Скажи Сыр!

Самый загадочный и непредсказуемый для меня кулинарный процесс - приготовление манной каши. Как я ни стараюсь, не могу добиться стабильности и отточенности технологии. Убежит, пригорит, свернется комочками, зацементируется, разжижится… Многолика моя манная каша. После попытки свалить груз ответственности за приготовление этой древнейшей размазни для завтрака на мультиварку, я долго отмывала кухню, затем не менее длительно восстанавливала прибор и ещё почти на год объявила бойкот манке: теперь только геркулес! В крайнем случае – молочная лапша.
Пару дней назад, горестно поглядывая на пустой контейнер из-под овсянки, я вновь сказала «Привет!» манной каше. Тревожа шумовкой закипающее молоко, позволила себе похандрить на волнах воспоминаний. Почему-то припомнилось, что привычка «помешивать варево восьмеркой» укрепилась в моем организме после появления в нашем хозяйстве лет 15 назад набора для фондю. Сначала мы долго изучали содержимое красочной упаковки: баночки, вилочки, штучки-дрючки. Потом лихорадочно искали спирт для горелки. А на заключительном этапе подготовки к вводу набора в эксплуатацию – дотошно изучали рецепты приготовления фондю. Первым делом, конечно, сырного. Помнится, нужен был шмат Эмменталя и кусочек Грюйера. И ещё какой-то третий сорт. Забыла. Склероз. Сыры топятся, булькают и пыхают эластичными пузырями, добавляется туда чеснок. Ещё важно капнуть в сырную жижу вишневой наливки. У меня как раз была самодельная, в малом количестве. Пить её было страшно, но для горячей переработки сойдёт. Так вот мешать эту субстанцию полагалось именно «восьмеркой». Чтобы не пригорело.

Взморгнув при виде выкипающего молока, засыпав положенную дозу манки, я продолжила размышления: а не махнуть ли нам стариной и не приготовить ли в субботу фондю? Вот она, кастрюлька, жива-здорова. Спирт тоже где-то был. Худо-бедно соберем все элементы и будет нам горячее счастье. Основной «затык» оказался в сыре. Эмменталя нет. Грюйер адски дорогой для бульона. В общем, кушайте, дети, кашу и идите в школу! На ужин будут макароны…

Вот как теперь жить без сыра? – спросят многие из нас. Сплошной Тильзитер на жирозаменителях да Пармезан палёный. Ни тебе Филадельфии. Ни Горгонзоллы. Как жить без классических чизкейков и ризотто? Чем, пардоньте, закусывать Медок и Рислинг по пятницам? Ужас! А ведь давным-давно мы жили вообще без всего этого. Было время, когда в магазине был просто «сыр», «масло» и «колбаса».

Советский школьник обязан был уметь всё. Или практически всё: помнить принцип действия ядерной бомбы, в совершенстве владеть садовым инвентарем, знать места скопления металлолома и макулатуры, пришивать манжеты и воротнички, а также к моменту окончания школы иметь на руках справку об овладении какой-нибудь важной профессией. Моей сестре в своё время присвоили сложный разряд электротехника, а её самодельный удлинитель с зелёной блестящей крышечкой до сих пор служит в родительском доме верой и правдой, и по назначению, а не в качестве ностальгического сувенира. Одноклассники мои мужского пола добросовестно трудились на стройке. А вот женская половина класса три года постигала нелёгкую профессию «продавец продовольственных товаров». Раз в неделю – по-моему это был вторник – мы радостно показывали язык вешалке со школьной формой, наряжались в «кэжуал» и отправлялись в продуктовый магазин № 17, что был раньше на Чкалова возле «Сказки». В тесном классе в подвале магазина мы заслушивали лекции нашего мастера производственного обучения. Звали её Татьяна, отчество не помню. А вот фамилия такая была странно-неприятная, как будто это она - её собственная фамилия - Татьяне нашей прыщи на щербатом носу повыдавливала. И говорила она картаво, причём всегда сильно «в нос». И ж…па у неё была огромная, обтянутая болотным джерси. С той поры прошло лет тридцать. Я иногда встречаю эту женщину на улице. Она приятно изменилась. Нос стал меньше и светлее. И габариты вроде, как подсдулись. Это сколько ж ей лет тогда было? Поди совсем девчонка молодая после декрета? А мы-то издевались промеж собой…

