Орешки для шкодливого бурундучка

                Некий Антон Иванович, по фамилии Волыня, крепкий и  ещё видный мужчина,  сам себе на уме, дачу  обожал. Как свободная минутка, выходной или вечером можно было – всё на дачу, к  ней стремился,  к  любимой. И то – недалеко от дома – минут 10-12 на машине,  земли – соток 12-15, по документам, правда, - 9, 2. Но так как  участок  был последним на дачной  улице, выползавшей из  леса, или наоборот, туда заползавшей, то  Антон Иванович прибавлял и прирезал понемногу освоенной им же земли.   

                Один  Волыня знал, где кончается законное и начинается не понять чьё, и где   «свои» осинники и  березняки  смешиваются с  полчищами  «ничейных»  корявых монгольских дубов,    раскидистых маньчжурских  орехов и  ясеней,    колючих   кустов боярышника и  диких яблонь.


                Волыня даже ценил такое соседство: грибы («Ты прикинь - по 30 баночек молодых красавцев  мариновали и закатывали»!), сок берёзы («Ставлю  в погребок бочонок кваса на все лето для окрошечки»), сбор боярки, шиповника  («Витамины свои!!!»)  и  октябрьских прозрачных мягких и приятно-кисленьких диких  яблочек  («Пироги тещины  – с языком проглотишь,  с руками оторвешь!»), орехи  маньчжурские  (калили  в духовке  и потом ножом выковыривали  крепко упакованную  нутряную сущность), – все радостно наполняло сердце полнотой и довольством,  а  подвал и  холодильник с кладовкой продуктами, которые не купишь.

                Ну как не благодарить ему своего тестя-покойника за такой подарок.

                Жена,  Эмма  Семёновна, бухгалтер какой-то государственной организации, вечно занята, но  летом  в красивых  платьях постоянно  выезжала на дачу, где  занималась исключительно  цветами – рассада, теплица,     клубеньки с луковицами и всё редкое.   Все что-то бесконечно покупала, выписывала, меняла, продавала, кому-то  звонила, консультировалась.
               

                В  субботу  муж с сыном  опять на дачу.  Пусть едут. Она тоже выберется на днях.  Новые виды тюльпанов надо высадить. Их 9 соток скорее походили на яркий ковёр, а дома везде букеты, аранжировки, одиночные пышные кисти цветов,  как в  цветочном магазине.

                Они оба  не смогли бы сыскать в себе деревенских корней, и подходили к вопросам огородничества  и садоводства исключительно,  как городские. И в первую очередь важно было,  чтобы везде чистота и ни травки,  делали,  как велела  радиопередача «Моя  ненаглядная  дача». Всю  проклятую  траву вырывали и выбрасывали на дорогу.  А куда  её ещё девать? Дорожки засыпаны  мелким щебнем.
Чистота и порядок! А также  непременный мангал  и крошка-бассейн с цветущей зелёной водой и личинками веселящихся комаров.


Сейчас на даче,  кроме цветов,  ничего не было, и Волыня не мог понять, почему у соседа Березина всё заросло и  никакого порядка,   а до сих пор ещё огурцы и помидоры, арбузы и капуста,  малина и клубника.
Завозил  Волыня и  песок,  и  торф,  и жидкий  вонючий навоз, от чего травы было ещё больше, но всё казалось, что земля лучше не становилась. А мусор мешками  вывозил в лес. И в одном недалёком овражке у Волыни уже своя  тайная  свалка была. 

Он иронически смотрел,  как сосед,  Березин  Михаил Михалыч, крутился у дымящей с пламенем бочки и кричал ему со своей стороны справа:

                - Зря ты всё в костёр, Михалч,  пластик вредный, да и обувку лучше выкинуть. Зола… какая тут зола от всякой ерунды. Смотри,  у меня чистота какая – ненужное вывез. Мусор он и на даче мусор.
                Михал Михалыч презрительно бросал,  шуруя вилами  костерок:
                - Это у тебя мусор и от тебя мусор. А у меня зола и удобрение. Ты траву  не выбрасывай на дорогу, вот сюда складывай.
                - Ага,  чтоб по всему  огороду разнеслись семена, я  потому и выкидываю на дорогу.
                - Жалко?  Да?  Оно все перегорает в куче.
                - Да положу я тебе траву, агроном великий. Ты пахать будешь на зиму?
                - Как ты – нет! Перекопаю в конце октября. И хватит.
                - Не-е-е… Пахать надо, чтобы сорняк взошёл и замёрз. Моя слушала радио,  там рекомендуют вроде знающие люди.

