Пойдут дети, и тогда тебе будет не до учёбы, - удивляется Тома.
- Ну, как ты не понимаешь! Миша – глава семей-ства, кормилец, и он должен первым получить ди-плом, - отвечает Таня.
- Если он кормилец, то пусть работает и обеспечивает жену, пока она учится, а у вас всё наоборот получается. Посмотришь, он кончит институт на твои деньги, и бросит тебя.
- Тебе просто завидно, что у нас с Мишей всё хорошо, - ответила Таня и ушла.
- Совсем рассудок потеряла, - подумала Тома.
Томе написал письмо Лёша. В последний раз она виделась с ним на праздник Спаса. В сёлах исстари отмечали престольные праздники. При закладке церкви сначала воздвигали престол, а потом уже строили сам храм. Престол посвящали какому-нибудь святому или религиозному событию. Этот день и отмечался, как большой праздник. В родном Сашином селе престольным праздником был Спас яблочный. Церковь во время революции разрушили, а религиозные праздники по-прежнему отмечают. Тома ходила к дедушке в престольный праздник. Отмечался он обильным застольем. Родственники и друзья приходили в престольный праздник без при-глашения, и у дедушки всегда бывало много гостей. Но Тому не застолье интересовало, а молодёжные гулянья. У клуба играла гармонь, танцы длились до утра. Тут она и познакомилась с Лёшей.
После знакомства с Томой Лёша прислал ей письмо. Татьяна потребовала читать его вслух. Томе было стыдно читать вслух то, что предназначалось ей одной, но ослушаться бабушку она не могла.
- Видишь, дед! Томе уже жених находится, а ты говорил, что наша Тома никому не нужна, - прогово-рила Татьяна.
На письмо Тома Лёше не ответила. Читать его письма бабе она не собирается. Всякий раз она будет заставлять Тому читать письма вслух, следователь-но, переписываться с Лёшей она не будет.
В следующий раз, когда она увиделась с Лёшей, они объяснились. Лёша её понял. Теперь он служит в армии, а она учится в институте. Письма читать вслух её уже никто не заставит, и у них завязалась переписка. Он служит в лётной части. В его обязан-ности входит выдача запасных частей самолётов механикам. Когда требуется пополнить запасы нуж-ных запчастей, ему приходится ездить в команди-ровки. На этот раз он будет ехать через Унечу, и ему разрешили заехать домой.
- Приезжай, Тома, домой! Я приду в Колодезьки, мы встретимся с тобой в клубе, - написал Лёша.
Она собралась ехать домой, но декан на этот день её не отпустил. Она приехала на день позже.
Синее небо, яркое солнце. Плывут по небу облака. И вот он – дом, где ее ждут. У двери стоит бабушка.
- Какое солнце! Можно и косточки погреть, - го-ворит она и садится на скамеечку возле порога.
Тома открыла дверь и вошла в избу. Стены и по-толок побелены белой глиной, но всё равно света мало, так как окна в избе маленькие. Тома огляделась, подошла к зеркалу, засиженному мухами. Она заглянула в зеркало, увидела своё отражение, попра-вила причёску.
Со времени учёбы в институте Тома перестала носить платок на голове. У неё волосы непокорные. Чтобы уложить их на голове, Тома на ночь накручивает их на бумажные ленточки. Утром расчёсывает и укладывает.
Она достала собрание сочинений Пушкина. Это – единственная книга, которую Тома могла сохранить в память об отце. Это его подарок. Она часто перечитывает её. А у калитки на солнце дремлет бабушка. Тома вышла из дома и села рядом с бабушкой. Пока бабушка дремлет, Тома читает. А вечером она пошла в клуб, но Лёши там не было.
В назначенное время Лёша приходил, но Томы не было, а когда приехала Тома, Лёша об этом не знал. Свидание не состоялось, но надо возвращаться Лёше по месту службы, а Томе – по месту учёбы.
Пригородным поездом она доехала до Унечи, там предстоит пересадка. Она пошла в кассу за билетом для дальнейшей поездки, и тут она нос к носу столкнулась с Лёшей. От неожиданности Тома остолбенела, а у Лёши округлились глаза. У Лёши замечательные глаза: большие, бархатные, карие глаза. В это мгновение они стали ещё больше. Томе они показались бездонными, и она окончательно утонула в них. Времени у них было так мало, а сказать нужно было так много, но они, молча, смотрели друг на друга. Так ничего и не успели сказать.
- Смотри, красавица, заворожит тебя солдат! - кричали издали ей какие-то парни, а солдату пора на поезд, который уже готов к отправлению.
- Я тебе напишу, - сказал Лёша, прощаясь.
- Пиши, - ответила Тома.
Поезд уже скрылся вдали, а Тома всё смотрела ему вслед с задумчивым видом. Потом она села на скамеечке, не замечая никого вокруг. Она видела, что мимо скамеечки прохаживается какой-то курсант, но не обращала на него внимания. Наконец, он решительно зашагал к ней.
- Я смотрю, ты ли это, Тома, или не ты? - говорит Томе знакомый голос.
- Витька! Тебя и не узнать! Какой франт! А тебе идёт форма, - вскричала Тома.
- Вот так встреча! А я домой приезжал на побывку, - говорит Витька.
- А я тоже домой приезжала, а теперь еду в Клин-цы. Мы там проходим практику. А вот и поезд мой, мне пора, - говорит Тома.
Витька провожает Тому в вагон. Поезд уже тронулся и набирает скорость, а Витька всё не уходит. Ему нравится, что Тома волнуется за него, а она волнуется не зря.
Недавно на станции парень с девушкой подали заявление о вступлении в брак и возвращались домой по путям. Жених, обнимая и целуя невесту, нашептывал ей ласковые слова. Они и не заметили, как на них налетел поезд. Машинист им сигналил, но они его не слышали. Жених успел отскочить с путей, а невесте отрезало обе ноги. На этом её счастье и кончилось: жених от неё отказался. Безногая жена ему не нужна.
- Любовь до венца, а жить до конца, - говорят старые люди. – Как же ему жить с безногой женой?
Тома так не смогла бы, поэтому и переживает за Витьку, вспоминая об этом случае.
- Останется калекой по своей глупости, а виновата буду я, - думает Тома. – Кому нужны его прыжки на ходу поезда?
Наконец, Витька выпрыгнул из вагона. Тома проследила глазами за ним: цел остался? Цел! Поезд шёл быстро, и Витька быстро уменьшался, а потом и совсем стал невидим.
Вскоре Тома получила письмо от Лёши, в котором он объяснялся ей в любви.
В институте регулярно проводились вечера, которые Тома охотно посещала. Тоня ходила одна на мероприятия, которые проводились в их корпусе, но однажды они пошли на танцы вместе.
Время они провели весело, натанцевались вдоволь. Вскоре Тоня получила из дома письмо, из которого узнала, что умерла её бабушка. Это случилось как раз в тот день, когда они с томой были на танцах.
- Мы с тобой танцевали, а она в это время умирала, - плакала Тоня.
- Но мы же не знали, что она умирает.
- Но я знала, что она больна!
Наконец, Тома закончила институт. Направление она получила в сельскую школу Навлинского района.
Наступили последние каникулы. Тома пришла домой и тут же пошла проведать Таню. Она ждёт ребёнка. Тома слушает Таню. В окно она видит розовый закат. Лучи заходящего солнца освещают Таню. Она думает о предстоящих родах. Таня ужасно боится рожать.
- Ребенок такой большой. Это же будут разрывы. Это будет больно!
- Конечно, будет больно. Иначе женщины не кричали бы во время родов.
- Я же не выдержу. Я умру!
- Что-то я не слышала, чтоб от родов умирали. По-кричат и родят.
- Я всё время думаю о моём будущем малыше. Кто родится – мальчик или девочка? Мне всё равно, но лучше бы первой родилась девочка. Она мне будет помощницей. Я думаю, какой она будет, как я её буду воспитывать, - говорит Таня.
Таня переживает, а у Томы в сердце жалость к ней. Хорошо любить! Но тревога за предстоящие боли во время родов вызывает жалость. У Томы в сердце осталась тревога.
Верите ли вы, что умрёте? Да, человек смертен. Я знаю, что вы это знаете. Но я спрашиваю: случалось ли вам поверить в это не умом, а всем своим существом почувствовать, что наступает конец твоей жизни? Нет, конечно, вы не верите в это. И Таня, говоря, что она умрёт во время родов, тоже не верит в это, но она боится предстоящей боли и молит Бога о помощи. О чём люди молятся, мечтают? О счастье. Древняя мечта о рае. В раю ничего не желают, не жалеют, не мучаются. Там – ангелы и рабы Божьи. Таня молит Бога о счастье для себя, для своего бу-дущего ребенка. Она не в раю и потому не лишена желаний и чаяний.
Надвигался вечер. Коров пригнали с выпаса домой. Уже в сумерках Марья подоила корову, накормила визжавшего поросенка и собрала ужин.
На душе у Марьи стало спокойно и радостно. Из громкоговорителя со столба возле конторы звучит над селом музыка. По улице прошли девчата. Слышен их смех и песни.
Марья в счастливом состоянии провела весь вечер, а когда легла спать, уткнулась лицом в грудь Ивана, и, слушая гулкие удары его сердца, уснула.
Дома в селе все крыты соломой, а стены сложены из брёвен. Люди живут в тесноте. В одной избе ютятся по шесть душ. Тут и взрослые, и дети.
На трудодни получают мало, а в этом году в связи с засухой, вероятно, вообще ничего не получат, но деваться некуда. Из колхоза не отпускают. Да и куда пойдёшь? Разве что в царство небесное, но оно не прельщает их. Как ни сладка загробная жизнь, а земная слаще.
А жить, значит, жать, посконь трепать, шерсть валять. Повелел Бог человеку добывать хлеб свой в поте лица. После смерти предстоит воздаяние, а при жизни работай, а наград не спрашивай.
Высоко над рекой высится село, и живут в нём земледельцы. Иные в войну насмотрелись на кровь, покормили вшей в окопах. Теперь радуются тому, что войны нет.
В страду ни выходных, ни праздников не соблюдают. Время не ждёт, надо вовремя управиться с севом. Потом начнётся сенокос, прополка, уборка хлебов. Некогда дух перевести, но Иван и Гришка иногда приходят друг к другу в гости. Ведут друже-скую беседу. Вместе в баню ходят, и друг друга берёзовыми вениками хлещут. Выпьют в праздник по чарочке, песни поют. Вот и сейчас сидят на горочке, о чём-то говорят. Иван и Гришка подружились, когда с войны вернулись. Мужики тогда, кто уцелел, соби-рались на посиделки. Вспоминали о войне, рассказывали друг другу о боях и боевых товарищах.
Теперь уже обо всём переговорили, и вспоминать об этом не любят, а дружба осталась. Сидят вот рядышком и ведут тихую беседу. И не раз так встре-чались, иногда спорили.
Весной с Иванова двора смотрели ледоход. Отсюда хорошо виден поворот реки. Тронулся лёд и медленно пошёл, теснясь и поворачиваясь у села. Ледоход уже давно прошёл. Перед их взором открывается вид на заливные луга. Пора уже косить.
Первый луч зари проник в комнату, с холодным любопытством оглядел её. Свободный от предубеждений, он отмечал один за другим предметы обстановки. В этом доме живёт Гапа Колесникова со своим мужем и дочкой. Этот дом они построили после пожара. Колодезьки понемногу восстают из пепла.
Продолжая свой путь, луч зари соскользнул со стены на пол. Беспощадный луч раннего летнего утра отметил небогатое убранство дома. Но тут, словно наскучило бесстрастие, заря пожелала одеть всё вокруг в колдовской убор: взошло солнце и в окно, обращённое на восток, хлынул радостный свет. А вместе с ним влетела в комнату пчела.
Солнце поднялось уже довольно высоко, когда проснулась Люся. Она подошла на цыпочках к окну, надеясь не испугать какое-нибудь чудо. На её личике с вздёрнутым носиком сияли ясные серые глаза. Ситцевое платьице словно подчёркивало её свободу и ей всё в жизни казалось весёлым и забавным. Вскоре она заметила пчелу.
- Мама! А пчела в стеклянной банке может жить?
- Нет. Смотри, как бы она тебя не ужалила.
- Меня не ужалит.
- Почему?
- Потому что почему оканчивается на у.
- Да ну? И откуда ты это знаешь?
- Знаю! А когда папа поедет в город?
- Вот позавтракает и поедет.
- Я поеду с ним.
- Нет, он не возьмёт тебя.
- Я все равно поеду.
- Нет, с ним бабушка поедет.
- Если бы ты поехала, ты бы меня взяла.
- Но я не еду.
- Бабушка увидит город, а я нет.
- Успеешь ещё увидеть. Иди лучше во дворе погуляй.
Дверь легонько стукнула. Люся вышла во двор, а со двора вошла Матрёна. Она села на скамью. Её серые глаза оглядели комнату, стол, на котором были расставлены кушанья. Рядом с матерью села Гапа.
- Как Вы думаете, мама, эти страсти, что снова будет война, надуманы?
Но мать промолчала. Вошел Василь и отвлёк внимание матери от разговора с дочерью. Хозяйка дома усадила всех завтракать.
Матрёна села рядом с зятем. Весь облик этой пожилой женщины свидетельствовал о том, что в молодости она была красавицей, но её лицо с большими серыми глазами уже утратило свежесть и без сомнения говорило о том, что её молодость позади. Видно было, что это широкая натура, привыкшая к здоровой жизни на свежем воздухе.
- Конечно, войны не будет, - ответила она Гапе.
Покончив с завтраком, Василь с тёщей поехали в город. Он решил продать мешок муки и купить Люсе всё необходимое к школе. А Матрёна, используя случай, решила в городе помолиться в церкви.