Три учебных года мы терпеливо конспектировали названия продуктов, которые никогда в глаза не видели. То, что сыров бывает много, мы осознавали месяца четыре. Не поняли, но поверили, почему попытка взбить добытые нелегальным путем 10% сливки никогда не завершалась успехом. Оказывается, сливки должны быть разной степени жирности. Но только не в нашей советской жизни. Вареная колбаса была для нас двух видов: с жиром и без. Зато согласно ГОСТам и гастрономическим каталогам градация предполагалась намного подробнее: Докторская, Молочная, Чайная, Русская, Чесночная, Отдельная, Советская, Любительская, Языковая и т.д. и т.п. Прям, как в недавние досанкционные времена. Сложнее было выучить геральдику сыро- и мокрокопчёной колбасы. Ибо, если мы её изредка и вкушали по праздникам, то в сознании она значилась, как «салями», что тождественно равнялось «не варёная». Добывали этот деликатес в пунктах раздачи спецзаказов: были в городе две важные точки – стол заказов в «Океане» и в Старом гастрономе. Допуск к этим заказам получали ветераны, диабетики и родственники безвременно усопших. Вот такая странность: при оформлении места на кладбище ритуальная контора выдавала безутешным родным и близким талон на получение продуктового заказа. Рюмка водки и бутерброд с сырокопчёнкой был обеспечен всем присутствующим на поминках.
Едем дальше: огурцы, лимон и сырок «Дружба»! Этим продуктам был посвящен целый курс лекций в продовольственном подвальчике. Оказывается, огурец – это самый водосодержащий продукт, известный советской диетологии. А вот лимон и плавленый сырок – страшенные канцерогены. Вернее, цедра лимона и холодный сырок. Поэтому специалисты по питанию советовали класть в чай ломоть лимона без шкурки, а сырок растворять в кастрюле с будущим супом. Отсюда, вероятно, и возникла любовь соотечественников к снятию похмелья и лечению гриппа при помощи чая с лимоном. А сырный суп стал деликатесом, украшая праздничный стол вместо привычных кислых щей.
Конспектирование продуктовой фантастики заканчивалась коротким перерывом, после чего следовала обязательная практическая часть. Это был наилюбимейший элемент сложной конструкции обучения! Мы дружно облачались в белые халаты, обёртывали животы льняными фартуками, упаковывали косички под косынки и отправлялись «в зал». Работы нам всегда хватало. Максимальных успехов мы достигли в мастерстве кропотливого заворачивания кубиков хозяйственного мыла в обрывки газеты «Правда». На втором месте стояла процедура нарезания айсберга из сливочного масла на полукилограммовые брикеты. Это была песня! Обязательно это действие нужно было выполнять вдвоем. Словно лесорубы с пилой, мы орудовали крепкой длинной струной, предварительно опуская её каждый раз в ведро с горячей водой. Куски масла получались не одинаковые. Поэтому на подхвате стояли соратники, аккуратно заворачивавшие каждый отпиленный кусок в пергамент и взвешивавшие на весах. Фавориту процесса доверялось слюнявить химический карандаш и небрежно выводить на пергаменте точный вес брикета. А за соседним прилавком уже колдуют взвешиватели сметаны. Когда на дне огромного бидона оставалось сметанки на полбанки, звали грузчика Степана или другого какого Порфирия, он приносил новый бидон, в который продавщица сливала остатки из предыдущей тары. Пустой бидон «Степан» уносил в неизвестном направлении. Однажды я узрела, как вместе с остатками сметанки в свежеоткупоренный бидон посыпались огрызки развесного творога и разливного молока. Продавщица тщательно размешала это безобразие огромным черпаком и обтерла руки об фартук. Я - вот ведь дурочка была наивная! – пошла тут же к заведующей отдела и сообщила про неприятный факт. Как на меня орала продавщица! Собрала толпу болельщиков, рассказывая всем про то, какая я ушлая и наглая. Устроила показательные выступления с переливом сметаны! Мне хоть и резали слух неприятные словосочетания с моей фамилией во главе, но в том, что эта ведьма что-то подмешивала в сметану, я уверена до сих пор на 100%.