                - Паши-паши…  Откуда у тебя сорняк, если вы со своей Эммой  с  пинцетом бегаете  и траву щиплете?  Перекопка грудами – лучше. Да еще  бы  разбросать навозец и  земли луговой.
                А  Волыня  ему, чтоб уйти от скользких и неясных агрономических  тем:
-  А я, Михалч,  замучился с бурундуками воевать. До чего этот шкодник   алчный –  ягоду  выбирает  лучшую. Все лето то вишню, то  иргу тащит,  или  сливы, клубнику ворует. Моя бороться с ними замучилась. Ты, я смотрю, вывел у себя их.
- Дак у меня тоже жрёт, ну куда денешься?  Кого выводить и на кой смысл?  Все не съест. Че он там ест? И один он, что ли,  прожора? Скворцы, мыши и крысы, зайцы… лес рядом. Хватит и нам и всем им.
- Не. Я не стал терпеть – крысоловку поставил,   помогает. Поймал недавно мышь.  Яд разложил. 


Увидел выражение лица соседа и уже по-другому быстро продолжал:
- Мне-то они  совсем  не мешают, бурундуки  даже   нравятся. Весёлый зверёк.  Я  травить не хотел.  Да моя просила  –  всю её вишню объел. Абрикос  перепортил, каждую  надкусил,  не столько съел, сколько изгадил. – Свалил на жену войну с бурундуками.
- Опаньки,  подлец,  вон уже по забору бежит и пищит, шкода.  Лёгкий на помин.
-  Ты, Антоха,  всех  птиц так потравишь. А бурундук  есть не будет.
Бурундучок цвиркнул голоском   характерно,  замер столбиком,  красивая  мордочка с черными блестящими глазами, -   внимательно   несколько секунд понаблюдал за людьми и помчался по забору  в сторону леса, только хвостишко мелькнул.
Волыня  злился,  что сосед осуждал все его действия. Нравятся ему бурундуки,  пусть хоть целуется с ними,  терпит и на них  работает. Волыня  по-своему понимает.
А вообще-то  они с соседом жили мирно.

На дачу они с женой редко вместе ездили.   Тогда Эмма начинала командовать – сделай то или так, постоянно  недовольно указывала:  «неправильно поставил, не так положил, не надо это, зачем сюда, ты что наделал, я ж тебя просила,  незачем купаться или кто спит днём…».  И пилила до того, что Антону тошно становилось. Дача ведь для отдыха и разумного труда, -  он  распланирует,  и не спеша, в приятном настрое всё сделает и даже больше. А Эмме надо   скорее-скорее и  по-своему.


И ездил на дачу  один или с сыном, парнем  лет 12. Тот с неохотой в тоске проводил время, не зная,  чем заняться – ему что-то делать тоже не позволяли. То пилку потеряет, то сломает культиватор, то забудет  положить на место…
В этот раз Волыня пообещал сыну работать вместе, доверить  инструмент. «Построишь скворечники». Тот  скопировал домики с интернета и по дороге всё рассказывал,  какие и каким птицам пригодятся, и увлечённо тряс бумажками, повторяя «Да, папа? Да, папа?». Антон Иваныч слушал краем уха, дорога требовала внимания. Повторял машинально «Да, сынок… Угу… Конечно…».  Но спроси его – он не знал, о чём говорил сынок.


Как всегда, их встретил бурундук Бурька. Так его прозвал Данилка.  Он бежал по забору, сверкая  чёрными глазками,  юркий и весь занятой.  На миг застыл, пискнул,   предупреждая или  здороваясь, не известно. И исчез.
Сын   обычно  хмуро и не очень радостно слонялся по даче. Но сегодня сколотил за 2 часа 2 скворечника,   грядку перекопал со старанием.
Потом  воткнул с силой лопату в землю,  как обычно делал  отец,  задумался.  Скворечники надо прибить,  и он оглядывал деревья и места,  где можно прикрепить  птичьи домики   согласно инструкциям сайта, но отвлёкся, наблюдая,  как  бурундучишка мелькал на заборе, бегал то к даче,  то к лесу, выполняя какую-то свою работу.