Гапа, проводив мужа, ушла в огород, надо гряды полоть. Стояло ясное утро. День воскресный и базарный, и народ двинулся в город.
В городе Василь сразу же направился на базар. Там кипит несмолкаемый шум, толчея. Оглушающий говор народа, толпами сновавшего по базару, крики продавцов и покупателей, песни выпивших мужиков.
А Матрёна пошла в храм.
Служба уже подходила к концу. Матрёна, поставив свечку, помолилась за упокой души мужа.
Она глубоко верующая христианка. Баптисты уговаривали её перейти в их веру, но она не согласилась.
- Каждый человек должен до конца своей жизни держаться своей веры. Какой веры придерживались мои родители, той веры и я буду придерживаться. Вера – не штаны, которые, износив, заменяют новыми. А веру менять нельзя.
- Что ж, по Вашему никто из Вашей веры в нашу секту не переходит?
- Всякие люди есть на свете. Вы вот перешли в чужую веру. Она, ведь, из-за границы пришла к нам. Знать, чужая она нам. Поэтому цена вам – грош ломаный.
На том и кончился спор. Больше Матрёне не пред-лагали вступать в баптистскую секту.
Домой вернулись вечером. Гапа управлялась с хозяйством, а Люся решила слазить на чердак. Она медленно взобралась по лестнице. Солнечный свет сюда не проникал и после слепящего сияния мира, с которого пришла Люся, она сначала ничего не могла видеть. Потом понемногу освоилась и осторожно пошла вперёд.
В этом полумраке всё выглядело угрюмо. Сваленные в кучу полуобгоревшие вещи, никому уже не-нужные, но зачем-то сваленные тут, показались Люсе свалкой. И совсем неинтересно тут, и Люся спустилась вниз. В это время и приехали отец с бабушкой.
Лафера тоже решила продать немного картошки. Нужны деньги на окончание строительства дома. Маша устроилась работать секретарём сельского совета и на работе бывает целыми днями. Татьяна пообещала ей прислать на помощь Тому. Она при-вычна к труду. Ей это не ново.
И вот Лафера залезла в погреб. Она набирает картошку в корзину, а Тома, стоя наверху, с помощью верёвки вытаскивает корзину с погреба, высыпает картошку в мешок, и снова опускает корзину в погреб. Дело затянулось.
Мешков уже много насыпали, а Лафера всё набирает и набирает полные корзины. Тома заторопилась и не стала потихоньку опускать пустую тару в погреб, а бросила её с размаху вниз.
- Ай! Что же ты делаешь, сукина дочь? – завопила Лафера в погребе. – Чуть голову не пробила корзинкой.
Тома с испугом заглянула в погреб. Крови нигде не видно.
- Ой, головочка! Ой, головочка! – взявшись за голову, стонет Лафера.
Тома немного успокоилась. Тётка Лафера жива, голова не проломлена. От бабушки, конечно, попадёт, но это будет потом. А сейчас появилась вторая Головочка. Томе смешно, и она, отойдя немного подальше от лаза в погреб, посмеивается.
На другой день бабушка давала Томе выговор.
- Чуть голову Лафере не проломила. Не можешь спокойно ничего делать. Всё куда-то торопишься. Ведь не в первый раз картошку из погреба таскаешь. Казалось бы, что могло случиться плохого. Так нет же! Запустила в женщину корзиной.
- Я ж не нарочно, - оправдывается Тома, с опаской поглядывая на бабушку.
От неё может и по загривку попасть. Бабушка не церемонится. Но на этот раз обошлось без побоев.
Люди тут живут бедно. Купят поросёнка, покормят его месяцев семь, зарежут и тянут жиры до весны. Зажарят кусочек сала, заправят еду этим жиром, и хорошо, что хоть так приправили.
Ближе к весне жиры кончаются и едят пустое варево. Еда невкусная, но голод – не тётка: захочешь кушать - скушаешь и невкусное блюдо. Лишь бы живот набить чем-нибудь. У Геселя телилась корова.
Слава Богу, будет, чем картошку забелить. Ночи холодные, мороз устилает стёкла узорами. В сарае телёнок может замёрзнуть, поэтому держат его в комнате. Под печкой – куры.
Татьяна поит телёнка, а через пару месяцев его пустят под нож. Жиров нет, а в поле начинается работа. По пустой картошке ног не потянешь. Если бы телёнка до осени подержать, было бы толку больше, но к осени цыплята подрастут, а сейчас ничего, кроме телёнка, нет.
Здоровье Татьяны пошатнулось: она стала сильно кашлять. Фельдшер сказал, что болезнь не заразная, но вылечить её медицина пока что не в силах. Ну, медицина или фельдшер не могут вылечить, но кашель Татьяну прямо таки забивает. Она исхудала так, что остались только кожа да кости, но по хозяйству она управляется сама. Тома помогает ей натаскать картошки из погреба в яму под полом, чтоб каждый день не лазить в погреб, не выстуживать его. Картошку и сами едят, и скот картошкой кормят. Погреба у них нет. Они выкопали во дворе яму для кар-тошки и назвали её погребом. Есть и под полом яма, она им вместо холодильника служит.
Томе в колхозе приходилось всякую работу вы-полнять. Весной возила навоз в поле. Вывезли из колхозной фермы, потом – из сараев колхозников. У кого лишний навоз, отдают его в колхоз. За это начисляют трудодни.
За день Тома так устанет, что ноги гудят, как телеграфные провода. На телеге навоз, а возница идёт рядом с возом. В поле телегу опрокинет, навоз вывалит, теперь можно и проехать на телеге до села. Нагрузят навоз на телегу – и опять пешочком в поле топай! Потом этот навоз растрясут по полю, запашут, посеют зерно, а девчата боронят. И Томе приходилось боронить.
Тома работала с лошадью, пока не случилась на хуторе беда. Боронила девчонка в поле. На повороте борона перевернулась кверху зубьями, а лошадь заартачилась, и задние ноги проткнула на зубья. Дома отец её за это выпорол.
- Если ещё такое повторится, домой не приходи! – пригрозил он дочери.
Дали девчонке новую лошадь. Прошло несколько дней, история повторилась. Со страху девчонка не знала, куда ей деваться. Она сняла вожжи и, прибежав в колхозный сарай, повесилась.
После этого случая Тома наотрез отказалась работать с лошадьми. Каждый день дают новую лошадь. Кто её знает, какого она нрава? Может, попадётся норовистая лошадь. Да и спокойную лошадь очень просто можно на повороте о борону поранить. С этого времени стала Тома заниматься прополкой, сенокосом и молотьбой.
Кроме сложной молотилки в колхозе ещё есть конная молотилка: ходят лошади по кругу и с помощью катка обмолачивают зерновые культуры. С лошадьми мальчишки управляются, а девчонки вилами убирают солому.
Хорошо Тома зарабатывает на санковании табака. Брянская область славится производством сигарных табаков. По производству их Брянщина занимает первое место в Советском Союзе. На базе посевов сигарного табака работает один из крупнейших в Европе Погарский сигарный комбинат.
Погар – это посёлок городского типа. Расположен он на правом берегу реки Судость. Это одно из древнейших поселений Брянщины.
Старинное название его Радош. В тринадцатом веке оно было разорено монголо-татарами. Длительное время в нём хозяйничали польско-литовские захватчики.
С 1500 до 1518 года поселение несколько раз подвергалось вражеским разрушениям и пожарам. В связи с этим в шестнадцатом веке посёлок переиме-новали в Погар.
В 1618 году Погар отошёл Польше. В период борьбы за освобождение Украины из-под польского ига Погар был занят казаками Богдана Хмельницкого. Жители города активно поддержали освободительное движение на Украине. В 1654 – 1719 годах Погар был сотенным городом Стародубского полка.
В 1905 – 1906 годах капиталист Шепфер построил в Почепе сигарную фабрику, но там не хватало сы-рья. Его надо было привозить из Погарского района. В 1909 – 1916 годах предприимчивый фабрикант перевозит сигарную фабрику из Почепа в Погар. В послевоенные годы разрушенный во время войны Погарский сигарный комбинат восстановили и расширили.
Сырьё для него выращивает Погарский совхоз, и сеют сигарные табаки в Стародубском районе. Когда табак подрастёт и начинает зацветать, верхушки и боковые побеги обрезают.
Это и есть пасынкование. За день Тома успевала сделать больше всех. Осенью лист обламывали, и Тома так же была в числе передовиков.
Второй после зерновых культур в области растениеводства является картофелеводство. Во всех колхозах сеют эту культуру. Посеют, потом пропа-лывают сорняки, окучивают, а осенью выпахивают плугом, а женщины да подростки собирают клубни в корзины и делают бурты, в которых они зимуют.
Картофель издавна считается высокоценным кормом для скота. Картофель тут является наиболее дешёвым кормом.
На следующий год вслед за картофелем сеют зерновые культуры. Тогда на поле сорняков бывает меньше, а урожай выше.
Шурка Марченко вернулся с армии, стал работать трактористом. Райку сосватал. Марья была против этого, но Райка её не послушалась и сделала всё по-своему.
- Ты хочешь, чтоб я осталась вековухой? Сама-то ты была дважды замужем! Шурка не мёд, но за кого-то надо же выходить.
А Шурка напьётся, и давай Райку вокруг избы гонять. Райка убегает от него, а он догоняет.
- Убью! – кричит он на весь посёлок.
А Ефим своего сыночка дождался с армии не ко времени. Комиссовали его по болезни. Спустя месяц, схоронили Шурку – скоротечная чахотка. Бабушка Лукерья не перенесла такого удара и вскоре последовала за внуком. Старые люди умирают, а новые нарождаются.
Маша – младшая дочь Михея. Старшая её сестра Таня некрасивая, к тому же и сухорукая – правая рука у неё тоньше левой, и её обходили стороной женихи. Они пошли в клуб. Играла гармонь, молодёжь танцевала. Таня с Машей тоже танцевали сна-чала вальс, потом польку, потом страдание, потом снова вальс. Старики тоже были в клубе. Они курили и смотрели на веселящуюся молодёжь. Был среди них и председатель колхоза. Он интересовался, как отдыхает молодёжь, и часто вечерами присутствовал на их увеселительных мероприятиях. Иногда в клубе ставили спектакли, читали лекции, показывали художественные фильмы, притом бесплатно, - колхоз оплачивал из своей казны стоимость проката.
Гармонист решил сделать перекур, а молодёжь тем временем затеяла игру в фанты. У участников игры взяли какую-нибудь вещь, сложили всё в шапку. Ведущий зажмурился, а его помощник вытаски-вал из шапки наугад чью-нибудь вещь.
- Что присудить этому фанту?
- Поцеловаться с председателем.
Удовольствие целоваться с председателем выпало Маше. Все гурьбой окружили их, со смехом застави-ли целоваться. Поднялся шум, крик. Тане выпала честь петь петухом. Она кукарекала. Наконец, молодёжь стала расходиться.
Иван Смыцалев живёт недалеко от клуба. Избушка стоит на самом краю болота у Дулёпки. Отец его погиб на войне, а мать одна растит детей и не вылеза-ет из бедности.
Она ещё не старая, но условия жизни наложили на её лицо свою печать. Курносая, с грубым лицом, но добродушная женщина. Когда Иван вернулся домой, она ещё не спала, штопала да латала детям одежду.
- Какая сегодня хорошая погода! – сказал Иван.
- Да, хорошая, - ответила мать.
Она неразговорчивая, больше молчит. Когда Иван лёг в постель, мать потушила свет и тоже легла. Темно и тихо.
Иван подложил руки под голову и поднял ноги на спинку кровати. Между тем, начало светать, заголосили петухи. Иван возле клуба смотрит на липы, а из грачиного гнезда выглядывает председатель.
- Ты ещё спишь? – громко крикнул ему председатель.
Иван вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стоит мать.
- Вставай, пора на работу, - говорит она ему.
Иван быстро позавтракал и пошёл на работу. Ули-ца ярко освещена солнцем. Над домами голубое небо, в небе летают голуби, а за домами – заливные луга. По улице прошли два мужика на работу. Ещё один проехал на телеге. Прошли женщины в поле на прополку. Пробежали две дворняжки. Пошёл и Иван.
Вечером Иван вернулся с работы домой. Сердце колотилось в волнении. Он знал, что сегодня пойдёт к Маше Михеевой. Он пришёл к Михею. Дома у них не было ни души. Слышно было, как в сарае Таня покрикивает на корову и журчит молоко. Она доила корову. Вдруг, дверь отворилась и хлопнула так, что стены задрожали. Вбежала Маша. Одной рукою Иван схватил её за руку, а она испуганно глядела на него.
Он взял её за другую руку. Она помедлила и попятилась назад. Маша откинула голову назад, а Иван целовал её в губы, держа за щёки ладонями. Она обвила его шею руками и прижалась головой к его подбородку. Потом они пошли на кладбище. Там много кустарников, между могил растёт густая трава. Вокруг кладбища растут вишни. У могил много цветов. Иван и Маша тут веселились: смеялись, целовались и баловались. Светил месяц, среди травы виднелись цветущие ирисы, словно и они объясня-лись в любви. Когда Иван с Машей вернулись в село, танцы в клубе уже закончились. Иван проводил Машу домой. Он заявил матери, что решил жениться на Маше Михеевой, но мать его выбор не одобрила.
Иван решил повременить с женитьбой. Мать права: нельзя жениться так скоропалительно.
В этом году в инкубаторе вывелись цыплята. Уход за ними поручили младшей Дуниной дочери Томе. Она взялась за дело с любовью. С раннего утра и до позднего вечера Тома проводила в курятнике.
- Они возле меня, как возле наседки. Без матки растут. Погреть их некому. Когда меня нет, такой крик поднимают, ищут, - рассказывает Тома Марье, которая с удовольствием смотрит на цыплячью возню.