Отлучив от фасовски мясомолочных продуктов, судьба временно определила меня в конфетный отдел. Это было на грани умопомешательства. Милейшая старушка с мягким голосом, словно выпорхнувшая из сказочного окошка «в некотором царстве, в некотором государстве», уверенно посвятила меня в суть взвешивания конфет. Разрешила мне запустить дрожащую кисть в каждый ящик с конфетами, приговаривая: «Надо чувствовать, сколько и каких конфеток в горсти умещается». Вот «Мишки в лесу» тяжелее «Белочки», или наоборот. Поэтому, если просят взвесить полкило «Белочки», надо две большие горсти на весы положить. И если не хватает, добавить. А «Мишки» наоборот. Сыпешь в кулёк, а пару штук придерживаешь. Ежели покупатель добавки попросит. Кулек предлагалось исполнить самостоятельно из плотной бумаги мышиного цвета. Такие кульки почему-то называли «фунтики». Мы даже проводили соревнования, у кого фунтик красивее получится. К концу рабочего дня голова кружилась от шоколадного аромата. Бабуська жалостливо посмотрела на меня и предложила попробовать. Так и сказала: «Покушай конфеток-то!» Я какое-то время сомневалась, мотивируя, что мне не на что купить конфет. Но хозяйка орехово-шоколадного пралине взяла самую дорогую конфету, развернула фантик и буквально сунула мне в рот. «Ешь, не выпендривайся! У нас сегодня хороший перевес вышел…» Живот от пережора шоколада потом болел долго.

О том, что в магазин завезут торты, мы знали заранее. Поскольку происходило это даже не каждую неделю. Может быть раз в месяц. А то и реже. В день завоза каждая из нас имела в кармане звонкие монеты для покупки оружия против талии. Тортов было в основном три вида. «Подарочный», т.е. бисквитный, «Ленинградский» или «Абрикотин», т.е. песочный и полено «Сказка». Самый любимый мой был «Подарочный», густо обсыпанный орешками и сахарной пудрой, пропитанный сиропом и скромно сдобренный масляным кремом. Машина подъезжала к грузовому выходу, возле которого находился наш учебный кабинет. До торгового зала доходили прореженные остатки штампованных десертов, поскольку весь коллектив магазина к этому моменту уже оплатил через кассу заветные кондитерские суммы. В основном горожанам доставалась «Сказка». Все мы жили тогда, как в сказке.

Отдельная страница – подсобка. Волшебное место, где стояли фасовочные весы. К весам прикомандированы были две колдуньи, ловко делившие стокилограммовый мешок сахарного песка на продажные порции. Для начала процедуры на пухлом мешке вспарывался заветный шовчик (мало кто знает, но если правильно потянуть за ниточку, шов сам распорется, без необходимости искать ножницы), приобретению этого навыка мы посвятили так много времени, что владею искусством открывания мешков до сих пор. Далее на правую чашу весов водружался бумажный пакет всё того же мышиного цвета. На левой стороне – гирька весом в килограмм. А потом – торжество пересыпания песка. Здоровенным алюминиевым совком черпаешь сероватый сахарок из мешка и аккуратно пересыпаешь в пакет. Как только стрелка весов покажет равновесие сторон, пакет снимается, заворачивается всё по той же секретной схеме, известной только советским продавцам-фасовщикам, и укладывается в штабеля, чтобы по истощению мешка-донора быть перемещенным в количестве ста штук в торговый зал. Степана не звали. Выносили сами, делая по нескольку ходок. Бывало, что за день приходилось расфасовывать по пять, а то и больше мешков сахара. Любил наш народ сахарок, не взирая на все медицинские противопоказания. Иногда привозили мешок риса. Он моментально исчезал с полок, успевали мы только выложить пакеты. Однажды мне довелось участвовать в развесе гречки. Но об этом чуть позже.