Данила решил полазить по кустам. И вот уже  он  трещит ветками, радуясь найденному старому гнезду,  яблочкам на дикой  яблоньке,  норке под  корнями  или куче перьев, оставшейся после трапезы какого-то гурмана – лисы или совы.

Стоял тёплый день конца октября и словно нега лета окутала всё и Данилка с отцом даже  обедать не хотели, занятые своим. Антон делал лестницу на второй этаж, ремонтировал балкончик и стучал, наполняя округу жизнью.

Напевая «Выпьем за любовь,  родная, выпьем за любовь», не торопясь и с удовольствием,   тесал дощечки,  разглядывал их,  со старанием прибивал. Он вспоминал,  как накануне неплохо провёл вечер со своей давнишной подругой сердца Томочкой Разницыной. Когда-то они вместе работали и  у них сложились сердечные отношения.

Томочка  была очень правильная,  кому-то  казалась  толстой и запущенной в этом плане женщиной. Но Волыня  обрадовался, когда их отношения  после перерыва возобновились.

И он с чувством  выпевал  « Выпьем за любовь!» - песню хорошего вечера.
Жена,  напротив, была худощава, и ей  всё не до любви,  вечно  то некогда, то плохо себя чувствует, то  настроения нет.  Всегда  чем-то недовольна,   Антон Иваныч не хотел об этом думать, многие так живут.

Сын  нашёл себе занятие и сначала Антон не слишком вглядывался, но потом  заметил, что Данила зачем-то лазал  под дом,  отворачивал  или отрывал дощечки неплотно  заколоченного  низа  домика, стоящего на  четырёх лиственничных пнях.
-Ты что, сынок,  там забыл? Дощечки зачем отрываешь? У батьки спросил бы, я б помог тебе. Что там ищешь?

Данилка весь взлохмаченный,  держал оторванную достку, взволнованно сообщил:
- Пап, я за  воришкой нашим  проследил – бурундуком.  Он из лесу по забору бежал,  и я заметил,  что он под дом спрятался.
- Под дом спрятался? Странно.  Ему и прятаться там незачем. Хотя… Может, он живёт там? Наверное,  этот шкодник  там гнездо соорудил,- тепло и сухо, зверя крупного  не надо бояться - не пролезет.

- Можно, да? – спросил сынок. – Я  проверю, где он тут устроился,  паразит-воришка.
Он  повторял  слова матери, которая в июле возмущалась тем, что этот паразит всю вишню перепортил, а августе этот воришка абрикосы перекусал, а в сентябре,  наверно,  этот  шкодливый  перепробовал, то есть перепортил,  сладкую морковку и свёклу.

И хотя они заготавливали всего  с лишком, но возмущал   маленький полосатый и шустрый  зверёк.
Сын все-таки пролез под дом,  и   Волыня услышал его  странный голос:
- Папка, я тут что-то нашёл. Иди сюда скорее.
Антону не хотелось слазить с балкончика. Но он понял,  под домом что-то такое, от чего  Данилка взволновался, а его только игры  на компе  волновали.

- Да что там?  Тебе что,  трудно папе сказать?
- Я не знаю, может, ты скажешь? Тут кто-то сдох в  углу.

Антон Иванович удивился, даже как-то не по себе стало.
- А ты что,  не видишь,  кто сдох?
- Да это кот,  наверное. Помнишь,  Березин сказал,  что кот пропал?  Но мне кажется,  это их кот. Он уже высох.
Данилка выкинул  наружу  кота, завернув его в  тряпку, которой отец затыкал отдушины  на зиму.

Чей это был кот, неизвестно. Соседского они потом видели гуляющим  на меже. Неприятно, что эта мумия  была на его участке.
Волыня  выкопал в лесу яму,  вилами  отнёс  мумию, зарыл в  земле.  Все ж кот сдох по  нашей вине, подумал   он: разбрасывали от бурундуков отраву. Может, крысу или мышь отравленную съел и  траванулся. И давно,   уже  высох.

