29. 03. 2016 Вторник. Ван Хельсинг

Подошла моя очередь у киоска. На витрине пряники, кексы, зефир в шоколаде. В белом холодильнике, будто на параде крышечки молочных бутылок. Пожилая женщина в синем переднике устало глядит поверх очков. Мол, чего молчим?

 Смотрю на нее и не могу собраться. Мысль улетела. Что-то такое выпорхнуло из души безвозвратно. Протягиваю стольник. Боюсь спросить. Показываю от безысходности что-то руками. Поняла. В тарелочке запрыгали медяки.

Мужик на десятирублевой монете пытается удержать гранату на вытянутой руке. Толкают в спину. Отхожу от магазинчика на несколько метров. Кисть сжимает нечто холодное мягкое. Явно не граната. Творог, читаю на ценнике. Как угадала?
 
Полированная столешница приятно мерцает в полумраке. Стул с подложенной под одну из ножек картонкой вбирает теплоту моего тела. На журнальном столике переливается хрустальная ваза. К искусственной розе кто-то подложил сделанный из бересты тюльпан. Вытаскиваю. Два цветка в одной посуде - плохой знак. То-то выла у соседей собака.

Пальцы уверенно массажируют мягкую спину клавиатуры. Мерный перебор завораживает. На мониторе яркие бесформенные вспышки. Комната наполняется цветными плотными сгустками, абсолютно не похожими на воздух. Пытаюсь оттолкнуть ближайший рукой. Ладонь входит в субстанцию, словно в воздушный шарик. Упругое нечто нежно выталкивает из себя мою плоть.

Повторяю попытку курсором. Навожу стрелочку, щелкаю мышью. Получилось! Мембраны в наушниках дрожат от тяжелых низов. Желтая брошюра на книжной полке пустилась в пляс, расталкивая толстые тома. Рано, милая, потерпи. Капает вода на клавиши рояля. Вот он, родной голос сына, искаженный синтезатором. Теперь настоящий, читающий речитативом не совсем улавливаемые мной слова.

Месяц выпрашивал послушать его новые песни. Вывалил. Наслаждаюсь.

«Ван Хельси-и-нг. За мою голову тут тысячи тел ожидающих мира объявят награду, но кто их избавит от зла, что осыпется градом на полые головы…».

Из дрожащих на мониторе нитей вырисовывается мрачная красота когда-то любимой женщины. Большие сверкающие глаза, родинка на лобке. Надменное выражение лица, нос с горбинкой, обветренные, в недавнем прошлом сладкие губы.

Вспоминаю приятные лица других женщин. Заслоняю картинку прошлого дорогими портретами тех, кого помню, Лола – принесла в волосах запах самаркандской лепешки и кислого молока. Томским коктейлем пахнет Марина. Аромат мидий и Японского моря исходит от Валюши и Танечки. Улыбку при чтении меню всегда вызывало слово кукумария, но цена салата делала смех не уместным.

«Ван Хельси-и-инг…ты знаком с этим городом мельком здесь душу не так уж и просто спасти. На въезде табличка велкам, и вместо вампиров сосущие емси…»,– и вновь голос сына вызывает дежавю.

Где-то далеко порты Поднебесной. Детский смех на русское «чо». «Чо» по-китайски ж…па, утверждает первый помощник. Водка с корнем женьшеня. Бутылка пива – юань. Загаженный на ляньюньганском базаре нужник напоминает отхожие места адлеровских частных гостиниц.

Яркие краски южных морей. Раздутой тушей странного существа обедают альбатросы. Утерянную кем-то рыболовную сеть подняли на палубу. Трофей! Тухлая рыба, деревяшки, банка колы. Гурманы отрезают куски зеленого невода на память. Остальное за борт.

Огромный «утюг» набитый тойотами выходит из Йокогамы. Весь экипаж вываливает на один борт. Вот это махина! Катраны на рейде Ванкувера. Безумный, не понимающий взгляд канадских повес на резиновой лодке: «Почему у вас на пароходе нет пива? И что такое по кочану?».

Социалистическая вонь Кубы и Вьетнама снова возвращают на пропитанную кровью землю Сталинграда. Не штормит, не качает. Очнись, Дима! Ты дома!