Весна в 1988-м выдалась яркая. Мы успешно сдали экзамен по продуктовой практике. Руководитель наша Татьяна была довольна: не посрамили мы продовольственный торг родного города! Провожая нас на последнюю школьную практику по окончании 9-го класса, она чуть не прослезилась и добавила, мучительно картавя: «Девочки, как бы жизнь не повернулась, знайте, что в торговлю я вас всегда пристрою!» Смею сказать, что многие мои одноклассницы воспользовались предложением и благополучно работают в торговле по сей день. Благодаря им мне удалось пережить голодно-холодно-дефицитные 90-е. Спасибо им за золотую цепочку, финские сапоги, прогулочную коляску, зимнее пальто на синтепоне и много других, скрытых от глаз покупателей подприлавочных чудес постсоветской торговли. Но всё это было потом. А пока предстояли три майских дня в городской больнице. В то время, когда мальчики нашего класса изучали военное дело в ближайших подмосковных полях, девочки были расформированы по отделениям 14-этажного корпуса клинической больницы. Напомню, что советский школьник обязан был владеть навыками экстренной хирургии и приемами родовспоможения, мало ли что может случиться во время сбора металлолома?  Мне досталась травматология. Смутно помню, что в мои обязанности входило сопроводить побритого на лысо худосочного мужчину на сеанс трепанации черепа. Помню, что несколько минут брезговала погрузить свое лицо в марлевую повязку с отпечатком розовой губной помады от предыдущей владелицы. Помню, что мужик был в голубых трусах, прям под цвет обритой головы. Что было холодно в операционной. Что отпустили меня домой после первого же дня, поставив авансом жирную «пятерку» в табель. Зависть, перемешанная с сожалением, долго ещё травила мой организм из-за рассказов одноклассниц, побывавших на настоящих операциях: «Ты представляешь, он его кишки в таз переложил, помыл, а потом опять в живот зашил!»

Государство в тот год решилось на смелый эксперимент: нечего, мол, девятиклассникам дурью маяться, пусть сдадут какие-нибудь экзамены! Вот мы и сдали: географию, биологию и физкультуру. Сразу после кросса на 2 км, мы с девочками побежали в кожно-венерологический диспансер за допуском к работе с продуктами. 1 июня начиналась наша настоящая практика, сулившая месяц ранних подъемов и первую нормальную зарплату по окончании оного.

Всех распределили по двое в разные магазины города. Мне с соседкой по парте достался 55-й магазин, тот, что напротив милиции. Однако напарница моя так впечатлилась майскими кишечными погружениями, что добилась перевода из торговли в санитарки. Мне предстояло одиночное плавание за прилавком взрослой жизни.
Первый же рабочий день сулил закончиться большим скандалом. Мне ещё с утра выдали стол, стул, … нет, не печатную машинку. Подотчётные трехлитровые банки с соком. И длинную «сосиску» - упаковку одноразовых стаканчиков. И посадили у открытой двери запасного выхода из бакалеи торговать соками на разлив. По 15 копеек за порцию. Возле основного входа в магазин располагалась традиционная бочка с квасом. В успех моего питейного предприятия верилось с трудом. Однако погода стояла душная. Народу в НИИП на работу шагало много. Каждый третий останавливался попить сочку. Я только успевала использованные стаканчики в картонную коробку складывать – заведующая строго-настрого велела их забирать у утоливших жажду ИТРов. Мол, потом снесем в коробке на помойку, а то насорят-намусорят, нам же потом и влетит от директора… Ещё до открытия магазина мы с ней подсчитали стоимость: банку делим на 200 грамм. Получаем объем стакана в копейках. Сколько банок продашь, то есть разольешь, столько денег вечером в кассу и сдашь. Всё по-честному. Ближе к вечеру, когда звенящая выручка перестала умещаться в кармане торгового халата, я решила произвести подсчет. Уж очень боялась недостачи. Куда там! 7 рублей лишних! Холодный пот пробежал по спине. Сердце заколотилось: «Посадят!» Я закрываю свой яблочно-виноградный притон, бегу к заведующей, сдаю ей выручку. Она долго считает и … возвращает мне 7 рублей! Я глаза выпучила, испугалась. А она и поясняет: «Ну, мы же с тобой считали, что в стаканчике 200 грамм, правильно?» Я киваю: «Правильно!» «Но ты же не можешь наливать стакан под самый краешек, правильно? Расплескают. Пить не удобно. Значит, наливаешь ты 180, а то и меньше грамм, правильно?» Я уж и не знаю, что кивать в ответ. «Вот это твой навар на сегодня, забирай, заработала…» Домой вернулась на ватных ногах, всё пыталась переосмыслить: как, что и почему? А потом плюнула на эти пустые размышления. На следующий день выручка тоже превысила необходимый рубеж. И через день тоже. А в конце недели я пошла в универмаг, что напротив «Взлёта», и купила папе в подарок на день рожденья одеколон «Ожен» на «не честно» заработанные деньги.
 