Сын  продолжал обследование  под домом, восклицая и разговаривая сам с собой.
Антон Иванович сел на крыльцо и, поглядывая на участок соседа Березина, отмечал ревниво,  что у того  вокруг  поздней груши вся земля плодами   была усыпана, а на дереве висело ещё мешка два красивых и ароматных груш. Многие падали и  расплющивались от удара.  Это богатство,   не нужное соседу,  волновало Волыню,  он решил  купить задёшево груш у Березина, чтобы обрадовать  Томочку -  с ведёрко привезти для неё. Но это если сосед не захочет просто по-соседски поделиться.
- Папка!  Я нашёл домик бурундучий, он оттуда выскочил, а я заметил. -  Заорал Данилка.

Слышалась возня,  сын,  приговаривая   «а вот мы сейчас узнаем,  а вот мы сейчас узнаем»,   что-то делал.
«Мальчишка и есть мальчишка. Все ему интересно». Антон  встал и,  захватив ножовку,  обсматривал лестницу,   но сын  снова:

- Папка,   смотри,  что я  нашёл, ой, как много!  Иди сюда.
Антон Иванович повернул к лазу,  из которого высовывалась  голова Данилки и рука 
с  банкой-жестянкой, полной  орехов   лещины.
-Ты знаешь, - возбуждённо тараторил Данилка,  - там орехов,  пап, там этих орехов дополна!  Я норку расковырял его,  а в норке на травке сухой орехов  дополна. Смотри!
Волыня  увидел крепкие и ровно  круглые чистенькие орешки.

- А мы сейчас узнаем,   какие там  орешки, может, пустые.
Он расколотил несколько – все один к одному с крепкими белыми ядрами.
- Папка, я и не знал, что тут такие орехи,  а мы с базара носим. Там ещё есть. Где он их нашёл?

Парень  нырнул под дом  и снова  крик:
- Ведро дай, тут знаешь сколько!  Вот здорово, он у нас воровал, теперь  узнает,  как  воровать!

Отец  подсунул  в проем пластиковое ведро литров 10.
- Согласен! Пора  этот беспредел  закончить. Где он  орехов насобирал?  В лесу, наверное. Когда успел только…

Орешки застучали по дну ведра, Данилка их тщательно вычищал из разрушенной норки-кладовки – ну и ну, какой жадина запасливый.
Сын подал ведро,  почти доверху наполненное орехами – килограммов 7 - 8,  не меньше,  все один к одному.

- Я все проверил – разрыл его ход. Я его выследил.  Он думал, от меня спрячется.  Да я хитрее.   Я все собрал. Вот воришка, наши орехи  присвоил.
Тараторил Данилка, довольный собой.

Раздался писк – на заборе сидел бурундучок,   сверкали круглые черные глаза. Хвостик торчал воинственно. Он смотрел и пищал возмущённо,   вдруг  сорвался на землю  и  побежал вдоль огорода.

-  Кричи-кричи!  Ага, одному тебе  все орехи?! Лысым станешь! А в попе не слипнется?  Воришка! Привезём,  маме покажем, смотри, сколько орехов,  вот она обрадуется!

Бросил скорлупки в зверька, но тот уже был на дальнем конце забора.
На крыльце  разбивал  молотком орех за орехом, с удовольствием  поедал  такие вкусные,   ни одного червяка, орешки.

 Бурундук несколько раз пробежал с громким писком и его  больше  не видели.
- Не пищи! Сколько натаскал наших орехов. Зачем тебе столько? Хорош ты по части жрачки.

Дома мать обрадовалась и удивилась – где же бурундук столько орехов нашёл? Даже  не знали, что рядом  они. Пообсуждали неизвестного кота и весь вечер  кололи орешки, какие же они были вкусные и ни одного пустого! Хитёр бурундук.
Надо же – под домом себе вырыл норку. А что - рядом всё. А вот как он узнаёт про то,  пустые они или полные?  Ведь этот  шкодник  не ошибся ни разу.