Накормив цыплят, Тома выпустила их погулять на лужок. Она легла на траву вниз лицом, а цыплята клюют ей волосы, сидя на ней, греются на солнышке.
- Так и норовят в глаз клюнуть, - делится впечатлениями Тома.
А Марья надумала идти в лес за грибами. Прошли дожди в конце лета, и, может быть, появились грибы.
Пришла зима, без морозов, с мокрым снегом. Под Крещение капали с крыш капели. Иван охладел к Маше. Он играл с друзьями в карты, ходил в клуб на танцы, но Машу уже не провожал домой. Как-то великим постом он встретил её сестру Таню. Шёл дождь, было темно и грязно. На душе у Ивана кошки скребли. Он никак не мог понять, отчего ему так плохо. И тут он увидел Таню.
- Маша ничего не говорит, - сказала Таня, - но по лицу её видно, как она переживает. Зачем ты так дурно поступил с ней? Вместе гуляли, провожал каждый день домой, а жениться на ней не хочешь.
Иван ничего не ответил. Пришёл домой, но не хо-телось ему ни спать, ни лежать. Разболелась голова. Ему так захотелось уехать из дома хоть на край света, только бы подальше. Он вспомнил Машу, и тяжёлая злоба повернулась в его душе. Потом он успокоился и уснул. Утром он уже смеялся над собой, называл себя бабой. Он встретился с друзьями, говорил с ними о пустяках и был счастлив.
В этот день из соседней деревни пришли к Тане сваты. Она была счастлива. Ей казалось, что моло-дость проходит, и замуж она уже никогда не выйдет. И вот сейчас разопьют магарыч и назначат день свадьбы. Её свадьбы вот с этим парнем, который сидит за столом и просит её согласия стать его же-ной. Но тут вернулась домой Маша. Жених посмотрел на неё удивлённым и восхищённым взглядом. О Тане вмиг было забыто. Он стал просить согласия выйти за него замуж Машу. Она тут же дала своё согласие. Таня выплакала своё горе в подушку и стала готовить Маше приданое. Выстирала все полотенца и скатерти. Пошла к реке, полоскать выстиран-ное бельё.
- Ты ещё ей стираешь? – воскликнули удивлённые девушки. – Она тебе такую свинью подложила, а ты её обстирываешь?
- А что ж поделаешь? Она ж моя сестра.
Наступил день свадьбы. В доме всего одна комна-та. Тесно и шумно. Поют свадебные песни. Дружки с полотенцами через плечо, нарядные гости, воздушный вид у Маши и вся обстановка имеют торжест-венный вид. Жених счастлив.
- Это для меня собрались гости, для меня поют эти песни, для меня предназначена эта красавица, которая будет моей женой, - думал он.
Вскоре невесту жених увёз в свою деревню. По-грузили на телегу приданое, на другую телегу сели молодые с дружками, на третью – поезжане, и поезд тронулся. У жениха свадьба продолжалась. Гости кричали «Горько!», гармонь играла.
Таня подняла стакан с самогоном с напряжённым выражением в лице. Вдруг она захохотала, потом зарыдала, стакан покатился со звоном по полу. Её подхватили под руки и увели. Все отлично понимали, что она старше Маши и теперь у неё нет шансов выйти замуж. К тому же, Маша отняла у неё последнюю возможность выйти замуж. Она плакала от сознания, что время её ушло.
Уже утро. Гости стали расходиться. Зашумели деревья. Молодых уложили в постель. Но вскоре гости стали снова собираться. У Маши грустное лицо, всё в синяках. Пополз слух, что её избил муж за то, что она потеряла свою девичью честь до свадьбы.
- Не надо было гнаться за красавицей, - говорили гости. – Он же сватал старшую сестру, женился бы на ней. На ходу всё переиграл. Вот и получил.
Жених был угрюм и несчастен. Потерял он навсегда покой. Счастье для них стало невозможно. Предстоит им беспокойная жизнь, которая не в ладу с личным счастьем.
Толик Николаенков и Борис Савкин поступили в Брянский лесохозяйственный институт. Лето они проводят вместе с Томой и Тоней.
Вечерами они вчетвером бродят по улице или ходят в клуб на танцы. Толик рассказывает об учёбе.
- Лесником будешь? – спрашивает его Тома.
- Лесничим, - отвечает Толик.
- А какая разница?
- Лесники и объездчики будут в моём подчинении, я буду их начальником. А на лесника учиться не надо.
- Ну, и как справляешься с учёбой?
- Через пень-колоду.
- Что же так?
- Погулять охота.
- Гулять всем охота, да не всё ж время баклуши бить. Делу время – потехе час. Знаешь такую пого-ворку?
- Знаю, но студенческие годы быстро пролетят, а молодость на то и даётся, чтоб погулять.
- Студенческие годы даются, чтоб знания получать, а ты их на гули тратишь.
- Да хватит нотации читать! Мне их ректор по два раза в год читает. Как сессию завалю, так он вызыва-ет меня в кабинет и начинает отчитывать. А сессия два раза в год.
- А почему он тебя не выгонит из института? Такого лодыря держит.
- Он же наш родственник! Ругается на чём свет стоит!
- И послал же мне Бог родственничка! – кричит ректор.
- Поругается, и до следующей сессии.
- И как же ты время проводишь? Чем-то ж надо заниматься?
- Я до девчат хожу. Иной раз загуляюсь за полночь. А в общежитии до двенадцати ночи дверь открыта, а потом вахтёр закрывает, и опоздавшие, где хотите, там и ночуйте. Приходится через окно залезать.
- Твоя комната на первом этаже?
- Нет! На третьем!
- И как же ты через окошко лазишь?
- По пожарной лестнице.
- А ты не сорвёшься?
- Нет! Я всё время так залезаю. Да я не один такой!
- Неужели вовремя придти нельзя? Какая необходимость опаздывать?
- С девчонкой заболтаюсь, время незаметно бежит.
Томе это непонятно. Она дисциплинированный человек. Ей чудно такое поведение парня.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Долго ли, коротко ли, но погорельцы отстроились, и Колодезьки теперь выглядят, как и прежде. Тома за это время успела окончить педагогический институт и получила направление на работу в село, расположенное далеко от Колодезек.
В один из ясных июньских дней после четырёхлетнего обучения в институте Тоня Хрисанова со своей подругой Томой выехали домой. Тома умела вязать и вышивать, любила петь и плясать. В противоположность ей Тоня этого не любила, но это не мешало их дружбе.
Когда наступил день отъезда, Тома не знала, что ей делать: смеяться или плакать? Эта дурочка способна была плакать над мёртвой ласточкой, над романом, по поводу чужих неприятностей. А тут ей было и радостно, что, наконец, закончилась её учеба, и она получила специальность, дающую ей кусок хлеба, и горевала, что надо расставаться с институтом и сокурсниками.
- Мы, ведь, больше никогда уже не соберёмся вот так все вместе, - говорила она.
- Почему не соберёмся? – отвечали ей. – Мы можем встречаться тут каждый год в июле. К этому времени все получат отпуск и могут приехать.
- Вряд ли могут все приехать.
- Не все, но большинство приедет.
Кто-нибудь, читающий эту книгу, назовет всё это глупостями. Ну, что ж! Поищите другое чтение. Итак, будем продолжать.
Тоня уже уселась в купе вагона. А вот и Тома со своим потрёпанным чемоданчиком. Выпускной вечер и прощание позади. Тома уселась в купе рядом с подругой. Поезд тронулся. Целый мир открывался перед подругами. Прощай институт!
Тома среднего роста с копной русых кудрей. Её серые глаза обычно подняты кверху так, что она постоянно смотрела сверху вниз. Но она была настолько симпатична, что в неё уже с шестнадцати лет влюблялись парни и делали предложение выйти за них замуж. Но она не торопилась выйти замуж, и решила закончить институт.
К тому времени, когда девушки доехали до нуж-ной станции, Тома ещё не забыла своих сокурсников, но уже осушила слёзы. Девушки успели за дорогу наговориться и, когда, наконец, дошли до дому, другой такой счастливой девушки не было во всей округе. Татьяна приезду Томы были рады. А Тоню дома встретил брат Петя. Парень читал книгу, когда вошла сестра. При её появлении Петя вскочил с места.
- Наконец- то! Что так долго не приезжала? – про-изнёс Петя.
В эту минуту в комнату вошёл отец.
- Ну, как у тебя дела, Тоня? – спросил он.
- Всё в порядке. Получила диплом и получила направление на работу.
Вошла мать и пригласила всех обедать. После обеда Хрисан уснул, а Тоня ушла гулять вместе со своими друзьями.
Молодые люди провели приятный вечер. Однако в этот вечер Борис взял под руку Тоню и ушёл вперед, а Толик с глазу на глаз остался с Томой.
Какие же приключения достались Борису и Тоне? Это тайна. Но можете быть уверены, что они были счастливы. Когда молодой человек и девушка начнут толковать на деликатные темы, между ними устанав-ливается известная откровенность.
Нет нужды дословно приводить их разговор. Беседа их не отличалась красноречием. Она редко бывает такой в частном кругу. Она велась в задушев-ном тоне.
А Толик рассказывал Томе о своих похождениях. Он не стеснял себя ничем и весело проводил время, ухаживая за девушками, чем не преминул похвастаться Томе. Когда они вернулись домой, родители уже спали.
Дома Тома стала помогать бабушке управляться по хозяйству. Она носит воду, доит корову, огород полоть взялась, собирает свиньям траву. Но ей хочется и почитать, и она пошла к Маше Лафериной. Они обрадовались. Лафера нажарила яичницы с салом, усадила за стол.
- Угощайся, чем Бог послал.
Тома с благодарностью приняла угощение. Лафера притащила целое решето ягод малины.
- Посмотри, какая крупная малина у нас. Она сладкая! Я после пожара посадила хороший сорт малины. Правда, вкусная?
- Хорошая малина!
- Ешь! Не стесняйся!
- У тебя, Маша, есть что-нибудь почитать?
- Ничего нет. А ты приходи в сельсовет. Там есть библиотека.
Тома не стала откладывать свой визит в библиотеку, и на следующий день с утра пришла в сельсовет. Маша была занята.
Из Стародуба приехал следователь и как раз с ней беседовал. Тома взяла себе читать «Молодую гвар-дию» Фадеева. Книга ей так понравилась, что, едва закончив чтение, Тома стала перечитывать её повторно. Пришла Маша, и Тома, отложив книгу, усе-лась с ней на скамеечке возле порога.
- А что у тебя следователь искал? – поинтересовалась Тома.
- Володю Зезюля направили в ФЗУ, а он оттуда сбежал. Ну, куда ему бежать? Прибежал домой. Приехал милиционер и отправил его снова в ФЗУ. Он опять сбежал, но домой уже не пошёл, а спрятался во ржи. Ты же знаешь, какая у нас рожь растёт. Есть где спрятаться. Но кушать-то хочется. Видит, со станции идёт парень. Вышел Володя ему навстречу, пошли вместе. Попутчики разговорились. Володя узнал, что этот студент окончил институт и получил подъём-ные, и напал на него с ножом. Порезал парня. Бросил парень чемодан и прибежал в Гарцево весь в крови. Он рассказал, что на него напал с ножом Володя Зезюль. Поймали его, а сейчас он в Стародубе под следствием. Вот следователь и приехал выяснить кое-какие обстоятельства.
- А парень тот живой?
- Парень живой! Лежит в больнице.
- Бедный Володя! Мне его жаль. Были б живы родители, с ним такой беды не случилось бы.
Мать Володи умерла, когда он был совсем маленьким, отец привёл в дом мачеху. Потом началась война, и отец Володин погиб. У мачехи свои дети, а на чужого ребёнка у неё ни времени, ни терпения не хватило. Рос без присмотра и ласки не видел. Чуть что не так, и мачеха угощает его пинками. Отбился парень от дома. Была бы мать жива, она бы его, когда наказала, а когда и приласкала. Совсем другое дело было бы. А так вот пропал парень.
- А я к тебе по делу пришла. Я по просьбе следователя пришла.
- Но он же приехал по делу Володи. А мне какое дело до этого?
- До Володи у тебя, конечно, никакого дела нет, но у следователя до тебя есть дело. Ты ему понравилась, и он просил меня поговорить с тобой – не пойдёшь ли ты за него замуж.
- Вот так сразу? Да я его и не разглядела, как следует!
- Можешь встретиться с ним. Поговоришь, разглядишь.
- Чтоб узнать человека, надо пуд соли вместе с ним съесть.
- Я его знаю. Хороший человек. Выходи за него, не прогадаешь.
- Как же я выйду за него вот так внезапно!
- Ох, и хорош жених! – ахает Маша.
- Ну, так ты и выходи за него, раз он тебе так нравится.
- Он же не меня сватает, а тебя.
- А тебя никто не сватал?
- Сватали, но я не пошла.
- Почему?
- Ой, как подумаю, чем молодые занимаются в первую брачную ночь, ведь, все же знают об этом! Стыдно!
- Ну, и что, что все знают? Все знают, и все выходят замуж. Так уж мир устроен. Ну, и что тут такого?
- Не могу! Стыдно.
- Мама рано или поздно умрёт. Ты это не хуже меня знаешь. Вечно никто не живёт. Что ж ты одна делать будешь? Саня свою семью заимеет. Ему будет не до тебя. И что ж ты думаешь?
- Я как-то об этом не подумала.
Но Томе пора уезжать. Последние в её жизни каникулы кончились. Пора приступать к работе. Татьяна вышла проводить внучку, и долго стояла возле дома, глядя ей вслед. Тома оглядывалась, пока не скрылась за поворотом.