На помощь моей нервной системе пришла унылая и склизкая подмосковная погода. Подморозило, как это обычно бывает в середине июня. Задул северный ветер, усугубляя трагизм занудного дождя. «Лавочку» мою прикрыли, чтобы мерзкий сквозняк не проползал в магазин. Да никто и не останавливался в такой холод возле пузатых банок с соком: скорей бы зайти в помещение, чаю горячего выпить. А я и рада была! Разливочная вахта была сопряжена с постоянным психическим перенапряжением. Лишние деньги – это так, бирюльки! Ещё была история со стаканчиками: по наивности я предположила, что каждый день мне вручают свежую «сосиску» одноразовых стаканчиков. Машинально отщипывала один стаканчик, наливала в него сок и вручала испытывающему жажду прохожему. И вдруг – что я вижу! – на стакане огромное неприятное пятно лилового цвета!!! Я постаралась убрать стакан с глаз долой, но потом присмотрелась к «сосиске»: практически все стаканы были помечены разноцветными кляксами. Девушка я была тогда наивная и не понимала, что это следы от губной помады. Каждый день уборщица забирала у меня использованные стаканы, полоскала их в раковине и складывала обратно в «сосиску». Разумеется, стереть косметические пятна не входило ни в обязанности, ни в интересы уборщицы. Но я взбунтовалась! Продекламировала заведующей доклад про гигиену и прочее «не хорошо!» Та спорить со мной не стала, хоть и попыталась оправдаться: «Где я тебе столько стаканов новых найду? И эти-то подарил кто-то…» Моментально «сосиска» исчезла в недрах мусорки, а мне выдали 4 квасных кружки, одолженные на время у конкурентов. С этого момента у моего прилавка всегда была очередь. Один пьет, другой пьет, а я быстро бегу в туалет мыть остальные две кружки. Как и всегда бывало в критической ситуации, антикризисные мероприятия провела моя мама. Она как раз прогуливалась в обеденный перерыв туда-сюда по Гагарина. И увидела, что я совершаю нерациональные поступки. За пять минут и пятьдесят копеек был заключен договор с продавцом кваса на аренду дополнительных стаканчиков и возможность мыть тару, не спускаясь в подвал магазина. В квасной бочке была специальная помпа для ополаскивания стаканов и кружек.

