Москва строится

Февраль месяц и вдруг оттепель: рядом со снежными отвалами растекается талая вода. Иду и вдыхаю весенний воздух, иду, вдыхаю и поглядываю на музыкальный квартал на Остоженке, на фешенебельные постройки в Зачатьевском, на гиганта Мореплавателя, который стоит на острове и смотрит, томясь, вдаль, – а потом возвращаюсь: пора знакомиться с другой экспозицией.

В линейке нового проспекта
 не все построены дома,
ещё, как цапель стая, краны
(эй, стой!), но Москва уже кончилась: в овраге пасётся стадо, деревенская баба доит корову.

Я когда-то жил в этом доме, на котором Москва заканчивалась. Моя гордость сродни чувству коллекционера (у вас такой монетки нет, а у меня есть). Но Москва – как тот толстяк, у которого вывалилось пузо, – не видно уже ни ремешка, ни пряжки. И вот, пожалуйста, факт – фотографический! – мой дом на углу Ленинского проспекта и улицы Кравченко. «Москва строится», так назывался снимок, который я увидел в Московском доме фотографии.

* * *

В округе был яблоневый сад, старый, запущенный парк, овраг, по которому протекал ручей или, быть может, речушка. В овраге росла малина, смородина, в овраге мы жгли с ребятами костёр, и в конце концов там, в овраге, обежав все дворы, находила меня мама. Мой сосед по коммунальной квартире, Андрюшка, всегда предчувствовал её появление. Вернее, чувствовал, чуял. У него было страшной силы обоняние. Он, например, чувствовал, какой марки должна проехать машина (при том вялом движении это ещё было реально).
- Какая следующая? – спрашивал я.
- «Волга», – отвечал Андрюшка. Через пару секунд и правда проезжала «Волга». Или он отвечал:
- «Победа», – и точно потом проезжала «Победа».
Когда мы дома кидались подушками (обычно мы сражались в коридоре при потушенном свете), он от моей подушки уворачивался, а своей почти никогда не промахивался, будто чуял меня. Но это была забава, а так мы не ссорились. И взрослые в нашей квартире между собой тоже ладили. А ещё приходили знакомые с лестничной площадки, и мы садились играть в лото.
Андрюшкин папа был таксистом, лото не любил, после работы распивал с друзьями «пол-литру», тусовался у подъезда и домой приходил спать. Андрюшкина мама по вечерам сидела на диване, вязала и смотрела телевизор – сначала это был «Рекорд», черно-белый, потом появился «Рубин», цветной.
- Пошли, – говорил Андрюшка, – «Матч-реванш» показывают, – или, например, – «Приключения Бонифация» идут, – мультики он даже на кухне унюхивал.

Ну, всё, хватит, а то что-то нахлынуло на меня, пора закругляться.

Мы с мамой переехали с седьмого этажа на четвёртый – но опять в коммуналку, затем я уехал учиться в другой город. Когда вернулся, женился и на Ленинском бывал уже нечасто. С Андрюшкой иногда сталкивался.

Как-то при встрече он сообщил мне:
 - Брежнев скоро того, не приходя в сознание.
Конечно, всё к этому шло, и шуточки были всякие, но выдать, как решённое…
- Когда? – спросил я. 
- Скоро.
- Когда скоро?
- Скоро и всё. Чувствую.
И верно через пару недель страна рыдала, по радио играла удивительно красивая музыка, и я понял, что классика — это здорово.

А потом встречи с Андрюшкой прекратились, потому что мама с респектабельного Ленинского перебралась на московскую окраину. Рядом была деревня, и там, удивительное дело, даже паслась корова.

-----------------------------
Московский дом фотографии
Россия. ХX век в фотографиях. 1946—1964