Она видела сиротливую фигуру бабушки. Тяжело ей уже управляться по хозяйству, помощи ждать не от кого, но в сельской местности ничего не купишь, всё надо иметь своё.
С горем пополам Геселевы управились с уборкой картошки. Но зимой Татьяна умерла. Перед смертью она бредила, но что она говорила, никто понять не мог.
Она умерла в 64 года. При её кончине были муж и соседка. Не подумайте, что кто-то рыдал. Нет. Смерть старухи не была такой уж драмой. Старуха в расстаётся с жизнью, и эта смерть никого не могла потрясти. Она умирала. Жизнь отступала, будто морская волна, сознание слабело.
Она была глубоко верующей. Каждый вечер, ложась спать, она молилась. Она стремилась к райскому блаженству. Пусть сам Бог решит, достойна ли она этого блага.
Отчего она умерла? Осенью она занялась уборкой урожая. Когда она копала картошку, её прохватил холодный ветер. Она заболела, но к врачу обращаться не стала. Да и какой в деревне врач?
Татьяна почувствовала себя плохо. Лицо её опухло, под глазами появились отечные мешки. Ночью она несколько раз приподнимала голову, часто дышала. Несколько дней она провела в состоянии отрешённости и покоя. Она уже не нуждалась в сочув-ствии и утешении. Пришла пора, властно требующая остаться одной, чтобы вспомнить многое из своей жизни, и она, закрыв глаза, лежала, не шевелясь, и вся жизнь протекала перед ней.
Удивительно, как коротка оказалась эта жизнь и как много в ней было горестного, о чём ей не хоте-лось вспоминать. В своих мыслях она чаще всего обращалась к Насте.
Она неохотно вспоминала молодость и замужнюю жизнь. Всё это ушло далеко и не приносило ни радости, ни облегчения, а вот доченька вставала в памяти ярко. Она увидела себя – молодую, красивую. Она достаёт из люльки крохотную Настю, торопливо даёт ей грудь. Настя сосёт.
Роды были трудными: ребёнок вместо того, чтоб вниз двигаться, шёл вверх. Если бы рядом была акушерка, помогла бы роженице, а простая бабка-повитуха помочь ничем не могла. Она посидела рядом с роженицей, дожидаясь, когда надо будет резать пуповину, не дождалась и ушла. Трое суток мучилась Татьяна, охрипла от крика, а потом в отчаянии бросилась с лежанки животом на пол. Ребёнок в животе перевернулся и пошёл естественным путём.
Гесель побежал за бабкой, которая и приняла роды. Несмотря на трудные роды, Татьяна и ещё хотела детей, но на стройке надорвалась, получился выкидыш, после чего она уже не могла забеременеть.
Лёжа в постели, она вспоминала всю свою жизнь. Солнце поворотилось вспять, и вернулись дни её молодости. Воспоминания приятны. Прошли годы, страсти успокоились, и ничто уже не омрачает.
Молодость не бывает без детства, а детство предполагает рождение. Она родилась 25 января, и назвали её Татьяной. Её выкупали, спеленали. Отец высоко её поднял, словно хотел показать всему миру. Все гадали, на кого из родителей похожа дочь. Крестили её в церкви в солнечный день.
Я не знаю, когда она начала ходить, но потом она уже ходила всю жизнь. Матушка её была набожной женщиной и заставляла Татьяну вытверживать молитвы. Утром до завтрака и вечером перед сном Татьяна просила Бога простить её, как и она прощает своих должников.
Татьяна осталась без отца, когда была ещё совсем крохой. Мать осталась вдовой с малыми детьми, а их у неё шестеро. Работать некому, а голодных ртов полная хата, и маленькую Таню бабушка увезла в Молдавию. Вместе с бабушкой и дедушкой жила их дочь со своей семьёй. Теперь и ещё один ребёнок прибавился.
Бабушка о детях не заботится, она больше заботится о себе. Захочется ей покушать чего-нибудь вкусненького, она детей из избы выгонит, дверь закроет на крючок. Смотрят дети – из трубы дым пошёл, значит, бабушка жарит себе яичницу с салом. Полакомится бабушка яичницей, откроет дверь, и дети гурьбой бегут в избу, чтобы подышать ароматом яичницы. Кроме запаха, им ничего не доставалось, для них была приготовлена мамалыга.
Дедушка был добрый, но никаких прав в доме не имел. Он работал приходским учителем, и научил Татьяну читать и немного писать. Она хорошо умела читать Евангелие на славянском языке и научила этому искусству Тому: не только читать, но и пони-мать прочитанное. Таня Алтухова её часто просила прочитать текст по Евангелию, так как в институте они знакомились со славянским языком по Еванге-лию.
Несладко Татьяне жилось у бабушки. Когда ей исполнилось шестнадцать лет, ей нашёлся жених. Он у них бывал дома и Татьяне нравился. В Молдавии существует обычай девушек выдавать замуж до шестнадцати лет: в шестнадцать лет она уже счита-ется перезрелой. А мужчины женились после тридцати лет, так как глава семейства должен быть уже зрелым, нажившим ума. Татьяниному жениху тоже было за тридцать лет, но её это не смущало.
- Пойдёшь за него замуж? – спросила тётя.
- Вы бы меня отдавали замуж, но где приданое? – ответила Татьяна.
Больше о замужестве с Татьяной речей не заводили, видимо, жениху отказали, а вызвали из России её мать.
- До шестнадцати лет мы её растили, а теперь забирай к себе. Тут она уже считается старой девой, замуж её никто не возьмёт, а в России ещё найдётся ей пара, - сказала бабушка матери.
- Какая ж она старая дева? Ей же только шестнадцать лет!
- У нас такой обычай: девушка должна выйти замуж до шестнадцати лет.
Татьяну увезли от матери совсем маленькой, и она её не помнит, но родственники встретили гостью радушно: стол ломился от вкусных блюд, откупорили бочонок выдержанного вина. Своего виноградника у них не было, но молдаване каждую осень приносили учителю корзины, полные винограда. Сначала его давили босыми ногами в специальных чанах, потом виноградным соком заполняли бочонок, и он там бродил. В честь новорождённого ребёнка закладывали бочку вина, которая предназначалась к его свадьбе. Для Татьяниной свадьбы тоже была приготовлена бочка вина, но теперь она уже не потребуется, и её откупорили к приезду её матери.
- Какое вкусное! Такое вино стаканами бы пить, а они поставили такие маленькие рюмочки, - подумала она, а в конце застолья не могла выйти из-за стола: голова ясная, а ноги приросли к полу, и она никак не может их оторвать.
- Кто не знает молдавских вин, всегда так напивается, - успокоили её. – Во второй раз его уже не проведёшь.
- Вот это вино! Много и не надо, чтоб гостей употчевать.
Привезла Татьяну мать в Россию, в родную деревню Стригово. Она красивая девушка: на белом лице чёрные брови, как два соболя, лежат над серыми большими глазами, косы до пояса, стройная да резвая. Молва о красавице разнеслась далеко окрест.
- Такая красавица в девушках не засидится, - подумали братья.
. Она была хороша собой. Вы легко можете себе представить, что многие парни обращали свой пылкий взор к ней. Но пленил её молодой человек Марк.
Он умирал от любви к Татьяне. Он потерял голову. Он обнимал и целовал её, как обезумевший. Я не могу сказать, что Татьяна отвечала ему такой же пылкой взаимностью.
Есть два способа завоевать расположение женщины. Можно действовать или силой, или настойчивой вкрадчивостью. Но пока Марк решал, каким путём ему завоевать Татьяну, она вышла замуж за портного.
- Раньше всех своих подружек выйду замуж, - подумала Татьяна и согласилась выйти за него замуж.
- Разве можно выходить младшей сестре раньше старшей? Она же её опозорила, - толковали соседи, а старшая сестра Ольга затаила обиду.
- Ты зачем пришла? Чтоб больше ноги твоей тут не было! – кричит она Татьяне.
- Я не к тебе пришла, а к маме. Пока мама жива, я буду сюда ходить, - отвечала Татьяна.
Наконец, Ольга вышла замуж, а вскоре умерла мать. Общее горе примирило сестёр. К тому же, замужество обеих сестёр оказалось несчастливым.
Муж Татьянин грубый, чуждый какой бы то ни было сентиментальности. Характер у него несносный. Он трудился с утра до ночи, не покладая рук. Глаза его слепли от шитья при керосиновой лампе лишь бы заработать. Кончики его пальцев исколоты иглой. Был он и скуп. Он изводил жену. Красота её ушла, как уходит сверкающий день. Ангел, никому никогда не причинивший зла, воплощение покорности страдала.
У Ольги муж был ещё хуже. Однажды он её стукнул по спине, Ольга согнулась и больше разогнуться не могла. Одинаковая судьба сблизила их. Ольга и Татьяна стали близкими подругами. Татьяна ходила в Стригово всегда только к Ольге, хотя у них было ещё четыре брата и сестра. Правда, четвёртый брат умер маленьким.
А дело было так. Батюшка попросил Давыда ско-сить ему лужок. Давыд согласился, но после того, как управится со своим сенокосом. А батюшка настаивал, чтоб Давыд сначала его лужок скосил, а потом уже занялся своим сенокосом. Дело в том, что из перестоявшейся травы сено получается грубое и малопита-тельное, и скот его поедает неохотно. Никому не хочется, чтоб трава перезрела. Траву надо косить во время цветения, тогда сено получится душистым и питательным. Поэтому Давыд не уступил настояниям батюшки, и батюшка затаил на него обиду. Когда у Давыда родилась двойня, сыновей понесли крестить. Тогда имена давали по святцам, а так как недавно отпраздновали день святых Бориса и Глеба, поп и дал близнецам их имена.
- Хлеб? Что ж это батюшка наградил нашего сыночка таким именем? – заволновалась мать.
- Это батюшка за лужок наградил!
Вскоре Давыд умер, а вслед за ним умер и один из близнецов. Они были так похожи, что даже мать не могла их отличить друг от друга.
- Прости меня Господи! Не знаю, какой помер, пусть это будет Хлеб, - сказала мать, а Борис вырос, имеет семью и живёт в Стригове.
Небольшая деревушка Стригово лежит на скате голого холма, рассечённого оврагом, который разры-тый и размытый вьётся по самой середине улицы и пуще реки разделяет обе стороны деревушки.
Невесёлый вид. У самой головы оврага, где он начинается, стоит небольшая избушка, стоит отдельно от других. Она крыта соломой, окно обращено к оврагу. В этой избушке и жила Ольга. Она вырастила троих детей, овдовела и одна-одинёшенька доживала свой век. В молодости бойкая и остроглазая кресть-янка, к старости отяжелела и с трудом управлялась по хозяйству. Кроме кур у неё ничего и не было. Тома помнит, как они с бабушкой ходили к Ольге.
Был престольный праздник Успенье. Был нестерпимо жаркий день, когда они медленно передвигая ноги, поднимались на холм к Ольгиной избушке. Родственники и знакомые приходят в престольный праздник без приглашения, и в это время со всех сторон спешили гости. Солнце пекло нещадно. Воздух был пропитан пылью. Одни воробьи, распуша пёрышки, чирикали и яростно дрались, дружно взле-тали с пыльной дороги, тучами носились над конопляниками.
Когда Татьяна с Томой пришли, там уже были гости. Сели за стол. Как водится, выпили, закусили, поговорили и стали петь песни.
- Начинай, Вольга!
- Какую же мне песню начать?
- Запевай, какую хочешь.
- Ой, под гаем зелененьким
Брала вдова лён дробненький, - запела Ольга, и ей дружно подпевали присутствующие гости.
Действительно, в этих краях знают толк в пении. Недаром эти сёла славятся своими песнями. Вечером Татьяна с Томой спускались с холма, на котором лежит Стригово, направляясь домой. У подошвы этого холма расстилается равнина. Они шли по дороге вдоль оврага, а вслед им неслись звуки гармони, - молодёжь продолжала веселиться.
И вот Татьяна умерла. Сверстницы обмыли её су-хонькое тело, одели в приготовленное платье, сложили ей руки на груди. Жители села пришли на похоро-ны. Они плакали, глядя на покойницу.
Наконец, покойницу понесли, народ повалил следом. Гесель на похороны жены пригласил священника. Он совершал обряд. Попрощались. Гроб опустили в яму, и священник первым бросил горсть земли. Пропели вечную память под безоблачным небом и засыпали яму.
- Мир праху твоему, скромная труженица, - говорили провожающие её в последний путь и искренне плакали.
Тома на похороны опоздала. Пока добралась до села, бабушку уже похоронили. Вот она идёт уже по улице села. Навстречу ей идёт Маша Лаферина.
- Томочка! А бабушку твою схоронили.
Тома склонилась на плечо подруги и горько плачет.
- Не плачь, Тома! Бабушка просила тебе передать, чтоб ты по ней сильно не плакала. Хоронили её с попом, как она и хотела. И хорошую труну сделали.
Но как же Томе не плакать? Умерла женщина, которая заменяла ей мать. Роднее её, у Томы никого нет. Деду она никогда не была нужна.
- Мама, мамочка! Простите меня, глупую, - причитает Тома горестно.
Тома, захлёбываясь слезами, пошла по лугу в обход села. Войдя в избу, упала на кровать с рыданиями. Бабушка Томе была второй матерью, и её смерть потрясла Тому.
- Ну, что ж теперь делать? Осиротели мы без неё, но нам ещё надо жить, а ей пусть земля будет пухом, - уговаривает Тому дедушка.
Когда Тома успокоилась и огляделась в избе, то даже испугалась: вещи валяются, где попало, грязная посуда с остатками поминального обеда разбросана по всей избе.
Тома пошла на кладбище. Вот и бабушкина моги-ла. У маминой могилы бабушка посадила сирень. Теперь и её могила рядом с маминой. Рядом с ней похоронен Шурка Ефимов со своей бабушкой Лукерьей. Анисья посадила тут жасмин. Вот они все могилы подряд.