На другой день Волыня с сыном  поехали на дачу. Воскресенье опять выдалось тёплое, солнечное,  жена дала указания,  что  им  надо сделать и чего  нарвать домой, сын с удовольствием, а также с желанием ещё что-нибудь разыскать и скворечники прибить,    Антон был намерен  насчёт груш договориться и закончить балкон с лестницей.

Данилка решил ещё раз все обследовать. Мало ли что вчера мог не заметить.
А дни октябрьские чудесные, даже заморозков не было и цвели бархатцы и циннии вместе с поздними дельфиниумами. Жена попросила привезти букет.
Волыня осматривал свою работу, сын  в поисках  под домом.

- Куда ж ты спрятался? Вот хитренький…  Бурька,  выходи!  Думаешь,  спрячешься от меня, Бурька, да где же ты?
Бурундучка и в самом деле не видно и не слышно  - обычно он их встречал своим писком и носился по забору полосатой бурой молнией.
Сын  возился под домом,  пока не надоело, затем вылез и зашёл с другой стороны, там  росли сирень и  слива.
Вдруг снова его удивлённый голос:

- Папка, тут бурундук… висит.
- В смысле -  висит?
- Папка,  он висит в развилке  между двух веточек, почему он висит? Кто его  подвесил?  Папка,  почему,  почему он висит?
Его слезливый голос не понравился Антону.
- Что  ты сразу в слезы? Что тут висит?

Он зашёл  за дом, на  старой сливе -  голова  в узкой  рогатке  веток   -  висело тельце бурундучка. Ветерок играл с его хвостом, но  блестящие и  умные глазёнки закрыты. И он не подавал никаких признаков жизни.
Волыню  как кто по голове стукнул.

Это же бурундучок  сам повесился: нора разрыта, зимний запас исчез, снег и холода  на носу,  корм уже не собрать.
Он вдруг вспомнил,  что слышал эти истории с повесившимися зверьками, когда уничтожали их  норки и запасы.

Волыня   смотрел на неподвижного полосатика- «шкодника»,  на  сына и краснел, краснел.  Как будто сам нашкодил.
- Папка,  почему  он,  почему он  висит?
- Данилка, это мы его погубили.

Он рассказал виновато  всё, что знал,  и мальчишка закричал отчаянно:
- Почему,  почему ты мне вчера ничего не рассказал? Зачем мне его орехи, я могу купить. А он не может!  Мы же его голодным оставили!!!
Данилка разрыдался, с  причитаниями снял зверька,  бережно держал уже мёртвое тельце, дул на него, сжимал легонько.  Всё бесполезно.
- Не умирай, прости нас! Прости!  Ты такой маленький, Буренький,   прости – мы  проклинали тебя за то,  что  ты сожрал всю вишню.  Не умирай!   Если бы я знал… Ты прости, я же не знал… зачем ты повесился? - Рыдал Данилка.

На душе у   Волыни было тяжело,   смерть  бурундучка потрясла, а слезы и  поведение сына особенно.
Антон Иванович вспоминал всё,  что  знал об этих лесных крошках,   представлял,  как маленький полосатик бегал в  орешник, свою родину,  здесь  его род давно жил и кормился. Как закладывал безошибочно выбранные полные орешки  за одну щеку, потом за другую.  Он мог за раз пронести 4-6 орешков,  и торопился сделать зимний  запас, а   в хорошую погоду был неутомим весь день. Заготовителей  хватает,  на ветвях орехов  с каждым днём всё меньше,  на земле и  на опавшей листве они тоже долго не лежат,  и успеть бы. Он старательно   наполнял орешками  кладовочки и  закуточки в  своей норе,  выстланные сухой травой. А казалось, что бесцельно скакал по забору.

Он  много  работал,  этот маленький труженик,  и даже норку предусмотрительно  сделал под пнём, на котором стоял  дачный  домик. Тут ни собак,  ни кошек, никто нору не разроет. Но не подумал,  что сын мой сделает это.

Отец  тихо говорил  мальчику, у которого слезы блестели на щеках.
- Мы вчера радовались и обжирались. А его лишили  всяких шансов на жизнь,  и зимой он бы умер с голоду,  а может,  это была самочка – запасов  много. Я даже не подумал.