Пошел дождь и сотрудничество с бочкой прекратилось. Меня перевели в помещение. Это были унылые и неинтересные дни. Все сотрудники и сотрудницы магазина, словно погруженные в анабиоз, лениво слонялись между полупустыми полками в надежде, что рабочий день скоро закончится. Иногда вялое течение времени ускорялось каким-нибудь «ой, блин!». Однажды заведующая влетела в бакалею с грозным шипением: срочно все ко мне!  Я испугалась, а у всех остальных какая-то веселая осмысленность во взорах появилась. Коллега из отдела круп шепнула: «Что-то достала, факт!» И правда, через минуту мы получили строжайшую директиву: реализовать между собой 200кг свежих дрожжей! И быстро! Пока никто не заметил, и пока дрожжи не начали разбухать и вонять. Я побежала звонить маме: «А нам дрожжи нужны?» Мама растерялась: «Ну, возьми полпалочки…» Я честно говоря не очень разбиралась в дрожжевых каратах. Но пожелание мамы озвучила при раздаче: «Мне пол палочки» и тут раздался жирный хохот. Оказывается, речь шла о том, сколько килограммов я смогу унести с собой. И дело даже не в деньгах. Дрожжи были удачно сворованы с хлебозавода, нам предлагались остатки от коммерческой реализации. Для «своих». Доставленные дрожжи в домашний морозильник не умещались. Мама практически все раздарила, «по пол палочки» друзьям и соседям, утаив историю их приобретения.
22 июня 1988 мои родители готовились отпраздновать серебряную свадьбу. Заранее был оговорен список гостей. Куплено свежее платье для мамы и костюм для папы. В кладовке ждали своего звёздного часа две банки майонеза для маминого фирменного «оливье». На горячее предполагался традиционный узбекский плов. Как-то вечером папа, внимательно изучавший турнирную таблицу в газете «Советский спорт», произнёс риторически: «А пусть Маня мяса на плов купит…» Мама идею поддержала: не тратить же отгул на стояние в очередях, если дочь и так целыми днями в магазине ошивается.