Красиво на кладбище летом: много зелени, цветут цветы и кустарники. Кладбище делится на две части – старое и новое. На старом кладбище высится кур-ган, оставшийся от первой мировой войны. Тут был бой. Много солдат погибло тогда с обеих сторон. После боя их всех вместе схоронили в братской могиле. Жители села насадили на кургане сирень, жасмин и шиповник, и в зависимости от времени года он покрывается то лиловым, то белым, то розовым цветом. Сейчас зима и всё занесено снегом. Кладбище не огорожено, только канава вырыта во-круг его. Скот сюда не заходит – вокруг кладбища посевы. А вдоль канавы растут вишни. Весной они стоят нарядные, словно невесты в подвенечных платьях, а летом на них полно ягод, но никто и не пытается полакомиться ими. Даже дети знают, что на кладбище ничего рвать нельзя.
Тома любит растительный мир. Бабушка любила природу и Тому этому научила. Природа её успокаивает, умиротворяет. Поплакав, Тома успокоилась. Пора возвращаться домой.
Вернувшись с кладбища, Тома наносила воды и взялась за уборку. Отскоблила грязь с ухватов, убрала вещи на свои места, и в избе стало нарядно, и, кажется, светлее.
На следующий день Тома решила навестить Ефима с Анисьей. Анисья топила печь. Она поставила варить пшённую кашу. Крупы она насыпала много, и каша вылезает из горшка. Анисья часть каши переложила в другой горшок, но каша продолжает выле-зать из горшка. Тома вспомнила сказку «Горшочек каши». Она подумала, что Анисья сказала заветные слова:
- Горшочек вари!
Горшочек варит, а как его остановить, Анисья не знает. Она забыла нужные слова. И вот он варит и варит, и конца этому не видится. Тома собралась уходить домой, но Анисья её не отпустила.
- Покушаешь с нами, тогда и пойдёшь. Так давно не была у нас и хочешь уйти без нашего угощения. Успеешь!
В Колодезьках все кушают из одной миски, но Анисья Ефиму наложила в отдельную посуду.
- А почему дядя Ефим кушает отдельно от всех? – спросила Тома.
- Он имеет свои ложку, миску и полотенце, - отве-тила Анисья.
- У него туберкулёз?
- Нет, просто он так хочет.
Тома Анисье не поверила, что Ефим просто так от Анисьи отделился. Шурка умер от туберкулёза, и Тома сделала свой вывод.
На девятый день после похорон в церкви отслужили панихиду по покойнице. Идёт служба: слышен металлический стук кадила и протяжное пение. Из кадила струится синий дымок и кажется, что вместе с дымом носится душа усопшей. Струйки дыма несутся вверх к окну и словно сторонятся скорби, которой живёт Томина душа. Пение так печально, что слёзы сами льются из глаз.
О чём думала Тома после смерти бабушки? После приезда Томы прошло несколько часов, солнце заливает комнату, а Тома всё сидит окаменевшая, как статуя. Волосы её спутались. Она думает о своей жизни и всех прошедших событиях.
Тома чувствует себя такой несчастной, что жить не хочется. Она сидит, как на пожарище, стиснув руки, с сухими глазами. Сердце её окаменело. Но вот она очнулась от оцепенения, в которое была повергнута. На её попечении остался дедушка. Надо жить и заботиться о нём.
Тома ходит, словно потерянная: всё у неё из рук валится. Хорошо, что зимние каникулы подоспели. Зарезали кабанчика, и Тоня пришла помочь подруге начинять колбасы.
- Вдвоём возитесь, а толку нет, - ворчит Гесель. – Баба в один день одна управлялась, а вы два дня копаетесь.
- Она сутки не спала, а я ночью спать хочу. Можно и днём управиться, а ночью поспать.
- В тепле и мясо протухнет, пока ты будешь спать.
На другой день Тома уехала на работу.
Гесель тяжело переживал смерть жены. За всю со-вместную жизнь он ни разу её не приласкал и не пожалел, а только кричал, бросался на неё с кулака-ми, иногда и бил. Он ругал её за то, что она чай пьёт вприкуску, считая, что в этом случае уходит много сахара. Он ругал её за то, что большую сумку Саше наложила. Да мало ли причин найдётся, чтобы выру-гать жену?
Но, когда жена умерла, он плакал горькими слезами. И боль, и раскаяние, и тяжесть утраты страш-ным бременем легли на его душу. После похорон он сильно затосковал. Он всё время думал о совместной жизни с женой.
Ему вспомнилось, что за всю свою жизнь с нею, он ни разу не подумал о ней, как будто это была кошка. А ведь она каждый день топила печь, варила еду. Она ходила по воду, кормила скотину и спали они на одной кровати. И всё это молча.
Он всю свою жизнь гнул спину за шитьём, некогда было голову поднять. Так и прошла жизнь без всякого удовольствия. Впереди уже ничего не оста-лось, а посмотришь назад – и там ничего. И почему человек не может жить так, как нужно? Зачем он всю свою жизнь бранился, бросался с кулаками, обижал жену? Зачем люди ломают жизнь друг другу?
Татьяна единственную дочь берегла, как зеницу ока, но не уберегла.
- Из-за мужа я потеряла дочь, - жаловалась она Томе. – Если бы он повёз её в больницу сразу, как она заболела, врач бы объяснил, что ей можно ку-шать, а чего нельзя. Я ж не знала, что ей нельзя давать пирожки с мочёными яблоками, а ей их так хотелось. Вот я и угостила.
А отцу разве не жаль было единственной дочери? Роятся мысли в голове у Геселя, вспоминает шаг за шагом он свою жизнь.
Трудились всю жизнь, не покладая рук. Работни-ков не нанимали, всё старались выполнять сами и на работе, и дома. Пришла революция, потом началось раскулачивание, и выгнали Геселя с семьёй из собственного дома. Превратился он в мироеда и эксплуататора. От горя сердце кровью обливается, а тут ещё и дочь умерла.
Но горе на этом не кончается. Говорят, что одна беда не ходит, она за собой подружек водит. Подружка пришла в образе комбедовцев: они на своём собрании решили выслать его на Колыму. Спасибо Агею: он тайком предупредил о надвигающейся беде. Гесель ушёл из дому, куда глаза глядят. Явились утром комбедовцы отправлять Геселя в ссылку, а его и след простыл.
- Сбежал, так его растак! Кто-то ему сообщил о нашем решении. Говори, кто сказал! – кричали комбедовцы Татьяне, но она так и не сказала, кто им сказал об этом.
- Я не знаю. Я спала и не слышала, когда он ушёл. И куда ушёл, не знаю.
Отправили Татьяну в тюрьму. Тихую, скромную, работящую заключённую стали посылать мыть полы в учреждениях. Сначала её сопровождала охрана, потом она стала ходить без охраны: выполнит задание и вернётся опять в камеру. А куда ей деваться? Так и шли дни за днями.
А Гесель нашёл приют у человека, который поверил рассказу невинно пострадавшего.
- Неправильно вас раскулачили. Вы не подлежите раскулачиванию, но жаловаться сейчас опасно, нужно немного подождать. Поживите пока у меня, но сидите тихо и смирно, - сказал он.
Гесель обладал неуживчивым характером. С ним было тяжело и домочадцам, и односельчане его не любили. Не за богатство он пострадал, а за его ха-рактер подвели его под раскулачивание.
Гесель затаился, но и о Татьяне не забывал. Он уз-нал, где томится в неволе его половинка, выследил, когда она шла на работу, и увёл с собой. А тут и голодовка подоспела. Но и в голодовку людям нужен портной. Ночью, тайком от посторонних глаз, он забрал у Алексея Настину швейную машинку и, взвалив её на плечо, пошёл по сёлам со своими услугами. Находились желающие пошить, так вот и пережили голодовку.
Наступила оттепель в политическом мире. Гесель послал от имени жалобу на имя Сталина и вскоре пришёл ответ: его признавали середняком, не под-лежащим раскулачиванию. По справке, которую ему выслали, его должны восстановить в правах, а отобранное имущество вернуть. Ничего не требовал Гесель, кроме дома. Скот и инвентарь пусть остают-ся в колхозе, и сам решил подать заявление о вступ-лении в колхоз.
- Дом продан, и возвратить его вам мы не можем, - ответили ему в родном селении.
Оставил Гесель всё, как есть.
Ещё неизвестно, что будет впереди. Могут и другую причину найти, чтоб сослать на Соловки или на Колыму.
- Ну, какой я кулак? Всей семьёй обрабатывали три гектара земли, чтоб не голодать. Наёмной силой не пользовались. За что ж я пострадал?
- Не лебезил перед беднотой, - отвечает жена.
- Беднота! Откуда она взялась?
- А с чего им быть богатым? – говорит Татьяна. – Мы до рассвета овин жита вымолотим, я уже печку вытоплю, а они ещё только просыпаются. Зерно в копнах прорастёт, копну от земли не оторвать. Куда годится такое зерно? Оно только на самогонку год-но. И приходится брать хлеб в долг.
- Я дал Стесселю пуд хлеба в долг. Они его съели, и опять он идёт просить хлеба.
- Ты ж ещё тот долг не вернул! Сначала верни старый долг, а потом приходи снова, - сказал Гесель Стесселю.
- Вот он и припомнил тебе этот пуд хлеба.
- Рассчитался с долгом.
- Лучше бы ты дал ему хлеба, и назад долг не требовал, - говорит Татьяна.
- Кормить дармоедов!
- А они говорят, что это мы дармоеды.
- Какие ж мы дармоеды? Мы всю жизнь работаем, не разгибая спины!
А впереди людей ждали репрессии. Начались аресты. «Чёрный ворон» увозил людей и больше о них никто ничего не знал. Однажды Тома увидела чёрную машину. Таких машин она ещё ни разу не видела.
- Ой, посмотрите, какая машина!
- Уйди от окна, чтоб тебя не увидели, - прошептала ей Татьяна. – Это страшная машина: она хватает людей ни за что и увозит, поэтому её называют «Чёрным вороном». Никогда никому не говори, что ты её видела, и лучше забудь о ней.
- Я знаю этого человека, как преданного Советской власти коммуниста. За что же его забрали? – спрашивал Гесель.
- Я не знаю. Никогда ни с кем не заводите об этом разговор. И мне Вы ничего не говорили, а я ничего не слышал. Иначе я пострадаю за то, что не донёс на Вас. Вообще, остерегайтесь вдаваться в политику, с кем бы то ни было. «Чёрный ворон» забирает пре-данных партии коммунистов, а Вас отправить туда, куда Макар телят гоняет, - раз плюнуть.
- Я ж только с Вами.
- Вот и хорошо, что больше ни с кем не говорили. Никому ни слова! А я Вас не слышал.
Текут мысли, перескакивают с одного на другое, гложет Геселя обида.
Трудные эти времена канули в вечность. Миновала война, которая унесла жизни многих людей, а Гесель, похоронив жену, заново переживает всё, что уже ушло и больше не вернётся. Он стар и сед, согнулся и сгорбился, но зато у него полный рот крепких зубов. Он всё так же откладывает копейку на чёрный день и старается приучить к этому Тому.
- О каком чёрном дне Вы мне толкуете?
- Мало ли что может случиться? Заболеешь, работать не сможешь, а кушать хочется. Вот у тебя и будет припасено на этот случай.
- Если я заболею, мне выдадут бюллетень, по ко-торому выдадут зарплату, - говорит Тома.
- Кто тебе даст деньги, если ты не работала?
- Государство выплатит мне зарплату за все дни, которые я проболела, - говорит Тома, но дедушка ей не верит.
А как он может поверить? В колхозе бюллетеней никто не выдаёт, и платят ему только за трудодни, которые он заработал. Что это ещё за бюллетень? Это неграмотному Геселю не понять. Да и как понять? Бюллетень колхозникам не предусмотрен законом, поэтому и откладывает Гесель на чёрный день.
Бережливость хороша в меру, но если она сверх меры, то это уже жадность. Гесель стал жадным до невозможности, поэтому Тома во время учёбы в институте не получила ни гроша. Она жила на одну маленькую стипендию. Она была одета, как нищен-ка, и вечно голодная. Единственная внучка Геселя страдала от голода. Ноги её подгибались от слабости, голова бессильно склонялась набок. От голода она готова была потерять сознание. Ужасно хотелось кушать. Только упорство помогло Томе выжить и окончить институт. Теперь она работает и зарабо-танными деньгами распоряжается сама. Она ни от кого теперь не зависит.
- Бог сирот любит, да доли не даёт, - говорила Татьяна. – Может быть, Томе повезёт?
Может быть, и повезёт. Во всяком случае, Тома на это надеется.
Летом Тома получила отпуск, и поехала в Колодезьки к дедушке. Сошла с поезда на станции Рассу-ха, от неё до Колодезек двенадцать километров идти пешком. Смотрит, и Кирилл вышел из вагона. Он окончил учительский институт, отработал год в школе, женился и едет к матери с женой. Скоро у них будет ребёнок. Жена его оказалась солидной женщиной: и ростом повыше Кирилла, и кость крупнее. А теперь ещё добавилась полнота от беременности. Глядя на неё, Тома думает, что у неё, наверно, будет тройня. Больно уж грозный вид у неё. Идти пешком ей тяжело, и она еле передвигается. Томе тянуться нога за ногу не хочется, и она, прибавив шагу, ушла вперёд. Кирилл от неё не отстаёт, бросив жену далеко позади.
- Ты что это так обнаглел? Бросил жену одну на незнакомой дороге, - обратилась к нему Тома.
- А чёрт с ней! – ответил ей Кирилл. – Ты лучше скажи мне, почему ты не захотела за меня замуж выйти.