- Прости нас, Буречка! Прости! Мы виноваты. Папка забыл, а я не знал. Мы в школе  читаем про жизнь  каких-то древних ассирийцев. Зачем они мне? А  жизнь бурундучков не изучаем – и я не знал…   Буречка, прости.
Волыня  тоже чувствовал  себя гадко.  Маленькое неподвижное  тельце в развилке веток  стояло перед глазами.  Антон думал про человеческую жадность и глупость,  про глупую радость,  которая была горем и голодом для Бурьки.

Он  ругал себя, он извинялся перед сыном -  забыл,  совсем забыл, он говорил, что вишни ему никогда не было жалко,  и пусть бы он ел  её  хоть всю, и вообще  -  у нас всё есть, а   нам все мало. Он вспомнил, что на предприятии, где он работал несколько лет назад,  белки  вот также висели на  елях,  и люди  гадали,  с чего бы им вешаться.
Данилка  всё плакал и причитал.
Потом что- то колотил молотком  за домом, просил гвоздики.

Вышел понурый,   в руках  крошечный  гробик,  устланный белой тряпкой,  и в нём мёртвый  бурундук. Сначала показалось всё спектаклем,  но сын молчал,  и только слёзы катились.
- Папка, можно я его в гробике похороню?  Скажи,  где  закопать.
Волыня мотнул головой. Он скользнул взглядом по забору, где не смотрел внимательно  осторожный  Бурька и не пищал своё что-то – не то приветствуя,  не то предупреждая.   Как будто пустота наступила.  Конечно, он бы так не виноватил  себя.  Но сын, Данилка,  Данилка…  Он уже   копал в конце огорода возле леска, что-то  сквозь  слезы  бормотал.

Потом к  сыну подошёл сосед,   они о чём-то говорили и Михайло вдруг погладил по голове мальчика.
Вот о чём они беседуют?

Волыня  отвернулся. Про груши  уже не хотелось спрашивать. Будто  виноват в том, что  случилось с бурундучком. Ну да, виноват, что юлить?
Данилка вернулся и положил пакет с грушами на стол возле дома:

- Дядя Михайло  дал.  Он  сказал, что  с природой воевать, как с самим собой. Кажется,  я   его понял, папка. А ещё  бурундучка легко можно приручить. У него был… ручной…  Почему… почему…  - И снова слёзы.

Дома мать  после сбивчивого рассказа сына  возмутилась и грубо так:
- Что ты тут развёл сопли?  Из-за чего такие слёзы? Они всем надоели,  паразиты. Сколько перепортили ягоды.  И я же просила вас привезти мне… Ничего не сделали.  Хоронили они.
Обернулась к  сыну:
- Вот чего ты плачешь? Нашёл из-за кого. Он вредитель, а вы  из-за  шкодливого  такие сопли. Не стоит он твоих слёз.

Сын  внимательно  смотрел на мать:
- Мам,  ты вправду говоришь,  что он не стоит наших слёз?
Эмма  не повернулась к сыну.
- Ага,  сейчас я буду плакать. Ты чего это, парень? Не девчонка, чего  сопли распустил? От него один вред.

У Данилки  не понять,  что  в  лице. Вдруг резко крутанулся и схватил корзинку с орехами бурундучка,  выскочил на балкон,  и с пятого этажа полетели вниз  на землю орешки лещины, все полные, один к одному, круглые, вкусные.
- Это не наше,  не наше,  это его,  и мне оно не надо, не надо…  это не мои  орехи.  Он стоит слёз! Он…из-за нас умер!  Мы не умерли   от его вреда.  А он умер.  Не нужны мне его орехи.

Потом выбежал на улицу,  и мать видела,  как он медленно шёл по улице, тёр глаза,  избегая встреч со знакомыми. Эмма пожала плечами.
Томочка выслушала Волыню  и спросила:
- Ты что,  вправду  не знал,  что белки и бурундуки вешаются,  если  разорят их запасы. Как ты мог есть эти орехи?
Она как-то необычно взглянула на Антона.
- Да что вы…  И не замолчите же  вы все со своими орешками! – Психанул Волыня . -  И без того тошно.