Специфика продажи свежего – то есть замороженного, конечно, - мяса в нашем государстве была трудно поддающейся пониманию. Равно, как и разнообразные алкогольные напитки, нечто, именуемое мясом, «выбрасывалось» на прилавок магазина только после 14.00. Если учесть, что с 14 до 15 полагался законный перерыв в торговле, то к моменту послеобеденного открытия магазина уже выстраивалась огромная очередь из числа желающих купить мяса. Как мне кажется, происходило это не каждый день, а опять же по странному графику. И скорей всего мясная феерия не совпадала с презентацией тортов, поэтому и ходили наши люди в магазин, как на работу. Авось что-нибудь, да купят. Вот и «авоська» для этого создана была. Ежедневно можно было купить хлеб, сахар, хозяйственное мыло, консервы «Сайра» и разливное молоко. Молочные продукты фабричной упаковки продавались в бутылках с крышечками-фантиками. Национальную принадлежность содержимого можно было определить по цвету крышечки: молоко – белая фольга, кефир – зелёная, как крылья мухи, ряженка – рыженькая золотинка, простокваша – фиолетовая, как ёлочная игрушка. Была ещё полосатая желтая крышка у изделия с наименованием «варенец». И ярко синяя, вот не помню с чем. По-моему “ацидофолин”. Бутылки были многоразовые. Их можно было сдать на пункте приема стеклотары наравне с пивными и водочными экземплярами. Наполненные бутылки завозили в магазин не регулярно. Но это было очень вкусно! Особенно в прикуску с ломтём горячего батона из хлебного отдела. Хлеба было два вида: батон и буханка. И ещё были нормы выдачи: в одни руки больше двух батонов не продавали. Когда у мамы были «донорские» дни, ей, как председателю Красного креста, поручалось привезти в больницу белый хлеб и шоколад для людей, сдавших кровь, чтобы восполнить ресурсы организма. Мама приходила в хлебный со справкой от главврача. Иначе ей не продавали по 10 батонов!... А я пошла покупать мясо. Ближе к 14.00 заняла очередь в мясной отдел. И приготовилась стоять так долго-предолго. Минут через 15 распахнулась тайная дверь и на витрине очутились кровавые кости. Крепкий парниша, вываливший мослы на жестяной поддон, угрюмо крякнул на бабулек в очереди: «Всё! Другого не будет!» Я стала размышлять, подойдут ли эти кости для праздничного плова, но почувствовала, что кто-то дергает меня за рукав. Девчонка из овощного отдела: «Ты чё тут стоишь? Мяса надо? Так пошли к дяде Вове!» И потащила меня к служебной лестнице. Спустившись по вонючим и скользким ступенькам, мы очутились в подвале. Длинный промозглый коридор, стены окрашены во что-то тёмное, лампочка без абажура раскачивается, вокруг неё муха летает. Справа и слева – какие-то помещения. Лязганье. Хохот. Стук. Скрежет. Тут есть жизнь, скрытая от покупателей. Но мне стало страшно. Зайдя в «разделочную», девчонка хихикнула: «Дядь Вов, нам бы мяса». Мясник стоял возле окровавленной колоды, скрестив руки на боевом переднике. Смотрел куда-то в сторону. Осмыслив наш приход, он настолько сурово свёл брови к переносице, что девочка-поводырь «ойкнула» и, приговаривая «потом расскажешь, как всё было», убежала в сторону солнечного света. Дядя Вова прокашлялся и начал читать мне нотации, даже не уточнив, кто я такая и зачем явилась. Меня приняли за свою. Это было не плохо. Мяса не было. И это уже хуже. Хозяин топора уточнил, сколько и зачем мне нужно мяса. Я выложила весь план: свадьба, плов, практика, несовершеннолетняя. Вова призадумался. Кликнул подмастерье из соседнего закутка. Как по мановению волшебной палочки, в комнатёнку вплыла огромная коровья туша в сопровождении парочки чахлых парней. Тушу сняли с крюка и уложили на колоду. Дядя Вова размышлял. Причём довольно долго. Потом взял топор и – хрясь! – отрубил кусок от туши. Повертел в руке и выбросил в стоявших поодаль огромный таз. «Не хороший…» - будто оправдывался дровосек. Потом было ещё два или три «хрясь!», после чего мне был вручен сверток с настоящей вырезкой. «Оплата через кассу. И в следующий раз приходи одна. Нечего тут демонстрации устраивать» - дядя Вова опять погрузился в транс. Когда рабочий день подошел к концу, я робко протянула кассирше записку с параметрами моего платежа, та даже глазом не повела. Я уже стала понимать, что это здесь - обычное дело. Это на прилавках только хозяйственное мыло. А для магазинных работников есть практически всё. Папа долго и молча гипнотизировал кусок мяса. Только после просмотра программы «Время», немного отвлёкшись на последние события в гонке вооружений, он печально произнёс: «Такого мяса никогда и не видел-то». Плов получился отменный. И праздник тоже.