- Чудак человек! Я ж ещё не замужем, а ты уже женился, так что вопрос твой не по назначению.
- Но ты же дружить со мной не хотела! – Тома промолчала. – А если бы я не женился, ты бы вышла за меня замуж?
- Да что теперь толковать об этом? Ты уже женат и у вас скоро будет ребёнок, а ты жену заставляешь волноваться. Она ж не может идти быстрее. Неужели ты не понимаешь что ей тяжело?
- Да чёрт с ней! Одно твоё слово, и я пойду за тобой хоть на край света!
- Вон твой край света сзади топает. Давай подождём её, - и Тома остановилась, чтоб подождать Кириллову жену.
Когда она поравнялась с ними, Тома опять ушла вперёд, думая, что Кирилл теперь останется с женой. Но Кирилл снова оставил жену позади, не отставая от Томы. Тогда Тома, молча, подождала несчастную женщину и больше не пыталась уходить вперёд, потому что это странное поведение Кирилла слишком бросается в глаза его жене.
- Вы бы не ждали нас, а шли бы быстрее домой. Что Вы нас ждете? Я быстро идти не могу, а Вам незачем ждать меня, - говорит Кириллова жена Томе.
- Да вместе веселее идти. Одной скучно, - не желая причинить вред Кирилловым семейным отношениям, говорит Тома. – Знала бы она правду. Бедная женщина! – думает Тома – Ей же скоро родить, а муж чудит.
Но вот и родное село. Тома окинула взглядом всё его. С горки всё видно, как на ладони. Вон река Рассуха блестит, как зеркало. Вон и мельница. Тут Тома когда-то вместе с односельчанами делала запруду после половодья. Она вспомнила, как постепенно прибывала вода. Быстрое течение подхватило гусят и закружило, понесло. Чтобы выбраться на берег, сил у них мало, и они отчаянно пищат, а гусы-ня мечется между теми, что остались на берегу, и теми, которые в воде. Наконец, озеро заполнилось. Излишки воды вытекают через ставень. Пока не было запруды, воды тут было по щиколотку, и Тома с Диной ловили тут раков. Они засовывали руку в нору и вытаскивали рака наружу. Рак своей клешнёй щипал довольно больно руку, и все руки были в царапинах. Иногда вместо рака в норе оказывался пескарь.
Почувствовав рукой что-то скользкое, Тома быстро выдергивала руку из норы. Она боялась в норе обнаружить змею. Но ловлю раков они не прекращали, так как раки вкусные, и они с удовольствием варили их на костре, и потом угощались. Как только восстанавливали запруду, вода заполняла русло реки, и ловля раков прекращалась. По берегу реки много карьеров: торф вынули, а ямы остались. Однажды после молотьбы Тома с Тоней Хрисановой пошли отмыть грязь в реке. Тоня умела плавать, а Тома так и не научилась. Тоня промерила глубину.
- Залезай! Не бойся, тут воды мне по грудь. Видишь? – крикнула она Томе.
Тома видела, что в этом месте не глубоко, и смело полезла в воду. Угодила она прямо в карьер. Она стала тонуть. Тоня боялась к ней подходить, так как Тома с испугу схватила бы её за руки, и тогда они утонули бы обе. Тома сначала боролась, цеплялась ногой за край карьера, но её отрывало и тащило на глубину. Наконец, она сдалась, и стала думать, что бабушке придется её хоронить. Тогда Тоня, прибли-зившись к Томе, схватила её за волосы и вытащила.
Это было вон там, у изгиба реки. А на мелководье лягушки метали икру. Из неё выводились головастики. Они похожи на черпаки, которыми разливают суп. Их и называли половниками. Подрастая, половники обзаводились ножками, а хвосты теряли, и получались лягушата, которые прыгали по лугу. Там их ловили аисты. Они питаются сами лягушками и детей своих кормят ими. И теперь вон аисты бродят по лугу. А возле мельницы – купа деревьев. Там посажены вербы.
- Коло гребли шумят вербы,
Что я насадила, - пела Тома когда-то с подругами.
Сейчас на селе тихо, все на работе, а петь песни и танцевать будут вечером.
Тома спустилась с горки к реке, перешла по мосту на другую сторону реки и по главной улице пошла к родному дому. Вот и Дулёпка. Тут остановили по-жар. Теперь раны залечили, и следов не осталось от этой страшной беды.
Тома занялась домашним хозяйством. Хотелось и книги почитать, но книгами Томе не пришлось долго увлекаться. Утром пришёл к ней бригадир молотьбитной бригады Петрок Кумков. Бригада каждый год формировалась заново, а бригадир оставался преж-ний. Тома раньше каждый год работала в молотьбитной бригаде, пока жила в Колодезьках.
Однажды она взялась жать серпом. Отвели ей полоску ржи, и стала она жать, но, как ни старалась, а работа у неё не спорилась. Безнадежно отстала она от других жниц. К тому же у неё так разболелась поясница, что и шевельнуться мочи нет.
- Бросай, раз так разболелась, - говорит Томе бабушка.
- Но как же я брошу несжатую полосу? Надо как-то закончить, - отвечала Тома, и, охая и плача, она постаралась дожать свою полоску.
- Скажут, что у неженки спинка заболела, - думала Тома. – Стыдно людям в глаза глядеть.
Может быть, и говорили за глаза, но в глаза никто ничего не сказал.
- Анюта Михеева у нас ударница! Больше всех успевает за день сжать! – говорили тогда в Колодезьках.
- Так она ж до восхода солнца встаёт! Чуть забрезжит свет, она уже в поле с серпом.
- В конторе на доске почёта её имя красуется!
Тома больше не ходила в поле жать. Её из года в год зачисляли в молотьбитную бригаду. Озимые хлеба жали серпом, и вязали снопы, а яровые косили косами, сгребали граблями.
Всё так перепутается, пока доставят на ток, что потом девчата не знают, как и подступиться. Мозолей у Томы на руках было столько, что не счесть. Пот градом льётся, спина мокрая, хоть выжимай.
В перерыв Тома посидела в холодочке, проскво-зило, и она заболела. Так разболелось ухо! Бабушка ей и мешочек с нагретой солью прикладывала, и Сёканиха шептала, но ничего не помогало. Среди жаркого лета Тома замерзала. На печке грела подуш-ку и прикладывала к уху. Подушка щёку обжигала, а уху холодно.
- В ухе у Томы нарыв. Если он прорвёт наружу, то всё пройдет благополучно, и она поправится. Но, если он прорвёт внутрь, то она или умрёт, или оста-нется жить, но будет дурочкой, - говорила Сёканиха бабушке.
Татьяна беспрестанно молилась перед иконами, чтоб Бог помиловал и не оставил её внучку дурочкой.
- Пусть лучше умрёт, - просила она Бога.
Но Тома не умерла, она выздоровела. Люди удивились, когда увидели её летом на скамеечке возле крыльца своего дома в тулупе с перевязанной головой. Начались занятия в школе, и Тома окончательно пришла в себя.
Теперь Тома вспомнила об этом и не хотела идти работать в колхозе. Хотелось отдохнуть перед началом трудовой деятельности в школе. Кроме того, дома полно работы: утром надо печь топить, корову подоить и отправить в стадо, поросёнка накормить.
- Тома, выручай! Мы набираем бригаду для ночной молотьбы. Прошу тебя, поработай, пожалуйста, в этой бригаде, - услышала она голос бригадира.
В эту бригаду набирали всех, кого в деревне называли белоручками: библиотекаря, секретаря и тому подобных. О них говорили, что они не работают, а придуриваются. Бригаду эту называли бригадой придурков.
- Я не пойду в бригаду придурков, - заявила Тома.
- И кто это придумал, что они придурки? Хорошие, умные люди. Маша Лаферина, Тоня Хрисанова и Федос Евменов тоже будут там. Разве они придурки?
- Я приехала в отпуск отдохнуть, а Вы опять меня запрячь хотите.
- Тоня и Федос тоже приехали отдохнуть в отпуск, но они согласились поработать.
- Ну, хорошо. Я пойду в вашу бригаду.
Тома стала в ночное время работать на молотьбе. Работают одни девчата. Из мужчин тут только механик и Федос. В полночь устроили перерыв, и все завалились спать под скирдой. Тома смотрит в звёздное небо. Млечный путь сияет светлой полосой. Словно молоком полили дорогу на небе.
А вот ковш Большой Медведицы. А где же Полярная звезда? Да вон же она! Луны нет, и звёзды кажутся особенно яркими.
А Тоня с Федосом затеяли игры: бегают вокруг скирды, хохочут, барахтаются в соломе. Томе не до этого. Недавно умерла бабушка, и Тома никак не может придти в себя. Она смотрит в звёздное небо и вспоминает бабушку, заново переживая все те события, которые происходили в её жизни, а ни неразрывно связаны с бабушкой.
Тоня вышла замуж за Федоса. Она и Тому пригласила на свою свадьбу, но у Томы траур и ей не до веселья. Ей кажется, что она уже никогда не сможет ни петь, ни плясать, ни смеяться.
- Ну, как же без тебя? Ты ж моя лучшая подруга! Ты хоть немного посиди за столом, - говорит Тоня, и Тома сдалась на её уговоры.
Девчата поют свадебные песни, весело шумят гости за столом, а Тома сидит, как в воду опущенная. Пора провожать невесту. Лошади запряжены, в гри-вы их вплетены ленты, под дугой привязан колокольчик, а Хрисаниха благословляет невесту с жени-хом. Томе стало невыносимо больно от мысли, что её благословить будет некому, и Тома не выдержала. Она прижалась лбом к стеклу окна и заплакала.
- Ну, что ты плачешь? – спрашивает Сёканиха.
- Меня будет некому благословить, - всхлипывая, говорит Тома.
- Успокойся, перестань плакать. Мало ли что мо-гут подумать люди. Не надо было приходить на свадьбу, - уговаривает её Сёканиха.
- Тоня очень просила меня придти. Ну, как не придти к своей лучшей подруге?
Томина лучшая подруга уехала в Белруссию по месту службы Федоса. У Томы и вовсе стало пусто на душе. А вокруг кипит жизнь. Шурка Марченко вернулся с армии, стал работать трактористом. Сосватал Райку. Мать была против этого, но Райка её не послушалась и сделала всё по-своему.
- Ты хочешь, чтоб я осталась вековухой? Сама-то ты была два раза замужем, а мне и одного раза нельзя!
Сыграли свадьбу. И началась у Райки весёлая жизнь. Шурка напьётся, и начнёт Райку вокруг избы гонять. Райка убегает от него, а он догоняет.
- Убью! – кричит он на всё село.
- Слава Богу, что я не стала дружить с Марченята-ми. Эти весёлые ребята не пригодны для семейной жизни, - думает Тома. Витька пытался за ней ухажи-вать, но Тома не стала с ним дружить.
Иван Смоляк тоже получил отставку. За него вышла замуж её коллега Фаня. Откуда она родом Тома не знала. Семейная жизнь у них сразу не сладилась. Иван пил, работать ленился. С хозяйством Фане приходилось управляться одной.
Поручили Ивану сторожить колхозный сад. Тёмной ночью набрал Иван мешок яблок и решил отнести его домой, но споткнулся и упал. Мешок навалился на него сверху и сломал позвоночник. Нашли его утром и отправили в больницу. Долго пришлось ему лечиться, но, когда он вернулся домой, снова стал пить. Пришёл к соседке.
- Саша, у тебя ключ подходит к нашему замку. Фаня ушла на работу, а у меня нет ключа от замка, и я не могу попасть домой. Дай мне свой ключ.
- Нет у меня такого ключа, чтоб подходил к вашему замку. Если ключи будут подходить к чужим замкам, то и запирать не надо будет дом.
- Дай, я попробую, может быть подойдёт.
- Не дам, и не проси!
Она знала, что ключ подходит к замку, которым Фаня закрывает сундук. Фаня выгнала самогонку и спрятала её в сундуке. Куда бы она её не спрятала, Иван всё равно найдёт и выпьет. Теперь она решила закрыть самогонку в сундуке. Вот Иван и хочет добраться до этой самогонки. Конечно, он может выдернуть пробой и открыть сундук, но ему хочется сделать это незаметно. Он медлит с уходом. Авось, соседка пожалеет его и даст ключ.
Однажды Тома встретила его в Гарцеве.
- Ты даже не представляешь, как я рад, что снова вижу тебя. Я думал, что умру, но выжил и Бог сподобил видеть тебя.
- Неужели он ещё любит меня? – думает Тома. – Выходит, и пьяницы могут любить?
Миша тоже окончил институт, получил направление в Калининградскую область и уехал один, а Таня ждёт ребёнка и плачет. Когда родилась дочь, Тому пригласили на крестины.
- Глупая Таня, не послушалась тебя, когда ты её остерегала. Вместо того чтоб прислушаться к твоему совету, она ревновать надумала. А ты была права! – говорит Танина мать Томе.
- Так я ж его знаю, как облупленного!
- Как же это может отец отказаться от собственного ребёнка? Да есть ли у него сердце? - спрашивает Таня, но Тома не знает, что ей ответить, - Не может он бросить родную дочь. Нелюдь он, что ли?
После крестин Таня оставила дочь матери, а сама поехала искать Мишу. Он её не ждал и сделал вид, что незнаком с ней.
- Что это за женщина? Я её в первый раз вижу!
- Миша, опомнись! Что ты говоришь? Ты отрекаешься от меня? Но от родной дочери ты же не можешь отречься! – говорит Таня.
- Я знать ничего не знаю! Нагуляла с кем-то ребёнка, а мне решила на шею посадить.
- Как тебе не стыдно такое говорить? Креста на тебе нет! Разве я тебе не помогала институт окончить? – спрашивает Таня.
- Это какая-то сумасшедшая! Её место в сумасшедшем доме, - кричит Миша.
Он вызвал «Скорую помощь», которая отправила Таню в сумасшедший дом. Таня отбивалась, как могла, но это только убедило присутствующих, что она и в самом деле сумасшедшая.
Таня лечится в сумасшедшем доме, а за дочкой её присматривает бабушка. А Мишу избрали председа-телем колхоза.
- Он же по образованию математик! – удивилась Тома. – Что он понимает в сельском хозяйстве? Председателем должен быть агроном. Ну, хотя бы биолог, всё-таки что-то связанное с сельским хозяйством. И зачем он соглашался на эту должность?
- Он же партийный, - отвечают ей. – Куда партия пошлёт, туда и пойдёт, тут уж ничего не поделаешь.
Вернулся с армии домой Лёша. Он сделал Томе предложение выйти за него замуж. Гесель был против этого брака.
- Тебе нужен образованный муж, а не такой неуч, - говорил он Томе, но она его не послушалась.
Лёша к Геселю относился с уважением, и дед был доволен зятем.
- Лёша ко мне относится лучше Томы, - хвастался Гесель соседям.
Когда Гесель заболел, Тома увезла его из Колодезек. Он болел недолго. Дни сменялись ночами, и он потерял их счёт. Он впал в беспамятство. Возле него сидел фельдшер, пахнущий лекарствами, но помочь ему он уже не мог.
Гесель лежал на железной кровати. Хриплое дыхание, вырывавшееся из открытого рта, слабело. Это хрипел уже не Гесель (его уже не было), а кто-то другой. Вдруг то, чего Тома боялась, совершилось – хрип оборвался. Медленно потекла бледность по лицу умершего, черты его стали утончаться.
Солнце, заходя, переходит в ветер. А во что переходит умерший? Ждёт его и за могилой новая скорбная жизнь – след прежней жизни.
Гроб вынесли из дома во двор. Снежный ветер ударил в лицо, крыша гудела, а за порогом несла непроглядная вьюга.
В несущейся мути не видно ни посёлка, ни леса. Гул его сливался с гулом ветра, в котором чудился колокольный звон. Хребты сугробов дымились. С трудом Тома различала фигуры мужиков, лошадь и сани с гробом.
Батюшки! Свету Божьего не видно! Как во сне Тома видела тёмные фигуры среди вьюги и слышала
шум её. Лошадь прижимала уши, воротила морду от снежного ветра. Ветер слепил глаза. Полозья заскрипели, сугробы, разрываемые ими, завихрились. Вихри, хвост и гриву лошади понесло в сторону.
На кладбище покойника провожали Тома и Лёша вдвоём. Когда гроб поставили на выкинутую из ямы мёрзлую землю, Тома опустилась на колени и прижалась лицом к тому, что осталось от родного человека. Поднялась, вытирая глаза. Гроб закрыли крышкой, забили гвоздями и опустили в яму. Могилу забросали комьями мёрзлой земли пополам со снегом.
Снег заметал яму и вместе с комьями земли быстро заровнял последнее убежище старика. Ему минуло восемьдесят три года. Тома горько оплакивала деда, ей было искренне жаль его.
Вот и отпели соловьи дорогих Томиному сердцу стариков, отшептала им речка. Вот и всё! Так же плывут над Землёю белые облака в высоком небе. Так же придёт весна, зазеленеют деревья. Всё будет так же, только уже без них.
К вечеру вьюга стала ещё страшнее. В комнате постукивали стенные часы, отсчитывая время, отпущенное живущим на Земле. Сени гудят от бури, а за окнами - чёрная тьма.
Смерть дедушки, которую Тома видела воочию, надолго выбила её из колеи. К весне она стала понемногу отходить. Пошли солнечные дни, ожили мухи. В апреле вынули двойные рамы, распахнули окно навстречу новой жизни, запахло в доме свежим воздухом. Стали заводить свои трели лягушки.
Много воды утекло в речке с тех пор, многое изменилось в селе. Иван Смыцалев решил жениться на Михеевой Тане. Он пошёл к Михею. Таня была заплакана и жаловалась на головную боль. Мартовское солнце светило ярко. Сквозь оконные стёкла падали яркие лучи. Слышно пение скворца.
Ивану казалось, что сейчас вот подойдёт Маша, обнимет его одной рукой и поцелует. Но на этот раз Иван пришёл не к Маше. Он пришёл сватать Таню. Свадьбу в долгий ящик откладывать не стали. Сыграли свадьбу не хуже Машиной. Купили Геселеву хатёнку и стали в ней жить-поживать да добра наживать.
Шло время. Его остановить невозможно. Прохо-дят год за годом. Времена года меняются. Вот и снова лето пришло. Лето шло погожее. Солнца было в меру. Иногда наплывали плотные облака, пролива-ясь на поля дождём. Земля млела, и в приволье росли хлеба. Из зелёного поле становилось сероватым, потом бурело. Прошло несколько дней, поле уже играло золотом. Зрел хлеб. И вот он голову клонит к земле. Ветровая волна уже не бежит по хлебам, а медленно катится вдоль поля. Отяжелевшие колосья лишь кивают ветру. Пахнет ромашкой и хлебом. Звонко звенят кузнечики. Солнце немилосердно бьёт в голову.
Марья идёт по полю. На неё смотрят синие глаза васильков, иногда затеплится цветок куколя, а вокруг – золотая рожь. Главной заботой хлебороба стала теперь уборка. В самый разгар уборки Райка родила дочь. Марья тут же поздравила дочь, но уборка хлеба – горячая пора, праздновать крестины некогда. В войну обходились без комбайна, а теперь МТС порадовала комбайном. Вот он медленно плывёт по полю. Подошла к нему машина, полилось из бункера зерно. И снова комбайн поплыл по полю. Жаркое время, люди ходят усталые, опалённые солнцем. Ноги обшарпаны стернёй. Все работают, и дело идёт хорошо. Там, где комбайн не может пройти, убирают вручную. Последний сноп украсили цветами и с песнями отнесли в колхозную контору. Там поставили его на видном месте. До первого воскресения стоит сноп нарядный, потом с него снимают украшения и берегут до Покрова. Тогда клочок из этого снопа подмешивают в корм скоту, чтобы он здоровым был.
Когда управились с уборкой корнеплодов, уст-роили праздник урожая. Обычно его приурочивали к празднику 7 ноября. Поставили столы в клубе, а вокруг них – скамьи. Нагнали самогонки, напекли хлеба из нового урожая. Зарезали колхозного бычка, наварили картошки с мясом.
Пообедав, веселились, чуть ли не до утра: танце-вали, пели песни. Песни разносились над селом, гам стоял, глядь, и за грудки друг друга ухватили.
Пришёл срок, и Марья с Иваном умерли. У Райки уже трое детей. Марьин дом уже совсем состарился, придётся строить новый дом. Они привезли лесу и наняли плотника. Он расспрашивал, что и как делать.
- Хороший дом должен быть, не халупа какая-нибудь, чтоб вид был, - говорила Райка.
- А крыть чем будете?
- Соломой.
- Тёсом бы.
- Тут все соломой кроют.
- А сколько заплатите?
- Ваша работа – ваш и запрос.
- А магарыч будет? - спросил плотник.
- О магарыче потом. Цену говори.
- Цена известная. Сами знаете: надо заработать.
- Ясно, что надо заработать, но чтоб по совести.
Плотник назвал цену, начали торговаться. Сошлись, наконец, на цене, и плотник приступил к работе. Срубил он дом. Крышу накрыли соломой, сложили печь, осталось только трубу поставить и можно жить.
- Ты, хозяин, вечером не задерживайся на работе, будем трубу ставить, - говорит печник Шурке, но Шурка об этом забыл. – Я больше ждать его не буду, как хотите, так и ставьте трубу сами.
- Дяденька родненький, - плачет Райка. – Что ж я буду делать с таким мужиком? Я ж без трубы не могу печь топить! Давайте как-нибудь вдвоём попробуем трубу поднять.
- Хорошо, давай, попробуем. Жалко мне тебя! – говорит печник. – И как ты с ним живёшь? Бросай ты его! Чем с таким мужиком жить, лучше никакого не иметь.
- Я бы его бросила, так он же или убьёт меня, или сожжёт в доме. Я ж его боюсь до смерти!
Как-то Шурка напился, и вместе с дружком поеха-ли на тракторе. Оба были пьяные, и Шурка не заметил, когда его дружок свалился с сиденья под колёса трактора. Шурка переехал дружка трактором и не заметил.
- Напьются до потери сознания и валяются на до-роге, как свиньи, - ворчит Типчиха, увидев вечером валявшегося на дороге мужика.
Утром она увидела этого мужика всё в том же по-ложении, решила посмотреть, что с ним, и обнаружила, что он мёртв.
- Задавил человека, - толковали соседи.
Шурка и с братом скандалит. Однажды Тома с детьми шла по улице Гарцева. Она приехала туда в отпуск. Смотрит, по улице бегут Марченята: впереди Витька, а за ним Шурка.
- Убью! – кричит Шурка, выламывая кол из плетня, но, увидев Тому, остановился, посмотрел ей вслед и продолжил погоню.
- Убью! – опять раздался крик Шурки.
Совсем спились Марченята. Иван Смоляк тоже превратился в алкоголика. С утра пораньше ищет, где бы опохмелиться. Может, самогон кто гнал?
Он уже и Тому не узнаёт. Встретилась с ним и заметила, что он на неё смотрит, явно не узнавая.
- Не узнал?
- Нет.
- Давай знакомиться.
- Иван, - протянув руку, назвал он себя.
- Тома, - отвечает она, но он так и не понял, кто перед ним стоит.
- Где взять выпить? Мне позарез надо выпить.
- Тебе, кроме самогона, ничего не надо?
- Хоть капельку!
- Говорят, Фаня с тобой уже не живёт. Правда?
- Не живёт! А как за водой идти, так вёдра суёт.
- А тебе трудно воды принести?
- А зачем тогда жена? Что она делать будет?
- А ты что делаешь? Только самогон пьёшь?
Магическое слово самогон сдвинуло Ивана с места, и пошёл он искать выпивку. Нутро его просит! И что это за люди?
Это больные! На цепь их посади, бей, но водки дай. Если он не выпьет, может совершить преступление или самоубийство. Выпьет Иван, повалится на дороге в грязь и спит. Костюм на нём оброс засохшей грязью, но он этого не замечает, ему бы только выпить. Водка превратила его в существо, которое гаже самого скверного животного.
Тут и осень подошла. Картофель выкопали, Райка докапывает последнюю борозду. Над головой раздался рокот мотора: летит самолёт, поёт свою песню. Вот он нырнул в облако, скрылся, вот снова вынырнул и засверкал на солнце серебряными крыльями. Райке захотелось лететь на самолёте и смотреть сверху вниз на то, как шагает по земле осень.
- Видны ли на земле люди на полях? – думает она.
Самолёт отвлёк её от мыслей. Небо и вечерняя заря необычайно красивы, и нельзя оторвать глаз от этой красоты.
Сколько зим прошло с тех пор и сколько лет! Тома ушла на пенсию и решила навестить родное село. Тома родилась и выросла в селе. Сейчас она живет в городе.
Плодами трудов и забот сельских жителей был хлеб, что съедается. Что же Тому тянет к голому выгону, избам и оврагам? Так тянет, что она не могла устоять и поехала на свою малую родину.
Ах, как давно она не была там! Когда-то она жила в России, чувствовала её своей. Не велик был труд съездить туда, а она всё не ехала, откладывала. И проходили годы.
Она ездила отдыхать к Чёрному морю. Она была уверена, что имеет право на отдых, она его заработала. Она всю жизнь работала, не покладая рук, пора и передохнуть, и она решила насладиться отдыхом на море. Тома с мужем поехала в Сочи.
Жизнь в Сочи потекла по заведённому порядку: утром – завтрак в кафе. Они пили чай с пончиками. Потом – медленное движение по улицам к морю. Весь берег заставлен лежаками, на которых лежат отдыхающие, глядя на небо и море, или сладко дрем-ля. Они купались, а когда жар спадал, изучали окре-стности Сочи.
Море шумит с угрожающим величием. Шум то стихает, то растёт, как шум соснового бора. Магнолии, гранаты, среди которых поднимаются веерные пальмы и кипарисы. Весь день слышится шум пальм.
Экзотика! Но люди способны испытывать ностальгию. Тоска по родному краю зовёт в дорогу. Вот уже нельзя больше откладывать. И Тома поехала. Она смотрела в окно вагона на телеграфные столбы, которые увенчаны белыми фарфоровыми чашечками в виде ландышей.
Наконец, приехала. И вот она идёт по мосту через Дулёпку. Когда-то тут остановили пожар, уничтоживший полсела. Тома помнит, как густо валили клубы дыма, высоко вырывались из них полотнища пламени. За мостом она поднялась на взгорье.
Идёт по улице. Она показалась Томе уже, чем прежде. По обе стороны улицы - запыленные дома. Тома смотрит новыми глазами на старое, знакомое, переживает прежнюю себя, замечает перемены, узнаёт встречных.
- Как тут всё переменилось, - думает Тома, приглядываясь к селу. – Время меняет не только человека, но и землю.
Село ей показалось унылым и чужим. Вот и Гапин дом. Люся вышла замуж. Родители купили ей в городе Клинцы квартиру. В это время умер Василь.
Вскоре и Гапа заболела. Люся забрала её в город и поместила в больницу. Гапа стала вставать с постели. Посидит немного у окошка, посмотрит на свет божий. Из окна видна кухня, прачечная и входные ворота. Вечером мимо окна проходят парочки. Возле больницы хороший сад.
Яблони, вишни, черёмуха образовали густые заросли. Весной всё бело от цветущих деревьев. Аромат их проникает в палаты и разносится по улицам, прилегающим к больнице.