Мои торговые университеты подходили к завершению. Я уже мысленно расписывалась в ведомости на зарплату, согласно которой мне полагалось 46 рублей и 87 копеек. Уже мечтала, как принесу свою первую зарплату родителям. Как буду клянчить у мамы: «Купи мне джинсы, ну пожалуйста!» Но в один из финальных дней произошел ещё один забавный случай. Стоит уточнить, что как только в магазине заканчивалась работа, то есть все банки с консервами были ровно установлены на полках, всё мыло аккуратно завернуто, пол помыт, хлеб распродан, меня отправляли на фасовку. А там – знакомый до боли процесс взвешивания. За разговорами время летит быстро. Вешаем песок с тётушками, хохочем. Вся подсобка по самую вентиляцию забита пухлыми мешками с сахарным песком. И только один мешок выделяется из толпы. Маленький какой-то, неказистый. Оказалось – гречка. Дефицитный продукт. 50 кг нетто. Заведующая берегла на «всякий пожарный». С меня была взята подписка о неразглашении наличия в магазине стратегической крупы. «А то заставят ветеранам отдать на заказы» - комментировала заведующая. И вот сидим мы «на весах», пакуем сахар, как в подсобку вплывает дама корейской внешности, густо пахнущая хорошим парфюмом. Игнорируя «здрасьте», тыкает красивым пальцем, обремененным перстнем с крупным камнем, в направлении гречневого мешка и говорит: «И побыстрее… мне шесть кило гречки, баночек десять сгущенки и – что там с колбаской? – давайте сервелат, лучше пять палок». Я рот раскрыла от удивления. Товарки мои, крещёные многолетней службой в продовольственной торговле, укрепили кулаки на талии и попёрли на обнаглевшую посетительницу: «Всё в зале и на витрине! Откуда мы Вам гречку найдём? Очумела совсем? Сгущенку ей подавай! А «Птичье молоко» не надо ли?» Дама даже не моргнула, улыбаясь уточнила: «Побыстрее, я спешу, я знаю, что у вас есть». Судорожно глотая спёртый воздух, армия фасовщиц двинулась в кабинет к заведующей. Дверь на мгновенье захлопнулась, но сразу же из неё, как пробка из шампанского, вылетела пышногрудая заведующая, уверенно обмазывая губы коралловой помадой: «Сию минуточку, всё будет в лучшем виде, не извольте сомневаться». Дальше идёт истерическое откупоривание мешка с гречкой, быстрое её распределение по пакетам, не менее быстрый опрос присутствующих: «Сколько ты можешь унести, сумка есть?» Вскрыть-то мешок с крупой просто, а вот сделать так, чтобы в считанные секунды от него не осталось и воспоминаний – под силу только профессионалам. Когда дама благополучно укатила сумку-тележку из нашей бакалеи, заведующая выдохнула, стерла рукавом пот со лба и плюхнулась крепким задом на пыльный мешок: «Ну, и слаба Богу! Избавились.» И тут же пояснила, наблюдая множество вопросов во взорах подчиненных, осчастливленных необходимостью выкупить оставшуюся гречку лично: «Это ж Ким. Зав гинекологии.» Коллеги понимающе закивали головами и стали собираться домой. Мама устроила мне допрос на тему «Откуда столько гречки и сгущенка» с цитатами из уголовного кодекса СССР. Предъявив чек, легализовавший мою покупку, я пообещала родителям больше никогда не ввязываться в торговые аферы.
 
Это было моё последнее школьное лето. По странному стечению обстоятельств это было более, чем удачное моё лето в финансовом смысле. Получив в конце июня законную зарплату в бухгалтерии 55-го магазина, я присоединилась к одноклассникам, ожидавшим электричку на Москву. Мы ехали на «Мосфильм» сниматься в кино. Три съемочных дня. 15 рублей итого. Потом пара недель передышки – и вот я уже стою на огуречном поле, сжимая в руках тяпку и напевая «Жила на свете мышка Мусс». Сельхозработы, осуществляемые хоровой студией «Полёт» в Херсонской области, всегда хорошо оплачивались. В сухом остатке к концу трудовой смены в моём кошельке звенели 170 рублей, заработанных на сборе арбузов, посадке облепихи и подвязывании винограда. Покачиваясь на верхней боковушке поезда Николаев-Москва, я мечтала о «взрослых» сапогах и драповом пальто с лисьим воротником.  Легальные звонкие монеты обещали много чего интересного. Но сбыться мечтам суждено не было. Разваливался Советский Союз. С прилавков и из-под них исчезала продукция ежедневного спроса. Мы научились кушать морковный маринад без рыбы, пустые щи и вечный винегрет. Мама ловко проворачивала через мясорубку подобие вареной колбасы, ещё сохранившееся в открытой продаже, и стряпала вкуснейшие «ленивые» голубцы. На выпускной вечер я надела голубое шифоновое платье, купленное за 50 рублей в комиссионке на площади. А туфли 40-го размера из белой клеёнки удалось случайно приобрести в кооперативном ателье на Полянке. До реформы министра Павлова оставалось 9 месяцев. Никто даже и предположить не мог, что советский рубль перестанет быть разменной монетой, превратится в воспоминание и исчезнет за горизонтом капиталистической реальности. И сыр на несколько лет исчезнет с утреннего бутерброда, равно как и другие продукты питания. Аппетитное слово «фондю» всплывет кулинарным дымком на наших кухнях только лет через десять. А пока, ешьте кашу. Она вкусная!