Выздоравливающие больные любят тут совершать прогулки в свободное от лечения время. Сюда и приходят молодые люди вечерами. Стала и Гапа выходить в сад подышать свежим воздухом. Наконец, она выздоровела. Люся старалась создать ей нормальные условия для жизни, выполняла все её желания, лишь бы мама долго жила на свете.
Но Гапа вернулась в родное село. После её смерти родительский дом Люся продала, теперь тут живут другие люди. Вместо Геселевого дома Тома увидела огромный домище. Такой дом Геселю и во сне не мог присниться. И за что он пострадал?
А Агеев дом сгорел, и на его месте Агеиха с Верой построили другой. Он гораздо скромнее соседнего. Как же это было?
В Колодезьках 21 сентября празднуют престоль-ный праздник. В тот год к этому времени дожди затопили всё вокруг. На улицах села грязи девать некуда. Пьяные мужики шлёпали по грязи и валялись в ней, как свиньи. Напьются, потом мордобоем зани-маются. А в час ночи загорелся Агеев сарай. Ветер дул на избу, и она загорелась. Агеиха с Верой выско-чили в одних сорочках. Успели спасти только одну корову. Остальной скот сгорел. Утки, куры, овцы, свиньи – всё сгорело. Одели Агеиху с Верой всем миром: кто дал полушубок, кто платье, кто валенки. Сгорел Нафанов сарай, и обгорел дом, остальное удалось потушить. У Гришки сгорел сарай, но хозяев уже не было живых, тут тоже живут чужие люди.
А вот и Лаферин дом. Саня Лаферин работал в Кривошеях физруком в школе. Там он женился, построил дом. Родились двое детей, но Саня простудился и умер от пневмонии. Дети выросли. Сын уехал в Клинцы, а дочь с матерью остались в деревне.
Клинцы основаны в 1707 году. Первыми поселенцами здесь были беглые крестьяне – раскольники из центральных губерний России. В районе Клинцов тогда были дремучие леса и непроходимые болота. Здесь можно было укрыться от преследований со стороны царского правительства и духовенства. Первый дом тут построил переселенец из Костромской губернии Василий Афанасьевич Клинцов. Отсюда и повелось название города.
Летом 1708 года шведы разгромили Польшу и двинулись на русские земли. Население, в том числе и беглые раскольники, активно помогало русским войскам изгонять шведских интервентов с родной земли. Пётр Первый высоко оценил патриотические действия раскольников и издал указ о закреплении стародубских земель за ними. Слобода заметно росла. Наряду с ростом промышленности, город благоустраивался. В 1922 году посад Клинцы был переименован в город. Он стал одним из крупных городов Брянщины.
Клинцы являются вторым крупным городом области после Брянска. Здесь имеется механический завод, выпускающий станки для текстильной про-мышленности, завод, выпускающий сельскохозяйственную технику.
В 1814 году в Клинцах была построена первая су-конная фабрика. Потом построили ещё несколько таких фабрик. На одной из этих фабрик и устроился работать Санин сын.
Он женился. Жена его тоже работает на суконной фабрике. Они получили квартиру. Жили хорошо, но только за ребёнком смотреть некому. Вспомнили о тёте Маше. Что она там одна скучает?
Маша согласилась, но, перезимовав там, она вес-ной вернулась домой. Привела дом в порядок, купила картошки на семена и собралась засевать огород. Но тут приехали за ней из Клинцов, погрузили картофель на подводу, сверху водрузили Машу и увезли. Как при крепостном праве, вернули беглянку хозяи-ну. Тома смотрит на Лаферин дом и думает о Маше и её судьбе.
Своих детей не имеет, так чужих нянчит. Кто же там родился у них? Сын или дочь? Род Вайсеров сходит на нет. Девчата выходят замуж и продолжают чужой род. А кто продолжит фамилию Вайсер?
- Что это за фамилия такая Вайсер? – спрашивала Тома у бабушки. – По паспорту мы русские, но фамилия похожа на немецкую.
- Во время оккупации у нас стояли в доме немцы. Один немец немного знал русский язык. Им запре-щали общаться с населением, но он нарушал этот запрет. Ему интересно было изучать наш быт, наши обычаи. Он ушёл из дома с первых дней начавшейся мировой войны. Дома осталась жена с двумя дочерьми. Когда он ушел воевать, они под стол пешком ходили, а теперь уже стали невестами. Ему был положен отпуск, и он так этому радовался. Наконец-то он увидит семью! Когда этот немец узнал, что наша фамилия Вайсер, то он сказал, что в Германии тоже есть такая фамилия.
- Может, наши предки немцы? – спросила Тома.
- Может, и немцы. А, может, наш Парфён корни там пустил.
- Как бы то ни было, а фамилию Вайсер продолжать некому, - думает Тома.
Вот и родительский дом. В нём тоже живут чужие люди. Как забилось сердце, когда Тома увидела выгон, ряд изб, свою усадьбу! Всё вокруг обычно, но во всём чувствовалась часть её души. Постарели её сверстницы. Многие старики и старухи навсегда исчезли из этого мира. И не верилось, что нет их, что под могильными холмиками истлели они. И в Томе уже старая кровь течёт. Молодость миновала.
Росли колодезцы среди сложной жизни. Можно было думать, что так будет вечно. Но времена изменились. И село изменилось. Молодёжь разъехалась по городам, а старики уже не живут, а существуют. Всё реже молодёжь навещает отчий край, и всё более чужим становится он для них, всё слабее чувствуется связь с тем бытом, из которого они вышли. Не имеют они ни малейшего представления о жизни предков. Всё труднее становится им вообразить даже то, что было полвека тому назад.
Только на погосте, посидев над родной могилой, чувствуют близость к прошлому, но зимой туда не проберёшься: там по пояс сугробы.
Летом долго бродят по буграм и ямам, покрытым кладбищенской травой. Где тут, под каким холмиком кости родственников? А Бог ведает! Где-то здесь. И силятся представить себе тех, кто покоится под этими холмиками. И бесконечно далёким кажется их время.
Зарастают усадьбы бурьяном. Тяжело доживают свои последние дни старухи. Сменялись весна летом, лето – осенью, осень – зимой… они потеряли счёт этим сменам. Они живут воспоминаниями, снами, заботами о пропитании. Да что лето! Летом там рай! Тяжки дождливые осени, снежные зимы. Заметают их снегом вьюги. По вечерам скудно светит из окон.
Тома решила навестить Райку. Она обрадовалась встрече с бывшей соседкой, и решила устроить маленький праздник. Отварила картошки, нажарила яичницы, достала бутылку самогона и полезла на чердак за окороком.
- Съел Шурка окорок, одни кости висят, - печально сообщила она Томе. – Я берегла его к празднику, а он съел. Пьёт, окорок пошёл на закуску.
- Не печалься, Раечка! Не велика беда, что я не попробую твоего окорока. Самогон я не пью, а картошечку с яичницей отведаю с удовольствием.
- Шурка у любовницы днюет и ночует, а ругаться идёт ко мне. Хоть бы ушёл к ней совсем, не мучил бы меня. Я бы вздохнула с облегчением.
Прямо под окнами дома – колонка, из которой жители близлежащих домов берут воду. Теперь им не надо вёдра с водой таскать на гору. Вот она вода, рядом! Но Томе захотелось попить водички из колодца. По тропинке она пошла к колодцу, но он оказался запущенным: сруб сгнил, дно затянуло илом, вода протухла.
Тома помнит, кроме колодцев, в Колодезьках есть много неиспользованных родников. Они пробиваются из подножия холмов, а один родник пробивается высоко, на самой вершине холма.
Тома поднялась к нему на холм. Тут криничку содержат в порядке, вода в ней чистая, прозрачная и холодная. Тома попила ключевой водички из кринички. Холодна вода, аж ломит зубы!
Сверху видно всё село. Лежит, как на ладони! Вон и мост через реку и дорога, ведущая на хутор. Там жил Ефим. Он уже умер, а к Анисье идти у Томы не было желания.
И Тома пошла в город мёртвых. Она спустилась с холма к реке. Удивительно! И река стала меньше. В Колодезьках был две мельницы, но вторую мельницу продали в Кривошеи. Решили, что хватит и одной мельницы на село. Теперь тут запруды нет, и вода катится по дну реки. Дно песчаное, вода прозрачная, чистая и холодная.
Тома вспоминает, как они с Диной ловили тут раков. Тут много водится беззубок. Раскроют створки, высунут ногу и ползают потихоньку по дну. На песке остаётся за ними след в виде черты.
В детстве Тома выхватывала беззубку из воды и старалась просунуть палец между створками. Беззубки быстро втягивают ногу внутрь и плотно захлопы-вают створки. Тома старалась опередить беззубку, и просунуть палец между створками. Если она не успевала это сделать, то бросала её и хватала другую. Если она успевала просунуть палец между створками, тогда она с хрустом разрывала беззубку пополам.
Сколько жизней загубила Томочка! Но зачем? Теперь она не может ответить на этот вопрос. И понять тоже не может, зачем она это делала. Из озорства? Или делать было нечего?
Вот и кладбище. Тут всё усеяно крестами и памятниками. Всё пространство этой рощи мёртвых, крестов и памятников узорно пестреет. Не спеша, шла она среди деревьев и крестов.
Тома шла и глядела по сторонам. Как коротка жизнь! И какой покой в этом затишье старого погоста! Жарко пригревает солнце цветы и травы, поют птицы в кустах, в истоме замирают бабочки.
Тома шла, замечая, что появилось много новых могил среди уже гниющих крестов, которых полно на кладбище. Рядом видны памятники. Надписи говорят о покое и отдыхе, о любви, о преданности друг другу, о горячих упованиях на будущую жизнь.
А за кладбищем тропинка теряется во ржи. Вдоль тропинки тянется голубая лента васильков и пахнет полевыми цветами и рожью.
В Колодезьках похоронена Томины мама и бабушка Татьяна. Всё это было давно, но, бродя по кладбищу, Тома вспоминает то время, когда они были ещё живы.
Проведав родное село, Тома пошла в Дубровск, навестить тётку. Она вышла из села. Всюду холмисто, но просторно. Вот и Дубровск: ряд одинаковых хат деревни. Тётка встретила Тому на пороге дома.
Ночью старательно пели соловьи. В открытое окно входил свежий воздух. Погода ухудшилась: ветер, сгущались тучи. Начался дождь, но за шумом деревь-ев слышно было щёлканье соловьёв. Им всё нипочём! Весь день шёл дождь, но к вечеру перестал. Вечером в доме тихо. Тёплые сумерки. Лекарственный запах цветущей липы возле сарая, запах кушанья из кухни, где готовится ужин.
На небе в тихо плывущих облаках появилась Луна. Смотришь – не облака плывут, а Луна плывёт и близ неё льётся золотая слеза звезды. Луна то и дело выходит на тёмно-синие прогалины и ярко озаряет двор. И странно, что будто в первый раз Тома видит весь этот лунный мир. Глядя на Луну, она вспоминаю дела давно минувших дней: молотьбу, омёты пахучей соломы и тёмные ночи с падающими звёздами.
Пора возвращаться в Павлодар, где Тома теперь живёт. Она едет на станцию. Не спеша, бежит лошадь среди полей. Навстречу веет ветер. Звенят трели жаворонков, сливаясь с топотом копыт. Вокруг только хлеба и лощинки с кустарником. Какая тишина! Хоть отбавляй! Веет сладким ароматом цветущей ржи. Хлеба хороши! А почему бы им ни быть хорошими? Земля тут – золотое дно! Чернозём!
Въехали в лес. Пахнет берёзами, птицы поют. На полянах, заросших густой травой и цветами, просторно стоят берёзы. Внизу, между стволами, яркими длинными лучами блестит золотистый свет.
Много было пережито за эти годы, кажущиеся долгими, когда думаешь о них, перебираешь в памяти всё то непостижимое ни умом, ни сердцем, что назы-вается прошлым.
Какие далёкие дни! Тома теперь уже с усилием чувствует их своими. Открывает фотографический альбом. Что это за лица? Всё это люди когда-то и где-то жившие. Сказка, легенда все эти лица. Те же чувства она испытывает, воскрешая образ той, кем она была. Был кто-то с кудрявой головой и серыми глазами, тосковавший о будущем.
Вспоминая всё то, что она пережила с тех пор, Тома спрашивает себя: а что же всё-таки было в моей жизни? А ничего не было! Это всё сон. Было время, когда она была молода. Где же оно это время? Всё, что было, быльём поросло и прошло без возврата. Остались одни воспоминания.
Простившись с родиной, Тома уехала в Павлодар, в котором она теперь живёт. Но она убеждена, что в свой последний, смертный час ей будет не хватать глотка холодной ключевой воды из колодезьских колодцев.
Меж высоких хлебов
© Copyright: Тамара Засько, 2016
Свидетельство о публикации №216032900327
Свидетельство о публикации №216032900327
Рецензии
Ваша повесть настолько реалистична, как будто Вы пишете саму жизнь. Вы пишете о взрослых, об их трудностях.У меня тоже есть повесть о войне - "Дети военных лет". Она написана с точки зрения ребёнка, детям тоже было нелегко. Прототипом Кати я взяла себя. Всё то, что написано, было на самом деле.
Тамара, если Вы интересуетесь фантастикой, прочтите небольшие рассказы "Аксис" и "Месть".
С уважением, Лидия Федякина
Лидия Федякина 09.01.2017 22:40 • Заявить о нарушении
Тамара, если Вы интересуетесь фантастикой, прочтите небольшие рассказы "Аксис" и "Месть".
С уважением, Лидия Федякина
Лидия Федякина 09.01.2017 22:40 • Заявить о нарушении
На это произведение написаны 4 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.